"Грязь. Motley crue. Признание наиболее печально известной мировой рок-группы" - читать интересную книгу автора (Страусс Нейл, Сикс Никки, Ли Томми, Марс Мик,...)Глава 6. Никки «Нежные воспоминания о путешествиях с “Van Halen”, “AC/DC”, “Iron Maiden” и другими знаменитыми заморскими странниками»Когда мы покинули тур Оззи, чтобы отыграть несколько собственных концертов, заодно способствуя продвижению «Ratt» ради собственного удовольствия, мир — наш мир — уже больше не был прежним. Я слышал “Shout at the Devil”, “Too Young to Fall in Love” и “Looks That Kill” повсюду; всякий раз, когда мы оказывались в магазинах звукозаписи, вокруг нас начиналась истерия — все хотели получить автографы на альбомах; когда мы выступали в городах, где никогда прежде не бывали, обнаруживались тысячи подростков, которые приходили посмотреть на нас. Мы находились в новом мире — мире, в котором я всегда хотел быть с тех самых пор, когда увидел первый рок-концерт в гимназии в Джероме. Но я был всего лишь парнем из Айдахо. Я не знал, что делать в этом новом мире и как себя вести в нём. Поэтому я импровизировал. Во время концерта на стадионе "Бронко Боул" в Далласе, блондинка и брюнетка в топиках и брючках в обтяг, на которых мы наткнулись за кулисами перед началом шоу, сказали, что они хотели бы трахнуться со всей группой. Это был или Винс, или я, кто придумал прекрасную идею и сообщил им, что для этого им придётся поработать. Мы захватили бутылку шампанского со столика с угощениями и сказали брюнетке, что, если она хочет трахнуть нас, то она должна будет запихнуть в себя эту бутылку и сидеть на ней в центре комнаты. “Если ты не будешь сидеть на этой бутылке, когда мы вернёмся, то вы не сможете трахнуться с группой”, сказал Винс, когда мы пошли на сцену. После шоу она все ещё была там, сидя на корточках посереди комнаты. Винс завернул в офис, чтобы получить минет от двух других тёлок (одновременно), а затем мы забрали двух девочек в наш фургон. Винс и Томми залезли на передние сидения, а Мик и я сели назад. Девочки вскарабкались на передние места вместе с Винсом и Томми и начали раздеваться, что заняло у них добрых пять минут, т.к. вчетвером им там было тесновато. Когда они разделись, Винс и Томми уже трахали их по-собачьи. Девочки перегнулись через верхушки передних сидений таким образом, что блондинка начала расстёгивать мои штаны, пока её трахали сзади, в то время как брюнетка делала то же самое Мику. Они долго возились с застёжками, пытаясь расстегнуть молнии, пока, наконец, не принялись сосать у нас обоих. Когда мы подъехали к отелю, мы сказали девочкам, что им придётся остаться голыми. Мы поднялись на лифте в номер Винса и Томми, там мы начали пить и постепенно дуреть. Блондинка сидела на кровати, раскинув ноги, и это подкинуло нам идею. Томми возвратился из ванной с тюбиком зубной пасты, так что для начала мы запихнули ей в щёлку его. Затем мы подумали, что будет не справедливо оставить её с зубной пастой, но без зубной щетки. “Что у нас ещё есть?” спросил Томми. “Как насчёт долбаного телефона?” предложил кто-то, возможно, это был я. Мы сняли с рычага телефонную трубку и засунули её внутрь так, что снаружи остался торчать один только микрофон. Девочка сидела и все время смеялась, иногда постанывая, то ли потому, что она была возбуждена, то ли потому, что она хотела, чтобы мы так думали. “Я хочу есть”, проворчал Мик, который со скучающим видом наблюдал за всем этим с кресла. Мы сказали ему, чтобы он отвязался, но затем сообразили, что можно найти компромисс. Я набрал на телефоне номер гостиничной службы, и вдруг, через открытые ноги блондинки, мы услышали приглушенный голос: “Здрхфстхфхте, обсхфжхфние нхмхрофф”. Я наклонился и продиктовал наш заказ в промежность девочки. “Кххакххая кхомнхатха?” “Комната два-два-семь”, ответил я. Брюнетка начала смеяться. Внезапно, Винс в порыве вдохновения обернулся к ней. “Над чем это ты так смеёшься?” Она прекратила смеяться и тупо уставилась на него. “Твоя мать знает, где ты?” спросил Винс. “Нет”, сказала девочка. “А ты не думаешь, что она беспокоится о тебе?” “Может быть. Я не знаю”. “Возможно, тебе следует позвонить ей”. До нас вдруг дошло, к чему он клонит. “Какой у