"Адская ширма" - читать интересную книгу автора (Паркер И Дж.)

ГЛАВА 6 НАРИСОВАННЫЕ ЦВЕТЫ

Прошло больше недели без каких бы то ни было новостей. Мать Акитады немного оправилась после приступа и чувствовала себя чуть лучше следующие несколько дней, однако продолжала упорствовать в своем нежелании видеть сына. Но у Акитады было ощущение, будто гора свалилась с плеч. После посещения святилища он перестал ненавидеть мать, но в нынешнем состоянии отчуждения не имел ни малейшего желания лицезреть новую сцену. У него было чем заняться — нужно было подготовить отчет для советника-кампаку и навести порядок в счетах. Он наведался в монастырь, приславший монахов, чьи причитания продолжали оглашать дом, и пожаловал за их усердие несколько рулонов шелка. Там же он обсудил с помощником настоятеля условия похорон — этот вопрос последний встретил с откровенным неодобрением, мягко отчитав Акитаду и посоветовав ему укрепить свою веру в молитвы. Впрочем, это не помешало ему, как с сарказмом подметил Акитада, пуститься в разрешение денежных вопросов со всей основательностью.

Больше всего Акитада беспокоился из-за того, что нет писем от Тамако. Он знал, что сейчас они должны были находиться где-то на подступах к столице, и передать письмо с кем-нибудь из нарочных, ежечасно проезжавших по главным трактам, ведущим в Киото, не составляло труда. От сознания беспомощности тревога Акитады только возрастала.

Тосикагэ и Акико тоже не появлялись вот уже несколько дней. И хотя отсутствие новостей уже само по себе можно было считать хорошей новостью, Акитада никак не мог выкинуть из головы проблему Тосикагэ.

Но здесь по крайней мере он был в силах хоть что-то предпринять, поэтому послал коротенькое уведомление о своем предстоящем приходе. И вот одним стылым и промозглым утром, когда крыши домов и террасы посеребрил иней, он выбрался из дома, чтобы нанести визит своему зятю.

Дом Тосикагэ был хотя и меньше особняка семейства Сугавара, зато имел гораздо более свежий и внушительный вид. Он занимал четыре участка городской земли в одном из лучших жилых кварталов, сам дом и сторожка привратника были покрыты синей черепицей и обильно украшены резьбой на манер императорских дворцов, монастырских зданий и домов сановной знати.

Акитада залюбовался им с улицы, отметив, что его собственный дом хоть и располагался в более старом и престижном квартале, даже несмотря на внушительные размеры, казался старомодной ветхой развалюшкой по сравнению с жильем зятя. В свое время дед и отец распродали часть угодий, прилегавших к дому, отчего оставшиеся постройки теперь выглядели затерявшимися среди высоченных старых деревьев и жалких клочков запущенного сада. Убогое и захудалое зрелище не только по мнению Акитады, но и, несомненно, в глазах осуждавших ею соседей. Частичный ремонт строений не решил главной проблемы — кровли, которая давно облупилась и зияла прорехами. Ведь на дорогостоящую черепицу никаких денег не хватит, хотя по прочности и долговечности она ни в какое сравнение не идет с чернеющим и гниющим дощатым или тростниковым покрытием.

Мать Акитады, выбирая мужа для Акико, руководствовалась материальными соображениями. Ее привлекало состояние Тосикагэ, и теперь Акитада робко надеялся, что все это не будет конфисковано в погашение ущерба от кражи.

Через открытые ворота он вошел в просторный двор, где слуги разравнивали гравий. Один из них, низко склонившись перед гостем, тотчас же помчался вперед доложить о его приходе. В доме его встретил дворецкий и после многократных поклонов сообщил, что хозяин с кем-то беседует у себя и очень просит извиниться. Зато госпожа Тосикагэ готова была с радостью принять брата.

