10. Нам есть что вспомнить

Черные мокасины, на которые спускаются фланелевые брюки. По этим брюкам и проехалась Флоранс металлической корзинкой, когда, нагнувшись, стаскивала ее с полки в магазине. Невольно взгляд Флоранс скользит вверх по фланели, утыкается в небесно-голубую рубашку. Дальше смотреть почему-то совсем не хочется, но, будто повинуясь приказу свыше, она запрокидывает голову и… отшатывается.

— Флоранс!

Он узнал ее в первую же секунду. У нее тоже отпали всякие сомнения, стоило ему открыть рот. Этот хорошо поставленный голос, эта задушевная интонация. Не голос, а гибкий инструмент, неизменно настроенный на собеседника. Сейчас, например, он звучит ласково.

Флоранс охотно бы сделала вид, что она вовсе не Флоранс, но зачем бы ей тогда шарахаться в сторону?

— Филипп! Какая встреча!

— Это судьба, — улыбается он, целуя ее в щеку.

Она чувствует знакомый запах его туалетной воды, и в ней начинает закипать раздражение. Голосом и жестами Филипп изображает ликование.

— Ты все такая же красивая! — восклицает он.

Флоранс хмурится, пропуская комплимент мимо ушей.

— Ты теперь живешь в этом районе? — мямлит она.

— Я был уверен, что рано или поздно мы найдем друг друга. Выпьешь со мной?

— Не могу. Нужно забрать сына из яслей.

— Ага, Адриана, сына Николя, утешившего тебя после измены Франсуа.

— Откуда ты знаешь? — вскидывается Флоранс.

Филипп не отвечает, ограничиваясь улыбкой. В этой улыбке весь Филипп, обожающий возноситься над простыми смертными. Пятнадцать лет назад он еще и добавлял: «Мои источники строго засекречены».

— Дай мне свой телефон.

— Не могу!

— У тебя нет телефона?

— Послушай, Филипп, я очень занята, много работаю…

— Умница! Я всегда в тебя верил! Но я не помешаю. Просто звякну при случае, если окажусь поблизости. Кстати, приятный райончик!

В его руках уже появились темно-зеленая записная книжка в кожаном переплете и ручка в форме гусиного пера — сразу видно, дорогая.

— Я слушаю…

Флоранс быстро диктует неправильный номер. Эта уловка ее обезопасит, ведь настоящий номер в телефонном справочнике не значится.

— Мы с тобой смотримся весьма гармонично, — роняет Филипп, указывая на ее шейный платок, расшитый бисером.

— То есть?

Он кивает на коробку, которую держит под мышкой.

— Тоже красная… Подарок для приятельницы.

Очень в духе Филиппа — интерпретировать любую мелочь в свою пользу, а еще эта мания засыпать людей подарками, превращая их в своих должников. Флоранс обнаруживает, что в компании Филиппа ей так же тягостно, как и пятнадцать лет назад. Он стоит слишком близко, его глаза излучают наивность, поддельную, конечно. Зеленые глаза с черным ободком, пристальный взгляд, от которого некуда деться.

— Залитая солнцем терраса кафе, я и ты — вот о чем я мечтаю. Любопытно, ты до сих пор поглядываешь поверх чашки, когда пьешь кофе? Когда будет хорошая погода, я тебе позвоню. Решено?

Флоранс кивает. Обещание ни к чему ее не обязывает: номер она дала вымышленный, на дворе начало ноября, и погода стоит отвратительная.

Они поспешно расходятся. На прощанье он восхищенно изучает ее бедра, обтянутые джинсами; она же избегает смотреть на него, догадываясь, куда направлен его взгляд.

Но встреча в магазине еще долго не выходит у нее из головы. Когда-то они с Филиппом дружили. Просто дружили. Ну может, не совсем просто, если учесть, что он хотел на ней жениться. Но, насколько она помнит, разговоры о браке почвы под собой не имели и были лишь высшим проявлением его безответной любви. Она в ответ только смеялась, как смеялась над подарками, которые каждое утро находила под дверью. Разноцветное мыло в красивой упаковке, раковина, засушенные цветы, старинные открытки. Постепенно подарки начали дорожать. От них следовало бы отказываться, но у Флоранс духу не хватало. Более того, однажды она ухитрилась потерять янтарное колье. Досадная пропажа нисколько не смутила Филиппа: в тот же день он преподнес ей еще более красивое колье, она и сейчас его носит.

