"Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы" - читать интересную книгу автора (Страусс Нейл, Сикс Никки, Ли Томми, Марс Мик,...)

Глава 3. Никки "Дальнейшие приключения молодого Никки, его сражение с одноруким противником, набухший член и другие, достаточно увлекательные события"

Мой дядя Дон меня словно завербовал.

Он позволял мне водить его пыльный синий «Ford F10» — пикап с толстыми радиальными шинами; он выбил для меня работу в магазине звукозаписей «Music Plus», где управляющий наполнял наши носы кокаином; он таскал меня с собою по торговым рядам, где купил мне брюки клёш и обувь «Capezios»; он приносил мне плакаты «Sweet», чтобы я мог обклеивать ими свою комнату. И новая музыка наваливалась на меня отовсюду — «X», «Тhe Dils», «Тhe Germs», «The Controllers». Лос-Анджелес был тем самым местом, которое я давно искал, и я был без ума от него.

Это продлилось всего несколько месяцев прежде, чем я все испортил и снова стал бездомным и безработным.

У моих дяди и тёти я чувствовал себя словно панк-рокер, которого арестовали в середине фильма «Предоставьте это Биверу» («Leave It to Beaver»). Их семейство вело размеренную жизнь американских яппи в безупречном домике, с безупречным плавательным бассейником. Дети катались на велосипедах на улице, пока с наступлением сумерек мамочка не позовёт их обедать. Они вытирали ноги, снимали обувь, мыли руки, произносили молитву и клали салфетки на колени. Есть среди нас те, кто видит жизнь как войну и те, кто видит её как игру. Это семейство не принадлежало ни к одним, ни к другим: они предпочитали сидеть где-то в стороне и наблюдать на расстоянии за тем, что происходит.

Для меня жизнь была войной: во мне сидело беспокойство, сочившееся изо всех моих пор. Я носил красные штаны в обтяжку со шнуровкой впереди, «Capezios» и косметику. Даже когда я пробовал сойтись с ними, у меня ничего не получалось. Однажды мой кузен Рики гонял мяч по двору со своими друзьями, и я попробовал присоединиться к ним. Я просто не смог этого сделать: я не помнил, ни как бит по мячу, ни как бросать, ни где стоять — абсолютно ничего. Я пытался подбить их на какое-нибудь забавное приключение, например, поискать выпивку, убежать из дома, ограбить банк… хоть что-нибудь. Я хотел поговорить с кем-нибудь о том, почему у Брайена Коннолли (Brian Connolly) из «Sweet» чёлка завивается внутрь, но я не мог. Они просто смотрели на меня, как будто я прибыл с другой планеты.

Тогда Рики спросил: "Ты носишь косметику?"

"Да", — сказал я ему.

"Мужчины не носят косметику", — сказал он твердо, словно это был закон, а его друзья, поддержали его, словно это была комиссия по соблюдению нравственности.

"Там, откуда я приехал, носят", — сказал я, повернулся на своих высоких каблуках и убежал прочь.

В торговых рядах я видел девчонок с причёсками а-ля Фарра Фосетт[12], делающих покупки в магазин модной одежды "Contempo", я думал только об одном: "Где же моя Нэнси?" Я был Сидом Вишесом (Sid Vicious) в поисках своей Нэнси Спанген (Nancy Spungen).

В конечном счете, я стал просто полностью игнорировать моих кузенов. Я сидел в своей комнате и играл на басу через старый усилитель, который был размером в полстены и был предназначен для стереосистемы, а никак не для подключения инструментов. Когда я соизволял сесть с ними за обеденный стол, я не читал молитвы и вообще был не слишком учтив. Я расспрашивал Дона о таких вещах, как: "Расскажи мне о «Sweet», мужик! Эти парни принимают много наркотиков?" Я шатался по клубам и возвращался домой, когда мне вздумается. Как только они пытались навязывать мне свои правила, я посылал их ко всем чертям. Я был высокомерным, неблагодарным маленьким дерьмом. Поэтому они выгнали меня, и я ушёл в ярости. Я был так же зол на них, как и на свою мать, и снова оказался один, обвиняющий кого угодно, только не себя самого.

