"Не дай ему уйти" - читать интересную книгу автора (Соловьева Анастасия)

Глава 12

Морозным февральским вечером Саша сидела в гостиной своей новой квартиры на Полянке. Перед ней на стеклянном журнальном столике холодно мерцал ноутбук. Саша с выражением беспомощности и скуки глядела на экран. В «Черном лебеде» не желали учитывать перемен, происшедших в ее жизни, и по-прежнему требовали стопроцентного выполнения плана. В данный момент ей предстояло выдать на-гора внутренний монолог героини, оклеветанной недоброжелателями и брошенной возлюбленным. По сюжету героиня ничего не хотела делать для своей реабилитации, просто сидела дома и тосковала.

Саша честно изо всех сил старалась представить, что где-то в мире, пусть в самых затаенных его уголках, еще обитают несправедливость и тоска, и не представляла. Творческий процесс буксовал по вине обстоятельств личного характера.

Гораздо охотнее она бы взялась за описание нежданных счастливых встреч и сопутствующих им переживаний. Собственно, встреча у них с Димой была одна-единственная. Они столкнулись лицом к лицу на пороге ее комнаты в Старосадском переулке и больше не расставались. Но что это было за столкновение! Столкновение двух давно стремящихся друг к другу планет, двух давно тяготеющих друг к другу судеб… Нет, это просто-напросто была встреча двух людей, смертельно стосковавшихся друг по другу! Одна-единственная встреча – и никаких расставаний. Саше хотелось писать только об этом, а негатив, с ее точки зрения, вообще не заслуживал читательского внимания.

«Все нормальные люди когда-то проходили через негатив, – рассуждала Саша вместо того, чтобы выдавать добротный художественный текст, – и нечего его рассусоливать! И так все ясно».

А вот по мнению Хазаревич, негативный период в судьбе главной героини должен быть обязательным компонентом любой уважающей себя дамской истории. Хотя бы потому, что на фоне негатива счастливый конец романа выглядит еще счастливее и слаще. Закрыв такую книжку, читательница непременно почувствует эйфорию! Из чего следовало, что для многих женщин любовные романы давно превратились в наркотики, а расчетливая Хазаревич научилась ловко стричь с их эмоциональной зависимости купоны.

Эти и им подобные мысли лениво и хаотично перемешались в Сашиной голове – упорядоченности мыслительного процесса мешала пресловутая эйфория. С момента появления Дмитрия на пороге их комнаты Саша не могла отделаться от этого состояния, хотя время от времени предпринимала вялые попытки подумать о чем-то серьезном.

Но о чем ей теперь думать серьезно? Да и зачем? За нее все решает ее муж – Дмитрий… Когда-то давно, еще в Губернском городе, Сашу пугали мысли о семье. Неужели их красивая, необычнейшая история закончится общим столом и общей постелью? А что еще связывает супругов в большинстве случаев?..

Теперь же именно общий стол, и общая постель, и общий дом – все эти приземленные и невзрачные на первый взгляд вещи вызывали эйфорию у Саши. И даже во сне она переживала счастливое состояние окрыленности.

Сначала оно было в диковинку. Проснувшись в первое утро в гостинице «Минск», Саша принялась весело и шумно будить Дмитрия. Хотя почти всю ночь они провели без сна, спать ей совсем не хотелось. Чтобы Дмитрий побыстрее проснулся, Саша стала задавать ему разные идиотские вопросы, типа:

– А что мы будем делать сейчас?

– Завтракать, – бурчал Дмитрий сонно.

– А после завтрака?.. А, Дим?.. После завтрака что?

– Ну мы же решили, Сань. Все вчера решили. Поедем квартиру покупать.

– Куда? – не унималась Саша. – Куда поедем?

– В офис… – Дима стал понемногу просыпаться. – В компанию «Домстрой».

– А где он находится? А как мы поедем?

