"Повелитель снов" - читать интересную книгу автора (Симада Масахико)

12. Добрый иноверец

Кубитакэ хотелось считать Саманту богиней удачи, а Урасима Таро – монахом-отшельником. Он убеждал сам себя: мне везет. Не знаю, как на полях сражений, а в мирной жизни не стоит копить удачу. Пользуйся, пока не иссякла.

Он решил испробовать свою удачу в игральных автоматах и на скачках, но 40 тысяч иен исчезли в мгновение ока. Понятно, у удачи тоже есть свои предпочтения. Он потратил два дня, придумывая различные способы применения своей удачи, и на третий день сделал одно открытие.

Увеличь удачу, гоняясь за кем ни попадя!

С этого момента Кубитакэ превратился в безумно общительного человека. Он даже приклеил себе на лицо непривычно приветливую улыбку. Работая по заказу мадам Амино недоделанным сыщиком, он превратился в коммивояжера, не имевшего товара, а его привычка говорить гадости незнакомым людям сменилась потребностью спешить вслед за привлекательными прохожими. После ночи с Самантой Токио превратился для Кубитакэ в город Гаммельн, по улицам которого расхаживают крысоловы с флейтами. Конечно, Кубитакэ выступал и в роли крысы, и в роли ребенка.

В день он ходил как минимум за десятерыми. Старики или молодые, мужчины или женщины – неважно, их гражданство и внешний вид тоже были делом десятым, прежде всего Кубитакэ пытался различить тембр звучания флейты. Он определялся одним пристальным взглядом, по излучаемой объектом ауре. Подобно тому как бабочки летят на свет, а тараканы набрасываются на еду, Кубитакэ пытался вцепиться в прохожего, обладавшего источником энергии и бодрости. Одна лишь мысль о том, что в следующий момент из того закоулка выпрыгнет добыча не хуже Саманты, делала ритмичной его походку. Сейчас я разгоняюсь, чтобы перелететь через лощину депрессии, говорил он сам себе, и ему даже захотелось пробежаться от Гиндзы, где он сейчас находился, до района Роппонги. В результате он дошел пешком до Симбаси, зашел в Патинко справить малую нужду и побежал за автобусом на Сибуя.

Только он разбежался, как у него резко заболело в боку и отказали ноги. Месть за те времена, когда единственным видом спорта для него был бег по кабакам? Или результат того, что его долгое время держала под домашним арестом больная ревматизмом хозяйка? Не хотелось, чтобы прохожие смеялись над отчаянным выражением его лица, и он остановился у Тораномон. Время близилось к девяти. Он медленно шел по улице, когда с ним поравнялся черный «порше», который он обогнал совсем недавно. Светофор как раз переключился на красный, и «порше» пришлось остановиться.

Внезапно он вспомнил историю об Ахиллесе, который не смог обогнать черепаху. О Ахиллес, не беги, стань черепахой! И тогда черепаха в сон погрузится.

В результате «порше» еще минут пять не мог догнать черепаху, которая семенила мелким шажком, не обращая внимания на светофоры. С раздраженным рыком «порше» пронесся метров на пятьдесят вперед, оставив позади Кубитакэ с поднятым большим пальцем. Тут же подъехало свободное такси, Кубитакэ поспешно сел в него и попросил водителя следовать за «порше», считая нужным повторить попытку хитчхайкинга.

– Вы сыщик? – спросила его спокойным голосом голова с лысиной, как у монахов-францисканцев. Кубитакэ дал водителю пять тысяч иен и попросил, догнав «порше», остановиться метрах в ста впереди него.

– Ну-у, это дело непростое. Сегодня долгожданный вечер пятницы, на Роппонги – пробки.

– Он поедет в сторону Синдзюку, – без всяких на то оснований сказал Кубитакэ голосом крутого детектива. Почему-то «порше» от Тамэикэ поехал в сторону Ёцуя и, как сказал Кубитакэ, направился к Синдзюку по улице Ясукуни-доори.

– Господин сыщик, а что совершил преступник, за которым вы гонитесь?

– Наплевал на меня.

– Что?

Такси прибавило скорости у светофора перед храмом Ханадзоно-дзиндзя и ушло от «порше», остановившегося на красный свет. Кубитакэ поторопил водителя со сдачей, вышел из машины и на следующем светофоре поджидал «порше», голосуя обеими руками. Ему и в голову не приходило, что он будет делать, если водитель «порше» окажется якудза. Ахиллес равнодушно промчался мимо. Эй, там ничего нет. Отвесная скала. Впереди мир обрывается. О Ахиллес, вернись!

Неожиданно Кубитакэ почувствовал, как в нем самом что-то оборвалось и ухнуло. Толпы проходящих мимо мужчин и женщин перемешивали воздух улицы. У воздуха был мраморный узор, который закручивался в водовороты и запутывал ноги Кубитакэ. Он ужасно проголодался, но есть одному не хотелось, и он проходил мимо разнообразных ресторанов, смешавшись с толпой. Кубитакэ казалось, что он идет по палубе корабля или по песчаному берегу. Воздух был влажным, как на взморье. Он почувствовал сильную тяжесть в груди и, напротив, легкость в нижней части тела от поясницы, словно она была из пенопласта. Кубитакэ понимал, что его шатает. Так проявляется гиподинамия. Ему было безразлично, как он идет, куда направляется. Потом разберется, кто взял его на буксир. Как яхта, попавшая на курс танкера.

