"Две богатенькие малышки" - читать интересную книгу автора (Эберхардт Миньон)

11.

В тот вечер, когда Сэнди принес золотую танцовщицу, он и Дуг выпили по парочке коктейлей с Джастином. Джастин был розовощек, улыбался и вообще вел себя, как раньше. Когда гости ушли — одновременно — и Эмми, проводив их, вернулась в гостиную, Джастин спросил:

— Что это с ними? Поскандалили?

— С чего ты взял?! Сэнди принес мне подарок к Рождеству. Вот, посмотри! Правда, чудо?

— Стоит немалых денег, — рассудительно заметил Джастин. — Я так полагаю, Дугу это не понравилось?

— Послушай-ка, Джастин,— встревоженно и сердито произнесла Эмми, — уж не вбил ли ты себе в голову, что эти двое соперничают, дабы завоевать мою… мое расположение?

— Скорее, твою руку, — поправил Джастин и, подумав, добавил: — Нет, я так не думаю. У Сэнди достаточно здравого смысла, чтобы не жениться на обладательнице такого богатства, ну а Дуг женат и будет женат еще много-много лет.

Агнес наконец-то соблаговолила подать ужин.

Джастин радостно сообщил, что готов к путешествию. Эмми сказала, что она тоже — в тот день она получила дорожные чеки и билеты. Агнес с угрюмым видом заявила, что собирается на все праздничные дни к племяннице и что уборщица будет приходить ежедневно — проветривать квартиру, вытирать пыль и забирать почту.

На следующий день Эмми улучила минутку и написала короткое благодарственное письмо Сэнди. Их самолет улетал в полночь. К вечеру Эмми закончила сборы, разделалась со всеми делами и внезапно решила пойти в театр, сообразив, что увидит пьесу Дуга в последний раз.

Перед Рождеством билеты на любые представления обычно идут нарасхват, но с постановкой Дуга так не случилось. Партер был полон примерно на треть, но Коррина играла так, точно был аншлаг, зрители толпились в проходах и она не имела права их разочаровывать — ни одного, ни на миг! Эмми любовалась тем, как грациозно она движется, как тонко ощущает паузу, и чувствовала, что начинает относиться к этой женщине с большим уважением.

Да, Томас Такер был прав: Коррина действительно очаровательна! Теперь Эмми понимала, что нашел в ней Гил Сэнфорд. У него было достаточно денег, чтобы обеспечивать себя, хотя он никогда не жил в роскоши, но женитьба означала бы для него немалые расходы. Однако, глядя на блестящую игру актрисы, Эмми видела, что эта женщина способна была разжечь в Гиле истинную страсть. Дуг написал для нее хорошую роль, и Коррина провела ее великолепно. Ее несколько раз вызывали на сцену, да и сама Эмми хлопала до тех пор, пока у нее не заболели ладони. Затем Коррина вывела на сцену остальных актеров и грациозным жестом представила их публике, в конце процессии был и юный Томас. Эмми снова подумала о том, что он не по возрасту умен и проницателен.

Она подождала, пока зрители разойдутся, и поднялась за кулисы. Швейцар узнал ее и молча пропустил. Рабочие сцены разбирали декорации. Эмми всегда казалось, что закрытию спектакля должна сопутствовать тоска, но впереди была рождественская неделя, и за кулисами царило радостное предпраздничное оживление.

Эмми подошла к уборной Коррины, постучала и услышала: «Войдите!»

Первым, что она увидела, было ярко освещенное трюмо и в нем лицо Коррины с округлившимися от удивления карими глазами. На лице актрисы был театральный крем для снятия грима, темные волосы были убраны под полотенце, еще одно полотенце лежало на плечах поверх алого халата.

— Ой, мисс Ван Сейдем! Как мило, что вы зашли! Ну как вам сегодняшний спектакль?

— Вы были неподражаемы,— искренне ответила Эмми.

Лицо Коррины потеплело.

— Знаете… когда в зале мало публики, я всегда стараюсь отблагодарить людей за то, что они пришли…

— Вам это удалось.

Коррина приложила к щеке салфетку.

— Я слышала, Дуг собирается на Рождество к вам во Францию?

«Ну надо же,— ядовито подумала Эмми,— все всё слышат!» Она молча кивнула.

— Я рада, — продолжала Коррина. — Ему в последнее время приходилось несладко. — Она промокнула крем, выбросила салфетку и медленно произнесла: — Мне ужасно горько за его жену.— Ее глаза в зеркале встретили взгляд Эмми.— Я, правда, любила Гила — по-своему. То есть… Видите ли, мне кажется, Гил любил меня больше, чем я его. Впрочем, нет, не так. Не знаю, как объяснить. Наверное, мы еще могли быть счастливы… А теперь… Но вы видите, у меня есть моя работа. Это большое утешение.

