"Ликвидация. Книга вторая" - читать интересную книгу автора (Поярков Алексей Владимирович)

Глава первая

Двое босяков, одетых, по их понятиям, празднично — в трофейную рванину, — гужевались у входа в большой деревянный павильон. Павильон был построен совсем недавно и потому еще источал упоительный запах свежих досок. В меру художественная афиша изображала красотку Дину Дурбин, на которую так хотела быть похожей каждая уважающая себя одесская барышня. В сумерках слышался смех, галантные предложения, кокетливые отказы или согласия. Приобретались семечки, абрикосы и папиросы. Многие видели «Сестру его дворецкого» уже раз пять, но снова с удовольствием шли на ленд-лизовскую картину. Чуть в сторонке служащий кинотеатра старательно клеил рядом с Диной Дурбин другую, уже простую афишу с анонсом новой комедии «Беспокойное хозяйство» с Жаровым и Целиковской в главных ролях…

Босяки вроде бы равнодушно, а на самом деле внимательно зыркали по сторонам. Выцепив глазом пацана, одетого в черный кителек без погон, они молча, понимающе переглянулись. Пацан был что надо — худенький, невзрачный, взъерошенный. И явно нервничал, то и дело поглядывая на циферблат своих совсем не пацанских наручных часов.

— Эй, штымп, — тихо произнес босяк постарше, подойдя вплотную к пацану. — Тебе котлы не жмут?

Пацан с усмешечкой посмотрел на босяка. И вдруг поманил ладошкой: мол, идите за мной, покажу интересное. Переглянувшись, босяки с ухмылками последовали за ним — за угол деревянного кинотеатра.

И увидели в руке пацана неведомо откуда взявшийся — с земли, наверное, подхватил — массивный булыжник. Глаза мальца стали наглыми и решительными. Такой не боится ни крови, ни боли — ни своей, ни тем более чужой…

— Не-а, — нахально пропел пацан, взвешивая булыжник в руке. — Не жмут. А шо?..

Босяки молча переглянулись и тихо отступили в тень забора…

— В области зашевелились всякие недобитки… — Устав наконец расхаживать по кабинету, полковник Чусов уселся за стол, в глубокое кресло, крытое жесткой кожей, кивнул Гоцману: садитесь. — Последнюю неделю — так просто очень зашевелились! И есть достаточные основания полагать, что ваш Академик имеет к этому самое непосредственное отношение. Может быть, даже руководит ими… А это, как вы сами понимаете, очень серьезно. Спросить могут не только из Киева, но и из Москвы.

Гоцман, ерзая на стуле, украдкой бросил взгляд на часы.

— По нашим сведениям, в бандах серьезная нехватка оружия. Так что военный склад Чекан брал, видимо, для них…

— И значит, будут еще грабить склады под шумок, — продолжил его мысль Гоцман.

— Не думаю, — покачал головой Чусов. — Они вчера взяли изрядно… Подсчеты еще не окончены, но, по прикидке начальника склада… вернее, бывшего начальника… — с усмешкой поправился полковник, — не меньше трехсот ППШ и ППС в смазке, сорок ручников ДПМ, пять ящиков гранат Ф-1, около пятидесяти тысяч патронов… Им бы это теперь из города вывезти.

— Понял, — нетерпеливо обронил Гоцман. — Взял у мозги… Но следить за выходами из города — то уже ваша задача.

Чусов коротко кивнул. Гоцман торопливо вскочил.

— Вы куда-то спешите?

— Обещался сына на кино сводить…

— Успеете, — раздраженно махнул рукой Чусов. — У меня к вам еще дело есть… — И, не обращая внимания на помрачневшего собеседника, вынул из ящика письменного стола небольшую фотокарточку. — У вас на фронте был комвзвода… Взгляните, он?

— Он, — сумрачно ответил Гоцман, — а шо?

— Расскажите мне о нем поподробнее… Гоцман со вздохом поерзал на стуле:

— Вася Платов… Бывший беспризорник, трудное детство… Словом, путевка в жизнь… Я его в штрафбате заприметил. Он там в сержанты вышел, командовал отделением… Взял к себе. Пацан отчаянный. До Киева дошли с ним вместе.

