Глава X, в которой я веду себя скорее как преступник, чем как комиссар

Чертовски паршиво встретил меня комиссар Келекимос! Мог ли я думать, что он отнюдь не такая уж добрая душа!

Скрестив руки за спиной, надвинув фуражку до бровей, он расхаживал взад-вперед и говорил, а я размышлял, мрачный свидетель.

— Не думайте, что ваш статус иностранного коллеги защитит вас, — с пеной у рта говорил он, чудесным образом заимев вдруг обыкновение изъясняться на моем родном языке. — Не надейтесь, что я буду щелкать пальцами и говорить, чтобы вас отпустили после того, как вы изнасиловали внучку видного дипломата и убили ее шофера!

— Послушайте, Келекимос...

— Называйте меня «господин комиссар»! — проревел он.

— Послушайте, господин комиссар. Полис сама, как говорится, а холуя ее я пристрелил в качестве допустимой меры самозащиты!

Он ответил, краснея:

— Ну да, она так сама... что ее нашли связанную и засунутую в ванну! А рыбаки, внушающие доверие, видели, как вы стреляли в шофера!

— Я настаиваю на том, что сказал, господин комиссар! — напирал я, — Скажу больше: Полисы замешаны в историю с похищением Ники.

Он подпрыгнул.

— Как!

— Это правда. Два моряка с «Кавулома-Кавулоса» высадились в Афинах под ложным предлогом. Они провели двадцать четыре часа в госпитале и позвонили Полисам, чтобы те за ними приехали. Перевозкой занимались Александра Полис и шофер. Более того, вы должны были найти в багажнике «роллса» ружье с оптическим прицелом. Легко удостовериться, что оно было в ходу, использовалось этой ночью. Разве это такая вещь, которую обычно находишь в автомобиле?

Мои заявления не произвели особого впечатления на комиссара Келекимоса.

— Из-за того, что мадемуазель Полис знакома с двумя моряками с «Кавулома-Кавулоса», вы полагаете, что должны были ее насиловать и связывать по рукам и ногам? Оттого, что в багажнике машины оказалось ружье для охоты на серн, вы считаете, что должны застрелить шофера? Сожалею, но я ничего не могу сделать для вас, дело должно следовать своим чередом.

— А Ника тоже — следовать своим чередом?

Это его задело.

— Мы найдем ее! — заявил он.

— Тогда вам придется здорово попрыгать, а то, как только мир узнает обо всем, ваша репутация будет похожа на мусорную урну!

— Не беспокойтесь о моей репутации, подумайте лучше о своей! — парировал он. — Я по крайней мере не обвиняюсь в изнасиловании и убийстве!

Я находился в большом вонючем темном помещении, полном полицейских в форме и в штатском. Эти сволочи надели мне наручники и, не особенно церемонясь, с помощью второй пары наручников сцепили меня со здоровым детиной, небритым, воняющим чесноком, потными ногами и полицейским участком.

Все расплылось, перемешалось, и я вышел из положения, забывшись сном!

Знакомый, любимый, обожаемый голос глубокого, звучного тембра вывел меня из забытья.

Он говорил, этот голос, с горячностью и страстью.

— Что же, никто в этой лавочке ни бум-бум по-французски, ребята? Когда турист хочет что-то узнать у полицейского, ему что, сначала переводчика надо искать?

Если бы я услышал «Адажио» Альбинони, Пятую симфонию Бетховена или «Волшебную флейту» Моцарта, мой слух не был бы столь очарован. Берю здесь! Берю в Афинах! Берю в комиссариате! Прямо как в театре! Чистое чудо! Хотя как знать, может, и в самом деле чудо, нет? Может, мне снится? Надо проверить... Я ущипнул себя, как рекомендуется в таких случаях. Нет, все в порядке.

— Привет, Жирдяй, — прошелестел я сквозь зубы.

До Берю доходит всегда не сразу.

— И поскольку я ваш собрат, — продолжал он, — я надеюсь, что вы будете пошевеливаться и что... — Тут он вдруг понял, что кто-то говорит с ним по-французски, и вздрогнул. Он воззрился на меня, сомневаясь всеми своими пятью чувствами.

Я стал напевать, как бы и не обращаясь к нему, на мотив «Если ты не хочешь, то не надо»:

«Не делай такую рожу, Жиртрест,

Я тут крепко сел в лужу.

В результате одной передряги

На меня нацепили эти браслеты,

Поскорей предупреди Старика,

Что я влип в западню,

Скажи, что я напал на след

Ники Самофракийской.

И скорей, скорей, скорей

Пошевеливайся!»

Он чертовски умеет владеть собой, этот Берю. Он фыркнул носом, возвышаясь в своих зеленых башмаках на толстых волосатых ногах, одернул бермуды в красно-синюю полоску, провел рукой по вырезу своей желтой рубашки-поло, украшенной оранжевой ракеткой, наконец, приподнял фиолетовую полотняную кепку с длинным зеленым козырьком, которая делала бы его похожим на жокея, будь он на восемьдесят кило полегче.

— Итак, now[10], господа and gentlemans[11] я возлагаю на вас заботу о том, чтобы сделать все необходимое и найти мой «Кодак». Вы понимаете, что это значит? Турист без «Кодака» все равно, что телячья голова без винегрета! Remeber de my name[12]: Берюрьер, Бе-бе, рю, рьер! Я буду в отеле Антигоны и Ануя, вместе взятых. Поцелуй деткам и до свидания!

И он вышел, оставив всю полицию в удивлении, беспокойстве и нерешительности.

Разом стало легче дышать, это уже пахнет получше, Сан-Антонио. Когда вам улыбается удача, вы чувствуете себя чертовски уверенно! Его Жирдяйство немедленно позвонит Бритому Ежику, а тот сдвинет небо, землю, воду, газ и электричество на всех уровнях, чтобы вытащить меня из переделки, в которую я влип.

Я взглянул на часы, которые висели в комиссариате. Поскольку цифры на циферблате греческими не были, можно было понять, что десять часов. Сколько мне еще торчать в этом зловещем углу?