"Современный венгерский детектив" - читать интересную книгу автора (Беркеши Андраш, Андраш Ласло, Череш Тибор)

7

Шалго стоял у окна в номере гостиницы на третьем этаже и в бинокль рассматривал пляж. Море людей, ни островка зеленой травы. Солнце нещадно палило, от разноцветных зонтиков рябило в глазах.

— Теперь рассмотрели? — спросил он Фельмери. Лейтенант стоял рядом с ним, прислонив ладонь козырьком к глазам, он тоже смотрел в окно. — Или вы видите лишь красивых девушек?

— Есть такой грех, не скрою, — улыбнулся Фельмери. — Но зато я разглядел и нашего парня. Смотрите чуть правее от мола. Лежит на одеяле в синюю и красную клетку и читает какой-то журнал.

— У вас отличное зрение, — похвалил его Шалго. — Наблюдайте за ним. Если он соберется уходить с пляжа, сообщите мне. — И кивком головы показал на радиотелефон.

— А не пойти ли мне с вами? Я и там смогу следить за парнем.

— Это верно но у вас, молодой человек, нет разрешения на производство обыска.

— А у вас есть?

— Откуда ему быть? Я человек штатский. — Тяжело переступая, Шалго направился к двери. — Но смотрите не проболтайтесь! А то ваш шеф, хоть он и старый мой друг, взыщет с меня за это по первое число…

— Мне ничего об этом не известно, — заговорщически подмигнув, ответил Фельмери и снова стал наблюдать за мужчиной, читавшим журнал.

Шалго прошел в конец коридора, остановился перед одним из номеров и, достав из кармана ключ, отпер дверь. Войдя в номер, он тут же запер за собой дверь, постоял немного в маленькой передней и огляделся. Потом заглянул в ванную комнату. Над ванной висела выстиранная нейлоновая рубашка, за дверью на крючке — плавки и купальный халат. Под умывальником он заметил шесть бутылок пива и кофеварку. Шалго прошел в комнату. Кровати были застелены, из-под одной выглядывали домашние туфли. На столе лежали чертежная доска, готовальня, линейки, блок сигарет «Уинстон», а сверху две коробки сигарет «Мальборо», рядом — начатая бутылка коньяка. На краю стола высилась стопка тетрадей, журналов по архитектуре, учебник английского языка. На одном из стульев валялись двухтомный англо-венгерский и венгерско-английский словарь и толстая книга, заложенная ленточкой; Шалго прочел название: «Триумфальная арка». На чертежной доске был изображен план здания, всюду цифры, расчеты. Шалго ничего не понял в них, впрочем, они его и не интересовали. Он просмотрел все тетради — тоже подсчеты, выкладки о необходимых стройматериалах, дневниковые записи о ходе работ. Две тетради были исписаны английскими словами и упражнениями по переводу, третья тетрадь была чистой. Шалго приподнял крышку стола, в ящике он нашел еще один блок сигарет.

Шалго закрыл стол. «Итак, сейчас мы втайне от товарища Кары совершаем грубейшее правонарушение: вламываемся в квартиру Гезы Салаи и ищем улики… Но если мы их найдем, инженеру туго придется. И тогда Кара простит нам эти вольности…»

Шалго осмотрел чемоданы, одежду, но не обнаружил ничего примечательного. Он разочарованно вернулся к столу. Начал перелистывать одну из книг по архитектуре, как вдруг из нее на ковер выпала открытка. Шалго поднял ее. Цветная открытка с видом Будапешта, на обороте адрес: Балатонфюред, отель «Марина», Гезе Салаи, и текст:

«По случаю твоего дня рождения тебе желают здоровья, успеха твои Бела Эндре, Немеш Мештер, Ласло Дери и я.

Целую, Сильвия. 17 июля 1969 г.»

Красивый, по-школьному правильный почерк. Однако, присмотревшись, Шалго подметил, что буквы были написаны уверенной рукой, совсем не так, как пишут дети. Похоже, что отправитель поздравительной открытки — взрослый человек, нарочно желавший создать впечатление, будто ее написал ребенок. Шалго взглянул на почтовый штемпель. Открытка была отправлена из Будапешта пятнадцатого июля. «Эта Сильвия, должно быть, невнимательная девочка, — подумал он, — семнадцатого числа написала открытку, а еще пятнадцатого отправила ее. Озорница!…» Он снова перечитал короткое послание: «желают здоровья Бела… Немеш… Ласло… Кто это такие?» Шалго переписал текст открытки на бумажку и сунул ее в карман для часов. Потом стал изучать дневник работ. Салаи делал записи четкими, почти печатными буквами: «Сегодня закончили закладку фундамента. Израсходовано две тонны цемента…» На следующей странице Шалго прочел: «Отсутствуют три плотника, два бетонщика и четыре каменщика». Там же, внизу, было приписано по-французски: «Гнусные типы. Со вчерашнего дня они работают на вилле Сегвари. Придется уволить…» Интересно, оказывается, Салаи хорошо владеет французским: эти фразы не только не содержали никаких ошибок в правописании, но и сформулированы были чисто по-французски… Чем дальше Шалго перелистывал дневник, тем чаще наталкивался на «комментарии» на французском языке. Вероятно, дневник могли читать и другие, поэтому свои мысли и замечания Салаи записывал по-французски. Неожиданно Шалго заметил, что последующие дневниковые записи были сделаны другим почерком, другими чернилами и к ним нет французских «комментариев». Шалго взглянул на дату: пятница, восемнадцатое июля. Он еще перелистал дневник — тот же почерк вплоть до двадцать второго июля. Двадцать третьего июля — снова почерк Салаи. Шалго пожалел, что при нем нет фотоаппарата: неплохо было бы снять все эти записи. Он с сожалением положил дневник на место, осмотрелся, все ли оставляет после себя в прежнем виде, и вышел из комнаты.

Через несколько минут он уже разговаривал с Фельмери. Тот сидел на балконе, подставив обнаженный торс солнечным лучам.

— Удалось что-нибудь найти?

— Для старта вполне достаточно, — ответил Шалго, снимая телефонную трубку. — Девушка, соедините меня с директором отеля. — Пока телефонистка вызывала абонента, Шалго спросил Фельмери, не помнит ли он случайно, когда и где родился Салаи.

— Минуточку. — Лейтенант достал из кармана записную книжку, перелистал несколько страниц и сказал: — Седьмого марта тысяча девятьсот сорок первого года, в Будапеште. Имя и фамилия матери: Жужанна Аготаи.

— А другой даты рождения нет?

Фельмери удивленно взглянул на «старика», потом заметил иронически:

— Вы хотите сказать, что он родился дважды?

— Нечто в этом роде. Ведь если он действительно родился седьмого марта, то чего ради его поздравляют с днем рождения семнадцатого июля?

— Может, в этот день были крестины или какое-нибудь другое семейное торжество?

— Возможно…

В телефонной трубке послышался голос директора.

— Ну, наконец-то! — обрадовался Шалго. — А я уж подумывал, не посылать ли за тобой в Шиофок. Ты не мог бы зайти ко мне, Мартов?

— Разумеется, могу, Шалго.

— Зайди, пожалуйста. И скажи попутно официанту, чтобы нам в номер принесли две рюмки коньяку и две чашечки крепкого кофе.

— Будет сделано, товарищ начальник!

Шалго положил трубку.

— Что вы опять задумали? — спросил Фельмери Шалго.

— Побеседуем с инженером Салаи. С помощью Мартона вызовем его в номер, представимся и попросим его уделить нам несколько минут его драгоценного времени…

Салаи встретил их сухо. Не стал он более радушным и после того, как Фельмери показал ему служебное удостоверение. Шалго, не предъявляя никаких документов, молча опустился в кресло.

— Вы ввели меня в заблуждение, Геза Салаи, — сказал он, бросив на него быстрый взгляд. Тот повернулся в его сторону, недружелюбно спросил:

— А вы кто такой? Тоже из милиции?

— Да. Моя фамилия Шалго. Оскар Шалго.

— Могу я вам предложить, господа, чего-нибудь выпить?

— Благодарим, не надо, — ответил Фельмери. — А вы как хотите. — Он подождал, пока Салаи принес бутылку пива, открыл, налил себе стакан и жадно выпил. Потом положил под кран еще три бутылки и пустил на них холодную воду. Вернувшись в комнату, Салаи сел на кровать, прислонившись спиной к стене, и закурил.