Виделись они несколько раз в неделю. Обменивались книгами, ходили на концерты, спорили. Филипп был влюблен в нее, Флоранс притворялась, что ничего не замечает. У нее имелись свои причины терпеть его общество: он был неглуп и иногда очень толково помогал ей в работе.

Лишь один-единственный раз Флоранс легла с ним в постель, да и то из чистого любопытства: что же там скрывается под его безупречными костюмами? А вот что: мучнисто-белая кожа, обильная потливость, неуклюжесть, которую он пытался замаскировать пылкими речами. Флоранс испытала непреодолимое отвращение. Секс с Филиппом был большой ошибкой еще и потому, что Филипп после этого начал демонстрировать замашки собственника. Брал за руку, лез целоваться и всячески уговаривал ее повторить опыт, который он упорно величал «божественнопрекрасным». Флоранс оборонялась: язвила или бросала разъяренные взгляды. Он начал ныть. Она тут же его запрезирала и отказалась видеться.

Две недели от него не было ни слуху ни духу. Затем он позвонил и говорил вроде бы вполне здраво: он не хочет терять ее дружбу, а коли уж они друзья, то не посоветует ли Флоранс, как ему обустроить только что купленную квартиру. Флоранс согласилась встретиться. Все-таки она немного скучала по Филиппу.

Он ждал ее в тенистом дворике, перед зданием, в котором когда-то располагался завод. Сначала все шло прекрасно. Обошлись без приветственного поцелуя. Флоранс не потрудилась накраситься, Филипп не припас для нее подарка. Казалось, оба образумились.

Когда осматривали огромный лофт, приобретенный Филиппом, Флоранс щедро делилась соображениями по поводу предстоящего ремонта, с готовностью обсуждала варианты расположения комнат — где сделать кухню, где спальню. Филипп поинтересовался, нравится ли ей это жилье, и она не стала скрывать своего восторга: какой простор, тишина, чудесное освещение…

— Правда? — допытывался он.

— Ты же знаешь, именно в такой квартире я хотела бы жить.

— Она твоя! — воскликнул Филипп и протянул ей ключ.

Дальнейшее происходило словно во сне. Флоранс услышала свой голос, дрожащий от ярости и немного испуганный. Каким-то образом оказалась на улице… Ключ она, кажется, швырнула ему в лицо. Но одно она помнила отчетливо: с того дня Филипп исчез из ее жизни. Или почти исчез. Еще шесть лет в двадцатых числах мая она получала открытки с кратким и всегда одинаковым посланием:

Сначала открытки приходили на домашний адрес, потом, когда она вышла за Франсуа и переехала, — на рабочий. 2 июня — дата их первой встречи. В тот день она случайно толкнула Филиппа в книжном магазине (опять магазин, да сколько можно!). Он увязался за ней. На его счастье, пошел дождь, и он приютил Флоранс под своим зонтом. С этого все и началось.

Флоранс боится, что Филипп позвонит, и в то же время ждет его звонка. Номер она дала неверный, но он не мог забыть, где она работает. Если он действительно захочет ее увидеть — его ничто не остановит. Он знает, как зовут обоих ее мужей, знает, в каком районе она живет. Возможно, ему даже известен точный адрес. Уж не шпионил ли он за ней все эти пятнадцать лет? При этой мысли ее сердце замирает от страха и удовольствия. Неужели она, Флоранс, — заурядная блондинка, с которой сроду не происходило ничего выдающегося, — стала объектом роковой страсти?

