"В мёртвой петле" - читать интересную книгу автора (Колентьев Алексей Сергеевич)

Глава 5

Россия. 17 августа 2011 года. Юго-западный участок Центрально-сибирской оккупационной зоны. 200 км на юго-восток от предместий г. Кемерово. Точка постоянного базирования партизанского отряда. 03.12 по местному времени. Партизан Антон Варламов. Стратегический замысел, сны и воспоминания.

… Жар держался уже третьи сутки, но слабость под действием импортных антибиотиков и заживляющих присыпок почти прошла. Температура перешла в ту надоедливую часть симптомов ранения, которые уже после возвращения к нормальной жизни нет-нет да напомнят о нём, то лёгким ознобом, то выступившей на лбу испариной. Приём стимуляторов имеет свою цену и мне очень повезло дойти до базы не потеряв сознания. Но всё равно пришёл последним, Семёныч немного заплутал, однако к исходу суток того же дня, когда мы пострелялись с амерами даже он нашёл бывшую медвежью берлогу быстрее. Я же свалился от усталости и кровопотери и последующие два дня помню лишь урывками: Мишка кормивший с ложки густым бульоном, отрывистое уханье канонады и неистовый рёв чего-то воздушного там снаружи, ни чем не освещаемой темноты пещеры. Как мне потом доложил Михась, амеры поступили ровно так, как я предсказывал и сровняли место засады и лагерь 'туристов с землёй. Видимо решив не рисковать, пиндосы никого не отправили на помощь своим пропавшим людям. Как ни цинично это выглядит, однако я понял их логику. Оккупанты рассудили верно, решив не умножать возможных потерь. Судя по тому, что кипеж продолжался и по сей день, пиндосы не достигли своих целей полностью и сейчас отрабатывали второстепенный объекты где-то на западе. В нашу сторону никто не сунулся, после того как тут появился и долго буровил воздух странный летательный аппарат, похожий на лёгкий планер. Мишка сам догадался погасить печь и свести всех по разным отсекам, теперь на тепловизоре, да на трёхметровой глубине, наши тепловые сигналы особо выделяться не будут. Но видимо на разведчике стояла аппаратура, которая засекала только наземные объекты. Потому что после того, как планер улетел, в наш квадрат не прислали ни одного пешего патруля, на бункер не упало ни единого снаряда или мины. Однако я всего этого уже не помню, бредовые видения до сих пор иногда лёгкими тенями скользят на периферии сознания и приятными их назвать нельзя. Одно из них было таким ярким, что отрывки из него постоянно стояли перед мысленным взором, стоило лишь закрыть глаза.

… Под ногами оказалась тропинка, ведущая вдоль нескошенного луга. Каждый шаг даётся с огромным трудом, воздух такой плотный, что напоминает разогретую до кисельной плотности мутную воду. Очертания предметов расплываются, стоит только лишь подольше остановить на них взгляд. Вода… очень мучает жажда, я иду вдоль по деревенской улице, стучась в каждую калитку. Но никто не отворяет, а зайти во двор мешает неодолимая преграда. Я её чувствую, но описать, что это за препона решительно не могу….

— Люди, есть кто живой?!

Звук собственного голоса, словно тонет в кисельно—мутном мареве и создаётся ощущение, что никто кроме меня самого, призыва не слышит. С трудом переставляя ноги, дохожу до крайнего дома, чьи ставни выкрашены в весёлый васильковый цвет. Вообще, это даже не обычная ходьба, я словно плыву над землёй и не помню, чтобы ноги касались твёрдой поверхности хотябы раз. На окнах колышутся занавески, слышится заливистый и глуховато—дребезжащий собачий лай, затем резко перешедший в тревожный, тоскливый вой. Несмотря на пышущий отовсюду жар, от этого звука пробирает озноб, но жажда берёт своё. Я протягиваю руку, чтобы постучать в калитку, может быть хозяин даст напиться воды….

— Ты кто, дядя?

Детский голос раздаётся за спиной, звучит он необычно чётко, даже звенит. Я вздрагиваю и пытаюсь резко обернуться. Движение получается очень медленное, но визуально тело словно бы мгновенно вывернулось в противоположную сторону, я оказался лицом к говорящему ребёнку. Это шестилетняя худенькая девочка в светло—голубом сарафанчике, запятнанном красной глиной. Светло—каштановые вьющиеся волосы заплетены в две косички, в которые вплетены розовые ленточки. Босые, измазанные в травяном соке и глинозёме ноги с кое-где ободранными коленками. Если бы не ещё одна странная деталь, вполне обычный ребёнок и всё. Настораживали глаза: огромные и пронзительной синевы, внимательно вглядываются в меня, пронзая словно прожекторными лучами до самого затылка.

— Я… — Горло сдавливает спазм, становится трудно дышать, но слова всё же каким-то образом произносятся — Я заблудился, девочка… вроде был уже у вас в деревне, потом ушёл…. А вот видно снова вернулся…. Воды бы попить, а?

Медленно переведя взгляд мне за спину, незнакомка согласно наклоняет голову и протягивает руку. Узкая ладошка с обломанными ногтями, на которых сохранились облупившиеся фрагменты дешёвого розового лака. Вкладывая свою маленькую ладонь в мою огрубевшую от постоянного рытья земли руку, она тянет за собой:

— Идём.

— Там есть колодец?

— Идём со мной, солдат!

Говорят, что во сне мы не можем ничего чувствовать и тем более удивляться, но теперь я чувствовал страх и что самое странное, меня вдруг посетило чувство жгучего стыда. Жажда всё ещё туманила сознание, стены изб и невысокие заборчики плыли перед глазами, сливаясь в сплошное серое пятно. Но стыд перебил все чувства, заглушил остальные ощущения, я утопал и задыхался в его обжигающих эманациях. Вдруг, всё замерло и мы с девочкой очутились на краю ямы. Там рядами лежали люди, сотни тысяч глаз смотрели со дна огромной братской могилы прямо на меня. Ров тянулся так далеко, насколько хватало глаз, оттуда вдруг резко пахнуло холодом. Лицо и руки стянуло поразительным по силе морозом, сравнимым по напору с предшествовавшей жарой. Я хотел было моргнуть, но веки словно примёрзли и не слушались. Кто-то будто хотел, чтобы я смотрел именно в зияющую пропасть бездонной ямы. Тела в ней лежали тесно, будто рыбы сбившиеся в плотный косяк и серо-чёрная масса их колыхалась, дыша как единый организм.

— Они ждут, солдат.

Голос девочки, такой тихий и ласковый стал резким и металлически—неприятным. Он эхом отражался от стен рва и тела покойников начали шевелиться быстрей, чем раньше. Люди словно перешёптывались между собой и кивали друг другу, показывая на меня пальцами и культями оторванных рук. Шёпот мертвых сливался в монотонное гудение, от которого раскалывалась голова. Страх и дурнота, а более всего жгучий стыд, заставляли меня вырвать руку и бежать от края могилы как можно дальше, зажав уши и зажмурив плотно глаза. Пришло ощущение, что целый мир смотрит прямо в душу. Обнажилась каждая мелочь моего личного бытия, ничтожного в сравнении с обрушившейся на мой относительно комфортный мирок бедой — это сводило с ума. Не в силах высвободить руку из цепких пальцев странного ребёнка, я упал на колени возле края братской могилы и попытался кричать:

— Я давно уже не солдат, чего вы хотите от меня? Чего вам надо, я никому ничерта не должен, слышите?!.. Или не достаточно уже тех войн где я был?!.. Что я получил за свою войну, вы знаете?! Каждый второй из вас отворачивался когда я с простреленной ногой опираясь на костыль корчился от боли в транспорте, плевал в след с проклятьями и бранью в очереди за бесплатными лекарствами. Я был так не удобен для всех вас, пока каждого не коснулась Безносая!

— Разве у меня нет носа, солдат?

Девочка уже не казалась такой маленькой, рука её, до этого горячая, вдруг стала обжигать, жар потёк по моим жилам вместо крови, мозг закипел, готовый взорваться… смерть в первый раз показалась мне. Не было холода, леденящего душу, как пишут в пошлых романах, детская фигура пылала белым пламенем, словно состояла из расплавленного серебра.

— Жарко… не вижу…. Мне идти к ним, в могилу?

— Нет, там нет места, для таких как ты. Солдаты умирают не здесь, этот дом для других жильцов… Но ты задолжал им, солдат. Я пришла чтобы напомнить о твоих обязательствах, о долге.

— Должен — Внезапно источник жгучего стыда определился, защитить людей в могиле я не сумел. Они тут по моей вине — Ты права, действительно должен.

Как только я произнёс последнее слово, давшееся почему-то с невероятной лёгкостью, края могилы затворились и гудящий хор голосов стих. Звенящая тишина и потоки свежего воздуха обрушились на меня, хватка Смерти ослабла и я рухнул на траву ничком.

— Вставай, солдат. Ты ещё жив и дел среди живых на твой век хватит. Вставай же!

Словно неведомая сила оторвала меня от земли и приподняв, швырнула к ногам Смерти, принявшей облик деревенской девочки из отравленного американцами села. Как это и бывает во сне, самого удара я не почувствовал, только на миг очертания предметов смазались и потеряли форму. В образовавшемся вакууме, потерялись все цвета, исчезли звуки, словно кто-то засунул меня в огромный стеклянный бак и плотно закрутил крышку. Исчезли все ощущения. Горло сдавил жесточайший спазм, стало нечем дышать, откуда-то пришла мысль, что наверное это и есть трындец. Неожиданно, серая пелена расступилась, звуки и ощущения ворвались в сознание разом, вновь сбив с толку. Губ коснулся холодный мокрый край глиняной керамической кружки, скосив глаза вниз, я различил, что она бирюзово—синего цвета. Кружка была полна чистой, прозрачной воды, источавшей одуряющую свежесть и прохладу. Приникнув губами, забыв про пережитый ужас, жадно и долго пью, пока посуду не отняли у меня, как сильно я не цеплялся пальцами за прохладные, скользкие бока. Девочка спрятала сосуд, словно бы исчезнувший между её перепачканных рыжей глиной ладошек, чуть заметно шевельнув пальцами с поломанными ногтями. Она торжественно улыбалась, в глазах ангела плескалось расплавленное серебро:

— Ты испил чашу Долга. Иди и отомсти за нас!

Голос Смерти замер на высокой, почти гремящей ноте и в нём слились тысячи и миллионы голосов. Уши заложило и я осознал, что сам кричу, но в общем рёве хора мертвецов мой голос был совершенно не слышен. Все звуки слились в один мощный зов и что-то стеклянное, будто не выдержав нагрузки, лопнуло с громким дребезжащим звоном. Мощным толчком звуковой волны, меня словно выбило прочь из сновидения….

Жар так и не спал, обливаясь потом, я рывком сел, широко открыв глаза. Кругом была непроглядная темень, в углу ворочался на тюфяке Михась, из соседней каморки раздавался тихий переливистый храп Варенухи. Это был всего лишь кошмарный бредовый сон. Никогда не был силён разбирать всяких аллюзии грёз и особо в мистику не верил. Видимо в данном случае, смешалось всё напряжение последних недель, отполированное ранением. В углу заворочался Мишка и спустя два коротких чиха, приятель подал голос:

— Здоров ты дрыхнуть, старшой…. Не стонал бы ещё во сне — вааще красота.

Хоть ворчал приятель с явным раздражением, чувствовалось, что Мишка рад моему пробуждению. Глянув на часы, я быстро вычислил, что провалялся в бреду почти сутки. Сухость и мерзкий привкус от лекарственной горечи во рту удалось перебить, на половину осушив стоящий рядом котелок с холодным уже травяным отваром. Стало легче, даже жар отступил. Размотав повязку, с удовлетворением отметил, что рана не воспалилась, антибиотики помогли и скоро уже можно будет начать нагружать руку. Михась тем временем не унимался:

— Тоха, а вот скажи ты мне откровенно, почему запретил того придурка вальнуть? Он же пристрелил бы тебя, если бы не докторша.

— Скажи, покойники совершают ошибки после смерти?

Голос мой звучал хрипло, но уже не дрожал. Сейчас было трудно собраться с мыслями, в голове всё ещё стояла муть навеянная лихорадкой. Однако отдохнул я уже и так порядочно. Нужно начинать приходить в норму, враг—то не отдыхает и нам не стоит расслабляться. В неровном свете коптилки, заметил, что приятель отрицательно мотает головой и продолжил:

— Везде важен личный пример, ты это знаешь и этот 'вождь желторотых' тоже прекрасно всё просёк. Убей ты его тогда на тропе и вот уже у нас готовый герой—мученик. А кто мы с тобой будем в этом случае? Правильно — злодеи и пособники оккупантов.

— Чушь — Мишка скептически фыркнул — Да с какого перепугу мы пособники?! Это он пацанов своих под пули подставляет!

— А с такого, что он уже будет труп и взятки с него гладки. Покойники сраму неймут, всегда так было: ошибки забудут, а подвиги возвеличат. Ну и что, что подставил он их разок-другой. Зато вот от уголовника в моём лице уберёг! Ведь пытался возражать, шпалер отобрал, а мы его пулей, да в умный низенький лоб. Значит, он хороший, да ещё и мёртвый, а мы плохие, хоть и на своих двоих. А что получилось сейчас: он видимо пенял, что оружия мол нету и все беды проистекают от этого. Теперь 'железа' у пацанвы этой в избытке появилось и оп ля: веди нас умный командир, согласно своим мудрым заветам на врага….

— Мы ж его им на блюдечке принесли — Возмущению приятеля не было конца и края — А этот придурок, выходит, в шоколаде?!