Я нашел квартиру с одной спальней около Мелроуз Авеню, обманул домовладелицу, и она разрешила мне снять её без залога. Я не платил ей ни пенни в течение восемнадцати месяцев, даже при том, что я сумел на некоторое время удержаться на работе в «Мьюзик Плас». Магазин был раем — кокаин, «травка» и сексапильные девушки, которые постоянно там ошивались. У меня была табличка рядом с книгой отзывов: "Бас-гитарист ищет группу". Люди спрашивали: «Кто этот бас-гитарист?" Когда я говорил им, что это я, они принимали это к сведению. Некоторые говорили мне о прослушиваниях и приглашали меня на выступления.

Одним из таких парней был рок-певец и парикмахер (это всегда плохое сочетание) по имени Рон, которому нужна была квартира. Я позволил ему остановиться у меня. У него была куча подруг, и вскоре у нас была своя маленькая тусовка. В «Мьюзик Плас» я встретил фигуристую девчонку по имени Алли, и мы, фыркая, как слоны, от транквилизатора «Канебенол» («Canebenol»), попивая пиво, зависали в рок-клубе под названием «Starwood». Затем мы возвращались назад в мои апартаменты, трахались и слушали «Runt» Тодда Рандгрэна. У меня были бесплатные наркотики, записи и секс, который я хотел. Также я купил автомобиль, «Плимут» 49-го года ('49 Plymouth), который стоил сто долларов и был таким дерьмовым, что, когда я решил заехать за Алли домой к его родителям, мне пришлось въезжать в горку задним ходом, потому что двигатель отказывался ехать туда по-другому.

Затем меня уволили из «Мьюзик Плас». Управляющий обвинил меня в краже денег из кассы, а я послал его.

"Сам пошёл!", — завопил он мне в ответ.

Ослеплённый гневом, я бил его кулаком в лицо и в живот. Я вопил: «Ну! И что ты мне сделаешь?"

А сделать он мог немногое: у него была одна рука.

Но самое плохое было то, что он был прав: я крал деньги из кассы. Я был неуравновешенным парнем, который не любил, когда его обвиняли, даже, если это было заслуженно.

В конце-концов я нашёл работу, продавая пылесосы «Kirby» по телефону, но это было не единственное, чем я занимался. Один из продавцов рассказал мне о работе по чистке ковров, которая была доступна любому, кто имел автомобиль. Так что я взял работу по паровой чистке ковров с единственной целью — проникать в жилище людей, устанавливать отпариватель перед дверью в спальню, дабы держать хозяев на расстоянии, а самому в это время потрошить их аптечки в поисках наркотиков. За дополнительные деньги я приносил с собой бутыль с водой и говорил людям, что это — средство для пропитки ковров «Scotchgard», и, типа, я могу обработать их ковры так, чтобы грязь больше не приставала к ним. Я объяснял, что текущая цена — 350$ за обработку всего дома, но т. к. я — студент, совмещающий работу и учёбу, я сделаю это за сто баксов, если они заплатят мне наличными и сохранят это в тайне. Так что я ходил по всему дому, разбрызгивая воду и воруя всякую всячину, в надежде на то, что они не заметят этого в течение нескольких дней.

У меня появилось достаточно много денег, но я все еще не платил за квартиру. Жилой комплекс, где я обитал, был похож на Мелроуз Плэйс для бомжей. Моими соседями была молодая пара, и, когда они ссорились и разбегались, я стал трахать жену, пока муж не возвращался назад. Затем мы с ним подружились и занялись продажей "колёс", потому что в том месяце они вошли в моду. Кажется, я дошёл до того, что глотал их столько же, сколько и продавал.