Однажды ей снится, что Филипп подкарауливает ее у подъезда. Она просыпается с криком в тот момент, когда он начинает душить ее, все крепче сжимая руками горло. Утром, осматривая свой гардероб, она понимает, что, если он вдруг позвонит и назначит свидание, ей будет совершенно нечего надеть, после чего бестрепетно отдает четверть зарплаты за стильное пончо. И тут же в голову закрадывается страшное подозрение: уж не пытается ли она его соблазнить? Пончо летит в самый дальний угол шкафа. Этот тип — сумасшедший, он никогда ей не нравился, она его ненавидит. Но как-то это чересчур — испытывать ненависть к человеку, который должен быть вам безразличен, разве нет?

Мало-помалу Флоранс забывает о Филиппе. Перестает искать его глазами в том злосчастном магазине, где они столкнулись. На работе у нее ни минуты свободной, и ей это нравится. Флоранс любит свою работу и хорошо ее делает. Она снова замужем и наконец стала матерью. Она упакована под завязку, в ее багаже ни для чего и ни для кого нет места. Пожалуй, только какой-нибудь зловредный микроб способен туда втиснуться.

За несколько дней до Рождества Флоранс поливает анютины глазки, посаженные осенью в ящике за окном. Этим отважным цветам все нипочем — холод, автомобильные выхлопы. Вода, как всегда, переливается через край и стекает на кафель нижнего балкона.

Раздается крик. Флоранс высовывается из окна, чтобы извиниться. Бывает, что и прохожим изрядно достается от ее щедрого полива.

— Отличная погода, не находишь?!

Под ее окнами, промокший и счастливый, стоит Филипп. От удивления Флоранс роняет лейку.

— Радушно же ты меня встречаешь!

— Прости. А… Что ты здесь делаешь?

— Ты дала мне не тот номер.

— Мне очень жаль. Наверное, ты неправильно записал.

— Неважно. Ты обещала выпить со мной в первый же солнечный день. Посмотри, солнце сияет вовсю!

Вот сейчас Флоранс захлопнет окно и укроется за крепкими стенами своего дома. Филипп преследует ее, он опасен, потому что знает, когда и на чем ее можно подловить…

— Спускаюсь! — слышит она свой вопль и бросается в ванную, чтобы подкрасить губы.

Ведь там, внизу, под окнами ее квартиры, купленной в кредит на двадцать лет вместе с мужчиной, который уделяет ей все меньше внимания, — там, внизу, стоит человек, чьи глаза и голос скажут ей, что она необыкновенна и по-прежнему привлекательна, как в те времена, когда, окруженная поклонниками, она не могла выбрать между ними, отчего ее привлекательность лишь возрастала.

Они идут по улице, Филипп не сводит глаз с Флоранс. И успевает ловить взгляды прохожих, которые смотрят, как он смотрит на Флоранс. Он не дотрагивается до нее, но раздувается от гордости: какая женщина рядом с ним!

У Флоранс возникает странное желание имитировать ту походку, которая когда-то так нравилась Филиппу. Ее тело уже забыло ту легкую девичью поступь, и оно, наверное, к лучшему.

Для свидания Филипп выбрал застекленную террасу большого кафе. Они сидят, словно на витрине, выставленные напоказ, но кто станет обращать на них внимание? Люди вокруг редко замечают друг друга — в этом преимущество и несчастье больших городов.

— Предупреждаю, у меня мало времени.

— Что будешь пить? Как всегда, грейпфрутовый сок с ликером?

— Почему «как всегда»?

— Но ты ведь не пила ничего другого, когда мы были вместе.

— Мы никогда не были вместе.

Он снисходительно улыбается. Она может капризничать сколько хочет, но он-то ничего не забыл!

Заказывают кофе. Их колени соприкасаются под столом. Флоранс, смутившись, подбирает ноги и скрещивает под стулом. Она ни о чем его не спрашивает, но Филипп все равно принимается отвечать: он зарабатывает больше, чем когда-либо, его работу высоко ценят, недавно купил новую машину. Рассказывая, он все время потирает руки, будто намыливает их, — давняя привычка, и Флоранс вдруг начинает злиться. Ей хочется уйти. Она разглядывает его исподлобья, сосредоточенно отхлебывая кофе. Он постарел, слегка растолстел. Взгляд зеленых глаз с черной каемкой все такой же слащавый — до тошноты.