— А дальше?

— Дальше… — Гоцман непроизвольно взглянул на часы и шумно выдохнул: — Дальше меня на Контрактовой площади долбануло… Почти шо год в госпитале провалялся. Потом — спасибо, товарищ майор, за службу и не хотите ли вернуться в родное УГРО…

— Отношения поддерживали, встречались?

— Да как?.. Он же дальше пошел. А меня — в тыл, в Ростов…

— Где он сейчас, знаете?

— Нет, а шо?

— Ничего, — вздохнул полковник, забирая фотографию. Со снимка, улыбаясь, глядел курносый парнишка со смешно оттопыренными ушами. На плечах у него были погоны старшего сержанта.

На лавочке у окраинного домика, тонувшего в тени густых шелковиц, наслаждался тихим вечером Шелыч, пожилой одышливый дядька с сивыми украинскими усами. Всего он повидал в этой жизни и потому не очень удивился, когда на скамейку к нему подсел вынырнувший из полумрака человек.

— Здравствуй, Шелыч…

— И тебе вечер добрый, — покивал дядька, разглядывая курносого мужчину с оттопыренными ушами и исполосованным шрамами лицом. — А ты кто?

Вместо ответа незнакомец начал молча развязывать шнурки на ботинке.

— Сказали мне, у тебя угол можно снять…

— Кто сказал?

— Коля Украинец. Привет передавал.

— Какой Коля?..

Незнакомец со вздохом запустил руку в ботинок:

— Сейчас, сейчас… А заодно говорил, что дашь наколку, где в картишки можно перекинуться…

— У меня не играют, — непреклонно сообщил Шелыч, шевеля усами. — И угла у меня нет.

Лопоухий протянул извлеченную из ботинка помятую фотокарточку, постучал по ней пальцем:

— Вот ты… А вот Коля. Вспомнил?

Дядька без особых эмоций вгляделся в снимок:

— И шо?

— Ну… еще тридцать рублей в сутки. Шелыч, откинув голову и слегка сощурясь, некоторое время изучал собеседника;

— Шпильман, значит… Тогда сорок.

— Согласен, — махнул рукой незнакомец.

— И шо? — снова поинтересовался дядька,

— А шо? — раздраженно ответил лопоухий.

— Ладно, — пожал плечами Шелыч, тяжело поднимаясь с лавочки. — Пошли.

Из-за закрытых дверей деревянного павильона доносилась грозная, величественная музыка. Потом раскатистый мужской голос с гневными интонациями произнес:

«Рихерт, Герф, Эрманнсдорф, Вайсиг, Фальк, Кох, Лангут… Слезы и горе принесли эти изверги рода человеческого белорусскому народу. За чудовищные злодеяния, совершенные немецко-фашистскими преступниками, Военный трибунал Минского военного округа приговорил их к смертной казни через повешение… Суд советского народа свершился!.. Более ста тысяч трудящихся, присутствовавших на ипподроме, встретили приведение приговора в исполнение единодушным одобрением…»

В зале грянули аплодисменты. Один из пацанов, жадно приникнувших ушами к закрытым дверям, пояснил со знанием дела:

— Опять хронику крутят. Это про то, как в Минске немцев вешали.

И тут же послышалась веселая, жизнерадостная музыка вступления к фильму. Не найдя среди пацанов Мишку, Гоцман замрачнел окончательно. Но тут же углядел в сторонке, в тени огромного дряхлого каштана, обиженно съежившуюся фигурку в черном кительке.

— Ну шо, готов?..

Мишкины глаза радостно блеснули. Батя хоть и опоздал, но сдержал слово…

…Через полчаса, когда они сидели в переполненном зале и все вокруг смеялись, шептались, лузгали семечки и пили квас, а кто-то даже целовался, не смущаясь любопытных взглядов соседей, Гоцман задумчиво, совсем не в лад с тем, что показывали на экране, произнес:

— Мне нравится эта женщина…

Произнес тихо и словно бы сам себе, но Мишка его услышал.

