"Адская ширма" - читать интересную книгу автора (Паркер И Дж.)

ГЛАВА 12 АРЕСТАНТ

Тамако редко входила к мужу, когда он был за работой, поэтому Акитада, разбиравший семейные счета, очень удивился, услышав ее голос.

— Прости, что беспокою тебя, но мне бы хотелось посоветоваться с тобой по одному маленькому вопросу, — сказала она, топчась в дверях.

Сэймэй оторвался от своих бумаг, поклонился хозяевам и вышел. Акитада с грустью посмотрел ему вслед. Их отношения стали натянутыми с тех пор, как он обнаружил, что все эти годы Сэймэй скрывал от него правду о родителях. Сэймэй чувствовал его холодность и выносил ее с печальным смирением, но Акитада пока все никак не мог унять горечь и возмущение, кипевшие в его душе. Ему хотелось поделиться этими грустными мыслями с Тамако, но с ее любовью к Сэймэю она скорее всего посоветовала бы мужу выкинуть эту проблему из головы. Легко сказать, а вот попробуй сделай!

Он подождал, когда Тамако усядется напротив. Ей очень шло темно-синее кимоно с узенькой полосочкой выглядывающего на запястьях и на груди белого шелкового белья. Он смотрел на нее с обожанием и ждал, когда она расстелет на подушке многочисленные складки.

— Как идет тебе этот наряд, — с нежностью сказал он. — Он даже больше тебе к лицу, чем тот, что я снимал с тебя вчера ночью.

Тамако стыдливо покраснела, но не улыбнулась в ответ, и это удивило Акитаду. Он заигрывал с ней глазами, но она оставалась безучастной, только нижняя губка слегка дрожала.

— По-моему, с годами ты становишься все красивее, — пробормотал Акитада.

Эти слова все-таки вызвали мимолетную улыбку.

— Что за чепуху ты говоришь, — сказала она и нежно коснулась его руки. — Речь пойдет вовсе не о нас, а о твоей сестре.

— Ах вот оно что!

Интересно, о которой из двух — Акико или Ёсико? Акико не шла у него из головы с тех пор, как он побеседовал с ее пасынком. Впрочем, он сразу понял, что Тамако имеет в виду Ёсико.

— Что-нибудь случилось?

Тамако кивнула и, потупившись, принялась разглядывать свои руки, прилежно сложенные на коленях.

— Боюсь только, это будет выглядеть так, будто я шпионила за твоей сестрой, хотя это неправда, — со вздохом сказала она. — Я беспокоюсь за нее, но это не означает, что я за ней слежу. Только ведь, живя в одном доме, трудно избежать встреч. Так я заметила, что твоя сестра каждый день уходит из дома в одно и то же время — неизменно между часом Обезьяны и часом Петуха[19]. Все это время она уходила до заката и возвращалась после наступления темноты, прямо перед самым ужином. И всякий раз у нее была с собой корзина.

Акитада распрямился. В день его визита к художнику Ноами Ёсико вернулась домой чуть раньше его, и при ней тогда была корзина. Пустая корзина, хотя Ёсико утверждала, что ходила на базар.

— А ты спрашивала у нее об этом?

— Да разве я могла?! Сама она никогда не объяснялась по поводу своих отлучек, и я считала, что это не мое дело. Она взрослая женщина, и это ее родной дом. Но сегодня, некоторое время назад, такое произошло вновь. Только на этот раз она промчалась мимо меня без единого слова приветствия в свою комнату. Я подумала, что ей нездоровится, и пошла следом. Я стояла у нее под дверью и слышала оттуда рыдания. Если бы ты только слышал, как горько она плакала! Я побоялась вмешиваться, но подумала: что, если ей нужна помощь? Вот и не знаю, что мне теперь делать.

Акитада поднялся со своего места и направился к двери.

— Постой, Акитада! — воскликнула Тамако, поспешно вскочив. — Не надо торопиться! Так можно только все испортить. Это явно что-то очень личное. И если уж вмешиваться, то, наверное, лучше мне.

Тамако была права. Внезапно почувствовав страх, Акитада гадал, что бы могло случиться. Может, какое-нибудь женское недомогание. Или — упаси Боже! — насилие. У него сжались кулаки при мысли, что какой-то мужчина мог причинить Ёсико боль.

— Думаю, ты совершенно права, — сказал он. — Тогда иди к ней сама. Только обязательно возвращайся и все мне расскажи.

Кивнув, Тамако ушла.

Акитада снова сел за стол и рассеянно уставился в свои счета. Неприятности, похоже, только множились, когда им вроде бы пора было закончиться. Ему больше не надо было переживать из-за неприязни к нему женщины, которую он считал своей матерью. Отец больше не представал в его мыслях в образе бесчувственного тирана. Он теперь жил в отчем доме, по-настоящему ставшем его собственным, и заботился о своей собственной семье, как это некогда делал его отец, и даже сидел теперь за его рабочим столом. Положение на службе, кажется, тоже не вызывало опасений. И все-таки мир и покой почему-то пока обходили его стороной. Счастье по-прежнему уворачивалось от него, как скользкий угорь. Стоило только подумать, что ты уже ухватился за него, как оно, вывернувшись и так и эдак, снова куда-то исчезало. Ох, Ёсико!..

Сэймэй, еще одна причина его неудовлетворенности, вернулся в кабинет.

— К вам посетитель, господин, — сообщил он с низким поклоном. Сэймэй вообще в последнее время стал держаться подчеркнуто официально.

Посетителем оказался Кобэ, и его приход в данный момент явился совершенно несвоевременным. Начальник полиции размашистым шагом вошел в комнату, кивнул вместо поклона и сухо объявил:

— Я бы хотел переговорить с вами наедине. Акитада перевел взгляд на Сэймэя, а тот спросил:

— Может, принести саке или чая, прежде чем господа приступят к беседе?

— Мне ничего не нужно. — Кобэ стоял, с нетерпением ожидая, когда Сэймэй уйдет. Когда дверь за стариком закрылась, он немного подождал, потом неторопливо подошел к ней и распахнул настежь. В коридоре было пусто. Он ворчливо хмыкнул и снова захлопнул дверь с такой силой, что затряслись перегородки. Со все возрастающим гневом Акитада наблюдал, как Кобэ вернулся и сел перед ним в напряженной позе.

