"Как закалялась сталь-2 и 1/2" - читать интересную книгу автора (Кочергин Андрей)

2. Окно

Долой школу! Совсем другая, пьянящая жизнь одним намеком на свое существование холодила живот и как-то игриво сжимала мошонку. Он уже в техникуме. И даже не в обрыдлой школьной форме (помните: синего цвета с алюминиевыми пуговицами?), а во взрослой, коричневой в крапинку брючной паре от Чебаркульского швейного объединения.

Теперь можно многое: отпустить волосы, роскошно закрывающие уши, на большой перемене бегать пить пиво из настоящих кружек в пахнущую селедкой и луком пивную на углу, рядом с пельменной. «Пельмешка» торговала восхитительными «ластиками» по 28 копеек за порцию. По нынешним меркам сие кулинарное чудо вполне подходило под определение «еда», — читай: «комбикорм», что, впрочем, не уменьшало ее ценность для аскетичного, без излишеств, фаст-фуда того времени. Съел пельмени, запил пивом и на занятия — спать на последней парте. Это вам не школа — это вам иная, почти настоящая жизнь.

Урок физики проходил на четвертом этаже главного корпуса Индустриального техникума, который слыл одним из лучших технических учебных заведений в городе, имел просторные кабинеты и более чем трехметровые потолки. Собственно, речь пойдет именно о них, а точнее о высоте между этажами.

На дворе был ноябрь, как-то запоздало для Урала выпал первый снег. Народ героически надел неподъемные пальто с воротниками из меха Чебурашки, завистливо глядя на обладателей барахольно приобретенных синтетических шуб и — «Боже, какая роскошь!» — настоящих монгольских дубленок, привезенных с Севера.

Первая часть пары прошла показательно сонно. Прибегая с мороза и попадая во влажное тепло аудитории, моментально впадаешь в перманентный анабиоз, нет, скорее в термо-гипнотический транс. Попасть в столь измененное состояние сознания очень просто. В абсолютном варианте стоит провести пару часов в промокших ботинках на морозе, выплясывая принудительную чечетку, затем контрастно погрузиться в горячую ванну, подпуская для релакса пузырьки из неуправляемого более низа спины, и вот она — абсолютная нирвана! Даже и не пытайтесь не уснуть.

Закончилась первая часть пары, и, чтобы уж совсем не потерять связи с реальностью, народ стал угловато выбираться из-за столов, демонстрируя судорожные потягивания вполне в духе передозировки галоперидолом. Из окна аудитории еще вчера был виден полысевший по осени и равномерно обгаженный задний двор техникума. Теперь он стал неузнаваем под тонким слоем первого снега. Так видавший виды стульчак унитаза в гостиничном номере преображается до доверительного вида, будучи накрытым газетой «Правда» с орденами в заглавии и техническим отверстием, заместившим фото генсека. Прямо под окном аудитории тянулся переход в лабораторный комплекс. Его крыша, накрытая полупрозрачной простыней ослепительного снега, находилась от окна метрах в пяти-семи, на ней отчетливо чернели каблукастые следы чьих-то ног.

Надо же, похоже, прыгнул кто-то, — вырвалось у кого-то само собой.

А это я вчера прыгал, — не моргнув глазом, сообщил любимец всех девиц группы. — Ясное дело, ты бы обосрался прямо в полете, — добавил он и победно оглядел благодарных слушательниц.

Испугался?.. Я?!

«Я опять испугался!» — горящая надпись мерцающими углями светилась перед глазами.

Мир остановился. В глазах потемнело, его чуть было не стошнило прямо на пол. Высота казалась убийственной, нереально огромной. Она смеялась ему в лицо отчетливыми копытцами чьих-то следов и бубнила где-то в середине черепа очень знакомым голосом: «Не, ну я-то смог, а тебе слабо? Зассал?..» Так вырываются из-под воды, хватая зубами, глазами и руками глоток воздуха, по пути разрывая ногтями лицо незадачливого спасателя. Он рванул раму — рама оказалась загодя заклеена на зиму, рванул еще и еще. Полетели гирлянды оконной бумаги, жалобно пискнул забытый и теперь уже вырванный с корнем шпингалет. В лицо ударил кисловатый запах заводской трубы, замешанный с морозным ароматом снегопада…

Через секунду он уже летел вниз, благодаря судьбу за то, что та не дала ему шанса остановиться там, на подоконнике и осознать своей, такой благоразумной и заботливой головой всего ужаса того, что он УЖЕ сделал.

Естественно, он упал. Глупо, неумело упал, плохо согнув ноги и вдребезги разбив пятки.

Потом хирург удивится, как при таком отеке и гематомах могли остаться целыми кости.

Директор будет с ленинским прищуром пытать, зачем он это сделал, и искать тайный крамольный смысл в его поступке.

Вся группа дружно откажется брать его на поруки, утверждая, что никто ему ничего не говорил, а выпрыгнул он из хулиганских соображений, что вполне достойно отчисления.

Впечатлительный отец упадет в обморок и станет рыдать, получив по телефону сообщение, что его сын выбросился из окна.

И только мать, волевой человек, сухо поджав губы, спросит: «Зачем?», а получив вымученно улыбчивый ответ, непонимающе поежится и скажет: «Обманули, как дурачка!».

А он будет счастлив. Счастлив и благодарен себе за то, что не остановился, смог не искать смысла, причин и обоснований, не стал измерять, сопоставлять и тратить время на принятие решения. Он просто сделал то, чем будет гордиться всю свою жизнь.

Теперь, когда его спрашивают, кто он такой, он уверен, что имеет право ответить: «Я человек, сумевший выпрыгнуть из ОКНА», но, конечно, не делает этого. Маловероятно, чтобы кто-нибудь понял, о чем идет речь.

Наверняка есть люди, более умело и обоснованно прыгавшие с больших высот и совершавшие по- настоящему героические поступки, но уже никто и никогда не заберет у него его ОКНО, как вряд ли он отдаст свою жизнь.

P. S. Ах, да, тот брилялюль, конечно же, никуда не прыгал, а следы оставил электрик, вылезший на крышу перехода из окна напротив по каким-то своим таинственным электрическим делам…