— Какая?.. Актриса, шо ли?.. — Он мотнул головой на экран, где с песней катила на велосипеде Дина Дурбин.

— Нора, — помолчав, сказал Гоцман. — Шо с утра. Карась, шмыгнув носом, деликатно пожал плечами:

— Та ничего себе… Не противная. Я ей сумку поднес…

Оба снова замолчали, глядя на экран, но происходящее там теперь не очень интересовало ни отца, ни сына.

— Я хочу с ней жить, — наконец проговорил Гоцман скорее утвердительно, чем вопросительно.

— П-жалуйста… — неопределенно высказался Мишка.

—…Вместе, — договорил Давид, глядя перед собой. — Ты, я и она… Не возражаешь? Шоб семья…

Мишка не ответил, но на курносом лице пацана расцвела счастливая улыбка. На экране происходило что-то забавное, зал дружно рассмеялся. И Гоцман с Мишкой смеялись громче всех.

Картина закончилась. Из душного деревянного павильона люди с облегчением выходили в дивный, тихий и теплый, словно парное молоко, летний вечер. Где-то вдалеке уютно, задушевно фальшивили трубы духового оркестра, выводя вальс «На сопках Маньчжурии». Галантно склонялись к барышням отпускные солдаты, рассказывая что-то смешное. Все это живо напомнило Гоцману старую, ушедшую Одессу — Одессу его детства…

Васька Соболь, куривший у машины, радостно помахал своей культей Давиду и Мишке. У пацана загорелись глаза.

— Батя, а давай ты меня к самому входу подвезешь! На машине, а? Чтобы все пацаны видели, какой у меня отец…

Гоцман кивнул с растерянной улыбкой. Это не укрылось от Мишки.

— Ты к ней хотел заехать?.. — И, поняв по угрюмому лицу отца, что попал в точку, Карась быстро произнес: — Так заедь, батя! Шо она себе кобенится?!

Давид, усмехнувшись, дал Мишке легкий подзатыльник — мал еще рассуждать о таких вещах. И распахнул перед ним заднюю дверцу «Опеля»:

— Поехали до интерната.

Мишка, с восторгом запрыгнув на мягкое сиденье, открыл форточку бокового окна, важно пристроил руку на подлокотник. Васька Соболь, устраиваясь за рулем, с ухмылкой наблюдал за его манипуляциями.

— Дядька, а сколько такой стоит? — обратился к нему пацан.

— Смотря на какие, — засмеялся Васька, заводя мотор. — В Германии он шесть с половиной тыщ рейхсмарок стоил… А у нас… даже и не знаю.

— Ух ты, и радио у тебя есть… — Мишка примолк, увидев искалеченную Васькину руку. — А где тебя так долбануло?..

— Есть такой город Швейдниц, — серьезно пояснил Соболь, — там и долбануло. Ну шо, радио включим?

— Поехали, поехали, — коротко проговорил Гоцман, взглядывая на водителя.

Васька щелкнул клавишей радиоприемника. Взревевший мотор машины заглушил слова диктора:

«Московское время — двадцать часов тридцать минут. Передаем беседу профессора Леонтьева о неравномерности развития капиталистических стран…»

Стриженые пацаны, во множестве облепившие подоконники дипломатического интерната, с восторгом глазели на роскошную серую машину, в густых сумерках подкатившую к самому подъезду. С заднего сиденья «Адмирала» небрежно, со слегка усталым видом давно привыкшего к таким поездкам человека выбрался Мишка Карась, небрежно помахал ручкой шоферу — поезжай, дескать. «Опель» и в самом деле тронулся с места, но тут же затормозил. Из него вышел Гоцман и, подхватив Мишку на руки, крепко стиснул его в объятиях.

Вдыхая крепкий, мужественный запах этого человека, ставшего ему родным, Мишка спросил:

— Бать, ты домой?