— Мой секретарь не имеет привычки подслушивать под дверью, — сухо сказал Акитада. — А по вам сразу видно, что вы принесли какие-то дурные новости.

Кобэ выждал несколько мгновений.

— Во всяком случае, для вас точно дурные. Я раскусил ваш хитрый замысел. И как только вы посмели компрометировать меня как сыщика, подсылая ко мне своих шпионок?! Теперь вот извольте незамедлительно выдать нам свою сообщницу. Она подлежит аресту. Жаль, я не могу поступить точно так же и с вами по причине вашего высокого положения. Но я в самое ближайшее время обязательно напишу официальный отчет об этом деле, где укажу на превышение вами власти. — Сжав по бокам кулаки, он подался вперед, испепеляя Акитаду свирепым взглядом. — Я был о вас лучшего мнения и никогда бы не подумал, что вы станете подсылать женщину туда, куда вас самого не пускают. На этот раз, Сугавара, вы зашли слишком далеко. И на этот раз, черт возьми, я сделаю все возможное, чтобы прекратить ваши вечные вмешательства!

Акитаде оставалось только гадать, что это там еще за новые неприятности случились. Кобэ явно был взбешен каким-то происшествием в тюрьме. И это, конечно же, было какое-то досадное недоразумение, потому что до сих пор он как раз надеялся дружески обсудить с Кобэ свои последние открытия в монастыре. Кобэ, похоже, был не на шутку разъярен и мог осуществить свои угрозы.

— Я ни малейшего представления не имею, о чем вы говорите, — сказал Акитада.

Кобэ вконец рассвирепел и ударил кулаком по столу. Коробочки, шкатулочки, вода в банке и каменные дощечки с тушью подпрыгнули и загремели.

— Только не надо мне лгать! — заорал он. — Прекрасно знаете, о чем идет речь. Сегодня мы выследили ее, и она пошла прямиком в этот дом. Это было меньше часа назад.

Ёсико! От этой мысли у Акитады на душе заскребли кошки. Уверенность только укрепилась, когда он вспомнил женщину с корзиной, даже издалека показавшуюся ему знакомой, — она шла тогда из тюрьмы, где сейчас содержался брат Нагаоки. Но что же такого натворила Ёсико?

— Я вижу, вы знаете, о чем я говорю! — рявкнул Кобэ. — А ну-ка зовите ее! Я хочу поговорить с ней. И мне наплевать, кем она вам приходится. Женой, надо полагать. Сначала она расскажет мне все, а потом мы ее арестуем.

Акитада весь похолодел от страха. Он хорошо знал Кобэ и его взрывной характер и боялся, что тот осуществит свою угрозу. Надо было срочно что-то придумать, чтобы как-то утихомирить гнев полицейского.

— Вы ошибаетесь, господин начальник, — как можно более высокомерно сказал он. — Я по-прежнему пребываю в полнейшем неведении относительно того, в чем вы меня обвиняете. Разве что могу допустить, что это как-то связано с делом брата Нагаоки. Что же касается ваших угроз в мой адрес, то вынужден вам напомнить, что в таких случаях принято сначала проверять факты, прежде чем выдвигать обвинения против официального лица. Я только недавно вернулся из…

Кобэ перебил его:

— Ну уж нет, господин хороший! Даже ваши служебные подвиги на севере не смогут оградить вас от этих обвинений. Вопиющее превышение власти и вмешательство в работу правовых органов скажутся самым наихудшим образом на вашей будущей карьере.

Несмотря на весь свой пыл, Кобэ, похоже, был уже не так уверен в себе. Акитада призадумался. Кобэ все-таки мог испортить ему жизнь здесь. У него по-прежнему имелись враги при дворе, к тому же, несмотря на все недавние успехи, он не очень-то умел подчиняться установленным правилам. Обвинение в нарушении служебных полномочий в столь короткий срок после возвращения могло нешуточным образом обернуться против него.

Но в настоящий момент Акитаду меньше всего заботило собственное положение. Он не чувствовал за собой никакой вины, зато его беспокоила опасность, грозившая Ёсико. В ее нынешнем состоянии она могла попросту не пережить того, что затеял против нее Кобэ. Поэтому Акитада решил попробовать другую тактику.

— Должен напомнить вам, что моя семья сейчас переживает дни траура по моей недавно почившей матери, — проговорил он голосом тихим и решительным. — Моя супруга с сыном прибыли всего несколько дней назад, буквально за несколько часов до кончины моей матери. Помимо моей супруги, в этом доме из женщин есть только моя сестра, а также повариха и две служанки. И я с трудом могу допустить, что кто-то из них мог бы быть причастен к делу об убийстве.

Кобэ молча смотрел на него. Понять, что творилось в этот момент у него в голове, было невозможно. Акитада знал только одно — даже нечего ждать, что он сейчас извинится и уйдет. Сейчас ему любой ценой нужно было избежать ареста Ёсико и не допустить, чтобы ее подвергли допросу. Ведь женщинам не делали исключения и наравне с остальными избивали бамбуковыми палками, если следствие было не удовлетворено их ответами. Акитада мог только надеяться, что Кобэ не решится навлечь такой позор на члена его семьи.

А между тем начальник полиции заметно смягчился.

— Да, я забыл, — сказал он, отводя взгляд в сторону. — Я слышал, что госпожа Сугавара умерла. Ваша матушка, говорите?

Акитада кивнул, стараясь не выказывать эмоций.

— Да. Хм… Я очень сожалею. Да, на воротах и впрямь висела траурная табличка. Хм…

Акитада выжидал.

Кобэ пребывал в нерешительности; уже не такой напряженный, он теперь барабанил пальцами по коленкам, потом наконец проворчал:

— Ну-у… ситуация неловкая, и я сожалею, что явился так некстати. Но вы должны понимать, что я вынужден разобраться с этим делом незамедлительно. Неоднократные посещения посторонней личностью заключенного, находящегося в ожидании суда, скорее всего только усложнят разбирательство дела. Я как лицо официальное обязан буду дать объяснения в суде, или меня и моих людей попросту уволят с работы. А я вовсе не намерен допустить этого.

