"Адская ширма" - читать интересную книгу автора (Паркер Ингрид Дж.)ГЛАВА 9 ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕПрием, оказанный им дома, был менее чем скромным. Конечно, Сабуро заулыбался во весь рот, как только увидел любимую госпожу, и Ёсико выбежала им навстречу, оправляя на себе платье и на ходу приглаживая растрепанные волосы. Но остальные домочадцы – все до одного новенькие слуги – лишь с любопытством взирали на лошадей, повозки и незнакомых им людей, заполонивших двор. Тяжкий недуг престарелой госпожи Сугавара, приковавший ее к смертному одру, и монотонные распевы монахов окутывали радость приезда мрачной пеленой. В доме, где поселились хворь и скорбь, не было места ликованию. Тамако и Ёри после столь долгого путешествия выглядели просто прекрасно – окрепли и загорели на солнышке. Нездоровая бледность Ёсико рядом с ними теперь еще больше бросалась в глаза. Тамако знала о болезни матушки от Акитады, но сейчас поинтересовалась у Ёсико подробностями. Обе жен- шины и Ёри, которого держала на руках Ёсико, направились в покои госпожи Сугавара. Акитада угрюмо плелся за ними. Он испытывал настоятельную потребность как-то предотвратить эту встречу, чтобы оградить самых дорогих ему людей от губительного яда, источаемого матушкиным больным сознанием. Но Тамако поспешила напомнить ему о своем дочернем долге, ибо как невестке ей полагалось отдать дань уважения свекрови и представить той своего сына. Поэтому он уныло следовал теперь за ними и остался ждать среди монахов за дверью, когда обе женщины скрылись за ней. Ждать пришлось долго, и все это время, устремив рассеянный взгляд на шесть бритых голов, он провел в мрачных раздумьях – о горном монастыре, об убийстве, о художнике Ноами, в прошлом тоже монахе, об адской картине и, наконец, о подарке, припасенном им для Тамако. Последняя мысль согрела и ободрила его – портрет малыша со щенками напомнил ему о том, что скоро они с женой останутся наедине. Тогда они наконец смогут поговорить о себе и о будущем, смогут прикоснуться друг к другу руками, а потом, быть может, и заняться любовью. Когда Тамако вышла из матушкиных покоев, на лице ее было запечатлено глубокое горе. Ее удивило, что муж так радостно улыбается, простирая к ней навстречу руки. – Ну наконец-то! – воскликнул он. – Пойдем же скорее ко мне! Знаешь, как я по тебе скучал! Один из монахов буквально поперхнулся словами молитвы, отчего дружный распев сбился, и в коридоре повисла тишина. Шесть пар укоризненных глаз устремились на Акитаду. Потом самый старший из них, сидевший ближе к двери, прочистил горло и поднял руку. По его сигналу остальные дружно подхватили и вновь затянули свою монотонную песнь. Взяв Акитаду за руку, Тамако поспешно увела его прочь. - Она умирает... – тихо бормотала она на ходу с упреком и с горечью. И когда монахи уже не могли их слышать, прибавила: – Конец-то совсем близок. Но она узнала меня и протянула руку, чтобы приласкать Ёри. Только даже на это у нее сил не хватило. Ох, Акитада, я вижу, ко времени мы вернулись. Акитада смотрел в ее полные слез глаза и не мог не подивиться тому состраданию, с каким она отнеслась к женщине, которую едва знала. Сам-то он считал, что его мать не заслуживает такого отношения к себе. - Зато я вернулся слишком рано, – проговорил он резким тоном. – Вот не поспешил бы и не узнал бы тогда, как, оказывается, ненавидит меня собственная мать, если готова прогнать с глаз долой, осыпая проклятиями. - Акитада как же так?! Ты ничего не говорил мне – Тамако была глубоко потрясена. Он отвернулся и молчал, потом сказал: - Не хотел отравлять и тебе жизнь. Теперь я держусь от нее подальше и просто жду конца в надежде, что он настанет скоро и мы все тогда сможем наладить собственную жизнь как нормальные люди. Он открыл дверь в свою комнату, там