неё номер?” Она продиктовала номер Винсу, и он набрал его. Её мать ответила, и брюнетка склонилась над промежностью своей подруги. “Привет, мама. Я просто звоню, чтобы сказать, что я скоро буду дома. Я сейчас в «Черрис». Хорошо? Спасибо”. Той ночью мы не просто потеряли уважение к этим девочкам, мы утратили уважение к самим себе. Когда я возвратился в Лос-Анджелес, мне позвонила моя единокровная сестра Сэси и сказала, что моя мать подвинулась рассудком и находится теперь в психиатрической клинике в Сиэтле. Я не разговаривал со своей матерью с тех самых пор, как оставил её стоять на автобусной станции Грэйхаунд шесть лет назад и, хотя я все ещё был ожесточён и сердит, я чувствовал, что должен увидеть её снова, соединиться с какой-то частью моего прошлого прежде, чем потерять её навсегда. Так что я сел на самолёт до Сиэтла, опечаленный тем фактом, что наше воссоединение должно было произойти в психиатрической больнице. Когда я вошел, я едва узнал её. Эти шесть лет не пошли ей на пользу. Когда-то у неё было всё: красота, талант, остроумие. Но теперь она больше была похожа на Оззи, чем на мою мать. Я подошёл и коротко обнял её. Она уставилась на меня своими глазами, и первое, что слетело с её губ, было, “Ты написал песню обо мне?” “Какую песню?” спросил я, озадаченный… “«Красота, которая убивает»!”(«Looks That Kill») Я был сбит с толку: было так много всего, что я хотел ей сказать; того болезненного, что я хотел от неё услышать. Но это не было ни тем, ни другим. Я забрал её из клиники, посадил в такси и привёз в дом своей сестры. Мы едва ли обмолвились двумя словами за всё это время. Мы были слишком горды и упрямы, чтобы объясниться или попросить друг у друга прощения за что-нибудь. Пока мы сидели в гостиной, просвечивая друг друга отвратительными, злорадными взглядами, в то время как моя сестра стояла рядом, осуждая нас обоих, я вдруг вспомнил, из-за чего я уехал тогда. Я уже не принадлежал им. И поэтому я встал, вышел из дома и сел на первый же самолет до Лос-Анджелеса, чтобы вернуться к относительному здравомыслию моих наркодилеров. На следующей неделе мы уехали в Англию, чтобы отыграть несколько дат в рамках фестиваля «Monsters of Rock» вместе с «Van Halen», «AC/DC», «Dio» и одно выступление с «Yamp;T». Ночью мы прибыли в Англию, я лежал на своей кровати в «Novotel» близ Ноттингема, когда вдруг услышал стук в окно ванной комнаты. Я не обратил внимания, полагая, что мне это почудилось. Но стук не прекращался. Наконец, я встал, чтобы посмотреть, что там такое, и обнаружил длинноногую, красивую блондинку, стоявшую на карнизе снаружи. Я открыл окно, и она оглядела меня с ног до головы. “Не возражаете, если я войду?” спросила она вежливо и как бы невзначай, будто она была приходским священником, зашедшим на чашку чая. Она очень изящно ступила в ванную и спросила: “Не возражаете, если я сниму свои трусики?” “Нет, валяй”, ответил я, захваченный врасплох. Хоть я и пытался казаться безучастным, никогда в жизни я так не возбуждался. “Вот это, чёрт побери, круто!” думал я про себя. “Я — в Англии, на родине всех моих любимых групп — «Sweet», «Slade», Боуи, «Queen», «Sex Pistols» — а тут ещё и цыпочка, входящая через окно ванной, точно как в песне «Beatles»”. Она сняла свои трусики так, что они остались висеть вокруг одной её ноги. Я сел на унитаз, а она села на меня. Держась одной рукой за вешалку для полотенец, а другой схватив мои волосы, она кончила. Она встала, натянула свои трусики и слегка поклонилась. “Большое спасибо”, произнесла она своим благородным акцентом. “Это была честь для меня”. Затем она поднялась на подоконник, шагнула на карниз и исчезла. Я снял телефонную трубку и позвонил Мику, Томми и Винсу, чтобы рассказать им, что со мной только что произошло и как я люблю Англию. Следующий день был началом мини-тура «Monsters of Rock». Когда мы путешествовали по Штатам с «Ratt», у нас появилась привычка кусать друг друга. Томми мог укусить Винса или охранника, он мог вонзить свои зубы в руку так, что прокусывал кожу. Всё это было любя, конечно, но было чертовски больно, если вас кусал кто-нибудь обдолбанный. Я был настолько пьян и накокаинен на том первом выступлении, что подошёл к Эдди Ван