Вдоль по "Дальней дороге"

В Америке очень любят мемуары. Их пишут не только выдающиеся, знаменитые и великие, но и вообще все сколь-нибудь заметные герои светской хроники, политических новостей и спортив-ных репортажей. Часто даже пером по бумаге водят не они, а талантливые и не очень специалисты литературной обработки текстов.

Автобиография Питирима Сорокина, чей столетний юбилей в 1989 году отметила вся мировая наука, на этом фоне - нечто совершенно особенное. Книга увидела свет в 1963 году, будучи написана автором годом ранее. По словам Питирима Александровича, работалось ему легко, с интересом и в удовольствие. Это книга о его жизни, полной приключений и событий, свидетелем или, точнее, участником которых он был, о людях, вместе с кем он шел своей "дальней дорогой". Книга-памятник, книга-реквием. Не стоит и говорить, что создана она им самостоятельно от первой до последней строчки. Было бы неразумно полагать, что Сорокин, написавший за всю жизнь несколько сотен статей и более сорока книг, отказал себе в удовольствии собственноручно записать свои воспоминания.

Однако интересна и ценна автобиография не только и не столько этим. Изюминок в ней хватило бы на хорошую французскую булку от Елисеева. Во-первых, автор ее - исконный россиянин, в тридцать три года не по своей воле ставший эмигрантом и около полувека проживший в Соединенных Штатах, то есть "русский американец". Во-вторых, он не просто эмигрант, а крупнейший ученый XX века, "социолог No 1", оказавший неоценимое влияние на общественную мысль современности. В-третьих, "Дальняя дорога" - это документ эпохи, скрытый до самого последнего времени от нас "спецхранами" (1). Однако автобиография - не историческое исследование, а ней нет точных ссылок, документальных цитат, цифровых выкладок. Это рассказ, неторопливое повествование об отрочестве и юности, о давно минувших днях русской революции, боль и горечь которых и через полвека жгли сердце Сорокина, о жизни в Америке. Рассказ во многом наивный, искренний и непосредственный, очень узнаваемый и "стопроцентно сорокинский".

Не знаю уж, "изюминка" это или "орешек", но предназначенная для американского читателя, написанная на английском языке, книга читается местами удивительно по-русски. Похоже, Сорокин, несмотря на великолепное владение языком и американской идиоматикой, слагал русские мысли в русский текст, а затем почти дословно, часто просто "калькируя", перелагал на английский. В результате у него получался американский перевод с русских мыслей, а перед читателями лежит обратный перевод с американского оригинала. Думаю, что сделал так Сорокин намеренно, дабы, заботясь о будущем читателе в России, исключить вероятность искажения "мысленного оригинала" при его "восстановлении". Надо сказать, что работа над переводом из-за этого превратилась в разгадывание гигантского ребуса, когда буквально в каждой строке приходилось искать "заданную изначальность".

Возьмем в качестве примера английское название книги - "A Long Journey". Слово "Long" имеет в нашем случае три значения: длинный, долгий, дальний. "Journey" - это путешествие, путь, дорога как процесс перемещения во времени и пространстве. Наиболее вероятных, отвечающих замыслу и содержанию книги переводов названия - два: "Долгий путь" или "Дальняя дорога". Какой из них ближе авторскому оригиналу? Какой более соответствует образному ряду россиянина Питирима Сорокина? Смею надеяться - второй. Странствия, бродяжья жизнь перекати-поля, скитания - рефрен его воспоминании - не сочетаются со словом "путь", семантически предполагающим, пусть и не явно, наличие некоего конечного пункта, места назначения. И, наоборот, дорога как modusvivendi, как образ жизни (via est vita), подходит для перевода наилучшим образом.

"А выпала тебе, касатик, дальняя дорога..." Куда, зачем - неизвестно, просто карты так легли, или папиллярный узор приоткрывает нам завесу над собственным фатумом. Вспомним образ дальней дороги в стихах другого российского интеллигента, можно сказать "внутреннего эмигранта", Булата Шалвовича Окуджавы:

        ...И дальняя дорога дана тебе судьбой,

        как матушкины слезы, всегда она с тобой.

Ведь это о Сорокине! Ну, не буквально, конечно, хотя и написана "Песенка о дальней дороге" примерно в одно время с автобиографией Питирима Александровича, который не мог не знать стихов и песен Окуджавы, поскольку, как и многие другие в русском зарубежье, интересовался и внимательно следил за нашей жизнью и культурой. Наконец, как не вспомнить фольклорное: "Вдоль по дальней, вдоль да по дорожке..."? Если перевести на английский, то получаем интересную игру слов; "Along о long Journey", которая зашифрована в названии книги, выводя нас на изначальный, то есть сорокинский, оригинал.

