"Монета желания" - читать интересную книгу автора (Чекалов Денис)

Глава 4 Безвременье

Пустыня была огромной — казалось, ничего в мире не осталось, кроме песка, обжигающего солнца и ветра. Сгорбленный человек брел вперед, прикрывая лицо от горячих порывов суховея. Казалось, он шагает в никуда, и оставляет за своей спиною рокочущее ничто.

Одежда выдавала в нем странствующего прорицателя. Длинный халат, украшенный сложным орнаментом, свисал до самой земли. Шесть ожерелий постукивали на шее странника — одно из нефрита, другое из кости, третье из дерева. Из чего неизвестный мастер выточил оставшиеся, определить было сложно.

Большой сверкающий амулет, в форме жука-скарабея, выделялся на фоне прочих магических украшений. Лап у этого создания было не шесть, как принято, а восемь, на спине же его красовался черный иероглиф.

Странник поднял голову, скрытую за широким капюшоном, и приложил руку к лицу. Там, вдалеке, виднелись фигуры верблюдов. Четыре вьючных животных неспешно следовали через барханы. Несколько человек, сопровождавшие их, вели себя с такой уверенностью, словно не находились в сердце бескрайней пустыни, казалось бы, без малейшего ориентира вокруг, — а ехали по оживленной, ровной и прямой дороге.

Присмотревшись, гадатель узнал в путешественниках купцов, что нередко проходили в этих краях. Встреча с людьми не обрадовала и не испугала странника. Он продолжал свой путь, — словно для него не существовало в мире никого и ничего, кроме дороги, видимой лишь ему одному. Не ускоряя шага, он двигался вперед, пока не поравнялся с процессией.

— Мир вам, добрые люди, — произнес он, обращаясь к купцам.

Не сказав более ни слова и не дожидаясь ответа, продолжал свой путь. Те, кого он только что повстречал, навсегда исчезли из его жизни, и он, поди, уже не помнил о них. Однако купцы совсем по-другому отнеслись к неожиданной встрече.

— Эй ты, оборванец, — воскликнул главный из них, толстый великан с черными усами. — Что ты забыл в этой пустыне, проклятой шайтанами? Даже трусливые шакалы, пожиратели падали, не забредают так далеко. Какой же ветер занес сюда тебя, мошенник?

Гадатель склонил голову. Его движения были полны смирения, но сразу становилось ясно — он кланяется не из почтения перед крикливым купцом. Это было почтение перед некой неведомой, далекой силой, которая свела путников вместе.

И, коли их встреча произошла по воле Всемогущего, — странствующий прорицатель должен был принять происходящее. И грубость купца, и его лишенные оснований подозрения — оскорбительные для каждого правоверного. Все это следовало вытерпеть, как и любое другое испытание, посланное свыше.

— Я всего лишь смиренный гадатель, — произнес человек. — Я ничто, пыль на ваших ногах, благородный господин. Дозвольте же мне продолжать мой путь. Ничем боле я не побеспокою вашу милость.

В глазах его, однако, сверкнула искринка. «Если только мошенники забредают так далеко в пустыню, — словно говорил он, — значит и ты, и спутники твои — такие же проходимцы». Однако ни одного дерзкого слова не сорвалось с уст странствующего гадателя.

Купец взглянул на него с подозрением, не в силах понять, уж не подшучивает ли над ним оборванец. Но голова странника оставалась глубоко склоненной, и торговец, не заметив смешинки в глазах собеседника, немного успокоился.

— Наверно, ты из тех, кто шастает вдоль караванных путей, да подсказывает разбойникам, где и когда можно поживиться за счет честного человека, — продолжал купец, но было видно, что сам он уже в это не верит. — А может, ты попросту бездельник, шарлатан, обвешавшийся дешевыми побрякушками. Затуманиваешь головы крестьянам, прохожим, в надежде вымолить пару динаров или туман. Отвечай, я прав?

— Иногда добрые люди и правда дают мне кроху, от щедрот своих, — отвечал прорицатель. — Порой приглашают разделить с ними скромную трапезу. Но сам я никогда не прошу подаяния, и слово обмана ни разу не слетало с моих уст.

— Со мною ты тоже кое-что разделишь! — воскликнул купец. — Али, Карам — схватите этого бездельника, да отстегайте как следует нагайкой. Пусть знает, как обманывать простаков, жалкий мошенник.