— Не совсем так, погоди кипятиться. Выглядит как шоколад, но таковым не является, знаешь что за субстанция?

Разговор вдруг стал ещё и неким размышлением вслух, обдумыванием стратегии на будущее. Отхлебнув ещё отвара, я откинулся на тюфяк и баюкая простреленную конечность, продолжил:

— Теперь мы убрали объективную причину для оправданий его же ошибок. Оружие вдруг появилось, можно прикидывать, как пустить его в ход. И вот тут он ошибётся, это сто пудов так и будет.

— Ну а вдруг повезёт этому Герману и он снова на коне?

Азарт спора пришёл и к приятелю, тот всегда был заводной на предмет поспорить, хотя часто горячился и от того упускал инициативу.

— А я и не говорю, что он проиграет бой: мужик по виду если не бывалый, то точно грамотный в нашем деле. Ловушки квалифицировано расставил, жилище правильно замаскировал. Но вот незадача, всё это слишком на показ и в расчёте только на собственное выживание. Сам смотри: заметят растяжку, разбираться не станут и пока суть да дело — вождь уйдёт. Организует побоище и сам точно спасётся, а зелень положит. И ведь скажет, мол, что жертвы неизбежны. И народ неопытный, каких среди туристов подавляющее большинство — обязательно поведётся.

— А это не так?

— Да так всё, Миша, так. Война идёт и люди гибнут, но тут нужно пацанам постепенно её показывать. Страх нужно учить в себе задавливать… стрелять, ходить и жить как это живые люди делают. Для всего этого время требуется и сорок сороков размышлений, как самим не умереть, а пиндосам ни жить. Война, это та же горячая похлёбка: если пробовать осторожно — только на пользу, хватишь не остудив и сильно обожжёшься. Вот я вас как могу страхую, берегу, хоть вам на двоих почти сто лет в обед….

— Ага! А сам с простреленной шкурой валяешься…. Стратег, себя не уберёг.

— Всё верно — Помимо воли, машинально поглаживаю ноющую руку — Только вы теперь точно знаете, что я скорее собой рискну, но вас не подставлю, так?

— Ну… вроде так выходит.

— И если случись что со мной, ты бы рискнул ради меня? Не отвечай, брат, это лишнее. Ведь не прикажи я тогда и не подставься, ты бы всех этих молодых на тропе рядком уложил. И сам бы лёг, наш с Семёнычем отход прикрывая, будь это даже не юнцы с палками, а реальные злющие пиндосы с настоящими стволами.

Мишка отчаянно засопел и ничего не возразил, прикидывая поступки на себя. Испытание огнём они оба с водилой прошли и выдержали его с честью. Теперь я мог с уверенностью положиться на обоих, в этом и была задумка. Отпив из котелка взболтав осадок, я продолжил:

— С оружием и дурным запалом, 'туристы' попытаются чего-нибудь замутить. Зная характер таких вот вождей, спланирует он что-то большое, чтобы прогреметь и закрепить свой авторитет ещё большей кровью. И это нам тоже на руку. Если бомбёжку они пересидят, то спрятались они именно в шахтах, как я им и подсказал….

— На живца будем ловить?

— Можно и так сказать.

В отблесках жёлтого пламени коптилки, я увидел азартно блеснувшие глаза приятеля. Идея ему видимо нравилась, я продолжил рассуждать:

— В своё время, мне приходилось слышать, про одних ушлых 'грушников'.[27] Они уходили в поиск, как духи. Жили в горах, оборудовали себе схроны и базы….

— Прям как мы сейчас!..

— Ну, так я к этому и веду. Работали они так скрытно, что даже ихнее начальство не всегда знало, где они да чего мутят. Дошло даже до такого, что духи стали их принимать за каких-то украинских наёмников воюющих за дудаевцев. 'Грушники' иногда громили одну группировку духов, объединяясь для этого с другой такой же но поплоше. Ходили, пересекались с разведкой частей федеральной группировки, но себя не обнаруживали и по возможности помогали. Там как было: идёт в поиск разведка наша и духи про неё уже почти всё знают: частоты слушают, маршруты выпасают. Сам может слышал, что сливали нас часто. Только по ящику всё на каких-то абстрактных 'генералов', да 'штабных' валят, но я думаю, всё гораздо выше сдавали. Будь это местное начальство — порешили бы их там же в штабной палатке. На той войне суд короткий был… генералы да офицерьё штабное, нас сермягу реально боялись. Если чего и сливали, то не так глобально-мозгов не хватало. Часто планы операций выглядели реально как подстава, мы никогда по калькам не ходили, иначе гнил бы в яме где—нить в горах по сей день…. Так вот спецы эти ушлые, всё раньше остальных хитро—мудрецов просекли и работали скрытно. И выходило, что всех палят, а этих вроде как и нет вовсе.

— А ну как свои подстрелят?

— Ну — Во рту пересохло, я снова глотнул отвару — Тут без риска никак, да и где они сейчас, эти 'свои'?.. Из потенциально своих, только эти самые 'туристы', в остальных смело можно стрелять и не ошибёшься — будешь прав. И потом, ты не задумывался, Миша, почему как только возникает какая-нибудь мало-мальски серьёзная заваруха в России, как мы тут же начинаем сперва мочить друг друга. Вот и ты сейчас, разницы между пиндосами и обычной одураченной ушлым проходимцем детворой не увидел. Не след сейчас среди своих врагов и инакомыслящих искать. Вот погоним иностранщину, тогда и разбираться будем, кто из нас больше Родину любит и какой способ самый подходящий. Я вот ментов не люблю, ещё на Кавказе достали они меня понтами своими дешёвыми: сядут на дороге или возле села, натащат стройматериалов, обустроят 'базу' и ну жрать сгущёнку с водярой пополам. Да и чего б не барствовать, когда везут с собой целые обозы со всякой всячиной. Их в дорогу все городские да областные барыги собирают, оно и понятно — сдриснут 'защитники' в командировку, может там и останутся. Подло, понятное дело, но как говорится, любая медаль имеет две стороны.

— Чего, они плохо воевали?

Мишка повернулся ко мне лицом и даже привстал. Про войну он слушать любил, собирал сборники афганских и потом уже 'чеченских' песен, ставил их когда я приходил к нему домой. Но после настоятельных просьб перестал: я не особый любитель ностальгировать, а тем более слушать неуклюжие завывания непонятных людей под гитару и синтезатор. Афганские песни, ещё туда-сюда: там тебе и Розенбаум и неизвестные мне, но талантливые ребята, исполняют нечто действительно стоящее. А чеченские мотивы… перепевки тех же афганских песен, только с переставленными для актуальности словами. Некогда было песни писать, даже присесть и послушать не получалось: пожрать бы добыть, а гитара или приёмник, это всё для оседлых. Даже немного подраться приходилось с ментами, которые узнав, что я вроде как где-то поучаствовал, включали то в кабинете то в машине эти самые песни. Ну не лежит у меня душа слушать про подвиги московского ОМОН, что тут поделаешь. Сейчас был ровно третий раз за все те годы, что мы знакомы с Михасём, когда ему удалось вытащить кусочек засевших больной занозой не слишком весёлых воспоминаний. Само собой, теперь мы уже вместе очутились там, где этой окопной романтики хоть жопой ешь, но человек так устроен, что самое интересное, это то, что так или иначе запрещено. Мысленно смирившись с неприятной для себя темой, нехотя отвечаю:

— Да причём здесь это твоё 'плохо' и 'хорошо'? Ты сам-то, много по это думал давеча: убивал и хотел чтобы не убили тебя. А как это выглядит со стороны, да что подумает кто-то посторонний ведь уже не особо важно, так или нет?

— Ну, — Мишка заёрзал, сверяясь с ощущениями — Страшно было, потом … а потом снова страшно. До сих пор иногда колотун потряхивает. Но ведь не любишь ты их за что-то, значит воевали….

— Миша — Меня взяло зло на тупое упорство с виду взрослого мужика — На той войне не было 'хорошо' или 'плохо'. Было только две ипостаси истины: ты жив и значит прав, или ты мёртв и значит кругом обосрался. Когда нас с пацанами призвали, никто толком не понимал, зачем мы тут очутились. Сначала всё было бессмысленно и даже почти не страшно… тыкались так до первого артобстрела, когда духи севшие на нашу волну навели артиллерию на расположение бригады. Кто как, а я до отказа струсил, увидев горсть потрохов оставшихся от бойца с которым мы от самого Ростова ехали и неплохо общались. Но потом, пришёл в чувство и тупо разозлился. Вот только это и было: страх, злоба и ещё лютая ненависть к духам, генералам и офицерью. Не правда, что мол, все офицеры как один пеклись о солдатах, да берегли нас. Таких едва треть наберётся: чаще сталкивался с равнодушием и шкурностью — каждый только сам за себя. Потом многие очухались, поняв, что вместе выжить будет проще. Из пяти офицеров которым так или иначе подчинялся мой взвод, только один действительно мотался с нами на боевые, остальные чаще косили, если была возможность. И я их не осуждаю — война настоящая так сказать 'без дураков', это всегда очень тяжёлая и грязная работа. На 'гражданке', даже говно из труб канализационных вычищать и то безопасней, хотя на войне туда мы тоже лазили и помимо риска задохнуться и потонуть, была реальная перспектива напороться на мину или гранатную растяжку… 'ароматная', блин, смерть. Но были и те, кому та заваруха в масть попала: контрактники, менты… последним краше всех было, в этом я твёрдо убеждён. Милицейское 'красноармейство' устраивалось всегда нормально: ходили в сёла на зачистки, транспорт досматривали. Нет, сидели они и в Городе, на 'контролях',[28] но толку от них было чуть — то нас, то 'вованов' регулярно дёргали на зачистку местности опричь милицейских блокпостов. Но опять же, каждый делал то, что мог… или что прикажут. Так же как и нас, духи ментов ненавидели, ловили в засады, рвали фугасами, похищали. Просто сугубо на мой взгляд им было легче, чем пацанам, только что от титьки оторванным. А то не успел оглядеться, как сразу в горы, в полной снаряге, нагруженный как ломовой конь всякой всячиной, да часто без жратвы и помощи. Тушёнка разогретая на загривке работающего БТР—а это уже пища богов, потому как горячая. У меня во взводе всё так и было — та самая банка 'тушняка', была мне от ребят подарком на 'днюху'. Пацаны те консервы две недели берегли и не было мне дороже подарка по сей день, Миша. Хоть и был я чуть старше остальных хлопцев по годам, но всегда держался на равных И всё потому, что в бою все на одной доске так или иначе оказывались. Молодым редко кто реальный расклад объясняет, все только орут и требуют. Я этот порядок ещё с сержантов поломал, тесно мы держались, всё поровну хлебали. А тут представь, как выглядят менты со стороны этих замурзанных службой первогодков: взрослые, хорошо прикинутые по шмоткам и оружию мужики. Службу тянут не уставную, почти вольную и ходят по ровной земле, да ещё не ножками, а всё на броне. Никто их особо не напрягает и в случае чего из любого блудняка вызволит, стоит им громко позвать по рации. Опять же в хомячьем логове всякая деликатесная, по тамошним меркам еда: консервированные фрукты, чай. Всегда есть нормально обустроенный сортир, даже горячая вода и электричество. Письма не раз в три месяца а каждую неделю, да ещё и телефон время от времени удаётся достать — домой звякнуть с роднёй поговорить. А они потом дома ещё ноют, мол новый 'броник' тяжёлый, да воды помыться вовремя не подвезли… тяжело—то как на войне. Спору нет, с непривычки и это тяжко, но это же смотря что с чем сравнивать. Вот и рассуди: война была для всех, но у каждого она разная. С таким гревом, да хорошим, считай офицерским снабжением и снарягой, чего ж не воевать, да в новую командировку не заехать — милое дело, коли здоровье позволяет и делать ничего другого нет охоты. Я их заслуг не умаляю, но так сложилось по жизни, что уважаю только тех, кто как мы с салобонами из роты хлебнули солдатской каши полной ложкой, да через край, пока донышко не показалось. Знаешь, до точки последней в приказе на дембель…. А теперь давай спать уже, устал я….

Скоро приятель сам, без моих, теперь уже совершенно исторических экскурсов прочувствует эту разницу. Пока никто из нас серьёзно не ранен, в отрыв от обложившего со всех сторон противника уходить не довелось, сидя по горло в грязи или снегу. Есть вода и кое-какая еда и одежда, но всё это временно. Поэтому—то нам очень нужно пополнение и свобода манёвра. Чего ещё я не сказал Мишке так это своих планов относительно 'туристов'. Сила и влияние в партизанском деле обратно пропорциональны в том числе и количеству бойцов в отряде. Возможности повлиять на оперативную ситуацию в районе у нас были не особо велики. Рано или поздно придётся столкнуться с нехваткой личного состава. Поэтому я рассчитывал, что самые трезвомыслящие из паствы Шермана захотят присоединиться к тем, кто воюет, но ещё и не собирается тут же героически сдохнуть. Пока у нас всё нормально, однако всё преходяще под солнцем. Даже сейчас мы сидели, полагаясь только лишь на маскировку, а это грубая ошибка и так долго продолжаться не может. Показавшись 'туристам' и засветив свои возможности как некоей скрытно действующей и крайне эффективной группы диверсантов, я рассчитывал на то, что поползут слухи. Шерман—Герман, обязательно допустит потери, а наших трупов никто не видел. Вождь открыто симпатизирует врагу, восхваляет его, а мы бьёмся и побеждаем, хотя вид имеем не шибко бравый. Поэтому одна-две грамотно проведённые акции и дозированная информация ушедшая в отряд 'туристов' и власть Шермана пошатнётся. С этими мыслями я снова погрузился в сон, на этот раз без сновидений.

