"Имею скафандр, готов путешествовать" - читать интересную книгу автора (Хайнлайн Роберт)Глава 8Из бессмысленных размышлений меня вышиб взрыв, резкий треск — грохот басовых — потом вдруг упало давление. Я вскочил — каждый, кто хоть раз в жизни зависел от скафандра, никогда не останется безразличным к резкому падению давления. Я крикнул: — Какого черта? Потом добавил: — Кто там на посту — проснись, а то мы все тут скоро будем дышать чем-то холодным и разреженным. Кислорода снаружи нет, в этом я был уверен — точнее, в этом были уверены астрономы, а мне проверять их не хотелось. Потом я сказал: — Может, кто-то нас бомбит? Надеюсь. Или это землетрясение? Последнее замечание было не случайным. В той статье из «Сайентифик Америкэн», где говорилось про «лето» на Плутоне, предсказывались «резкие изостатические подвижки» из-за повышения температуры. Говоря по-простому, они намекали на ситуации, когда пора хвататься за шляпу — иначе ее снесет вместе с головой. Однажды я угодил в землетрясение. Это было в Санта-Барбаре. И сейчас мне не понадобилось много усилий, чтобы вспомнить то, что знает каждый житель Калифорнии, а приезжие усваивают с первого раза: когда земля начинает плясать джигу, выбегай на улицу! Я не мог выбежать. Минуты две я проверял, не прибавил ли мне сил выброс адреналина, чтобы подпрыгнуть на восемнадцать футов вместо двенадцати. Нет, не прибавил. Но я еще с полчаса этим занимался да еще ногти обкусывал. И вдруг я услышал свое имя! — Кип! Эй, Кип! — Чибис! — заорал я. — Сюда! Тишина протекла вечностью длиной в три удара сердца… — Кип? — Я здесь, внизу! — Кип? Ты в этой яме? — Да! Ты меня не видишь? Наверху, на светлом фоне, я видел ее голову. — Теперь вижу. Ох, Кип, я так — Тогда что же ты плачешь? Я тоже рад! — Я не плачу, — прохлюпала она. — Ох, Кип… — Можешь помочь мне выбраться? — Ой… — она осмотрела дыру. — Оставайся на месте. — Не было ее и двух минут; мне показалось, что неделю. Но вот моя лапушка вернулась, да еще с нейлоновой веревкой! — Хватайся! — прокричала она. — Подожди секунду. Как она закреплена? — Я тебя вытащу. — Нет! Иначе мы — Я могу поднять тебя. — Закрепляй! Скорее! Она снова скрылась, оставив конец веревки у меня в руках. Скоро я услышал слабый голос: — Готово! Я крикнул: — Проверка! — и выбрал слабину. Повис — веревка держала. — Лезу! — завопил я и с последним звуком этого слова ухватился за край дыры. Чибис бросилась ко мне, обняла одной рукой, другой сжимая Мадам Помпадур, а я обнял ее. Она оказалась еще меньше и тоньше, чем раньше. — Ох, Кип, это было просто ужасно! Я похлопал ее по тощим лопаткам. — Знаю, знаю. Что делать будем? Где… Я хотел сказать «Где Сколопендер?», но она разрыдалась. — Кип… я думаю, Я и так уже был немного не в себе, но тут мозги забуксовали. — Э-э… Кто? Казалось, она настолько же удивилась, насколько я растерялся. — Ну как кто, Мамми. — Ох, — я почувствовал глубокую печаль. — Но… ты уверена? Она разговаривала со мной до самого конца — а ведь я жив. — Да о чем ты гово… А, да не — Что? Она была здесь? — Конечно. Где же еще? Вопросик… да где угодно во вселенной. Я давным-давно решил, что Мамми здесь нет — потому что Джок об этом не трепался. Я сделал вывод, что Джок либо сказал бы, что она здесь, либо сочинил бы путаную историю — хлебом не корми. То есть он вообще про нее ничего не знал — может, и не видел ее никогда, разве что в виде горба у меня на спине. Я был так уверен в моей логике, что потребовалось несколько минут, чтобы отбросить предубеждения и осознать факты. — Чибис, — сказал я, — у меня такое чувство, как вроде я потерял мою собственную мать. Ты… уверена? — Надо говорить «такое чувство, — Подожди минутку. Если она снаружи, то она в скафандре. Или нет? — Нет, нет! У нее нет скафандра — после того как они подбили ее корабль. Я еще больше запутался. — А как они привезли ее сюда? — В мешке, запечатали и притащили. Кип… У меня было несколько ответов, но все неверные — в тюрьме я их уже обдумал. — Где Сколопендер? Где все сколопендеры? — Хм… Все мертвы. Наверное. — Надеюсь, что так, — я оглянулся в поисках оружия и впервые увидел коридор таким пустым. Мой игрушечный кинжал лежал всего в восемнадцати футах внизу, но мне не хотелось лезть за ним. — Почему ты так думаешь? У Чибис были причины так думать. С виду у Мамми не хватило бы сил и бумажку разорвать, но слабенькие мышцы дополнялись могучим мозгом. Она сделала то, о чем размышлял я: придумала способ прикончить всех сколопендеров. Она не могла спешить, потому что ее план предусматривал стечение множества независящих от нее факторов. Во-первых, нужно было дождаться времени, когда поблизости будет поменьше сколопендеров. База была огромным складом, космическим портом и перевалочной базой, но не требовала многочисленного персонала. Ажиотаж по случаю нашего прибытия, который я наблюдал в первый день, не был характерен для базы. Во-вторых, необходимо, чтобы в порту не было кораблей. С кораблем она бы не справилась: не смогла бы до него достать. В-третьих, время «Ч» должно было совпасть с обедом сколопендеров. Когда их не набиралось на две смены в «столовой», они ели все вместе — собирались вокруг одного большого котла и хлебали. Я представил: зрелище, достойное Данте. Таким образом все враги сосредоточились бы в одном месте, кроме, возможно, одного или двух вахтенных на инженерных или коммуникационных службах. — Минутку, — перебил я. — Ты говоришь, они все… того? — Ну… я не знаю. Я никого не видела. — Постой, я найду какое-нибудь оружие! — Но… — Чибис, речь о главном. Заявить, что найду оружие — еще не значит его найти. В этом коридоре не было ничего, кроме дыр, похожих на ту, где я сидел — поэтому Чибис и искала меня здесь. Это было одно из немногих мест, куда ее не пускали. Джок был прав в одном: Чибис — и Мамми — были привилегированными