— Стоит ли терять на него время, ага? — воскликнул один из его подручных. — Солнце высоко, а до оазиса путь еще неблизкий.

— Ничего! — ответил купец. — Воздать по заслугам бродяге и плуту — доброе дело. Да к тому же веселое. Давайте, сорвите с него эти покрывала — послушаем, как он будет кричать под плеткой.

Гадатель отступил назад, предупреждающе подняв руку. Купец усмехнулся — он прекрасно знал, что жалкие мольбы о помощи не остановят его помощников. И вдруг, как по волшебству, громилы действительно замерли.

На мгновение дикая мысль мелькнула в уме торговца. А что, если странный человек — и правда волшебник, скрывающийся под личиной нищего? Но практичный купец быстро отбросил сомнения. Проследив за взглядом своих подручных, он увидел всадника на вороном коне, быстро приближавшегося к ним.

Незнакомец-мавр был одет во все черное; его лицо прикрывал такого же цвета платок. За плечами всадника сверкала кривая сабля. «Уж не разбойник ли это?» — подумалось торговцу. Он начинал жалеть, что потерял столько времени на разговоры с бродячим гадателем. Как знать — вдруг на него сейчас накинется шайка грабителей и отберет все товары.

Увидев, что черный всадник один, купец немного успокоился. И все же нежданное появление странного воина не добавило торговцу радости. Коротким жестом он приказал своим охранникам приблизиться, а сам вынул из ножен кривую саблю.

Незнакомец остановил коня. Великолепный арабский скакун встал на дыбы, и незадачливый купец испуганно отшатнулся, едва не упав с верблюда — хотя и был достаточно далеко.

— Ах ты, мерзкий гаденыш, — загрохотал воин. — Отродье инкуба, плевок шайтана. Думал, тебе удастся скрыться от гнева Фархад-паши? Пусть даже ты станешь песчинкой, точно такой же, как и тысячи тысяч вокруг — я все равно отыщу тебя, и ты познаешь силу моего гнева.

Странствующий гадатель едва заметно покачал головой, выражая неодобрение. Сердце провалилось в пятки торговца. Он никак не мог припомнить, встречал ли раньше этого грозного воина, и как смог навлечь на свою голову такую беду.

— О, милосердный паша, — запричитал купец.

Он не был уверен, что видит перед собой самого владыку Фархада, о котором слышал впервые. Но счел, что даже если перед ним просто посланник, будет нелишним польстить его самолюбию.

— Чем я обидел вас? Может ли недостойный торговец хоть как-то замолить свои прегрешения?

— Молчи, червяк, — прогромыхал воин. — Как посмел ты открывать рот, если к тебе не обращались? Да как ты вообще набрался смелости думать, будто великий Фархад-паша знает о твоем жалком существовании? Проваливай, пока цел, и хвали Аллаха, милостивого и милосердного, что спас тебя.

Торговец громко икнул, приложил руку к шее, словно проверял, не появился ли там глубокий кровоточащий надрез, и тронул поводья верблюда. Он понял, что гнев всадника направлен на странствующего гадателя. В то же мгновение провидец, угадав его мысли, обеими руками схватился за седло — моля помощи у того, кто совсем недавно грозился высечь его нагайками.

— О, благородный купец! — вскричал путешественник. — Не позволь свершиться несправедливости. Я — бедный Абу Мухаммед ибн Малик, скромный астролог из великого города Танжера. Долгие годы я был астрологом у местного правителя. Смотрел звезды, составлял гороскопы и благодарил Аллаха за милости, которыми Он наделил меня. Но жадность затмила мои глаза, милостивый купец. Мне показалось мало тех денег, что я получал. Злой шайтан, враг рода человеческого, надоумил меня заняться алхимией — хотя не было у меня к этому ни призвания, ни даже особых знаний. Этот господин, что так грозно смотрит на меня, заказал особую мазь, из жира василиска, перетертую с высушенным цветом муската. Аристотель учит, что сей состав делает воина непобедимым в бою.

— Аристотель! — прогремел витязь. — А читал ли ты в своих книжках, ученый червь, что от этого снадобья храбрые воины покрываются паршой? Ноги у них слабеют, а руки скрючиваются, как ветви саксаула? Да, такая армия и вправду непобедима — ведь, клянусь Аллахом, никто даже не станет с нею сражаться.