… На следующий день, мы все втроём после скудного завтрака сидели над картой и решали что делать дальше. Михась и Семёныч выходили на доразведку местности два раза, за то время, что я валялся с жаром. Они удалялись от бункера каждый раз на сто—сто пятьдесят километров соответственно. Обоим попадались воронки от мин, Мишка даже видел патруль на джипе, шедший по бездорожью и застрявший на переправе через речку, северо-восточнее бункера. Как рассказал приятель, амеров выручил вертолёт, подцепивший 'хамви' тросами и с ним же улетевший на запад, в район пригородов Кемерово. Это навело меня на идею, выдвинуться в том направлении и посмотреть, какими силами амеры обеспечивают аэродром и какого рода объекты они там разместили. Отметая возражения артельщиков, я стал собираться в первый свой выход после ранения, попутно распределив нехитрые обязанности. Мишка отправится искать место, куда ушли 'туристы' и будет сообщать Семёнычу всё, что увидит. А я попробую отыскать новую цель, подходящую для акции возмездия 'номер второй'. Сборы не отняли много времени и к вечеру того же дня, я вышел на воздух. В лесу уже было прохладно, вторая половина августа выдалась не слишком тёплой. Злющая мошка, которая пророй гораздо хуже комаров, рассерженно гудела, но держалась в стороне, отпугиваемая запахом репеллента. В теле ещё жила лёгкая слабость. Но энергетические батончики и какие-то белые и кислые витамины найденные в трофейной аптечке, скрадывали болезненные ощущения. Не случись тогда взять эту сумку и не изучай я английский язык — до сих пор валялся бы с температурой, а может быть даже лишился руки, или помер от такой неприятной штуки как газовая гангрена. Швы ещё держались но случись чего, я смогу снять их самостоятельно, тем более, что рана почти затянулась, превращаясь в лиловато—багрвый рубец, проступающий сквозь взявшиеся коркой струпья. К тому же воевать в этот раз я категорически себе запретил, всё должно получиться тихо и после осмотра вражеских объектов следовало уйти безо всякого шума.

До трёх часов ночи, я шёл перескакивая с одной звериной стёжки на другую, пока не наткнулся на непроходимый участок бурелома. Поваленные сухие деревья и колючие заросли шиповника стеной тянулись по крайней мере километров на десять с востока на северо-запад, преграждая мне путь к реке. Не решившись бродить по кустам в такой темноте, я расстелил синтетический коврик и устроил привал. Это—то меня и спасло в конечном итоге, потому что спустя час с небольшим, меня разбудил знакомый зловещий свист, а спустя секунду, противоположный берег реки накрыла волна разрывов. Видимо в темноте, я пропустил ориентир и свернул западнее переправы. Обстрел продолжался минут пять, потом всё стихло. Какое-то время я лежал неподвижно, вслушиваясь в звуки потревоженной тайги. Несколько раз мне слышалось что-то похожее на человеческие стоны, но это длилось не долго и я решил, что ошибся. Остаток ночи прошёл без происшествий и как только стало светать, я направился вдоль зарослей на восток, чтобы выйти к переправе. Спустя час, удалось зацепиться за небольшую высотку к югу от реки, на противоположном берегу и сориентировавшись по карте, выйти к переправе. От места обстрела и ночёвки меня отделяло километров двадцать по прямой. После того как прыгая по камням удалось переправиться через узкий участок довольно бурной речки, я пошёл вдоль берега в обратную сторону, чтобы узнать почему пиндосы перемешали с землёй пустой участок тайги.

Обстрел мог означать что угодно, однако следовало осмотреть накрытый артухой квадрат. Пройдя вдоль берега и прячась в зарослях камыша, я прошёл километров с десяток, когда увидел то, что одновременно порадовало и огорчило. Я нашёл застрявший в ветвях молоденькой пихты кусок ткани, оказавшийся куском нашего. Российского разгрузочного жилета. Ткань вся пропиталась кровью, в одном из двух уцелевших подсумков я нашёл початую завёрнутую в полиэтилен пачку галет и два десятка отечественных же пистолетных патронов. Галеты и патроны не раздумывая присвоил, стараясь теперь идти осторожней, чтобы ничего не пропустить. Спустя ещё час, нашёл оторванную ступню в нашем же обычном 'берце' и кисть левой мужской руки. Находки после осмотра я трогать не стал, пусть лежат как лежат. Повезло мне ещё раз уже когда окончательно рассвело: в трёхстах метрах от эпицентра точки обстрела, я нашёл почти целый труп. Видимо его отбросило взрывной волной, попутно оторвав обе ноги и боец истёк кровью, скончавшись не приходя в сознание. Тело бросило на ствол сосны, где оно запуталось в нижних редких ветвях, иначе я бы прошёл мимо. Судя по экипировке, это был кто-то из наших, имеется ввиду российских: камуфляж-'цифра', добротный разгрузочный жилет, шапка—маска, тоже пиксельного рисунка. На правом рукаве обнаружилась повязка, скрывавшая под собой знакомую эмблему — кулак, стиснувший за цевьё старый добрый АКСУ, на фоне красной пятиконечной звезды.[29] Боец не захотел спороть эмблему, замотав её повязкой, это многое объясняло. В подсумках обнаружилось три пустых 'рога', зажигалка и пара магазинов к пистолету, но самого оружия не нашлось ни возле тела, ни в десятке метров вокруг. Походив между воронок ещё примерно час, я нашёл ещё два пустых подсумка, шесть пальцев и две руки. Стволы либо отбросило очень далеко, но скорее всего оружие подобрали амеры, следов от их ботинок вокруг хватало на человек на пять-шесть. Из всего увиденного складывалась следующая картина: группа от двух до пяти человек, была обнаружена амеровской разведкой или патрулём какого-то объекта. Разведчиков преследовали и в итоге загнали под миномётный удар. Самой оптимистичной была мысль, что кто-то их отправил и этот кто-то может оказаться совсем рядом. Но с тем же успехом это могли быть такие же окруженцы как и мы. Экипировка говорила, что менты действительно находились в поиске, от недели до десяти дней, что происхождения группы ничуть не проясняло. Одежда единственного более-менее целого трупа, ещё не успела толком провонять костром и потом. Воодушевившись таким образом, я ещё раз обойдя место обстрела, нашёл довольно чёткий след, ведущий на северо-восток. Там, если верить трофейной карте, вообще ничего не было: по неизвестным мне причинам, этот район амеров не интересовал. Наёмников тоже здесь быть не должно, однако вот яркое подтверждение обратного. Раз такую маленькую группу быстро засекли, а потом загнали, тут на лицо признаки режимной зоны. Это выглядело не очень хорошо, настроение моё портилось по мере того, как я шёл по следу. Разведчики бежали сломя голову, их преследователи держались на расстоянии. Но по отметинам на земле и древесных стволах, было ясно, что с воздуха ментов контролировал либо вертолёт, либо беспилотник, а может и целый АС–130.[30] При воспоминании о том, что представляет из себя эта летающая корова, мне стало дурно: попадись я ей на зубок, спрятаться будет уже негде. Но спустя минут пять хождения по следам ментовской разведгруппы, я определил, что их гоняла обычная 'вертушка', с одним единственным пулемётом и парой блоков неуправляемых ракет под брюхом. Но когда ты на земле, а противник висит над головой, тоже приятного мало.

Ближе к часу дня, наткнулся на самый неприятный сюрприз. В небольшом овраге, за поваленной и поросшей мхом лесиной, обнаружился ещё один труп. На краю оврага, уставив почерневшее лицо в небо и широко раскинув руки, лежал солдат. Вокруг тела валялись расстрелянные пулемётные ленты и гильзы пистолетных патронов, но оружия опять не нашлось. Следы говорили о том, что парень держался час-полтора, после чего позицию накрыло одной из ракет выпущенных 'вертушкой'. Остальные разрывы веерного залпа снесли несколько деревьев рядом, расщепили поваленный ствол колоды, за которой укрывался разведчик. Обыск трупа ничего не дал: те, кто побывал тут до меня чисто обобрали бойца, срезав даже несколько пуговиц. Но самым мерзким было отсутствие ушей — их кто-то весьма профессионально отделил от головы острым, зазубренным лезвием. Вглядевшись в почерневшее и начавшее опухать лицо, стараюсь запомнить, на случай если придётся столкнуться с людьми отправившими этого бойца в поиск. После случившегося, мысли приходили в голову одна парадоксальнее другой. Но радости от предполагаемой встречи то ли с регулярными войсками, то ли диверсантами, находка не добавляла. В лучшем случае, попытаются припрячь к своим делам, что в мои планы уже не входило. Доверять людям, которые просрали вторжение, это будет верх глупости с моей стороны. Теперь всё будет только так, как задумаю сам. Генералы и всяческие прочие посконные стратеги идут лесом, наши дорожки отныне идут хоть и к одной цели, но параллельно.

Пройдя по следам преследователей ещё километров пять, я свернул поиск и пошёл строго на северо-запад как намечал до происшествия. Идти в сторону охраняемой территории, да ещё в тот самый момент, когда поиски диверсантов только-только завершились, было рискованно. Что бы там не нарыли менты в своём поиске, сейчас меня беспокоил только аэродром. Тут открывалась реальная перспектива для диверсий, плюс такой объект под боком будет помехой для проведения крупных акций в дальнейшем. Уже к вечеру вторых суток пути, я вышел к окраине лесного массива. По карте получалось, что сейчас я был на юго-западной окраине бывшего дачного кооператива 'Восход'. Само собой, никаких построек уже не было и в помине: землю покрывала чёрная тонкая стеклянная корка. Почва спеклась от высокотемпературного ожога, что бы не использовали оккупанты для зачистки, штука была страшная. Вспомнился рассказ знакомого о применении вакуумных бомб в афганских горах, когда в пыль стирались целые скальные массивы. Может быть он и преувеличил, глаза у парня становились совершенно пустыми, стоило только зацепить больную тему. Выжженная земля простиралась всюду, насколько хватало глаз. Извиваясь ужом, я пролез сквозь лабиринты бурелома и груд строительного мусора. Видимо никого более не опасаясь, амеры сгребли бульдозерами остатки строений к окраинам леса. Взобравшись на солидный кирпичной стены, вставший дыбом относительно земли под углом тридцать градусов. Я зарылся в обломки мебели, черепицы и почерневшие ветки плодовых деревьев принялся наблюдать за развернувшейся панорамой базы. Строительство всё ещё продолжалось, но за те две недели, что амеры были тут, их строители успели отлично поработать. Видимо тут намечалось построить большую военную базу, что не согласовывалось со сведеньями полученными мной раньше. Но это не настораживало. А скорее вселяло оптимизм: значит не всё так гладко и приходится менять первоначальный план вторжения. По всему выходит, что иностранцы обломились с 'блицкригом' и на этот раз.

База включала в себя два ряда взлётно-посадочных полос: две большие для бомбардировщиков и транспортных бортов и ещё пара более коротких, судя по всему для чего-то более мелкого. С севера на юго-восток тянулись три параллельных линии ангаров, а на юге разделённые ещё одной строчкой сети подъездных путей разместились два бетонных овала, где сгрудилось по десять-пятнадцать машин. Среди них я обнаружил шесть огромных бомберов, похожих на гигантских летучих мышей. Только два самолёта были открыты, остальные скрывали брезентовые полотнища, но силуэты всё же угадывались точно.[31] Ещё я отметил плоскую крышу длинного склада РАВ[32] притулившегося отдельной секцией, в шести сотнях метров от взлётно-посадочных полос и судя по всему имевшего заглублённые хранилища боеприпасов. Ещё дальше, сразу за вторым овалом технического отстойника, разместилось наливное топливохранилище, возле которого сновали туда-сюда заправщики и легковые машины. Недалеко от контрольно-диспетчерской башни, где обычно сидит дежурная смена из пяти—семи человек, разместился двухэтажный узел связи с большой спутниковой антенной на плоской крыше. Все здания были выполнены из типовых сборно-щитовых металлоконструкций, которые возводятся буквально за пару дней. Там и сям сновала строительная техника, работы по обустройству всё ещё продолжались. Всё говорило о том, что аэродром развернули в срочном порядке и раньше тут вообще не планировалось что-либо размещать. Прикрытие объекта осуществляло до батальона охраны, периметр оцеплен двойным кольцом лёгких сетчатых заграждений и более солидных бетонных блоков укреплённых с внутренней стороны, поэтому к стоящим на приколе самолётам никакой наземный транспорт извне прорваться бы не сумел. На небольшом расстоянии от стен, раскиданы железобетонные надолбы расположенные так, что даже танк попадал под огонь укрытых за колпаками из того же материала противотанкистам. Я насчитал шесть минированных направлений, более десятка огневых наземных точек. Более того, с воздуха аэродром прикрывала эшелонированная система ПВО, где было десять малых зенитных автоматов четыре лёгких ЗРК, плюс три ЗРК средней дальности. Ещё две независимых станции РЛС и дежурное звено перехватчиков. Всё построено по уму и штурмом такое сооружение с ходу не взять. Дозорно—наблюдательных вышек амеры не ставили, вместо них я заметил сеть тонких шпилей с небольшими круглыми башенками. Это очень нехорошо: аэродром охраняла электронная система в которую входили акустические, обычное видеонаблюдение и тепло—визионные датчики. Часовые при таком раскладе не нужны, сидит пара-тройка операторов где-то, и наблюдает за периметром посменно. И если человек чего пропустит, то компьютер ему подскажет на что обратить внимание, да куда следует выслать патруль для проверки. Скорее всего, так и засекли ментовскую разведгруппу, а те не обратили внимание на башенки или заметили их слишком поздно….