Хэйлену и борцовским захватом повалил его на землю. Затем я запрокинул голову, задрал его майку и вонзил свои зубы в его голый живот. “Какого чёрта ты делаешь?” взревела его жена Валери Бертинелли (Valerie Bertinelli). “Кусать моего мужа? Ты, долбаный извращенец!” Эдди встал, вытер пузо и прищурил свои косые глаза. Не могу сказать, был ли он в восторге или был оскорблен. Но прежде, чем у меня появилась возможность принести ему свои извинения, Винс, словно свирепый пёс, подскочил к нему и вцепился зубами ему в руку. Это бросило Валери в настоящую истерику: никто не имеет права кусать руку, которой Эдди Ван Хэйлен играет на гитаре. Я, должно быть, укусил ещё и Ангуса Янга, потому что его брат Мальком подвалил ко мне в ярости. Я носил ботинки на платформах, и лицо Малькома находилось где-то на уровне моего живота. “Слыш, ты, ушлёпок!”, ревел он мне в пупок. “Ты укусил моего брата, сука! Но если ты, мать твою, укусишь меня, я откушу твой грёбаный нос, ты, собакоголовый педик”. Думаю, я сказал что-то вроде “не нужна ли ему стремянка”, потому что прежде, чем я это понял, он набросился на меня, карабкаясь вверх по моей ноге и цепляясь за мое лицо, подобно сумасшедшему коту. Док МакГи оттащил его и, взяв за шкирку, вышвырнул его из раздевалки. Мы слышали его шипение и царапанье в дверь, пока Дуг рассказывал нам новости. “Поздравляю”, сказал он. “После этого тура вы открываете «Iron Maiden»”. “Чёрт, круто, теперь я не должен возвращаться домой”, сказал я, думая о моей полуночной посетительнице. “Кстати”, продолжал уже Док, “Брюс Дикинсон хочет познакомиться с вами”. Брюс был новым вокалистом «Iron Maiden», и, хотя его заумный, галопирующий хэви-метал никогда не был моей любимой музыкой, он оставался для меня легендой. Док вышел за дверь и, сдерживая правой рукой Малькома, подал знак Брюсу и девушке, которая была с ним. Они вошли в раздевалку: мое сердце упало мне в руки, а мои яйца сжались до размеров крошечных кулаков Малькома. Запинаясь, я попытался приветствовать их, но лишился дара речи. Это была она — девочка, которая проникла ко мне в окно прошлой ночью. И я не знал: была ли она женой Брюса Дикинсона, подругой, менеджером, личным помощником или кем-то ещё[34]. Именно на «Monsters of Rock» и туре «Iron Maiden» началась скука. В Голливуде выступления были образом жизни. Но это не было то же самое, что и тур. Когда вы даёте местный концерт, то после этого непременно оказываетесь дома. Тур — это бесконечный парад анонимности: безликие люди, одинаковые гостиничные номера, неразличимые города, всегда перемены, но всегда одно и то же. По крайней мере, в Америке во время путешествий мы имели утешение наблюдать восхождение нашей звезды. Но в Европе ничто не казалось нам реальным или значимым. Во время прошлых туров я мог сидеть в своём гостиничном номере и писать открытки моим бабушке и дедушке в Джером, штат Айдахо, с населением четыре тысячи человек, рассказывая им, как я одинок и как я хочу иметь дом, чтобы было куда возвращаться. Но после встречи с моей матерью я больше не хотел иметь дом. Я стал более сумасшедшим и безрассудным, подсознательно ступая на ту же самую самоубийственную дорожку, по которой шла моя мать. Моя рок-н-ролльная фантазия уже не грезила успехом или упадком, она больше не была бунтом, в голове были мысли лишь о боли и смерти. Я был уверен, что умру прежде, чем мне исполнится двадцать пять. Полагаю, мы все так думали. От скуки Томми и я начали разбивать стеклянные бутылки о головы друг друга и выкручивать лампочки из гримёрных зеркал и глотать их целиком исключительно ради забавы. Когда Винс был в ванной с какой-то группи или официанткой, мы прокрались туда, не потому, что мы хотели устроить групповушку, а просто потому, что хотели стащить наркотики из кармана штанов Винса, пока он был занят. Как у певца, у Винса был самый тяжёлый период. Он с трудом приходил в себя после всех этих вечеринок: обычно он был настолько разбит, что единственный способ, который мог заставить его хоть как-то петь, состоял в том, что мы вызывали врача, чтобы тот вколол ему полную задницу кортизона перед выходом на сцену. В отеле «Ritz» в Париже Винс пытался пройти к столику консьержа, чтобы сделать