"Современный польский, чешский и словацкий детектив" - читать интересную книгу автора (Пивоварчик Анджей, Фикер Эдуард, Ваг Юрай)

ГЛАВА 2

Как сказал полковник, директор агентства был предупрежден о моем визите. Когда я появился в его кабинете, он вышел из-за стола мне навстречу, гостеприимно предложил кресло. Это был уже немолодой, седовласый мужчина с приятной улыбкой. Стены кабинета, да и стены коридора, были увешаны планшетами с марками. К сожалению, у меня не было времени внимательно рассмотреть их.

— Итак, капитан, насколько я понял со слов вашего начальника, вы хотите ознакомиться с филателией и, кроме того, вас интересует работа агентства. Нашей задачей в основном является покупка и продажа марок различных достоинств… Мне, правда, трудно судить, что вас интересует и в какой степени вы знакомы с наукой о почтовых марках…

— Мои знания весьма скромны. Я полнейший профан в этом деле. Меня интересует абсолютно все, — ответил я.

— Ба! — воскликнул директор. — Обо всем рассказать невозможно. Слишком велика тема. Даже после многих лет коллекционирования и торговли марками иногда попадаешь в такие ситуации, что чувствуешь себя прямо первоклассником… Вы в школе собирали марки?

— Разумеется. Кто же тогда не собирал? — ответил я. — Но с той поры много воды утекло. Помню только, что марки делятся на гашеные и чистые, с зубцами и без зубцов. Есть марки разных колониальных стран, за которые в школьные годы мы готовы были отдать полжизни…

— Ну а говорят ли вам что-нибудь названия «Гвиана» или «Маврикий»? — прервал меня директор.

— Более или менее. Знаю, что такие марки существовали.

— А вы можете назвать их стоимость?

Поскольку на этот вопрос я не мог ответить, директор подошел к шкафу и вынул оттуда небольшую книжечку.

— Посмотрите, пожалуйста: это «The Rarest Stamps» — «Самые редкие марки мира». В этой книге даны репродукции редчайших марок, их описание и цена, за которую они были проданы последний раз.

Директор пересел в кресло поближе ко мне и, листая книжку, начал объяснять:

— Вот, обратите внимание, это «Маврикий». Маврикий — британская колония, остров к востоку от Мадагаскара. Марка оранжево-красная, с портретом королевы Виктории, год выпуска — 1848-й. Стоит она около тридцати тысяч долларов… А здесь марка с гербом Швеции, также оранжево-красная, 1855 года. Эта марка должна быть зеленовато-голубого цвета. Как марка-ошибка, считается наиболее ценным экземпляром из всех марок Европы. В последний раз она была продана за сорок тысяч долларов… Видите, дырявый, неровно обрезанный кусочек красной бумаги, на котором ничего нельзя рассмотреть. Это и есть знаменитая «Гвиана». Стоит она сто тысяч долларов. Кто является ее владельцем — неизвестно. Это, как пишут, одна из наиболее охраняемых тайн мира!

Я был всем этим буквально ошеломлен. То, что марки имеют какую-то ценность, я знал. Но что их цена на мировом рынке достигает сотен тысяч, что за них платят такие огромные суммы, было для меня новостью.

Закончив просмотр «The Rarest Stamps», я спросил:

— Скажите, как часто подобные марки встречаются в оборотах вашего агентства?

— В мире нет другой страны, которая была бы так разорена, как наша. Во время второй мировой войны немцы с присущей им педантичностью разграбили наши коллекции… До войны у нас было двадцать девять полотен Рембрандта, а осталось всего только три… То же самое и, пожалуй, даже в большей степени произошло с марками. Об этом мало кто знает. Подумаешь, маленький клочок бумаги. Экземпляров, указанных в «The Rarest Stamps», у нас давно нет. Агентство обменивает марки средней стоимости и совсем недорогие, а также продает марки новых выпусков…

Многое из того, что говорил директор, я записывал в блокнот. Кое-что могло пригодиться. Он посвящал меня в тайны предмета, который для расследования преступления я должен был знать.