Что-то заставило меня втянуть голову в плечи и плотней зарыться в щебень. Вовремя: со стороны базы в моём направлении уже пылил 'хаммер' с пулемётом на крыше. Заметили гады, да как быстро—то.

— Тада—таахх! Тадахх!

Стрелок не стал особо разбираться и открыл огонь с предельной дистанции осыпая пулями пространство в двух десятках метров правее моей позиции. Затем повисла короткая пауза, во время которой командир патруля щупал оптикой сектор. Паники не было, ведь дёрнись я сейчас и попытка сменить позицию будет стоить жизни. Отработать поправку в десять градусов для стрелка такой молотилки как крупнокалиберный пулемёт, это плёвое дело. А вот если буду лежать тихо, может быть низкая кучность 'станкача' будет мне на руку….

— Тад—да—дахх!

Тяжёлые пули веером прошлись всё там же, словно и не замечая вжавшегося в битый кирпич и крошево штукатурки человека. Через мгновение в том месте, куда палил иностранец земля вздыбилась, в воздухе зазвенел пронзительный крик. Рискуя быть обнаруженным, я повернул голову вправо и сердце сжалось от бессилия и тоски. В развалинах прятался ребёнок, его и засекли наблюдатели с базы. Продолжая дико орать, бесформенный комочек чёрных лохмотьев покатился с полутораметровой высоты мусорной кучи, прямо навстречу охотникам.

— Тад—дах!

Пулемётчик взял правее и чуть ниже, фонтаны земли стали стеной у самых ног ребёнка, хотя с тем же успехом это могла быть и женщина. Тучи пыли и неясные очертания балахона в которые был укутан человечек, едва ли не полутора метрового роста — не давала определённости в этом вопросе. Крик смолк, уступив место тоскливому подвыванию, комок лохмотьев продолжал шустро бежать, вроде даже не обращая внимания на выстрелы. Лавируя в руинах, человек юркнул в какую-то щель в тот самый миг, когда пулемётчик взяв более верный прицел и его оружие выплюнуло новую порцию свинца. Тяжёлые пули дробили кирпич, камень и цемент, подняв ещё большее облако пыли пополам с осколками. Вой стих, ничто более не шевелилось в грудах щебня. Дав ещё пару очередей по мусорным кучам, 'хаммер' лихо развернулся и помчался назад к базе, стремительно набирая скорость. Я тоже полежал неподвижно ещё какое-то время, пока сердце перестало биться о кадык и унялась нервная дрожь в пальцах. Потом медленно, насколько это вообще было возможно, я отполз назад к опушке леса, где ждал ещё полчаса. Нормальным шагом удалось пойти только спустя час, когда меня уже скрывал вечный лесной полумрак. Обойдя место стычки аборигена с патрулём. Я некоторое время наблюдал за кучами щебня с толстой ветки ели, куда не без труда удалось взобраться. Но всё напрасно: таинственный житель помойки затих надолго, уподобившись грызунам. В то, что амерам удалось убить юркое создание мне определённо верить не хотелось. Зарисовав план аэродрома и ещё раз сверив ориентиры, я спустился вниз. Пора направился в обратный путь, тут пока больше делать было нечего.

…Переправившись через речку ниже того места, где переходил по камням почти сутки назад уже в сумерках. Заночевал в корнях вывороченной бурей сосны, под прибрежной вымоиной, находившейся метрах в двадцати от воды и десять метров выше уровня реки. Русло давно поменяло направление, сместившись восточнее. Деревья вырывало из рыхлой песчаной почвы довольно легко, хотя ураган видимо случился не слабый. Случилось это довольно давно и сосновая коряга растопыривши щупальца корней в причудливом беспорядке, успела обзавестись лохмотьями зарослей сорной травы перемежавшихся раскидистыми листьями папоротника. Осторожно раздвинув стебли, я нырнул под корягу почти не потревожив растения. Получилось довольно неплохо: корневища укрывали от возможного дождя, а заросли трав — от наблюдателей вздумавших бродить поблизости. Ужин в походе штука хоть и нужная, но часто приходится обходиться без оного. Помянув добрым словом покойного разведчика, я вынул галеты и отламывая маленькие кусочки принялся медленно и тщательно пережёвывать пищу. Становилось довольно прохладно и в качестве профилактики, пришлось сделать один глоток из заветной коньячной фляжки. Согревшись таким способом, с удовлетворением обнаружил, что рана больше не ноет, а по всему телу разливается хорошая, походная усталость. Смежив веки и вынув из кобуры пистолет. Я сначала задремал, а потом и вовсе заснул чёрным самым крепким сном.

Пробуждение пришло неожиданно: я сначала почувствовал чьё-то присутствие, а потом унюхал смрад немытого человеческого тела. Обладатель запаха ходил совсем рядом с моим укрытием, но не обнаружил его, хотя по характеру шагов было ясно, что просто так душистый следопыт не уйдёт. Осторожно раздвинув стволом пистолета кусты закрывающие вход в нору, я всматриваюсь в серую предрассветную синеву. По часам выходило, что на сон пришлось четыре часа, это примерно то количество времени, которое я обычно на сон и трачу. Однако это в обычной, теперь уже закончившейся мирной благополучности. Сейчас, положа руку на кобуру с пистолем, могу со всей убеждённостью признаться, что за последние десять дней. Приоритеты изменились и спроси кто-нибудь из знакомых, чего мол, хочешь Варламов более всего на свете, без колебаний отвечу: горячую ванну и суток торе коматозного сна в чистой постели. Но… выспимся на том свете, это теперь поговорка про меня без всяких метафор. Тем временем 'ароматный' гость, крутился в трёх метрах вверху от норы и что-то бормотал себе под нос. Голос был скрипучий и невнятный, но через какое-то время, стали понятны отдельные слова, прохожий говорил по-русски:

— Вкусный хлеб… вкусс—сный!.. Лёвушка потерял… потерял солдата. Пум—бурум—бум бум! Хлеб….

Вот голос и шорох кустов приблизился к обрыву и я увидел смутное отражение в текущей воде. Определённо это был мужчина, но невысокого роста или слишком сгорбленный. Сумерки и рябь на воде мешали точно разглядеть подробно, однако голос не мог принадлежать женщине или ребёнку, уж слишком низкий и характерно хрипящий. Потоптавшись на краю обрыва некоторое время, Лёвушка, как это чудо в лохмотьях себя прозывало отступил под своды леса и вскоре я перестал ощущать его запах и слышать характерную дробную поступь. Выждав для верности ещё минут сорок, я выбрался из норы и под прикрытием берега вышел в сотне метров восточнее, чтобы исключить пересечение с аборигеном. Всё это время не оставляла мысль, что может быть это последний оставшийся в живых человек говорящиё по-русски, на сотню километров вокруг. Перед глазами стояли горы щебня, небрежно сдвинутые к границам леса — дома отодвинули за ненадобностью как и их жителей. Весь день я шёл обратно, к базе, пару раз крепко заплутал, но к вечеру уже оказался в знакомых местах, найдя собственноручно оставленные метки. Насторожил запах, где-то ходил человек с оружием и останавливался на ночлег и разжигал костёр. Нет, тот кто палил костерок был осторожен: запах был лёгкий, но свежий. Идя только на дымный запах, мне удалось ближе к шести часам вечера найти довольно чёткий след. Подсвечивая себе фонариком, у которого есть хитрая бленда делающая луч узким, я определил, что привал устраивали южнее, а это лёжка часового. Сидел он верно, но выбрал неудачное место, срубив ненароком нежные стебли саранки. Растение это хрупкое и чуть тронь его — начинает вянуть. Обувь часового оказалась новой, сорокового или чуть меньшего размера, рост примерно метр шестьдесят пять — семьдесят сантиметров. Человек нервничал: в нескольких местах с древесного ствола был содран мох, часовой прислонял к нему оружие. Пока ещё было не слишком темно, я вышел на небольшую полянку, где и был устроен привал. Кроме часового, тут было ещё трое, все с оружием и двое из них курящие. Запах в лесу, помогает найти человека не хуже острого зрения, слишком уж сильно мы двуногие пахнем и очень слабо чувствуем сами. Нет, те, кто сидел возле этого костерка ещё сегодня рано утром, вроде всё сделали по учебнику: вырыли ямку, веток не рубили и собирали валежник. Но вот в книжках почему-то не пишут, какой глубины костровую яму нужно рыть. Эти начитанные граждане сняли дёрн и на этом успокоились, потом слегонца присыпали угли землёй нахлобучив дерновую подушку, обильно полив её водой. Мокрые угольки пахнут по-особому: выпариваются от жара из воды какие-то соли, вот они—то и воняют вступая в реакцию с углем. Поэтому зверьё в лесу этот запах чует и по нему вычисляет, где есть люди. После этого какая уж тут охота, само собой побегаешь по лесу и уйдёшь без добычи. Поэтому рыть ямку нужно глубже, так и от ветра костерок спасёте и дым будет стелиться по земле. Да и готовить на таком костре удобней — он жар сохраняет. А уж когда уходить пора, то мочить угли не надо, лучше землёй засыпать и только потом дерновищем прикрыть. А от земли ни запаха ни беспокойства, но этого эрудиты не знали. Потому теперь и без воды, да и я их отыщу по следу, раз на стоянку так легко вышел. Пока не стемнело окончательно, удалось пройти по следу непонятных людей километров двадцать и мы уже оказывались в опасной близости от берлоги. Но след свернул на восток, когда до базы оставалось километров сорок попрямой. Встреча в лесу непонятной группы людей особо меня не тревожила, судя по маршруту и манере поведения, скорее всего это наши старые знакомые — 'туристы' или кто-то очень на них похожий. Амеры вели бы себя иначе: слишком осторожно, если бы я встретил настоящих разведчиков в поиске, либо слишком самоуверенно, попадись мне армейский патруль или каким-то образом забредшие в чащу тыловики. Однако всё, что я видел до сих пор, это та нарочитая книжная премудрость, совершенно нелепо выглядевшая на практике. Поэтому оставив след на время которое я планировал потратить с большей пользой и вздремнуть. В любом случае Михась уже должен был вычислить новую базу 'туристов', поэтому я продолжал преследование чисто для подстраховки. Если повезёт, можно будет подойти и послушать, о чём говорят.

Следующие шесть часов я провёл на высоте десяти метров, привязавшись к стволу старой лиственницы, укрывшись в нижних ветвях густой кроны дерева. Ночевать на земле было уже не так безопасно, как сутки назад: велика вероятность встречи с настоящим американским патрулём, их появление поблизости от базы я уже не исключал. На этот раз сон вышел без особых тревог и к четырём часам утра следующего дня, я вновь шёл по следу поисковой группы 'туристов'. Дилетанты неумело путали следы, закладывая слишком большие петли, хотя направление их истинного маршрута вычислялось невооружённым взглядом. Поэтому интуитивно находя наиболее вероятный путь продвижения группы. Уже к полудню, когда стало если не совершенно светло, то по крайней мере не так сумрачно, мне удалось нагнать тыловой дозор 'туристов' в лице уже знакомого мне долговязого парня в прямоугольных очках. Парень ничего не просёк, хотя я на него чуть было не напоролся: услышав мелодичное журчание родника, я забыв про всё уже ринулся вниз, где в ложбинке под грудой валунов блестело озерцо ключевой воды. Сделав три больших шага вниз, я в последний момент ухватился за ветку кустарника и опустился к земле. Добротный камуфляж пацана, вот что чуть не стоило мне жизни. Правда, вышло довольно удачно: положив короткий американский автомат на землю справа от себя и сдвинув очки на лоб, парнишка жадно приник к ямке где скопилась вода и почни погрузил в неё всё лицо. Блеснувшие в редком столбике солнечного света линзы очков, вот как я заметил 'туриста' томимого жаждой. Затаив дыхание, я приник к земле, почти скрывшись за ветвями кустарника. Парень ничего не подозревая. Вытер пятернёй чумазое лицо и набрав в пластиковую походную фляжку воды, подхватив автомат чуть ли не бегом ринулся прочь треща кустами. Хотя я видел, как сильно он старается не шуметь, получалось у парнишки не слишком хорошо — что ни говори, а в таких делах как правильное передвижение по лесу, самое главное это практика. Пацан старался, но как и все жители 'каменных мешков' где главная почва это ровный асфальт, почти стелил стопу низко над землёй, трамбуя траву словно утюгом. Весь путь ихней поисковой партии напоминал чётко видимую на снегу лыжню, если мы говорим об образах. Поэтому—то мне и не пришлось слишком напрягаться, пока мы дружной толпой шли всё дальше и дальше на северо-восток. Сверившись с картой, я с удовлетворением отметил, что куда бы ни направлялись горе—разведчики до нашей нынешней встречи, теперь их путь лежал к старым, ещё времён царя Гороха соляным копям. На карте они были обозначены, но это не беда: снова захватчики, сколь бы не многочисленно было их войско, терялись на просторах России. Место очень глухое и судя по тому, что 'туристам' всё же удалось найти там убежище — амеры пока что их там не ищут. Но вот как долго последователи Шермана сумеют сохранить маскировку и не спалиться, это вопрос на засыпку. Чем дальше мы уходили от рокового сорокакилометрового рубежа, отделившего поисковиков Шермана от базы моего маленького отряда, тем спокойней становилось на душе. К вечеру двадцатого августа, 'туристы' свернули на заброшенную дорогу ведущую строго на восток и сомнений по поводу выбранного ими места для постоянного базирования не осталось. Соляные копи забросили в середине восемнадцатого года прошлого века, а после великой Отечественной соль тут уже никто добывать не хотел — не рентабельно было. Основные разработки переместились в район Усолья—Сибирского, а эти выработки и небольшой посёлок вместе с ними оказались заброшенными. Само собой, что наземные постройки обветшали и пришли в негодность. А штольни частью обвалились, либо были затоплены грунтовыми водами. Однако, по опыту знаю, что там есть довольно большие участки лежащих близко к поверхности штолен, где сохранилась допотопная вентиляция, а значит есть вполне пригодное для жилья пространство. Хорошие предчувствия пересиливавшие неприятное поскрёбывание кошки сомнений на душе, мгновенно испарились, как только 'туристы' миновали второй поворот тропы ведущей к копям. Слева от заросшей папоротником и лопухами дороги метрах в пятнадцати у 'туристов' оказалась дозорная вышка. Вернее, это были две сосны, сросшиеся между собой весьма причудливым образом: на высоте шести с половиной метров, деревья раздваивались, образуя в кронах нечто вроде небольшой площадки. Вот там-то из старых досок и срезанных чуть ниже с тех же сосен веток, обустроили наблюдательный пост. С виду вроде всё путём: заложились густыми ветвями и сами сидели очень тихо. Но вот тёмное пятно этого вороньего гнезда резало взгляд привычного к лесу человека, сразу заставляя обращать на дерево внимание. Амеры не дураки и среди них наверняка есть настоящие следопыты. И как только мы начнём по-настоящему шалить у них в тылу, этих спецов непременно пришлют по наши души. Добро если бы такое воронье гнездо устроили временно, тогда в затее не было ничего страшного — посидели и ушли. Но вот коли обосновываться надолго, такое строительство, равнозначно вывеске где сообщается как скоро и где именно сидят партизаны.