Акико занимала большую красивую комнату в северной части дома, где по традиции полагалось жить хозяйке. Покои сестры поразили Акитаду своей роскошью. Раздвижные двери, обтянутые вощеной бумагой, были сейчас закрыты из-за плохой погоды, но можно было догадаться, что за ними скрывается прекрасный вид на богатый, ухоженный сад. Одну из стен занимали полки и шкафы со всевозможными красивыми безделушками, вдоль противоположной стены стояли лакированные сундуки с одеждой и изящно разрисованная ширма. Посреди комнаты на глянцево-черном дощатом полу лежали четыре толстые соломенные циновки, огороженные парчовыми занавесками с бахромой.

Акико томно сидела, откинувшись назад, на одной из циновок посреди шелкового постельного белья, пока юная служанка расчесывала гребнем ее блестящие черные волосы.

— Неужто все еще в постели? — шутливо приветствовал ее Акитада.

Она заулыбалась в ответ:

— Да ладно тебе! Я уже полностью одета. Хотя только совсем недавно. Тосикагэ считает, я должна жить спокойно и не суетиться. — Она легонько похлопала себя по животу, выпирающему под шафраново-желтым шелковым кимоно, поверх которого был накинут еще коричневый жакетик китайского покроя.

— Выглядишь просто замечательно, — заметил Акитада, усаживаясь на полушку-дзабутон. — Какой симпатичный на тебе жакет. А волосы! Я и не знал, что они у тебя так выросли.

Акико была польщена.

— Да. Красивые, правда? По целому часу причесываю их каждое утро. — Она вдруг выпрямилась и, обращаясь к служанке, сказала: — Все, достаточно. Видишь, у меня гость? Пойди-ка принеси вина.

— Да рано еще для вина-то, — запротестовал Акитада. — А чай у вас, наверное, не подают[10].

— Вот еще! Конечно, подают. Тосикагэ добудет для меня все, что угодно. Ну вот что, Сачи, приготовь-ка тогда чаю и принеси каких-нибудь сладостей.

Когда они остались одни, Акико встала.

— Ну и как тебе моя комната?

Акитада огляделся по сторонам. В чистой и просторной комнате, куда свет проникал сквозь обтянутые прозрачной бумагой двери, было уютно и тепло — благодаря расставленным повсюду жаровням-хибати, в которых тлели раскаленные докрасна угольки.

Акико подошла к двери и немного приоткрыла ее.

— Мой личный садик! — с гордостью сказала она.

Акитада тоже подошел и выглянул на улицу. За красными лакированными перильцами открытой веранды начинался настоящий пейзаж. Опрятный ручеек струился меж мшистых берегов. После горбатого красного мостика он вливался в небольшой прудик и оттуда вытекал на улицу прямо под высоченными штукатуреными стенами. Его холмистые берега покрывали высаженные талантливой рукой кустики и карликовые деревца, напоминавшие настоящий лес. Среди валунов возвышалась крохотная пагода, до мельчайших деталей — и позолоченными колокольчиками на карнизах, и золоченым шпилем на верхушке — походившая на настоящую, а за мостиком каменный фонарь искусной резной работы так и манил, словно обещая открыть новую сказочную картину.

— А вон тот изображает гору Фудзи. — Акико указала на самый большой из рукотворных холмиков. — Похож?

— Прямо один к одному, — соврал Акитада и с нежностью посмотрел на сестру. — Я рад, что ты счастлива и что Тосикагэ гак заботится о тебе.

Она весело рассмеялась. Одной из самых милых черт Акико был ее звонкий смех. Он не был таким заразительным и непосредственным, как у Ёсико, зато прямо-таки ласкал слух. Акитада вдруг понял, что обожает обеих сестер.

Акико поежилась и прикрыла дверь.

— Какой сегодня холод, — сказала она, потом спросила: — Ну а как там матушка? Наверное, велела притащить к себе в комнату все жаровни, чтобы вы окончательно задохнулись. Нет, просто не представляю, как Ёсико выдерживает такое день за днем!