Акитада снова кивнул:

— Я вас хорошо понимаю. Ваши мысли целиком и полностью сосредоточены на рабочих обязанностях, как мои — на моих семейных делах. Нам с вами надо постараться прийти к компромиссу. Быть может, вы согласились бы рассказать, что же там все-таки произошло и в чем именно вы нас подозреваете? Сколько этих посещений было?

Лицо Кобэ уже не багровело от ярости, и голос приобрел нормальные интонации:

— Эта женщина приходила каждый божий день с тех пор, как мы с вами встретились у ворот Нагаоки. И всегда по вечерам.

Акитада напряг память. Упоминал ли он в присутствии Ёсико о деле Нагаоки? Да, он, кажется, и впрямь поделился с ней кое-какими своими соображениями на этот счет именно в тот день за обедом. И она в том разговоре, помнится, вступилась за брата Нагаоки. Не слишком ли порывисто и страстно? Уж не знакома ли Ёсико с подозреваемым… как там его по имени? — Кодзиро?

— И как же она проникала внутрь? — спросил Акитада у Кобэ.

— Она назвалась его женой и говорила, что носит обед. А я только вчера узнал об этом и сказал этому придурку-стражнику, что Кодзиро не женат. Вот ведь проклятый болван! — Кобэ сердито запыхтел носом.

Теперь стало ясно, что означала пустая корзина. В корзине она носила заключенному еду. Акитада не собирался подпускать Кобэ к этой тайне, прежде чем сам не разберется в ней, поэтому сказал:

— Послушайте, господин начальник, я в настоящий момент не могу объяснить вам, почему эта таинственная женщина скрылась в моем доме, но я обязательно попытаюсь выяснить, что все-таки происходит. Однако в нынешних обстоятельствах я должен просить вас не беспокоить мою семью. Если вы согласны, то я явлюсь к вам сразу же, как только буду располагать какими-либо сведениями. Например, завтра рано утром вас устроит? А сейчас я могу лишь повторить, что мне ничего не известно об этом.

Кобэ нахмурился и собирался что-то сказать, но Акитада поспешно вставил:

— Зато у меня есть сведения, раздобытые во время нового посещения Восточного горного монастыря. Только приезд моей семьи и смерть матери помешали мне сообщить их вам.

Кобэ заметно оживился.

— Вот как? И что же это за сведения?

Акитада вкратце поведал ему о своей поездке в монастырь и о разговоре с привратником Эйкэном и новичком-послушником Анчо. Он рассказал об устройстве замка и о своей версии, по которой убийство могло быть совершено кем угодно, помимо нынешнего арестанта.

Кобэ слушал и хмурился. Когда Акитада закончил, он поспешил заметить, что это открытие не снимает подозрений с Кодзиро. И все же увещевания Акитады и его готовность к содействию не только успокоили бурные воды, но и дали Кобэ пишу к размышлениям. У него даже был несколько пристыженный вид, когда он сказал:

— Как жаль, что помешала смерть вашей матери. Я сейчас стеснен во времени, иначе не стал бы настаивать на вашем завтрашнем приходе. Так, стало быть, я могу ждать вас утром? В час Змеи[20]. Я буду в западной тюрьме. — Кобэ встал.

Акитада тоже поднялся. Они чинно раскланялись, и начальник полиции ушел, почти мягко затворив за собой дверь.

Теперь, когда опасения за Ёсико можно было ненадолго отложить в сторону, Акитада позволил себе расслабиться. Он даже припомнить не мог, когда еще был так сердит на кого-нибудь. Как она могла устроить ему такое?! Он попытался взять себя в руки, прежде чем пойти в комнату сестры, но, вспоминая обвинения Кобэ и то, что предстояло завтра, закипал гневом снова и снова. Видимо, придется все выплеснуть на нее.

Он вошел к Ёсико без стука. Женщины сидели рядышком — Ёсико тихо плакала, а Тамако обнимала ее за плечи. Когда они обе подняли головы, у Тамако в глазах стоял почти ужас, вызванный его внезапным вторжением.

Не обращая внимания на этот молчаливый упрек, Акитада сразу же накинулся на Ёсико:

— У меня только что была крайне неприятная встреча с начальником полиции.

Ёсико ахнула и побледнела. А Акитада продолжал:

— Оказывается, ты регулярно навещаешь в тюрьме заключенного, находящегося в ожидании суда. Начальник полиции Кобэ убежден, что эти посещения устроил я, чтобы иметь связь с этим человеком после того, как уже получил одно предупреждение. Кобэ намерен написать официальную жалобу.

Обе женщины дружно вскрикнули в знак неистового протеста. Но Акитада оборвал этот всплеск эмоций, подняв руку.

— Давайте по очереди, — сказал он, глядя на Тамако. — И вообще мне показалось, что я разговариваю с Ёсико.

Тамако покраснела и потупилась. Ёсико встала, вышла вперед и опустилась перед ним на колени, поникнув головой.

— Я прошу у тебя прощения, дорогой старший брат, за то, что причинила тебе неприятности, — сказала она, собравшись с духом. — Я вела себя эгоистично и глупо и навлекла позор на старшего брата и на эту семью. Я с готовностью сделаю все, что возможно, лишь бы исправить это положение. Своим необдуманным поведением я уже обрекла Кодзиро на нестерпимую боль… — Она умолкла, пытаясь совладать с собой, потом продолжала: — Когда ты сказал мне, что Кодзиро арестован за убийство, я поняла, что должна пойти к нему. Мы с Кодзиро когда-то были… очень близки. — Она говорила потупившись, боясь посмотреть Акитаде в глаза. — Он и есть тот человек, который хотел жениться на мне. Я знаю, прежде чем пойти туда, мне следовало спросить твоего разрешения, но я боялась, что ты его не дашь. И у матушки я спросить не могла. — Она закрыла руками мокрое от слез лицо.

Все оказалось даже страшнее, чем он предполагал.