За завтраком она долго, с преувеличенным вниманием изучала меню, потом так же внимательно проследила, чтоб Дмитрий съел все заказанное ею. Про себя она тихонько посмеивалась: все это было похоже на игру в дочки-матери. То она вдруг превращалась в строгую маму, то – в расшалившуюся дочку, но при этом чувствовала себя такой легкой, свободной и счастливой, какой бывала только в раннем – дошкольном – детстве.

За завтраком выяснилось, что Дмитрий успел уже посмотреть несколько квартир, в том числе и в доме на Полянке, принадлежащем известной строительной компании. Одна квартира понравилась ему настолько, что он внес задаток.

– Думаю, она тебе тоже понравится. Но если нет, отказаться еще не поздно.

– Ни за что! Я сейчас в таком настроении – мне нравится все!

– Так нельзя, – наигранно серьезно заметил Дмитрий. – Квартира – весьма ответственная покупка, надо четко представлять ее недостатки и достоинства.

– Господи, Дима, какие недостатки?! Знаешь, у меня такое чувство, такое ощущение, как будто я последние несколько лет просидела на дне бассейна, из которого откачали воду. Ты только подумай: несколько лет тупо сидеть на кафеле! У меня затекла спина, ныли ноги. Мне совершенно не хотелось двигаться: стимулы для движения отсутствовали напрочь… А потом вдруг – представляешь! – в один прекрасный момент бассейн снова заполнили водой. И можно плыть как хочешь: на спине, на животе или на боку, кролем или брассом, или баттерфляем, и назад, и вперед. И я так рада этой возможности! И меня теперь устраивает абсолютно все, и все мне подходит!

«Вот об этом и напишу, – сообразила вдруг Саша. – Безводные места – область обитания оклеветанных и брошенных».

Выпрямившись в кресле, она поспешно стала набирать текст, настраивающий читателей на восприятие печального монолога: «Вообще-то Ирина считала себя счастливым человеком. Она легко и с удовольствием двигалась по жизни – так опытный пловец во время разминки плавает по дорожке бассейна. Но вдруг какой-то недобрый шутник возьмет да и выкачает из бассейна всю воду. Пловца неизбежно прибьет ко дну. Оказавшись на дне пустого каменного резервуара, он почувствует, как давит пустота. Хорошо, что из бассейна есть выход – удобные лесенки с перилами. Несколько шагов – и вы уже наверху. А вот из резервуара, в который угораздило шлепнуться Ирину, выхода, похоже, не существовало. По крайней мере, столь очевидного выхода…»

Дважды перечитав написанное, Саша осталась недовольна собой. Она не решалась стереть набранный текст, не уверенная, что в следующий раз получится лучше. Все-таки негатив определенно перестал теперь быть ее темой.

Саша уже думала об этом во время их первого объяснения с Ольгой. Вечером того же дня с Полянки она приехала в Старосадский переулок, чтобы перевезти на новую квартиру вещи и дочь. Рассерженная безответственным поведением Саши, Ольга тотчас набросилась на мать, но все ее нападки тонули в Сашином лучезарном настроении.

– Ты представляешь, о чем я думала, пока ты разгуливала со своим… – Оля, должно быть, собиралась сказать что-то грубое, но осеклась. – Крыша съехала? Голову потеряла?

Но Саша, в последнее время не без удовольствия поддерживающая беседы-разборки, только рассмеялась в ответ:

– Ну прости, прости, я так больше не буду… А теперь вот что, слушай меня внимательно. Мы сейчас же переезжаем! В новый дом на Полянке. И у тебя будет там своя комната. Из окон виден Дом на набережной и храм Христа!.. И потолок там цвета вечернего неба со звездочками…

Ольга ничего не понимала, сыпала вопросами, и чем больше реальная картина прояснялась, тем беззаботнее и радостнее становился тон их разговора.

– Мам, ты неисправима! – хохотала Ольга. – Ну неужели ты опять выходишь замуж?

– Не опять! – возражала Саша. – Я выхожу замуж не опять. Это мой первый настоящий брак, а до этого были…

– Репетиции, – подсказала дочь. – Ты просто у меня, мамочка, мастер художественного слова!.. А он, если честно, ничего. Высокий и одевается прикольно. Только не пойму, где его так отделали.