было холодно. Никто не позаботился, чтобы принести туда жаровню или кипятка для чая. Ему вспомнились роскошные покои Акико с многочисленными раскаленными жаровен- ками, шелковыми постелями и мягкими подушками, разбросанными на толстых соломенных циновках и огороженными от сквозняков ширмами и занавесками. - Прости, но тут ничего не готово, – сказал он жене. – Моя голова была занята совсем другими вещами. Неприветливо тебя встретил дом. Несмотря ни на что, за ночь они хорошо отдохнули. Утром началась суета, связанная с размещением. Ни свет ни заря Акитада пошел в конюшни проведать лошадей. Холодная, ветреная и пасмурная погода его сильно тревожила. Большая часть конюшен не имела крыши, и задувавший сверху холодный ветер разметывал сено, приготовленное для животных. Он велел Торе и Гэнбе смастерить какое-нибудь временное укрытие и корил себя за то, что не побеспокоился об этом раньше. Вернувшись к себе, он нашел Тамако дрожащей даже в зимнем кимоно. - Прости, любимая, – сокрушенно сказал он. – Из- за матушкиной болезни все слуги заняты и буквально сбиваются с ног. А ты вот сидишь тут в ледяной комнате, и чашки горячего чая даже никто не поднесет. – Он вдруг вспомнил про сына и, с тревогой оглянувшись на дверь, спросил: – А где Ёри? - Только не сердись. Ёсико опять повела его к твоей матушке. Она, похоже, лучше себя чувствует, когда видит его, а он и не возражает. И обо мне беспокоиться не нужно. Теперь, когда я, слава Богу, вернулась, я стану помогать Ёсико – ведь она наверняка сбилась с ног, заботясь о матушке и о тебе. Она говорит, у нее в помощницах всего одна служанка. Акитада покраснел от стыда, вспомнив про кимоно, сшитое для него сестрой. - Я беспокоюсь за Ёсико, – сказала Тамако, разбирая привезенную одежду и развешивая ее проветриться. Акитада поморщился. - тоже. Что она видит? С утра до ночи работа, матушкин злой язычок, ее тяжкая хворь да одиночество! Разве это жизнь для молодой женщины ее сословия? Я обещал ей найти хорошего жениха. Обретя свой собственный дом, она быстро снова станет собой. Тамако рассмеялась. - Ох, Акитада! Неужели ты думаешь, что все так просто? – И, внезапно посерьезнев, она прибавила: – Нет, тут что-то еще. Она явно скрывает это, а значит, это что-то неприятное. Акитада игриво склонил голову набок и улыбнулся жене. - Да ты просто ищешь, кого бы напичкать своими волшебными зельями, – сказал он, с обожанием глядя на нее. Целительский дар его супруги поистине был спасением для его семьи и прислуги в течение всех этих долгих лет, проведенных ими на севере. Даже Сэймэй, его старый друг и преданный вассал, передал ей свою коробку с лекарственными бальзамами и чаями и целиком сосредоточился на новой роли – персонального секретаря Акитады. – Нет, с нас хватит и матушкиной болезни, – твердо сказал он. – А Ёсико в полном порядке. Просто устала и вынуждена торчать дома. Тамако прошлась по комнате и распахнула дверь в запущенный сад. Холодный воздух ворвался в и без того промозглую комнату. - Против болезни твоей матушки я уже бессильна. – Она вздохнула, глядя на унылые дебри неухоженных растений. Акитада подошел к ней и с виноватым видом сказал: - Я пока не успел навести здесь порядок. Сад у него перед глазами представлял собой печальную картину – вечнозеленые кустарники вымахали до высоты деревьев, травы почернели от заморозков, а земля и дорожки были усыпаны опавшей листвой и ветками. Но Тамако как ни в чем не бывало улыбнулась: - Не переживай! Мне всегда нравилась эта комната больше других. Здесь солнечно в течение всего дня, а сад дает ощущение покоя и уединенности. Знаешь, с каким удовольствием я снова займусь садоводством! Не будет больше этой вечной зимы и этих нескончаемых снегопадов, и мы будем сидеть на этой вот веранде, попивать чаек и любоваться нашими