Мне часто приходилось обустраивать вышки для охоты в заказниках, поэтому с точки зрения прикормленных диких свиней или потерявших страх оленей, всё было нормально. Но вот пару раз, я со старыми промысловиками—бурятами ходил на рысь. Дикая кошка слишком расшалилась, были случаи нападения на грибников со смертельным исходом. Рысь — хитрый и очень осторожный хищник, прекрасно видящий в темноте и когда надо не знающий усталости и отчаянный до безумия. Один кот, весом под пятьдесят кило, как-то заборол совершенно взрослого и не больного сохатого. Кто хоть раз видел взрослого лося, поймёт о чём я говорю: такую махину в пору из пушки бить, а не кидаться с когтями и зубами на развесистые рога и острые словно копья копыта. Рысь не питается падалью, но всё же выбирает дичь более мелкую даже ворон ест, коли нужно. Но есть у этого зверя непонятная повадка: он никогда не прощает обиды, кто не угодил лесной кошке тогда, я не узнал. Штука был а в следующем, нам необходимо было поймать кошку до наступления следующего полнолуния, тогда уже была поздняя осень и темнело очень рано, а в тайге особенно. Пробовали стеречь у водопоя, ставили капканы, но хитрый зверь словно чуял подвох и всякий раз уходил. Тогда наш старший и самый опытный охотник — Илья Кузнецов, предложил сторожить возле живой приманки, устроив метрах в ста—ста пятидесяти наблюдательную вышку. Сложность при охоте на рысь только одна: лесная кошка любит только живую добычу, мелочь вроде мышей и ворон её интересует только когда совсем жрать нечего, к примеру зимой. Поэтому купили в деревне козу и привязали к дереву на длинной верёвке, повесив ей на шею колокольчик, а сами сели по кругу метров за двести оттуда. Хищник долго ходил вокруг, чуя подставу, но не понимая откуда исходит угроза — сильно нервничал, оголодал видимо. В конце концов, поорав некоторое время, кот вышел к приманке и прыгая с дерева на дерево упал на козу метров с пяти. Илья Андреич, взобравшийся на сосну ещё с вечера, сделал только один выстрел уложив матёрого кота во время броска, пробив сердце. Кузнецов был из потомственных промысловиков, многие говорили, что Илья Андреич вроде как шаманит на добычу, от того ему прёт удача. Сам он только хитро щурился, но когда пришла пора расставаться, открыл пару промысловых секретов и рассказал одну изустную бурятскую присказку, приманивающую дичь. Скажу прямо: помогает и коли бы не сложившиеся обстоятельства, лет через пять я уже промышлял бы зверя и жил спокойно… однако возвращаясь к рыси скажу, что вышку Кузнецов строил так, чтобы второй раз на этом месте глаз даже не задержался. Для этого никаких досок, никакого мусора на дерево не носим. Просто нужно подобрать такую лесину, где крона изначально имеет природный изгиб или неправильно растущие ветки, чтобы человек мог прильнуть к стволу и если надо просидеть там суток двое. Даже ремни он брал старые из сыромятной кожи, которыми привязался к стволу искривлённой сосны и словно бы пропал. Различие между нашей тогдашней вышкой и той, что соорудили 'туристы', было именно в том, что они приспосабливали дерево под себя, а меня учили самому приноровиться к дереву. Если природу не принуждать, она поможет и укроет, 'туристы об этом забыли потому их гнездовище было заметно почти с полукилометровой дистанции….

… За рассуждениями мы с поисковиками 'туристов' миновали ещё два наземных секрета и вошли на территорию шахтоуправления, где всё пребывало в запустении вот уже почти лет сто. Длинное, одноэтажное здание конторы в десять окон, с провалившейся крышей и выбитыми непогодой стёклами, туристы обживать не стали. Как не позарились и на ещё пару более сохранившихся бревенчатых изб, одна из которых, несомненно была когда-то жилым бараком, а другая ставилась с расчётом на руководящий состав прииска. Мои невольные провожатые миновали развалины домов и по заросшей, но ещё хорошо видимой рельсовой колее, направились к невысокому холму, в основании которого по-видимому и был вход в шахту. Не дойдя до широкого провала в склоне холма двадцати шагов, люди остановились, из кустов им навстречу вышла уже знакомая мне девушка—хирург и лидер 'туристов' — Шерман собственной персоной. Девушка совершенно не изменилась, только теперь к её обычному костюму добавилось несколько деталей. Если в первую нашу встречу, это были камуфляжная куртка и мешковатые штанцы с клапанами у лодыжек, да пара хитрых кроссовок, предназначенных специально для леса и всяких туристических походов. То теперь прибавился зелёный кевларовый пояс с прицепленной к нему открытой кобурой, тоже синтетической с кармашком для запасного магазина на боковом верхнем шве. И сама кобура и кармашек в ней не пустовали: я заметил чёрную, причудливую рукоять импортного пистолета и толстый затыльник двурядного магазина. Девушка выглядела уставшей, лицо осунулось и посерело, волосы раньше заплетённые в толстую косу теперь коротко обрезаны. Но смена причёски не делала Леру—хирурга похожей даже на пацана. Было во всей фигуре и повороте головы нечто присущее только женщине, кому как, а я бы даже в темноте не обознался. Серые, выразительные глаза смотрели на подошедших поисковиков изучающее: не ранен ли кто-нибудь, всё ли в порядке. Вот кого нужно было ставить в атаманы, а не…

— С чем пришли, есть информация о караване?

Залюбовавшись стройной, совершенно нескрываемой мешковатой одеждой девичьей фигурой, я совершенно забыл про топтавшегося рядом с ней действующего туристического атамана — мистера Шермана. Этот, напротив, совершенно не изменился. На чуть оплывшем торсе, ладно сидит причудливая сбруя разгрузочного жилета, в руках браво лежит короткий импортный автомат, только голова повязана банданой из-под которой виднеется белый лоскут бинта. Зацепило, значит во время чехарды, не уберёгся малость. Блатные очки тоже куда-то потерялись, видимо они—то и пали смертью храбрых заслонив телом покатый упрямый лоб 'предводителя команчей'. Не тратя времени на предисловия, вождь потащил только что вернувшихся поисковиков куда-то в сторону. Лера раздражённо дёрнув щекой пошла следом, попутно расспрашивая о чём-то вполголоса долговязого очкарика, чуть было не спалившего меня давеча у родника. Дождавшись, пока вся компания скроется в густом подлеске, я в два длинных рывка пересёк открытое место и пошёл следом, как оказалось совсем недалеко. Знакомая уже по прошлой стоянке штабная палатка Шермана, приткнулась меж двух сосен ловко укрывшись в густых зарослях кустарника. Без труда миновав таращившегося в темноту довольно пожилого, лет пятидесяти, часового и осторожно перешагнув через две растяжки удалось тихо подойти к палатке на расстояние вытянутой руки. Тут я застал самое начало довольно любопытного разговора. Похоже Шерман опять что-то затеял и это снова сулило одни неприятности, как участникам затеи, так и скорее всего нам с артельщиками:

— … Вертушками они такой объём грузов на авиабазу не попрут, я видел, как подгоняют грузовики с низким бортом под боеприпасы и крытые фуры, видимо под стройматериалы и жратву. Работают гражданские, военных на станции мало, поезда идут транзитом, а тут остановился по разгрузку только этот состав.

Говорил усталым голосом некто из разведчиков, но кто именно определить было нельзя, поскольку я знал только как гундит тот долговязый очкарик. Судя по докладу, 'туристы' решили взять 'на саблю', какой-то караван идущий от железнодорожной станции на строящуюся авиабазу. Подходящая станция находилась от неё примерно в пятистах километрах…

— … Отлично, Володя — Вождь, казалось, искренне рад новостям — Судя по радиоперехвату, колонну не будут сопровождать вертолёты, пойдут два взвода конвойной роты 56–ой бригады 'Черноногих'. Это четыре джипа, по три человека десанта, плюс водитель и стрелок за турелью…

— Что на турелях будет?

Это подал голос мой знакомец — очкарик. Больше в его голосе не слышалось унылых нот, говорил он почти равнодушно. Ему ответил тот самый Володя:

— 'Черноногие', это чисто оккупационная часть, состоит из резервистов. Оружие у них со складов длительного хранения, но не шибко современное, связь опять же плохая. В каждом отделении радист, приданный командиру, короткой связи солдаты не имеют. Всего колонну сопровождают два мотопехотных отделения. Это восемнадцать — двадцать человек, на четырёх джипах соответственно. Ты куда смотрел, они ж на станцию в обед приехали: три М2 и один 'Маклар'.[33] Ничего серьёзного…

— Точняк, полководец — Голос очкарика звучал с издёвкой, но ровно и тихо без истерики — Шапками закидаем. Там всего-то двадцать хорошо обученных вояк, мы их в восемь стволов нагнём, да? Кто из вас господа хорошие не зажмурив глаз по живому пиндосу выстрелить сможет… ну кроме тебя… командир.

Последнюю фразу очкарик бросил с такой выразительной саркастической издёвкой, что даже я понял — он по каким-то причинам Шерману открыто не доверяет. Это не осталось без внимания вождя, тон Шермана был резок, видимо очкарик выступал с пораженческими репликами уже не в первый раз:

— Веня, а ты всё ноешь и ноешь! Зачем тогда не вышел к пиндосам, да лапки бы вверх поднял. Вот вроде воюешь ты неплохо, двоих уже завалил…

— Ты, гость испанский, моих покойников не считай — Голос очкарика был всё так же спокоен — Сколько взял, те все со мной. Лучше вот объясни мне, почему мы каждый раз по твоей милости в жопе оказываемся и людей теряем, а? Молчишь… про то, что лес рубят, а щепки летят уже не канает?..

— Щенок, да я тебя!..

В палатке заметались бледные тени, ткань заходила пузырями, послышались приглушённые крики и возня. Через какое-то время всё успокоилось, Шерман продолжил говорить дрожащим от напряжения и сдерживаемой ярости голосом:

— Я в командиры не рвался, вы сами меня выбрали. Кто вас научил с оружием обращаться, стрелять нормально, не в белый свет, а по-взрослому? За что гнобите, за паспорт испанский?! Да я год уже в России живу, больше вашего о ней знаю. С грузинами в прошлом году воевать добровольно ехал…

— Так не даром же — Это снова вступил меланхоличный очкарик — Ты сам хвастал, что через контору французскую вербовался. Десять тонн баксов за два месяца и получил…

— Заткнись, сопля — Шерман уже взял себя в руки и говорил почти спокойно — Не дорос ещё чужие 'бабки' считать. Настоящий воин, просто так не убивает. А что я ещё и заработал, так это мелочь: со своего мебельного цеха в Андалусии я в сто раз больше имею. Обидно стало, что русских притесняют…

— Да где ты там русских—то видел — Это вступил уже знаток амеровской техники Володя — 'Чурки' между собой разбирались, у них там всегда война идёт. Кончайте базар, мужики. Я лично вымотался за эти четыре дня как собака, жрать и спать хочу категорически. Вот пойдём караван брать, тогда и посмотрим, кто из нас больше Родину любит.