пленниками, которым разрешалось все, кроме свободы… тогда как Джок, Тим и я сам составляли третий сорт, может, и вправду набор для супа. Это подтверждало теорию, что Чибис и Мамми были скорее заложниками, чем рядовыми военнопленными. Я не захотел исследовать остальные ямы, после того как заглянул в одну из них и увидел человеческий скелет — возможно, им надоело кормить пленника. Когда я выпрямился, Чибис спросила: — Что это ты трясешься? — Ничего. Пошли. — Я хочу посмотреть. — Чибис, не время. Мы еще ничего не сделали. Пошли. Держись за мной. Я не дал ей увидеть скелет. Большая победа над маленьким существом, полным любопытства. Впрочем, возможно, на нее он не произвел бы большого впечатления; Чибис была сентиментальна только в сугубо утилитарных целях. «Держись за мной» звучало по-рыцарски, но неразумно. Я забыл, что напасть могли и сзади. Надо было мне сказать: «Иди вслед за мной и прикрывай тыл». Впрочем, так она и делала. Я услышал вопль и, развернувшись, увидел сколопендера с тем, похожим на фотоаппарат, устройством, направленным на меня. Хотя Тим и использовал против меня эту штуку, я не понял, что это, и на секунду замер. Но не Чибис. Она кинулась на него руками и ногами с храбростью и полнейшим безрассудством котенка. Это меня и спасло. Эта безнадежная атака (своим броском она бы смогла свалить лишь котенка) все же отвлекла сколопендера, не позволив ни убить, ни парализовать меня. Более того, он таки потерял равновесие и упал. И тогда я раздавил его. Я раздавил его голыми ногами, прыгнув прямо на его рачью голову. Голова Это было как прыгнуть на пластиковую упаковку земляники. Она смялась и захрустела, и вся разломалась. Даже в угаре схватки меня передернуло. Я наступил на червей и отпрыгнул, чувствуя тошноту. Потом схватил Чибис и оттащил ее, с тем же желанием смыться, как секундами раньше — драться. Я не убил его. В течение ужасных мгновений мне казалось, что придется вернуться и добивать его. Но потом я понял, что, хотя он был жив, ему было не до нас. Он подергался, как обезглавленная курица, потом притих и стал совершать осмысленные движения. Он не видел. Я раздавил его глаза, может, и уши, — но ужасные глаза точно раздавил. Он принялся тщательно ощупывать пол, потом поднялся на ноги, весь невредимый, за исключением совершенно размозженной головы. Он постоял неподвижно, опираясь на свою третью ногу, понюхал воздух. Я оттащил Чибис подальше. Он двинулся. Не к нам, я бы завизжал. Он пошел в другую сторону, натолкнулся на стену, выпрямился и двинулся прямо по коридору туда, откуда мы пришли. Дойдя до одной из ям, он рухнул вниз. Я вздохнул и понял, что сжимаю Чибис так крепко, что она, наверное, уже задохнулась. Я отпустил ее. — Вот тебе оружие, — сказала она. — Что? — На полу. Рядом с Мадам Помпадур. Вот эта штука. Она подошла, подобрала свою куклу, отряхнула с нее куски сколопендера, потом взяла эту похожую на фотоаппарат хреновину и протянула мне. — Осторожнее. Не направляй ее на себя. Или на меня. — Чибис, — слабо сказал я. — У тебя вообще нервы есть? — Есть, конечно. Только я ими не пользуюсь. Разве что в свободное время. А сейчас его нет. Знаешь, как с этим обращаться? — Нет. А ты? — Кажется, знаю. И я видела, и Мамми мне рассказывала, — она небрежно взяла штуку, направив ее в сторону. — Дырки сверху — если открыть одну, оно парализует. Если открыть все, убивает. Чтобы сработало, нужно нажать сюда. — Она нажала, вылетел сноп яркого голубого света и отразился от стены. — От света ничего не будет, — добавила она. — Это для прицела. Надеюсь, там за стеной никого не было. Впрочем, нет, надеюсь, что кое-кто был. Сам понимаешь. Устройство было похоже на скособоченный 35-миллиметровый фотоаппарат со свинцовой линзой, сляпанный по устному описанию. Я взял его, внимательно следя за тем, куда оно направлено, и осмотрел. Потом испытал — по ошибке, на полной мощности. Луч голубого света прочертил воздух, и задымилась стена. Я выключил устройство. — Тратишь заряд, — сказала Чибис. — Он еще может понадобиться. — Ну я же должен был провести испытание. Пойдем. Чибис взглянула на свои часики с Микки Маусом — меня задело, что они у нее уцелели, выжили, а мои, такие с виду солидные, нет. — Времени осталось очень мало, Кип. Мы можем быть уверены, что этот был единственным уцелевшим? — Что? Конечно, нет! Пока не убедимся, что они мертвы все, мы не можем ничего другого начинать. Пошли. — Но… Ладно, я поведу. Я знаю дорогу, а ты нет. — Нет. — Да! Пришлось подчиниться; она вела и держала световой пистолет, а я прикрывал тыл и мечтал о третьем глазе на затылке, как у сколопендеров. Я не брался утверждать, что моя реакция быстрее, чем ее, да и с нашим оружием она была знакома лучше. И все равно было неловко. База была огромной; должно быть, половина горы была источена проходами. Мы шли быстрым шагом, не обращая внимания на разные штуковины, необычные, как музейные экспонаты, но вдвое интереснее, и лишь проверяли, не остались ли где-нибудь сколопендры. Чибис держала оружие наготове, болтала без умолку и поторапливала меня. — По плану Мамми, кроме опустевшей базы, отсутствия кораблей и обеденного времени у сколопендеров, это должно было произойти после определенного часа плутонианской ночи. — Почему? — спросил я. — Чтобы она могла связаться со своими, конечно. — Но… — я осекся. Я подумал, что знаю о расе Мамми еще меньше, чем о сколопендерах. Теперь она была мертва — Чибис сказала, что она оказалась снаружи без скафандра, а значит, погибла; это нежное существо и двух секунд не продержалось бы при сверхарктической температуре. Не говоря уже об удушье и кровоизлиянии в легкие. Я сглотнул. Конечно, Чибис могла ошибаться. Надо признать, она редко ошибалась — но это мог быть как раз такой случай… тогда мы ее найдем. Но если мы ее не найдем, если она снаружи и… — Чибис, ты знаешь, где