В то же самое время я начал организовывать свою первую группу, объединившись с Роном и некоторыми его друзьями: девчонкой по имени Рэкс (Rex), которая пела и пила как Дженис Джоплин (Janis Joplin), и ее другом, которого звали Блэйк или как-то так. Мы назвали себя «Rex Blade», и, надо сказать, мы отлично смотрелись. У нас были белые штаны, со шнуровкой спереди и сзади, обтягивающие черные топы и крысиные волосы, которые напоминали волосы актёра Лейфа Гэрретта в плохой день. Мы репетировали в офисном здании рядом с тем местом, где играли «Mau Maus». К сожалению, звучали мы не столь же хорошо, как выглядели. Вспоминая прошлое, я понимаю, что единственной вещью, для чего нужна была «Рэкс Блэйд», было то, что это служило хорошим оправданием для потребления наркотиков, к тому же, я всегда мог наплести девчонкам, что играю в рок-группе.

Как обычно, мое дерьмовое отношение сделало и этот период моей жизни весьма коротким. Я думаю, что все мои переживания были всегда настолько короткими и преходящими, что, если хоть что-нибудь начинало обретать черты стабильности, я впадал в панику и, в конце концов, спасался бегством. Так что, я был отвергнут «Rex Blade», ибо совершил классическую ошибку для музыканта из начинающей рок-группы, которую многие совершали до меня и будут совершать до скончания времён. Это случается, когда ты впервые начинаешь писать песни. Твои слова кажутся очень важными, ты имеешь собственное видение, которое не совпадает с видением других. Ты слишком самовлюблен, чтобы понять, что единственный способ становиться лучше — это слушать других людей. Эта проблема возникла из-за моего упорства и непостоянства. На месте Рекс или Блэйка я тоже вышвырнул бы меня из группы, вместе с моими песенками в три аккорда, которые я считал просто шедеврами.

Несколько дней спустя, полиция постучала в мою дверь и выбросила меня на улицу. После полутора лет неуплаты за квартиру я был, наконец, выселен. Я переехал в гараж, который я нашел по объявлению за сто долларов в месяц. Я спал на полу без обогревателя и без какой бы то ни было мебели. Все, что у меня было — стереосистема и зеркало.

Каждое утро я глотал горстку "колёс" и отправлялся на смену на фабрику в Вудлэнд Хиллс, где с 6-ти утра до 6-ти вечера мы опускали компьютерные платы в какой-то химический раствор, который мог легко растворить руку. После работы там, мы играли весь день в настольный теннис и дрались с мексиканцами (не такое уж и плохое времяпрепровождение; позднее мы развлекались таким образом с моим полумексиканцем, полублондином вокалистом), затем я ехал прямо в винный магазин «Магнолия Ликер» на Бербанк Бульвар и работал там с 7-ми вечера до 2-ух утра. Прежде, чем отправиться домой, я запихивал столько бутылок с выпивкой в свои ботинки, сколько мог унести, и за час доезжал до своего гаража. Я с жадностью выпивал принесённое мной бухло, вставал перед зеркалом и начинал трясти своей пышной черной шевелюрой, кривить рот в ухмылке, крутить гитару вокруг шеи и валяться по полу, пытаясь изобразить Джонни Тандерса из «Нью-Йорк Доллс», пока не отрубался от усталости и выпитого спиртного. Очнувшись, я совал в рот ещё несколько пилюль, и всё начиналось сначала.

Всё это было частью моего плана: я не собирался бросать работу, пока у меня не будет достаточно денег, чтобы купить оборудование, мне необходимо было создать группу, которая либо станет безумно успешной, либо привлечёт массу богатых тёлок. В любом случае, я был настроен на то, что никогда больше не буду работать. Для того, чтобы иметь дополнительные наличные, всякий раз, когда кто-то приходил, чтобы купить спиртное, я пробивал в чеке только половину цены товара. Я записывал для себя не пробитые суммы, а затем брал деньги из кассы и клал их себе в карман. Так что к концу ночи, трахнув магазин, я становился богаче на целых восемьдесят долларов. В моём «бухучёте» я никогда не ошибался больше, чем на доллар: я отлично усвоил урок «Мьюзик Плас».

Однажды ночью, когда я хорошо поддал, в «Магнолия Ликер» вошёл ссутулившийся рокер с черными волосами. Он напоминал жуткий вариант Джонни Тандерса, поэтому я спросил его, играет ли он музыку. Он кивнул, что играет.

"Что ты слушаешь?" — спросил я.