Акитада немного приуныл, а трепетных чувств к Акико в его душе чуть поубавилось. Взгляд его упал на расписную ширму, сплошь разрисованную цветами в корзинах и вазах. Выписаны они были настоящей рукой мастера и выглядели как живые — глициния, колокольчики, камелии и множество других растений, которые его Тамако наверняка знала по именам и по целебным свойствам.

Он вдруг сообразил, что Тамако, приехав, попадет в пустые комнаты, где даже от старой мебели толком ничего не осталось. Роскошь обстановки в доме Тосикагэ напомнила Акитаде о скудости его собственного. А как бы ему хотелось порадовать Тамако такой же вот в точности ширмой. Уж кто-кто, а она с ее любовью к саду и растениям, несомненно, оценила бы такой подарок.

— Какая милая вещица, — сказал он сестре, указывая на ширму. — И кто художник? Вот бы и мне приобрести такую для Тамако.

— Понятия не имею, — ответила Акико. — Ее заказал для меня Тосикагэ, его и надо спрашивать. А какая яркая, правда? Должно быть, дорогая. Все, что покупает Тосикагэ, стоит дорого. Только посмотри на все эти вещи!

Не пропустив мимо ушей намек на то, что ширма может оказаться ему не по карману, Акитада обвел глазами комнату с ее изобилием ваз, лакированных шкатулок, расписных платяных сундуков, шелковых картин на стенах и занавесочек с кистями и бахромой, низеньких столиков для письма и косметики и многочисленных зеркал.

Один из этих предметов вдруг привлек его внимание — крохотная расписная фигурка богини, чьи выцветшие краски все же притягивали взор благодаря позолоте.

— И это он тебе подарил? — спросил Акитада, внезапно почувствовав, как учащенно заколотилось в груди сердце.

Акико скользнула по фигурке равнодушным взглядом.

— Что-то не припомню. Наверное, подсунул тихонько, чтобы сделать мне сюрприз. — Она присмотрелась к фигурке. — Симпатичная, только, по-моему, какая-то старая. Да? И вроде бы даже не здешняя. Похожа на китайское храмовое изображение Каннон[11].

— Да, — согласился Акитада. Его сестра, как оказалось, неплохо разбиралась в подобных вещах. Статуэтка действительно была старинная и, судя по одежде, представляла собой одно из китайских олицетворений богини милосердия. Но главное, если только он не ошибался, эта крохотная женская фигурка имела прямое отношение к списку исчезнувших императорских ценностей. Двух таких существовать определенно не могло. Задумчиво глядя на Акико, Акитада пытался понять, не вор ли ее муж.

— А в чем, собственно, дело? — спросила она.

Ее встревоженные глаза и рука, прижатая к выпуклому животу, удержали Акитаду от объяснений — он понял, что не может поделиться с ней своими подозрениями. Снова усевшись на подушку и грея руки у жаровни, он сказал как ни в чем не бывало:

— Знаешь, я вот подумал, что очень мало внимания уделял Тамако. По-моему, пришло время исправить это.

Акико звонко рассмеялась и присела рядом с ним.

— Вот и давай исправляй! — И она с озорным видом пригрозила ему пальчиком. — А то знаем мы вас, мужчин, — вечно носитесь где-то по делам, а про нас только ночью и вспоминаете. Слава Богу, Тосикагэ хоть пока еще обращает на меня внимание. А то меня даже и не удивляет, что так много знатных женщин держат любовников.

Служанка принесла чай в бронзовом чайнике и, разлив его по чашкам, поставила оставшийся подогреваться на жаровню. Перед тем как уйти, она с поклоном сказала, обращаясь к Акитаде:

— Хозяин освободился и готов встретиться с вами, как только вы пообщаетесь с госпожой.

Акитада поблагодарил, а Акико недовольно поджала губки:

— Ну вот еще! Ты же только пришел. Я-то думала, ты хочешь посоветоваться со мной, что купить Тамако. Уж кто-кто, а я знаю все лучшие лавки, торгующие шелком и всякими побрякушками.

