"Падает мрак" - читать интересную книгу автора (Мерфи Маргарет)

Глава двенадцатая

Клара дрожала так сильно, что даже цепь звенела. Всколыхнувшаяся в ней ярость сменилась теперь свинцовым отчаянием. Обращаться к этому человеку бессмысленно: он и в покое не оставит, и говорить с ней не станет.

Она вспомнила недавний разговор со старой университетской подругой, Микаэлой О'Коннор. После получения диплома та несколько лет проработала в Лидсе, отдавая предпочтение делам, связанным с семейным правом. Теперь она возглавляла адвокатскую фирму в Честере, специализируясь на проблемах женщин. Когда она только начинала практиковать, то благодаря своему хрупкому телосложению и мелким чертам лица заслужила довольно банальное прозвище — Лилипут. Но надолго оно не прилипло: довольно скоро распространились слухи о том, что малышка О'Коннор на перекрестных допросах безжалостна как акула. И хотя она всегда была безупречно вежлива, разнося в пух и прах аргументы противников, однако большинство из них после схватки с Микаэлой выходили из зала суда с чувством, будто побывали в пасти морского чудовища. Друзей у Микаэлы было немного, окружающие относились к ней со сдержанным уважением. Она была несколько удивлена, услышав свое новое прозвище: за глаза ее называли «сука судейская», но никогда в глаза — никогда.

Последний раз Клара виделась с Микаэлой в начале июля: они уговорились вместе пообедать. Микаэла пришла на встречу из суда, где защищала женщину, обвиняемую в покушении на жизнь ее жестокого партнера. Краснея от стыда, Клара вспоминала, как пустилась в спор с Микаэлой, заявив: если бы женщины более эффективно общались — говорили, вместо того чтобы впадать в состояние покорности или агрессии, — они не становились бы жертвами.

— А что, если их мужчины не хотят говорить? — решительно ответствовала Микаэла. — Что, если они хотят бить кулаками, пинать ногами и насиловать? И вести себя таким образом им намного более по душе, чем разговоры разговаривать?

Клара почувствовала, что Микаэла начинает заводиться, и попыталась немного охладить ее пыл.

— Я знаю, это непростая задача — пробиться к уму и сердцу мужчины подобного склада…

— Да откуда тебе-то знать?!

Клара вспыхнула от гнева: Микаэла, очевидно, считает, что у нее, Клары, недостаточно опыта для участия в споре. А ведь она ведет дела и в области семейного, и гражданского, и уголовного законодательства!

— Мне не раз доводилось иметь дело с жестокими мужчинами, порой даже с насильниками, — натянуто сказала она. — Почти все они вели себя пристойно и… разумно.

— Еще бы они вели себя по-другому — со своим-то адвокатом!

— Некоторые, бывает, сердятся, — призналась Клара, поймав себя на том, что невольно начинает обороняться. Микаэлин альтруистический взгляд на мир иногда внушал ей чувство, будто она в своей практике руководствуется неправильными соображениями. — А других я откровенно боюсь. Но мне всегда удается склонить их на свою сторону.

Микаэла засмеялась:

— О, мои поздравления! Тебе удается их убедить, что колотить своего адвоката — не лучший способ обеспечить защиту в суде. И не забывай, у тебя под рукой всегда есть секретарь в качестве свидетеля — на случай, если «жестокие мужчины» забудут о хороших манерах. А у этих женщин нет свидетелей или компаньонок. Иногда я думаю, что на их стороне нет даже закона.

— Я не говорю, что для них все так просто…

— Да уж, черт бы меня побрал, это точно — не все так просто! Не просто убедить человека, который только и мечтает, как бы ударить тебя ногой под ребра! Пытаешься подобрать правильные слова, а ему-то заранее известно, что ничего путного ты сказать не можешь. Он — мастер запомнить невинное замечание и перевернуть его смысл с ног на голову. И вообще, он так чертовски искусен в играх разума, что может заставить жертву почувствовать, будто это она виновата.

Тогда они расстались на ножах, и с лета она не встречалась с Микаэлой. А теперь со смесью острого страха и сожаления Клара задавалась вопросом: будет ли у нее когда-либо возможность извиниться?

Теперь-то она поняла, что пыталась сказать Микаэла: Клара полагалась на правила, она жила ими: главенство закона, социальные отношения. А здесь не существовало никаких правил, по крайней мере, ни одного понятного ей. Здесь он решал, что позволено, что неприемлемо. Осознав безвыходность ситуации, в которую попала, Клара похолодела от страха и тут же сказала себе: нет, я не сдамся, я должна попытаться достучаться до него. Нельзя просто ждать, пока он решит, что с нею делать.

— Вы… вы там? — позвала Клара.