"«The Paul Butterfield Blues Band» и Джеффа Бека", — ответил он. "А как относительно тебя?"

Я был разочарован, что у этого горбуна, который выглядел настолько безумно, был такой ущербный и предсказуемый вкус. Я отбарабанил список крутой музыки, которой я увлекался — «Dolls», «Aerosmith», «MC5», «Nugent», «Kiss» — а он только высокомерно посмотрел на меня.

"О, — сказал он сухо, — я-то слушаю настоящих музыкантов".

"Да пошёл ты, мужик", — выпалил я в ответ. Напыщенный кусок дерьма.

"Нет, это ты пошёл", — сказал он не злобно, но твердо и уверенно, как будто скоро я должен был убедиться в ошибочности своих выводов.

"А ну, вали из моего магазина, засранец". Я притворился, будто собираюсь перепрыгнуть через прилавок и надрать его Джеффа-Бека-любящую задницу.

"Если ты хочешь увидеть настоящего гитариста, приходи посмотреть на меня сегодня вечером. Я играю вниз по улице".

"Давай-давай, вали отсюда. У меня есть дела и поважнее".

Но, конечно же, я пошел посмотреть на него. Я, возможно, ненавидел его вкус, но мне нравилось его отношение.

Той ночью я украл пинту «Джек Дениэлс» , сунув бутылку в носок, и выхлестал её перед тем, как войти в бар. Внутри я увидел, как весь в коже маленький заскорузлый Квазимодо, играл на гитаре слайдом микрофонной стойкой, перемещая её вверх и вниз по грифу с невероятной скоростью. Он как сумасшедший выбивал дерьмо из этой грёбаной гитары так, как будто он только что застукал её в постели со своей подругой. Я никогда в жизни не видел, чтобы кто-нибудь так играл на гитаре. И он тратил впустую свой талант с группой, которая напоминала опустившихся «Allman Brothers». После выступления мы сели вместе и выпили. Я был поражен его игрой и решил, что прощу ему его дерьмовый музыкальный вкус. Позднее мы несколько раз говорили с ним по телефону, но затем я потерял его след.

Я начал менять группы как перчатки. Я приходил на прослушивания по объявлениям в журнале «Ресайклер» («The Recycler»), денёк играл с ними, а затем никогда больше не появлялся. Наконец, идя на встречу с очередной группой, я научился оставлять свой бас в багажнике автомобиля. Если у них не было сабвуфера, который был почти у всех (т.к. все косили под «Lynyrd Skynyrd», а я косил под Джонни Тандерса), я говорил им, что мне необходимо сбегать к автомобилю за инструментом, а затем просто уезжал восвояси.

Вскоре я был вознаграждён за упорство в поисках: я ответил на объявление группы под названием «Garden» или «Soul Garden», или «Hanging Garden», или «Hanging Soul». Это были мрачные парни с длинными черными волосами, которые более или менее были похожи на меня. Однако они играли ужасный «Дорз», что-то похожее на психоделический джэм-рок, и я снова сбежал. Но я продолжал встречаться с гитаристом этой группы Лиззи Грэйем (Lizzie Grey) в клубе «Старвуд». У него были длинные вьющиеся волосы, вздыбленная причёска и высокие каблуки. Эдакая помесь Элиса Купера с гремучей змеёй, он одновременно был и самой красивой женщиной, и самым уродливым мужчиной, которого я когда-либо видел, за исключением, пожалуй, музыканта Тайни Тима. Скоро выяснилось, что мы оба были одержимы «Cheap Trick», «Slade», «Dolls», ранними «Kiss» и Элисом Купером (особенно, «Love It to Death»).

Именно через Лиззи я присоединился к моей первой группе в Голливуде. Лиззи был приглашен огромным ужасным ублюдком по имени Блэки Лоулесс (Blackie Lawless), чтобы играть в группе под названием «Sister», которая также включала в себя неистового и сумасшедшего гитариста Криса Холмса (Chris Holmes). Я знал Блэки по гриль-бару "Rainbow": он мог просто стоять в середине зала, высоченный, с длинными черными волосами, в черных кожаных штанах и черной косметикой на глазах, и испускать магнетизм такой силы, что все девчонки скоро были у его ног. Каким-то образом Лиззи уговорил Блэки позволить мне играть на басу в «Sister» — обречённой на распад, уродливой и зловещей группе. Мы репетировали на Гауэр Стрит в Голливуде, где репетировали «Dogs».