Отпив чаю, Акитада улыбнулся:

— Ну теперь-то уж я разведал дорогу и буду заходить почаще. А что касается шелка, то на днях я побывал в одной лавке — хотел купить ткани на одежду себе и Ёсико. Знаешь, у них там, кажется, неплохой выбор. — Он назвал имя владельца.

Акико кивнула:

— Да, это хорошее заведение. Только зачем ты покупаешь ткань для Ёсико? Она же не надевает ничего, кроме каких-то старых обносков.

Акитада встал:

— Вот потому-то я и занялся этим. Жаль только, что ткань оказалась слишком яркой. Ёсико напомнила мне, что матушка очень скоро может переодеть нас всех в траур.

Акико приуныла.

— Ой, страшно даже подумать об этом! Представь только — неделями никуда не выходить, да еще эти траурные таблички повсюду. Все-таки как было бы здорово, если бы кто-нибудь разрешил сократить срок траура по родителям. Ведь это же совершенно бесполезное дело.

Акитада мысленно не мог не согласиться с этим, пока шел к кабинету Тосикагэ, хотя слова Акико и прозвучали не слишком-то уважительно. Но уж кто-кто, а он вряд ли мог упрекнуть ее в этом, потому что сам не испытывал ни любви к матери, ни сожаления по поводу ее близкой кончины.

Тосикагэ оказался в неожиданно мрачном расположении духа и к тому же был не один. Молодой человек в темном платье официального покроя поднялся навстречу Акитаде. Акитада сразу же догадался, что это один из сыновей Тосикагэ. Он походил на отца круглым лицом, хотя пока еще не начал полнеть.

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогой брат! — воскликнул Тосикагэ, бросившись обнимать Акитаду. — Уж простите великодушно, что не сразу смог принять вас. У меня была не слишком приятная встреча с начальником. А это вот мой сын — Такэнори. Он у меня что-то вроде доверенного лица и знает все про мои… э-э… неприятности.

Акитада поклонился молодому человеку, и тот тоже ответил ему поклоном, учтивым, но сдержанным.

— Давайте же присядем! Такэнори, налей-ка вина своему знаменитому новому родственнику.

Акитада уселся на одну из шелковых подушек посреди комнаты. Как и покои Акико, кабинет Тосикагэ изобиловал роскошью. Огромные жаровни прогревали комнату, создавая уют. Такие же циновки покрывали пол, через обтянутые вощеной бумагой двери с улицы проникал дневной свет. Только вместо ширм здесь повсюду висели на стенах свитки, а дверцы стенных шкафчиков были разрисованы пейзажами.

На полках хранились бумаги и документы в шкатулках, а возле круглого занавешенного окошка на низеньком столике лежали писчие принадлежности и бумага. На шелковом шнурке висел колокольчик с деревянным молоточком — на случай если понадобится позвать прислугу.

Приняв из рук Такэнори чашку, Акитада любезно сказал:

— Ваша помощь отцу, должно быть, очень нужна, Такэнори. Я и понятия не имел, что вы уже такой взрослый и можете выполнять такую ответственную работу. Вы учитесь в университете?

— Да, господин. Благодарю вас за добрые слова. Парень был не слишком разговорчив, и Акитаде стало любопытно, в робости ли тут дело.

Тосикагэ, решив заполнить неловкую паузу, сказал:

— Такэнори исполнилось двадцать восемь. А моему другому сыну, Тадаминэ, — двадцать семь. Он сейчас воюет на севере и недавно был произведен в капитаны. — В голосе Тосикагэ отчетливо слышалась отеческая гордость и что-то еще. Может быть, грусть?

— Вас нельзя не поздравить. Какие у вас замечательные дети! И дочери тоже есть?