Вслед за этой здравой по сути речью, последовала вялая перебранка между очкариком Веней и всё ещё что-то доказывающим, с помощью часто вставляемой в речь матерщины, Шерманом. Разговор позволил лучше понять сложившуюся в отряде обстановку, да и про вождя я узнал много нового. Значит, он воевал и в своих предположениях о некотором милитаристическом опыте 'вождя краснокожих' я не ошибся. Походка всегда выдаст человека который кланялся пулям, так и Шерман этот, ходил чуть сутулясь. Но это не то, как если бы за бухгалтерским столом сидеть, солдат обстрелянный горбится с тем прицелом, чтобы в любой момент на землю упасть, от того и сжимается чутка. Только если он в Абхазию заезжал год назад, то наши и сами абхазы людей через импортные конторы не нанимали. Знаю об этом потому, что как раз в то время приходил ко мне сослуживец, вербанувшийся на наёмничий контракт совершенно легально в военкомате. Война шла месяца полтора, грузины снова полезли через ущелье и Осетию, но теперь их ждали. Однако отбросив противника к старой демаркационной линии, где как ни в чём не бывало спокойно стояли аккуратные домики миссии международных наблюдателей, российские войска вернулись в расположение военных баз. Осетинские ополченцы и абхазы продолжили наступление самостоятельно, наши поддерживали их только с воздуха. На сей раз грузинским штурмовикам и вертушкам даже не удалось занять свои эшелоны для поддержки войск — все они так или иначе были нейтрализованы появившимися словно бы ниоткуда самолётами без опознавательных знаков. Лишённые связи и прикрытия с воздуха, грузины сразу же начали нести серьёзные потери и остановились. Как только это случилось. С позиций на территории Абхазии и Осетии ударила ствольная артиллерия, разметавшая передовые ударные части грузин и в прорыв немедленно ринулись мотоманёвренные группы ополченцев. Когда же был разгромлен костяк новой армии вторжения — две вновь сформированные мотомеханизированные бригады, остальные грузинские части не выдержав прямого боестолкновения дрогнули и побежали. Не помогла советническая и техническая помощь американских и немецких советников, которые чуть ли не с сентября 2008 года стали прибывать в Грузию под видом военных наблюдателей. Отступление не получилось хоть сколько нибудь организованным, хотя исполняя директиву своего главнокомандующего, сформированные перед вторжением сводные полицейские части стреляли по своим, тщась заставить солдат остановиться. Бросая технику и оружие, срывая знаки различия они бежали, рассеиваясь по домам. Тбилиси взяли штурмом совместно абхазы и осетины из сил самообороны, которым почти негласно помогли наши вояки. Приятель говорит, что наши заматывали эмблемы на рукавах, но позывные не шифровали — как всегда новые таблицы запоздали и вступили в действие только когда всё уже закончилось. Грузины сдали свою столицу почти без боя, согласованного сопротивления никто не оказывал. Примечательно, что абхазов и осетин было только человек сто—сто пятьдесят, остальные это и были набранные со всей России вольные стрелки. Одевая полевую форму с нашивками сил самообороны, добровольцы получали обычное, знакомое ещё со службы в армии российское оружие, командовали ими неприметного вида люди, в которых без особого труда можно было узнать российских спецов из военной разведки. Состав был пёстрый, брали всех кто подходил под нехитрые требования: служба в армии и возраст до сорока пяти лет. Одними из первых, почуяв кровь и наживу подтянулись чеченские духи. Но как и в восьмом году, воевали они сами по себе, без стычек с остальными добровольцами не обходилось. Когда по старой привычке 'чехи' взялись мародёрить в сёлах и городках, никто этого терпеть не стал. Приятель рассказывал, что даже до стрельбы доходило: абхазы уж на что злые на грузин по жизни, так и те вступались за местных сельчан, не давали духам развернуться.

Сценарий прошлой войны не повторился полностью: амеры дали несколько ракетных залпов со своих кораблей по наступающим колоннам абхазов, но не задели порядки регулярных российских войск. Два американских фрегата и один французский эсминец давно крутились в потийском порту, потом вышли в море и курсировали вдоль берегов, помогая грузинам разведданными. На фрегатах были установлены новые системы залпового огня и били они очень точно. Накрыло два пехотных отделения и прикрывавший их взвод танков. Две машины загорелись от прямых попаданий, третья встала, получив какие-то внутренние повреждения двигателя, но экипаж спасся. Пехота легла до последнего человека, приятель рассказывал, что даже пепла не собрать так выжгло всё и разметало. Отступавшие грузинские мотострелки сумели уйти, побросав для облегчения бега даже личное оружие и почему-то оставив вполне исправные бронемашины. Потом наши вступились и пригнали какой-то крейсер, пуганули иностранцев. Американцы и француз попятились, поспешив уйти в сторону турецкой границы. Поскольку формально наши кадровые части не понесли потерь в ходе инцидента, тогда разошлись миром, хотя вой поднялся пуще прежнего. Грузинское правительство бежало в Штаты, но после того, мак мы снова откатились в Абхазию, само собой поспешило вернуться. И опять никто из хозяев России не прислушался к робким голосам призывавшим назло Штатам оккупировать этот несчастный клочок земли, чтобы больше не повторять этих ёрзаний туда-сюда. Снова московские правители сочли более правильным вновь пролить ещё чутка туземной и русской крови, чем окончательно ссориться с Западом.

Приятель показывал амеровский короткий автомат, взятый им на складе снабжения во время штурма какого-то городка. Мы выезжали пару раз за город, опробовать импортное диво, но как-то на душу не легло. Помимо собственных впечатлений. Рассказал приятель и про украинских и чёрт его знает каких ещё наёмников, воевавших на стороне грузин. Те действительно прибывали в зону конфликта кто через Киев и Азербайджан. А некоторые как раз имели визы Евросоюза, в частности испанские и французские. На душе снова стало неспокойно, ситуация принимала другой оборот. Шерман действительно мог воевать в Грузии, только вот в разговорах с приятелями он забыл упомянуть на чьей стороне. А среди этих доморощенных вояк, откуда взяться людям действительно знающими как вербуют наёмников? Любители обряжаться в камуфляж, знали книжную схему в общих чертах, от того никто из них и не обратил внимания на этот нюанс с французской конторой. Ведь именно в этой европейской державе нашли себе приют вербовочные пункты подавляющего числа контор промышляющих наймом 'романтиков с большой дороги'. Европа, это большая 'коммуналка' где всё рядом: сел в тачку в родной испанской Андалусии и через пару часов ты уже в каком-нибудь Марселе, но уже во Франции. Мысленно я представил себе, кто это такой: эмигрант, обретший счастье где-то за бугром, любящий пощекотать нервы на человечьем сафари. И вот ностальгируя по прошлому, он прилетает на оставленную когда-то Родину. Но зачем? Хотя это как раз понятно, ну кто он там в своей занюханной Испании? Обычный мелкий коммерс, каких пруд пруди. Никому он не интересен, никто его особо не знает, а за шалости с наёмничеством, вполне могут и посадить. Я слышал, что испанское законодательство очень не любит тех, кто балуется оружием и взрывчаткой, называя таких людей террористами. Особенно если это бывший иностранец, из тех, что всегда под подозрением уже по факту происхождения. А ведь ехал—то совершенно за другим: достаток и комфорт таким людям быстро надоедают, лишь только им становится ясно, что и то и другое есть у большинства окружающих. Да и соседи с деловыми партнёрами всё ещё смотрят косо, для них он пришлый — забравший сладкий кусок если не с их собственной тарелки, то уж наверняка маисовую лепёшку их детей и внуков. Вот и лезут такие 'доны Педро' обратно в презираемую ими всей душой 'рашу', где их никто не осудит и даже напротив, позавидуют почти всегда совершенно искренне. Однако Шерман не рассчитывал, что попадёт на настоящую войну. Одно дело мелкие пострелушки в буферном государстве из которых совершенно свободно можно выбраться размахивая иностранной паспортиной. И совершенно иной расклад, когда тебя даже слушать никто не станет и сразу выпишут пулю в выпуклый лобешник. Любитель повышения самооценки оказался в ловушке собственных страстишек, причём без особых перспектив выбраться. Хотя вот тут я точно ошибаюсь, обычно эти эмигранты с 'трудной судьбой', да 'охотой к перемене мест', народ крайне изобретательный, когда дело касается спасения собственной шкуры и поиска глубоких омутов. Шерман что-то задумал иначе зачем ему так явственно подставлять столько людей, да ещё выводить их против хорошо охраняемого конвоя, обрекая если не на поголовную гибель, то на серьёзные безвозвратные потери.

Пока раздумывал, участники военного совета ещё чуток пошумев и обсудив какие-то насущные проблемы начали расходиться. Тут я снова пожалел, что сунулся к туристам в одиночку: следовало подробнее осмотреть лагерь, да и вождь куда-то намылился, подхватив свои пожитки и оружие. Решив отложить визит в шахту до следующего раза, двинулся вслед за Шерманом, который явно сторожась кого-то двинул по тропе вон с прииска. По пути удалось вскрыть ещё два 'секрета', вождь не таясь проходил мимо постов, о чём-то начальственно расспрашивая сидевших в карауле бойцов. Миновав уже печально знаменитую наблюдательную вышку, вождь сверился с компасом, прошёл триста метров на восток, и у поваленного бурей довольно давно дерева повернул на северо-восток, к речке. Отпустив предводителя команчей метров на пятьдесят, но так, чтобы не потерять его из виду, я шёл следом прикидывая, пойдёт ли он на тот берег и что ему вообще тут понадобилось под вечер. Вообще, с водой у 'туристов' получалось гораздо проще: небольшая речушка протекала всего в полукилометре от прииска и совершенно точно в самих штольнях полно бьющих подземных источников. Само собой часть коридоров и особенно нижние уровни, вероятнее всего затопило. Но земля тут изрыта ходами словно кусок сыра, поэтому с размещением в сухих отвалах проблем быть не должно. С угольными шахтами было бы труднее, но нам с артельщиками такой вариант базирования особо не подходил — слишком мало нас чтобы охранять такую территорию. А вот более многочисленному, вроде этой лиги поклонников страйкбола-таки самое оно. Так мы шли друг за другом почти час, пока Шерман не остановился у кучи замшелых валунов недалеко от берега. Как я и предполагал, переправляться вождь не собирался, однако всё ещё непонятно было зачем он сюда пришёл. Честно говоря, мысли у меня были большей частью левые: мало ли зачем человек решил уединиться. Проторчав наблюдая ещё минут двадцать, я уж было совсем собрался сворачиваться и уходить к своим, на базу, как в кустах справа от своей позиции приметил ещё одного наблюдателя. Человек пришёл раньше нас с Шерманом и сидел под сосной, в двух десятках метров от груды камней. Наблюдатель ловко маскировался в колючем кустарнике, чьи тёмные заросли скрывали его целиком, мне повезло увидеть слабый блик оптики и то случайно. Вождь то вскакивал с вросшего в землю камня, то снова садился, нервно теребя ремень автомата. Видно было, что он кого-то ждал и предположительно это вполне мог быть тот, чей прицел я только что срисовал. Прошло ещё минут пять, после чего Шерман снова поднялся и повернулся в сторону прииска, собираясь уходить. Лицо вождя выражало раздражение, смешанное со злобой и страхом. Глубоко посаженые серые глазки обиженно и недобро посверкивали, когда кусты зашевелились и наблюдатель нарочито громко шурша вышел на берег. Это был несомненно амер: военная полевая форма, бронежилет, разгрузка и раскрашенный в камуфляжный колер автомат. Голову американца прикрывала не традиционная панама, а повязанный головной платок, тоже сооружённый из камуфляжной ткани. Вообще, амер производил впечатление скорее не разведчика, более всего он походил на обычного солдата случайно забредшего в лес. Платок, да может быть ещё смотанные чёрной изолентой магазины, немного диссонировали с привычным обликом уставника. Круглое, поросшее щетиной всё в крапинках веснушек и гладко выбритое лицо, аккуратно подстриженные усы. Карие, больше даже чёрные глаза смотрели на Шермана настороженно, хотя рот кривился в дежурной улыбке. Вождь встрепенулся. Поняв было оружие к плечу, но увидев приветливо махающего руками американца, тоже улыбнулся с явным облегчением и быстро пошёл долгожданному гостю навстречу. Пожав друг другу руки, мужчины пошли к валунам, Шерман попутно достал карту и начал говорить. Беседа шла на знакомом мне английском, причём оба говорили с акцентом, видимо амер тоже был не совсем амер. Судя по выговору, скорее итальянец. Шум реки иногда мешал расслышать каждое слово, да и болтали они тихонько, но большую часть разобрать удалось довольно хорошо:

— Ник — С нажимом начал иностранец — Я должен был убедиться, что вы будете один. В прошлый раз всё сорвалось именно из-за этого. Поймите правильно — осторожность прежде всего…

— Мистер Матинелли, на лесопилке всё пошло не совсем так, как мы договаривались. К тому же ваши люди первыми начали стрелять ещё до того, как я завёл русских на мины. Ваш башенный стрелок запаниковал и вызвал артиллерию! Так дела не делаются…

Ни черта не понимаю: получается Шерман всё это время работал в паре вот с этим итальяшкой и планировал сдать всех 'туристов' скопом, но что-то пошло не так. Тогда ещё более непонятным получался план с захватом каравана, кому это было выгодно? Голоса становились громче, Шерман и Матинелли перешли на повышенные тона:

— … Второго такого шанса уже не представится: новый транш повезут только к Рождеству и тогда уже наладят нормальный периметр и безопасную трассу! А потом проведут коммерческую линию связи, откроют банковский филиал. Деньги станут обменивать и начислят только виртуально. Ник, это почти четверть миллиона амеро в мелких и средних купюрах. Мой приятель в финчасти готов ждать ещё неделю и всё. А если деньги не отмыть, они будут бесполезны. Наши коллеги из Блэк Стоун Нортс' серьёзные люди, я не советую вам Ник, испытывать их терпение. Вы же знаете англичан: когда дело касается их прибылей, джентльмены превращаются в бесчестных мафиози.