— Обожаю, когда ты вот так на меня смотришь!

Невыносимый тип! Ему все божья роса!

— Ты живешь неподалеку? — спрашивает Флоранс, молясь про себя, чтобы это было не так.

— Нам повезло. Мы нашли замечательную квартирку на бульваре Сен-Жермен.

Вопреки всякой логике, это «мы» режет слух Флоранс.

— Ты женат?

— Был. Сейчас у меня есть подружка, но жениться на ней я не собираюсь. В своей жизни я встретил только одну прекрасную женщину, все прочие — утешительные призы. Ведь так, Флоранс?

Дурацкая манера повторять ее имя каждые пять минут! Он пожирает ее глазами, взгляд становится все более масляным, у нее руки чешутся треснуть его по физиономии.

— Помнишь Кристофа?

— Понятия не имею, кто это!

— Но как же! Мы ездили к нему в Довиль. На выходные. Это случилось только раз, но тем не менее. Дождь лил не переставая, и мы бегали по пляжу в непромокаемых плащах.

Флоранс слушает вежливо, но без малейшего интереса, словно речь идет не о ней.

— Я часто рассказывал ему о тебе. Мы праздновали мое сорокалетие вдвоем, только он и я. Пили за твое здоровье. То самое вино, которое я купил в Боне на нашу свадьбу.

— Твою и Кристофа?

— Твою и мою, разумеется!

— Да ну! Ты планировал нашу свадьбу, а я абсолютно не в курсе!

Сердце Флоранс колотится, голос срывается. Она точно помнит, вопрос о женитьбе никогда всерьез не обсуждался. Да и в каком-то там Боне она никогда не была. Но железная уверенность Филиппа заставляет ее усомниться в своей правоте.

— Ты сделала меня таким несчастным, — продолжает Филипп, чувствуя, что выигрывает по очкам. — А ведь говорила, что наши судьбы навеки связаны.

— Я такое говорила?

— Написала.

— Я тебе писала?!

— Десятки писем. Я их храню, все до единого. И часто перечитываю.

Да он настоящий псих! Флоранс становится страшно. Она не припомнит, чтобы хоть раз писала Филиппу. У него навязчивый бред, он и ее хочет затянуть в этот омут! Флоранс сильно не по себе.

— Для меня восемнадцатое июля — день траура. В этот день ты вышла замуж.

— Откуда ты знаешь? Кстати, я больше не праздную восемнадцатое июля. Это был мой первый брак.

— Как ты могла так поступить со мной?

— Ты что, издеваешься? Мы были в приятельских отношениях, не более того! Ты тоже был женат, но я не делаю из этого трагедии.

— Да, я вижу, моя женитьба тебя задевает. Но ты не должна ревновать…

— И в мыслях не было!

— Ты не должна ревновать, потому что Сесиль я выбрал только потому, что она очень похожа на тебя. Впрочем, во всех женщинах я искал твои черты…

Хлопнув ладонями по столу, Флоранс решительно встает. И зачем только она согласилась на это свидание? Уж точно не затем, чтобы вести подобные дискуссии! Она подыскивает слова, которые дали бы понять, что она прощается с ним навсегда, но боится его оскорбить. А если у него и впрямь хранятся какие-то письма? А если он шпионит за ней? Встать и уйти — проще простого, но оставит ли он ее после этого в покое? Сомнительно. У Флоранс вырывается вздох отчаяния.

Филипп понимает вздох по-своему: хватает руку Флоранс и подносит к губам.

— Не грусти, любовь моя! Мы снова вместе. И больше нас ничто не разлучит.

Флоранс чувствует влажное прикосновение его губ и поспешно выдергивает руку.

— Я должна идти, пора забирать Адриана.

— Понимаю. Я всегда знал, что из тебя выйдет прекрасная мать. Когда мы снова увидимся?

«Никогда!» — кричит ее разум. Но Филипп не слышит. Все его силы направлены на то, чтобы вырвать обещание новой встречи.

Флоранс притворяется, будто увидела на улице знакомую.

— Мне нельзя здесь оставаться. Пока.