Немного повеселевший Тосикагэ усмехнулся:

— Вот с дочерями не повезло, иначе я мог бы породниться с правящим кланом Фудзивара. А вы почему спросили? Уж не собираетесь ли взять себе вторую жену?

Такое предложение застало Акитаду врасплох. Он никогда бы не взял в дом другую женшину, пока в нем жила Тамако. В голову сразу полезли беспокойные мысли о семье, но он отогнал их.

— Ни в коем случае, — твердо сказал он. — Меня вполне устраивает мое нынешнее положение.

— Вот и меня тоже! — воскликнул Тосикагэ. — Ваша сестра — предел мечтаний для такого старика, как я. Я надышаться на нее не могу.

Акитада ответил зятю добродушной улыбкой. Зато Такэнори, как он заметил, сидел, плотно сцепив руки. Итак, стало быть, тут не исключено какое-то недовольство. Не очень-то приятная ситуация для Акико, которая по своей наивности, возможно, радуется тому, что вскоре станет матерью нового наследника. Она бросилась осуществлять свой план, не приняв во внимание взрослых сыновей Тосикагэ.

А между тем Тосикагэ, не думая, какое впечатление произведут его слова на сына, с довольным видом продолжал:

— А теперь она станет матерью. Она утверждает, что это будет мальчик. Ну что ж, женщинам лучше знать. Они разбираются в таких вещах, не правда ли? А как ваша жена? Я слышал, она родила вам сына. С радостью она носила его под сердцем? Вот моя Акико с радостью. Такой прелестный малыш! Уже стучит ножками, чтобы распахнуть себе дверь в жизнь! — Тосикагэ весело расхохотался, тряся животом. Сын его резко поднялся и принялся разбирать на столе какие-то бумаги.

Тогда Акитада добродушно сказал:

— Ну а если не сын, то дочка. Сможете удачно выдать ее замуж. Сыновья-то у вас в любом случае уже есть.

Тосикагэ немного приуныл.

— Сыновья у меня хорошие, — сказал он. — Только вот Такэнори, например, уже определен для служения церкви. Он лишь временно отложил постриг, чтобы помочь мне в нынешних трудностях, но уже в будущем году поступит в монастырь Искупления в провинции Синано. А Тадаминэ записался в войско. Войны-то у нас на севере не прекращаются. — Он печально вздохнул.

Акитада удивленно посмотрел на Такэнори и, когда тот ответил ему безразличным взглядом, сказал:

— Вами прямо-таки можно восхищаться — избрали себе такой серьезный духовный путь, и в такие-то юные годы! Не многие молодые люди так благочестивы, хотя, говорят, сам Будда обрел это призвание, еще не будучи в расцвете лет. Но не будете ли вы скучать по семье и по столичной жизни? На это Такэнори ответствовал:

— Я ясно вижу свой путь. В этом мире меня ничто не держит.

Тосикагэ нервно заерзал. Акитаде стало интересно, почему Такэнори избрал для себя этот путь — просто ли решил отказаться от мирских соблазнов или же почувствовал себя обделенным отцовским вниманием? Он недоуменно посмотрел на Тосикагэ, и ему показалось, что он заметил в глазах зятя слезы. Значит, парень все-таки сделал собственный выбор, как и его брат, решивший стать воином. Отвернувшись от отца и отказавшись от карьеры в столице, где они могли бы стать ему опорой, оба сына нанесли ему тяжелый удар. Но это, конечно, должно было пойти на пользу Акико, особенно если она собиралась родить Тосикагэ других сыновей и если бы Тадаминэ сложил голову на поле брани. Да, его сестра, несомненно, приняла в расчет эти обстоятельства. Ну что ж, горе и радость всегда неразлучны, из них сплетена веревочка судьбы.

— А ну-ка, Такэнори, перестань суетиться и сядь. — со вздохом сказал Тосикагэ. — Мы должны рассказать Акитаде о нашем посетителе.