Эмми чувствовала, что ее восхищение этой женщиной растет с каждой минутой. Коррина больше не играла оскорбленную герцогиню, а вела себя просто, искренне и очень мило.

Коррина взяла свежую салфетку.

— Это был ужасный удар. Он же был в тот самый день на репетиции. Ну, вы знаете все это. И он действительно сказал мне, что собирается к Дугу — взять какие-то бумаги или что-то в этом роде. Но на самом деле он, конечно же, шел к… к ней. Он не говорил мне ни об этой записке, ни о… Простите. Мне не хотелось причинять вам боль. Не нужно было говорить об этом. Когда вы уезжаете?

— Сегодня. — Эмми поглядела на часы и встала. — Мне нора домой за Джастином — и в аэропорт. Просто мне очень хотелось перед отъездом еще раз увидеть спектакль.

— Надеюсь, вы хорошо проведете праздники. Я, правда, рада, что Дуг будет с вами. Было бы ужасно, если бы он встречал Рождество один, в то время как его жена… Ох, извините меня, я опять о ней заговорила…— Коррина встала и посмотрела Эмми в глаза: — Мне очень стыдно, что я была так груба в то утро, но… я была очень расстроена и, пожалуй, немного не в себе. Но все это в прошлом.

— Мне было жаль вас, — честно ответила Эмми.

Тут раздался стук, дверь приоткрылась, и показалась голова юного Томаса.

— Ой, я не знал, что вы не одна… Мисс Ван Сейдем! Это вы!

— Я пришла посмотреть спектакль и пожелать вам всем…— Эмми не могла сказать «веселого Рождества», поэтому запнулась и выпалила: -…доброго Рождества.

Лицо Томаса омрачилось.

— Хорошо бы. Лишь бы не закрыли спектакль и я не остался бы без работы. Потому что тогда папа упечет меня в какую-нибудь брокерскую контору, а я не умею складывать, честное слово, не умею! И вычитать тоже. Но если он перестанет меня содержать, то… Ладно. Счастливого вам Рождества, мисс Ван Сейдем. Надеюсь, когда вы вернетесь, пьеса еще будет идти.

Значит, Томасу Такеру тоже известно, что она уезжает с Джастином и что Дуг намерен к ним присоединиться… Эмми пожала руки Томасу и Коррине, та простилась с ней дружески и сердечно.

Да, думала Эмми в такси по пути домой, она явно недооценила Коррину. Томас был прав: в этой женщине есть гораздо большее, чем может показаться, когда видишь ее в роли — в любой роли!

Когда Эмми подъехала к дому, машина уже ждала, вещи были уложены, а Джастин, не глядя на часы, с довольным видом попивал виски с содовой.

Все — Агнес, лифтер, швейцар, портье — пожелали Эмми и Джастину счастливого Рождества, и такси помчало их в аэропорт. Как ни странно, они успели вовремя, и самолет тоже отправлялся без опоздания. Сделав одну пересадку в Орли, они наконец приземлились в Ницце, и взорам их открылся ослепительный — золото на голубом — Лазурный берег.

Повсюду огромными пурпурными пятнами цвели бугенвиллеи, у гостиницы пестрели анютины глазки, сквозь высокие окна комнаты Эмми лился щедрый солнечный свет. Сверкающее море переливалось всеми оттенками синевы волны ласково омывали берег, унося с собой мелкие камешки, и обтачивали их, возвращая еще более гладкими и блестящими. И так было с незапамятных времен…

Эмми воспрянула духом, прогуливаясь из конца в конец Английской набережной и вдыхая целительный ароматный воздух. Она снова начала с радостью предвкушать завтрашний день и даже следующий час. Такого не было с ней давно — с того самого момента, как она вошла в дом Дианы и увидела убитого человека… Она не позволяла себе думать о том, что Диана встретит Рождество в тюрьме. И, возможно, так будет еще долгие, долгие годы…

Джастин тоже расцвел. В первый же день он нашел магазин, где можно было рассчитывать на ежеутреннюю свежую фиалку, а также обзавелся новыми приятелями — партнерами по бриджу. Иногда он гулял с Эмми. Она чувствовала себя так, словно выздоравливала после долгой, тяжелой болезни.

— Живи нынешней минутой, Эмми, — сказал ей как-то Джастин. — Живи настоящим. Это единственное, в чем человек может быть уверен. Ой, — воскликнул он, глянув на часы, — настало время сыграть партию-другую в бридж. Ты ведь не будешь скучать без меня?