— О, благородный купец! — продолжал свои причитания гадатель. — Кто же мог знать, что так все получится. Да, вместо жира василиска я взял свиное сало. Но ведь оно было самым лучшим, даже почти не прогоркло — так, самую малость, почти можно и не считать. А мускат? Разве не заменил я его на лучшие шкорки от семечек подсолнечника? Сам Аристотель пришел бы в восторг от моей находчивости. И неужели не уступил я Фархад-паше свое снадобье, скинув целых пять золотых динаров? Так может ли он теперь упрекать меня, что у волшебной мази оказались некоторые… побочные эффекты.

— Да от прогнившей тряпки будет больше толку, чем от твоего снадобья! — воскликнул всадник. — Я снес бы тебе башку прямо сейчас, но для такого проходимца, как ты, это слишком легкое наказание. Я привяжу тебя к сухому кусту, в сердце пустыни — и пока влага будет по капле покидать твое тело, ты сможешь как следует подумать, что напутал в своем Рецепте.

— Не позвольте этому случиться! — возопил гадатель.

Однако купец вовсе не собирался вступать в бой с грозным Фархад-пашой — или тем, кто говорил сейчас от его имени. Торговец грубо оттолкнул алхимика, и собрался уезжать.

— Если ты попытаешься сбежать от меня, несчастный, — продолжал воин, — я привяжу тебя за ногу к своему коню, и отвезу в лагерь волоком. Если не хочешь такой судьбы — покорись и подойди. Я привяжу тебя к седлу веревкой. Глядя в глаза смерти, ты, по крайней мере, сможешь утешать себя тем, что не потерял человеческое достоинство.

В голове у купца промелькнула мысль, что, должно быть, гораздо лучше потерять честь, но сохранить жизнь при этом. Руководствуясь этой нехитрой мудростью, он направил своего верблюда вперед. Но астролог снова схватил его за седло, и решительно дернул.

— Неужели вы оставите меня умирать, добрый купец? — спросил он, и в голосе его вместо страха и мольбы прозвучало возмущение.

Более того — он выпрямился, став много выше ростом, а слова его и движения разом утратили всякую смиренность.

— Неужели вы думаете, что Аллах помилует вас после такого злодеяния?

— Прочь, прочь, жалкий оборванец, — прикрикнул купец. — Некогда мне тут с тобой разговаривать. Скажи спасибо, что избежал моей нагайки.

— Быть посему, — негромко ответил странник.

Теперь в его голосе вовсе не было никакого выражения. Словно мертвое небытие вещало его устами. Неприятный холодок пробежал по спине торговца.

— О чем ты болтаешь, глупец? — спросил воин.

Провидец медленно поднял руки. Тихие слова сорвались с его губ. В то же мгновение верблюды захрипели, и черная пена показалась на их губах. Вскрикнув от неожиданности, мавр камнем упал со своего коня. Тяжелыми мешками посыпались вслед за ним и торговец, и его стражники.

Голос прорицателя становился все громче. Темный дым начал валить из рукавов его одеяния. Лицо странника стало совершенно белым, и лишь красные, лишенные зрачков глаза взирали на людей.

— Пощади, великий волшебник! — запричитал купец. — Прости, что усомнился в твоей силе.

— Что за бредни! — голос воина звучал так же грозно, хотя внезапное падение с лошади и поубавило ему спеси. — Все это жалкие уловки. Дешевые фокусы, которые показывают на деревенских ярмарках.

Он поднялся, отряхивая песок, и кривая сабля сверкнула в его руке.

— Ты надеешься, что я испугаюсь, ничтожный шарлатан? Или рассчитываешь, что я отрублю тебе голову, и ты умрешь быстро? Если так — оставь пустые надежды. Твоя судьба уже предрешена, и никакие хитрости на сей раз тебе не помогут.

— Уймись, человек, — отвечал астролог.

Голос его оставался тихим, но звучал более веско, чем крик черного воина.

— Я был испытанием, которое послала тебе судьба. Ты получил все, о чем может мечтать человек. Богатство. Власть. Детей. Но тебе всего оказалось мало. Ты возжелал большего. Со своей армией захотел отправиться в дальние страны, чтобы убивать и грабить невинных. Вспомни, как спрашивал я тебя — уверен ли в своем решении? Не убоишься ли гнева небесного за свою гордыню?