— Да, ты права, — холодно сказал он, — я бы ни за что не разрешил своей сестре рядиться в какую-то там оборванку, которая якобы таскает еду своему преступнику-мужу. И я, разумеется, надеюсь, что тебя с этим человеком не связывают никакие брачные отношения, будь то официальные или нет.

— Конечно, нет! — Ёсико покраснела и гордо вскинула голову. — Мы с Кодзиро вели себя пристойно. Он собирался жениться на мне. Я дала свое согласие, и он сразу же пошел поговорить с матушкой, но она отклонила его предложение, наболтав ему всяких грубостей. С тех пор мы с ним больше не виделись. Акитаду эти слова только взбесили.

— Твое поведение, и тогда и сейчас, заслуживает осуждения, — сухо сказал он. — Этот человек — брат местного торговца, сам чуть ли не крестьянин и определенно не может считаться хорошей парой, а тем более мужем для девушки из рода Сугавара. Ты не имела права давать согласие на этот брак и вообще поощрять подобные мысли.

Ёсико, потупившись, смотрела на свои руки. Сейчас она держалась спокойно и решительно.

— Тебя не было здесь в то время, и ты не знаком с Кодзиро. А судить о человеке, которого совсем не знаешь, нехорошо. Великий Конфуций учит нас проявлять доброту ко всем и в каждом человеке искать хорошее. Кодзиро — хороший человек.

В первый момент Акитаде показалось, что он ослышался. Никогда еще Ёсико не разговаривала в таком тоне ни с ним, ни с кем бы то ни было еще. Она что же, и впрямь осмелилась выговаривать ему? И это после всего, что сама натворила? После всех этих неприятностей, которые теперь свалились на его голову? Акитада так рассвирепел, что вынужден был спрятать сжавшиеся кулаки за спиной, чтобы не ударить ее.

— У меня больше нет ни малейшего желания обсуждать здесь твое постыдное прошлое с этим человеком, — сквозь зубы выдавил он. — Только что я с трудом предотвратил твой арест. И если завтра утром мне не удастся убедить Кобэ в твоей невиновности, ты окажешься в тюрьме. В той же самой тюрьме, где теперь сидит твой любовник. И тебя точно так же разденут догола перед стражниками и будут избивать бамбуковыми палками, пока не сдерут кожу со всей спины и ниже или пока ты не признаешь, что на пару со мной хотела освободить из заключения Кодзиро. Тебя будут пытать и выспрашивать, что я надоумил сказать Кодзиро, и через некоторое время ты обязательно расскажешь им то, что они хотят услышать.

Тамако и Ёсико смотрели на него в ужасе.

— Нет! — воскликнула Ёсико. — Я никогда не скажу неправды! Я лучше умру!

— Они не посмеют коснуться твоей сестры, — сказала Тамако.

— Не говори глупостей! — напустился на нее Акитада, потом посмотрел поочередно на обеих. Обе они были рождены в благородных семьях; их белая нежная кожа не знала грубой работы; их длинные волосы блестели, потому что знали, что такое гребень. Откуда было знать этим неженкам о трудностях и невзгодах существования? Он хрипло сказал: — Ты же не знаешь ничего о подобных вещах, а я знаю! Я по долгу службы присутствовал на таких вот допросах и пару раз в своей жизни на собственной шкуре узнал, каково это — выносить подобные мучения.

Тамако побледнела и склонила голову.

— Прости, Акитада, — пробормотала она.

Но подбородок Ёсико был все так же упрямо вздернут.

— Я не сомневаюсь, что в тех случаях ты не опозорил своего имени, — сказала она, сверкая глазами. — Но я тоже Сугавара и сейчас говорю тебе: я лучше умру, чем подчинюсь.

— Ты только не забывай, что твой любовник пройдет те же испытания, что и ты. Ты уверена, что он также будет готов принять смерть, чтобы защитить твою семью?

— Да. Кодзиро уже однажды вынес пытки, не сказав им ни слова обо мне, — с гордостью сообщила Ёсико. — И сегодня его били из-за меня. Стражник сам сказал мне, когда я пришла.

— Поэтому Ёсико и была так расстроена, когда вернулась домой, — вставила Тамако.

— За тобой проследили, — сообщил Акитада сестре.

Ёсико кивнула:

— Да. Мне очень жаль, Акитада, что я навлекла на тебя такие неприятности, — сказала она. — Но еще больше мне жаль Кодзиро. Он пострадал из-за меня. Но я не сожалею, что люблю его. Когда с него снимут подозрения в убийстве, мы с ним поженимся.

— Что-о?! — У Акитады даже руки опустились от бессилия. Неужели он так никогда и не наведет порядок в собственной семье? Сначала эти проблемы с Акико, теперь вот Ёсико!.. Не иначе как кровь их матери, текущая в их жилах, делает сестер такими бестолковыми, что они способны только на одни неприятности. Уже не в силах сдерживаться, он заорал: — Ничего подобного даже не жди! Я запрещаю! Этот человек неподходящая пара для моей сестры.

Ёсико была очень бледна, но по-прежнему гордо держала голову и смотрела брату прямо в глаза.

— Я тебе только наполовину сестра, и ты ничем мне не обязан. Раз я так опозорила тебя, мне лучше уйти из этого дома. Я пойду к своей сестре. Тосикагэ поговорит с начальником полиции Кобэ и объяснит ему, что ты ничего не знал о моих отношениях с Кодзиро. А уж потом, если начальник полиции захочет арестовать меня, то по крайней мере ему не придется являться для этого в твой дом.

Они смотрели друг другу в глаза. Эти ее обидные слова как ножом больно резанули где-то внутри. Запоздало осознав, как несправедливо обошелся с ней, Акитада, запинаясь, проговорил:

— Ты не можешь так поступить!.. Почему Акико?.. Почему Тосикагэ? Что могут сделать для тебя они, чего не могу я? Разве я не стоял всегда на твоей стороне? Разве не вступался за тебя? За вас обеих? Так почему же ты поступаешь так со мной, Ёсико?

Ёсико отвела глаза в сторону и пробормотала:

— Прости, Акитада, но я дала слово Кодзиро и не могу нарушить его.