— Вы знакомы с Виктором Меннелем? — спросил Фельмери. Вопрос явно смутил Салаи. Сделав вид, что не разобрал имени, он переспросил:

— С кем, простите?

— С Виктором Меннелем, — медленно, чуть ли не по слогам повторил Фельмери.

— Меннелем? Виктором Меннелем? — Салаи словно в раздумье сдвинул брови и устремил глаза к потолку, будто собираясь там найти ответ.

— Уж не тем ли немцем вы интересуетесь, с которым я познакомился в прошлом году в Италии?

— Тем самым, — подтвердил Фельмери. — Так что же вам о нем известно?

— О Меннеле?

«А парень-то хитрец, — подумал Шалго. — Переспрашивает, тянет время. Никак не может прийти в себя от неожиданности. Сейчас он оценивает обстановку, прикидывает, что и в какой мере нам может быть известно о его связи с Меннелем».

— Да, о Меннеле, — подтвердил Фельмери.

— Гм… что ж вам сказать? По сути дела, ничего не известно. Знаете, как это бывает? Путешествуешь туристом, заводишь мимолетные знакомства с разными людьми — с одним поговоришь, с другим выпьешь. А вернешься домой — и всех забудешь…

— Значит, это было случайное знакомство?

— Да, нечто в этом роде. Кажется, мы познакомились в Ливорно. — Салаи натянуто улыбнулся. — Видите, я точно и не помню.

«Ну и дурак ты, парень, — мысленно обругал его Шалго. — Неужели ты до сих пор не заметил, что у тебя пропала открытка Меннеля?»

— Я, знаете ли, инженер-архитектор. И здания я запоминаю лучше, чем людей. Меннель?… Виктор Меннель. Постойте-ка, попробую напрячь память… Да-да, что-то припоминаю. Этакое готическое строение с лицом в стиле барокко. Так что с ним случилось? Почему вас заинтересовал этот Меннель?

Фельмери украдкой посмотрел на Шалго, точно спрашивая его совета, как быть дальше. Шалго ответил ему быстрым взглядом: «Продолжай в том же духе. Все идет хорошо. Молодец!»

Лейтенант сделал вид, что пропустил мимо ушей вопрос Салаи, и вместо ответа сам спросил:

— Когда вы виделись с ним в последний раз?

Инженер почувствовал, что вопросы здесь будет задавать не он. И это ему не нравилось, равно как и мрачное молчание «старика», его пронизывающий взгляд и недоверчивая, скептическая усмешка… «Итак, что им ответить?»

— Когда же это было? — широкой ладонью Салаи мял тяжелый подбородок. — Минутку терпения. Я хотел бы возможно точнее ответить на ваш вопрос… Когда, стало быть, мы прибыли в Ливорно?… Если мне память не изменяет, пятого или шестого июня прошлого года.

— А с кем вы приехали в Ливорно?

— С невестой и будущей тещей.

— Как зовут вашу невесту?

— Беата Кюрти.

«Парень стал заметно спокойнее, — отметил про себя Шалго. — Наверняка из вопросов Фельмери он сделал вывод, что нам о них известно немногое».

— Как вы познакомились с Меннелем? — продолжал задавать вопросы Фельмери.

— Дело было так: моя невеста со своей матерью отправились за покупками. Мы жили в кемпинге и сами должны были заботиться о питании. Пока женщины ходили на рынок, я возился с машиной. Зажигание барахлило…

— Какой марки у вас машина?

— «Опель-рекорд шестьдесят семь».

— Итак, что было дальше? — возвратил его к теме разговора Фельмери.

— А вот что. На обратном пути Беата споткнулась и слегка повредила ногу. Мимо как раз проезжал Меннель. Он пригласил женщин в машину и подвез до кемпинга. А вечером он позвал нас всех на ужин.

«Парень врет уже совсем гладко, — подумал Шалго, слушая, как Салаи принялся расписывать, что они ели за ужином… — Интересно, сначала инженер с трудом мог вспомнить Меннеля, это „готическое строение с лицом в стиле барокко“, а сейчас вспомнил даже, что и в каком порядке подавали на стол».

— Меннель говорил по-венгерски? — неожиданно спросил Фельмери.

— Нет, не говорил.

— А на каком языке шла ваша беседа?

— Беа и ее мать говорили с ним по-немецки, а я по-французски. Меннель, правда, слабовато знал французский.

— А почему вы говорите о нем в прошедшем времени: «знал»? Разве теперь он лучше знает этот язык? Или… — Фельмери не закончил фразу, заметив, что своей репликой смутил инженера.

— Что вам, собственно говоря, от меня угодно?

— Отвечайте на вопросы, — спокойно сказал Фельмери. — Итак, почему вы говорите о Меннеле в прошедшем времени?

— Потому что встречался я с ним в прошлом году.

— С тех пор вы слышали о нем что-нибудь? Может, письма от него получали, открытки? — Фельмери уже собирался перейти в наступление. «Присутствие Шалго, — подумал он, — меня совершенно не смущает. Скорее, наоборот, вселяет в меня уверенность…» Улыбка старого детектива и впрямь подбадривала лейтенанта. Шалго словно говорил ему, что все идет как нужно. Накануне они условились, что не будут опровергать ответы Салаи, чтобы не раскрывать перед ним свои карты. Было ясно, что инженер старался уйти от разговора о характере своих связей с Меннелем. И наверняка не без оснований.

— О Меннеле я больше ничего не слыхал. Писем от него не получал.

— А ваша невеста? — с непроницаемым лицом спросил лейтенант. — Или ваша будущая теща?

— Не знаю, чего ради стал бы писать Меннель моей невесте? — Салаи с неподдельным удивлением посмотрел на лейтенанта. Однако Шалго заметил, что в его взгляде промелькнуло беспокойство.

— Да, действительно, чего ради стал бы он писать Беате? — переспросил Фельмери.

Шалго словно пробудился от сна, откусил конец сигары и закурил.

— Возможно, ты хотел выяснить, не была ли невеста инженера Салаи в дружеских отношениях с этим «готическим» иностранцем и не намеревались ли они продолжать свои отношения и в Венгрии? Ведь именно в таком случае Виктор Меннель и мог писать Беате Кюрти. Это ты имел в виду?

— Да, именно, — подхватил Фельмери и посмотрел в упор на инженера.

Тот встал, почти заслонив собой окно.

— Я решительно протестую против такого тона, — сказал Салаи. Лицо его побагровело, голос задрожал от возмущения. — Вы не имеете права! Понятно? Вас не для того содержит государство, чтобы вы порочили честных людей гнусными и оскорбительными инсинуациями. Кто вам позволил пятнать честь моей невесты? Вы знаете, как это называется? Злоупотребление властью. И я вовсе не обязан безропотно выслушивать все это.

— Вы совершенно правы, — согласился Фельмери. — И я на вашем месте не стал бы терпеть, если бы мою невесту без всяких оснований попытались очернить.

— Тогда почему же вы осмеливаетесь клеветать на Беату? — спросил Салаи и нервным движением потянулся к рюмке с коньяком.

— Только я вовсе не клевещу на вашу невесту. И вам это отлично известно.

Рюмка задрожала в руке Салаи.

— Что мне известно?

— А то, что ваша уважаемая невеста была любовницей Виктора Меннеля.

Салаи, опешив, уставился на лейтенанта. Затем, так и не выпив, он поставил рюмку на стол.

— Ложь! Откуда вы это взяли?! — спросил инженер хриплым голосом и шагнул к Фельмери. Солнечный свет упал на одутловатое лицо Салаи, сейчас оно показалось Шалго болезненно-зеленым.

— Сожалею, но это правда. И если вам это было неизвестно, тем печальнее. Но при случае вы все же порасспросите об этом свою невесту.

Салаи, ошарашенный ответом, опустился на кровать и тупо уставился в одну точку. Губы его приоткрылись, словно он хотел что-то сказать. Но он так ничего и не произнес, а лишь глотал открытым ртом воздух, как рыба, выброшенная на песок.

— Послушайте, Салаи, — заговорил доброжелательным тоном Фельмери, — мы вас понимаем. И готовы даже не считать ложью или, скажем, попыткой ввести нас в заблуждение ваше упорное нежелание вспомнить не слишком приятные для вас события. В конце концов, никому не захочется рассказывать о том, как его обманула невеста. Но все дело в том, что господин Меннель убит, и мы ведем расследование по этому делу.