Итальянец энергично затряс сложенными в лодочку ладонями волосатых рук прямо перед носом Шермана. Тот поморщился, но сделав над собой почти видимое усилие, продолжил ровным тоном:

— Мистер Матинелли, Джо! Всё уже готово, мои люди возьмут груз как планировалось, а вы и ваши друзья из агентства просто уберёте выживших. Нападение партизан и удачная операция по их уничтожению. Я укажу точное место, где это можно будет сделать без помех…

Вдруг Шерман осёкся и глаза его очень опасно сверкнули, он поправил ремень автомата. Оружие теперь небрежно болталось у него на шее. Но руки Ник держал так, что в прыжке он сможет без труда срезать итальянца вполне спокойно:

— Мой хакер взломал почтовую сеть одной из ваших частей вчера утром. Записи наших разговоров лежат на одном независимом сервере и если я не пошлю из Барселоны через неделю нужного сигнала — вас ждёт электрический стул или петля! Не пытайтесь избавиться от меня. Вы же знаете: деньги меня не интересуют, я просто хочу оказаться дома… и как можно быстрее.

Матинелли понимающе усмехнулся, но по выражению его лица было понятно, что кидок изначально не планировался, но вот сейчас эмигрант сам того не желая оказал себе плохую услугу. Теперь уже итальяшка действительно думал, а нельзя ли будет вообще устроить всё так, что этот странный русский с явно поддельным испанским паспортом ляжет рядом со своими бандитами. Нет, вполне может быть, что изначально он не проболтаться, однако только покойник гарантированно будет помалкивать. Снова улыбнувшись как можно более искренне и дружелюбно, иностранец приложил ладони рук к груди, так что сверкнули на левом запястье неуставные и явно золотые часы с массивным браслетом:

— Ник, давайте не будем оскорблять друг друга подозрениями. Мы ведь с вами европейцы. Так давайте будем вести себя цивилизованно, как деловые люди….

Матинелли наверняка бы удивился, если бы знал, какое ещё значение слова 'деловой' имеется в русском языке. Но даже его партнёр не уловил аллегории, так сильно Шерман нервничал и хотел домой. Вождь туристов или как его назвал иностранец — Ник, тоже фальшиво, но более умело играя мускулами лица, улыбнулся собеседнику:

— Какие вопросы, Джо! Если сработаем согласно плану, то уже через пять дней не считая этого каждый получит то, что хочет…

В этот самый миг, я по привычке осматриваясь вокруг, уловил в пятидесяти метрах некое трепыхание кустов левее своей позиции. Там были густые заросли полыни и ещё чего-то более яркого, с золотыми головками цветов. Там сидел на корточках ещё кто-то и сейчас наблюдатель поднимал оружие, чтобы выстрелить. Целью несомненно был Шерман и его импортный приятель, допустить такое в мои планы не входило. Вот сейчас, после получения такой важной информации которую даёт этот импортный жулик, у меня уже в общих чертах сложился способ проникновения на авиабазу, не являющийся полным суицидом. Срастись всё правильно, можно будет устроить пиндосам большую пакость и даже воевать ещё долгое время. Но всё получится только в том случае, если Шерман и его приятель выживут именно сейчас. Для моего плана важно чтобы операция по отъёму денег у американской казны состоялась, по крайней мере в той её части, где конвой везущий новые пендостанские тугрики попадает в засаду устроенную Ником и его ничего не подозревающими бойцами. Времени на раздумья не новый игрок не оставил. Придётся пожертвовать важной миссией слухача и на короткое время преобразиться в телохранителя. Наблюдатель сидел крайне неудобно: для того чтобы его обойти и подобраться незамеченным придётся оставить теперешнюю свою позицию. Как минимум на перемещение уйдёт минут пять-десять. Осторожно убрав автомат за спину и закрепив оружие чтобы не болталось, я двинулся приставным шагом в сторону позиции наблюдателя так, чтобы видеть его силуэт и потенциальных покойников — Шермана с деловым партнёром. Оба уже успокоились, Ник вынул карту и увлечённо водил по ней пулей выщелкнутого из магазина автомата патрона вместо указки. Матинелли внимательно следил за петлями которые выписывал тускло блестящий кончик пули и казалось партнёры всецело сосредоточены на деталях предполагаемой акции. Проклиная неизвестного за то что по его милости лишился возможности подслушать дальнейший разговор, я броском перебрался на другую сторону тропы, миновав почти двухметровый участок совершенно открытого пространства. Прыжок вышел удачный, но я провалился в яму. Приземляясь я не потревожил ни единой ветки или ветки кустарника, что стоило резкой, а позже ноющей боли в раненой руке. Только лёгкий шорох издала палая гнилая листва, коей оказалось устлано дно места приземления. Матинелли беспокойно вскинул голову, повернувшись ровно в то самое место, куда я приземлился. Но присмотревшись и пожав плечами вновь уткнулся в карту, махнув рукой Шерману, мол — показалось что-то, пустяки. Минуты две пришлось сидеть выравнивая дыхание, стиснув зубы привалившись к стенке небольшого оврага, в который я случайно и так некстати угодил. Однако более никаких последствий акробатический этюд более не возымел, поэтому выбравшись на поверхность из ямы, я продолжил подкрадываться к незнакомцу. Спустя ещё пару долгих мгновений, показался знакомый силуэт: человек уже выставил обмотанный тряпьём импортный автомат, прильнув к короткой трубке четырёхкратного тактического прицела. С удивлением я опознал в стрелке давешнего очкарика Веню, вроде бы направившегося отдыхать, судя по его собственным и довольно громким заявлениям. Вот такой урок на будущее: если пацифист идёт на войну, как минимум он станет параноиком. А это очень выносливые люди, когда дело доходит до их личных фобий и подозрений. Мне следовало догадаться, что все эти реплики с критикой политики руководства неспроста. Видимо Веня давно что-то подозревал, вот и решил по тихому пристрелить вождя, благо его подозрения вроде бы подтвердились. Не раздумывая более над мотивами очкарика, я вынул пистолет и перехватив его так, чтобы было удобнее бить тыльной стороной рукояти, метнулся к уже отщёлкивавшему предохранитель Вениамину. Удар по не прикрытому ни чем, кроме капюшона и бейсболки одетой козырьком назад, затылку очкарика получился как надо. Без вскрика и метаний Веня выпустил оружие и обмяк упав ко мне на руки, после чего я сел рядом, чтобы досмотреть самый финал встречи Шермана с его подельником. Собственно пока я занимался любознательным очкариком, всё интересное уже закончилось: пожав друг другу руки, компаньоны разошлись в разные стороны. Матинелли подождав пока его подозрительный подельник скроется вдали, поминутно озираясь взял направление на северо-запад и тоже благополучно свалил. У речки теперь остались только я, да незадачливый мститель Вениамин. Стреножив очкарика его же собственными поясным и ружейным ремнями, я пару раз легонько хлопнул парня по щекам. Заморгав и выгнувшись дугой, тот открыл глаза и хотел было заорать, но я вовремя всунул в открывшийся рот свёрнутые в клубок перчатки. Легонько хлопнув парня по щеке ещё раз, чтобы унять конвульсии, поднимаюсь и рывком ставлю пленника на ноги. Так, толкая чуть присмиревшего Веню впереди себя, я ухожу от места встречи Шермана с иностранцем как можно дальше. Мало ли что взбредёт вождю в голову вернуться или кто другой появится — в любом случае следует забраться как можно дальше в лес. Через полчаса, я дёрнул пленника за полу куртки так, что парень невольно опустился на пятую точку, уткнувшись правым боком в ствол здоровенной сосны. Мы оказались на небольшой полянке, метрах в трёхстах от речного берега, на мой взгляд это было достаточно далеко от тропы ведущей к броду и не так далеко от тропинки ведущей к соляным шахтам. Раз подвернулась такая возможность, с парнем нужно попробовать поговорить. Может быть я не слишком верно прокачал Веню и на предложение о сотрудничестве тот отреагирует отрицательно. При таком раскладе придётся его грохнуть, хотя этого делать совершенно не хотелось. Вынув изо рта парня перчатки левой рукой, я правой приложил ствол пистолета к своим губам категорически намекая таким образом на соблюдение тишины. Сбитый с толку пленением и вероятнее всего утомлённый долгим маршем, Вениамин только согласно тряхнул головой, близоруко щурясь. Для наглядности снимаю маску, закатав её на лоб и тихо, чтобы лишний раз не шуметь голосом, начинаю беседу:

— Здравствуй, Вениамин — Парень всё ещё потрясённый резкой сменой декораций помимо воли кивает головой — Вот и свиделись снова… рад, что ты уцелел…. Узнал меня?

— Н—нн….

Замотав головой, очкарик побледнев стал снова пытаться освободить руки, от чего извиваясь хлопнулся на землю потеряв опору. Чертыхнувшись про себя и превозмогая противно мозжащую боль в руке, рывком возвращаю парня в вертикальное положение:

— Не хорошо, Вениамин… я вас про засаду предупредил, кучу железа американского буквально в зубах принёс….

— А наш медик тебе пулю из плеча достал — Наконец очухавшись, Веня снова начал брюзжать — Квитами разошлись, дядя.

— А я особо и не спорю — Сохраняя нейтрально доброжелательный тон соглашаюсь с пленником, чтобы не обострять — Обмен равнозначный получился. Но теперь вот ты снова у меня в должниках оказался… во как получилось, парень.

Страх быстро сменившийся удивлением, а потом злостью — вот вся гамма чувств, за пар мгновений промелькнувших на лице очкарика Вени. Набирая в грудь воздух и попутно обдумывая мои слова, парень походил на раздувающего старинный самовар. Щёки его то надувались, то опадали, румянец пятнами залил щёки и лоб, но ни единого звука пленник та и не произнёс. Даже не слишком внятное шипение вырывалось сквозь его крепко стиснутые зубы с трудом. Успокаивающе похлопав вновь дёрнувшегося собеседника по плечу, я уселся напротив и растирая правый локоть осторожными круговыми движениями продолжил:

— Шерман ваш — не вчера родился. Сто к одному успел бы на землю кинуться, а потом и тебе бы трындец пришёл: двое профи, против одного новичка, это весьма хреновый расклад, парень. Сам бы лёг, а товарищи твои так и пошли бы на убой, как думаешь, я всё верно представил?

— Я бы не промахнулся…

Оправившись от удивления, парень вновь начал храбриться, но снова я сбил его с толку тихо рассмеявшись. Не понимающе Веня снова уставился на меня, окончательно запутавшись. Обычно так оно и бывает: молодые часто теряются, стоит только поколебать их правоту неожиданным поступком или фразой. Отсмеявшись и снова сделав серьёзно лицо, продолжаю:

— Ну убил бы ты их обоих… хорошо, лады: может быть даже иностранца полонил — дальше что? В лагере тебя точно к стенке поставят рядом с этим пленником. Твои выкладки там никому пока в голову не пришли, а Шерман в авторитете. Ты им скажешь, что мол, Ник предатель, а тебя на смех и снова к стенке. Кто ты и кто для народа он, неужто не взвесил? Так людям ничего не докажешь…

— Ага — Голос парня уже совершенно окреп, появились узнаваемые скептические интонации — А я им распечатку покажу, я лично тот файл с переговорами на швейцарский сервер заливал. Та все переговоры точно были, народ всё услышит и…

— И найдутся сразу те, кто поверит, но более всего будет тех, кто скажет, что Шерман вёл с пиндосами какую-то игру, а сам он чуть ли не Рихард Зорге! И ты снова у стенки, а мёртвый вождь посмеивается над тобой, выглядывая из-за края чугунного адского котла.

Как говорят на Востоке, кувшин моего терпения стал показывать дно. Однако удача снова была на моей стороне и этот малолетний хакер имел доступ к очень важному ресурсу — каким—то образом ему удалось выйти в Сеть из нашей глуши. Поэтому спорить с Вениамином я готов был чуть ли не до рассвета, кадр попался ценный. Видимо каким-то образом я всё же достучался до дверцы в мозгу парня, за которой скрывались залежи здравого смысла. Лицо его снова стало задумчивым и спустя пару минут гробового молчания, он снова посмотрел мне в глаза:

— Верно — Голос парня больше не лучился сарказмом — Доказать всем ничего не выйдет, даже Лера скорее всего не поверит… Николай у всех в авторитете. Как же: наёмник, знаток оружия, снайпер. Когда мы в лесу узнали про вторжение, он первый в одиночку пентостанский патруль замочил. Ник на игру свой боевой револьвер привёз, сказал, что с каким-то полковником из разведки скорешился и… крут он, короче. Ты прав, старик-лесовик, наши меня без разговоров бы шлёпнули.

— А отряд, который после этого просуществует дней пять-шесть, назвали бы его именем… к стати как там его звали?

— Как раньше, до эмиграции не знаю — Веня говорил равнодушно, злость и ершистость уже испарились, похоже он вполне созрел для нормального разговора — Но по паспорту он Николас Рохас, я сам его на игру записывал.

Ого! Может быть, прав в сомнениях итальяшка: эмигрант ещё и по фальшивому паспорту сюда приехал. Да кто их ловцов птицы цвета 'ультрамарин' знает, может по приколу фамилию выбрал. Звучит претенциозно и очень смахивает на театральный псевдоним: Николай Красный… а может быть не 'красный', а 'Краснов'. Мои познания в языке Сервантеса это десяток разрозненных слов и три-четыре фразы, типа 'здрасте—пока'. Выходит с фамилией всё ровно и мотив у эмигранта всего один — свалить на новую родину любой ценой. Понтов страйкболистам он нагнал немеряно, поэтому те действительно пойдут за ним в огонь и в воду. Веню отпускать просто так нельзя, нужно добиться, чтобы он сам предложил свою помощь:

— Вас как в тайгу занесло?

— Говорю же: игра у нас намечалась… со всей страны народ съехался, вон соотечественники из-за бугра подтянулись.