Сэймэевы словечки! Все в этой семье, похоже, готовы стоять горой друг за друга! И кто из них оставит его следующим? Сурово глядя сверху вниз на сестру, Акитада покачал головой, потом резко повернулся и вышел.

Он не разделил супружеское ложе с женой в ту ночь, а провел ее, снедаемый беспокойством и чувством вины, пытаясь найти решение своим семейным неурядицам. Тамако приходила к нему всего один раз, наверное, надеясь найти путь к примирению, но он сказал:

— Не сейчас. Я должен придумать, что теперь делать.

Склонив голову, она молча ушла и вернулась только позже с его постелью, которую расстелила без единого слова. Когда она снова ушла, он почувствовал себя чудовищно одиноким.

Ночью принимался идти снег. Когда тени в комнате начали сгущаться, Акитада распахнул настежь ставни. Было холодно, но не ветрено. В свете его лампы медленно падали крупные снежинки — гонимые невидимыми воздушными потоками, они кружились в неторопливом хороводе, прежде чем мягко опуститься на землю. Мерцая, словно танцующие звезды, они, казалось, приходили из какой-то потусторонней пустоты, становясь видимыми лишь в пределах света его лампы. Деревья и кусты на переднем плане выступали лишь смутными беловатыми очертаниями, а усыпанные гравием дорожки и дощатый пол веранды сплошь сверкали серебристым инеем. Только поверхность пруда выступала из этой белизны черным зеркалом, отражающим какую-то дальнюю черную вселенную.

Акитада долго стоял так, любуясь таинственным пришествием снегов, потом затворил ставни и вернулся в постель.

Проснувшись утром, он увидел, как разом посерел мир вокруг. Снегопад прекратился, но тяжелые низкие тучи, казалось, присели отдохнуть на застывших верхушках деревьев, и в этой сумрачной мгле снег на земле и на крышах напоминал какое-то блеклое покрывало из неотбеленного шелка.

Акитада торопливо натянул на себя темное кимоно, узкие штаны, сапоги и шапку-эбоси с траурной табличкой. Постучавшись, вошел Сэймэй — он принес завтрак и ждал распоряжений на день.

— Делай что хочешь, — сказал Акитада, прихлебывая чай. — Можешь заняться счетами, а мне нужно отлучиться сегодня утром.

Сэймэй с потерянным видом мялся на месте, потом поклонился и вышел.

Несмотря на ранний час, Кобэ уже ждал Акитаду в своем отдельном кабинете в тюрьме. Настроен он был почти примирительно и сразу же предложил Акитаде горячего саке.

Акитада отказался и даже не нашел в себе сил выдавить вежливую улыбку. Усевшись напротив Кобэ, он сразу приступил к делу:

— Вчера вечером я был потрясен и глубоко задет вашими обвинениями, поэтому не сумел сдержать гнева. Сегодня я пришел к выводу, что должен извиниться за глупые и опасные поступки члена моей семьи. Как глава семьи я несу полную ответственность за случившееся, даже если ничего об этом не знал.

Кобэ кивал. Всем своим видом он выражал внимательную учтивость

— Пожалуйста, продолжайте!

— Боюсь, что женщиной, за которой ваши люди проследили от тюрьмы до моего дома, оказалась моя младшая сестра Ёсико.

Кобэ изумленно вытаращил глаза.

— Ваша сестра?!

— Да. Как оказалось, она много лет назад питала сильную привязанность к этому человеку, что содержится у вас под стражей. В этих ее посещениях, видимо, виноват я, потому что имел неосторожность обсуждать с ней дело Нагаоки. Правда, в тот момент я и понятия не имел, что она знакома с кем-то из этой семьи, а она об этом умолчала.

Кобэ был так потрясен, что ему в голову не приходило подвергнуть слова Акитады сомнению.

— Ага… понятно, — пробормотал он. — А вам-то как, должно быть, все это неприятно! Разве ж могли вы предположить, что ваша сестра впутается в такие… отношения?! Тут я вам целиком и полностью сочувствую.

В первый момент Акитада расценил эти слова как насмешку, но лицо Кобэ не выражало ничего, кроме потрясения и озабоченности. Но такая его реакция, как ни странно, почему-то разозлила Акитаду. В конце концов, парень, с которым умудрилась спутаться Ёсико, не был таким уж основательно презренным типом. Сам Нагаока был уважаемым торговцем и, несомненно, человеком большой культуры, и его брат, которого Акитада видел под дождем у монастырских ворот, не произвел на него тогда какого-то неблагоприятного впечатления. Но он тут же сообразил, что для Кобэ Кодзиро всего лишь преступник и что репутация его сестры всецело зависит теперь от того, удастся ли ему очистить ее любовника от обвинений в убийстве.

Хорошенько собравшись с мыслями, он сказал:

— Я весьма и весьма признателен вам, господин начальник полиции, за то, что вы поверили мне. Поскольку моя сестра глубоко причастна к этому делу, то я подумал: не могли бы вы пересмотреть свою позицию и позволить мне помогать вам? — Тут он умолк, приготовившись к очередному отказу.

Однако, к его великому удивлению, Кобэ, поджав губы и задрав голову, задумчиво изучал потолок, потом многозначительно хмыкнул, помолчал и снова хмыкнул.

Ободренный таким положением дел, Акитада с бешено бьюшимся сердцем поспешил пообещать:

— Разумеется, я никогда не совершу ни одного действия, которое вы предварительно не одобрили бы. Буду работать, так сказать, под вашим руководством.

Кобэ наконец оторвал взгляд от потолка и перевел его на Акитаду. Вид у него был заинтересованный, уголки губ подергивались.

— Никогда бы не подумал, что знаменитый Сугавара обратится ко мне с такими словами. Может, сделаете еще один шаг и пообещаете руководствоваться исключительно моими решениями?

Акитада залился краской стыда, но ответил без колебаний:

— Да.

Кобэ поднялся.

— Тогда пойдемте. Поговорите с заключенным. Только в моем присутствии.