– Потом, потом поговорим, Оля. Поехали, собирайся.

– А что брать?

– Самое необходимое.

– Подушки? Одеяла? Или вы на радостях решили, что можно спать на полу?

– Почему же? Мы купили уже диваны, два дивана – тебе и нам в магазине напротив.

– В T.r/s studio?! – Ольга не смогла скрыть восхищения.

– Одежду бери, и поедем, – торопила Саша.

Дома их ждал праздничный ужин, сервированный частью на подоконнике, частью на стеклянном журнальном столе. С бокалами шампанского, пирожными, тарталетками и бутербродами они обходили пустые комнаты и разглядывали из окон город, убранный к Рождеству.

– Это моя комната?! – заметив купола вновь отстроенного храма, воскликнула Оля. – Неужели эта?

– Эта, если ты не возражаешь. – Подмигнув ей, Дмитрий выпил свое шампанское.

– Не возражаю… пока, – Ольга тоже сделала глоток, – но если что…

– Подумать только, – перебила Саша. – Окна смотрят на кафедральный собор! Дим, ты помнишь, в самом крайнем случае мы хотели встретиться с тобой в соборе.

– Вот и встретились!

– Только не в соборе! И надо же было все обговорить так обстоятельно и подробно, чтобы встретиться совсем в другом месте!

– Хочешь сказать, мы совершаем по жизни много лишних телодвижений?

– И телодвижений… И говорим много бесполезного. Но это было так хорошо, так сладко – договариваться о встрече. Ты помнишь?

– Конечно! В последний вечер в Амстердаме мы сидели в гостинице…

– Ах, Дим, но ведь не в последний! В последний настроение поневоле становится будничным, деловым – ничего не забыть, проверить документы… А тогда было так романтично и грустно. И хорошо. И вообще не верилось, что придется встречаться, не верилось, что будет этот самый крайний случай. Ты помнишь, с чего начались у нас эти разговоры про собор?

– Нам было так хорошо тогда, хорошо до нереальности! И мы как-то синхронно предположили, что видим один и тот же сон. И на тот случай, если вдруг проснемся…

– А ты знаешь, мне кажется, и сейчас сон. Сейчас даже больше на сон похоже: пустая квартира, за окнами гирлянды огней и храм Христа Спасителя, взорванный в тридцатых годах. А вдруг мы скоро проснемся и опять окажемся друг от друга далеко?..

– На этот случай запомни: встречаемся в нашей квартире. Постарайся не потерять ключи, но если что, звони, я открою.

– В нашей квартире… – эхом повторила Саша.

Дмитрий подхватил ее на руки, закружил по комнате. Они давным-давно уже остались вдвоем. Ольга, на дух не переносящая сантименты, решила в одиночестве продолжить осмотр квартиры. Она переходила из комнаты в комнату и тоже представляла, что видит сон. Незнакомая, почти пустая и вдобавок темная квартира (свет включался только на кухне), шампанское и какие-то необычные пирожные – все это плохо укладывалось в реальный формат. Оля смотрела на бесконечные ряды огней, протянувшиеся вдоль Ленинского проспекта, и думала, как о сегодняшнем вечере она будет рассказывать Марио – половину скажет по-русски, половину по-итальянски.

…Когда на католическое Рождество Марио приехал в Москву, картина в их доме переменилась мало. Дмитрий был по уши занят открытием сети салонов интерьера, покупка мебели и обустройство жилища откладывались на неопределенный срок. И опять в таборной неустроенности Саша видела одни плюсы. Было легко, как в ранней юности, никакого быта – одна чистая, голая любовь. Любовь… Единственное, что может лечь в основу нормальной человеческой жизни…

И даже Марио, побывавший у них дома, заметил Оле:

– Твои родители нереально счастливые люди. Хочется уйти поскорее, оставить их вдвоем.