Блэки был удивительным поэтом-песенником и, несмотря на тот факт, что он был холоден и закрыт, он вдохновлял всех своей речью, а посему производил впечатление не только музыкой, но и своим появлением. На сцене он ел червей и рисовал пентаграммы — в любом случае, это вызывало реакцию у публики. В студии мы записали несколько песен, например, "Mr. Cool", иногда мы садились в кружок и часами обсуждали то, как мы будем выглядеть на сцене или что он пытается выразить в той или иной своей песне. Однако Блэки принадлежал к классу людей, подобных мне, кто видел жизнь как войну — и он всегда должен был оставаться генералом. Остальная часть группы, как предполагалось, была хорошими солдатами и ничем больше. Так Блэки и я скоро начали бодаться, снова и снова, пока не расшибли свои лбы в кровь, и, как у генерала группы, у него не было другого выхода, кроме как уволить меня со службы. Вскоре он выгнал и Лиззи, и мы оба решили сформировать свою собственную группу.

К тому времени я был абсолютно без гроша. Меня уволили из винного магазина и с фабрики за то, что, репетируя с группой, я прогуливал работу. Я нашел работу в другом магазине звукозаписей под названием «Wherehouse Music» на пересечении Сансет и Уэстерн, где мне удалось избежать неприятностей. Когда с деньгами было совсем туго, я сдавал кровь в клинике на Сансет, чтобы оплатить счета. Однажды утром, пока я ждал автобус до «Уэрхаус Мьюзик», я познакомился с девчонкой по имени Энджи Саксон. Вообще-то, у меня не было никакого интереса к женщинам, за исключением одной или двух, когда они могли обеспечить меня деньгами: всё остальное время они были где-то далеко от меня. Но Энджи была другой: она была певицей, и мы могли говорить о музыке.

Если не считать Энджи и Лиззи, у меня не было друзей, которые продержались бы дольше недели, я никому не мог доверять. Поскольку я всегда голодал и сидел на стимуляторах, я часто чувствовал, как будто у меня нет тела, словно я был всего лишь дрожащей массой нервов. Однажды, когда я почувствовал себя особенно подавленным и беспокойным, я решил найти своего отца. Я убедил себя в том, что звоню ему потому, что мне нужны деньги — деньги, которые он должен был мне за все эти годы, с тех пор, как он оставил меня. Но сейчас я понимаю, что я хотел чувствовать себя связанным хоть с кем-то, говорить с ним и, возможно, в процессе общения узнать хоть что-нибудь о том, что сделало меня таким безумным. Я позвонил моей бабушке, потом матери, и они сказали мне, последнее, что они слышали о нём, что он работает в Сан-Хосе в Калифорнии. Я позвонил в справочную службу, спросил о Фрэнке Феранна и нашел его. Я записал номер рядом с телефоном, а затем залпом выпил пятый вискарь, чтобы набраться храбрости прежде, чем набрать его.

Он поднял трубку на первом же гудке, и, когда я сказал ему, что это я, его голос стал грубым. "У меня нет сына, " — сказал он мне. "У меня НЕТ сына. Я не знаю, кто вы".

"Да пошёл ты…", — завопил я в телефон.

"Не звоните сюда больше никогда", — рявкнул он в ответ и повесил трубку.

Это был последний раз, когда я слышал его голос.