азалиями, камелиями, пионами и осенними хризантемами- – Она порывисто повернулась к нему, глаза ее сияли радостью. – - Ах, Акитада, как это все-таки хорошо – вернуться домой! Акитада был так глубоко тронут словами жены, что не сразу сообразил, что ему предстоит лишиться комнаты, которую он всегда занимал – места, где он спал и работал и мог укрываться от презрительных взглядов и слов своих надменных родителей. Ну что ж, он найдет себе другую комнату, если Тамако хочет жить в этой. - Знаешь, до сих пор я никогда не был счастлив в этом доме, – сказал он, обнимая ее и крепко прижимая к себе. Тамако молчала, только с радостным вздохом уткнулась нежным личиком в его плечо. В саду ветер, подхватив горстку жухлой листвы, вихрем закружил ее в воздухе. Акитада поежился и еще крепче прижал к себе жену. - Какая ранняя зима в этом году, – сказал он. – А эта комната совсем не отапливается. Ты, наверное, будешь мерзнуть. Просто не понимаю, что случилось с нашими слугами. А я не успел даже нанять еще кого-ни- будь. Давай-ка я схожу за твоей служанкой – пусть приготовит чай и горячие жаровни. Она улыбнулась, расставаясь с ним неохотно: - Да ладно, не стоит беспокоиться. Хотя от чашки горячего чая я бы не отказалась. Акитада закрыл двери на веранду и отправился на поиски служанки. В доме было пустынно, лишь доносившееся по коридорам распевание монахов нарушало тишину. еще с крыльца Акитада увидел, что повозки до сих пор стоят посреди двора, лишь наполовину разгруженные. На кухне он застал повариху и матушкину долговязую костлявую служанку за оживленной болтовней – взяв в оборот смазливую горничную Тамако, они тешили свое любопытство, засыпая ее вопросами о новой госпоже и о людях Акитады. Кроме слабенького огонька под рисовым котлом и небольшой горки наструганных на доске овощей, других приготовлений пищи он не заметил. Как никогда доселе, осознав в этой небрежности свою вину, Акитада сердито рявкнул: - Почему в моей комнате нет жаровни? И где кипяток для чая? Повариха и долговязая служанка бросились к плите и к пустым жаровням. Тогда Акитада строго сказал молоденькой служанке Тамако: – А ты, оказывается, ужасная сплетница, Оюки. Ну- ка ступай немедленно к своей госпоже и позаботься о ее удобствах! Девица с нахальной улыбочкой поднялась и исчезла. Повариха и матушкина горничная уже суетились вовсю – одна наливала в чайник кипяток, другая насыпала угли из очага в одну из жаровен. - Отнесешь эту жаровню и вернешься за новой, – распорядился Акитада. – В комнате очень холодно. Служанка вытаращила на него глаза. - Я не могу, господин. Старая госпожа разрешает только одну жаровню, – объяснила она. - Теперь я здесь хозяин, – сердито напомнил ей Акитада. – И отныне ты будешь делать то, что скажу я или что прикажет тебе моя жена. Поняла? – Он перевел властный взгляд на повариху и прибавил: – Вас обеих касается. – Он протянул руку за чайником, потом распорядился: – Займись завтраком. У нас в доме теперь много едоков. - Но тогда ничего не останется на обед и на ужин! – взмолилась повариха. Он едва не выругался, потом сообразил, что женщина все-таки не виновата - Ничего, постараешься и что-нибудь придумаешь! Неся горячий чайник, он обогнал долговязую служанку с жаровней. Придя в комнату раньше нее, он застал Тамако за любованием картиной Ноами. Нахальная горничная уже доставала вещи из принесенного кем-то сундука. По всей комнате были разбросаны вороха нарядов, рабочий стол заполонили многочисленные зеркальца, шкатулочки и коробочки со всевозможными женскими снадобьями Вздохнув про себя, вслух он сказал: - Эта картина для тебя. Нравится? - Она восхитительна! Щенята на ней словно живые – такое впечатление, будто различаешь каждую шерстинку, каждый волосок. А малыш просто очаровательный! Где ты отыскал эту картину? Долговязая служанка пристроила