Акитада прямо-таки затруднялся понять, чему приписать такую неожиданную уступчивость Кобэ. Оставалось только предположить, что она была куплена ценой его собственного унижения. Ну и пусть! Пока они шли по тюремным коридорам в другое крыло здания, где содержались арестанты, он вдруг сообразил, что совершенно не знает, как действовать. Связь здешнего узника с Ёсико затрудняла подробный допрос. И присутствие Кобэ на их самой первой встрече только усложняло дело.

В фигуре, что поднялась с пола, гремя кандалами и опираясь на стену, почти невозможно было узнать бравого молодого человека, приезжавшего в горный монастырь. Всклокоченные волосы и борода, грязная, оборванная одежда, босые ноги. На теле, там, где соскользнула рубашка, виднелась кровь; ее следы были и на подбородке.

Людей в таком состоянии Акитада много повидал в жизни, и сейчас его глаза и глаза арестанта встретились. Обычно глаза рассказывали правду. Если в них стояла безнадежная тоска — верный признак того, что сопротивление силе и напору прекращено, — то становилось ясно, что заключенный рассказал все, что знал. Он уже и сам желал этого — чтобы прекратили бить.

Взгляд Кодзиро еще не приобрел этого выражения. В нем читались одновременно недоверие и безразличие, когда он поднял глаза на Кобэ, потом на Акитаду. Он нахмурился и теперь снова смотрел на начальника полиции. Акитаду он явно не узнал. Он не поклонился и не заговорил, и тяжелая выжидающая тишина повисла в камере.

Акитада подивился: что Ёсико нашла в этом человеке? Нет, конечно, сейчас он был не в лучшем виде, но, даже будучи отмыт и отчищен, он имел бы весьма заурядную внешность — среднего роста, определенно ниже Акитады и Кобэ, хотя и широкоплеч; и лицо не назовешь ни красивым, ни каким-то примечательным. Широкие скулы, приплюснутый нос и слишком уж толстые губы. Его наружность соответствовала его крестьянской сути. Конечно, он не почернел на солнце, не усох и не сгорбился от трудов на рисовых полях, но в нем явно не было того мужского лоска и изящества, отличавшего людей ранга Акитады. Разумеется, Акитада не слишком обольщался насчет собственной внешности, но он точно знал, как обычно выглядят мужчины, вызывающие восхищение у женщин. Кодзиро явно не принадлежал к такому типу.

Кобэ первым нарушил молчание:

— Ну что ж, Кодзиро, как я понял, ты по-прежнему продолжал упрямиться во время вчерашнего допроса.

Арестант не ответил, лишь слегка передернул плечами, по-видимому, отчетливо припомнив то, о чем шла речь. Акитаде доводилось видеть спины таких вот несговорчивых узников, и он понимал, каково сейчас этому человеку.

А Кобэ между тем продолжал:

— Ну и зря. Ты только напрасно тратил время — ведь мы выяснили, кто была та женщина.

Какой-то огонек промелькнул в глазах Кодзиро, но он промолчал. Боится ловушки, подумал Акитада, слегка удивившись тому, что крестьянин готов защищать честь Ёсико, не щадя собственной шкуры.

Арестант наконец разомкнул спекшиеся губы и прохрипел:

— Чего вы хотите, господин начальник? Кобэ усмехнулся:

— Я? Ничего. Я нахожусь здесь только потому, что этот господин имеет к тебе несколько вопросов.

Арестант осторожно посмотрел на Акитаду. Акитада не любил игру в «кошки-мышки», поэтому сразу прояснил положение:

— Мое имя Сугавара. Ёсико рассказала мне, что приходила сюда.

На этот раз заключенный не сумел скрыть эмоций — он вздрогнул всем телом и ошарашенно вытаращил глаза. Шея и лицо его медленно заливались краской. Наконец он хрипло проговорил:

— И что же тут такого? Молодая женщина несколько раз из жалости приносила мне еду. Всего лишь акт милосердия. И если кто-то усмотрел в этом благородном жесте что-то непотребное, так пусть ему и будет стыдно. Стражник может подтвердить, что между нами ничего не было, кроме нескольких рисовых лепешек.

— Я явился сюда не затем, чтобы обсуждать поведение моей сестры, а посмотреть, нельзя ли вам чем-то помочь.

Отчаянная и радостная надежда вдруг промелькнула в глазах узника.

— Так вы хотите нам помочь?

— Ошибаетесь! — отрезал Акитада. — Если у меня найдется что сказать по этому делу, вы никогда больше не увидитесь с моей сестрой. Никакой связи между вашей семьей и моей, как вы сами только что сказали, не существует. — Он видел, как померк свет в глазах Кодзиро, даже не успевшего испытать сожаление. Но он хорошо понимал, что в таких случаях лучше быть жестоко откровенным.

Ровным, безжизненным тоном узник проговорил:

— Понимаю. Вернее, не понимаю. Зачем тогда было приходить?

Акитада прочистил горло и принялся объяснять:

— Интерес к вашему делу возник у меня гораздо раньше, чем я узнал о ваших… отношениях с моей сестрой. И начальник полиции Кобэ может это подтвердить. Мы с вами даже виделись мельком у ворот монастыря. Тогда, если помните, шел дождь, и вы были со своей невесткой.

Кодзиро кивнул:

— Да, теперь припоминаю. И все-таки это пока не объясняет вашего интереса ко мне, господин. Это, конечно, очень мило с вашей стороны, но я должен попросить вас оставить это дело в покое. В сложившихся обстоятельствах вам оно покажется только лишь неприятным, а мне в любом случае нечего терять. — И он демонстративно отвернулся лицом к стенке. Теперь им хорошо были видны огромные кровавые пятна на спине рубашки.

Акитада даже закусил губу. Если бы его сестра не вмешалась, парня, возможно, не подвергли бы таким мучениям.

— Неприятным для себя я считаю только несправедливость, — сказал он, косясь на Кобэ, который, поджав губы и задрав голову, изучал потолок. — Мне сказали, что вы сначала признались в убийстве своей невестки, а потом отказались от признания. Так вы невиновны?

Не поворачиваясь, узник сказал:

— Виновность и невиновность, господин, понятия родственные. Из всех знакомых мне людей по-настоящему невиновным человеком является только ваша сестра. Мы же все наделали достаточно грехов, чтобы повеселить демонов ада.