Конечно, десятилетия жизни в Америке и привычки университетского профессора наложили отпечаток на творческую манеру Питирима Сорокина. Типично американский стиль изложения особенно заметен в отвлеченных рассуждениях автора, его рефлексии по поводу описываемых событий, в главах, посвященных американскому бытию Сорокина. Педагогическое прошлое также прорывается на страницы книги в столь излюбленных тамошними профессорами многочисленных повторениях какой-либо важной мысли и обязательных обобщающих резюме после каждой порции фактического материала.

Еще одна весомая "изюмина" данной автобиографии состоит в том, что она написана социологом. Мало кто из представителей этой науки отваживался на создание автобиографии. Мемуары - дело другое, а вот собственноручно записанных социологами историй своей жизни почти нет, что особенно заметно с начала XX века, когда они становятся важным исследовательским инструментом в социологии и антропологии, в частности в трудах знаменитой Чикагской школы, начиная с классической работы У. Томаса и Ф. Знанецкого "Польский крестьянин в Европе и Америке" (1918). Лучше других зная, что современные методы анализа автобиографий сродни ограблению со взломом тайников авторского сознания и даже подсознания, никто из социологов, кроме Сорокина, не рискнул "обнажиться" перед потомками.

Дабы избежать путаницы в нюансах терминов, отметим, что, строго говоря, автобиографией называется история жизни, когда человек, рассказывающий или записывающий ее, является действующим субъектом этой истории, и когда он сам определяет, что включать, а что не включать в повествование. Мемуары - воспоминания о событиях и людях, причем рассказчик не обязательно является субъективным повествования, а само оно не обязательно охватывает всю его жизнь. Жанр литературной автобиографии складывается в современном виде, пожалуй, только после Руссо и Гёте; его отличительной чертой становится концентрация авторской рефлексии не на событиях и приключениях, а на процессе развития своей личности. Самые разные перепетии сюжета подчиняются этой единой теме.

Как писал Флориан Знанецкий в предисловии к книге В. Берканя "Автобиография" (Познань, 1924), задача социолога, анализирующего чью-либо историю жизни, - увидеть социальную среду так, как видел ее автор, узнать его отношение к ней и каким образом среда формирует личность автора, поскольку влияние, которое оказывают люди и вещи на наше сознание, зависит не от того, что они представляют собой для других, а от того, что они есть для нас, в нашем практическом к ним отношении.

Для социолога, занявшего эту позицию, автобиография становится несравненно более ценным научным документом, чем для историка или психолога. Для них это всего лишь источник ошибочной информации, но для социолога - в любом случае материал для анализа, как бы неполон или ограничен он ни был. Даже если автор лжет или делает ошибки, социолог видит в этом актуальное, активное проявление желаний и стремлений человека. Проблемой для социолога является не то, что автор говорит, а то, о чем он умалчивает, поскольку исследователю в этом случае приходится превращаться в следователя и сыщика, то есть в биографа, чтобы затем сравнить "нарытый" материал с собственно автобиографией. В этом случае даже неполная фактически и психологически история жизни, позволяет нам получить косвенные сведения о желаниях и комплексах, по поводу которых автор не высказался прямо. По словам Флориана Знанецкого, "...обнаружив стремление или тенденцию, которую автор сознательно или бессознательно скрыл, мы получаем более важный результат, чем если бы выяснили, что автор был абсолютно искренен. И это так, поскольку само умолчание об определенном стремлении или чувстве обычно имеет под собой очень интересную социально-психологическую основу" (2). Однако в случае с автобиографией Питирима Сорокина такого рода параллельное "расследование" - путешествие вслед за ним по "Дальней дороге" - оказывается исключительно трудным предприятием. Без малого семь десятилетий и труды, и само имя его были "персонами нон-грата" в нашей стране.Память о нем сознательно вытаптывалась. Людей, знавших молодого Сорокина, в конце 80-х годов, когда появился интерес к его личности, уже практически не осталось. Пресса "распечатала" закрытую ранее тему Сорокина в канун его столетия в 1989 году. Основная масса документов в личных архивах, во избежание неприятностей, давно уничтожена, а материалы спецхранов все еще цепко охраняются ревнителями сталинской версии отечественной истории. И все же кое-что сделан удалось, проникая правдами и неправдами в архивы и разыскивая последних свидетелей того времени. Результаты наших поисков нашли свое отражение, по крайней мере частично, в примечаниях и комментариях к автобиографии.

