"«Черные эдельвейсы»" СС. Горные стрелки в бою" - читать интересную книгу автора (Фосс Иоганн)

Шестьдесят шестая параллель

Перед нами стоит посыльный. Мы не сразу заметили его в сумерках, опускавшихся над заснеженным лесом. Неподвижная белая фигура кажется частью зимнего ландшафта. Он стоит, прислонившись к ели. На нем маскировочный халат, накинутый на теплую куртку. На каску натянут капюшон. Правая рука покоится на стволе перекинутого через плечо автомата, который он держит параллельно земле. Даже теперь, когда он оттолкнулся от ствола ели, его лицо все так же плохо различимо. Лишь глаза поблескивают из-под края каски, когда он оглядывает нашу малочисленную группу.

Мы собрались на тропе, ведущей к линии фронта. Я начал докладывать: имя, звание и назначение. Посыльный жестом попросил меня говорить тише. Сам он тихим голосом поприветствовал нас и поздоровался со мной и моими четырьмя спутниками за руку. Я должен был вместе с ними отправиться на передовую, однако до этого моих спутников следовало определить на огневую позицию мунго, которая располагалась неподалеку. Наш новый знакомый указал куда-то вправо, где тропинка исчезала между стеной берез и елей у подножия высокого холма. Так я впервые услышал слово мунго, означавшее «миномет».

Пока мы собирали снаряжение, кто-то из солдат нашей группы случайно ударил прикладом винтовки о металлическую коробку противогаза. Посыльный быстро шагнул к нему, снял у него со спины винтовку и повесил ее на правое плечо солдата так, чтобы она стволом смотрела на землю. Я понял, что русские находятся совсем близко и могут услышать нас. Впервые за этот день я обратил внимание на то, как тихо вокруг. Замерзшая тишина показалась мне характерной для самой сути этой необычной пустынной местности. Посыльный молча указал нашей группе на тропу, и мы цепью двинулись в указанном направлении.

— Вон там, — сказал он, сопроводив жест кивком, — проходит линия фронта.

Я увидел лишь заснеженный холм с редкими деревьями, неподвижный и темный в опускающихся сумерках.

Огневая позиция минометного взвода была практически невидима. Лишь оказавшись перед глубокой бороздой, прокопанной в снегу, я заметил тщательно замаскированный вход в блиндаж. Посыльный и мои четыре спутника тут же нырнули в него. Я остался на какое-то время снаружи.

Мы привели с собой несколько мулов. Из тыла на передовую нам пришлось идти примерно два часа. Наши тягловые животные негромко фыркали. Навьюченные на них корзины со снаряжением поскрипывали и покачивались в такт размеренному шагу. Проходит несколько минут, и я впадаю в едва ли не гипнотический транс, охваченный монотонным мотивом песни, которую услышал в финском порте Оулу.

Песня самая простая, обычный романтический вздор, и выражает настроение тех, кто увидел себя вопреки всем страстным надеждам изгнанным в «глубокую задницу мира», в этот далекий заполярный край. Последний километр пути мы проделали пешком. Погонщики мулов остались, чтобы вернуться обратно на своих двоих, и подробно рассказали нам, как добираться дальше и в каком месте нас встретят.

Теперь, стоя перед входом в блиндаж в сгущающихся сумерках, я чувствовал, что еще не добрался до места. По крайне мере, так мне казалось. Это было сродни пребыванию между прошлым и будущим существованием. Я заметил этот контраст еще неделю назад, когда мы находились в море и следили за тем, как в ночи исчезает побережье Восточной Пруссии. Здесь, в Данциге, я был шесть лет назад вместе с Ником и остальными ребятами из нашей туристической группы. Мы отдыхали на пляже Пальмникена. Я нырял в море в поисках янтаря, нырял раз за разом и выбрасывал на берег, на жаркий песок, найденные кусочки, гордый и довольный. Покидая эти места на борту военного корабля, я понимал, что радостное время осталось в прошлом. Пришло время службы и исполнения долга. Мне казалось, что я навсегда оставляю на берегу какого-то давнего хорошего знакомого.