— На работу, Мишка, — приникнув щекой к стриженой макушке, ответил Давид. — Работы через край…

— Батя… удачи тебе… И за кино спасибо…

Гоцман бережно опустил пацана на землю. Постоял, пока Мишка бежал со всех ног к подъезду, отрапортовал что-то дежурному и скрылся за дверью. И усмехнулся, заметив, как жадно, с завистью глазеют из окон ребята на красивый автомобиль. В их возрасте он так же немо провожал круглыми от восторга глазами моторы, которых уже тогда было в Одессе немало.

— Хороший пацан, Давид Маркович, — помотал головой Соболь, когда Давид снова сел рядом. — Боевой, прямо скажем.

— Надо тебе своим обзаводиться, Васька.

— Да не, мне еще рано, — хохотнул Соболь, — еще годиков пять погуляю свободно…

Если раньше коридор Одесского УГРО можно было сравнить с Привозом, то теперь это была больница в приемные часы или вокзал. Задержанные стояли, уныло подпирая стенку, или сидели на корточках вдоль стены. Многие дремали, свесив головы на грудь, — час был поздний. Еще хорошо, пока не лежат, подумал Гоцман, переводя тяжелый взгляд на запаренного старшего лейтенанта конвойных войск МВД, стоявшего перед ним.

— Товарищ подполковник, мне ордера нужны! Тут же тюрьма, а не гостиница…

— Будут тебе ордера…

В кабинете Гоцмана кипела работа. Довжик и Тишак параллельно вели допросы двоих задержанных, а Якименко с воспаленными от недосыпания глазами копался в высокой стопке картонных папок с личными делами, время от времени делая выписки на отдельный лист и тихо чертыхаясь, когда дрянное перо рвало бумагу…

— Леша, собери весь урожай. — Гоцман подошел к рукомойнику, сунул голову под воду. — Конвой ордера требует…

— Слышали? — вместо ответа насупленно произнес Якименко. — У Омельянчука дом сгорел…

— Как это?

— А вот так… Подожгли. А дома жена была…

— Суки… И шо пожарные?

— Загасили, только жена того… обгорела. Он у нее сейчас.

— Кто именно поджег, известно?

— Попросили Разного помочь, у них в отделе с людьми посвободнее. Вы ж видите, шо творится — ни лечь, ни встать…

От холодной воды немного полегчало. Чтобы не мешать подчиненным, Давид постоял с минуту у распахнутого окна, подышал по японской системе. А потом сгреб подготовленные Якименко дела и отправился к Кречетову.

Тот тоже явно не скучал этой ночью. В дверях Гоцман посторонился, пропуская конвоира и задержанного. Майор улыбнулся навстречу Давиду, но улыбка получилась вымученной, похожей скорее на гримасу. Пользуясь паузой, Кречетов с наслаждением, так, что хруст раздался, потянулся, ослабил воротничок кителя, вяло отхлебнул давно остывшего чаю из забытого на столе стакана.

— Виталий, нужны ордера на арест. — Гоцман опустил на стол Кречетова стопку дел.

— Ты что, смеешься? Я ж военная прокуратура…

— Военная, гражданская… — устало отмахнулся Давид, садясь. — Некогда до наших бегать. Да и ночь уже на дворе. Выпиши ты.

С полминуты Кречетов осоловевшими глазами смотрел на Гоцмана, видимо соображая, как поступить, наконец полез в сейф, вынул стопку ордерских бланков. С обреченным вздохом обмакнул перо в чернильницу, готовясь писать.

— Готов?.. — Гоцман машинально сунул в рот последнюю папиросу, но тут же смял ее и выбросил. Помотал мокрой головой. — Кстати, ты в штаб 49-й бегал?

— Чего?.. — От усталости Кречетов не сразу сообразил, о чем идет речь.

— Ну, в конвойный полк, где Лужов служил, — раздраженно пояснил Давид.

— А-а… Да, бегал. Не знают они там ни хрена. Комполка и комбат вообще Лужова не могли припомнить, а комроты и комвзвода как попугаи: службу нес без упущений, взысканий не было, фронтовик… Сослуживцы по взводу тоже: не был, не участвовал, не состоял, отличник боевой и политической подготовки. Лучший стрелок взвода, физкультурник… Похоже, они вообще не поняли, с какой радости к ним армейская прокуратура пришла.