мой скафандр? — Что? Конечно. Там же, где я взяла это, — она похлопала по нейлоновой веревке, которую обмотала вокруг пояса и завязала бантиком. — Тогда, как только мы убедимся, что сколопендеров не осталось, я выйду наружу и поищу ее! — Да, да! Но надо найти и Кто бы сомневался! Может, удастся уговорить ее подождать в туннеле, не выходя на этот ледяной ветер. — Чибис, почему сигнал нужно было послать именно ночью? Над горизонтом восходит корабль? Или… Мои слова прервал грохот. Заходил ходуном пол в той тряске, которая одинаково ужасает людей и животных. Мы остановились как вкопанные. — Что это? — прошептала Чибис. — Если это не часть суматохи, затеянной Мамми… — Нет. Не думаю. — Тогда это землетрясение. — Землетрясение? — Плутонотрясение. Чибис, надо уходить! Я не думал, — Теперь не до землетрясений; нет времени. Быстрее, Кип, быстрее! Она рванулась, я за ней, скрипя зубами. Если Чибис наплевать на землетрясения, то и мне придется — хоть это и не лучше, чем плевать на гремучую змею в собственной в постели. — Чибис… народ Мамми… их корабль на орбите Плутона? — Что? Да, нет, нет! Они не на корабле. — Тогда почему ночью? Что-то, связанное со слоем Хевисайда?{35} А где их база? — я начал прикидывать, далеко ли может уйти человек на Плутоне. По Луне мы прошли почти 40 миль. Пройдем ли мы здесь хотя бы 40 ярдов? Возможно, как-то удастся укутать ноги. Но этот ветер… — Чибис, они, случайно, не здесь живут? — Что? Не глупи! У них есть собственная чудесная планетка. Кип, отстань с глупыми вопросами, опоздаем. Заткнись и слушай. Я умолк. Всю историю пришлось слушать урывками, на бегу, кое-что и позже. Когда Мамми попала в плен, она лишилась корабля, скафандра, переговорного устройства, в общем, всего; все это уничтожил сколопендер. Это было предательство, ее схватили в нарушение перемирия, во время переговоров. — Он захватил ее, когда она была парламентером, — возмущенно рассказывала Чибис, — а это неправильно! Он ведь клялся. Предательство для сколопендера так же нормально, как яд для гадюки. Я удивился, что Мамми рискнула иметь с ним дело. В результате она оказалась пленницей безжалостных чудовищ. У них были корабли, по сравнению с которыми наши казались допотопными паровозами, оружие, начиная с «лучей смерти» и кончая бог знает чем, базы, организация, снабжение. У нее же были только ум и маленькие нежные ручки. Прежде чем воспользоваться редким стечением обстоятельств, которое давало хоть какой-то шанс, ей было нужно восстановить связь (я назвал эту штуку «радио», но на деле оно гораздо сложнее) и создать оружие. Единственным способом — собрать самой. У нее не было даже булавки — только то треугольное украшение с выгравированными спиралями. Чтобы создать хоть что-то, ей надо было попасть в отсеки, которые можно назвать электронными лабораториями — они совсем не похожи на уголок, где я возился с электроникой, но все приборы, где снуют микрочастицы, имеют общую логику. Если вы хотите, чтобы электроны выполняли для вас работенку, безразлично, кто создавал детали — люди, сколопендры, или Мамми. Форма волновода подчиняется законам природы, индуктивность имеет свою геометрию, и неважно, кто был инженером. Так что отсеки выглядели как электронные лаборатории — притом очень хорошие. Приборы были незнакомыми, но я чувствовал, что смог бы в них разобраться, было бы время. Но теперь я только взглянул. Мамми провела там много, много часов. Ее не пустили бы туда, хотя она была пленницей высокого ранга и ей разрешалось многое, включая отдельные апартаменты вместе с Чибис. Думаю, Сколопендер боялся ее, хоть она и была пленницей — он не хотел без нужды оскорблять ее. Она проникла в мастерские, сыграв на их алчности. У ее расы было много такого, чего не было у сколопендеров — приборы, изобретения, устройства. Она начала с того, что спросила, почему они делают то-то так-то, вместо того чтобы сделать этак, намного эффективнее. По традиции? Или по религиозным убеждениям? Когда они спрашивали, что она имеет в виду, она беспомощно признавалась: «Стыдно, но не могу я объяснить, ведь построить эту штуку так просто…». Под пристальным наблюдением она что-то собирала. Устройство работало. Потом что-то еще. Постепенно она стала пропадать в лабораториях целыми днями, изготавливая для своих тюремщиков вещи, вызывавшие их восхищение. Она делилась своими знаниями; это поддерживало ее привилегии. Но в каждом устройстве были нужные ей детали. — Она прятала штучки и детальки в свой карман, — сказала мне Чибис. — Они ведь не разбирались в том, что она делает. Пять деталей шли в прибор, а шестая к ней в карман. — В карман? — Конечно. Именно там она спрятала «мозг», когда мы с ней угнали корабль. Разве ты не знал? — Я не знал, что у нее есть карман. — Вот и они не знали. Они следили, чтобы она не выносила ничего из мастерской — она и не выносила. То есть это было незаметно. — Чибис, так Мамми — сумчатая? — Что значит — сумчатая? Как опоссум? Не обязательно быть сумчатым, чтобы иметь карман. Вот белки, например, у них карманы за щеками. — М-м-м… да. — Она крала понемножку то там, то тут, ну и я таскала кое-что. А в свободное время она работала в нашей комнате. Пока мы сидели на Плутоне, Мамми вообще не спала. Она часами работала открыто, делала для сколопендеров всякие штуки — стереотелефон размером с пачку сигарет, крошечное, похожее на жучка, устройство, которое ползало по любой поверхности и вычисляло объем предмета, и много других вещиц. А после отбоя она работала одна, обычно в темноте, ее миниатюрные пальчики трудились, как пальцы слепого часовщика. Она сделала две бомбы и сигнальное устройство дальней космической связи. Обо всем этом я узнал не от Чибис. Когда мы с ней бежали по коридорам базы, она только сказала, что Мамми удалось сделать радиомаяк, и взрыв, который я слышал, тоже дело ее