Некоторое время Оля еще сомневалась: может, она плохо понимает по-итальянски, но потом махнула рукой. Все однозначно. Они действительно откровенно и даже неприлично счастливы: Дима и ее мать. И понемногу она начала смиряться со странноватым состоянием радостного возбуждения, в котором теперь находилась мама, привыкать к Дмитрию…

А жизнь между тем готовила все новые и новые поводы для шока. Так, одним прекрасным вечером вернувшись домой, Оля обнаружила Сашу снующей по кухне между многочисленными вазочками, дощечками и тарелочками.

– Осваиваешься? – деловито поинтересовалась Оля. Последний дизайнер, занимавшийся обустройством кухни, покинул их дом накануне вечером. – Классно сделано! Особенно шторы и сервировочный столик, не могу, просто прелесть!

Она легким небрежным движением толкнула деревянный с непропорционально громоздкими колесами столик – и он весело покатился вдоль кухни. Но вдруг Ольга застыла с удивленным выражением, заметив на столике некий предмет – книгу.

– А… что это? Это что? – поинтересовалась она, тотчас же вернув резвый стол назад.

«Французская кухня» – гласила обложка книги энциклопедического формата, серия «Планета Кулинария».

– Ты чем занимаешься?

– Да вот… готовлю.

– А что ты готовишь? – спросила Ольга сурово.

– Нарыла один неплохой рецептик, – невозмутимо объясняла Саша, продолжая кружить между тарелками. – Ананасовые равиоли.

«Мякоть авокадо, – быстро читала Оля, – порубить кубиками, мясо краба разрезать на волокна и перемешать с авокадо и рубленой кинзой. Полученный фарш заправить лимонной заправкой. Формочки выложить тонкими ананасовыми листиками, сверху положить фарш и сформировать равиоли, в которых вместо теста – листики ананаса.

Двое равиолей выложить на тарелку, украсить ломтиками черри и половинкой маслинки, посыпать цветочной солью и перцем. Рядом с каждым равиоли расположить пластинку желе из грейпфрута и пирамидку из пюре авокадо, украшенную зеленью кервеля. Блюдо сбрызнуть ванильным маслом. К ананасовым равиолям идеально подходит бургундское».

– И зачем же ты это готовишь? Гостей ждешь? Каких?

– Нет, просто готовлю ужин. Обыкновенный семейный ужин.

– Ничего себе обыкновенный! Что-то это совсем не похоже на тебя.

– Я же говорила тебе, что вышла замуж по-настоящему! – Саша энергично распахнула холодильник и извлекла на свет божий формочки с ярко-желтым желе.

«С грейпфрутовым», – механически констатировала Ольга.

– И бургундское у тебя найдется?

Саша рассмеялась:

– И бургундское. Само собой!

Не то чтобы эти перемены шокировали Ольгу. Она была уже взрослой и отлично понимала их подоплеку. Просто за семнадцать лет жизни на свете Оля привыкла к тому, что ее мама совсем другой человек. Именно мать, точнее эта новая, неизвестно откуда взявшаяся женщина, она, а не Дмитрий, делала Олино существование в современной и комфортабельной квартире на Полянке неуютным, а временами даже и тягостным. Оля не ревновала и не осуждала маму, она просто не могла до конца привыкнуть.

Самыми ужасными были для Оли мысли о безвозвратности прошлого. Мамино семейное счастье раздавило немного странный, безалаберный, веселый и проникновенный мир, в котором их было двое – мама и она. Этот мир зародился на заре ее сознания на Малой Дворянской в Губернском городе. Он выдержал испытание апартаментами г-на мэра и в целости и сохранности добрался до самой Москвы. И лишь появление Димы оказалось для него смертельным.

Чувство, которым мучилась Оля, обычно называется ностальгией. Страдая от ностальгии, Ольга и подумать не могла, что симпатичный мирок, которого ей так не хватает сейчас, еще недавно она сама с удовольствием собиралась разрушить. Совсем еще недавно ей не терпелось выйти за Марио и уехать из России. А теперь она не думала о замужестве – просто чувствовала себя неприкаянно и грустно. А все из-за того, что мама ее случайно опередила.