По пути на фронт мне запомнились странные эпизоды. Когда наш корабль маневрировал в водах какого-то архипелага близ Турку, мы с любопытством разглядывали с палубы многочисленные островки с красными домиками. Затем мы прибыли в порт Оулу. Все это было прелюдией к моей новой жизни.

В Оулу мы получили новое военное снаряжение, в том числе и зимнее обмундирование. Наша база находилась в лесу на окраине этого маленького города и состояла из деревянных одноэтажных строений. В воздухе стоял запах дыма от костров. Земля была присыпана первым снегом ранней зимы. В ожидании транспорта мы по вечерам собирались в столовой, где ели, пили и пели песни. Иногда к нам присоединялись ветераны из 6-го батальона нашей мотопехотной дивизии, находившегося здесь в резерве. (В отличие от горно-пехотных дивизий вермахта или других горно-пехотных дивизий войск СС, горная дивизия СС «Норд» сохранила до конца войны этот «дополнительный» стрелковый батальон. В конце 1944 года он был переименован в 506-й панцер-гренадерский батальон СС. — Прим. автора.) На третье утро нашего пребывания на базе я увидел первое пополнение, отправлявшееся на фронт. Это была группа решительно настроенных молодых добровольцев. Шанс попасть на передовую вместе с ними был крайне мал, на это никто из нашей учебной роты практически не мог рассчитывать. Прощальные слова, бодрые улыбки — и транспорт быстро исчезает в снежной пелене.

— Сигарету хочешь? — слышу я чей-то голос и оборачиваюсь. Передо мной встретивший нас солдат, бесшумно вышедший из блиндажа. Из мира грез я возвращаюсь в реальный мир.

— Спасибо! — благодарю я и даю ему прикурить, ладонью прикрывая огонь спички. Впервые за все это время у меня появляется возможность разглядеть его вблизи. У посыльного приятное, чисто выбритое молодое лицо и светлые волосы. Он всего на два-три года старше меня, но выглядит опытным, закаленным в боях солдатом. Его куртка расстегнута, и я замечаю ленточку Железного креста.

— Добро пожаловать в нашу часть! — понизив голос, произносит он. — Ты поступаешь в 14-ю пулеметную роту нашего батальона. Пулеметный расчет, в который я тебе отведу, находится в секторе другого горно-пехотного полка нашей дивизии. Там до Ивана рукой подать, метров сто пятьдесят. А вон там находится командный пункт нашей роты, — продолжает он и указывает в направлении, противоположном минометной огневой позиции. — Шеф хочет встретиться с тобой завтра утром. Я тебя отведу к нему. — Повернувшись, посыльный указывает налево. — Вон там озеро. Там же заканчивается участок нашего полка. На другой стороне озера начинаются позиции соседнего полка. Они тянутся далеко на север и упираются в болота и озера. Там всего несколько опорных пунктов. Это наш северный фланг. Справа проходит дорога, она ведет в Лоухи. Мы называем ее просто Дорога. Там располагаются остальные подразделения нашего полка.

Я понимающе киваю, хотя мне пока еще не все понятно. Я практически ничего не понял. Единственное, что я уяснил для себя — это то, что позиции дивизии хорошо замаскированы и находятся где-то рядом.

— Скоро ты во всем разберешься и запомнишь, где что расположено, — сообщает мне мой собеседник. — Пошли. И помни, двигаться нужно тихо! Тут у Иванов повсюду понатыкано снайперов, они отлично стреляют даже в темноте. — С этими словами он идет по тропинке, ведущей к вершине холма.