Никакого ответа. Темнота, казалось, усилилась, угрожая задушить ее. Она говорила громко, отгоняя темноту, разбивая страх тишины словами.

— Вы ничего не добьетесь, играя со мной в молчанку, — заявила она.

— Ты в самом деле так думаешь?

Этого он и хочет, Клара, этого добивается — испугать тебя, заставить умолять его о пощаде.

— Молчание не имеет смысла, — продолжала она, не обращая внимания на его насмешливый тон и пытаясь словами заглушить звучащий в ее голове голос паники. — Если вам что-то нужно, вы обязаны сказать мне, что именно.

— Я ничего не обязан говорить вам, адвокат Паскаль.

— Нет, — заторопилась Клара. — Не обязаны. — Она понимала, что неправильно выбрала слово. А ведь ей необходимо втянуть его в разговор и таким образом удержать — по крайней мере попытаться. — Но если вы хотите, чтобы я содействовала…

— Неужели ты действительно веришь, что мне нужна твоя поддержка?

Клара почувствовала острый укол тревоги.

— В настоящий момент, милочка, у меня, пожалуй, есть все, чего я хочу.

Что он имеет в виду? Что хотел засадить ее в эту яму? Хотел причинить ей страдания? Существует лишь один способ все прояснить. Спросить в лоб. Она собралась с духом и повернулась лицом к невидимому собеседнику:

— То есть все, чего ты хочешь, — это приковать меня цепью в подвале, так?

Он негромко засмеялся:

— О нет, гораздо больше.

Клара вынудила себя продолжать, обострить конфронтацию:

— Мне холодно, страшно, я проголодалась. Это то, что ты хочешь?

Лестница заскрипела, похититель переступил с ноги на ногу.

— Пока и этого достаточно, — ответил он.

Хьюго отнес Пиппу в постель далеко за полночь. До четырех утра он сидел на стуле перед телефоном, пока его не одолела тяжелая дремота. Ему приснилось, будто Пиппа карабкается по лесам на какую-то башню, беззаботно наступая на узкие планки, как вдруг позади нее вырисовывается темный и уродливый силуэт. Во сне Хьюго пытался предупредить дочку, но его удерживал ухмыляющийся манекен, связавший его руки липкой лентой.

Он вскрикнул и проснулся. Из расположенной этажом выше спальни Пиппы Хьюго услышал высокий пронзительный звук, жуткий и как будто издаваемый не человеческим существом, — что-то вроде серии коротких испуганных выкриков, постепенно перерастающих в вой.

— Пиппа? — сонно пробормотал Хьюго. — Пиппа! — Через мгновение он уже вскочил со стула и выбежал в коридор. — Пиппа! — кричал он, взбегая по лестнице и спотыкаясь чуть ли не на каждой ступеньке. — Все в порядке! Папа с тобой.

На лестнице в пижаме появилась Триш. У нее был испуганный и растерянный вид. Он взял ее за локти и отодвинул со своего пути, смутно ощутив через шелк теплоту ее кожи.

Пиппа сидела на кровати. Глаза широко распахнуты. Изо рта ее рвался тот ужасный пронзительный звук, перерастая в крик. Хьюго присел на кровати рядом с девочкой:

— Пиппа, милая, все хорошо. Просто тебе приснился сон.

Она начала лепетать:

— Человек… человек… ужасная маска… — Лепет перешел в крик. — Мамуля! Он забрал мамулю. Человек-паук забрал мамулю! Он спрятался в саду! Он поднимается вверх по стене!

Хьюго почувствовал, что у него от ужаса волосы встали дыбом. Он начал трясти Пиппу. Она задохнулась и, казалось, пришла в себя. Уставилась на отца бессмысленным взглядом, а потом разразилась рыданиями. Хьюго прижал ее к себе. Кожа девочки горела, она вся тряслась — страдания ребенка оказались непосильны для Хьюго, он с трудом сумел удержаться от стона. Попытался утихомирить дочку, поглаживая ее по волосам, потирая спину, но она продолжала трястись и всхлипывать. Наконец к дверям спальни подошла Триш. Хьюго беспомощно пожал плечами, и, расценив это как приглашение, она вошла и слегка коснулась его плеча:

— Позвольте мне.

Хьюго отвел руки дочери от своей шеи. Мгновение она цеплялась за него, затем ухватилась за Триш:

— Я п-пыталась остановить его, Триш! Честно, пыталась!

— Я знаю, милая, — успокаивала Триш, — знаю. Ты вела себя очень храбро.

— Он… он т-толкнул меня. Я упала и ударилась! — выкрикивала Пиппа.

Триш шикала и утешала ее, напевая вполголоса. Хьюго нерешительно топтался возле двери.

— Ложитесь спать. Попытайтесь немного отдохнуть, — сказала Триш через голову Пиппы. — Я приду позже.