— Володя, который вас в поиск к станции водил из Израиля?

— А, — На миг лицо Вени осветилось обычной, но чуть грустной улыбкой — Ты тоже повёлся. Не… ни фига Вовка не еврей и в армии никогда не служил. Просто зависает на всяких оружейных форумах, вот и нахватался. Сдвиг у него на пендостанской, да еврейской военной терминологии, не ты первый его в еврейские воины записал. Бывало как пойдёт терминами сыпать, так его даже те кто там служил за своего принимают. Он мне с кодовыми фразами помогает, когда мы амеров слушаем…

А вот это уже было одной из тех вещей, которые меня интересовали в первую очередь. Сканер взятый на складе наёмников ничего путного не ловил, а если туристы наловчились перехватывать переговоры врага, это в будущем очень пригодится:

— Давно слушаете иностранцев? Почему они переговоры не шифруют?

— Тут просто всё — Веня потёр связанные руки и я одним движением снял путы — Вовка сказал, что они частоту два раза в неделю меняют, но уходят не далеко, чтобы не париться. При этом вечно друг другу про щелчки аппаратные говорят, только успевай записывать. Потом просто отсчитываешь сколько раз нужно клавишу настройки надавить и всё — снова поймал рабочую частоту. Но это только если с ихней трофейной рацией, на наших дольше возиться нужно. Мы… Шерман в первом же бою такой передатчик взял, а через два дня и лэптопом разжились. Я институт связи заканчивал… вот недоучился маленько. Короче не особо хитрое дело переговоры тыловиков слушать, а всякий спецназ только на своих выделенных частотах висит, их даже свои не слышат — секретно всё. Но армейцев в округе почти всех ловим. Только бестолку это, убивать—то так и так спецов пошлют. Ты тогда нас здорово выручил… спас практически.

…Что-то в течение всего нашего разговора не давало мне покоя, слишком гладко всё получалось: деньги, огромную сумму везут вчерашние обыватели, которых на колонну с важным грузом всего ничего выделено. Вертушек и нормальной 'брони' тоже нет, словно вдруг образовался резкий дефицит всего и вся. Это было неправильно и шло вразрез с тактикой захватчиков наблюдавшейся до сих пор. Подвох лежит на видном месте, просто я его ещё не заметил… думай Антон, думай крепко. Попутно высвобождаю спутанные конечности очкарика, но его оружие как бы невзначай держу возле себя, но парень от чего-то пропускает это мимо внимания. Лицо Вениамина расслаблено, жесты утратили резкость, а голос звучит тихо, с усталыми интонациями, нужно закругляться. Вынимаю из кармашка куртки сложенную вчетверо карту и протягиваю очкарику:

— Где планируете колонну остановить, сможешь показать?

С любопытством посмотрев на трофейную карту и как-то непонятно зыркнув в мою сторону, Веня заскользил грязным пальцем по забранной в целлофановый чехол бумаге:

— В ста сорока километрах к северу от станции, есть небольшой трёхпролётный мост через речку. Река давно обмелела, но спуск там крутой, поэтому объехать никак нельзя. Конвой состоит, примерно, из шести низкобортовых грузовиков. В трёх стройматериалы и сантехника, один с продовольствием, два других скорее всего с боеприпасами. Сопровождение будет пятью машинами: одна это лёгкий джип инженерной разведки, эти пойдут впереди, трассу щупать станут…

— Взрывчатку, так понимаю сами изготовили из той, что с угольных шахт умыкнули?

Немного удивлённо очкарик кивнул, на время прекратив объяснения. Долгим взглядом он впился в моё совершенно ничего не выражающее лицо, но повинуясь поощрительной улыбке и кивку, слегка запнувшись продолжил:

— Точняк, притащили три ящика аммонала… ну из тех, что ещё не так опасно переносить. Остальное ветхое всё, побоялись брать — его голос стал на полтона ниже. Снова появились эти непонятные мне интонации — Всё—то ты знаешь, старик-лесовик.

— Догадаться было не трудно, я бы сам взял шашки эти, коли нужда б была…

Мгновенно ухватившись за оброненный кусок фразы, с азартным блеском в глазах Веня кинул встречный вопрос:

— А её нет?

Вот уж эти любознательные пацифисты—конспираторы, везде им мерещится невидимая рука спецслужб. Теперь таинственные взгляды получили объяснение — парень принимал меня за сотрудника какой-то нашей разведки. В другое время, я бы развеселился, но сейчас это может сыграть на пользу делу. Не меняя выражения лица, я просто отрицательно качаю головой:

— Нет, Вениамин, старая промышленная взрывчатка мне пока без надобности. А вот время дорого, посему продолжай.

— Ну… — Тряхнув головой очкарик заговорил снова — Пропускаем инженеров, ждём, пока задние машины охранения въедут на мост…

— Они могут этого не сделать, слишком явно подставляться никто не станет. Перейдёт сначала прикрытие, потом пройдёт груз и колонна снова сформируется в прежнем порядке уже на том берегу. И это не говоря уже о том, что мост сначала осмотрят на предмет минирования. Пока всё не слишком получается, Вениамин.

Победно усмехнувшись, Веня глянул на меня с оттенком лёгкого превосходства. Теперь уверенность в моей принадлежности к разведке у него чуть поколебалась:

— А мы опоры рвать не собираемся, заряды перед съездом с моста под плиту заложим. Там стоки проржавевшие есть — заряды как влитые войдут. Они всегда грязью забиты, сапёры тот мост регулярно проверяют, никто в стоки под съезд не заглядывает.

— Ну, допустим — Спорить смысла не было, я только поощряющее кивнул очкарику — Дальше какой расклад?

— Отсекаем фугасами две последние машины охранения и берём в оборот водителей задних фур, переправа уничтожается. Передние машины остановит вторая закладка, стараемся выбить водителей оставшихся грузовиков….

Понятно: классическая ловушка 'молот и наковальня',[34] только наоборот — первый удар наносит тыловая подгруппа. Смазано как-то всё, сумбурно… да и промежуток между действиями штурмовиков слишком мал охранение не успеет втянуться в бой и перестроиться. В этом случае второй удар придётся не в тыл, а во фланг и существенного вреда не нанесёт. Однако всё зависит от того, смогут ли 'туристы' быстро нейтрализовать головные джипы прикрытия. Те вероятнее всего попытаются застопорить ход и организовать оборону, вызовут 'вертушки'. На всё про всё у людей Шермана будет не более десяти минут. Если только основной упор не делается на… опа! Вот он подвох, нужно только уточнить у Вени где будет сам Шерман.

— Хорошо придумали, Веня. Шерман с какой из атакующих групп пойдёт?

— Он с наблюдателями будет — Лицо долговязого связиста поморщилось — Руководить будет по рации… слева от дороги, есть горка небольшая. Довольно длинная полоска леса, она метров на пятнадцать выше уровня переправы. Он, Гриша Комаров — наш сапёр и … Лера… там будут.

Всё стало на свои места, после слов 'горка'. Возвышенность судя по карте находится на противоположной от позиций штурмовых подгрупп стороне дороги. Все действия обороняющихся, будут ориентированы именно на бестолково шумящих 'туристов'. Засада организована столь сумбурно вполне намеренно: пока Веня и остальные свяжут боем охрану конвоя и оттянут на себя внимание охраны и прибывающие подкрепления. Шерман в это время ликвидирует тех, кто будет рядом и ждёт своих подельников во главе с Матинелли. Потом они неожиданно бьют с тыла по тем, кто охраняет 'кассу' и уходят в суматохе, а прибывшее на зов подкрепление с авиабазы уничтожает остатки нападавших. Но вот денег—то уже нет, все ринутся искать ушедших с казной 'туристов', а реальные похитители уже вполне легально уходят совершенно в ином направлении. Похоже эпопея Вени и его товарищей по борьбе закончится уже довольно скоро.

— На какой день назначена акция?

Вениамин задумался лишь на какое-то мгновение, смысл моих вопросов до студента не доходил и целостная картина не складывалась. То, что Шерман их подставил и я вроде бы хочу им помочь парень понимал, но вот могли ли мыв оба доверять друг другу, этот вопрос словно стеклянная стена стоял между нами. Однако по характеру ответов и их тону я понял, что хоть полного представления как я смогу перехитрить Шермана у Вени догадаться не получилось, пока что можно было рассчитывать на некоторую откровенность с его стороны. Ковырнув носком кроссовки землю у своих ног, студент ответил:

— Фугасы Комар… ну Гришка Комаров и его люди, пойдут ставить за день до начала акции. Потом Вовка проинструктирует штурмовые группы и на позиции уйдут наблюдатели. Думаю, что колонна пойдёт через трое суток на четвёртые, не считая сегодняшнего дня.

Идея которую я хотел предложить студенту была очень рискованной для нас обоих: если провалится Веня, то и я попаду в засаду и тогда всем планам хана. Но по иному никак не получится прибыть к месту акции вовремя, чтобы расставить свои фигуры в этой многосторонней партии. Это как раз тот случай, когда в дело вступает такой случайный фактор как везение. Не важно чьё именно — моё, или этого голенастого параноика. Главное, чтобы наша пруха перемогла отягощённую карму Шермана и его итальянского подельника. Мысленно поплевав через левое плечо, я осторожно предложил то, ради чего вообще затеял наш с Вениамином разговор:

— Скажи мне вот что, студент, ты жить хочешь?

Очкарик сразу же подобрался, съёжившись в тугой комок. Видимо неверно истолковав мои первые слова, поэтому я медленно поднял руки с раскрытыми ладонями на уровень глаз и успокаивающе продолжил:

— Д а не дёргайся ты, выслушай без нервов. Если бы хотел тебя допросить, а потом грохнуть то не разводил бы дипломатию битый час. Такого как ты, можно за десять минут вытряхнуть, успокойся, парень. Я сейчас о другом: засада ваша, это прямой билет всем вам на тот свет и ты это понимаешь. Но и не идти туда нельзя, поскольку тебе никто из своих не поверит. Поэтому давай поможем друг другу.

Смысл моих слов видимо не сразу дошёл до парня, однако когда через пару минут, после того как я замолчал он перестал елозить ногами, разлепив пересохшие губы Веня подал голос:

— Это как?

— Всё просто и сложно одновременно — Мысленно я перевёл дух, поскольку не был уверен, что парень согласится даже выслушать — Но если всё выгорит, то лишних смертей не будет. А Шерман получит пулю… ну куда, это сам сможешь выбрать — обещаю.

— Что я должен сделать?

Вопрос прозвучал тихо, но голос очкарика не дрожал и в нём слышалась твёрдая решимость. Я узнал эту интонацию, так говорят когда идут на отчаянный поступок. Меня подобная мотивация вполне устраивала, поэтому я вынул стреляную пистолетную гильзу и протянул Вениамину.

— Как только сапёры получат сигнал к выдвижению на минирование моста, ты возьмёшь эту гильзу и вынешь пробитый капсюль. Потом дойдёшь до вот этой сосны у которой сидишь сейчас и спрячешь её вот в это маленькое дупло. Иди аккуратно, разыграй понос или чего-нибудь такое, пусть все не слишком обращают на тебя внимание, когда будешь часто отлучаться. Обязательно поверяй, не идёт ли кто следом, а то спалимся оба. Не забудь вложить бумажку с точным временем выхода наблюдателей на позиции. Поясок гильзы не забудь сплющить, чтобы если дождь пойдёт, цидулька не размокла, лады?

— Я только в кино такое видел…

— Сказка—ложь, да в ней намёк. Если сумеешь отделить одно от другого — будешь всегда в плюсе. Спрячь подальше гильзу Веня и с Богом шурши до своих, а то хватились уже.

Взяв протянутую мной гильзу от ПМ, студент ловко подбросил её в воздух и поймав спрятал в карман куртки. Потом кивнул и мы поднялись с земли, попутно отряхивая одежду от мелкого мусора и хвои. Не следовало демонстрировать парню своё недоверие, поэтому я не отсоединил магазин его автомата, а просто незаметно передвинул флажок предохранителя в позицию блокировки. Взяв оружие за ремень, Веня закинул его за плечо и взмахнув рукой на прощание тоже пошёл в сторону копей. Постояв разминая затекшие конечности ещё минут двадцать и сориентировавшись по компасу я тоже направился к своей берлоге, контрольный срок уже почти вышел, до его окончания осталось часов десять. Если не вернусь вовремя, то рискую застать базу пустой, артельщики получили чёткий приказ если не вернусь, то в положенный срок они уйдут. И я не буду знать куда, что очень удобно: в случае захвата, я сначала потяну время, а потом с лёгкой душой отдам пиндосам уже пустую базу. Серьёзный допрос нельзя выдержать, можно только сопротивляться воздействию и весьма ограниченное время. Поэтому—то всегда так важно время за которое сведенья извлекаются из документов и тем более из живых 'языков'….

…Сумерки уже переросли в чёрную, без единого огонька таёжную ночь, когда я увидел знакомую сосну с ободранной в одном месте корой. Оголённый ствол дерева я лично притёр землёй так, чтобы остался небольшой, более светлый участок светло—жёлтого цвета. Такой ориентир хорошо виден в темноте, если идти в нужную сторону, он покажет верное направление. Немного расслабившись и переведя дух, я осторожно переступил на пять шагов вправо от ориентира и на ощупь отыскал старую корягу под которой были упрятаны сигнальные верёвки. Дёрнув за один шнур два, а за другой четыре раза, я пошёл к берлоге, которая теперь совершенно точно была в каких-то двадцати метрах по прямой. Приятно оказаться дома, как ни странно это прозвучало в данных обстоятельствах, но… теперь это и есть мой настоящий дом.