Акитада изумленно смотрел на этого перепачканного кровью, истерзанного человека в цепях. Где он, представитель далеко не самого высшего сословия, научился так говорить? И почему он так упорствует, почему не хочет помочь следствию, когда его жизнь висит на волоске? Вместо того чтобы с готовностью принять предложенную помощь, он заставил Акитаду внутренне устыдиться своих недостатков, а в свете последних событий — и грехов своих родителей. Мимолетная мысль об их грехах и об их схожих судьбах, находящихся в руках могущего судии, пронеслась у него в голове. Ему вспомнились и адская картина Ноами, во всех подробностях живописующая кару в подземном мире, и его ночной кошмар в монастыре. Закованный в цепи, окровавленный Кодзиро выглядел ничуть не лучше истерзанных грешников в аду с картины Ноами. Выходит, в мире людей тоже были свои демоны.

Стараясь совладать с собой и набраться терпения для разговора с этим упрямцем, Акитада сказал:

— Я ночевал там в ту ночь, только в другом крыле, и слышал женский крик. Я не верю, что госпожу Нагаока убили вы. Если вы не станете возражать, я постараюсь выяснить, что же произошло на самом деле. Боюсь, улики против вас слишком сильны, чтобы снять с вас подозрения в убийстве, но, возможно, нам удастся выявить настоящего убийцу.

Кодзиро повернулся лицом и посмотрел на Акитаду, потом на Кобэ. У Кобэ он спросил:

— А вы, господин начальник, тоже изменили свое мнение?

Кобэ покачал головой:

— Отнюдь нет. Но я честный человек.

Тогда Кодзиро повернулся к Акитаде:

— Мне непонятно ваше желание освободить меня, но я готов сделать все, что в моих силах. Заметьте, мне по-прежнему безразлично, что будет со мной, просто я знаю, что этого хотела бы она. Она даже мечтала, чтобы вы взялись за это дело. Вот ради нее я и расскажу вам, что помню, и отвечу на все ваши вопросы.

Только многого от меня не ждите. В какой-то момент мне и самому казалось, что я виновен.

Акитаду раздосадовало это новое упоминание о Ёсико, но он решил не обращать внимания.

— Тогда начните рассказ с ваших отношений с невесткой.

— Мой брат познакомился со своей будущей женой, когда в очередной раз колесил по стране в поисках товара. Нобуко была дочерью одного ученого, ушедшего на покой и проживавшего в своем небольшом провинциальном имении. Она была гораздо моложе моего брата, но очень хотела подыскать себе солидного и состоятельного мужа. — Кодзиро слегка поморщился. — Некоторые молодые женщины, кажется, любят гоняться за роскошью и в конце концов останавливают свой выбор на торговцах. Мой брат, будучи уже немолод, представлял собой довольно скучную пару для очаровательной молодой резвуньи. Но у него имелось два преимущества — деньги и жилье в столице. У ее отца, как я понимаю, на этот счет были гораздо более сложные мысли. Профессор Ясабуро, человек образованный, жил в весьма и весьма стесненных обстоятельствах — он едва сводил концы с концами, а о приданом для дочери даже речи не было. Разумеется, ему очень хотелось удачно пристроить ее. Вот так и вышло, что она стала жить в доме моего брата, и у меня появилась невестка. Сначала Нобуко мне очень понравилась. Она была мне почти ровесницей и оказалась очень талантлива в музыке. Когда я приезжал, мы играли на лютне и вместе пели, а мой брат любовался и слушал. — Лицо Кодзиро погрустнело. — Мой брат был глубоко привязан к Нобуко. Он души в ней не чаял, глаз от нее не мог оторвать, и я за него радовался. Но вскоре все изменилось. — Арестант загремел оковами и вздохнул.

Им всем было неуютно стоять здесь, на этом грязном холодном полу, но Кодзиро, закованному в цепи и измученному болью, было хуже всех. Не в силах что-либо изменить, Акитада решил поторопить его с рассказом:

— И что же изменилось? Кодзиро уныло отвечал:

— Однажды моя невестка попросила меня заняться с ней любовью. Она утверждала, что мой брат больше не способен… доставить ей удовольствие и что из-за меня она потеряла сон. Я был потрясен такими признаниями и поскорее покинул дом брата. Я долго не появлялся там, пока брат не послал за мной. Рассказать ему о том, что случилось, я не мог.

— Вы никогда не поддавались ее домогательствам?

— Никогда. Я начал питать отвращение к этой женщине с того момента, когда она предложила мне предать брата. — Хмурый и тяжелый взгляд Кодзиро заставил Акитаду усомниться в его словах. — Я избегал ее как чумы.

— Ага! — внезапно вмешался Кобэ. — Слышали мы уже это вранье! Если ты боялся ее как чумы, что же ты тогда поехал с ней путешествовать, а? И ни служанки не взяли, ни тетушки какой престарелой для сопровождения. Нет уж, я скажу тебе, как было на самом деле. Ты соблазнил жену брата, а когда дома разводить шашни было трудно, увозил ее в маленькие путешествия. Вот и в монастыре ты собирался хорошенько с ней поразвлечься. В первую же ночь вы оба напились, и ты убил ее. Может, по случайности, а может, она отказала тебе. Потом ты увидел, что натворил, испугался и искромсал ей лицо — чтобы ее не узнали и ты мог удрать. Только вот удрать-то тебе не удалось — вино тебя свалило.

Глядя на Кобэ с презрением, Кодзиро сказал:

— Ничего подобного я не делал. Не знаю вот только, как я оказался в ее комнате, но могу сказать точно, что не пил в монастыре ничего, кроме чая, и что заниматься любовью с женой брата не имел ни малейшего желания. Я поехал с ней в это путешествие, потому что брат сам попросил меня сопровождать ее. И я не мог отказаться, не объяснив причины. Ее служанка не поехала с нами, потому что в тот день сильно занедужила. Нобуко настаивала на поездке, и мой брат всячески ее поддерживал. Он может это подтвердить.