телефонный звонок, но он был настолько пьян, что никак не мог понять, как открывается стеклянная дверь на входе в гостиницу. Тогда он просто ударил по ней ногой, разбив стекло вдребезги так, что медная ручка от двери со звоном упала на пол. Он поднял ручку с пола, вручил её консьержу и стал звонить по телефону, будто ничего не произошло. В Германии мы зависали с Клодом Шнэллем, клавишником «Dio», в его гостиничном номере. Когда он вышел из комнаты за чем-то, мы решили подшутить над ним. Мы взяли две крошечные кушетки, стоявших в его номере, и выбросили их одну за другой из окна, сопровождаемые стульями, столом, телевизором и трюмо. Внизу под окнами его комнаты были припаркованы два новеньких "мерседеса", и каждый предмет мебели сумел приземлиться прямо на них. Внезапно, в дверь Клода постучала немецкая полиция с ротвейлерами. Вся его группа была вынуждена собрать вещи и покинуть гостиницу, которая на многие годы запретила «Dio» останавливаться в ней, в то время как мы, будучи виновными, остались там. Я могу не любить их альбом «Intermission», но я всегда буду уважать «Dio» за то, что они не выдали нас. В Швейцарии, после тура «Iron Maiden», мы не были столь везучими. Томми и Винс купили ракетницы и стреляли из них в своём номере. Гигантский огненный шар срикошетил от стен и поджёг матрац Томми. Он и Винс так развеселились, что скорее побежали искать Дока, чтобы показать ему пылающую кровать. Но когда они возвратились с ним в комнату, то обнаружили, что заперли ключи от неё внутри. Ко времени, когда горничная открыла им дверь, дым уже валил из-под двери. По каким-то причинам они не вышибли нас из гостиницы до следующего дня, когда мы, при помощи гигантских металлических шаров, прицепленных к ключам от номеров, разбили все стеклянные окна в лифтах. Чёрт возьми, нам действительно было скучно в Европе. Вдобавок к неловкой натянутости отношений в туре «Maiden» был ещё и тот факт, что загадочная девушка из окна ванной всё время увивалась вокруг Брюса. Каждый раз, когда я видел Брюса, он предлагал преподать мне несколько уроков фехтования, т.к. он действительно был фехтовальщиком. Я, тем не менее, всё время отказывался, потому что был уверен, что он собирается использовать урок фехтования, как повод для того, чтобы случайно нанести мне смертельный удар за то, что я её трахнул. Когда барабанщик «Maiden» Нико МакБэйн (Nicko McBrain! в книге фамилия Нико написана с ошибкой: McBain -прим.переводчика) был арестован на границе между Францией и Германией за провоз гашиша (hash), никто из группы не потрудился предупредить нас об этом. Мы всегда уезжали последними, потому что долго праздновали отъезд. Я всегда думал, что это было целенаправленным актом мести, потому что, когда мы, наконец, достигли границы, таможенники с собаками окружили наш автобус, а мы в это время судорожно нюхали и глотали всё, что они могли найти. Когда они обыскивали сумки Томми, гигантский комок гашиша упал на землю. Он лежал там несколько минут, похожий на кусок грязи, пока мы обливались холодным потом. Затем таможенник, обыскивавший сумку Томми, застегнул её, осмотрел автобус и направился к Винсу. Он наступил на гашиш, и тот прилип к его подошве, словно жевательная резинка. Затем офицеры заставили меня раздеться, положить руки на стену и наклониться так, чтобы они могли осмотреть мою задницу. Я напряг свой сфинктер и изо всей силы пытался нагадить на их головы. Я тужился, и толкал, и снова тужился, но у меня так ничего и не вышло. После пограничного инцидента мы установили «жучки» в раздевалке «Iron Maiden», чтобы узнать, во-первых, были ли они ответственны за интенсивный обыск на границе и, во-вторых, кто же, чёрт побери, была эта девочка. Кроме Нико, казалось, никто из них нам не нравился. В последнюю ночь тура Брюс даже подошёл к Мику и вызвал его на дуэль. Полагаю, он думал, что это Мик развлекался с той девочкой. К концу европейского тура мы звучали ужасно. Винс так набирался каждую ночь, что никакой врач и никакие средства уже не могли заставить его хорошо звучать на сцене. Наше последнее выступление в Европе, в «Доминион театр» в Лондоне, было наихудшим. Мы выглядели просто нелепо потому, что наш стиль начинал трансформироваться от мрачности «Дорожной Воина» до более красочных, театральных шутовских костюмов. Для шоу я одевался в темно-зелёный комбинезон, красил свой бас в тот же цвет и надевал соответствующие мокасины. Я был похож на переросшего гнома. Должно быть, поблизости находилась мясная лавка или что-то в этом роде, т.