Неожиданно слышу пистолетный выстрел. В следующую секунду в небо с шипением взлетает сигнальная ракета, ярко осветив окружающую местность. На снег падают четкие черные тени берез и елей. Мы с моим провожатым застываем на месте, он — движимый опытом, я — страхом. Я вижу, что склон холма резко заканчивается, превращаясь во впадину, протянувшуюся в направлении соседнего холма. Я тщетно пытаюсь обнаружить вражеские позиции, которые якобы находятся всего в ста пятидесяти метрах от нас.

Ракета гаснет, но вслед за ней в небо взлетает еще одна. В это же мгновение где-то внизу звучит пулеметная очередь, за ней другая. Затем начинается настоящий ад. С противоположного холма открывают огонь сразу два пулемета. Откуда-то слева им тот час же отвечает наш пулемет. Я по-прежнему стою в тени дерева, как какой-нибудь случайный прохожий, не имеющий никакого отношения к происходящему.

— В укрытие! Быстро на землю! — кричит мой провожатый и бросается в какую-то неглубокую яму. В ту же секунду я падаю на землю, мгновенно осознав, что мы оказались в зоне огня русских пулеметов. Пули звонко впиваются в стволы соседних деревьев. Я понимаю, что только что избежал преждевременной смерти. Я мог погибнуть, даже не успев поучаствовать в боях.

— Давай сюда! — кричит посыльный. Сделав несколько прыжков, я заскакиваю в его яму. Теперь пулеметные очереди сливаются с выстрелами из винтовок и автоматов. Мой новый товарищ ругается и указывает куда-то вниз.

— Видишь вон там окопы? Бежим туда. Не отставай! — шипит он.

Когда я выскакиваю из ямы и бросаюсь вперед, до моего слуха доносятся выстрелы из минометов. Я на мгновение застываю на месте. За первыми залпами следуют все новые и новые.

— Давай! Быстро! — кричит посыльный, и я вслед за ним прыгаю в окоп. Близость передовой с каждым мгновением приобретает для меня все более реальный характер. Все оказалось гораздо опаснее и серьезнее, чем я себе представлял. Это напоминает мне мое удивление, когда на первом же уроке бокса в лагере юнгфолька я получил массу синяков и ушибов.

Вражеский огонь усиливается. Снаряды взрываются по всему склону холма. Однако, несмотря на это, мой провожатый бежит вперед по лабиринту путей сообщения, в котором мы теперь оказались. Спотыкаясь и задыхаясь, я бегу следом за ним. Услышав свист очередного снаряда, бросаемся на дно окопа. На этот раз он разрывается совсем рядом, на бруствере.

— С тобой все в порядке? — спрашивает меня посыльный.

— Да, все нормально.

— Обстрел закончился, — сообщает он.

Я встаю и выглядываю из окопа. Там, где только что разорвался снаряд, зияет глубокая яма. Соседний с нами лес кажется уже тихим, как и прежде. Я чувствую боль за левым ухом и понимаю, что, падая, ударился о приклад винтовки.

Свернув в другой окоп, оказываемся перед входом в блиндаж. Спускаемся по ступенькам вниз и оказываемся перед грубо сколоченной дверью. Слышим, как внутри кто-то играет на губной гармошке. Мой новый товарищ улыбается и открывает дверь. Нас встречает солдат, оставленный следить за огнем в печке. Он один в помещении.

— Вот, оказывается, кто здесь! Молодец. Играешь на гармошке, в то время как снаружи черт знает что творится! — говорит мой провожатый и здоровается за руку с этим приземистым черноволосым человеком.

— Это я из-за шума, — отвечает тот и улыбается. — Он действует мне на нервы. Кто это к нам пришел? Наверно, пополнение.

— Верно. Знакомься, это Иоганн Фосс. Иоганн, это Гейнц Боймер, третий номер пулеметного расчета.