— Убит? — тихо повторил инженер.

— Вы не знали этого?

— Нет. — Темно-карие глаза Салаи по-прежнему были устремлены в одну точку, подбородок был опущен на широкую грудь, руки, сжатые в кулаки, тяжело висели вдоль тела.

Неожиданно в разговор вступил Шалго:

— Каким видом спорта вы занимаетесь, Салаи?

— Никаким. У меня нет на это времени. Я по горло занят своей проклятой работой.

— Я потому спросил, что уж больно у вас развитая мускулатура. А с какой руки вы обычно бьете? С правой или с левой?

Фельмери с интересом следил за вопросами Шалго. «Старик» начал «путать карты», — подумал он. — Теперь, когда мы уже убедились в том, что Салаи запирается, он решил перейти в наступление. Любопытно, что на это ответит инженер?»

— Бью? — переспросил Салаи, снова пытаясь повторением вопросов выиграть время.

— Да, бьете.

— Я не имею обыкновения драться, — ответил инженер. — Наверное, кто-нибудь вам что-то наговорил на меня. Вот ведь клеветники!

— Беату вы какой рукой ударили по щеке? И за что? Неужели в приливе нежных чувств? Или, может, ей нравится, когда ее бьют? Сомневаюсь… И тем не менее вы ее ударили. — Шалго посмотрел в лицо Салаи; оно опять начало багроветь. Инженер молчал. — Давайте говорить начистоту. По нашим вопросам вы давно уже могли догадаться, что мы знаем о вас немало. Наверно, вы понимаете, что и пришли мы к вам и разговор этот начали не случайно… Когда вам стало известно, что Меннель приехал в Венгрию?

И Салаи понял, что лгать бессмысленно.

— Когда Без получила письмо от Меннеля, я отобрал его и запретил ей встречаться с ним. Мы поссорились, я ударил ее по щеке.

— Вот видите, это уже совсем другое дело. Разумеется, это еще не все. — Шалго вынул носовой платок, отер лоб и, встав с кресла, медленно прошелся по комнате. — А вы когда встретились с Меннелем? — спросил, он, остановившись у столика.

— Я не встречался с ним! — с отчаянием в голосе воскликнул Салаи.

Шалго как бы машинально взял в руки дневник инженера и со скучающим видом рассеянно стал перелистывать его. Потом поднял глаза на Салаи.

— Где вы находились девятнадцатого и двадцатого июля? — спросил Фельмери.

— Здесь. В Балатонфюреде.

— Вы снова говорите нам неправду, Салаи, — спокойно возразил Шалго, продолжая листать дневник. — Даже в вашем рабочем дневнике записи в эти дни, как я вижу, сделаны не вами. Почему? Может быть, у вас болела рука?… Не делайте глупостей, Салаи. Многие утверждают, что девятнадцатого вечером видели вас вместе с Меннелем в кафе, а позднее вы гуляли с ним по берегу озера. И разговаривали по-французски.

— Уж не меня ли вы подозреваете в убийстве Меннеля?

— А откуда вам известно, что его убили? — спросил Фельмери.

— Вы же сами сказали!

— Значит, до этого вы не знали?

— Что вам от меня нужно?! — почти выкрикнул Салаи. — Арестуйте меня! Это в вашей власти. Вы можете сделать со мною все, что вам заблагорассудится.

— Если вы и дальше будете так же глупо себя вести, то не исключено, что вас арестуют, — невозмутимо сказал Шалго. — Послушайте, друг мой, что я вам обо всем этом расскажу. В прошлом году вы познакомились в Италии с Виктором Меннелем. Тогда же вы узнали, что ваша невеста стала его любовницей. Вы сначала рассвирепели, но потом почему-то закрыли на это глаза. Вернувшись домой, вы даже не порвали с Беатой. Почему? Более того, вы договорились с Виктором Меннелем, что, когда он приедет в этом году в Венгрию, вы, так сказать, уступите ему на время девушку.

— Кто наплел вам всю эту чушь? И вообще что вы обо мне думаете? Я что, альфонс, по-вашему?

— Вот именно, альфонс! — Шалго заметил, что лицо у Салаи передернулось, а руки сжались в кулаки. — Когда же Беата не пожелала встретиться с господином Меннелем, вы влепили ей пощечину.

— Я дал ей пощечину как раз за то, что она хотела с ним встретиться.

— Это дешевая отговорка, друг мой. Впрочем, ошибаются и те, кто подозревает вас в убийстве. Меннеля убили не вы. Для этого вы слишком трусливы. К тому же у вас и не было причин для этого. Наоборот, вы были заинтересованы, чтобы Меннель жил как можно дольше и как можно чаще приезжал в Венгрию. А скажите-ка, Салаи, за сколько банкнот вы продали ему свою невесту?

— Ну, вот что, хватит! — произнес угрожающим тоном инженер.

— Может быть, вы думаете, Салаи, что сумеете меня запугать? Знаете, что я вам скажу, молодой человек? Вы действительно самый обыкновенный альфонс, и вашим нравственным обликом милиция должна заняться по-настоящему. Ведь вами уже интересовались. Что же, друг мой, придется кое-что о вас рассказать.

— И что вы собираетесь рассказать?

— Правду, милейший Геза Салаи. Я скажу, что вы — сутенер, продавший еще в Италии свою невесту Виктору Меннелю. Расскажу и о том, за что вы дали пощечину Беате…

«Это метод старого Шалго, — подумал Фельмери. — Сгруппировать факты». Лейтенант смотрел на стоявшего неподвижно инженера и мысленно представлял себе, что должно сейчас твориться в душе Гезы Салаи. А Шалго наверняка исходил из того, что если убийца — Салаи, то он примет грубые обвинения в сутенерстве, так как лучше предстать перед судом в этом качестве, чем по обвинению в убийстве. Если же Меннеля убил не он и если в нем есть хоть капля гордости и чувства собственного достоинства, то он отвергнет предлагаемую ему версию и постарается реабилитировать себя. Но в этом случае ему придется доказать, что подозрения Шалго беспочвенны. «Старик», конечно, пошел на риск, — рассуждал про себя Фельмери, — поскольку, в общем-то, вполне вероятно, что убийца все же не Салаи. Просто любовь к Беате заставила его так низко пасть, и теперь, желая уйти от тюрьмы, он готов принять даже такие позорные обвинения. Шалго очень ловко все преподнес, создав иллюзию, будто милиция уже несколько дней следит за Салаи, подозревая его в убийстве»…

— Прошу вас, выслушайте меня, — пролепетал Салаи.

— Меня не интересует ваша биография, — резко оборвал его Шалго. — Стыдитесь! Неужели люди, подобные вам, представляют техническую интеллигенцию двадцатого века?! Тип мужчины атомной эры?! Инженер-строитель — и альфонс!

— Прошу вас, — снова начал Салаи, — вы должны меня выслушать. Вы обвиняете меня в отвратительных делах, и у меня есть право сказать что-то в свое оправдание. Поймите же, что я совсем не такой, каким вам кажусь…

Шалго сделал вид, что его не очень занимают оправдания собеседника, а Салаи продолжал:

— Я не альфонс. Единственная моя вина — она же и моя беда, — что я люблю Беату и не могу без нее жить. Признаюсь вам, я приехал сюда для того, чтобы встретиться с Меннелем и переговорить с ним. Когда я нашел у Беаты письмо, я отобрал его и запретил ей встречаться с Меннелем. Мы поругались, и я ударил ее по щеке. В тот момент я способен был даже убить Меннеля. Это правда. Восемнадцатого числа я был в Будапеште. Беату не застал дома. Мать, ее сказала, что она уехала накануне вечером. Я был уверен, что она поехала в Эмед. Я тотчас же сел в машину…

— Постойте, Салаи, — прервал его Шалго, — разговоры меня мало интересуют. Садитесь сюда к столу и опишите все подробно, с самого начала. Как вы познакомились с Беатой и ее родителями, что случилось прошлым летом в Италии, что вам известно о Викторе Меннеле… Понятно? Опишите мне подробно все, что произошло, вплоть до сегодняшнего дня. Ясно?

— Можно в этой тетради? — спросил инженер.

— Можно, Приступайте.

Салаи сел к столу.