После работы Оля не торопилась возвращаться домой. Чаще всего она отправлялась в рейд по магазинам, реже заглядывала в клубы в обществе своей единственной подруги Ани Яковлевой. Но в тот вечер в конце февраля Олю угнетали не только обычные грустные мысли, но и доказанная психологами зимняя депрессия, являющаяся следствием накопившейся за год усталости. Сама не зная зачем, Оля решила пойти в их комнату в Старосадском. Комната – последний островок прошлой жизни, последний осколочек их с мамой мира.

В коридоре было темно и тихо. Оля, довольная, что не надо объяснять старым курицам соседям, куда это они с мамой пропали, шмыгнула к себе и по старой привычке заперла за собой дверь.

За дверью все оставалось по-прежнему. Наспех передвинутая мебель, стол в дальнем углу, разбросанные по дивану вещи: джинсы, свитера, футболки, старая косметичка, школьные тетрадки, которые она давно собиралась выбросить. Оля машинально пролистала тетрадь. На последней странице нашла записку от Яковлевой. Вздохнула. Неужели с тех пор, как они учились в школе, минул только год?..

Потом она решительным жестом смахнула с дивана весь этот хлам и сама растянулась на диване. Это последнее. Скоро мать продаст комнату и некуда будет даже прийти повспоминать. В это время Оля услышала дверной звонок – кто-то трижды требовательно нажал на кнопку.

«Как будто к нам, – подумала Оля грустно. – Мама так боялась этих звонков… А вообще-то к нам никто не ходил… Только однажды пришел Дима… и с этого момента все пошло и поехало…»

В коридоре соседка Валерия Михайловна скрипучим старческим голосом что-то втолковывала незваному гостю. Когда-то Оля ненавидела этот голос, и саму соседку, и ее въедливую манеру долго и подробно объяснять всякую чепуху. А теперь…

Ольга закрыла глаза и, как во сне, увидела их с матерью сидящими в этой комнате за столом. (Стол тогда еще стоял у окна – на старом месте.) Мама разливает чай, режет торт, сердится, иронизирует, потом – это обязательно – смеется… А потом вдруг отвлекается, задумывается о чем-то своем.

«Наверное, она о Димочке своем думала, – домыслила Оля. – Значит, он был с нами уже тогда. Просто я ничего об этом не знала».

Голоса в коридоре стали слышней. Ольга невольно прислушалась.

– Как вас зовут? – поинтересовался крепкий баритон.

– Меня? Валерия Михайловна, – с достоинством проскрипела соседка.

– Очень приятно, – рассыпался баритон, – для пенсионеров у нас лучшие скидки. Занятия проводят мастера международного класса. Если же вы приобретете клубную карту вдобавок…

– Хорошо, я подумаю.

– Плюс бесплатный солярий.

– Ладно-ладно, посмотрим, – нетерпеливо скрипела соседка.

– Мы ждем именно вас, Валерия Михайловна…

Ольга расхохоталась. В соседнем доме открыли салон красоты. Незваный гость оказался зазывалой.

Наконец он убрался – в коридоре хлопнула дверь.

– Когда окончательно сойду с ума… – бурчала соседка, направляясь в свою комнату.

Оля нехотя поднялась с дивана, небрежно собрала в хвост волосы. Часы за стеной пробили десять. Пора было возвращаться домой.

Саша еще раз прочитала абзац про бассейн, свернула документ и пошла на кухню. Ничего не написала сегодня, ну ладно, напишет завтра. Время в запасе у нее есть. В прежней жизни она очень любила писать по ночам. Теперь, конечно, это не годится, но один раз можно – в виде исключения.

А сейчас пора готовить ужин. Она уже давно наметила себе это блюдо – стейки фуа-гра в крем-супе из спаржи. Вот Димка удивится! Он всегда ее ужинам удивляется. Блюда Саша готовит совершенно необыкновенные, и они у нее не повторяются никогда.