Когда знакомишься с тем, что сегодня пишут о Сорокине, мягко говоря, удивляешься, насколько запутанны оказываются самые простые вопросы. Например, такой: где родился Питирим Александрович? На сей счет существует несколько версий. Энциклопедический философский словарь, а вслед за ним и справочник по истории зарубежной социологии информируют, что местом рождения следует считать "село Жешарт, ныне Коми АССР" (3). Такого же мнения придерживаются и составители недавно вышедшего сборника "Квинтэссенция" (1990). В других источниках местом, "где, как известно, родился П. А. Сорокин", называют город Великий Устюг Вологодской губернии (4). Журнал "Новое время" превращает уже упомянутое село Жешарт в "глухую чувашскую деревню" (5), а журнал "Отчизна" пишет, что "родился он в селе Турья на Урале" (6). Есть упоминание и о "деревне" Турья (7). Даже такое солидное издание, как "Международная энциклопедия социальных наук", в статье, посвященной Сорокину, лишь скупо сообщает, что он родился "в 1889 году на деревенском севере России в бедной семье" (8).

Сам Питирим Александрович в "Дальней дороге" на первых же страницах называет село Турья Яренского уезда Вологодской губернии (ныне Коми АССР) местом своего рождения. Однако более ни в автобиографии, ни в других его работах этот топоним не встречается. Он пишет, что деревня Римья была его "малой родиной", а район между Устюгом и Котласом - "родными местами", где он "обычно проводил все лето" в годы учебы (9). Однако стоит взглянуть на карту, как обнаруживается, что Турья и вообще Яренский уезд удалены от окрестностей Котласа и Великого Устюга на две с половиной сотни верст. Неточности существующих версий и заставили приступить к поиску данных, способных раз и навсегда устранить путаницу. Обратившись к архивам, мы (10) в конце концов обнаружили автобиографию, написанную собственноручно Сорокиным в 1920 году, с указанием на село Турья. Продолжив поиски в церковных метрических книгах Великоустюжского Духовного Правления Вологодской Епархии, - ведь Питирим Александрович согласно паспорту 1911 года был православного вероисповедания, - нашли в книге Воскресенской церкви села Турья (часть I, "О родившихся") запись за январь 1889 года под номером два: "23 января родился, 24 крестился младенец Питирим, сын мещанина Устюжского уезда города Великоустюга Александра Прокопьевича Сорокина и его законной жены Пелагеи Васильевны" (11). Восприемником (крестным отцом) младенца значится учитель Турьинского земского училища Иван Алексеевич Панов. Таинство крещения совершал походящий священник Онежской Богородской церкви Иоанн Попов (село Онежье расположено в нескольких километрах ниже по течению реки Вымь). Запись сделана священником турьинской церкви Викентием Харьюзовым с приложением руки псаломщика Семена Попова. (Фотографию записи в метрической книге читатель найдет на фотовкладке.)

С датой рождения тоже, кстати, немало путаницы. Сам Питирим Сорокин писал в автобиографии "Дальняя дорога", что родился 21 января 1889 года. Обнаруженные в архивах паспорта 1911 и 1917 годов указывают на 20 января (12). В метрике - 23 января, и то же число в свидетельстве об окончании экстерном Великоустюжской мужской гимназии, а также во всех последующих университетских документах. Знать о дате своего рождения Сорокин мог только от отца, поскольку мать рано умерла, а иные родственники при появлении Питирима на свет не присутствовали. 20 января - день поминовения трех местных усть-вымьских святых, в честь одного из которых его и нарекли. Дни отмечали тогда по святцам, церковному календарю, и неудивительно, что в голове Сорокина-старшего засело именно это число. Сейчас уже просто невозможно выяснить, как в автобиографии, собственноручно написанной Сорокиным, 20-е число превратилось в 21 января. Где-то между 1900 и 1901 годами умирает отец. К тому времени Питирим уже около двух лет не живет с ним. Поступление в школу летом 1901 года потребовало выполнения некоторых формальностей, и из села Турья была затребована его метрика (выписка из метрической книги). В ней значилось, что дата рождения - 23 января 1889 года. Возникает вопрос, как, в таком случае, в паспорт попало именно 20-е число? Намек на это содержится в "Дальней дороге": паспорт, как и свидетельство о политической благонадежности, после первого заключения он получал "обходными" средствами. А значит, вполне возможно, что оформление документа производилось с его слов (не на основании метрики). В позднейших паспортных книжках дата 20 января является лишь повторением первой записи, поскольку паспорта перерегистрировались, а не оформлялись заново, то есть не требовалось каждый раз представлять метрическое свидетельство. А для поступления в учебные заведения метрика требовалась, вот почему на всех документах, связанных с образованием, стоит правильная дата - 23 января 1889 года. Однако и это еще не все. С переходом на новый календарь 14 февраля 1918 года дата рождения также должна была сдвинуться. Зная, что поправка к старому стилю до 1900 года составляет 12 дней, получаем, что П. А. Сорокин родился по новому стилю - 4 февраля 1889 года. К сожалению, в книге можно найти и другие примеры неправильных дат. Автор в семидесятилетнем возрасте описывал события более чем полувековой давности исключительно по памяти, и неудивительно, что она иногда подводила его. Так, Сорокин пишет, что окончил Гамскую второклассную школу в 1903 году, проучившись три года, однако на самом деле это произошло в 1904 году, как свидетельствует найденная нами в книге выпускников Гамской школы запись о выдаче свидетельства, скрепленная подписью самого Питирима. В другом месте Сорокин сообщает, что виделся со своим другом Н. Д. Кондратьевым в последний раз в 1927 году, когда Николай Дмитриевич с супругой приезжали в США. В действительности же его последняя командировка за рубеж и поездка в Америку состоялась в 1924 году. Те или иные неточности встречаются в тексте довольно часто, и каждая замеченная оговорка или ошибка снабжена соответствующим примечанием.