— Нет.

Но четыре светлых ярких дня пролетели быстро, и день Рождества и прилета Дуга надвигался с пугающей неотвратимостью. Эмми охватило смутное, тревожное чувство. Как ни гнала она его, оно возвращалось вновь. В тот самый день, рано утром, она купила обоим мужчинам подарки — по берету и шарфу, а после обеда они с Джастином отправились в аэропорт встречать Дуга.

Эмми сразу же, не дожидаясь вечера, отдала Джастину его берет и шарф — в их семье было принято обмениваться рождественскими подарками прямо с утра. Джастин пришел в восторг и радовался, как ребенок, — его в отличие от Эмми не терзали тревожные предчувствия. Собираясь в аэропорт, он облачился в синее пальто, просторные серебристо-серые брюки и замшевые туфли того же цвета, лихо заломил новый берет набок и выглядел немыслимо молодо, хотя по-прежнему напоминал денди эдвардианской эпохи.

Дуг бежал им навстречу, перебросив пальто через руку.

— Как здесь здорово!

Он легонько чмокнул Эмми в щеку и пожал руку Джастину. Едва они сели в такси, как тревога Эмми бесследно испарилась: муж ее сестры вел себя непринужденно, естественно, бурно восторгался морем, рассказывал, какая ужасная погода — беспрерывные метели — стояла все эти дни в Нью-Йорке…

Вечером, после ужина с шампанским (Джастин всегда заказывал его, когда пребывал в радужном расположении духа), Дуг вручил им подарки: еще один шикарный шарф, при виде которого у Джастина загорелись глаза, и крохотную золотую брошку для Эмми в форме четырехлистного клевера[1].

— Я знаю, у тебя море драгоценностей, — робко произнес он,— но я подумал, что, может быть, эта безделушка…

— Мне очень нравится, — просто сказала Эмми, поблагодарила его и вдруг вспомнила о подарке Сэнди, — золотой танцовщице. А она ведь за все эти дни не отправила ему даже открыточки…

Но ужин прошел прекрасно. Потом они гуляли по набережной, где с одной стороны горели и переливались разноцветные огни Ниццы, а с другой — шелестело ночное море, простирающееся до самых берегов Африки. Рождественским утром Эмми и Дуг отправились в церковь, а Джастин хитро заявил, что каменные ступени слишком круты и холодны для его старых косточек, причем выглядел он при этом совсем молодо и бодро.

Всех троих словно опьянил воздух свободы — свободы от дома, от убийства и его последствий. Это длилось целую неделю. Они наняли машину, раскатывали по побережью, куда душа пожелает, и ни разу не встретили знакомого лица. Они ездили вверх-вниз по Ривьере, от Канн до Кап-Фера, прокатились в Грасс, где воздух был напоен ароматом цветов, которым суждено превратиться в духи… На старом цветочном базаре в Ницце они купили столько цветов, что комната Эмми стала напоминать оранжерею: гвоздики, мимоза, розы, фрезии… В Вильфранш, в ресторанчике, они ели рыбу, тушенную в белом вине. Они резвились беззаботно, как дети, и Эмми чувствовала себя предательницей по отношению к Диане. Она знала, что Дуг пишет жене — однажды он сказал, что передал Ди привет от нее. Однако сам он не получал от нее писем, а если и получал, то Эмми не знала об этом, потому что Дуг взял за правило самолично забирать по утрам почту, состоявшую главным образом из рождественских открыток.

В канун Нового года они отправились потанцевать. Эмми надела единственное взятое с собой нарядное платье из белого шифона с еле заметным светло-зеленым оттенком и с вызовом, словно тетушка Медора в этот миг наблюдала за ней, приколола к плечу брошку — четырехлистный клевер. Дуг сразу заметил это, и глаза его засияли. Он сказал, что платье Эмми похоже на белую сирень. Это был единственный комплимент, который он себе позволил.

Когда Дуг пригласил Эмми на танец, ее укололо какое-то нехорошее предчувствие. Она сказала себе, что это глупо, и встала. Дуг танцевал прекрасно, да и сама музыка вселяла радость. Ни разу он не привлек Эмми к себе слишком крепко, ни разу не прижался щекой к ее волосам, ни разу не сжал ее руку. Настал Новый год, часы начали бить двенадцать, свет на несколько мгновений погас, и все, кто был в зале, расцеловались, но Дуг лишь легонько коснулся губами ее щеки.

Ночь на второе января принесла первую тревожную весть из дому: позвонил Сэнди.

— Надеюсь, что не разбудил тебя. У вас, наверное, уже за полночь?