— Тебе ли говорить об этом? — ответил витязь. — Стращай женщин и детей на улицах, меня же не испугаешь.

— Будьте благоразумны! — запричитал купец. — Не стоит еще больше сердить волшебника. Я слышал о таких, как он. Мудрые люди, от Марракеша до Каира, рассказывают…

— Бабские сказки.

Черный воин уже стоял рядом с прорицателем.

— Я не верю в пустые россказни, которыми пробавляется чернь на городских окраинах. Хорошо же, мошенник. Отсеку тебе не голову, а правую руку. Сразу бросишь свое детское представление. Наверное, от этого ты умрешь быстрее, а жаль. Но зато мучения твои будут больше — и это меня утешит.

Сверкающий клинок поднялся над его головой, словно звезда взошла на небосклон. Зажмурил глаза перепуганный купец. Громкий крик, полный боли и ужаса, вырвался из груди воина. Он отступил назад, не опуская меча. Еще шаг, еще один — глаза мавра расширились, язык вывалился изо рта.

Темные пятна крови начали падать на горячий песок, потом полились струей. Сдавленное проклятие задрожало в воздухе, но это было все, что успел сделать умирающий. Он рухнул на спину, роняя свое оружие, и только кровь с бульканьем продолжала литься из его тела. Потом перестала.

Странствующий гадатель смотрел на своего поверженного противника, и купцу показалось, что видит он скорбь в глазах прорицателя. Странник не торжествовал победу — напротив, он горевал, ведь еще одна душа свернула с праведного пути и обречена на адские муки.

— Я предупреждал его, — глухо произнес астролог. — Пытался ему помочь. Но путь наш определяет небесная воля. Увы, я ничего не мог сделать. Что же до тебя…

Он оборотился к купцу. Но прежде, чем успел продолжить, торговец вскричал:

— Я понял! Милость небес снизошла на меня. Встреча наша была предопределена судьбой, как и мое прозрение. Грешен, грешен я был! Разорял крестьян. Последнее у бедняков отнимал. Думал только о том, как бы потуже набить мой кошелек. Горе мне! Дорога, которой шел я, вела меня прямо к пропасти. Но, о чудо, сегодня я увидел истину! Глубоко раскаиваюсь в том, что сотворил. Все деньги, все богатство свое раздам на улице нищим.

Говоря это, торговец осторожно поднимался, пока не встал на ноги. Но даже после этого оставался согнутым в глубоком поклоне.

— Вещи мои, все богатства, оставляю здесь, на милость Провидения. Сам же, скорбя об ошибках своих, пойду пешком до оазиса, где буду молиться ночами и днями, стремясь загладить свою вину.

Спутники его последовали за ним, бросая испуганные взгляды на мертвое тело.

— Всем, кого встречу, буду рассказывать о тебе, — восклицал купец. — Пусть тоже задумаются о грехах своих.

Астролог стоял, не двигаясь, и смотрел им вслед.

— Можешь вставать, Молот.

Странствующий прорицатель стоял над мавром, и осторожно подталкивал его сапогом.

— Уверен, что они ушли? — прошептал тот, не открывая глаз. — О, Джабраил, как же мне не хочется подниматься.

Сев на песке, он принялся потирать бока.

— Знаешь, как тяжело падать все время с лошади? Слушай, Альберт. Давай в следующий раз я буду проповедником.

Такое предложение изрядно рассмешило его товарища. Однако мнимый гадатель постарался скрыть свое веселье.

— Боюсь, у меня не выйдет изображать Фархад-пашу, — заметил он, осторожно вытряхивая из рукавов остатки дымного порошка. Затем мошенник вынул платок и принялся вытирать лицо, которое постепенно принимало обычный цвет, как и его глаза. — И что это ты говорил о песчинках, которых тысячи вокруг? Из нас двоих поэт не ты, а я, пусть и непризнанный. Опять читал Омара Хайяма? По-твоему злобный разбойник, который прискакал снести кому-нибудь голову, станет так выражаться?

— Главное, что они поверили, — отвечал Молот.

Распахнув свое черное одеяние, он вынул оттуда почти пустой бурдюк с краской, изображавшей кровь.

— Спорю, купец забудет свои клятвы прежде, чем доберется до оазиса, — заметил Альберт.