Я проплакал много часов подряд, я вытаскивал пластинки из картонных обложек и бросал их в противоположную стену, наблюдая, как они разлетаются на мелкие кусочки. Я хватал куски винила и скрёб ими свои руки вверх-вниз и крест-накрест до тех пор, пока на красной распухшей коже не выступали капельки крови. Хотя я не думал, что смогу уснуть той ночью, но, так или иначе, первое, что я сделал, проснувшись следующим утром удивительно спокойным, я решил изменить своё имя, данное мне при рождении. Я не хотел всю оставшуюся жизнь таскать его, как ярмо, и быть тёзкой этого человека. Какое он имел право сказать, что я — не его сын, если он даже никогда не был мне отцом? Сначала я убил Фрэнка Феранна Младшего в песне «On with the Show», написав:

«Фрэнки умер прошлой ночью

Говорят, он покончил с собой

Но мы-то знаем

Как всё было на самом деле»

Затем я сделал это официально.

Я помнил, что Энджи всегда рассказывала мне о своём старом друге из штата Индиана, парне по имени Nikki Syxx, который играл в кавер-группе, входившей в число сорока лучших кавер-групп, а позднее — в сёрф-панк-команде под названием «John and Тhe Nightriders». Мне нравилось его имя, но я не мог просто так украсть его. Так что я решил взять себе имя Никки Найн (Nikki Nine — девять). Но все сказали, что это слишком по-панковски, а панк-рок в то время был в моде. Мне нужно было что-то более рок-н-рольное, и Сикс (Six — шесть) было то, что надо. Поэтому я решил, что какой-то сёрфер, играющий панк-рок, не заслуживает такого крутого имени, и вскоре я подал заявление о том, чтобы официально сменить имя на Никки Сикс (Nikki Sixx). Это было похоже на похищение его души, потому что годы спустя люди будут подходить ко мне и говорить: "Никки, чувак, помнишь меня, я из Индианы?" Я отвечал, что никогда не был в Индиане, а они говорили: "Да ладно, мужик, я видел тебя с «John and Тhe Nightriders»."

Прошение Фрэнка Феранна о смене имени на Никки Сикс.

Как-то во время тура «Girls, Girls, Girls», переключая каналы телевизора в гостиничном номере, я увидел на экране странного субъекта с землистым цветом кожи и длинными волосами, у которого брали интервью. Услышав слова: "Он — дьявол!", я остановился, чтобы посмотреть. Далее последовали бессвязные разглагольствования: "Он взял мое имя, высосал мою душу и продал её всем вам — я был настоящим Никки Сиксом (Nikki Syxx). А он использует мое имя, чтобы распространять слово Сатаны." Никки Сикс, или Джон, как его теперь звали (здесь уместно упомянуть, что Джон (Иоанн) — это святой из нового завета, который возвещал о конце света), стал заново рожденным христианином.

Энджи убедила меня переехать к музыкантам, которые жили позади цветочного магазина, напротив Халливуд Хай Скул (Hollywood High School). Там была масса желающих стать рок-звёздами, они заполонили весь дом: спали в ванне, на крыльце, за диванными подушками. Но однажды кто-то из них сжег это место дотла. Я возвращался с работы и обнаружил толпу любопытных студентов вокруг тлеющего дома. Со своим басом в руке — я всегда брал его с собой на случай, если кто-то вздумает его украсть — я вбежал внутрь, чтобы посмотреть, нельзя ли спасти что-нибудь ещё из моих вещей. Я заметил, что пианино, взятое в аренду одним парнем, который поехал навестить своих родителей, всё ещё стояло целёхонькое, так что я выволок его из дома. Поблизости, на Хайлэнд Авеню, был музыкальной магазин, куда я и продал его за сто долларов.

Энджи позволила мне переехать с нею в Бичвуд Каньон, где я зависал целыми днями, слушая ее пластинки и крася свои волосы в разные цвета, в то время как она добывала для нас деньги, работая секретаршей. Я больше не думал о пианино до тех пор, пока шесть месяцев спустя в дверях нашего дома не появились двое полицейских, разыскивающих парня по имени Фрэнк Феранна, который украл пианино. Я сказал им, что не знаю никого с таким именем.