— Представляете ли вы, капитан, сколько сейчас в мире филателистов? Число их превышает пятьдесят миллионов! Филателисты — это подданные своеобразной мировой державы, располагающей собственными кодексом законов и сводом правил, которые всех их объединяют… Да-да, это весьма серьезная держава! Кто об этом не знает, тот не поймет проблем филателии!

Как и подобает каждому. настоящему директору, он, кроме своей отрасли, ничего иного в мире не замечал и считал свое агентство чрезвычайно важным звеном народного хозяйства…

Прошел час с момента моего появления в стенах агентства, директор заканчивал свою речь:

— В самом деле, — говорил он, — коллекционирование марок имеет определенное общегосударственное значение. Между людьми всего мира возникают взаимосвязи. Обмен марками приводит к сближению народов. Благодаря обмену мы знакомимся с историей, культурой, фауной, флорой, фольклором, которые отображены на марках. Коллекции марок, даже если они не представляют большой денежной ценности, интересны со всех точек зрения.

— А если бы появилась какая-нибудь исключительно ценная коллекция, то может ли ее обладатель попытаться переслать или вывезти наиболее ценные экземпляры марок за пределы страны? — спросил я.

— Вообще — да. Но… если бы появилась! — скептически произнес он.

Мы поговорили еще минут пятнадцать, после чего я решил уйти, чтобы… окончательно не потерять рассудка. Оказалось, что филателия — это мир подлинных чудес и открытий.

Директор весьма любезно распрощался со мной.

Планшеты с многочисленными марками, на которые я теперь посматривал, проходя по коридору, не содержали ничего интересного. Среди них не было экземпляров, указанных в «The Rarest Stamps».

До встречи с НД в его лаборатории, находящейся на другом конце города, оставался целый час, и я решил сначала заглянуть в. один из филателистических магазинов.

Может быть, мне удастся приобрести треугольную «Ньясу» с жирафом или «Верблюдов» Судана, не говоря уже об экзотической «Колонии Оранжевой реки», которая вызывала в юные годы восторг в моем пылком сердце?

Предстоящее расследование и разговор с директором создавали ореол вокруг марок, они манили и влекли меня.

Я шел по знойному Средместью к трамвайной остановке и через несколько минут оказался на площади Старого Мяста. Солнечные часы показывали четыре, когда я остановился перед филателистическим магазином. К сожалению, он был закрыт. «Переучет» — оповещала бездушная табличка. За большой витриной в магазине копошилось несколько человек. На прилавке высились груды кляссеров. В витрине привлекали внимание разноцветные марки, они были недоступны и оттого казались еще прекраснее…

Я заговорил с мужчиной, который остановился; рядом и, так же как и я„ тоскующим взором рассматривал витрину. Он был немолод, среднего роста, его внешность, интеллигентное лицо вызывали доверие.

— Мне нужны новинки, чтобы послать моим корреспондентам в Соединенные Штаты, — доверительно сообщил он мне, едва мы начали разговор. — Нет ли у вас случайно серии «Грибы»? Я бы охотно приобрел… Мы, не торопясь, шли по улице.

— К сожалению, у меня с собой нет дублей, — ответил я, чтобы поддержать беседу. Меня заинтересовала личность этого первого — если не считать моих коллег по управлению — встреченного мною заядлого филателиста.

— Ну и жара! Может, выпьем лимонаду? — предложил мой собеседник, остановившись у входа в кафе.

У меня еще был час свободного времени, и я согласился. Вскоре мы сидели в прохладном помещении кафе.

— Будьте добры, два стакана лимонаду и две порции шоколадного мороженого, — заказал мой собеседник, — А что вы… собираете? — спросил он, обращаясь ко мне точь-в-точь как майор Ковальский.

Я усмехнулся про себя.

— Главным образом… «Корабли»!

С одинаковым успехом я мог бы заявить, что моей страстью являются марки с грибами или национальными костюмами, и это в равной мере соответствовало бы истине.