Сняв одеяние странствующего гадателя и бусы, он оказался в обычном наряде путешественника, вроде тех, что носили купец и его товарищи. Такое же преображение произошло и с мавром. Теперь даже их недавние знакомцы ни за что не признали бы в двух путниках грозного Фархада и волшебника из Танжера.

Верблюды, нагруженные ценными товарами, все еще покоились на песке, подогнув под себя ноги и тупо мотая головами. Дурманящий порошок, который Альберт незаметно рассеял в воздухе, все еще действовал на животных. На людей он не оказывал влияния, был бесцветен и лишен запаха — потому-то купец и его стражники ничего не заметили.

Мнимый прорицатель подошел к верблюдам и, вынув из-за пояса склянку, капнул немного на нос каждого. Постепенно взгляд их прояснился, и они начали подниматься, готовые продолжать путь.

— Теперь самое главное — не встретиться с купцом прежде, чем мы продадим животных, — деловито заметил Молот.

Он свистнул, и арабский скакун, бродивший поблизости, сразу же прискакал к хозяину.

— Да, неудобно получилось в прошлый раз, — согласился Альберт. — Думаешь, тот египтянин поверил нашим объяснениям?

— Не знаю, — ответил мавр. — Если да, значит, он бежал за нами с кинжалом и кричал проклятия только потому, что хотел нагулять аппетит перед обедом. Все-таки хорошо, что я успел увести его коня — не хотелось бы знакомиться с ножом, которым он размахивал.

Он осмотрел свой меч, — вернее, клинок Фархада-паши, — и скорчил гримасу.

— Какой смысл брать в руки оружие, если можно обойтись острым умом? — спросил он.

— Не знаю, дружище, — отвечал Альберт. — Наверное, острая сабля нужна тому, кому небеса не даровали разума.

Хорс ощутил чье-то присутствие. Открыв глаза, сразу не понял, где он очутился, и что произошло. Сохранилось лишь последнее воспоминание. Леший поворачивает ключ, чтобы затворить тяжелые двери за ним и Оксаной. Навсегда. С того момента больше не было ничего. Хорс не чувствовал ни боли, ни усталости, ни сожаления. Абсолютно ничего. Он не знал, сколько прошло времени. Час, день, вечность.

— Проходите вперед, не задерживайте себя и меня.

Хорс оглянулся и увидел странного вида господина, в несколько потрепанном костюме, сшитом из дорогой материи хорошим мастером. Однако, видать, с тех пор много воды утекло. На обшлагах рукавов не хватало двух пуговиц. Когда-то белый шелковый шарф загрязнился и в нескольких местах был изрядно засален.

Черные редкие волосы, зачесанные набок, прикрывали солидную проплешину. Трудно было понять, то ли незнакомец намазался чем-то жирным и блестящим для пущей сохранности прически, то ли просто давно не мыл волосы. Широкий светло-серый плащ, тоже не новый, скрадывал излишнюю полноту.

Короткие рукава портили общее впечатление. На маленьких, как у женщины, ступнях красовались немного потрескавшиеся лаковые белые с черным туфли. Длинные штанины спускались до самых подошв. Почему-то Хорс решил, что обувь надета на босую ногу. Это показалось ему смешным.

Мужчина, немного прихрамывая, быстро пошел вперед, жестом приглашая следовать за собой. Длинный темноватый коридор казался нескончаемым. Наконец, путники завернули за угол, и оказались перед высокой, сделанной из блестящего металла, дверью.

Незнакомец порылся в карманах и достал оттуда связку ключей. Их было много — разные по цвету и размеру, они угрожающе зазвенели. Казалось, каждый из них был живым существом, посаженным на цепь и очень недовольным, что его осмелились потревожить.

Дверь с веселым скрипом распахнулась. Господин стремительно ворвался в комнату, будто боялся, что створки захлопнутся и прищемят его рыхлое мягкое тельце. Круглое помещение не имело окон, свет шел с потолка. Посредине стоял большой дубовый стол с двумя тумбами. Господин плюхнулся в кресло и вытащил из ящика папку с бумагами.

— Итак, ты и есть тот печально известный Хорс? Имя какое-то странное. Ну, да ладно.

Он стал листать бумаги, деланно вскидывая брови, изображая крайнее удивление.

— Какие у вас есть просьбы и пожелания?

Человека за столом так и распирало от желания поболтать. Он вопросительно уставился на собеседника, ожидая вопроса.