жаровню возле стола и ушла. Акитада приготовил для Тамако чай. - Этого художника нашел супруг Акико Тосикагэ. Он заказывал у него ширму в ее покои. Когда я увидел эту ширму, то сразу захотел приобрести такую же и для тебя, но художник оказался весьма странным типом Очень неприятный человек, хотя и талантливый. Он сказал, что ему пришлось бы наблюдать цветы в течение целого года, чтобы изобразить на ширме все четыре сезона. - Как интересно! Мне бы хотелось когда-нибудь познакомиться с этим человеком. Ну а как поживает Акико? Ёсико говорит, она ждет ребенка. - Да, это так. И сама она, похоже, здорова и счастлива. – О неприятностях Тосикагэ он решил умолчать, а только сказал: – Муж ее мне понравился, и мне показалось, он в ней просто души не чает. Тамако не спускала с него внимательных глаз. - Вот и хорошо. Я охотно познакомлюсь с ним. Дверь отворилась, Тора с Гэнбой внесли в комнату новые сундуки. Вслед за ними служанка принесла еще одну жаровню Акитада поставил пустую чашку и сказал: - Меня ждут дела. Во-первых, я забыл, что обещал сообщить Аки ко о твоем приезде. Потом надо бы попросить Сэймэя, чтобы приготовил мне комнату А еще нужно срочно заняться починкой конюшен, ибо сейчас они, прямо скажем, в негодном состоянии. Тамако улыбнулась: - Не волнуйся, все образуется. В коридоре перед бывшей комнатой отца Акитада встретил Сэймэя. Старик тащил тяжелую коробку с бумагами. - Постой! – окликнул его Акитада и бросился к нему, чтобы помочь. – Зачем ты таскаешь такие тяжести? Пусть ими занимаются Тора с Гэнбой. Кстати, куда это ты их несешь? – Среди вещей в коробке он узнал свои писчие принадлежности и личные печати. - В комнату вашего отца, – сказал Сэймэй. – По- моему, вам в самый раз теперь туда перебраться Акитада прямо-таки застыл на месте. - Ни за что! Ни в коем случае! Только не туда! Морщинистое лицо старика выражало сочувствие - Ох-хо-хо!.. Старые раны долго не заживают. - Ты лучше других знаешь, почему я не моту работать в комнате, связанной с такими воспоминаниями, – сухо сказал Акитада. Старик вздохнул. - Теперь вы здесь хозяин. А комната вашего батюшки самая большая и удобная во всем доме Вам ее и занимать. Акитада вдруг сообразил, что Тамако имела в виду то же самое, но сама эта мысль была ему до противного невыносима. - Нет, для начала я поживу в другой комнате, пока мы не освободим отцовскую от его вещей, – неохотно пообещал он. - Их уже вынесли оттуда, – поспешил сообщить Сэймэй и отправился дальше по коридору. – В обществе пойдут всякие разговоры, если вы не займете в доме место своего отца Мужчина не должен забывать о своем долге перед семьей, перед своим домом и перед самим собой. Так мудрый старик увещевал своего хозяина, пока тот, озадаченный, тащил за ним коробку. Перед самой дверью в кабинет отца Акитада сделал последнюю попытку воспротивиться: - Мой отец сделал все возможное, чтобы не дать мне занять его место. Не удивлюсь, если он начнет наведываться в эту комнату, когда я поселюсь в ней. Тут уж Сэймэй не сдержал усмешки. - Ну, вы сейчас говорите прямо как Тора. Не верю я вам. И в любом случае следует помнить старую мудрость: «Горько терпение, да сладки плоды его». Вы представить не можете, как мечтал я все эти долгие годы об этом дне Надеялся, что доживу все -таки и увижу своими глазами, как вы займете место вашего отца. Акитада был потрясен этими словами. Старик был его спутником в течение всей жизни, он делал все, чтобы оградить его в детские и отроческие годы от гнева отца и равнодушия матушки, но никогда при этом не позволял себе какой-либо критики в их адрес. Его верность семье Сугавара была незыблемой, и превосходило ее только одно чувство – любовь к юному Акитаде. Сейчас Акитада был так глубоко тронут, что, как ни старался, не смог скрыть этого. - Ну что ж, будь