Когда Лиззи и я пытались создать нашу собственную группу, я приехал с Энджи на Редондо Бич, где она репетировала со своей группой. Я ненавидел их, потому что они слушали «Rush», у них было много гитарных педалей и говорили они всё время о каких-то «примочках», а у самого отъявленного из них были кучерявые волосы. Если и есть одна генетическая особенность, которая автоматически делает человека непригодным для того, чтобы играть рок, так это кудри. Нет ни одного кудрявого музыканта, кто был бы крут; такие люди как Ричард Симмонс из «Greatest American Hero» и вокалист из «REO Speedwagon» были кучерявыми. Исключениями, пожалуй, являются Иэн Хантер из «Mott the Hoople», волосы которого скорее спутаны, чем вьются, и Слэш (Slash), но его волосы пушистые, а это круто.

У женщин таким эквивалентом мужских вьющихся волос является косоглазие. Если есть одна генетическая черта у женщин, которая предопределяет их ненависть ко мне, это наличие косоглазия. Мне всегда не везло с косоглазыми женщинами. Так случилось, что одна из них была соседкой Энджи по комнате. Однажды ночью я напился и попытался залезть к ней в постель, а она на следующий день рассказала об этом Энджи. Я пытался убедить Энджи, что просто перепутал её кровать с кроватью соседки, но она знала меня слишком хорошо и вышибла из дома. Я переехал в наводнённую наркотиками, изобилующую проститутками трущобу Голливуда, и сконцентрировался на лежании в собственной кровати и организации моей группы вместе с Лиззи.

Мы нашли барабанщика по имени Дэйн Рэйдж (Dane Rage) — загорелого гиганта, носившего собачий воротник; клавишника по имени Джон Сэнт-Джон (John St. John), который от выступления к выступлению таскал за собой здоровенный орган «Hammond B3»; и певца по имени Майкл Уайт (Michael White), который, по его заявлению, однажды сделал какую-то запись для трибьют-альбома «Led Zeppelin». Сразу же нужно отметить, что этот последний был не тем человеком, которого мы искали, т.к. у него были кудрявые волосы, и он немного косил на один глаз.

Мы бродили по Голливуду на высоких каблуках, с начёсанными волосами и прочими атрибутами, чем повергали в шок поклонников «Раш» и «динозавров» «Led Zeppelin». На дворе стоял 1979-ый год, и нас сильно беспокоило то, что рок-н-ролл был уже мёртв. Мы были и «Mott the Hoople», и «New York Dolls», и «Sex Pistols»; мы были всем, но о нас ещё никто ничего не знал. В нашем алкогольном воображении, мы были самой крутой грёбаной группой на земле, существовавшей когда-либо, и наша самонадеянность (и, конечно же, алкоголизм) после всего лишь несколько выступлений в «Старвуд» привлекла фанатических групиз[13]. Мы назвали себя «London», но по сути мы были «Motley Crue» даже прежде, чем стать настоящими «Motley Crue».

Если бы только не Майкл Уайт. Все, что я презирал, он — боготворил. Если я любил «Стоунз», он любил «Битлз». Если я любил сливочное арахисовое масло, он любил шоколад. Поэтому мы уволили его за то, что у него были кудрявые волосы, поместили объявление в «Ресайклер» и встретили Найджела Бенджамина (Nigel Benjamin), который был настоящей звездой рок-н-ролла в нашем понимании не только потому, что у него были прямые волосы, но и потому, что он пел в «Mott the Hoople» в качестве дублёра Иэна Хантера. Он писал великолепные тексты, а когда вставал к микрофону, то вопил как резаный. Он действительно мог петь как никто другой из тех групп, в которых я побывал прежде. Итак, у нас был сумасшедший клавишник, у которого был свой собственный «Хаммонд»; барабанщик с большой североамериканской ударной установкой; и британец-вокалист. Мы были — круче некуда.

Группа London, сверху слева по часовой стрелке Джон Сент-Джон, Дэйн Рэйдж, Найджел Бенджамин, Никки Сикс, Лиззи Грэй.

Я был так возбужден, что позвонил моему дяде в «Кэпитол» и потребовал: "Я хочу получить поддержку Брайена Коннолли из «Свит»!"

"Что?!", — спросил он недоуменно.

"Знаешь, у меня есть потрясающая группа, и я хочу послать ему несколько фотографий".