— Никаких, — кратко ответил тот.

— Любишь играть по своим правилам? Ты хоть знаешь, кто я и где ты?

— Нет, — усмехнулся Хорс. — Но, судя по всему, не пройдет и года, как ты мне все и выложишь. Я никуда не тороплюсь, а ты?

Господин выглядел очень недовольным и принялся вновь листать документы из папки.

— Ты в общем-то ни жив, ни мертв.

— Пусть так, зачем мне возражать?

— Тебе безразлично, что произойдет в твоей судьбе и все такое? — протянул господин с лысиной. — Ах, да, я забыл о самом главном.

Он принялся с важным видом разводить руками, будто сокрушался, услышав недостойное известие. Странная пелена, которая не давала Хорсу сосредоточиться и понять что-то очень важное, рассеялась, и он вспомнил все.

— Ни живой, ни мертвый? А какой же?

— Да вот такой, какой раньше был — ни воспоминаний, ни чувств, ни радости, ни печали. Таковы законы для всех, кто попал в Безвременье. Но есть в тебе нечто этакое. Нужно вот определить тебя куда-то. Или здесь оставить. Я буду спрашивать, а ты отвечай. Готов?

— Что за вопросы? Говори, послушаю.

— Видишь ли, Хорс, когда человек умирает, он должен что-то оставить на земле. Друга, семью, любимого, врага, на худой конец. Вот с тобой я никак не разберусь, держит тебя кто в жизни или оставил после себя полное забвение. В том своем времени, тебя давно забыли. А в этом, — господин гаденько хихикнул, — уже похоронили. Ты никому не нужен.

Разговор показался Хорсу уж слишком глупым. Однако, что-то заставило лысого толстяка недовольно скривиться. Он уставился на появившееся перед ними большое изображение, и увидел там печальную физиономию лешего, который сидел, тупо уставившись на пустое место, где раньше была скала.

«Эх, был один хороший человек, да и тот сгинул», — прошептал лесовик. Он провел корявой лапой по щекам, смахнув слезинку. Господин задумался, а потом радостно закричал:

— Этот не считается, он не божья тварь. У него души нет.

Вспомнились Петр, Потап, Спиридка, но они, видать, совсем о нем забыли, посчитали, что нет его уже среди живых. И так обидно стало Хорсу, так горько, будто совсем зря он свою жизнь прожил, что ни одна живая душа, кроме лешего, о нем не помнит и не думает. Но в это время будто чья-то тонкая рука прикоснулась к лицу. Хорс обернулся на голос, слова были неразборчивы, вспомнил прекрасные переменчивые зеленые глаза, тонкий овал нежного лица, красивые губы. Аграфена махнула рукой, улыбнулась и исчезла.

— Как говорится, хотите неприятностей, — ищите женщину, — пробормотал толстяк. — Хотя с другой стороны, одну грешницу из геенны огненной гнилая луковица могла бы и спасти. Да, век живи, век учись. А здесь такая красавица. Однако, делать нечего.

Господин вскочил из-за стола, и бодро пошел вперед.

— Пошли, пошли, чего сидишь? — крикнул он.

Путь оказался неблизким. Позже, вспоминая дорогу, Хорс никак не мог представить, где же это он побывал. Не было ни земли, ни неба, ни стен, ни деревьев. Вокруг прозрачный белый туман. Везде и всюду. Но вот толстяк остановился и принялся озабоченно озираться по сторонам.

— Вроде бы здесь, — бормотал он. — Да, точно, именно здесь.

Незнакомец протянул руки и принялся что-то вытаскивать, будто бы это был ящик из комода. Но видно он приложил слишком большие усилия, ибо огромный ящик, наполненный чем-то мягким, с громким чмоканьем вылетел из тумана, перевернулся и на господина с лысиной посыпались разноцветные клубки с серебряными нитями.

— Какие глаза у нее говоришь, ах да, зеленые. Да вот и твой путь жизненный.

He очень грациозно толстяк наклонился и поднял моток ниток, пульсирующий изумрудным свечением. Господин сделал несколько приседаний, а потом размахнулся и бросил клубок вверх. Тонкая нить, мерцая, поднялась ввысь.

— Долго жить будешь, — осклабился толстяк. — Оно и неудивительно, коли на земле у тебя такая заступница есть.

Стамбул — новая цель путешествия двух мошенников, — был уже недалеко, когда что-то привлекло внимание Альберта.