— Неважно. — Эмми заставила себя открыть глаза, включила ночник и сонно сказала: — С Новым годом.

— И тебя с Новым годом. Но я звоню не за этим.

Сердце у Эмми бешено заколотилось, она рывком села на постели.

— Диана?!

Нет-нет, с ней все в порядке. Я ездил к ней на следующий день после Рождества. Она молодец, хорошо держится. Тут другое… Агнес пропала.

— Ох,— Эмми с облегчением откинулась на подушки.— Агнес вечно пропадает. Она сказала, что едет к племяннице и…

— Нет. — Голос Сэнди звучал громко и ясно. — Она туда не доехала. Тревогу подняла как раз ее племянница. Она вспомнила, что мистер Бигем — ваш семейный адвокат, и позвонила ему, чтобы через него связаться с тобой. А он поручил это мне, потому что сам лежит со сломанной ногой. Этот старый болван решил поучить свою внучку кататься на коньках на Рокфеллер-Плаза. Дело в том, что Агнес должна была приехать к племяннице, но не приехала и, насколько известно мне, нигде за все эти дни не объявлялась.

— Но… Сэнди, у нее могли найтись какие-нибудь другие дела!

— Нет, — твердо сказал Сэнди. — Племянница сказала, что Агнес везла рождественские подарки детям. Этим она никак не могла пренебречь.

Эмми несколько мгновений подумала:

— Это верно. А в больницах ты узнавал? Вдруг она попала в аварию?

— Узнавал. Нигде ее нет. Я и в твоей квартире был, разговаривал с уборщицей, которую наняла Агнес. Она тоже сказала, что та уехала к племяннице. В последний раз она видела Агнес на следующий день после твоего отъезда. У тебя есть хоть какие-то догадки о том, где она может быть?

Эмми вдруг пробрал озноб, словно зловещая черная туча, преследовавшая их семью в Нью-Йорке, догнала ее и здесь.

— Нет. Агнес не из тех, у кого есть друзья.

— Тогда мне придется заявить в Отдел по розыску пропавших без вести.

— Ты что?! Да Агнес с ума сойдет!

— У тебя есть другие предложения?

У Эмми упало сердце.

— Не знаю, что делать. Но я чувствую, поверь, что она вот-вот объявится и все объяснит.

— Ее племянница почему-то так не думает. Ладно, я заявлю в отдел. У тебя есть ее фотография?

— С собой нет. Но постой. Скажи уборщице, а еще лучше управляющему домом — он тебя знает, — чтобы пустили тебя в квартиру. Дома есть альбом с семейными фотографиями, только я не помню, где он лежит. Скорей всего, в маленькой библиотеке рядом с гостиной, в одном из шкафов. Ну помнишь, та маленькая комнатка, темная, в которую мы редко заходим.

— Хорошо. Ну а у тебя как дела? — спросил он запоздало.

— Все прекрасно.

— Дуг, надо полагать, с вами?

— Да, он приехал накануне Рождества.

— Ну отдыхайте. Если появятся какие-нибудь новости об Агнес, я сразу дам тебе знать.

Раздались короткие гудки. Эмми медленно повесила трубку. Голос Сэнди словно вернул ее в Нью-Йорк и наполнил ощущением прошлогодней трагедии… Она стала думать про Агнес. Господи, как не хочется, чтобы ее фотография попала в полицию, чтобы ее разыскивали как пропавшую без вести…

Действительно, не привезти детям племянницы подарки к Рождеству — это совсем не похоже на Агнес. Вот что на нее похоже, так это вернуться домой в любой момент как ни в чем не бывало с неприступным и невозмутимым видом…

Эмми понимала, что пока она здесь, она ничего не может сделать. Но уснуть она уже не смогла. Устав ворочаться в постели, она встала, распахнула высокие окна и принялась наблюдать, как из-за моря поднимается багрово-огненный шар солнца…

Она не рассказала о звонке Сэнди ни Джастину, ни Дугу. Незачем их волновать. К середине дня ей даже удалось убедить себя, что скрытная Агнес просто-напросто отправилась не к племяннице, а к кому-то другому и со дня на день вернется домой. Черная туча, повисшая над ней в тот миг, когда она услышала голос Сэнди, не улетела и не рассеялась, но Эмми все равно решила ничего не говорить мужчинам.