Как оказалось, начальник дворцовых хранилищ собственной персоной заявился в дом к своему помощнику, чтобы выразить тому свое неудовлетворение по поводу дошедших до него слухов.

Тосикагэ был удручен.

— Эта история с лютней, которую я якобы присвоил, явно распространилась за пределы нашего ведомства, — сказал он. — Начальник наш не больно-то часто жалует нас своим посещением — руководит, так сказать, издалека, — а рассердился, потому что где-то на светском приеме прослышал про нелады в своем хозяйстве.

Акитада внимательно наблюдал за зятем, пока тот рассказывал о визите начальника. Тосикагэ выглядел скорее расстроенным, нежели исполненным чувства вины. А вот сын его, похоже, сердился. Встретив взгляд Акитады, он воскликнул:

— Это просто неслыханное оскорбление, и оно может стоить отцу места!

— Ну, не так уж все страшно, — утешил его Акитада. — Никто не принимает эту сплетню всерьез. Уже через неделю о ней забудут и станут говорить о чем-нибудь другом. Кстати, я как раз хотел сообщить вам, что не напрасно обошел местных антикваров — по крайней мере мы теперь можем заключить, что вор, если таковой был, не предлагал никаких предметов из этого списка на продажу. — Он испытующе посмотрел на Тосикагэ. — А может, они и не пропадали? Как эта лютня, которую изъяли ненадолго и собираются вернуть?

— Это невозможно! — воскликнул Такэнори. — Мы с отцом все тщательно проверяли! Эти предметы пропали давно, несколько месяцев назад.

Тосикагэ со вздохом закивал:

— Да. Боюсь, Такэнори прав. Мы обследовали все самым тщательным образом уже после того, как я рассказал вам. Мы делали это в нерабочее время, чтобы не привлекать внимания сослуживцев.

Акитада поймал себя на мысли о подозрительном бегстве Такэнори в монашество — уж не потому ли он принял это решение, что предвидел увольнение отца и его изгнание? Эти две суровые меры определенно спасли бы его от судебного разбирательства. Но как быть со статуэткой, которую он видел в покоях Акико?

— А вы уверены, дорогой братец, что ничего не забыли и не перепутали? Может, кое-что из этих вещей вы все-таки принесли в дом, и теперь они смешались с вашими собственными ценностями?

Эти слова задели Тосикагэ за живое.

— Разумеется, нет! — обиженно сказал он. — Я пока не страдаю слабоумием, хотя и старше вас.

— Простите. Я никоим образом не хотел вас обидеть — Видя гнев на лице Тосикагэ, Акитада умолк. Ну вот как теперь разбираться с этим делом? Любой намек или подозрение могли вызвать у Тосикагэ серьезную обиду и привести к разрыву отношений между семьями или даже того хуже.

Тосикагэ замкнулся в себе и обиженно молчал, зато Такэнори, похоже, был рассержен не на шутку. Поймав на себе взгляд Акитады, он не преминул возмутиться:

— Мой отец отличается крайней щепетильностью во всем, что касается его рабочих обязанностей! Обвинять его в чем-либо просто непорядочно! Если уж на то пошло, пусть, если хотят, обыщут этот дом. Тогда его невиновность будет доказана раз и навсегда!

На это Тосикагэ воскликнул:

— Господи, да ни за что! Я этого не допущу! Как ты себе это представляешь? Только подумай, как расстроится Акико! В ее деликатном положении это особенно вредно, это может навредить ребенку.

Акитада в растерянности лихорадочно пытался придумать другую тему для разговора и вдруг вспомнил про ширму.

— Простите меня, дорогой братец, за эти необдуманные слова. Просто мне почему-то пришли на ум многочисленные красивые вещицы, которые я видел в покоях Акико.

Гнев Тосикагэ, похоже, немного улегся. Уже более милостиво и с чувством он сказал:

— Мне доставляет истинное удовольствие видеть мою красавицу в окружении красивых вещей.