рук. И что мы должны спешить, спешить, — Чибис, — сказал я, задыхаясь, — куда мы несемся? Если Мамми снаружи, я хочу внести ее внутрь — я хочу сказать, ее тело. Но ты ведешь себя так, словно мы куда-то опаздываем. — Так и есть! Радиомаяк необходимо было установить снаружи в определенное время (плутонианский день длится почти неделю — астрономы не соврали), так, чтобы сама планета не экранировала луч. Но у Мамми не было скафандра. Они разработали план, по которому Чибис наденет свой скафандр, выйдет наружу и установит маяк — он был сконструирован так, что Чибис нужно было только нажать на кнопку. Однако все зависело от того, где находится скафандр Чибис, смогут ли они достать его, после того, как сколопендры будут обезврежены. Но они его так и не нашли. Мамми успокаивающе пропела, с нотами, вселяющими уверенность, которые, казалось, прозвучали у меня в голове: «Ничего, милая. Я могу сама выйти и установить его». — Мамми! Ты не «Я недолго». — Ты не сможешь «Я потерплю, это недолго». Так и вышло. С Мамми так же трудно спорить, как со сколопендером, — по-своему, конечно. Бомбы были готовы, маяк готов, приближалось удобное время — ни одного корабля, сколопендеров мало, у персонала обеденный перерыв — а они все еще не знали, где скафандр Чибис — если его не уничтожили. И Мамми решилась начать. — Но она мне сказала, всего несколько часов назад, когда она сказала, что сегодня начинаем, что если она не вернется примерно через десять минут, то она надеется, что я смогу найти свой скафандр и запустить маяк, если ей не удастся, — Чибис расплакалась. — В пе-пе-первый раз она призналась, что не уверена, что у нее получится. — Чибис! Перестань плакать! Дальше что? — Я дождалась взрывов — сразу два взрыва — и бросилась на поиски, туда, куда меня раньше не пускали. Но скафандра там не было! Потом я нашла тебя и… ох, Кип, она снаружи уже почти час! — Она посмотрела на часы. — Осталось минут двадцать. Если к тому времени маяк не запустить… она так старалась и погибла на-на-напрасно! Она бы этого не перенесла! — Где мой скафандр? Больше сколопендеров не попалось — очевидно, только один нес вахту, пока остальные кормились. Чибис показала мне дверь-шлюз, за которой была столовая — должно быть, бомба нарушила герметичность, двери сами закрылись, а владельцев разнесло на кусочки. Мы поспешили дальше. Верная своей логике, Чибис оставила помещение со скафандрами на самый конец. Человеческих скафандров тут было больше дюжины — я подивился, сколько же супа съедали эти упыри. Что ж, больше им не пировать! Не теряя времени, я крикнул: — Привет, Оскар! — и начал одеваться. «Где ты пропадал, парень?» На вид Оскар был в отличной форме. Рядом висел скафандр Жирного, а дальше скафандр Тима. Расправляя Оскара, я взглянул на них, прикидывая, нет ли на них чего полезного. Чибис смотрела на скафандр Тима: — Может, я смогу надеть его. Он был куда меньше Оскара и велик Чибис всего на девять размеров. — Глупости! Он тебе как индюку носки. Лучше помоги мне. Снимай эту веревку, сверни и пристегни мне к поясу. — Она тебе не понадобится. Мамми собиралась отнести маяк на сотню ярдов по эстакаде и там установить. Если у нее не вышло, то это сделаешь ты. И поверни кнопку на верхушке. — Не спорь! Сколько времени осталось? — Ладно, Кип. Восемнадцать минут. — Ветер там сильный, — добавил я. — Веревка может пригодиться. Мамми была совсем легонькая. Если ее сдуло, веревка понадобится, когда я буду искать ее тело. Подай мне молоток со скафандра Жирного. — Сейчас! Я выпрямился. Приятно было снова ощущать вокруг себя Оскара. Потом я вспомнил, как замерзли ноги, когда мы шли сюда от корабля. — Сюда бы асбестовые сапоги. Чибис, казалось, озадачилась. — Подожди здесь! Не успел я слово вымолвить, она убежала. Я продолжал шнуроваться, все больше беспокоясь — она даже не взяла оружие. Наконец я спросил: «Готов, Оскар?» «Готов, парень!» Рычажок у подбородка в порядке, цвет крови в порядке, радио — оно мне не понадобится, вода… емкость была пуста. Неважно, я не успею почувствовать жажду. Я нажал на рычажок у подбородка, уравнивая давление с наружным. Чибис вернулась с чем-то, напоминавшим балетные туфли для слоненка. Она придвинулась к моему шлему и прокричала: — Они носят вот это. Сможешь надеть? Кое-как я натянул их на ноги, как огромные носки. Встал и почувствовал, что они улучшают сцепление с полом; неуклюжие, но ходить легко. Через минуту мы стояли у выхода из большой комнаты, где я уже был. Ее дверь-шлюз закрылась после взрыва второй бомбы Мамми, которую она поместила так, чтобы разрушить двери в туннеле. Бомбу в столовой подложила Чибис, и сразу удрала в свою комнату. Не знаю, рассчитала ли Мамми, чтобы бомбы взорвались одновременно, или дистанционно управляла ими — да это и не важно, главное, что от могучей базы сколопендеров не осталось камня на камне. Чибис знала, как обращаться со шлюзом. Когда внутренняя дверь открылась, я крикнул: — Время? — Четырнадцать минут, — она подняла свою руку с часами. — Помни, что я сказал: оставайся тут. Если что-нибудь зашевелится, сначала бей голубым светом, потом спрашивай. — Я помню. Я зашел в шлюзовую камеру, закрыл внутреннюю дверь, нашел клапан на внешней двери и дождался когда уравняется давление. Те две-три минуты, пока открывался основной замок, я провел в тягостных раздумьях. Мне не хотелось оставлять Чибис одну. Думалось, что все сколопендры мертвы, но уверен я не был. Прочесывали мы второпях; кто-то из них мог ускользнуть — они ведь шустрые. Кроме того, Чибис сказала «Я помню» вместо «Хорошо, Кип, я так и сделаю». Оговорка? Они у нее случались, только когда были ей нужны. Между «Вас понял» и «Слушаюсь» разница огромная. И кроме того, сама затея моя была дурацкой. Я собирался отыскать тело Мамми — это глупо, потому что как только я внесу ее внутрь, она начнет портиться. Было