— Я опишу все. Но только для вас, — произнес он тихим, сдавленным голосом. — Дайте честное слово, что мои признания вы никому не покажете.

— Сначала нужно посмотреть, что вы напишете.

Салаи вдруг стал упорствовать.

— Нет. Я ни строчки не напишу до тех пор, пока вы не дадите мне честное слово. Делайте со мною что хотите, меня это мало интересует. Я не намерен выворачивать себя перед каждым наизнанку.

Шалго понял, что Салаи говорит серьезно.

— Хорошо, — сказал он. — Но не забудьте и о Сильвии. Хотелось бы знать, почему она поздравила вас в июле с днем рождения. И как сумела пятнадцатого числа уже отправить открытку, написанную только семнадцатого.

— Не знаю, о чем вы говорите. Клянусь, даже представления никакого не имею…

После обеда полковник Кара решил обсудить с Шалго и майором Балинтом ход событий. Шалго выглядел очень усталым: он мало спал ночью, а утренняя поездка в Балатонфюред утомила его. Сейчас он охотнее всего поспал бы, но Кара настоял на этом разговоре. На веранде было очень душно, и Кара боялся, что, если они сядут там, Шалго тотчас же заснет. Поэтому они прошли в гостиную, где полковник оборудовал себе рабочий кабинет. Лиза заблаговременно опустила жалюзи, и в комнате сейчас было прохладно.

Сначала майор Балинт доложил о том, что успел сделать. Он установил, что в Балатонсемеше, в доме номер два по улице Хуняди, на самом берегу озера действительно есть вилла стоимостью приблизительно миллион форинтов, принадлежащая семье Кюрти. Балинт достал чертежи и рассказал о расположении комнат виллы. Эти пять комнат, несомненно, являются источником немалого дохода для семейства Кюрти, так как уже в течение нескольких лет их сдают типографии «Гутенберг» под пансионат — с ранней весны до поздней осени, получая за это по сто сорок тысяч форинтов ежегодно. Вилла построена в тридцать седьмом году первым мужем госпожи Кюрти, Денешем Хаваши. Хаваши, офицер запаса, был призван в армию и погиб в первые же месяцы войны. В военные годы в вилле размещался немецкий штаб. Госпожа Кюрти, тогда еще вдова Денеша Хаваши, летом только наведывалась на виллу, но не жила там. Майор Балинт обследовал все здание, однако никаких следов спрятанного клада не обнаружил.

— Осмотр производился с помощью технических средств? — спросил Кара.

— Разумеется. Мы обыскали также и сад.

— Могу себе представить, какой переполох вызвала там работа бригады Балинта, — улыбнулся Шалго.

— Мы заранее раструбили в поселке, что ищем спрятанные драгоценности… то есть действовали так, как, наверное, действовали бы вы, папаша, — отпарировал Балинт; потом, повернувшись к полковнику Каре, добавил: — Я убежден, что женщина-венгерка, о которой упоминал Хубер, все же мадам Кюрти.

— Возможно, — заметил Кара. — Только это еще надо доказать.

— Мы знаем Беату Кюрти и Тибора Сюча, — решительно заметил Балинт.

— Это твоя идея-фикс, но еще не факт, дорогой мой. И скажу я тебе, Миклош, еще кое-что, чтобы совсем запутать дело… — Шалго достал сигару, закурил и сделал несколько затяжек. — Сегодня утром Геза Салаи признался, что приехал сюда из Балатонфюреда для того, чтобы убить Виктора Меннеля…

— Так это же здорово! — воскликнул Балинт.

— Полчаса назад звонил Фельмери и сообщил, что они провели опознание. Салаи был опознан как человек, который вечером девятнадцатого прогуливался с Меннелем по берегу. Свидетели твердо, без колебаний заявили, что спутником Меннеля был именно он, Геза Салаи… И, несмотря на это, я не рискнул бы утверждать, что Меннеля убил Геза Салаи.

— Каким вы вдруг стали осторожным, — с усмешкой заметил Балинт. — Салаи признался, что приехал сюда с целью убить Виктора Меннеля. Свидетели опознали его и показали, что он встретился с Меннелем…

— И о чем же они разговаривали? — прервав Балинта, задал вопрос полковник Кара.

— Салаи просил Меннеля, чтобы тот оставил в покое его невесту… Впрочем, эту часть его показаний, записанных им собственноручно, я захватил с собой. — И Шалго, кряхтя, поднялся с кресла и вышел в другую комнату.

— Это старик «расколол» Салаи? — поинтересовался Балинт.

— Да, он и лейтенант Фельмери, — подтвердил полковник Кара. — Хотя у меня такое ощущение, что Салаи не все рассказал. Я не читал еще его показаний, но помню, что ему особенно бояться некого. Меннель уже мертв. Так что Салаи может дать любые показания, какие ему выгоднее. Меннелю их все равно не опровергнуть. Словом, тяжелый случай. Хоть и отыскали «неизвестного мужчину», а в кармане все равно пусто. Где-то, видно, отклонились мы от нужного направления в сторону… Час назад я говорил с Фельмери по телефону. Он сообщил, что Салаи ведет себя все более самоуверенно. Почему? Наверное, потому, что, пока записывал свои показания, он успел поразмыслить и прийти к выводу, что уличить-то его некому. Говори что пожелаешь. А следователи пусть доказывают обратное, если смогут.

Шалго вернулся в комнату, и Кара замолчал. А старый детектив подошел к окну, поднял жалюзи и снова сел в свое кресло.

— Так вот послушай, — сказал он, обращаясь к полковнику Каре, листая тетрадь. — Где же у меня это место?… Ага, вот оно: «Я нашел Меннеля в кафе. Он сидел спиной к входу и не заметил меня. Мне показалось, что он кого-то ожидает. Я решил, что он ждет Беату, подошел к его столику и, ни слова не говоря, сел. Он очень удивился. Потом, желая, видимо, скрыть свое удивление, принялся шутить. Мы говорили по-французски. Он заказал коньяк, но сам пить не стал. Я выпил и спросил, где моя невеста. Меннель ответил, что я ее жених, мне и надлежит знать, где она. Но он почувствовал, что нервы мои взвинчены, и тут же попросил меня не устраивать скандала. „Я, — говорит, — солидный коммерсант и не желаю впутываться в истории. Пойдемте лучше на берег Балатона, погуляем. Свежий воздух — это то, что вам сейчас нужно. Там и побеседуем спокойно…“ Он не позволил мне рассчитаться, заплатил за коньяк сам. Мы пошли на берег. Меннель держался нагловато, и это меня бесило. Он все пытался убедить меня, что их роман с Беатой в Италии в наше время в порядке вещей и не стоит из этого делать трагедию, что Без любит меня, а ее отношения с ним — только флирт. И еще добавил, что он ничего не добивается от моей невесты, а вот ей он, дескать, нужен. Меня вконец разозлило, что он принимает меня за идиота, и я решил покончить с ним. Однако пляж был неподходящим для этого местом. Меннель же, словно прочитав мои мысли, вдруг заторопился и чуть ли не бегом пустился в гостиницу, оставив меня на берегу. Не могу сказать, сколько я там пробыл, но в бар я вернулся с твердым решением на следующий день убить Меннеля, а затем покончить с собой. Я выпил две стопки коньяку и около полуночи уже был в мотеле. Хочу добавить: я потому не был обнаружен в мотеле, что приплатил администратору двести форинтов и попросил его не регистрировать меня. Я был порядком пьян и утром проснулся поздно. И тут вдруг услышал, что кто-то уже опередил меня…»

Шалго перестал читать и, аккуратно сложив тетрадь, убрал ее в карман. Балинт заметил, что он не до конца зачитал показания Салаи.

— Остальное пока не представляет интереса, — ответил Шалго на его вопрос и, пожевав губами, добавил: — Как видите, Салаи признал, что имел намерение убить Меннеля, но мое предложение: не брать его под стражу. Все равно мы ведь не сможем доказать, что убийство совершил он.

— У него нет алиби, — заметил Балинт.

— А у нас, повторяю, нет доказательств, что убийца — он. Потерпи, Миклош. Крупная рыба рано или поздно все же клюнет, и тогда мы выведем ее на чистую воду. А сейчас, если вы позволите, я пойду и прилягу.