Меня интересовал образ мышления этого одержимого коллекционера.

Мой собеседник вынул из кожаной папки кляссер:

— Посмотрите. Может, найдете здесь что-нибудь для себя.

Мое внимание привлекли несколько американских марок с датой: 1492 — 1892. Некоторые образцы из этой серии я видел в «The Rarest Stamps».

— А нет ли у вас полной серии?

Мой собеседник заколебался, посмотрел вокруг, потом вынул из бумажника маленький кляссер:

— Полного комплекта в Польше вы не достанете, — ответил он. — Но здесь у меня есть долларовый и трехдолларовый номиналы из этой серии. На улице не валяются…

На первой, горизонтального формата, красной марке Изабелла Испанская принимала рапорт Колумба. На второй, зеленой, было изображено возвращение Христофора Колумба из третьей американской экспедиции… С минуту я присматривался к зубцам и штемпелю. Состояние обеих марок было безупречным.

— Подлинность гарантирована. За обе — пятьдесят тысяч франков, по Иверу. Если хотите, можем проверить, — предложил мой собеседник, доставая из папки каталог.

Я на всякий случай проверил и тут же спросил:

— Пятьдесят тысяч? Сколько же это будет наличными в нашей валюте?…

— Недорого… Обычно десять грошей за франк. Всего около пятисот злотых, — пояснил он.

— А какова стоимость по каталогу польских марок «За лот»?

— Ровно двадцать тысяч. Это цена неповрежденных экземпляров, — полистав каталог, ответил собеседник.

Чтобы поразить его и не остаться в долгу, я полез в свой бумажник.

— Вот две марки! Со штемпелями 237 и 323.

— Дубли? -взял он в руки целлофановый конвертик.

— Разумеется! — не мог я не похвастать… Собеседник проверил обе марки на свет, рассмотрел их через лупу, подумал, закусив губу, и предложил:

— Если вас интересуют корабли, а ведь не может быть коллекции кораблей без «Четырехсотлетия Колумба», я охотно пойду на обмен.

— Это значит, что в случае моего согласия я должен доплатить вам сумму, равнозначную десяти тысячам франков? Ведь две марки «За лот» стоят сорок тысяч, а ваши «Колумбы» пятьдесят?

— Нет… Мы будем в расчете, — сказал собеседник. — Меня очень интересуют «За лот». Ну а эти «Колумбы» тоже в цене. Это вам, конечно, известно?

Положение, в котором я неожиданно очутился, меня забавляло… Собеседник ждал ответа. При более близком знакомстве он казался мне еще симпатичнее.

— Эх, риск — благородное дело! — искренне засмеялся я, протягивая ему обе марки «За лот».

— Ну что ж! Мои «Колумбы» переходят к вам. Не знаю, правильно ли я поступаю. Ну, да… риск — благородное дело, как вы только что сказали!

Я спрятал два солидной стоимости «Колумба». Их нельзя было сравнить с раритетами из «The Rarest Stamps». Вот так, посмеиваясь над своим приключением, я начал собирать марки! Причем обмен и продажа происходили в рамках полученных мною указаний.

— Вы бываете в клубе?

Я не мог сказать «да». Но не следовало и отрицать, и я нашел уклончивый ответ:

— Как раз собирался зайти в ближайшее воскресенье.

— Ну, тогда мы определенно встретимся, — сделал вывод мой новый знакомый.

Очевидно, мы оба в равной степени были довольны нашей непредвиденной сделкой… К сожалению, у меня уже не оставалось времени. Солнечные часы на углу дома показывали пять.

— Спасибо! Мы обязательно встретимся в клубе! — сказал я, платя по счету.

— Весьма приятно было познакомиться! — услыхал я уже в дверях.

Через минуту, поймав свободное такси, я мчался в сторону Средместья, а через десять минут был в лаборатории НД.

Пройдя через опустевший секретариат, я постучал в сверкающую белой краской дверь.