Мы обмениваемся рукопожатиями. Оглядываюсь по сторонам. Блиндаж предназначен для семерых человек, отапливается печкой и освещается карбидной лампой. У задней стены стоят несколько двухэтажных нар, сколоченных из досок. Стены сложены из бревен. Вижу аккуратную стойку для оружия, небольшой стол и две скамейки. По стенам развешано всевозможное снаряжение: боеприпасы, одежда и тому подобное. Среди прочего на шнурке, выходящем наружу, подвешены две гильзы от артиллерийских снарядов.

В следующую секунду в блиндаж возвращаются остальные его обитатели. Первыми входят трое солдат в запорошенных снегом касках. Их лица раскраснелись от возбуждения. Все трое вооружены до зубов. Они ловко протискиваются в узкий вход. При свете лампы сверкают серебряные руны на правой петлице. Все начинают говорить одновременно, воодушевленные и возбужденные недавним коротким боем. Насколько я понимаю из их рассказа, русский передовой дозор несколько часов лежал прямо перед нашими позициями, ожидая возможности ворваться в наши окопы.

Один из этих троих, блондин по имени Шмидхен, с явно выраженным кельнским акцентом сообщает о том, что стоял в карауле и, заметив приближение противника, выстрелил из ракетницы. Ему повезло — он убил успевшего заскочить в окоп русского солдата. Второго русского он срезал автоматной очередью и задержал натиск остальных. Противник, понеся потери, отступил.

Солдаты снимают каски и ставят автоматы на оружейную стойку. Двое их товарищей все еще находятся в окопе. Одного из них они зовут Старик, имя второго — Генрих, это первый номер пулеметного расчета.

Я стою в глубине блиндажа возле коек. Меня пришедшие еще не заметили.

С автоматом на плече входит тот, кого называют Стариком. Он высок и худощав, глубоко посаженные глаза поблескивают из-под каски. У него большой рот, резкие морщины. Лицо кажется вырубленным из дерева.

— Всем внимание! — объявляет он и медленно набивает два подсумка магазинами для автомата. — Приказ шефа: все остаются на местах. Не разуваются, не спят, не пьют шнапс. Иваны могут снова оказаться здесь в любую минуту.

Он говорит с акцентом уроженца Верхней Силезии. При этом его кадык ходит вверх-вниз, перекатываясь под кожей. Старик — командир пулеметного расчета. Ему лет двадцать пять, он пришел на службу давно, еще до начала войны.

В тот самый момент, когда я собираюсь доложить о своем прибытии, он замечает меня.

— Эй, солдат, ты кто такой?

Остальные также только сейчас замечают мое присутствие. Мой провожатый уже ушел. Я делаю шаг вперед, отдаю приветствие по уставу и сообщаю, кто я такой.

Силезец окидывает меня оценивающим взглядом. Мы оба чувствуем разницу между старослужащим и новобранцем. Его поведение отличается спокойствием, он не проявляет ни радости, ни неодобрения в отношении моего прибытия. Мне кажется, что прозвище ему идеально подходит, потому что он самый старший и опытный боец взвода. Его грубоватое лицо также соответствует прозвищу. Похоже, что ему нравится уважительное отношение, с которым к нему относятся сослуживцы.

— Положи вещи на койку. Вон на ту, верхнюю слева. В случае опасности не выскакивай наружу, понял? Ни при каких обстоятельствах! — С этими словами он поворачивается к остальным: — Позаботьтесь о нем!

Я жму руки остальным солдатам и отвечаю на их вопросы о моем личном и служебном прошлом.

Таким был мой первый день на передовой. Сначала я оказался в тихом заснеженном лесу, затем последовали короткий бой и мирное знакомство с новыми товарищами. Мое прежнее умозрительное представление о новом месте службы приобрело четкие реальные очертания: зимняя природа, окопы, блиндаж, лица новых друзей. Здесь, в краю заледенелых болот и озер и покрытых снегов лесов, линия фронта проходит на шестьдесят шестой параллели, то есть в самом настоящем Заполярье. Здесь я встретил свою новую судьбу, начал новую жизнь, обрел новый дом: 3-й батальон.