"«Черные эдельвейсы»" СС. Горные стрелки в бою" - читать интересную книгу автора (Фосс Иоганн)

Муонио

Прежде чем приступить к описанию событий, произошедших в Муонио, хочу еще раз вернуться к судьбе Маннхарда. Странная все-таки вещь подсознание. Она заставляет нас делать то, что диктуется некими потаенными причинами, и в конце концов позволяет нам открыть то, что полно скрытого смысла. Написав о смерти Маннхарда, я перелистал карманную Библию, которую несколько дней назад капеллан подарил мне для спасения моей души. Я случайно наткнулся на строчки из Евангелия от Иоанна: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».

Сначала эти слова поразили меня своей красотой, но чуть позже я понял, что они могут послужить прекрасной эпитафией для Маннхарда. Если бы понадобилось сделать надпись на могильном камне для места его последнего упокоения на берегу Ботнического залива, то ничего лучше этих слов и найти нельзя. На мой взгляд, они отражают истинную суть характера этого человека и раскрывают главное значение обстоятельств его жизни и смерти. Они также подытоживают короткие жизни всех других добровольцев, погибших на этой войне.

Два года назад, в конце октября 1944 года я был далек от того, чтобы искать утешение в Библии. Было очевидно, что-то языческое в том, как я пытался облегчить свое горе, услышав печальную весть от Хервега и Старика. Когда мы покинули Киттилэ, на глаза мне в очередной раз попался косяк диких гусей, летящих по осеннему небу и резкими криками возвещавших о себе. Они, как всегда, летели, невзирая на войны и границы.

Я до сих пор помню слова этой песни, которые приобретали для меня иной смысл в те часы долгого марша на север. Да, я встретил на войне новую осень, и многим из нас не суждено вернуться домой из этих высоких широт. Казалось, будто вольные птицы говорят нам: «Выполните ваше боевое задание. Следуйте своему долгу так, как мы следует зову природы!» Через несколько дней мы снова вступили в бой.

Он начался примерно в пятнадцати километрах к югу от Муонио, куда мы прибыли после тяжелого трехдневного похода.

Деревня находится на берегу реки Муонио, являющейся в этом месте естественной границей между Финляндией и Швецией. Здесь дорога Рованиеми — Киттилэ встречается с дорогой из Торнио, которая тянется вдоль границы на север из Ботнического залива до норвежского побережья Баренцева моря. В те дни эта дорога была единственной возможностью выбраться из Финляндии и была переполнена войсками, двигавшимися на север. Для финнов этот перекресток путей стал местом главных оперативных действий против немецких войск, все еще находившихся на территории Финляндии.

Однако в те дни я плохо представлял себе общую обстановку, которую сегодня сумел восстановить при помощи карт. Будучи простым командиром взвода, я знал лишь то, что Муонио остается у нас в тылу и мы по какой-то причине не можем оставить это место до конца месяца. Несколько дней нам придется вести здесь бои. Поступил приказ, согласно которому 12-й горно-пехотный полк войск СС должен блокировать дорогу из Киттилэ, тогда как нашему полку предписывалось сделать то же самое с дорогой из Торнио, чтобы отразить наступление врага с юга.

В тот день мы видели, как последние части боевой группы покинули Кемь — Торнио и прошли мимо наших позиций. Егерские части, принимавшие участие в боях нескольких последних недель, устало брели на север. За ними следовала горная артиллерия, точнее караван мулов, тащивших разобранные орудия. Время от времени проезжали грузовики, затем, наконец, прошагал егерский батальон нашего полка, до этого находившийся в арьергарде. Наши войска под покровом темноты продолжали марш на Муонио и далее на север. Им предстояло пройти еще несколько сот километров.

Пока мы готовили оборонительные позиции и занимали окопы по обе стороны дороги, нашему пулеметному расчету поступил приказ защищать правый фланг батальона.

— Правое ограничение огня — шведская граница, — сообщил Шапер, указывая на карте на голубую нитку реки. Для того чтобы добраться до берега, нужно было пройти по лесу всего один километр. Туда следовало отправить разведывательный дозор, потому что оголять дорогу было нельзя — в любой момент финны могли прорваться на нее с обеих сторон. Мы вошли в лес и отправились в указанном направлении. Чем больше мы углублялись в него, тем тревожнее становилось у меня на душе. В лесу явственно ощущался запах врага — где-то рядом, впереди, на полевой кухне готовилось пища.