Увидев меня, НД поднялся из-за огромного письменного стола. У него было усталое лицо, но темные круги под глазами от недосыпания, о чудо, делали его на десять лет моложе.

— Ну как дела, Глеб? Все работаешь в одиночку? С чем возишься? С чеками? С валютой? С бриллиантами?

— Нет… Не угадал. С сегодняшнего утра… с марками!

— Фью-у-у! — свистнул НД. — Ну, брат, туго же тебе приходится! Постой, видно, твой старик навязал тебе эту историю в Западном районе?!

— Да. И тот же старик направил меня к тебе. Говорят, ты всегда все знаешь, даже можешь предсказать, что будет ровно через год в шестнадцать ноль-ноль! Ты ведь был на месте преступления?

— Можете у себя, в своем Главном управлении, насмехаться сколько угодно, — улыбнулся НД. — Все равно без лаборатории вы как слепые котята!

— Осторожно! А то передам твои слова старику!

— Э-э, не пугай пуганого!… Слушай, — посерьезнев, обратился ко мне НД, — а ты… марки не собираешь?

— Постольку поскольку!

— Впрочем, если бы собирал, то я бы об этом уже прослышал. Потому-то я и подсказал твою кандидатуру старику.

— Благодарю. Постараюсь отплатить тебе той же монетой!

— Посмотрим, удастся ли…

Мы еще с минуту пикировались, после чего НД похвастался новейшим карманным магнитофоном (с помощью которого незаметно для меня записал на пленку наш разговор) и перешел к делу:

— Начать следует с азов!… Так вот, понимаешь, филателия — это безумие. Рыбную ловлю, которой увлекается твой старик, можно еще вытерпеть. В Соединенных Штатах Америки, кажется, насчитывается двадцать два миллиона филателистов, в Западной Германии — полтора миллиона. У нас среди взрослых, зарегистрированных в обществах, — около ста тысяч. Незарегистрированных наверняка в два раза больше, да еще с гаком…

— Знаю, к чему подробности! — прервал я его.

— Откуда ты знаешь? Скажи сразу. Если собираешь…

— Не бойся. Я был у директора Филателистического агентства, и он мне кое-что разъяснил.

— Ага! Итак… — продолжал, успокоившись, НД, — куда бы ты ни бросил камень, везде филателисты! У меня в лаборатории эта инфекция тоже начала распространяться. Впрочем, поветрие проникло сюда из Главного управления… Поэтому, если говорить о преступлении в Западном районе, то, принимая во внимание мотивы убийства, для раскрытия дела необходим человек спокойный и рассудительный… Корни этого дела уходят в сорок восьмой год. Тогда это закрутилось, а теперь распутается или может распутаться… Почему я сам, лично, поехал в Западный район? И почему своевременно не связался с вами? Потому что когда сюда позвонили из районного комиссариата милиции с просьбой прислать экспертов-криминалистов, то на мой вопрос, о ком идет речь, я получил ответ, что дело касается самого известного в Варшаве филателиста! Если бы я послал туда кого-нибудь из своих парней, то, вместо того чтобы проводить тщательное обследование, они сразу бы начали копаться в марках. То же самое было бы и с твоими коллегами по управлению. И они намертво запутали бы расследование. Сам я к маркам не притрагивался. После того как убрали труп, комната была заперта и опечатана…

— При этом, надо полагать, ты плотно закрыл окно, чтобы ничего не сдуло ветром, — язвительно добавил я.

К моему изумлению, НД позеленел и вскочил со стула.

— Откуда ты знаешь, что… нет?! А, черт побери!

— Разумеется, это только мы, в Главном управлении, слепые котята, — съязвил я.

— Только не умничай! — огрызнулся НД. — Конь о четырех ногах и тот спотыкается. Да, — припомнил он, — комната находится на втором этаже…

— …и окно выходит на улицу, точнее, в палисадник. И рядом — раскидистое дерево вровень со вторым этажом. Чтобы легче было залезть… — с удовольствием поддразнивал я его, так как НД, надо сказать, был чересчур самоуверен.