бы лучше оставить ее в естественном леднике. Но я не мог вынести этого — снаружи было так холодно, я не мог оставить ее мерзнуть. Она была такой маленькой и теплой… такой наполненной жизнью. Я должен был принести ее туда, где ей будет тепло. Если эмоции начинают толкать на глупости, значит, вы не в лучшей форме. Хуже того, я действовал второпях, потому что Мамми хотела включить маяк раньше определенного момента, до которого осталось мало времени; наверное, уже минут десять. Что ж, я это сделаю, но есть ли в этом смысл? Допустим, ее родная звезда совсем рядом — например, Проксима Центавра, а сколопендры прилетели откуда-нибудь подальше. Даже если ее маяк заработает — все равно сигнал бедствия дойдет до своих только четыре года спустя! Может, для Мамми это нормально. Похоже, она вообще живет долго; ей, может быть, ничего не стоит ждать спасателей несколько лет. Но мы с Чибис так не можем. Пока это сообщение со скоростью света доползет до Проксимы Центавра, мы умрем. Я обрадовался, увидев Чибис, но я знал, что нас ждет. Смерть. Через несколько дней, недель, от силы месяцев — от недостатка воздуха, воды, или пищи. Либо прилетит корабль сколопендеров, и тогда, если повезет, мы быстро погибнем в отчаянной битве. Как ни крути, запуск маяка был лишь «исполнением последней воли покинувших нас», как говорят на похоронах. Сентиментальная глупость. Внешняя дверь начала открываться. Снаружи стоял холод, лютый холод, хотя на ветер я еще не вышел. Панели светились, и было видно, что в туннеле все вверх дном. Два десятка панелей-ступеней были порваны, как барабанные перепонки. Я подивился — бомбу, которая разнесла эти панели, собрали из деталей, унесенных в кармашке на теле. От взрыва у меня зубы залязгали, хотя я был заточен за несколько сотен футов отсюда, в скале. Первые десять панелей снесло вовнутрь. Неужели она взорвала бомбу в середине туннеля? От такого взрыва она бы унеслась, как перышко! Скорее, она подложила бомбу, вернулась и запустила ее — а потом вышла через шлюз, как я. Только так я мог это объяснить. С каждым шагом становилось холоднее. Ноги еще не очень замерзли, неуклюжие бахилы делали свое дело. Сколопендеры знали толк в изоляции. «Оскар, отопление включил?» «На всю катушку, парень. Холодновато сегодня». «Это ты мне говоришь!» Сразу за самой последней взорванной панелью я нашел ее. Она упала вперед, как будто слишком устала идти. Ее руки были вытянуты вперед, а на полу перед ее крошечными пальчиками лежала небольшая круглая коробочка размером с пудреницу. Ее лицо было спокойно, а глаза открыты, только прикрыты мигательной перепонкой, как тогда, на выгоне за нашим домом, когда я впервые увидел ее, несколько дней, недель или тысячелетий назад. Но тогда она была ранена, это было видно; теперь же я почти ожидал, что она моргнет и пропоет приветствие. Я дотронулся до нее. Она была твердой как лед и гораздо холоднее. Я моргнул, смахивая слезы, и не стал терять ни секунды. Она хотела, чтобы эту маленькую коробочку поставили в сотне ярдов отсюда и повернули рычажок на верхушке — и чтобы это сделали за оставшиеся шесть или семь минут. Я подобрал коробочку. «Хорошо, Мамми! Я иду!» «Двигай, парень!» «Спасибо, милый Кип…» В привидения я не верю. Я столько раз слышал, как она выпевает слова благодарности, что эта мелодия эхом отозвалась у меня в голове. Через несколько футов, у выхода из туннеля, я остановился. Ветер ударил в меня; он был настолько леденящим, что смертельный холод туннеля показался летней прохладой. Я закрыл глаза, отсчитал тридцать секунд, чтобы привыкнуть к свету звезд, нащупал наклонную подпорку с наветренной стороны туннеля, которая крепила эстакаду к горе, и привязал страховочную веревку. Я знал, что снаружи ночь, и ожидал, что дорога будет выглядеть черной полосой на фоне белого «снега», блестящего под яркими звездами. Я решил, что на этом ураганном ветру будет безопаснее видеть края дорожки — а для этого придется освещать ее фарой шлема, покачивая головой из стороны в сторону. Это неловко, неуклюже, медленно, можно раскачаться и потерять равновесие. Все это я обмозговал; это ведь не прогулка по саду — это Плутон, ночь! Так что, привязывая веревку, я отсчитал тридцать секунд, чтобы дать глазам привыкнуть к свету звезд. Потом открыл их. И не увидел ни черта! Ни одной звезды. Небо слилось с землей. Я стоял спиной к туннелю, шлем затенял мне лицо, как широкополая шляпа; я должен был видеть дорогу. Ничего. Я повернул голову и увидел причину и кромешной тьмы, и землетрясения — действующий вулкан. Был ли он в пяти милях или пятидесяти — не вызывал сомнений зазубренный багровый шрам над горизонтом. Я не стал его разглядывать. Я включил фонарь, осветил правый, наветренный край эстакады и начал продвигаться вперед неуклюжей походкой, держась ближе к этому краю, чтобы оставался запас ширины, чтобы успеть встать, если ветер собьет меня с ног. Этот ветер пугал меня. Веревку я намотал на левую руку и отпускал ее по мере продвижения, стараясь держать достаточно натянутой. Витки были твердыми как железо. Ветер не только страшил; он мучил. Он был настолько холодным, что обжигал. Он и обжигал, и раздирал, и замораживал до костей. Мой правый бок, которому больше доставалось, совершенно одеревенел, и тогда сильнее стал маяться левый. Я не чувствовал веревки. Я остановился, нагнулся и осветил моток лучом фонаря (вот что еще нужно усовершенствовать! фонарь должен поворачиваться на шарнирах!). Веревка размоталась наполовину, я прошел добрых пятьдесят ярдов. По веревке я отмечался, в ней было сто ярдов, ее конец как раз там, куда стремилась Мамми. Поторопись, Кип! «Шевелись, парень! Здесь холодно». Я снова остановился. Где коробочка? Я ее не чувствовал. Посветив фонарем, убедился, что она стиснута в правой руке. Ни с места, пальцы! Я поспешил вперед, считая