Сознательно замалчивает или, точнее, пишет не всю правду Сорокин, пожалуй, только дважды. Оба этих эпизода снабжены пространными комментариями по тексту, и здесь я не стану подробно разбирать их. Отметим лишь, что первый из них связан с его защитой "докторской" диссертации весной 1922 года, а второй - с обстоятельствами заключения, смертного приговора и освобождения Сорокина в 1918 году.

Для всего мира П. А. Сорокин был и остается доктором социологии. Его вклад в науку стоит трудов сотен профессоров вместе взятых. Однако на самом деле он никогда не имел степени доктора: защита 1922 гола была защитой магистерской диссертации. Тем не менее авторитет его в заграничных научных кругах был столь высок, что, когда через полгода после защиты Сорокин оказывается в эмиграции, ни у кого и в мыслях не было, что формально ему еще только предстояло защищать докторскую диссертацию. По-видимому, он быстро свыкся со своим новым статусом и занимался наукой, не обращая внимания на пустые формальности. Однако, разворошив своими воспоминаниями навозную кучу истории, он вдруг обнаружил "фактик", как-то не согласующийся с имиджем "социолога No 1", который и решил исправить маленькой хирургической операцией над ключевой цитатой из опубликованного в 1922 году отчета о защите. Впрочем, подробности - в комментариях.

Второй эпизод, связанный с борьбой Сорокина против большевиков и его "покаянным" письмом, а также статьей В. И. Ленина "Ценные признания Питирима Сорокина", также оставляет впечатление некоторой недоговоренности. Имеющиеся в нашем распоряжении документы заставляют сомневаться как в искренности самого Сорокина, так и в подлинности официальной версии этих событий. Разгадка тайны сорокинских "признаний" помогла бы нам понять мотивы многих поступков "неистового Питирима".

После высылки Сорокина за границу его труды оказались под запретом, а имя упорно замалчивалось. Даже социологи, пользуясь научными понятиями, впервые введенными в обиход Питиримом Александровичем (например социальная мобильность или стратификация), не имели возможности упомянуть о нем. Если же пресса изредка напоминала нам о его существовании, то типичными в отношении ученого были, например, такие выражения: маститый теоретик-социолог, подвизающийся по части клеветы на нашу страну, политический мастодонт и т.п.

В то же время у себя на родине Сорокин все эти годы был предметом тайной гордости земляков - коми. Рассказы о нем в народе ходили самые невероятные превращая его в нечто среднее между Робин Гулом и "парнем из нашего города". Многие сегодня здравствующие жители Коми края хорошо осведомлены о Сорокине. Большинство получало информацию от своих родителей и старших родственников, знавших молодого Питирима. Однако в процессе работы над биографией мы нашли людей, лично знакомых с ним. Какое счастье, что наши северяне доживают до глубокой старости в полном рассудке. Материалы наших розысков публиковались в Коми АССР и в Москве (13), способствуя по мере возможности "возвращению" Сорокина из ссылки. Теперь наступил черед его автобиографии. Еще одно белое пятно в нашей истории стерто. Питирим Александрович снова с нами...

 Социолог А. В. Липский