И все же мы выбрались к берегу реки, не вступив в боевой контакт с противником, и нашли бревенчатый домик, названный в качестве ориентира. Там мы установили наш пулемет. Обыскав хижину, мы поняли, что совсем недавно в ней кто-то был. Об этом свидетельствовали еще теплые угли в печи и остатки еды на столе. Тем не менее следов финских солдат мы так и не нашли. Рядом протекала река. Всего в нескольких метрах от нас она с шумом несла свои воды на юг. Ее ширина составляла примерно триста метров. Глубина была, видимо, не слишком велика. Противоположный берег представлял собой спокойное, почти идиллическое зрелище: лес, крошечный поселок, красные крашеные стены коттеджей с белыми наличниками окон. Их жители занимались своими повседневными делами, явно не замечая нас. Когда наступил вечер, в домах зажглись огни, отбрасывая яркие отсветы на водную гладь реки.

— Матерь Божья! Просто невероятно! Я уже забыл, что люди могут так мирно жить! — произносит Штрикер, удивленно покачав головой. Мы с ним вдвоем залегли за пулеметом и внимательно вслушивались в подозрительные звуки. Рядом со мной вижу очертания пулемета и профиль Штрикера. Снова и снова бросаю взгляды на ту сторону реки, где постепенно, одно за другим, гаснут окна. Мне почему-то вспоминается бабушкин дом и то, как в нем было уютно. Неожиданно где-то сзади нас разгорается бой. Примерно в километре позади наших позиций раздается стрельба из пулеметов и автоматов, грохочут разрывы ручных гранат. В первые секунды нам кажется, что это ложная тревога, но вскоре после короткой паузы перестрелка возобновляется и становится более интенсивной. Значит, финнам удалось обойти нас на этой стороне дороги. Вслушиваясь в перестрелку, пытаемся представить себе, что за бой кипит рядом с нами. Стрельба продолжается около получаса и в конечном итоге прекращается. Весь остаток ночи проводим в тревожном ожидании.

На рассвете Бинг сменяет меня за пулеметом. Как только я собираюсь немного поспать, мой товарищ замечает приближение врага и будит меня. Прямо перед нами, примерно в 150 метрах, там, где река делает поворот, появляется группа финских солдат. Их не менее взвода, и где-то сзади, возможно, движется еще один отряд. Очевидно, они не ожидают, что мы находимся на этом берегу, во всяком случае, пока.

Не теряя времени даром, мы тут же открываем огонь — чтобы не пропустить их дальше и оповестить наш батальон. В бинокль можно разглядеть лишь тени финских солдат, которые быстро ныряют в укрытие и нехотя ведут ответный огонь. Мы занимаем более выгодную позицию. Находясь под прикрытием хижины, мы имеем прекрасное поле обзора. Обстреливаем все, что движется, и держим противника на расстоянии. В конечном итоге финны отступают. Разведывательный дозор 12-й роты проходит возле нашей позиции и через полчаса возвращается с сообщением о том, что они ушли и что берег пуст.

Перестрелка всполошила людей на шведской стороне. Проснувшись, они выскочили из домов и собрались на берегу реки. Среди них находятся и какие-то солдаты в белых касках и с полевыми биноклями в руках. Они с любопытством наблюдают за зрелищем, которое, пожалуй, больше никогда в своей жизни не увидят. Опасаясь за жизнь детей, матери спешат загнать их домой. Теперь, когда противник находится у нас за спиной, может произойти все, что угодно. Обстановка угрожает в любую минуту приобрести самый драматический характер. Может разразиться кровопролитный бой, такой, как в Торнио. Нам кажется, что на глазах у мирного населения соседней нейтральной страны вот-вот произойдут события исторического значения. Меня поражает мысль о том, что поскольку в непосредственной близости от нас присутствуют свидетели, мы не должны разочаровать их и мужественно повести себя, если дело примет скверный оборот.

Обстановка на самом деле ухудшилась самым серьезным образом. От посыльного нам становится известно, что финны устроили засаду обозу нашего батальона, в котором везли раненых и продовольствие. Убито несколько человек и мулов, есть раненые. Батальон финских солдат захватил большой участок дороги между нами и Муонио. И, как будто этого оказалось недостаточно, мощный финский дозор, действующий у нас в тылу, ночью напал на командный пункт нашего полка. В короткой перестрелке погиб командир полка, скошенный очередью из автомата. Издалека, с северо-западного направления, доносятся звуки канонады. Там предположительно находится еще один полк нашей дивизии. Так что нет ничего удивительного в том, что, находясь на берегу Муониойоки, мы пребываем в состоянии тревожного ожидания.

