"Дети века" - читать интересную книгу автора (Крашевский Юзеф Игнацы)

II

В гостиной сестер слуги уже убирали: растворив окно и сняв ковры, они подметали, отирали пыль, приводили все в порядок. Не встретив Эммы, Иза с беспокойством побежала ее отыскивать и нашла в спальне, сидящую на полу с опущенной головой, с заплаканными глазами.

Услыхав шелест платья, Эмма подняла взор, заметила необыкновенное оживление на лице Изы и удивилась.

— Что с тобой? — спросила она.

— Ничего. А с тобой?

— Но ты вся блистаешь!

— Ничего, я была в саду, бегала. А ты?

— Я была у отца и плакала, — отвечала тихо Эмма и снова зарыдала.

При виде этой скорби Иза почувствовала сильную грусть и стала на колени возле сестры.

— Милая моя, — сказала она, — я тоже люблю отца, но мы не поможем ему нашим участием и слезами.

— О как ужасна наша жизнь! — начала Эмма. — Отец, эта мачеха, этот удивительный братец, дворня и неволя! Человек несет бремя, наложенное на него судьбою, наконец, падает бессильный. В сердце такая грусть, в душе такая пустота! Я иногда спрашиваю себя, зачем Бог создал меня, если ничего мне не предназначил, кроме этой пытки? Ночь, мрак и ни одного луча надежды!

— Ах, милая Эмма, — сказала Иза, садясь на полу возле сестры, — если б даже и блеснул луч надежды, то ослепленная темнотой, осмелилась бы ты взглянуть на него? В нашем положении необходимы отвага, смелость, доходящая до дерзости. Против сильной болезни и лекарства сильные, а ты… А тебе, Эмма, недостает именно смелости.

— Кто же тебе это сказал? Ты не знаешь меня! — воскликнула Эмма. — Может быть, я смелее тебя, но меня приковывает, обезоруживает отец… О, иначе давно уже меня здесь не было бы; я, подобно тебе, первому встречному подала бы руку.

— А разве я подала? — спросила удивленная Иза.

— По крайней мере очень на то похоже, — отвечала Эмма.

— Почему ты знаешь? Эмма пожала плечами.

— Иза, — сказала она, — мы росли вместе, жили одним духом, одной мыслью; что заболит у тебя, у меня тотчас же отзовется; я читаю у тебя в душе, как в своей собственной, понимаю, отчего лицо твое прояснится или нахмурится, а ты хочешь иметь от меня тайну?

— А между тем я положительно не понимаю этого, — отвечала Иза, смутившись.

— Успокойся, я ничего не знаю, но известно мне, что есть что-то, чего я не знаю, и не могу сказать, случилось ли это вчера или сегодня.

В это время взглянула она на руку сестры и воскликнула с живостью:

— Ты отдала ему кольцо?

— Кому? Где? — спросила Иза с крайним замешательством.

— Не знаю, но отдала, — молвила младшая сестра с болезненной улыбкой. — Что ж, не барону ли?

Иза сделала презрительную мину и покачала головой.

— Нет, барон для тебя, — сказала она.

— А! Барон для меня! Я и не знала! — воскликнула Эмма… — Неужели мне надобно выходить за него? Он мне не очень понравился.

— Необходимо, чтоб он тебе понравился, — прошептала Иза.

— Конечно, но смотрят на руку, которая разрушает стены тюрьмы и освобождает из неволи.

— Милая моя! Нам главное в том, чтоб освободиться, а брак… ведь часто разрывается посредством развода.

Эмма почувствовала невольную дрожь.

— Да, будущность не заманчива… Впрочем, свобода стоит известной жертвы, и…

— Барон совершенно приличный господин.

— Они все, сколько их есть, все в гостиной очень приличны, — сказала Эмма презрительно. — Жаль, что ни одной из нас не известно, каковы в домашней, в семейной жизни эти салонные актеры. Но скажи мне — кто же твой избранный? Что делается с тобою? Ведь мне надобно же знать что-нибудь…

В передней что-то зашелестело, сестры встревожились, понизили голос. Иза положила палец на уста, и они начали прислушиваться.

— Готова биться о заклад, — прошептала Эмма на ухо сестре, — что ты решилась за того, который встретил нас близ корчмы в лесу, когда у нас сломался экипаж…

Иза утвердительно кивнула головой.

— И отдала ему кольцо? — спросила Эмма.

Иза отвечала глазами.

Потом она вышла в другую комнату, осмотрела двери, отворила те, за которыми могли скрываться шпионы и, возвратившись к Эмме, начала серьезно, хладнокровно:

— Ты знаешь меня, я не могу иметь от тебя тайны, ибо ты заглянула бы мне в душу и могла бы сказать: лжешь! Для меня, как и для тебя, важнее всего свобода, избавление от оков, выход в жизнь и свет… Человек этот мне понравился; он очень самолюбив, смел, может быть, и не без недостатков. Я буду, хочу любить его, а если не заговорит сердце, мне все равно. Я рассчитываю на то, что иду за бедняка, возвышаю его, что он будет мне всем обязан, что я старше летами и поведу его, как мне угодно. Я нимало не обольщаюсь и трезво смотрю на мир действительный. Ты угадала, что я решилась вполне. Теперь дело идет только о тебе: без тебя я не могу освободиться.

Эмма взглянула на сестру.

— Значит, я иду в прибавку? Но правда, мы не можем разлучиться, — сказала она. — Я ушла бы, но разве могу оставить несчастного отца? Если и меня здесь не будет, то эти люди замучат его.

— Однако жизнь его нужна для них.

— Правда, и между тем они замучат его… Он одну меня знает и любит, я одна прихожу к нему с ласками и улыбкой. Что он будет делать, когда меня не станет? Я дрожу при одной этой мысли.

— О, ты лучше, ты добрее меня, — сказала Иза, помолчав немного. — Но скажи, — могу ли я покинуть тебя здесь, и неужели мы должны вечно оставаться в этом положении?

— Милая сестра, дни бедного старика сосчитаны, — грустно сказала Эмма. — А когда в этом доме останутся для нас только одни воспоминания о покойнике, да эта французская сорока, тогда идем, куда хочешь…

— Послушай, — прервала Иза, — а если б мы взяли старика с собой?

— Отца? — воскликнула Иза с грустною улыбкой. — Этого калеку, этого узника, которого стерегут бдительнее, нежели нас? Это смешно, положительно невозможно!

— Невозможно! — повторила Иза. — Да, для нас все невозможно, кроме несчастья…

И обе замолчали. Но это продолжалось недолго. Иза находилась под впечатлением двух утренних разговоров, а два этих решительных шага были так важны в ее жизни, что не могли не взволновать ее до глубины души. До сих пор она смиренно покорялась своей судьбе, знала ее обыденные условия, но теперь кинулась в область неизвестного, и из страдательного существа должна была сделаться существом энергичным и самостоятельным.

— Будь что будет, лишь бы новая жизнь! — она словно отряхнула с себя бессилие и сомнение.

— Ты сделаешь то, что сердце тебе подскажет, Эмма, — молвила она, — а моя судьба решена, я дала слово ему и себе и сдержу его.

Эмма посмотрела на сестру с удивлением и вместе со страхом.

— О если б не отец, — прошептала она, — пошли бы мы вместе.

— Что бы ни случилось, — прибавила Иза, — судьба моя повлияет на твою и не может от нее отделиться.

Голос Манетты, которая вбежала, по-видимому, в качестве шпиона, неожиданно прекратил беседу.