Я послал Коннолли фотографии, и, при поддержке моего дяди, он согласился, чтобы я позвонил ему на следующей неделе. Я провёл целый день дома, прокручивая в голове то, что я ему скажу. Я брал телефон и начинал набирать номер, но затем вешал трубку.

Наконец, я набрался храбрости. Как только он поднял трубку, я сходу повёл речь о «Лондон», что мы на пути к большому успеху, и что мы могли бы воспользоваться его советом или его поддержкой, или каким-либо наставлением, которое он мог бы дать. Возможно, однажды мы могли бы организовать совместный тур.

"Ты закончил, приятель?", — спросил он.

Я замолчал.

"Я получил ваши фотографии и музыку", — продолжал он. "И я вижу, что вы пытаетесь что-то делать. Но я не могу вам помочь".

"Мужик, мы собираемся стать величайшей группой в Лос-Анджелесе, и я думаю, что это было бы хорошо для нас… "

Он прервал меня: "Да, ну, в общем, я уже слышал всё это раньше, приятель. Мой совет — вам не следует бросать вашу основную работу. Играя такую музыку вы никогда не станете популярными".

Я был опустошен. Он был моим идолом, но теперь в одночасье он превратился в моего врага: циничная рок-звезда, сидящая на троне из дерьма в своём лондонском особняке.

"Ну что ж, — сказал я, — мне жаль, что вы так думаете". Я повесил трубку и полчаса сидел, уставившись на телефон, не зная, смеяться мне или плакать.

В конечном счёте, это только придало мне сил двигаться вперёд и заставить Брайена Коннолли пожалеть о том дне, когда он оскорбил меня. Нашим менеджером был Дэвид Форэст (David Forest) — изощрённый гений, который управлял «Старвуд» наряду с Эдди Нэшом (Eddie Nash), который позднее был замешан в деле Джона Холмса (John Holmes) (когда порно-звезда был обвинен в избиение до смерти четырех человек в доме торговца наркотиками в Лорел Кэньон (Laurel Canyon)). Форэст, всегда щедрый, дал мне и Дэйну Рэйджу работу в клубе — уборка, а днём занятие плотницким делом. Это выглядело так — ночью «Лондон» играли, разбрасывали конфетти и ставили всё с ног на голову, а на следующий день нам платили за то, что мы всё это приводили в порядок.

Только через знакомство с Форэстом я осознал весь тот упадок, который принесло смешение диско и рока на Лос-Анджелесскую клубную сцену. Я сидел в офисе с ним и такими людьми, как Беб Бьюэлл (Bebe Buell) и Тодд Рандгрэн (Todd Rundgren), которые отравляли моё восприимчивое сознание рассказами о передозе Стивена Тайлера и о том, как Мик Джаггер пришёл за кулисы, в то время как все групиз вырубились от героина. Ещё я видел местных героев типа Родни Бингенхаймера (Rodney Bingenheimer) и Кима Фаули (Kim Fowley). Я имел столько бесплатного рома и колы, сколько хотел, плюс я узнал все о наркотиках, название которых прежде только лишь слышал. Это были настоящие наркотики. И я их любил.

Я был молод, хорош собой и имел длинные волосы. Я прислонялся к стене в «Старвуд» в ожидании тонких каблучков с сверхнапряжением в штанах, с чёлкой на глазах и высоко поднятым носом. Не сказать, чтобы я был озабочен этим, но я делал это. Я мог спать, пока не нужно было встать и сделать что-то, чтобы заработать денег, был ли это телефонный маркетинг или продажа всякого дерьма по домам, или работа в «Старвуд». Ночью я шел в «Старвуд» и пил, и дрался, и трахал девок в ванной. Я действительно думал, что я стал моими гребаными героями: Джонни Тандерсом и Игги Попом.

Теперь, когда я оглядываюсь назад, я понимаю, насколько наивным и невинным я был тогда. Не было ещё никаких самолетов и полностью распроданных стадионов, никаких особняков и «Феррари». Не было никаких передозировок и оргий с вставлением гитарных грифов в задницы тёлкам. В клубе я был всего лишь дерзким ребёнком, который, как и многие другие до и после него, думал, что набухший член и горящие ноздри означают, что ты — король Мира.