шаги. Один! Два! Три! Четыре!.. Досчитав до сорока, я остановился и взглянул на обочину. Я находился в самой высокой точке пути, там, где дорога пересекала ручей, и припомнил, что это примерно на середине пути. Ручей — метан или что там было? — замерз насмерть, и я понял, что ночь действительно холодная. На левой руке осталось всего несколько витков веревки — я был у цели. Я отпустил веревку, осторожно передвинулся на середину дороги, опустился на колени и начал устанавливать коробочку. Пальцы не разгибались. Я разогнул их левой рукой, вынул коробочку из кулака. Этот дьявольский ветер чуть не вырвал ее, и я с трудом не дал ей укатиться. Обеими руками я аккуратно поставил ее вертикально. «Шевели пальцами, дружище. Сведи руки вместе!» Я свел. Мышцы предплечья слушались, хотя пальцы сгибать было мучительно больно. Неловко придерживая коробочку левой рукой, я нашарил маленькую кнопочку на верхушке. Я ее не почувствовал, но она легко повернулась, как только мне удалось к ней прикоснуться; я увидел это. Казалось, она ожила и замурлыкала. Возможно, я услышал вибрацию, передавшуюся перчаткам и скафандру; почувствовать ее онемевшими пальцами я, разумеется, не мог. Я поспешно отпустил кнопку, неловко поднялся на ноги и отступил, чтобы, не наклоняясь, осветить маяк. Дело Мамми было завершено, причем (я надеялся) вовремя. Если бы здравого смысла у меня было чуть побольше, чем у дверной ручки, я бы развернулся и сиганул в туннель еще быстрее, чем выходил из него. Но я был зачарован действиями этого механизма. Он, казалось, встряхнулся и выпустил три паучьи ножки. Встал, опершись на них, как на маленький треножник высотой в фут. Он снова встряхнулся, и мне показалось, что его сейчас снесет ветром. Но паучьи ножки напряглись, будто вцепившись в почву, и устройство встало незыблемо, как скала. На его вершине что-то поднялось и развернулось. Это было как цветок дюймов восьми в поперечнике. Из него выдвинулся какой-то палец (антенна?), покачался, будто нацеливаясь, и остановился, указывая в небо. Потом маяк сработал. Я уверен, что сработал, хотя я увидел лишь вспышку света — видимо, побочное явление. Свет сам по себе не мог бы передать информацию, даже если бы не было этого извержения вулкана. Возможно, это был какой-то безобидный эффект при выделении огромного количества энергии, эффект, которого Мамми не смогла избежать по недостатку времени, материалов, или оборудования. Он был не ярче фотовспышки размером с орех арахиса. Но я смотрел прямо на него. Поляризаторы не успели отреагировать. Она ослепила меня. Я решил, что у меня испортился фонарь, но потом сообразил, что перед ослепшими глазами висит большой зеленовато-пурпурный диск. «Не волнуйся, малыш. Это просто световой шок. Подожди, и все пройдет». «Я не могу ждать! Я замерзну насмерть!» «Найди веревку, она пристегнута к поясу. Держись за нее». Я сделал так, как сказал Оскар, нашел веревку, развернулся, начал наматывать веревку на обе руки. Она разбилась. Она не порвалась, как обычная веревка; она разбилась, как стекло. Видимо, к этому времени она успела остекленеть. И нейлон, и стекло — это переохлажденные жидкости. Теперь я понимаю, что значит переохлаждение. Но все, что я знал тогда, — веревка была последним, что еще связывало меня с жизнью. Я ослеп, оглох, я остался один на голой площадке, в миллиардах миль от дома, а ветер из глубин ледяной преисподней выдувал последние капли жизни из тела, которое я уже почти не чувствовал — а там, где оно еще чувствовалось, его жгло, как огнем. «Оскар!» «Я здесь, старина. Ты справишься. Что-нибудь видишь?» «Нет!» «Ищи вход в туннель. Там, где свет. Выключи фонарь. Конечно, сможешь — это же просто рычажок. Протяни руку назад, на шлеме, справа». Я сделал это. «Видишь что-нибудь?» «Пока нет». «Подвигай головой. Попробуй поймать что-нибудь боковым зрением. Ты знаешь, что основная область ослепления прямо перед глазами. Ну как?» «На этот раз что-то поймал!» «Красноватое, да? И зазубренное. Вулкан. Теперь мы знаем, куда стоим лицом. Медленно поворачивайся и старайся уловить устье туннеля». Поворачиваться я и так мог только медленно. «Вот оно!» «Прекрасно, ты стоишь лицом к дому. Опускайся на четвереньки и осторожно ползи влево. Не поворачивайся — тебе нужно нащупать край дороги и ползти. Ползти к туннелю». Я опустился на четвереньки. Руки не почувствовали прикосновения, я чувствовал только давление на суставы, как будто все мои конечности были искусственными. Я нашел край. Левая рука соскользнула вниз, и я чуть не упал. Но устоял. «Направление верное?» «Конечно. Ты ведь не поворачивал, а просто двигался вбок. Можешь повернуть голову и увидеть туннель?» «Только если встану на ноги». «Не смей! Попробуй снова включить лампу. Может быть, зрение уже восстановилось». Я протянул руку к правой стороне шлема. Должно быть, я задел выключатель, потому что передо мной возник круг света, смазанный и туманный по краям. Слева сквозь него просвечивал край дорожки. «Молодец! Нет, не вставай; ты ослаб, голова кружится, можешь упасть. Ползи. Считай шаги. Трех сотен должно хватить». Я пополз, считая шаги. «Далеко, Оскар. Ты думаешь, мы осилим?» «Конечно, осилим! По-твоему, мне хочется остаться тут?» «Я составлю тебе компанию». «Не болтай под руку. Сбиваешь со счета. Тридцать шесть… тридцать семь… тридцать восемь…» Так мы и ползли. «Вот и сотня. Теперь еще столько же. Сто один… сто два… сто три…» «Мне лучше, Оскар. Стало теплее». «ЧТО?» «Я сказал, что я согреваюсь». «Ты не согреваешься, чертов идиот! Ты замерзаешь насмерть! Ползи быстрее! Нажимай на рычажок. Дыши глубже. Ну, я хочу услышать щелчок!» Я слишком вымотался, чтобы спорить; я нажал три или четыре раза и почувствовал волну воздуха на лице. «Живее. Теперь действительно теплее! Сто девять… сто десять… сто одинна… сто двена… соберись!» На двух сотнях