— Да, ей просто повезло. А вы, как я вижу, несравненный знаток прекрасного. Особенно меня поразила та ширма с цветами.

— Ах, та ширма! Да. Ну и как, неплохо она там смотрится? Стоит, знаете ли, немалых денег. Работа настоящего мастера, который уже имеет имя при дворе.

Какой странный ответ, подумал Акитада, такое впечатление, будто сам Тосикагэ не видел, как смотрится в комнате ширма.

— Да, она изумительно там смотрится, — сказал Акитада. — Интересно, это вы придумали поставить ее у дверей в сад? Ведь летом она, должно быть, почти сливается с ним, и создается впечатление, что сад переехал в комнату.

Тосикагэ просиял:

— Ага! Вот и отлично! Нет, это, должно быть, Акико поставила ее туда. Моя умница!

Итак, стало быть, Тосикагэ не часто наведывался в покои жены. Судя по всему, Акико сама ходила на половину мужа для осуществления супружеских обязанностей, как было заведено в императорском дворце. А коли так, то, возможно, Тосикагэ не имел никакого отношения к подозрительной статуэтке. Но это только затрудняло дело, потому что в таком случае, по-видимому, кто-то еще из домашних мог поместить статуэтку туда. Если, конечно, она вообще принадлежала к числу дворцовых ценностей, а не была просто похожим изделием.

Акитада повернулся к Такэнори:

— Кстати, ваш батюшка дал мне описание пропавших предметов, вот я и подумал, что и вы, должно быть, тоже знакомы с ними. Не могли бы вы припомнить и сказать мне, как они выглядят? Ведь так вы подтвердите слова вашего родителя.

Но здесь от Такэнори было мало толку. Запинаясь, он давал какие-то неясные описания, перепутал цвет статуэтки и после того, как отец несколько раз поправил его, отказался от этой затеи, сославшись на то, что мало интересуется подобными вещами. В общем, вывода никакого не напрашивалось, разве что стало более или менее ясно, что статуэтка Акико — скорее всего просто удачная копия с дворцовой и что Тосикагэ явно не знает о ее присутствии в доме.

Копнуть глубже Акитада не отважился — чтобы не встревожить отца и сына своими подозрениями. Он решил поговорить о чем-нибудь другом и вдруг снова вспомнил о ширме.

— Меня действительно буквально потрясла ваша расписная ширма с цветами, — сказал он Тосикагэ. — Акико не сумела припомнить имени мастера и посоветовала мне спросить у вас. Я подумал, что мог бы приобрести нечто подобное для Тамако — она у меня любит сад и цветы.

Тосикагэ хлопнул в ладоши:

— Отличная мысль! Нашу ширму покупал Такэнори. Ну-ка, Такэнори, посмотри адрес и объясни Акитаде, как добраться туда.

Сын послушно поднялся, подошел к полкам и, открыв одну из коробок с документами, принялся изучать ее содержимое. Вернулся он с листком бумаги в руках и протянул его Акитаде.

— Вот нужные вам сведения, господин, — учтиво проговорил он.

Это была копия счета на покупку ширмы «в одном экземпляре, четырехстворчатой, с изображением цветов в необычных сосудах». Товар надлежало доставить к концу месяца Желтеющих Листьев в дом его превосходительства помощника начальника дворцовых хранилищ в обмен на десять слитков серебра. Счет был подписан мастером «Ноами, проживающим в «Бамбуковой хижине», что возле храма Безграничного милосердия».

Десять слитков серебра! Громадная сумма для простого ремесленника, привыкшего продавать свои работы на рынках да на монастырских торжищах.

— Да при таких-то заработках этот человек должен жить во дворце — заметил Акитада. — Где же находится эта «Бамбуковая хижина»?

Тосикагэ рассмеялся.