— Если ты уже побывал там, то не играй в прятки, а скажи сразу! — разозлился вдруг НД. — Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. Я даже не представляю, где этот дом, — успокоил я его. — Кстати, о марках. У тебя нет случайно лишнего пинцетика?

НД сунул руку в ящик стола и достал вполне подходящий пинцет.

— Если подойдет, можешь взять. В тебе, Глеб, сокрыты необыкновенные таланты. Тебе должны предложить должность укротителя диких зверей или тореадора. Ты один раздразнишь лучше, чем сотня других… А тут дело действительно серьезное. Очевидно, старик тебе сказал, что в Западном районе пропала коллекция марок «За лот» и экземпляр «Десять краковских крон».

О том, что существует марка «За лот», я уже знал. Даже обменял «За лот» на «Колумба». А вот «Десять краковских крон» я никогда не видел.

— А что такое «Десять краковских крон»? — полюбопытствовал я.

— Ты что, в школу не ходил, что ли?… Это просто… «Десять крон»!

— С одинаковым успехом ты можешь сказать: «Пятнадцать крон», и уровень моих знаний от этого не изменится. Твои «Десять…» ничего мне не говорят.

— Тебе еще нужно учиться читать по букварю! НД поднял телефонную трубку и, дав какое-то задание, продолжил рассказ:

— Понимаешь, в тысяча девятьсот сорок восьмом году не было раскрыто одно дело. В те годы в сейфах Национального банка хранились коллекции почтовых марок, не имевшие владельцев. Часть альбомов было решено передать Почтовому музею, При пересылке они пропали… Кому в те годы было до марок? Кражу зарегистрировали и забыли про нее. В музее за это десятилетие штат сотрудников дважды сменился, и об этом случае там никто не помнит. Я утром говорил по телефону с Вроцлавом, где находится Почтовый музей… В Варшаве живет Олесь Кригер, один из немногих, кто в те годы видел эту коллекцию марок «За лот» и «Десять краковских крон». Олесь Кригер — наш медицинский эксперт. Он был на месте убийства, осмотрел труп, полистал альбомы с марками и пришел к выводу, что это происшествие находится в прямой связи с той нераскрытой пропажей…

— А как был убит коллекционер? — спросил я, чтобы перейти наконец к делу.

— Как? До того просто, почти гениально! Убитому коллекционеру врачами был назначен курс уколов. Уколы делал студент-медик из студенческого общества, члены его подрабатывают на процедурах. Этот студент приезжал ежедневно, и больной сам, как правило, открывал ему входную дверь, проводил к себе в комнату, а после укола провожал до двери. Жена убитого и старая служанка иногда видели студента, но очень редко. Вчера около четырех часов они обе вышли из дому. Очевидно, за домом наблюдали, так как вскоре кто-то позвонил студентам, и сказал, что приезжать не надо, так как инъекцию якобы сделает лечащий врач. Убитый был скрягой, и у студента, уже собравшегося к нему, это не вызвало подозрений.

— Конечно, о том, кто звонил, ничего не известно?

— Тот, кто звонил, отрекомендовался врачом. По показаниям студента, голос звонившего был низкий и, вероятно, нарочито измененный. Впрочем, расспросишь студента сам. Его фамилию и адрес найдешь в бумагах, которые передал тебе старик.

— Значит, — продолжал я, — так называемый врач появился в доме после ухода жены и служанки. Сказал, что пришел вместо студента, и…

— И проявил при этом необычайное хладнокровие, — продолжал НД. — Видимо, он был приглашен в комнату, приготовил шприц, а затем… ввел пациенту яд, состав которого нам пока неизвестен.

— А какое лекарство вводил студент?

— Строфантин.

Как рассказал дальше НД, жена и служанка вообще не слышали о том, чтобы покойный вызывал врача. Версия, что он доверил незнакомому человеку сделать себе укол, выглядела нелепой. Кто-то должен был прибывшего рекомендовать. Или же прибывший мог рекомендовать себя сам, по телефону.