— Тогда поехали… — Гоцман со вздохом взял из стопки верхнюю папку, раскрыл. — Пиши. Кошелев Александр Петрович, 1925 года рождения, место рождения город Ковров, русский, подозревается в ограблении коммерческого магазина Особторга… Снимки с места происшествия… На десять тысяч вынес товара в одиночку. Та-ак. Рязанец Олег Олегович, 1918 года рождения, место рождения город Александровск… ха, земляк Довжика… украинец, обвиняется в убийстве с целью ограбления гражданина Циммермана А. Б. и гражданки Циммерман М. А.

— Я не успеваю, — сопя, бросил Кречетов, быстро водя пером по бумаге.

— Та-ак, — не слыша его, продолжал Гоцман. — Рыкунов, Сергей Захарович, 1922 года рождения, место рождения город Порхов, русский… Обвиняется в разбойном нападении на директора подполковника пути и строительства Ледовского А. А. Дальше… Винниченко, Александр Устинович, 1927 года рождения, место рождения село Коминтерновское, Одесской области, украинец… Обвиняется…

Закончили поздней ночью. Кречетов подкинул Давида до дому на своем «Виллисе». Сил у Давида хватило только на то, чтобы кое-как стянуть с себя пиджак с гимнастеркой и провалиться в тяжелый, одуряющий сон, из которого его вырвал через четыре часа огромный круглый будильник, подаренный еще в тридцать восьмом году тетей Песей на день рождения…

— Мы не успеваем хватать. — Гоцман сделал паузу, набрал в легкие воздуха. — Иногда берем только зачинщиков погромов. Всем участникам по стандарту лепим 59-3 и 73-ю…

— Че-го?.. — пренебрежительно переспросил Жуков.

— Статьи Уголовного кодекса — участие в массовых беспорядках и сопротивление представителю власти, — терпеливо объяснил Давид. — Были случаи, когда патрули только разоружали бандитов и отпускали их.

За распахнутым настежь окном кабинета командующего Одесским военным округом пели птицы. Вошедший на цыпочках адъютант маршала внес полный графин холодной воды, поставил его на стол и так же бесшумно удалился. Жуков проводил его тяжелым взглядом, но ничего не сказал. Перевел свинцовые глаза на сидящих вдоль длинного стола городских начальников, потом на стоявшего по стойке «смирно» Гоцмана.

— Почему?

— Не на чем было везти. Транспорта не хватает катастрофически. Тюрьма, гауптвахта, следственные изоляторы — все забито под завязку.

— Почему? — по-прежнему негромко осведомился Жуков.

— Не успеваем проводить дознание. Подключены все отделения, военная прокуратура округа — и все равно по ноздри.

Жуков перевел тяжелый взгляд на городского прокурора. Тот торопливо закивал, разводя руками. С минуту маршал молчал, тяжело расхаживая по кабинету.

— Где начальник УГРО? Почему вы докладываете?

— У него дом сожгли, — хмуро пояснил Гоцман, — жена пострадала. Он у ней, в больнице…

— И вы, значит, за него?

— Так я ж заместитель, товарищ Маршал Советского Союза.

Жуков несколько раз двинул вперед-назад нижней челюстью. Неторопливо налил из графина воды, выпил.

—Выводы, подполковник?

— Предлагаю всех задержанных ранее авторитетов отпустить, — негромко, глядя командующему в глаза, произнес Гоцман.

— Прямо всех?

— Так точно.

— Хочешь доказать, что ты умнее маршала? — с угрозой усмехнулся Жуков.

— Никак нет. Иначе захлебнемся.

— Ты будешь меня учить стратегии?! — Жуков сделал шаг к Гоцману, казалось, еще немного — и он вцепится Давиду в горло. — Будешь учить?!

— Товарищ Маршал Советского Союза, разрешите обратиться! — неожиданно раздался спокойный голос полковника Чусова. — Прошу вас о разговоре с глазу на глаз.

— С ним? — Жуков кивнул на Гоцмана.