по-твоему, – сказал он и втащил коробку в кабинет. Там он первым делом огляделся по сторонам. Двери на веранду были закрыты, поэтому в комнате было темновато и пахло затхлостью и плесенью. Хорошо знакомые ему стеллажи вдоль одной стены пустовали. Исчезли также настенные свитки с изречениями китайских мудрецов и страшная картина с изображением Эммы, властителя подземного мира, карающего праведным судом души падших грешников. Эта картина всегда нагоняла особенный ужас на юного Акитаду, когда он являлся в кабинет отца в ожидании наказания. Сходство между отцом и мрачным карающим судией было до того разительным, что у Акитады никогда не оставалось сомнений, почему эта картина занимала самое видное место в комнате. Широкий лакированный стол черного дерева был тоже расчищен от отцовских вещей – не осталось здесь ни его писчих принадлежностей, ни лампы, ни его личной маленькой жаровенки. Царил здесь только дух сурового осуждения, которому неведомо прошение. Акитада с содроганием подумал о том, следует ли ему впускать сюда собственного сына. Сэймэй распахнул двери на веранду. Холодный, свежий воздух ворвался в комнату. Узкая тропинка в маленьком садике вела к пруду, засоренному опавшей листвой. В детстве Акитаде не разрешали играть здесь. Сэймэй запричитал при виде такого запустения, но Акитада поспешил выйти наружу – прочь из ненавистной комнаты. Он подошел к пруду и заглянул в его черные воды. В глубине под их холодной толщей он различил какое-то поблескивающее движение. Подобрав с земли обломок крошечного прутика, он бросил его в воду, и тут же одна за одной на поверхность поднялись разноцветные рыбки. Красные, золотистые, серебристые, пятнистые и однотонные, они жадно открывали рты в ожидании угощения Этих милых рыбок обязательно полюбит Ёри. - Ну что ж, – сказал Акитада, – если кое-что здесь изменить, то комната может стать пригодной. Сэймэй, озабоченно наблюдавший за хозяином с веранды, вздохнул с облегчением. - Госпожа уже выбрала ширмы, подушки и занавеси для этой комнаты Ну и конечно же, сюда принесут ваши книги, кисти, памятные вещицы с севера, ваши чайные принадлежности, зеркало, платяной сундук и ваш меч. - Понятно. И не забудь еще поставить свой стол рядом с моим, – с улыбкой сказал Акитада. – Потому что я не собираюсь работать тут один. Сэймэй поклонился. - Все будет выполнено. – Глаза старика увлажнились, когда он ступил обратно в комнату. Акитада вошел за ним следом и, придав го- лосу строгости, сказал: - Пойду позабочусь о лошадях и пришлю тебе Тору. А тебя я попрошу отправить моему зятю Тосикагэ весточку – сообщи ему, что моя семья прибыла. - Я взял на себя смелость и уже сделал это, господин. - Я так и знал. – Акитада с сыновней нежностью коснулся плеча старика, с горечью отметив про себя, каким щуплым и дряхлым тот стал. – Я всегда буду считать тебя своим настоящим отцом, Сэймэй, – сказал он, чувствуя слезы теперь уже и в собственных глазах. Сэймэй только посмотрел на него и зашевелил губами, но так ничего и не сказал – просто накрыл руку Акитады своей старческой корявой ладонью. Только к середине дня Акитада закончил дела в конюшне. Большая часть строения была разрушена много лет назад, когда он был еще ребенком. Финансовое положение семьи Сугавара не позволяло содержать ни лошадей, ни быков, ни обслугу для них Потом у оставшейся части развалилась крыша, вороха мокрых листьев покрывали теперь гниющие доски там, где некогда стояли лошади. Акитада застал Тору и Гэнбу за работой – они воздвигали грубую, нетесаную стену, отделявшую крытую часть конюшни от пустующих стойл, предоставленных всем природным стихиям. Оставлять животных без крова в такой холод не отважился бы никто. Четыре лошади Акитады и пара быков, тащивших повозки через всю страну, топтались сейчас вместе в наиболее пригодной части