— Помните, я говорил вам, что этот парень входит в моду? Так вот вам любопытная деталь — он, говорят, изучает цветок на протяжении всех стадий его развития — от бутона до опавших лепестков. Такое усердие стоит денег. И знаете что, дорогой братец, у меня появилась идея. Я все мучился, не зная, как выразить вам свою благодарность. Так доставьте же мне удовольствие и позвольте преподнести вам в дар такую вот ширму. Такэнори сходит с вами к художнику, и вы сами объясните ему, что вам нужно. А я позабочусь о том, чтобы доставить потом ширму вашей очаровательной жене.

Акитада смутился. Ни при каких обстоятельствах ему не хотелось обязываться перед Тосикагэ, по крайней мере до тех пор. пока он не убедится в непричастности своего зятя к делу об исчезновении императорских ценностей.

— Благодарю вас, братец! Вы чрезвычайно любезны и щедры, только этот подарок я хотел бы сделать Тамако сам. Думаю, вы меня хорошо понимаете.

Изогнув бровь, Тосикагэ усмехнулся с видом знатока.

— Не говорите больше ничего, дорогой братец! Я вас отлично понимаю. Как же! Ведь ваша дама должна получить знак восхищения именно от вас. — Он хихикнул.

Тогда, обращаясь к его сыну, Акитада сказал:

— Вам вовсе не обязательно ходить со мной, вот разве что объясните мне, как добраться до дома этого мастера.

Выяснилось, что художник проживал в западной части города, причем Такэнори намекнул на какое-то опасное соседство.

— Это еще что значит?! — воскликнул Тосикагэ. — Ты ничего мне не говорил о каких-то там опасностях.

Такэнори стыдливо потупился:

— Простите, отец. Я и сам не знал, пока ко мне не прицепились какие-то два оборванца. Мне довольно легко удалось от них отвязаться, но господину Сугавара может так не повезти.

Тосикагэ прищелкнул языком.

— Да, в западном городе становится все более и более неспокойно, там уже без опаски по улицам не походишь. Такэнори прав. Вам следует взять с собой вооруженного слугу. Не могу только понять, зачем успешному художнику жить среди такого отребья.

— Ну, дом-то у него весьма и весьма приличный, только вот зарос порядком, — заметил Такэнори. — По-моему, это его родовое гнездо, но живет он там один.

— Ну что ж, мне, пожалуй, пора. — Акитада поднялся, все еще не в силах выкинуть из головы подозрения относительно фигурки в комнате Акико. После мимолетного колебания он сказал Тосикагэ: — Мне кажется, моей сестре пошло бы на пользу, если бы вы рассказали ей о происхождении и значении некоторых поистине очаровательных вещиц, украшающих ее покои. Я убежден, что, зная их историю, она в большей мере сможет насладиться их красотой.

У Тосикагэ был довольный вид.

— Безусловно, безусловно! Какая хорошая мысль! И я с удовольствием это сделаю. Пожалуйста, передайте мой самый сердечный привет вашей благородной матушке и мои самые искренние надежды на ее выздоровление.

Это были пустые и никчемные слова, и оба они понимали это. Акитада поклонился и отправился восвояси.

После тепла и уюта, царивших в доме Тосикагэ, холодный уличный воздух буквально хватал за горло. Акитада старался шагать живее, чтобы разогнать кровь. Ему не терпелось поскорее разрешить вопрос с подарком для Тамако. К предостережению Такэнори он отнесся с пренебрежением. Его обидел намек на то, что он не справится сам, к тому же его покоробил тот факт, что юный Такэнори не очень-то привечал молодую жену своего отца, а заодно и ее брата. Ведь он не мог не понимать, что Акитада способен легко справиться с более серьезной опасностью, нежели парочка каких-то голодных оборванцев.

Но даже больше, чем косвенное обвинение в малодушии или необходимость пробираться через разбойничий квартал, его раздражала цена работы мастера. Однако на этот раз он не позволит, чтобы деньги встали на его пути. У Тамако будет собственная ширма, чего бы это ему ни стоило.

Правда, пока еще он не знал, какую цену в конечном счете придется заплатить.