— И правильно сделаешь, — сказал Кара. — Только прежде я тоже кое-что зачитаю вам. Я получил сейчас то самое донесение, которое Хубер отправил вчера вечером господину Брауну. Есть прямой смысл послушать: «Тело Меннеля оцинкованном гробу вторник отправит авиакомпания „Малев“. Доставит транспортная контора „Машпед“. Номер рейса…» — ну, дальше уже неинтересно… Кроме, пожалуй, вот этого: «Машина повреждена. Продал. Проект соглашения изучаю. Подпишу следующей неделе. Хубер». А вот что на это ответил Браун: «Машину не продавать. Подписать соглашение. Немедленно вернуться Гамбург. Браун». — Кара протянул текст Оскару Шалго. — Ну, что ты на это скажешь?

— Нужно подумать. — Шалго вынул изо рта сигару, откинулся поудобнее в кресле и устремил взгляд в потолок. — Первое: Браун не собирался вовлекать Хубера в операцию по доставке драгоценностей. Второе: либо он вообще отказался от идеи завладеть ими, либо возложил эту задачу на кого-то другого…

— Но существует и третья вероятность, — задумчиво проговорил Балинт. — Что, если Меннель сам рассказал всю эту историю еще кому-нибудь? Ну, предположим, своему надежному приятелю. А тот незаметно последовал за ним и не выпускал его из своего поля зрения. Нам известно, что по вечерам Меннель садился в машину и уезжал куда-то. Допустим, что во время одной из своих поездок он сумел завладеть драгоценностями. Об этом узнал и его приятель. Он убил Меннеля, захватил драгоценности и валюту и немедленно покинул Венгрию.

Полковник Кара с сосредоточенным лицом расхаживал по комнате.

— Такая версия представляется и мне вполне допустимой, — сказал он. — А ты что думаешь по этому поводу, Оскар?

Однако Шалго, оказывается, уже крепко спал.

Полковник Кара с трудом подавил в себе смех. Он осторожно вынул сигару изо рта у старика, кивнул Балинту, и они оба, стараясь не шуметь, вышли из комнаты.

Шалго проснулся только под вечер. Он вышел на кухню. Лиза подогревала воду. Шалго, позевывая, сел к столу.

— Что делал Матэ сегодня перед обедом? — спросил он.

— Катался на парусной лодке.

— Один?

— Один, сам спускал лодку и домой тоже возвращался один.

— А Хубер?

— Он целый час гулял по саду. Потом спустился к берегу, купался и загорал.

— О чем они говорили за обедом?

— О разном. Обедали они втроем. Бланка оставалась в своей комнате. Сначала вели разговор на профессиональные темы, потом заговорили о политике. Хубер — большой оптимист. — Лиза умолкла на мгновение, о чем-то задумавшись, затем подняла глаза на Шалго. — Скажи, Оскар, ты веришь в то, что убежденный фашист может изменить свои взгляды?

Шалго сидел, опершись локтями на стол, взгляд его был устремлен куда-то вдаль. Его лицо было старым и очень утомленным.

— Видишь ли, Лиза, смешно было бы именно мне утверждать, что я в это не верю… Сказать по совести, я и сейчас, дожив до седых волос, иногда пытаюсь перед самим собой приукрасить свое прошлое. Как хорошо было бы, думаю, поверить в то, что в молодые годы я не работал на венгерских фашистов. И, однако, это было. И тебе, Лиза, это хорошо известно. Меня и поныне мучают угрызения совести, когда вспоминаются годы моей службы в хортистской контрразведке. В такие минуты мною овладевает чувство, что я еще не все сделал, чтобы искупить свою вину. И до сих пор это чувство, если можно так выразиться, пришпоривает меня… Но если я, Шалго, смог измениться, почему же этого не может сделать и другой? Что же касается Хубера… не знаю, что и сказать. Эрне распорядился вести за Хубером наблюдение, и, мне кажется, правильно распорядился. Когда я призадумался над тем, что сообщил нам Хубер, то пришел к выводу: все эти сведения нам и без него были известны.

— Но откуда он узнал, что ты обнаружил в машине секретную рацию? — спросила Лиза.

— Оттуда, моя радость, что в машине наверняка было какое-то сигнализирующее устройство, которое «извещает» о том, что кто-то чужой прикасался к аппарату. По-видимому, я не заметил этого автоматического сигнализатора. А коль скоро Хубер увидел предупреждающий сигнал, он понял, что мы уже нашли передатчик, и, поскольку он малый не дурак, вот он и решил «раскрыть карты». Отрицать, что Меннель был шпионом, уже не имело смысла, так как это логически вытекало из наличия в его машине секретной рации.

— И все же он мог и не передавать машину Меннеля Каре и его людям…

— Допустим, что он не сделал бы этого шага, не предложил бы машину. Но мог ли он быть уверенным, что власти не наложили бы на нее арест? Словом, если Хубер тоже шпион, то, надо признать, действует он очень ловко и играет свою роль великолепно. На первый взгляд кажется, что он сообщил нам важные вещи, а по существу — ничего. Что фирма «Ганза» занимается шпионажем в Венгрии? Так нам это стало ясно, как только мы обнаружили в машине ее представителя рацию… Не исключено, впрочем, что мы ошибаемся и Хубер действительно переменил свои взгляды и искренне хочет нам помочь. Но все это скоро прояснится.

— А мне почему-то кажется, — сказала Лиза, вытирая посуду, — что Хубер искренен.

Шалго закурил сигару и сосредоточенно принялся пускать кольца дыма.

— Не выходит у меня из головы этот обморок Бланки. Почему с ней стало плохо именно в тот момент, когда она увидела Хубера? И еще: откуда Меннель так точно знал условия конкурса? Кажется, он все так подстроил, чтобы обязательно попасть сюда, в Эмед. И я все время пытаюсь понять, зачем ему это было нужно?

— Фантазируешь ты, Оскар, — проговорила Лиза. — Ну зачем «Ганзе» нужен именно Матэ Табори? Думаю, что ты на ложном пути. По-моему, прежде всего надо найти убийцу… Нужно, чтобы Салаи сказал правду.

— Возможно, ты и права… Помочь тебе?

В дверь заглянул полковник Кара.

— Ну что, старина? Сходим на берег, порыбачим малость? Балинта я отправил в Балатонфюред арестовать Гезу Салаи. Так и ему будет спокойнее, если он окажется в безопасном месте: сатана не дремлет…

Шалго, ничего не ответив, пожал плечами. Кара показал Лизе, как обращаться с телетайпным аппаратом, связывавшим их с Домбаи.

— Если поступит срочное сообщение, дайте нам знать, пожалуйста, мы будем здесь поблизости.

Солнце уже склонялось к горизонту, когда майор Балинт, появившись на берегу, доложил полковнику, что приказ выполнен. Салаи, рассказывал майор, воспринял свой арест как должное и только попросил, чтобы ему разрешили передать служебные дела.

— Я поместил его в одной из комнат поселкового совета и приставил к нему милиционера, — закончил свой доклад Балинт.

— А где Фельмери?

— Пошел к Илонке. Как видно, нравится ему она.

— Ну, хорошо, — сказал полковник Кара. — Можете возвращаться к себе, в Веспрем. Завтра утром встретимся. Донесение, если оно у вас уже написано, занесите ко мне в комнату.

Поблагодарив полковника за разрешение уехать, Балинт полюбопытствовал, почему Шалго сегодня такой неразговорчивый.

— Уж не поссорились ли вы, товарищ полковник?

— Ничего подобного! — весело сказал Кара. — Просто я прогнал его подальше, потому что рыба чует его за километр и не клюет. А где сейчас Хубер?

— У себя в комнате, — ответил Балинт. — Перед тем как идти к вам, я поговорил с ребятами. Трудно им достается. Но, к счастью, пока он их не заметил.

— Послушай, Миклош, — обратился к Балинту Шалго. — Тебе не известна женщина по имени Сильвия, которая наезжала бы сюда из Будапешта?

— Сильвия? — Балинт задумался. — Нет, что-то не припоминаю. А откуда у тебя это имя? — Балинт с любопытством взглянул на старого детектива.

Шалго рассказал ему, какую странную открытку нашел он в номере Салаи.

— И он не сказал вам, что за Сильвия ее прислала?

— Сказал, что, вероятно, кто-то решил его разыграть. Он и понятия не имеет, кто это мог быть.

— А что в открытке? — поинтересовался полковник Кара.