— Тише, — произнес он, подняв руку. — Ты слышишь?

— Пустое, — отмахнулся Молот. — Это всего лишь ветер.

— Обычно я говорю это людям, когда ты шаришь в их шатрах, — пробормотал Альберт. — А это значит, что нет дыма без огня. Поехали, взглянем.

— Ты с ума сошел, — воскликнул мавр. — У нас тут добра на тысячу золотых. И ты хочешь, чтобы мы вместе с лошадьми и всеми ценностями отправились неизвестно куда, только потому, что тебе показалось?

— Я уверен, что не ошибся, — возразил мнимый прорицатель.

— Вот именно! Если там никого нет — не страшно. Только крюк лишний сделаем. А вдруг и правда кто-то есть? Альберт, мы с тобой не воины. Мы честные, благородные мошенники и воры. Что станем делать, если на нас нападут настоящие разбойники?

— Вряд ли. Здесь никто не ездит — вот почему мы поехали этим путем. Думаю, нам ничто не угрожает.

Мавр не был склонен согласиться со своим другом, но тот уже развернул коня и поспешил вперед. Молот недовольно покачал головой, обернулся на небольшой караван, следовавший за ними, и закрыл глаза.

— Тысяча золотых, — пробормотал он. — Даже больше, если встретим какого-нибудь лопуха. И все шакалу под хвост, из-за какого-то любопытства. Ну, Альберт…

Однако не в его привычках было бросать друга, поэтому он поехал следом, хотя и продолжал причитать про себя — мысленно уже простившись с товаром.

— Скорее, Молот! — услышал он взволнованный голос.

Подъехав ближе, мавр увидел своего спутника, стоящим на коленях. В первый момент подумал, будто Альберт склонился над грудой камней. Но тут же он увидел человека, наполовину засыпанного пылью и землей. Тот почти не двигался, и только время от времени слабые стоны вырывались из его груди.

Оба мошенника привыкли обманывать людей, и никогда не испытывали по этому поводу ни малейших угрызений совести. Однако они не были убийцами, и судьба несчастного, погибающего от жажды, сильно взволновала их.

Молот протянул бурдюк с водой, но Альберт отрицательно покачал головой.

— Он слишком долго пробыл без сознания, — пробормотал поэт, немного разбиравшийся в медицине. — Одна капля может его убить.

Вынув другую склянку — вроде той, что привела в чувство верблюдов, — мошенник уронил несколько прозрачных капель на губы незнакомца. Тот вздрогнул, его рот приоткрылся, и Альберт поспешно влил туда еще немного снадобья.

— Это сохранит в нем жизнь, — озабоченно произнес он. — Положим его на коня, Молот. Через полчаса волью в него еще лекарство, через час можно дать бедняге немного воды. Но что потом?

Мавр уже стоял рядом с ним. Вместе они осторожно подняли умирающего и положили в седло.

— Я всего лишь разбираюсь в отварах и мазях, но я не лекарь, — продолжал Альберт, снова пускаясь в путь. — Мы не можем остаться и выхаживать его. Нет ли поблизости монастыря, Молот? Монахи смогут позаботиться о несчастном гораздо лучше, чем мы.

Солнце клонилось к закату, когда Петр, поев, направился к купцу Клыкову, которого решил взять с собой к туркам. Знал его как человека, надежного, на кого можно положиться. Жил тот пока в прежних хоромах, далековато от заовражья, подле Москвы-реки, в Острожье, известном своими лугами, а также близостью от Новодевичьего монастыря.

Дом был большой, деревянный, из бревен, тесанных со всех четырех сторон, связанных в лапу. Стоял на обрубах, составляющих фундамент. Каждый венец перекладывался мохом, щели конопатились паклей, верх хором украшал терем. Двор был обнесен заплотом без ворот, с одной калиткой, которая стояла не затворенной. Поднявшись на крыльцо, Петр постучал и немедленно раздался лязг запоров, на пороге появился хозяин.

Увидев гостя, он не удивился, приветливо улыбнулся, и пригласил зайти, сокрушаясь, что давно не виделись, а это плохо для людей, столь близко знающих друг друга.

— Но что поделаешь, дела, дела, ты в мастерской, мне ездить приходится. Там купил, здесь продал, вот и копеечку наскребешь.