я сказал, что немного отдохну. «Не смей!» «Мне нужно отдохнуть. Совсем чуточку». «Ничего себе! Чем это кончится? Что сделает Чибис? Она ждет. Она уже испугалась, потому что тебя нет слишком долго. Что она сделает? Отвечай!» «Она… она попробует надеть скафандр Тима». «Верно! Как мы уже объясняли, в случае поступления одинаковых лозунгов выигрывает тот, который раньше отправлен по почтовому штемпелю. Далеко она доберется? Скажи-ка мне». «Ну… наверное, до выхода из туннеля. Потом ее сдует ветром». «В самую точку. Вот и соберется вся семейка. Ты, я, Мамми, Чибис. Идиллия. Семейное кладбище». «Но…» «Так что, шаркай, братец. Шарк… шарк…шарк… двести пять… двес-шес… двес-се…» Я не помню, как падал. Не помню даже ощущения от «снега». Помню только, как обрадовался, что досчитал до конца, и можно отдохнуть. Но Оскар не дал мне отдыхать. «Кип! Кип! Очухайся! Вползай обратно на то… узкое и прямое». «Уйди». «Я не могу уйти. К сожалению. Тебе прямо. Хватайся за край и вползай. Осталось совсем немного». Мне удалось поднять голову, и в свете фонаря, в двух футах над головой, я увидел край эстакады. Меня мотнуло назад. «Слишком высоко, — безжизненно прошептал я. — Оскар, кажется, это конец». Он фыркнул. «Ой ли? А кто недавно упрямо заставлял идти одну капризную, смертельно уставшую девчонку? Командор Комета, а? Или как бишь, его? „Гроза Звездных Путей“… никчемный ленивый космический бродяга… „Имею скафандр — готов путешествовать!“ Не дашь ли автограф, Командор, перед тем как почивать? Впервые вижу натурального живого космического пирата… грозу околотка, угонщика кораблей и похитителя маленьких девочек». «Как тебе не стыдно!» «Ладно, ладно, понимаю, я тебя достал. Только напоследок: у нее в одном мизинчике больше силы духа, чем, свинья, во всем твоем лживом, толстом, ленивом организме! Прощай. К обеду не жди». «Оскар! Не бросай меня!» «Что? Ты просишь помощи?» «Да!» «Ну если не дотягиваешься, возьми свой молоток и зацепись за край эстакады. Потом подтянись». Я моргнул. Возможно, это сработает. Я пошарил внизу, понял, что нащупал молоток, хотя и не почувствовал этого, и отцепил его. Обеими руками я закинул его на край эстакады над головой. Потом подтянулся. Этот дурацкий молоток разбился, как и веревка. Инструментальная сталь разлетелась на куски, как кусок шлака. Это меня взбесило. Я привел себя в сидячее положение, взгромоздил оба локтя на край, долго возился, рычал и потел от ярости — и наконец перекатился на эстакаду. «Вот умница! Не надо считать, просто ползи к свету!» Отверстие туннеля тряслось и плясало. Я никак не мог отдышаться и нажал подбородком на рычажок. Ничего не произошло. «Оскар! Рычаг заело!» Еще раз. Оскар ответил не сразу. «Нет, дружище, его не заело. Это замерзли воздушные шланги. Видимо, в последний раз баллоны заправили чересчур влажным воздухом». «У меня нет воздуха!» Оскар снова помолчал. Потом твердо ответил: «Есть. У тебя полный скафандр воздуха. На несколько оставшихся футов — хватит». «Я не дойду». «Всего несколько футов. Там, впереди, Мамми. Не останавливайся». Я поднял голову. В самом деле, она там была. Я пополз, а она становилась все больше и больше. Наконец я сказал: «Оскар… я больше не могу». «Боюсь, что так. Я тебя подвел… но спасибо, что не бросил меня там, снаружи». «Ты меня не подвел… ты был классный. Просто я не смог довести дело до конца». «Наверное, мы оба не смогли довести дело до конца… но уж точно показали, что сделали все возможное! Пока, партнер». «Пока. Hasta la vista, amigos!»[2] Я смог проползти еще чуть-чуть и замер, голова к голове с Мамми. Она улыбалась. «Привет, Кип, сынок». «Я не… не смог, Мамми. Прости меня». «Что ты!.. Ты сделал все, что нужно!» «Да?» «И ты сделал, и я, мы оба сделали». Я очень долго размышлял об этом. «И Оскар». «И Оскар, конечно». «И Чибис». «Ну как же без Чибис. Мы справились. Теперь отдохни, милый». «Спокойной ночи… Мамми». Отдых выдался чертовски коротким. Только я прикрыл глаза, наслаждаясь теплом, счастьем от ласковых слов Мамми — как меня принялась трясти Чибис. Она прижалась к моему шлему. — Кип! Кип! Вставай. Вставай, пожалуйста. — Что? Почему? — Потому что я не могу тебя тащить. Я пыталась, но я не могу. Ты слишком тяжелый. Я обдумал ее слова. Конечно, она не может меня тащить… вот придумала! Я же в два раза больше ее. Это я бы ее понес… вот только отдышусь… — Кип! Пожалуйста, вставай, — Она уже плакала навзрыд. — Ну конечно, солнышко, — ласково сказал я. — Раз уж тебе так хочется. — Я попытался встать, это было ужасно трудно. Можно сказать, меня подняла она. Когда я оказался на ногах, она придержала меня, чтобы я не шатался. — Повернись. Иди. Она почти волокла меня. Подставила плечи под правую руку и подталкивала. Каждый раз, когда мы добирались до одной из взорванных дверей, она или помогала мне перебраться, или просто переваливала, а потом снова поднимала. Наконец мы добрались до шлюза, и она впустила изнутри воздух. Ей пришлось отпустить меня, и я свалился. Когда внутренняя дверь открылась, она повернулась, начала что-то говорить — и поспешно стянула с меня шлем. Я сделал глубокий вдох, голова закружилась, в глазах потемнело. Она внимательно рассматривала меня: — Ты как, в порядке? — Я? Конечно! А что? — Давай помогу тебе пройти внутрь. Я не понял, зачем мне помогать, но она уже принялась, и, оказалось, не зря. Она усадила меня на пол рядом с дверью, спиной к стене — я не хотел ложиться. — Кип, я так испугалась! — Почему? — я не мог сообразить, чего она так разволновалась. Разве Мамми не сказала ей, что мы справились? — Ну, потому что… Не нужно было отпускать тебя наружу. — Но ведь нужно было установить маяк. — Но… Ты установил его? — Конечно. Мамми обрадовалась. — Я уверена, что она бы обрадовалась, — сказала она скорбно. — Но она на самом деле обрадовалась. — Тебе помочь? Помочь снять