конюшен, где у них под ногами имелся сухой пол и свежая солома. Крупный серый жеребец, полученный Акитадой в подарок от благодарного князя, повернул к хозяину свою красивую морду и приветствовал его тихим ржанием. Акитада подошел к животному и погладил его, а потом и трех других – гнедую кобылку и двух меринов темной масти. Они проделали немалый путь, сумев остаться в рабочей форме. Принадлежавшая Тамако кобылка была мельче других лошадей, зато прекрасно сложена. Теперь они смогут выезжать верхом на прогулки за город. А вскоре он, видимо, сможет приобрести лошадку еще и для сына. Позаботиться о лошадях было сейчас для Акитады важнее, чем разбирать книги, поэтому он трудился не покладая рук наравне со своими самураями. Гэнба, настоящий здоровяк, широкоплечий и мускулистый, в прошлом был борцом. В борьбе он упражнялся в свободное время и сейчас только порядком растерял свой привычный вес и вечно ходил голодным, в мыслях представляя себе всякую разную еду. Тора же, большой охотник до юных красоток, сейчас, за неимением оных, с удовольствием занимался плотницкой работой. Очень давно, еще расследуя свое первое дело, Акитада случайно спас этого бывшего воина от обвинения в убийстве, и с тех пор Тора верно и исправно служил ему. К вечеру морозец стал крепчать, но физический труд согревал их, а за разговором время проходило незаметно. Гэнба с Торой с интересом слушали рассказ хозяина о событиях в горном монастыре. Но когда Акитада поведал об адской ширме и о мастерской художника близ храма Безграничного милосердия, Тора прекратил заколачивать гвозди и в ужасе уставился на хозяина. - Там живут духи! – заявил он. – Голодные и жирные, как мухи. И каждое утро местные служки выгребают оттуда недоеденные части человеческих тел. Суеверное воображение Торы зашло так далеко, что Акитада с Гэнбой не могли удержаться от смеха. Описанные в столь ярких красках подробности показались им уморительными. - Ну что ж, неплохо сработано, – заметил Гэнба, когда они закончили стену. – По-моему, я заслужил дополнительную мисочку риса. Кстати, хозяин, я все хотел спросить у вас про повариху. Сдается мне, жалеет она кинуть лишний кусок рыбки в свою стряпню. Вам так не показалось? - Она родом из деревни и готовит с душой. Только вас туг не ждали вот, похоже, и не запаслись провизией. Гэнба сначала приуныл, потом снова повеселел. - Ну что ж, я мог бы сгонять куда-нибудь за лепешками да еще лапши купить. Ёри ее очень любит. - Вот и хорошо, – с улыбкой сказал Акитада, надевая кимоно – Только не покупай больше, чем нам под силу съесть. Тора расхохотался. - Все равно что попросить кошку не есть рыбу, – сказал он и, когда Гэнба, усмехаясь, ушел, сообщил хозяину: – Завтра я готов заняться этим убийством в монастыре. Акитада планировал поговорить с Кобэ как можно скорее, но теперь у него образовались неотложные дела, поэтому он сказал Торе: - Сначала мы должны как подобает разместить семью. Тора только махнул рукой. - Ну, это мы быстро! Темнело. Акитада окинул взглядом утонувший в сумерках двор и дом на его противоположной стороне, выступавший из полумрака, и сердце его в очередной раз сжалось, когда он с горечью подумал о том, как мало тот видел заботы в его отсутствие. - Надо бы еще привести в порядок дом и сад. Тора удивленно вытаращил глаза. - Хозяин, но ведь зима на носу! Не лучше ли подождать до весны? Они пошли к колодцу помыть руки. Вода в бадье была ледяная – прямо обжигала. Морщась от холода и торопливо вытирая руки об штаны, Акитада сказал: - Ну а вообще, если у тебя найдется свободное время, можешь походить поспрашивать в округе об этих актерах. Они в ту ночь кутили по всему монастырю, и кто-нибудь из них мог что-то видеть А еще постарайся разузнать, не выходила ли какая из их женщин примерно в час Крысы[15]. Они называют себя "Танцоры дракона", и руководит ими какой-то старик по имени Уэмон. - Да нет ничего проще! – воскликнул Тора, потирая руки. – Уж кто-кто, а я то хорошо знаю все чайные дома и винные лавки на набережной, где актеры обычно просаживают свои денежки... – Он умолк, завидев Сэймэя - Ой, смотрите, господин, чтобы ваш Тигр не заплутал на базаре! – сказал Сэймэй Акитаде, многозначительно кивая в сторону дыбящегося Торы. Прозвище Тигр прилипло к Торе давно: он воображал себя помощником гениального сыщика и даже весьма преуспел на этом поприще, хотя его рабочие методы, заключавшиеся в постоянных попойках и любовных похождениях с «особо важными свидетельницами», вызывали крайнее неодобрение Сэймэя. - Спасибо тебе, Сэймэй, за совет. Я прислушаюсь к нему, – с улыбкой сказал Акитада. – Но с советами надеюсь, пока покончим? - Конечно, хозяин. Я пришел сообщить, что прибыли господин и госпожа Тосикагэ. Они сейчас в комнате у госпожи. Акитада замешкался. У него не было ни малейшего желания наведываться к матушке. Но Сэймэй тут же поправился: - Я имел в виду, у молодой госпожи. Акитада не сразу сообразил, что Сэймэй говорил о его собственной комнате, вернее, о его бывшей комнате. Покачав головой – уж больно разительные перемены произошли всего за несколько часов, – он отправился в упомянутые покои. Из-за двери слышались веселый смех Ёри и радостные женские голоса. Акитада приготовился увидеть сцену полнейшего беспорядка – женщин, возбужденно обсуждающих наряды, разбросанные по всей комнате, и своего маленького сына, беспечно резвящегося среди всей этой кутерьмы. Открывая дверь, он надеялся вызволить зятя и увести его подальше от этой бабьей и детской болтовни, но, к своему великому удивлению, обнаружил там счастливое семейство, красиво рассевшееся на подушках вокруг его бывшего стола. Все сундуки были закрыты и аккуратно расставлены по стеночкам; небольшая расписная ширма и несколько стоек с занавесками укрывали от сквозняка сидящих. Дружно повернувшиеся в его сторону лица сияли радостью в свете зажженных свечей. Тамако разливала чай, Ёсико держала на коленях Ёри, улыбающаяся Акико заботливо поглаживала животик, а Тосикагэ, сидевший рядом с женой, сразу же поднялся навстречу хозяину Акитада не мог не заметить, как разительно переменился этот дом, в котором еще совсем недавно слышны были только скорбные голоса бубнящих монахов да тревожное перешептывание прислуги в коридорах. И эта существенная перемена не имела никакого отношения к болезни матери. Он вообще не мог припомнить, чтобы здесь когда-то звучал смех или детские голоса или так вот дружно собиралось под одной крышей все семейство. Чувствуя внезапный прилив радости, он радушно обнялся с Тосикагэ. Женщины пили чай, а перед Тосикагэ стояла фляга с горячим саке, и Акитада охотно присоединился к нему, торопясь согреть заледеневшие пальцы об чарку, прежде чем пропустить благодатную крепкую жидкость внутрь Рядом с горячими жаровнями Акитада наконец разомлел и расслабился. Тамако сообщила ему, что развлекала гостей рассказами о жизни на севере и что теперь настал его черед. Он не стал отказываться, и его с интересом слушали, без конца задавая вопросы, перебивая и передавая с рук на руки Ёри. Такого приятного досуга он не знавал давно. Но потом Акико вдруг испортила весь добрый настрой. - Между прочим, матушка выглядит просто ужасно, – сказала она. В ее тоне звучали откровенно укоризненные нотки, но Акитада пока не понимал, куда она клонит. – Она вряд ли дотянет до утра. Так что тебе, братец, наверное, пора подумать о скорбных приготовлениях. Акитада вздохнул - Не волнуйся. Необходимые приготовления уже сделаны. Ну а как ты чувствуешь себя, Акико? Акико отвлеклась. Бросив на Тосикагэ игривый взгляд, она легонько похлопала себя по животу. - У нас все хорошо. У моего сыночка и