— Тот, кто там побывал, не оставил никаких следов. Действовал все время в перчатках, по крайней мере после укола, ибо, пока его жертва была жива, это вызвало бы подозрение… Ящики стола были открыты ключами, всегда лежавшими на столе. По словам вдовы, покойный прятал ключи, только когда уходил из дому.

— А ампула? Или вата?

— Их, конечно, убийца унес с собой, — ответил НД. За дверями кабинета послышались шаги, это по просьбе НД принесли каталоги из библиотеки.

— Это, как видишь, американский каталог Скотта, — пояснил НД. — А вот здесь, в разделе «Польша», есть нужная нам рубрика: «Десять крон», цвет фиолетовый, светлый или темный. Речь идет о доплатной австрийской марке, надпечатанной в 1918 году почтовым ведомством Кракова, на марке черная надпись: «Польская почта». Всего таких марок было пятнадцать штук… Таким образом, полный комплект польских марок могут иметь самое большее только пятнадцать человек. Пятнадцать из пятидесяти миллионов свихнувшихся филателистов! Короче: «Десять краковских крон» — это уникальная марка!

НД протянул руку к телефонному аппарату, переключил на прием громкоговоритель и, набрав номер, спросил:

— Это ты, Олесь? Привет, как дела?

Я слушал его разговор с хирургом, доктором Александром Кригером.

— Дела идут… Тебе что-нибудь нужно, Юлек?

— Видишь ли, тебе известно о марках все, что с ними про исходит на земле, под землей, во вселенной и вне ее…

— Ты хочешь встретиться с почтовыми работниками рая?

— Мерси, пока нет… Скажи, Олесь, сколько примерно может стоить марка «Десять краковских крон», надпечатка на австрийской доплатной?

Голос на том конце провода посерьезнел.

— Я ведь тебе вчера говорил…

— Да, но у меня сидит один из моих друзей, новичок в этом деле, необходимо, чтобы он сам услышал.

— Так вот к сведению твоих друзей: теоретически — не менее пятидесяти тысяч. Теоретически потому, что «Десять краковских крон» появляется в продаже раз в двадцать пять лет. Изюминки такого сорта уплыли от нас задолго до сентября тридцать девятого года. Во время войны гестапо тоже кол-лек-ци-о-ни-ро-ва-ло. Я знаю случай, когда владелец одного такого экземпляра был отправлен в Освенцим. Рейхсбанк продал Швейцарии два экземпляра «Десять крон» за валюту… Есть еще вопросы?

— Нет, спасибо, Олесь! Будь здоров!

— Взаимно! — закончил беседу доктор.

— Теперь уразумел? Вот так-то, — удовлетворенно произнес НД. — А если говорить о коллекции марок «За лот», то, по утверждениям вдовы, в комнате убитого коллекционера их было тысяча двести шестьдесят три… Помножь эту цифру на две с половиной тысячи злотых за штуку, то есть на цену одной марки по каталогу… Завтра и послезавтра я буду занят. Но сейчас, если хочешь, поеду с тобой на место преступления. Да… открытое окно. Как я допустил такое! — добавил он, злясь на себя.

Было ясно, что из разговоров с доктором Кригером НД знает о марках гораздо больше, чем я узнал за всю мою жизнь. Так как доктор, заядлый филателист, уже побывал на квартире сразу же после убийства и грабежа и осмотрел то, что осталось в альбомах, я решил просить его о помощи: мне необходимо было связаться с ним лично.

— Подожди, — сказал НД. — Я это организую. Он опять набрал телефон Кригера.

— Слушай, Олесь! Есть человек, который хочет угостить нас ужином. Сегодня. В девять в «Бристоле». Подходит?

Упрашивать доктора не потребовалось.

Таким образом, хоть я и не собирался, но вынужден был в связи с убийством коллекционера раскошеливаться.

— Половину расходов я беру на себя, — рассмеялся НД. — Половину расходов на минеральную воду, — уточнил он, чтобы у меня не было никаких иллюзий.