— Можно я тебе позвоню?

— Дело твое, — бросает она, как бросают собаке кость.

Он уже собирается сжать ее в объятиях, но она вовремя уворачивается.

— Флоранс!

Ну что еще? Он загородил ей дорогу, неслышно ступая в своих неизменных мокасинах.

— Спасибо! Это было божественно!

Не хватает только щемящих скрипок… А вот и они! Правда, в иной аранжировке — парочке аплодируют туристы, когда Филипп, сграбастав Флоранс, впивается в ее губы. Она чувствует во рту его язык, кричать уже поздно, а укусить в самый раз, но тут происходит нечто странное: Флоранс будто видит себя на киноэкране. Флоранс, которая только и знает, что поливать цветы, стоять в очереди за продуктами и скандалить с мужем, запрещая ему ужинать пиццей, не отрываясь от футбольного матча, внезапно превращается в принцессу. Она в роли неотразимой женщины в объятиях импозантного и никчемного мужчины, и в ее честь звонят колокола Сен-Жермен-де-Пре. Поцелуй Филиппа не вызывает отвращения, дыхание у него ментоловое. Если закрыть глаза и не видеть его помутневших глаз, ситуация кажется не такой уж неприятной.

Флоранс не изменила своего мнения о нем. Она находит этого типа нелепым, прилипчивым и наглым. Но разыгравшаяся пылкая сцена не может не волновать воображение почти сорокалетней матери семейства, которой одна забота — не забыть по пути домой купить хлеба.

Флоранс чувствует, как бьется его сердце. И зачем надо было тратить столько времени на препирательства? Однако Флоранс уже хочется, чтобы Филипп ее отпустил, потому что формовых багетов в булочной скоро не останется. Их всегда разбирают первыми. С другой стороны, было бы жестоко столь резко оттолкнуть жаждущего любви человека. И потом, она вряд ли увидит его снова. Николя только что предложили работу в Барселоне. Она тоже сможет там устроиться. Недели через две их не будет в Париже. Так почему бы не позволить себе маленькое баловство перед отъездом, этакую конфету на ксилите — вкусно и без последствий.

— Пойдем ко мне! — слюнявит ей ухо Филипп.

— Не торопись! — лукавит Флоранс. — Я бы с радостью, честное слово, но мне нужно идти. Хорошего понемножку…

— Господи, Флоранс… Когда я увижу тебя?

— Не знаю.

Он бледнеет на глазах. Вид у него — просто загляденье: преуспевающий малый в дорогом костюме чуть не рыдает от обиды. Флоранс подавляет злой смешок.

— Пятнадцатого в десять часов тебя устроит?

Через три недели! Для Филиппа это тяжелый удар, но он боится требовать большего из страха потерять завоеванное.

А Флоранс уже на улице, она торопится, едва не подпрыгивает на ходу, — ее разбирает смех при мысли, что пятнадцатого числа в десять часов она уже будет в Барселоне. Филипп, растерявшись как мальчишка, даже не сообразил уточнить место встречи. Конечно, когда до него дойдет, он явится вопить под ее окнами, ну и пусть. Она сумеет от него отделаться. Нет, это непредусмотрительно. Лучше сейчас же все уладить, назначить место, какое-нибудь кафе неподалеку от его дома. Зачем вынуждать его тащиться через весь Париж зря?

Флоранс оборачивается, чтобы крикнуть: «Приходи на то же место!» — но Филипп оказывается у нее за спиной. Он кладет ей руку на плечо.

— Ты забыла сказать, где мы встречаемся, — улыбается он. — Значит, в Барселону ты не едешь. Я знаю одно хорошее местечко, очень уютное, довольно дорогое, но плачу я…

Дальше Флоранс уже не слушает. Она бросается бежать со всех ног, щеки ее пылают, за ней по пятам гонится гигантская тень Филиппа. На самом деле Филипп не трогается с места. Блаженно улыбаясь, он довольствуется тем, что бормочет себе под нос: «Не тревожься, любовь моя. Я приду к тебе. Обещаю, ты будешь счастлива».