у меня, – с гордостью проговорила она. – А Тосикагэ просто очарован твоим Ёри, поэтому собирается окружить нас безмерной заботой. Так ведь, скажи мне, о почтенный супруг и счастливый отец нашего сына? Тосикагэ заулыбался во весь рот и раскланялся перед ней. - Да, моя обожаемая супруга и мать моего ребенка, самой нежной заботой! – Он повернулся к Акитаде: – Небеса наградили вас очаровательной семьей, дорогой братец, и я бесконечно счастлив считать себя ее частью. Акитада был тронут такими словами и ответил не менее учтиво и любезно, но ему почему-то припомнился сиротливый юноша – старший сын Тосикагэ. Мысли эти неизменно привели его вновь к неприятностям с кражей имперских ценностей, и он уж было хотел увести Тосикагэ куда-нибудь, чтобы обсудить этот вопрос, но тут дверь отворилась, и служанка Тамако принесла ужин. Гэнба превзошел самого себя. Были здесь и тарелки с маринованными овощами, и мисочки прозрачного Рыбного супа, целые горы лапши и ворох лепешек. Ко всем этим лакомствам прилагались вареный рис и овощи. В общем, ужин удался на славу, удовольствия продолжались. Правда, в конце концов Ёри устал и закапризничал. Женщины дружно поднялись, чтобы отвести его в постель. Направляясь к двери, Акико замешкалась возле Акитады и сказала: - Кстати, братец, помнишь ту фигурку плывущей богини, которая тебя так заинтересовала? Так вот, она опять уплыла, и Тосикагэ клянется, что ничего не знает об этом. Пусть он сам расскажет тебе, заставь его. Акитада метнул вопросительный взгляд на Тосикагэ, и тот вмиг покраснел до корней волос Дождавшись, когда женщины уйдут, Акитада спросил: - Значит, вы узнали статуэтку? Тосикагэ всплеснул руками. - Да я ее в глаза не видел! Памятуя ваши наставления просветить Акико насчет истории всех этих вещиц, я пошел в ее покои на следующий же день. Она рассказала мне про статуэтку, но, когда мы стали искать ее, выяснилось, что она пропала. – Он основательно приложился к своей чарке и вздохнул. - И что же? Тосикагэ принялся затравленно объяснять: - Акико описала мне ее. У вашей сестры великолепная память. Судя по ее описанию, это та самая фигурка плывущей богини из имперского хранилища. Не думаю, что таких фигурок могло бы быть две. Но я клянусь вам, Акитада, что не приносил ее туда! - Я-то вам верю, но это означает, что это сделал кто- то из ваших домочадцев. - Это невозможно! Кто бы стал заниматься такими вещами? И с какой целью? - А мне вот интересно, почему ее оставили в комнате Акико и где она сейчас. - Да зачем ее вообще оставили? - Возможно, чтобы предостеречь вас. Тосикагэ окончательно пришел в недоумение. - Предостеречь? От чего? Не понимаю! Акитада вздохнул и задумался. Немного помолчав, Тосикагэ сказал: - Слава Богу, что ее не видел наш начальник. Помните тот его неприятный визит ко мне? Акитада кивнул. - А я-то собирался показать ему ширму в комнате Акико и сделал бы это, если бы вы не пришли навестить сестру. Можете себе вообразить, что было бы, если бы начальник увидел эту статуэтку? - Да уж. Только вы, помнится, говорили, что начальник приходил, чтобы сделать вам выговор. В таком случае я не понимаю, как вы собирались развлекать его в сложившихся обстоятельствах? - Ах вот вы о чем! Все было совсем иначе. Я похвастался ему ширмой за несколько дней до этого и при гласил его домой посмотреть. Честно говоря, в первый момент я даже подумал, что он за этим и пришел. – Тосикагэ несколько раз горестно вздохнул, качая головой. – И что бы все это могло значить? – недоуменно пробормотал он. У Акитады в мозгу зашевелилась мысль. Только ею он вряд ли мог бы поделиться с Тосикагэ. И если он не ошибся, то правда окажется гораздо более жестоким ударом для его зятя, чем простое увольнение с работы. Гораздо более жестоким в сравнении с любыми, самыми скверными обстоятельствами. |
||
|