скафандр? — Хм… Нет, пока нет. Принеси попить. — Сейчас! Она вернулась и протянула мне воды. Оказалось, что мне вовсе не так хочется нить, как я думал. Меня мутило. Она всмотрелась и сказала: — Не возражаешь, если я ненадолго уйду? Ты сейчас как? — Да ничего, — мне было плохо, все начало болеть, но тут она ничем не могла помочь. — Скоро вернусь. — Она начала пристегивать шлем, и я с вялым любопытством отметил, что она была в своем скафандре — раньше мне почему-то казалось, что она в скафандре Тима. Она направилась к шлюзу, и я понял, куда и зачем она собралась. Я хотел сказать ей, что Мамми лучше не приносить сюда, потому что здесь она может… она может… даже мысленно я не мог произнести слово «разлагаться». Но Чибис уже ушла. Думаю, она отсутствовала минут пять, не больше. Я сидел с закрытыми глазами, в какой-то прострации. Я заметил только, как открылась внутренняя дверь. Через порог перешагнула Чибис, неся в руках, как полено, Мамми. Она совсем не сгибалась. Чибис положила Мамми на пол в той же позе, в какой я видел ее в последний раз, потом отстегнула шлем и заплакала. Я не мог подняться. Ноги разламывались от боли. И руки тоже. — Чибис… пожалуйста, солнышко. Это ведь не поможет. Она подняла голову. — Все. Я больше не буду плакать. И она больше не плакала. Так мы сидели очень долго. Чибис опять предложила помочь мне вылезти из скафандра, но когда мы попытались это сделать, мне стало так больно, особенно ноги и руки, что я попросил ее остановиться. Она встревожилась. — Кип… боюсь, что ты обморозился. — Может быть. Но сейчас с этим ничего не поделаешь, — я поморщился и сменил тему. — Где ты нашла свой скафандр? — О-о, — на ее лице промелькнула злость, сменившаяся улыбкой. — Никогда не угадаешь. Внутри скафандра Джока. — Да уж. Прямо «Пропавшее письмо».{36} — Что? — Ничего. Не знал, что у Сколопендера было чувство юмора. Вскоре после этого мы почувствовали еще одно сотрясение, очень мощное. Будь там люстры, они бы задрожали, пол качнулся. Чибис взвизгнула. — Ох! Почти такое же сильное, как последнее. — Намного сильнее, я бы сказал. То было совсем слабое. — Нет, я имею в виду то, когда ты был снаружи. — А тогда что, трясло? — Разве ты не почувствовал? — Нет, — я попытался вспомнить. — Может, это когда я свалился на снег. — Ты падал на снег? Кип! — Все обошлось. Оскар меня выручил. Почва снова содрогнулась. Все бы ничего, только тело опять взорвалось болью. Затуманенное сознание прояснилось настолько, что я сообразил, что мучиться незачем. Так… таблетки справа, а кодеин чуть за ними. — Чибис! Не принесешь еще воды? — Конечно! — Я хочу принять кодеин. Но после него могу заснуть. Ты не возражаешь? — Если сможешь, поспи. Сон тебе не повредит. — Я тоже так думаю. Который час? Когда она ответила, я не поверил. — Хочешь сказать, прошло больше двенадцати часов? — С какого времени? — С начала всего этого. — Не понимаю, Кип. — Она уставилась на часы. — Прошло ровно полтора часа с тех пор, как я тебя нашла, и почти два часа с тех пор, как Мамми взорвала свои бомбы. В это я тоже не мог поверить. Но Чибис настаивала, что это так и есть. От кодеина мне сильно полегчало, я уже начал задремывать, когда Чибис сказала: — Кип, ты не чувствуешь запаха? — Я принюхался. — Похоже на спички. — Вот именно. Думаю, давление падает. Кип… наверное, лучше закрыть твой шлем — раз ты собираешься спать. — Хорошо. Ты свой тоже закроешь? — Да. Похоже, это помещение не герметично. — Похоже. После всех этих взрывов и землетрясений оно не могло остаться герметичным. Я это понимал, но я настолько выдохся, обессилел и плыл от кодеина, что даже не волновался. Сейчас или через месяц — какая разница? Сказала же Мамми, что все нормально. Чибис застегнула меня, себя, мы проверили радио, и она уселась лицом ко мне и Мамми. Она долго молчала. Потом я услышал: — Чибис вызывает Майского жука… — Слышу тебя, Чибис. — Кип? Все-таки было здорово, в основном, в главном. Правда? — Что? — я взглянул вверх, на шкале значилось, что воздуха у меня на четыре часа. Следовало вдвое снизить давление, чтобы уравнять его с падающим давлением в комнате. — Да, Чибис, было классно. Я ни с кем бы не поменялся. Она вздохнула. — Я хотела убедиться, что ты не винишь меня. Спи. Я уже засыпал, когда Чибис вскочила, и мои наушники ожили. — Кип! Там что-то за дверями! Я понял, что это означает, и сон отлетел. Почему они не могут оставить нас в покое? Хотя бы на несколько часов? — Чибис. Без паники. Отойди за дверь. Штука с голубым светом у тебя с собой? — Да. — Будут заходить — пали в них. — Отодвинься, Кип. Ты как раз у них на пути! — Я не могу подняться, — я и шевельнуть руками не мог. — Стреляй на небольшой мощности, тогда, если и заденешь меня, ничего не случится. Делай, что я говорю! Скорее! — Да, Кип. — Она встала так, чтобы стрелять сбоку, подняла пистолет и стала ждать. Внутренняя дверь открылась, появилась фигура. Я увидел, что Чибис давит на курок — и заорал по рации: «Не стреляй!» Но она уже бросила оружие и рванулась вперед. Это были соплеменники Мамми. Только вшестером они смогли поднять меня, Мамми несли всего двое. Все время, пока снаряжали носилки, они напевали мне утешительные слова. Перед тем как меня подняли, я проглотил еще одну таблетку кодеина, потому что, даже при их нежном обращении, каждое движение отзывалось болью. Несли нас недолго — корабль приземлился у самого входа в туннель, разрушив при этом проклятую эстакаду; я на это надеялся. Как только мы оказались в безопасности, Чибис сняла с меня шлем и расстегнула на груди скафандр. — Кип! Ну разве они не чудесные? — Да. — От таблетки кружилась голова, но стало еще легче. — Когда отправляемся? — Уже летим. — Они отвезут нас домой? — Обязательно расскажу мистеру Чартону, что кодеин очень помог. — Что? Боже мой, нет! Мы летим на Вегу. Я потерял сознание. |
||
|