— Да, уже подтвердил, — сказал Кобэ. — Как же ему не покрывать младшего братца?!

Кодзиро испепелял взглядом Кобэ, и Акитада поспешил вмешаться:

— Ваш брат сказал мне, что раньше вы любили хорошенько выпить. Он говорит, вы даже допивались до того, что не помнили, где были и что делали. Не могло ли так случиться, что это повторилось и в тот раз?

— Я не отрицаю, что раньше сильно пил. Вино всегда действовало на меня крепче, чем на остальных, и бывало даже так, что я на несколько часов впадал в беспамятство. Только к тому времени, когда мой брат женился, я бросил пить. — Он помолчал. — Повторяю: в монастыре я не пил. По крайней мере не делал этого в сознательном состоянии. В любом случае это трудно было сделать, потому что с собой я не брал вина, а в монастырях, как известно, вина не подают.

— Да, я уже думал об этом. — Акитада кивнул и переглянулся с Кобэ, который в ответ лишь насмешливо изогнул брови, словно бы говоря: «Да верь ты чему хочешь!» — Вы проводили время вместе с госпожой Нагаока после того, как вам показали ваши комнаты?

— Нет! — Этот страстный ответ был исполнен горечи. — Я все время был у себя, разве что ненадолго отлучался в баню. Когда вернулся, выпил чаю и сразу же лег в постель, потому что очень устал. И это в общем-то все, что я помню.

— Чаю? — удивился Акитада. — А я думал, монахи подают только воду.

— В чайнике на маленькой жаровенке был чай, когда я вернулся из бани. Вообще-то я чай не люблю, а этот к тому же был очень горький, но я все равно выпил, потому что меня мучила жажда, а воды не было.

Акитада снова переглянулся с Кобэ. Тот хмурился.

— Вы сказали, что ничего не помните после того, как уснули в своей комнате. А сны у вас какие-нибудь были?

Этот вопрос очень удивил Кодзиро.

— Нет, — сказал он. — Но когда я проснулся, у меня было ощущение, будто я всю ночь напролет пьянствовал. В ушах стучало, голова трещала, перед глазами все плыло. И говорить я мог с трудом. Мне казалось, будто язык прищемило булыжником, а в рот насыпали песка. Вам же, наверное, сказали, что от меня несло винищем, а рядом стоял пустой кувшин. Я могу только предположить, что меня как-то «отключили» и уже бессознательного опоили вином.

Кобэ сердито фыркнул.

— Мы осматривали твою голову. Никто тебя не «отключал».

Акитада задумчиво смотрел на арестанта.

— А кто, по-вашему, мог убить вашу невестку и выставить убийцей вас?

Лицо Кодзиро вытянулось. Он покачал головой:

— Не знаю, господин. У меня нет никаких соображений на этот счет. Нас никто не знал там. Только привратник видел, как мы прибыли вместе. Но это был всего лишь старик, к тому же монах. Вы сами видели его. — Он сполз по стене, и лицо его вдруг осунулось и побледнело. Усталым голосом он сказал: — Я же предупреждал, что не знаю ничего и ничем не могу помочь следствию.

— А брата своего вы не подозреваете в убийстве? Арестант одним рывком вскочил на ноги, гремя цепями.

— Что вы такое говорите?! — крикнул он, сверкая глазами. — Моего брата там не было. И он любил ее до сумасшествия. Он никогда пальцем ее не тронул бы… и не стал бы выставлять убийцей меня! Если вы хотите переложить вину на моего брата, то я не стану вам помогать. Я лучше возьму все на себя.

Кобэ вдруг сделался похожим на кота, поймавшего рыбку.

— Ну что, Сугавара, вы закончили? — спросил он. Акитада кивнул и, обращаясь к Кодзиро, сказал:

— Я постараюсь выяснить правду. Если виновным окажется ваш брат, то тут уж ничего не поделаешь. Вы провели много времени здесь, размышляя над тем, что произошло той ночью в монастыре. А теперь я хочу, чтобы вы подумали о вашей невестке. Все, что вам удастся вспомнить о ее жизни до и после замужества, может оказаться очень важным. Ее интересы, ее отношения с вашим братом и остальными домочадцами.

Кодзиро открыл было рот, но Акитада остановил его взмахом руки.

— Нет, не сейчас. Не надо спешить, отдохните. А я еще вернусь… если начальник полиции позволит.

— Посмотрим, — уклончиво сказал Кобэ, отпирая дверь камеры.

Акитада кивнул арестанту и повернулся к выходу. У него за спиной загремели кандалы, и хриплый голос сказал:

— Спасибо, господин.

Когда они шли обратно по коридорам, Акитада первым завел разговор:

— Вы слышали, что он говорил. Конечно, его опоили. Тем самым чаем. Я беседовал с монахами, что обслуживают постояльцев. Они никогда не подают ничего, кроме воды.

Кобэ хмыкнул.

— А не приходил вам на ум кто-нибудь еще, у кого могли иметься мотивы убить госпожу Нагаока?

— Никто, кроме ее мужа. Ведь как ни крути, а эта женщина исповедовала двойную мораль.

— Знаю. Но я разговаривал с Нагаокой. Он был до странного равнодушен и не выказывал никаких эмоций по поводу ее смерти. Похоже, беспокойство у него вызывал только брат. Не исключено, что Нагаока подозревал их в тайной связи.

Кобэ чуть склонил голову набок.

— У меня только что промелькнула та же мысль. Известно вроде бы, что он был от нее без ума. Но тогда зачем защищать брата? Может, он хороший актер и умело притворяется? Почему бы вам не разобраться с этим?

Акитаде вспомнилась маска, которую Нагаока вертел в руках в день его прихода. А что, если он знает тех актеров, выступавших в монастыре? Что, если он заплатил какому-нибудь полуголодному актеришке и поручил тому убить свою жену и выставить все так, будто это дело рук его брата?

С Кобэ они расстались у ворот. Погода стояла все такая же хмурая. Плотные, низкие тучи нависали над городом. Сиротливые, одинокие снежинки нет-нет да и опускались на раскисшую дорогу и тут же таяли.

Акитада с грустью думал о том, что ждет его дома.