Между тем шведы на противоположном берегу собираются заняться своими повседневными делами.

Через несколько часов возвращаемся на дорогу. Далее события развиваются со стремительной быстротой. Встречаю Генриха и его товарищей. Поступает приказ — наши два пулемета должны оказать поддержку 13-й роте. Движемся на север. На первом повороте должен находиться командный пункт роты. Говорят, что финны блокировали дорогу где-то справа. Видим, что неподалеку от КП собрались егери из разных рот. Все ожидают боя в любую секунду. Проходим мимо огневых позиций наших минометов и вскоре с радостью замечаем на краю леса замаскированное зенитное орудие с полугусеничным прицепом. Штрикер чертыхается из-за тяжести пулеметного станка на спине, но все равно не сбавляет шаг. Идем дальше.

Внезапно оказываемся возле указанного поворота. В следующее мгновение небо озаряется настоящим фейерверком. Первыми открывают стрельбу автоматчики, затем в бой вступают финские минометы, осыпающие все кругом смертоносным дождем осколков. Неожиданно оказываемся в самом центре обстреливаемой местности, в самой гуще боя. Откуда-то сзади на безумной скорости появляется мотоцикл с коляской, направляющийся прямо к повороту. Мы не сразу понимаем, что это наш батальонный. Он явно намеревается взять под контроль бой, разразившийся ранее предполагаемого времени. Как нам его недоставало в те минуты, которые предшествовали обстрелу финнов! «Вот отчаянная голова!» — восхищенно произносит Бинг, глядя вслед нашему отважному командиру, устремившемуся вперед по обстреливаемой территории.

Мы еще не успели дойти до расположения 13-й роты, когда увидели, что батальонный командир на всей скорости летит обратно. Мотоцикл резко остановился в считаных сантиметрах от нас.

— Устанавливайте пулеметы прямо здесь! — крикнул он, указав на кюветы по обе стороны дороги. — Прикрывайте зенитное орудие, как только оно подъедет сюда!

Мы поспешили к повороту. Не успели мы установить пулеметы, как к нам подкатило зенитное орудие.

Оно остановилось прямо посреди дороги. Теперь, лишившись укрытия, оно было хорошо видно врагу и достаточно уязвимо для огня финских пулеметов. Единственной защитой артиллеристам служил лишь броневой лист щита. В следующее мгновение на него обрушился град трассирующих пуль. Мы тут же определили место, где прячется противник, и ответили длинными очередями. Через секунду после этого ожило зенитное орудие, ударившее по позициям финских пулеметчиков.

Впереди мы увидели первых солдат из нашей штурмовой группы. Они бежали, держась кромки леса, и от бедра, веером, вели огонь из автоматов. Рядом с ними снова возник батальонный на мотоцикле, буквально летевший по дороге, по обе стороны которой залегли наши солдаты после очередного минометного залпа. Я услышал, как он крикнул им:

— Вперед, парни! Мы их сделаем! Покажем им, что такое настоящий ад!

В едином порыве батальон бросился вперед, сметая сопротивление врага на почти километровом расстоянии. Сняв пулемет со станка, мы побежали вслед за остальными. Мы в буквальном смысле расчищали путь для наших товарищей-автоматчиков, преследовавших финнов по всему лесу. Таким образом, батальону удалось с честью вырваться из устроенной противником ловушки.

Финны отступили в лес, а затем отошли дальше на восток. Те из них, кто находился ближе к нам, на западной стороне, устремились к реке, взяв курс на шведский берег. Когда мы вышли к воде, то увидели, что они пытаются переплыть реку. Разве мы имели право в чем-то обвинять их на данном этапе войны? Мы позволили им безнаказанно перебраться на территорию Швеции.

По пути в Муонио мы проехали мимо того места, где утром в западню попал наш обоз. Жуткая картина. Перевернутые, покореженные взрывами машины и повозки. Убитые мулы, все еще лежащие у дороги. К счастью, раненых уже успели вывезти, равно как и убитых.