После Нового года Дуг остался с ними еще на целых две недели. Лазурно-золотые деньки продолжались; на горизонте в синеватой дымке уходили в небо альпийские вершины; волны Средиземного моря с гулкими вздохами омывали берег, как сотни лет назад, когда его бороздили римские галеры. Эмми, Джастин и Дуг не теряли времени даром и каждый день придумывали себе все новые занятия и развлечения — иначе нельзя, если хочешь отвлечься, забыть, спастись…

Однажды вечером, когда Джастин играл в бридж, а Эмми и Дуг прогуливались по набережной, он небрежно обнял ее за талию. «Он — муж моей сестры, — подумала Эмми, — и она приговорена к пожизненному заключению…»

«К пожизненному»… Эти слова эхом отразились в шорохе волн. Эмми мягко убрала руку Дуга и сказала, что уже поздно, пора возвращаться в гостиницу и забирать Джастина.

На следующий день Эмми и Дуг наняли машину и отправились на прогулку по горной дороге вдоль Пти-Корниш. В другой машине ехали Джастин и головокружительная молодая вдовушка, с которой он познакомился в Монте-Карло.

Дорога оказалась долгой. Когда в долину начали спускаться синие тени, они остановились попить чаю в крохотной гостинице, прижавшейся к подножию крутого горного склона. Чай был невкусным, и Дуг заказал вина, которое, напротив, оказалось отменным. Они неторопливо смаковали его, беседуя, но внезапно Эмми твердо сказала, что пора возвращаться в Ниццу.

Дуг расплатился, и они вернулись к машине, припаркованной в крохотном, вымощенном булыжником дворике. По тропе они выехали обратно на дорогу, и за крутым поворотом взглядам их открылся великолепный вид: безбрежное море, черные силуэты кипарисов, темно-синие вершины гор… Дуг остановил машину, выключил мотор и зажег фары.

— Это на случай, если какая-то машина вдруг выскочит из-за поворота, — сказал он, затем повернулся и в сгущавшейся мгле, в обволакивавшей тени кипарисов нежно заключил Эмми в объятия. Она чувствовала тепло его рук и мягкой фланелевой куртки, шелковистость его шарфа, ощущала щекой его гладкую, но твердую щеку. Она снова почувствовала себя девочкой-подростком, влюбленной в Дуга, словно и не было всех этих лет и всего, что за них произошло. Зачарованная, она очутилась внезапно в зачарованном месте под темно-фиолетовым небом, где чернели стройные кипарисы, а с моря дул легкий, ласковый бриз. Дуг повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы, затем еще раз.

— Ты скажешь, что так нельзя, — хрипло произнес он. — Но только так и можно. Можно и нужно. Я не могу помочь Диане. Я не…

Чары рассеялись. Диана отпрянула, но Дуг крепче привлек ее к себе и ликующе выкрикнул:

— Ты любишь меня, я знаю! Я не стал бы ничего делать, не будь я уверен в этом!

— Нет-нет, ты ошибаешься. Отпусти меня, Дуг. Давай вернемся в Ниццу.

Он отпустил ее и некоторое время сидел молча, опираясь на руль. Глаза его были темнее ночного моря.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Я не хочу, чтобы ты была несчастна. Но выход должен быть, и я его найду.

Он завел машину, и они помчались вниз, навстречу ярким огням Ниццы. К тому времени, как они подъехали к гостинице, уже совсем стемнело, и взволнованный Джастин маячил перед входом, дожидаясь их.

На следующий день, рано утром, Дуг сказал, что возвращается в Нью-Йорк. Решение было внезапным, и Джастин изо всех сил пытался отговорить его, но Дуг сказал, что его беспокоит судьба спектакля. Эмми промолчала. Потом Дуг улучил минутку наедине с ней — в ее номере, в просторной гостиной. Аромат фиалок, которые он неизменно приносил Эмми, и резкий, приторный запах фрезий, казалось ей, будут преследовать ее всю жизнь… Дуг сказал только одну фразу:

— Ты знаешь, почему я уезжаю.

Она кивнула, и тут зашел Джастин за ежеутренней свежей гвоздикой. Они втроем отправились в аэропорт, и возможности поговорить с глазу на глаз больше не представилось.

— Теперь нам будет одиноко, — вздохнул Джастин, глядя, как самолет отрывается от взлетной полосы.

— У тебя же есть твоя молодая вдовушка, — поддразнила его Эмми.

— Никого у меня нет. Да к тому же она и не вдовушка вовсе. Я горько заблуждался: у нее есть муж. — Джастин легонько вздрогнул. — Кстати, настоящий атлет. Гольф, бокс, охота и все такое. Он приезжает на следующей неделе.

Эмми рассмеялась, хотя ей было совсем невесело.

— В таком случае тебе нужно или расстаться с ней, или самому заняться боксом!

Джастин не снизошел до ответа.

Дуг дал о себе знать только через неделю. Но на этой неделе прозвучал еще один тревожный звонок от Сэнди.