В комнате Петр разделся, хозяин аккуратно развесил одежду, чтоб просохла — пока шел, начал идти мокрый снег, большие хлопья которого налипли на полушубок и шапку. Петр сказал, что сам есть не будет, обедал, а хозяин пусть ест, если собирался, разговору это не помешает. Клыков отослал слугу и внимательно вгляделся в Петра:

— Что серьезное случилось? Лицо у тебя озабочено, да и вообще, вид усталый вроде.

— Да нет, все в порядке, были кое-какие неурядицы, но все прошло. Я сразу к делу перейду. Ты, верно, знаешь Федора Адашева, одного из особо приближенных к царю людей.

Тот руками развел:

— Как не знать, его вся Москва знает. Великий посольский человек, с какими только заданиями не посылает его государь наш Иван Васильевич.

Петр продолжал:

— Направлен он к Сулейману, договариваться о мире. Меня с сыном берет, да предложил людей поискать верных. Я о тебе сразу и подумал. Ехать скоро, дней через десять. Адашев же раньше придет, ему ответ уже должны дать. Тебе, если согласен, дела свои подобрать нужно, собраться. Да мало ли что еще, не на день едем. Сам понимаешь, особых прибылей ждать не приходится. Оплатят за работу, как положено, но главное — достойно царское задание выполнить, хоть он ни о тебе, ни обо мне и знать-то не будет, нас выбрал Адашев.

Как он рассказывал, в двадцать втором году в Москве побывал турецкий султан Скандер. Говорил от имени своего султана о необходимости мира и дружбы, в чем Русь была заинтересована как тогда, так и сейчас, когда со всех сторон враги окружают. Потому столь важна эта миссия.

Я понимаю, будто снег на голову свалился, не ожидал ты, потому подумай — як тебе завтра в то же время примерно заскочу. Помни, как решишь, так и будет, полная воля твоя. О тебе знаю только я, откажешься — между нами и останется.

Клыков слушал с видом несколько оторопевшим, поскольку действительно не мог ожидать такого предложения. Он думал про себя, что никогда не был другом Петра, да тот так и не догадался ни о чем во время поисков священной книги. Доверял же купцу кожевенник крепко, ибо отрекомендовал ему Клыка сам Максим Грек, человек ученый, благородный, в глазах Петра чуть не святой.

Но не помогла бы никакая рекомендация, если бы узнал ремесленник его лицо истинное, принадлежавшее одному из тех врагов, с кем шла битва не на жизнь, а на смерть на Ключевом поле.

Размышлял Клыков: «Бог помог, не иначе, или кто там есть наверху. А может, и вовсе никого, просто карты легли так, судьба пошутила».

Он вдруг понял, что ему, ведшему весьма бурную жизнь в будущем, из которого неизвестно как провалился в это чертово время, весьма надоело заниматься делами купецкими. Но и разбойничать слишком сильно тоже не станешь, тут живо голову топором снесут, не то, что там — и адвокаты, и права, в любом случае, хоть жив останешься.

Сидя на месте, сопреешь, да и помрешь от старости. Отсюда давно выбираться нужно, а поездка под защитой царя многое сулит.

Может, ближе к Востоку эта проклятая дыра во времени отыщется или откроется. Пусть турки сейчас, а все ж недавно Византия была, а там и ученые, и астрологи, и маги с чародеями, вдруг помогут.

— Нет, Петр, — промолвил Клык, как-то неожиданно напыжившись, чуть не раздувшись от важности своих слов. Блеснул на гостя острым взглядом глубоко сидящих глаз, — нечего мне думать. Раз получил от тебя такое предложение почетное, раз доверяешь мне, — оправдаю доверие, хоть бы голову пришлось сложить в чужом краю басурманском.

Петр умилился, получив подтверждение крепости дружбы и мужества старого приятеля.

— Ну что ж, коли так, заканчивай свои дела. Я Адашеву о твоем согласии сообщу, и к тебе приду сразу, как узнаю, когда, как ехать будем, что брать нужно, а что дадут в дорогу.

Они обменялись крепким рукопожатием, и Петр, провожаемый Клыковым, вышел со двора.

Возвращаясь в дом, купец размышлял о том, что если даже в Туретчине ничего не выйдет, в любом случае невредно будет заручиться поддержкой такого видного человека, как Адашев, да и другие в посольстве, небось, не из последних людей будут.