к. на протяжении всего выступления фанаты забрасывали нас костями конечностей и голов животных, а также странными колбасами. Сначала мы принимали это за комплимент до тех пор, пока барабанный техник Томми, Клайд Данкан (Clyde Duncan), не рухнул на пол. Мы присмотрелись: из его спины торчал дротик для игры в дартс. Томми, не переставая играть, вытащил дротик одной рукой. Через несколько минут после этого взорвалась драй-айс машина[35]. Сильный аромат, напоминающий запах хот-дога, распространился по всей сцене и пропитал всю мою одежду, вокруг моих ног образовалась мокрая лужа. Я подумал, что это дорожная команда, вылила бульон на сцену в качестве шутки в завершении тура. Я был уверен, что это была милая шалость, но когда я оглянулся, то увидел, что Томми был всерьёз охвачен паникой. Его ударная установка была окружена водой, и я предполагаю, что это был всё тот же бульон. После того, как Винс прокаркал нашу последнюю песню, я сквозь брызги уже искал Томми. Он наклонился над Клайдом, а запах хот-догов стал просто невыносимым. Я подошёл ближе и обнаружил, что запах фактически исходил от сожженной кожи Клайда. Машина с сухим льдом взорвалась прямо перед его лицом, жаря его кожу, словно раскаленный гриль, и посылая потоки воды вниз по покатой вперед сцене. Клайд был все ещё в мучениях, когда позднее мы прилетели обратно в Америку. К счастью, у нас было много болеутоляющего. В то время мы не думали о наркотиках как о чём-то, что завладело нами. Они были просто чем-то, что мы любили делать всё время и что не давало нам скучать. Мы не были зависимы: мы всего лишь были постоянными потребителями. Пока мы летели домой, я думал о другом полёте. За несколько месяцев до этого, после того, как в Манхэттене мы получили наши платиновые награды за «Shout at the Devil», я прилетел в Нантакет, в Массачусетсе, чтобы встретиться с кое-какими девочками. На вручении наград я познакомился с Дэми Мур, и, когда подали трап к самолету, она уже ждала, чтобы поприветствовать меня. Там она снималась в фильме с Бобкэтом Голдтуэйтом, который также был на взлетно-посадочной полосе вместе с горсткой других актеров и членов съемочной группы. Моя голова кружилась, потому что я так надрался за время полёта. Я вышел из самолета на вершину лестницы, ведущей к бетонированной площадке; у меня был стеклянный футляр с наградой в левой руке, бутылка «Джека» — в правой и унция кокаина, сплюснутая в заднем кармане моих штанов. Я вообразил себе, как они смотрят на меня: я был похож на настоящую рок-звезду, типа Джонни Тандерса. Когда я ступил на лестницу, мой ботинок соскользнул с края верхней ступеньки, и я потерял равновесие. Я попытался поймать себя за поручни, но только выронил бутылку «Джека», которая разбилась ступеньки ниже. Я последовал за ней, кувыркаясь головой вперед, как ком из перемешанной массы разбитого стекла, алкоголя и моих конечностей. Первым шлёпнулся на взлетно-посадочную полосу я, за мной последовали рамки с наградами, которые угодили мне прямо в голову. Я открыл глаза и увидел Дэми, Бобкэта и их друзей, которые склонились надо мной, помогая мне подняться на ноги и глядя на меня очень неодобрительно. Всё это им было уже знакомо. В тот день я впервые услышал об «Эй-Эй»[36]. Когда Дэми и Бобкэт предложили мне пройти их программу, я не обратил на это никакого внимания. Но по их глазам и тому, как они качали головами и смотрели друг на друга, я понял: они знали, что очень скоро, я стану одним из них. Я продолжал отрываться на вечеринках, не думая о последствиях, потому что для меня не существовало последствий. Мы были «Motley Crue», у нас был платиновый альбом, и мы были больше, чем когда-либо были «New York Dolls». Мы были молоды, пьяны и обожаемы за это. Такие слова как «последствия», «ответственность», «этика» и «самообладание» не имели к нам никакого отношения. По крайней мере, мы так думали. |
||
|