Шалго достал из кармана бумажку и, разгладив ее на ладони, прочел:

«По случаю твоего дня рождения тебе желают здоровья, успеха твои Бела Эндре, Немеш Мештер, Ласло Дери и я.

Целую, Сильвия».

И дата: «Семнадцатое июля тысяча девятьсот шестьдесят девятого года». — Окончив читать, Шалго передал бумажку полковнику Каре.

— Так ты говоришь, что почтовый штемпель на открытке от пятнадцатого числа? — спросил полковник.

— Именно так. Может, это шутка, а может, и зашифрованное сообщение… Ну, математик, попробуй ты разгадать загадку.

Кара, покусывая травинку, внимательно изучал текст на бумажке.

— Сильвия, — проговорил он. — Что это еще за птица?

— Мы пока этого не знаем, — сказал Шалго.

Кара, прищурив глаза и наморщив лоб, продолжал разглядывать текст.

Фельмери принял душ, надел свежую сорочку и наглаженные брюки и, сказав Лизе — на случай, если его станет искать полковник, — что он идет к Илонке, отправился на виллу Худаков.

У Илонки уже был гость — Казмер Табори. Инженер сидел на тенистой террасе, беседуя с молодой хозяйкой.

— А я думал, вы одна, скучаете. Прошу извинить, если помешал, — сказал лейтенант.

— Садитесь, садитесь, — пригласила девушка, показав рукой на плетеное кресло. — Все равно мне уже известны эти ваши приемчики. Наверное, опять хотите что-то у меня выудить?

— В данный момент я не на службе, — возразил Фельмери, усаживаясь в кресло. От его взгляда не ускользнула кривая усмешка Казмера.

— Вы ведь всегда на службе, всегда на посту, — заметил тот, протягивая лейтенанту пачку сигарет. Они закурили.

— Что верно, то верно, — согласился Фельмери. — Если работа по душе, трудно провести межу и сказать, когда ты занят службой, а когда отдыхаешь. Взять, к примеру, врачей. Врач — он и не на работе тоже врач. В любое время суток, везде и всюду. Вот и я, даже на отдыхе все равно остаюсь офицером органов госбезопасности.

— Интересно, как это человеку приходит в голову там работать? — словно про себя проговорила Илонка. — Хорошенькая профессия: охотник за людьми.

— Н-да, и в «избранном обществе» презираемая профессия, — с нескрываемой горечью подтвердил Фельмери. — Охотник за людьми! Такого определения я, признаться, еще не слыхал.

— Есть и другое: «охотник за черепами», — проговорил Казмер. — Такое слышали?

— А знаете, как все получилось? — спокойно продолжал Фельмери. — Мать моя, когда была беременна мною, увидела какой-то странный сон. Ну, была она женщина темная, непросвещенная. Поэтому наутро отправилась к ближайшей гадалке сон свой истолковать. Посадила ворожея мою мамашу под самое ветвистое дерево и говорит: «Узнай же, дочь моя, правду. Сам сатана ночью навестил тебя и печатью каиновой душу дитяти твоего еще во чреве материнском пометил. Горе-горькое, беда приключилась с тобой, девонька! Родишь ты сына, и будет он солдатом рати сатанинской. Не рабочим человеком, не врачом, не адвокатом, даже не инженером по электричеству, каким, к примеру, станет Казмер Табори, а будет твой сын упырем-кровопивцем, охотником за черепами. Через много-много лет повстречается твой сын-кровопивец в местечке Балатонэмед с одним большим коммунистом, с инженером Казмером Табори. Вот он-то и вырвет сыночка твоего из сатанинских когтей. Товарищ Табори объяснит ему все как есть, почему он по греховной дороге пошел. Докажет ему, что учение о классовой борьбе — это заблуждения отдельных людей и что на самом деле нет никакой классовой борьбы и нет никаких врагов — ни внешних, ни внутренних. А Виктор Меннель — уж и подавно никакой не иностранный шпион. Ну, убили его, бедняжку. Что ж тут такого? Сынок твой поблагодарит мудрого инженера Табори за советы, осудит свои кровавые негуманные действия, выйдет из рядов рати сатанинской и, очищенный духовно, подаст заявление в святой союз „хиппи“, объединяющий длинноволосых юношей, шлепающих босиком по земле и провозглашающих такую свободу». Вот что, товарищ инженер, приключилось со мною еще до моего появления на свет. Окончил я академию и стал лейтенантом у этих самых «охотников за черепами», а попутно защитил диплом на философском факультете Будапештского университета. Ну а чтобы успешнее «охотиться за иностранцами», изучил немецкий и английский языки. Однако надежд на лучшее не теряю и рассчитываю когда-нибудь тоже стать великим гуманистом вроде вас.

Фельмери замолчал, Казмер был явно смущен, Илонка же с невозмутимым видом полировала пилочкой ногти.

— Мне кажется, вы меня неправильно поняли, — в конце концов нарушил явно затянувшуюся паузу Казмер Табори. — Вы слишком обидчивы, лейтенант, и склонны гиперболизировать.

— Понял я вас правильно. И мне хорошо известно, что вы о нас думаете.

— Скажу честно, работа ваша мне не по нутру. Не люблю я ни тайн, ни секретов. Не люблю, когда следят за каждым моим шагом…

— Вот вы дожили почти до тридцати лет. И скажите: за вами хоть раз кто-нибудь следил? Никто. А если сейчас вы под наблюдением, что ж тут удивительного? Совершено убийство, а вы были в ссоре с убитым; в час, когда произошло убийство, вы неизвестно где находились…

— Мне известно. Я был в Будапеште. Только вы мне не верите.

— Не верим, потому что вы говорите неправду. И, естественно, этим вы навлекаете на себя подозрение.

Казмер молча посмотрел на Илонку, та потупила голову. Фельмери показалось, что она избегает взгляда Табори. Но почему?

— У меня не было никаких причин убивать Меннеля, — примирительным тоном сказал Казмер, доставая сигарету.

— Причину можно всегда найти, — возразил лейтенант. — Сначала нужно разобраться в фактах. Вы сами признались, что Меннель был вам антипатичен.

— Вы тоже не внушаете мне симпатии, однако я не собираюсь вас убивать.

— А если бы, скажем, я стал приставать к Илонке Худак?

— Тогда бы я и вам влепил оплеуху. — Казмер с вызовом посмотрел на лейтенанта.

— Вот видите! Значит, вы ревнивы, — заметил лейтенант. — Вы влюблены в Илонку. Не отказывайтесь, это может ее обидеть.

— Вы пришли сюда поразвлечься? — враждебно спросил инженер.

— Нет, я просто хотел бы установить: влюблены вы в Илонку или нет. Если вы действительно влюблены в нее, значит, вы могли совершить преступление из ревности. Итак, мы предположили: Табори влюблен. Как же в этом случае могли развертываться события? А вот как. В тот день вы ищете Илонку и не находите. Меннеля тоже. На рассвете Илонка возвращается домой. Кстати, это доказанный факт, а не чистое предположение. Вы упрекаете Илонку, и она признается в своей вине. Затем вы возвращаетесь к себе. Меннеля уже нет дома. Вы с террасы в бинокль обнаруживаете, что он на озере, причаливает к мысу у трех ив. Вы мчитесь через сад, никем не замеченный, туда. Возникает ссора, драка. Вы убиваете Меннеля. Тело его кладете в лодку, отъезжаете достаточно далеко от берега, бросаете труп в воду, а сами вплавь добираетесь до берега. Вам везет, вас и на этот раз никто не видит. Вы пробираетесь незаметно к себе, переодеваетесь и уходите из дому. Придумываете легенду о поездке в Будапешт и довольно ловко ее потом преподносите. Ну, что вы скажете о такой версии?

Казмер встал, потянулся, поглядел на залитый солнечным светом сад, затем, повернувшись к лейтенанту, небрежно обронил:

— Скажу, что вы слишком увлекаетесь романами Йокаи [5].

— Возможно, — не стал возражать Фельмери.

Позднее, уже сидя в кафе отеля, Фельмери еще раз перебрал в уме весь этот разговор. «Может быть, мои доводы только с виду логичны?» — думал он.

В просторном, со вкусом обставленном зале было сравнительно малолюдно.

Развернув вечернюю газету, Фельмери начал было читать хронику, как вдруг кто-то опустился рядом с ним на стул и очень знакомый голос спросил:

— Не помешаю?