К полуночи добираемся до Муонио.

Оставаться там было невозможно. Финская артиллерия била по нам без остановки. Мы расположились неподалеку от реки, пройдя мимо наших дымящихся полевых кухонь. Они были готовы к нашему приходу и приготовили к раздаче горячий гороховый суп с грудинкой. Вот уже поистине роскошное пиршество!

На следующее утро нам снова приказали перейти в арьергард и занять позиции перед первыми домами деревни. Здесь мы должны продержаться до наступления темноты. Генрих приходит к нам, чтобы поболтать. Он только что встретил посыльного, который сообщил свежие новости. 12-й горно-пехотный полк войск СС пережил недавно примерно то же самое, что и мы, — сначала подвергся атаке командный пункт полка, после чего попал в окружение их арьергардный батальон. Ему также пришлось с боем прорываться из вражеского кольца, понеся более высокие, чем у нас, потери. (Более полно об этом бое 3-го батальона 12-го горно-пехотного полка войск СС рассказывается в книге «Семь дней в январе» Вольфа Цепфа. — Прим. автора.)

Прежде чем уйти, Генрих говорит:

— Пойдем, я тебе кое-что покажу. Ты обязательно должен это видеть.

Его пулемет установлен возле дороги под указателем с названием деревни.

— Вот, смотри! — говорит он и указывает на него. К столбу прибито несколько финских военных медалей. Прямо над словом «Муонио» видны слова Das war… («Это был»), небрежно написанные черной краской. Заметив мое недоумение, Генрих поясняет. Финские награды прибил наш батальонный, а офицеры последовали его примеру. Когда батальонный командир добрался до того места, где финны устроили засаду нашему обозу, он увидел, что раненые спасены и на земле лежат лишь трупы мулов. Многие из животных были убиты из винтовок, висевших у них на шее, и из этого следовало, что они не ожидали, что их убьют. Этот факт настолько разъярил нашего командира, что он решил отомстить. Но что еще он мог сделать, кроме как уничтожить место, которое в любом случае будет предано огню? В результате все закончилось церемониальным актом мести. Так и появился этот «позорный столб».

На закате мы покинули позиции. Проходя через деревню, мы увидели саперов, готовивших к разрушению то, что не тронули взрывы и осколки снарядов. После того как финны стали нашими врагами, при отступлении мы должны были уничтожить все, что могло послужить им в качестве опорной базы. Выйдя за околицу, мы не пошли по дороге, а свернули на тропу, уходившую в лес и поднимавшуюся на холмы, которые вздымались к востоку от дороги. Ходили слухи о том, что финны прячутся где-то среди деревьев, собираясь обстреливать немецкие войска из засады. Идя по лесу, мы услышали, как в деревне один за другим грохочут взрывы. Спустя какое-то время мы устроили привал. С вершины холма, возвышавшегося над Муонио, открывался отличный вид на охваченную огнем деревню. После того как пожары прекратились, на месте бывшей деревни остались лишь церковь и дорожный указатель.

Сегодня, будучи военнопленным, я живо представляю себе эту картину и вспоминаю, что большинство из нас испытывали грусть из-за случившегося. Мы были раздосадованы коварством вчерашних союзников. Мы хорошо относились к Финляндии и ее народу, но простить вероломства не могли. Верность долгу была для нас не пустым звуком, и мы высоко ценили ее. На пряжках наших ремней была отчеканена надпись «Meine Ehre Heisst Treue» («Моя честь — моя верность»). Однако мы понимали и то сложное обстоятельство, в котором оказались финны. Отказаться от условий перемирия с русскими и встать на сторону немецких войск означало на том этапе войны утрату суверенитета финского государства. Мы, до известной степени, были в более выгодном положении. Формула безоговорочной капитуляции не оставляла нам особого выбора. Более того, в то время мы ничего не знали о масштабах преследования евреев и истинном характере действий, направленных на их истребление. Если бы нам об этом было известно, то наша преданность фюреру обернулась бы великим предательством по отношению к Германии, потому что нас вынуждали участвовать во многих бесчеловечных акциях.

Но тогда, в ноябре 1944 года, у нас просто не было времени для подобных размышлений. Самым главным в те дни была необходимость вырваться из вражеского окружения. Мы продолжили путь на север. Неожиданно в лицо нам ударил порыв сильного ветра. Он был влажным и пах снегом.