— С вами…

Уверенный вид Чусова подействовал на командующего. Побуравив полковника взглядом, словно испытывая его на прочность, Жуков махнул рукой:

— Ладно… Всем перекур!

Офицеры и чиновники торопливо покинули кабинет. Маршал усталым жестом потер глаза, тяжело опустился на стул и кивнул Чусову:

— Излагай.

— Гоцман во многом прав, товарищ Маршал Советского Союза, — негромко заговорил полковник. — Вы сами видели, что творится в округе. Двадцать пятого, в день концерта, Одесса была на грани хаоса… И если не сбить эту поднимающуюся волну прямо сейчас, то дело может дойти до открытых боев. Как в девятьсот пятом году, когда власть в городе была передана военному генерал-губернатору…

— Бои со мной? — надменно усмехнулся Жуков.

— Страшны не потери, — договорил Чусов, пристально глядя на командующего. — А то, что об этом тут же доложат наверх. Маршал Победы воюет с мирной Одессой… И последствия… последствия этого доклада могут быть сами знаете какие.

Лицо Жукова закаменело. Ты же первый и доложишь, мгновенно подумал он. А последствия… Рябое лицо старика с седыми усами мелькнуло перед ним, мелькнуло и пропало. Он покосился на портрет. Нет, художник сделал его, конечно, моложе и просветленнее, что ли…

— Нужно отпустить авторитетов, — после паузы мягко, но непреклонно, неотрывно глядя командующему в глаза, проговорил Чусов и быстро добавил: — Под поручительство Гоцмана. Если что, он ответит за ситуацию головой. Это во-первых…

— Нужна мне его голова… — брезгливо протянул Жуков.

— …а во-вторых, — договорил Чусов, — с преступностью в Одессе мы разберемся и без него.

— Это как это?

— Он будет работать по своим возможностям… А мы — по своим.

В глазах Жукова блеснули искорки интереса.

— Конкретные предложения, полковник?..

— Конкретные предложения есть, — сдержанно отозвался Чусов. — Но об этом пока должны знать только вы и я.

— Излагай…

— Идея вот какая. Накануне вашего прибытия в Одессу Гоцман ловил банду Сеньки Шалого. Переоделся в извозчика, сел в пролетку и подставился этому Сеньке…

…В коридоре штаба округа вокруг Гоцмана немедленно образовалась пустота. Горкомовские столпились своим кружком, юристы — своим, военные — своим. Когда он подошел к урне, чтобы выбросить пустую папиросную пачку, несколько человек, не глядя на него, посторонились, чтобы дать ему дорогу, и так же молча вернулись на прежнее место, когда он отошел. Давид усмехнулся, углом рта.

На лестнице показался запыхавшийся, мокрый от пота Омельянчук в белом кителе. Гоцман сбежал к нему навстречу, взял за руку:

— Как Лида?

— Нормально… — Лицо Омельянчука жалобно передернулось. — Уже лучше.

— Кто именно, знаешь?

— Не-ет… — помотал головой полковник. — Тут же ж не угадаешь… Може, чьи родственники решили пометить… Ну — ладно, бог с ним. Шо у тебя?

— Доложился. Сказал, шо главных нужно отпускать. Омельянчук с тяжелым вздохом снял фуражку, вытер ладонью вспотевший лоб.

— Так и сказал?!

— Так и сказал… Андрей Остапыч… — Гоцман внимательно посмотрел начальнику в глаза. — За Мишкой присмотри, если шо.

Омельянчук не стал махать на Гоцмана руками и кричать что-нибудь в духе «С чего ты взял» или «Типун тебе на язык». Оба прекрасно знали, каким опасным делом занимаются. И привыкли говорить об этом прямо, без экивоков и недомолвок.

— Само собой.

— Ну вот и добре…

Наверху распахнулась дверь в кабинет Жукова. На пороге показался полковник Чусов.

— Товарищи офицеры, прошу заходить…

Поймав взгляд Гоцмана, Чусов еле заметно подмигнул. Участники заседания медленно потянулись в кабинет.