— Ну что вы! — не скрывая своей радости, воскликнул лейтенант, хотя едва ли и сам мог объяснить, чему он, собственно, радуется.

Илонка была в кремово-желтой мини-юбочке и голубой батистовой блузке с коротким рукавом. Взгляд у девушки был мрачный, что, как ни странно, делало еще более неотразимым ее красивое лицо.

— Я отниму у вас всего несколько минут, — с плохо скрываемым беспокойством сказала она и оглянулась на дверь кафе.

— Вы кого-нибудь ждете? — спросил Фельмери.

— Нет, никого. Только с вами хотела поговорить.

Белокурая официантка поставила на стол кофе, заговорщически улыбаясь лейтенанту. Но, когда она неторопливо двинулась дальше, Илонка остановила ее:

— Погоди, Эви, я сразу же и рассчитаюсь.

Фельмери положил руку на локоть Илонки.

— Если позволите, это сделаю я. Сколько с меня, девушка?

Фельмери расплатился, а когда официантка ушла, спросил:

— Что случилось, Илонка?

Девушка задумчиво помешивала ложечкой кофе, казалось, она не отваживалась поднять на лейтенанта взгляд.

— Очень хотелось бы, чтобы вы поверили моим словам, — наконец сказала она.

— Я верю.

— Казмер не убивал Меннеля, поверьте!

— А кто же?

— Не знаю.

— Вы любите Казмера?

— Да. — Она подняла на лейтенанта глаза, полные слез. — Да, но об этом никто не знает. Даже тетя Лиза. Только мой дедушка. И теперь еще вы. Мы любим друг друга, и я принадлежу ему. Я ведь могу вам довериться?

— Вполне, — просто сказал Фельмери. — Вы уже давно встречаетесь?

— С прошлого лета. — Она смахнула слезинки с глаз. — Но я хочу вам сказать… В тот вечер… Ну, словом, накануне смерти Меннеля я его встретила, этого немца. Совершенно случайно. Я ждала Казмера. Казмер предложил мне после ужина поехать на машине в Веспрем. Дома он сказал, что едет в Будапешт. А в Веспреме живет один его приятель. Врач. Обычно мы у него на квартире и встречались. Но я сказала Казмеру, что поеду с ним только в том случае, если мы сначала зайдем к его матери и он объявит ей, что любит меня и хочет на мне жениться. Казмер возражал, говорил, что не может этого сделать, что так мы только все испортим… Стал уверять, что еще до своего отъезда он расскажет матери обо всем… Тогда я сказала, что подождем и с поездкой в Веспрем. Мы поссорились. Он назвал меня шантажисткой и сказал, что я только потому сошлась с ним, чтобы потом навязать себя ему в жены. Я понимала, что он выпил лишнего и несет околесицу, но все равно его слова были для меня оскорбительны, и я тоже не осталась в долгу. Не помню уж всего, что я ему тогда наговорила, знаю только, что сказала: «Если я захочу стать шлюхой, то заведу себе кого-нибудь побогаче. И с меня хватит. Я доказала свою любовь, а ты целый год только и пичкаешь меня одними обещаниями». Казмер в ответ начал попрекать меня моей поездкой в Польшу. Дескать, там у меня был кто-то. «Ну, с меня довольно!» — вскипела я, встала и ушла. Побежала к озеру, на причал. Он за мной. Кричал мне вслед, чтоб я остановилась. Но я не слушала. Мне действительно все это уже надоело. И тут на лодочной пристани я вдруг встретила Меннеля, он садился в свой «мерседес». Этот хлыщ с одного взгляда понял, что у меня что-то стряслось, и сочувственно спросил: «Что с вами?» А я, как дурочка, разревелась. Я понимала, что Казмер все это видит: и причал и набережная были хорошо освещены. И, зная это, я готова была даже без приглашения сама сесть в машину Меннеля. Назло Казмеру! Меннель спросил: куда? Я сказала, что мне все равно. Поехали в Шиофок. По дороге мы почти не разговаривали. Немец мчался как угорелый. А я была в страшном расстройстве! Мне казалось, что Казмер обманул меня, обольстил и бросил. Чего ж мне теперь заботиться о чести, о порядочности? Мы остановились у какого-то ночного бара. Там мы пили и танцевали. Уже далеко за полночь поехали обратно в Эмед. Я много выпила и была пьяна. Правда, помню я почти все хорошо. Меннель уже не мчался, ехал не спеша, спокойно. В одном пустынном месте остановил машину, начал обнимать меня, целовать. Я не сопротивлялась. Но когда он стал настойчивее, я наотрез отказалась, заявив, что любовь в машине не признаю. Он понял, что ничего не добьется, и мы поехали дальше. По дороге, где-то в Фюреде, мы еще раз остановились. Меннель вышел из машины, сказав, что вернется через несколько минут и чтобы я не боялась…

— Вы помните это место? — быстро спросил Фельмери.

— Я уж и сама ломала потом над этим голову, — призналась девушка. — Кажется мне, что это было неподалеку от кардиологического санатория. Но я не уверена. Я была очень усталой и хотела спать. Меннель ушел, а я, чтобы не заснуть, включила радио и стала слушать музыку. Но все равно задремала.

— Вы не видели, в какую сторону пошел Меннель?

— К какому-то дому. Но в общем-то, было темно, да и не смотрела я за ним. Потом я пробовала воскресить в памяти, представить себе мысленно то место. Я точно запомнила, что улица слегка поднималась в гору и где-то вдали горел красный свет. Может, это был подфарник машины. Может, строители обозначили красной лампочкой какую-нибудь яму. Я потому хорошо это помню, что тогда подумала: не повесить ли мне теперь у себя дома над окном тоже красный фонарь?…

Потом вернулся Меннель, не знаю уж, через сколько минут. Сказал, что все о'кей и можно ехать. И словно совсем уже протрезвел. Вел себя вполне прилично, говорил, что ему поскорее нужно лечь спать, так как рано утром у него важное деловое свидание.

— Больше он ничего не говорил?

— Об этом — нет.

— О чем же вы еще говорили?

— О Кязмере. Он сам начал. — Илонка уже успокоилась, миновав самое трудное в своем рассказе. Пальцы у нее не дрожали, ложечка не стучала о чашку. Взгляд был ясный и рассудительный. — Я попробую вспомнить поточнее. Он сожалел о том, что произошло между ними днем на пляже, говорил, что высокого мнения о Казмере, хотел бы даже подружиться с ним, и досадовал, что потерял над собой контроль. «Но, — уверял он, — вы одна тому причиной. В вас есть что-то особенное, что мгновенно зажигает мужчину».

«Странно, — думал Фельмери, слушая рассказ Илонки Худак. — Сколько здесь противоречий! Меннель уважает Казмера, хочет подружиться с ним, но при первой же возможности начинает дразнить, провоцировать его на скандал. Затем, сожалея о случившемся, на глазах Казмера увозит Илонку, спаивает ее, пытается чуть ли не овладеть ею, но, вернувшись в машину после отлучки в Фюреде, снова становится джентльменом и превозносит Казмера, хотя только что хотел соблазнить его возлюбленную. И Илонка тоже хороша!»

— …Меннель попросил меня помирить его с Казмером и объяснить, что приехал он сюда с добрыми намерениями, по-хорошему хотел бы и уехать отсюда. Поэтому он предложил на следующий день втроем пообедать в ресторане гостиницы. А у меня попросил прощения за глупое поведение ночью и без конца благодарил за то, что я «не потеряла головы в критический момент». — Илонка криво усмехнулась. — Ничего себе «не потеряла головы», вела себя, как последняя шлюха.

— Вы же только что сказали, что между вами ничего не было.

— Сказала. Конечно, сказала. И всегда буду так говорить. Потому что хочу верить, что действительно ничего не было. Хотя, по правде говоря, я и сама не знаю. Не помню — ведь я же была очень пьяна. Меня до сих пор мутит, стоит мне только вспомнить себя в ту ночь… Меннель до дому меня не довез. Я не хотела, чтобы в поселке нас с ним видели вместе. Уже начинало светать. На перекрестке шоссе и окружной автострады я вышла из машины. Пообещала, что в полдень мы снова встретимся. Вернулась домой. Дедушки не было.

— Но ведь…

— Я соврала, когда меня спрашивали. Сказала, будто дед был дома и отхлестал меня по щекам. Я упросила его подтвердить это, если спросит следователь. И в саду я увидела не дедушку, а Казмера. Он сидел там всю ночь, меня дожидался. Он был ужасен. Ни слова не говоря, подошел ко мне и надавал мне пощечин. А я, я… даже не защищалась. Понимала, что он прав, что такое обращение я вполне заслужила. Потом я заперлась в ванной и оттирала себя мочалкой чуть не до крови, словно только что окунулась с головой в выгребную яму. Когда, немного успокоившись, я снова встретилась с Казмером, он спросил меня, где я была. Я рассказала ему все, кроме того, конечно, что произошло в машине.

— И он поверил?

— Не знаю. Наверное, поверил, потому что даже прощения просил. Заверял, что любит, и снова умолял потерпеть еще немного, подождать. Ушел он от нас часов в семь утра — через заднюю калитку. Я спросила его: куда? Он ответил, что пойдет за машиной — она стояла у него внизу, возле площадки для гольфа, — и что домой вернется чуть позже, так как сказал матери, что уедет в Будапешт. Это он специально мне напомнил, чтобы я как-нибудь случайно не проговорилась.

Фельмери взглянул на девушку. В глазах Илонки он прочел мольбу, просьбу верить ей, верить тому, что она говорит правду и что это не Казмер убил Меннеля.

— Вы сказали Казмеру и про то, что у Меннеля утром какое-то свидание? — спросил лейтенант.

— Да. И что он пригласил нас, меня и Казмера, пообедать с ним.

— Казмер согласился?

— Нет. Он сказал, что видеть не хочет его противной рожи.

— Понятно. А зачем вы все это рассказали мне?

— Должна же я была кому-то это рассказать? Мы с вами почти ровесники, и вы скорее поймете мое душевное состояние, чем, скажем, дядя Шалго. Или ваш шеф. Как я хотела бы, чтобы вам удалось поймать убийцу. Тогда у полковника отпали бы всякие подозрения в отношении Казмера.

— А если все-таки Казмер убил Меннеля? Вы сказали, что от вас он ушел около семи. Где же он был до десяти часов? Почему он умалчивает об этом?

Илонка устремила взор в пространство.

— Не знаю, — сказала она тихо. — Насчет Будапешта он потому соврал, что не хотел, чтобы мать…

— Узнала правду!

— Наверное, — вставая, сказала Илонка. — Мне нужно идти… Я могу быть уверена в вас?

Фельмери кивнул головой. Настроение у него испортилось. По существу, он угодил в ловушку: узнал столько интересных обстоятельств дела, но совершил неосмотрительный шаг, дав Илонке слово молчать. Не говорить о них даже начальнику. А имеет ли он на это право? Наверное, нет. Нельзя было давать ей такого обещания!

Подняв голову, он увидел входящего в кафе Шалго. Удивительно ловко лавируя между столиками, тот направился к нему.

— Кара ищет вас повсюду, — негромко сказал Шалго. — Куда вы запропастились?

— Шеф просил передать мне что-нибудь?

— Вам велено быть в десять часов в ресторане, — ответил Шалго. — Он желает с вами отужинать. Надеюсь, на вечер у вас больше не назначено никаких «деловых встреч»?

— Увы, я невезучий. Да и с кем?

Толстяк подмигнул лейтенанту и сказал доверительным тоном:

— Ну, скажем, с Илонкой? Как мне показалось, кое-кого весьма поглотила беседа с нею. Премиленькое существо. Не правда ли?

— Правда. Но только я не в ее вкусе.

— Она сказала?

— Да. Считает меня «охотником за черепами». И работа моя ей не нравится. — Фельмери бросил взгляд на часы. — Вы тоже приглашены на ужин?

— Нет, молодой человек. Я сегодня ужинаю в другом обществе.

Со стороны бара до них донесся громкий мужской смех. Шалго повернулся и долго разглядывал смеющихся. Это были высокий плечистый черноволосый мужчина и рыжий коротышка с фотоаппаратом. Сейчас они затеяли шутливый разговор с белокурой Эвочкой и официантом. Но вот Эва подхватила поднос и подошла к столику Фельмери.

— Кто эти бравые молодцы? — негромко спросил у нее Шалго.

— Журналисты, — ставя на стол рюмку коньяку, ответила официантка. — Сегодня прибыли из Вены.

— Остановились в отеле?

— Не думаю. Янчи познакомил их с дядей Рустемом, и тот или уже достал, или обещал достать им комнату. А меня они прямо замучили расспросами. Убийством тем интересуются.

По тому, как у старого детектива по лбу вдруг побежали морщины, отчего лицо его стало сразу сосредоточенным, Фельмери понял, что ему не понравилось усердие рыжего официанта Янчи.

— Спасибо, доченька, — поблагодарил Шалго, рассчитался за коньяк, потом сказал девушке: — Кланяйся от меня отцу.

Не успела блондинка упорхнуть, как у стола появился медноволосый Янчи с двумя стаканами виски.

— Вы заказывали, молодой человек? — спросил Шалго у лейтенанта.

Фельмери покачал головой и с недоумением посмотрел на фамильярно осклабившегося официанта. У Янчи было бледное, нездоровое лицо с ввалившимися щеками.

— Это вам посылают те два господина, что сидят у бара, — пояснил Янчи.

— Кому «вам»? — Взгляд Шалго вдруг сделался на редкость цепким и колючим.

— Ну, вам. Сказали, венские журналисты желают, мол, угостить господ следователей. Они знают, что вы тут разматываете то мокрое дело. Классные парни. Можно поставить?

— Можно. Только не сюда, — сказал Шалго. — А туда, откуда принес.

— С чего это вы так? — удивился официант. — Они же с добром к вам!

— Давай, милый, давай! И побыстрее. Пока пинка не заработал.

Покраснев от обиды как рак, рыжеволосый гонец метнул полный презрения взгляд на Шалго и, видно, что-то хотел сказать в ответ, но передумал и молча удалился. Там, у бара он что-то сердито выкрикнул черноволосому здоровяку, тот посовещался немного со своим другом-коротышкой и, глуповато ухмыляясь и покачивая головой, сам двинулся в путь, к столику Шалго и Фельмери.

Разумеется, никто из остальных посетителей кафе ничего не заметил, к тому же в таком шуме трудно было расслышать хоть слово из разговора Шалго с официантом.

Плечистый мужчина еще издали начал учтиво кланяться, а подойдя поближе, заговорил:

— Verzeihen Sie, mein Name ist Walter Herzeg. Ich bin der Vertreter von Reuter, aus Wien. Darf ich Ihnen, Herr Professor Salgo, meinen Freund, Rudi Jellinek vorstellen? [6]

— Bitte, womit kann ich dienen? [7]

— Можно нам присесть на минутку к вашему столу? — продолжал по-немецки черноволосый. Фельмери пришлось напрячь слух, чтобы понять Вальтера Герцега, говорившего на венском диалекте. Шалго кивнул и отодвинулся вместе со стулом чуть в сторону, давая место незваным гостям. — Произошло досадное недоразумение, — тараторил Герцег. — Мы попросили официанта узнать, можем ли пригласить вас выпить с нами по стаканчику. А он не понял нас и поперся с этими дурацкими стаканами сюда. Разделяю ваше возмущение, профессор! Еще раз извините нас, пожалуйста. Вы нас прощаете, профессор?

— Хорошо, — кивнул Шалго. — Угодно еще что-нибудь?

— Насколько нам известно, вы руководите следствием по делу об убийстве господина Меннеля. Нам хотелось бы задать вам с связи с этим несколько вопросов.

— Вы ошибаетесь. Руководит следствием товарищ лейтенант. Я же только помогаю ему.

— Да, но нас информировали, что…

— Вы пользуетесь ненадежными источниками, господа. А вообще, я каждую среду устраиваю пресс-конференции. В двенадцать часов. Сегодня же воскресенье. — Шалго поднялся из-за стола. — Извините, господа. — Заметив, что Руди Еллинек взялся за фотоаппарат, Шалго с улыбкой посоветовал: — На вашем месте я бы воздержался…

Еллинек удивленно посмотрел на него.

— Я — военный объект, — пояснил Шалго. — У вас могут быть осложнения с властями. Прощайте, господа.

Он повернулся и, тяжело ступая, медленно пошел к выходу.