Странные лица. Ли-ца. Л-и-ц-а. Он смотрел исключительно на шеи прохожих, пытаясь отыскать там следы зубов вампира. Он решил: у кого увижу следы зубов, с тем и поужинаю. Если не бояться, что через час с тобой распрощаются, сказав: «Ну пока», а смело пренебречь мнением проходящих мимо, то заговорить можно с кем угодно.

– Do you have matches?[198] – внезапно раздался мужской голос из-за спины. Кубитакэ непроизвольно схватился за голову и, повернувшись вполоборота, приготовился к атаке незнакомца.

– Match or lighter?[199]

Гладкая кожа освещалась вывесками питейных заведений, лицо светилось как электрическая лампочка. На Кубитакэ произвели более сильное впечатление стройная фигура и блеск глаз прохожего, чем то, что он принадлежал к белой расе.

– Are you alone?[200]

Зря спросил, подумал Кубитакэ и протянул зажигалку. Мужчина придвинулся к огню.

– Один.

– Вы говорите по-японски?

– Говорю. У меня сегодня нет никаких дел, можно, я побуду с вами? Мне показалось, что вы тоже свободны.

Кубитакэ не обращал внимания на то, что творится у него за спиной. Ему и в голову не приходило, что кто-то может следить за человеком, ищущим объект для преследования. Ладно, проведу время с белым красавчиком, глядишь, какая-нибудь польза будет, прикинул Кубитакэ и позвал его поужинать вместе. Все получилось до жути естественно, при этом Кубитакэ понятия не имел, кто его спутник, но ни о чем не стал его расспрашивать.

Они зашли в попавшееся по дороге питейное заведение, заказали всё меню, какое было написано фломастером на белой дощечке из пластика, и выпили пива. Мужчину звали Рафаэль, он был американским евреем и жил в Токио пять лет. Похоже, он не знал, с чего начать разговор, и Кубитакэ стал первым рассказывать о себе. Он сказал, что целых два года провел в зимней спячке, вызванной депрессией, и сейчас напряженно ждет момента, чтобы проснуться. Раньше это не мешало ему быть популярным писателем, но мир стал казаться скучным, и он перестал писать. Однако его мания величия никуда не делась, для реализации своих грандиозных идей он купил танкер, но планы его сорвались, и он наделал огромные долги. А сейчас он жиголо у одной богатой вдовы. Рафаэль заинтересовался, зачем ему понадобился танкер.

– Танкер будет переделан в город.

Эта была его первоначальная идея. Он хотел сделать гигантский корабль дураков, передвижной город без гражданства.

– Утром погожего дня вы выходите погулять на взморье, и у линии горизонта видите мираж. Ночью этот мираж не исчезает, а, наоборот, сверкает и блестит, как ночной развлекательный центр на море. Даже салют пускают. Мираж медленно приближается к берегу. Кто-то говорит: «Давайте станем частью миража».

Рафаэль со всей серьезностью слушал эти небылицы. Он задумчиво покусывал мизинец, а потом сказал:

– Интересно. Дешевле «Спейс-шаттла», а может пользу принести, правда?

– В мираже есть университет, банк, казино, церковь и буддийский храм. Есть небольшие пастбища и поля. Конечно, есть вертолетная площадка и причал. Там рады каждому приходящему, но и не гонятся за ушедшим, – продолжал Куби.

– Похоже на Ноев ковчег. Акционерная компания «Ноев ковчег».

– Когда наладится менеджмент, предприятие начнет приносить доход. По моим приблизительным расчетам.

– А где сейчас находится этот танкер?

Кубитакэ закусывал жареным морским угрем и размышлял о том, где сейчас может быть танкер.

– Я не проверял его уже около двух лет, но, если его не унесло течением, он, вероятно, дрейфует в водах Токийского залива. Возможно, попадет в Книгу рекордов Гиннесса как хлам особо крупного размера. Меня объявили банкротом, так что в данное время за ним некому присматривать. Чтобы разобрать его и пустить на вторсырье, тоже нужны деньги, а затопить и превратить в рыбий дом – жалко. Так что сейчас не решишь, что с ним делать.

– Встреться мы три года назад, я помог бы тебе в твоем проекте.

Рафаэль был очень предупредителен. Как только Кубитакэ опустошал стакан, он тут же подливал ему; если Кубитакэ ронял палочки, он просил официантку принести новые, специально расщеплял их и клал перед Кубитакэ. Когда приносили тарелки с куриными шашлыками, он ставил их перед Кубитакэ и ждал, когда тот поест.

– Ешь давай!

Рафаэль улыбался одними губами, смотря прямо в глаза Кубитакэ. А тот не знал, куда ему смотреть, и взялся за шашлык.

В этот момент немного тряхануло. Рафаэль затрясся так, как будто землетрясение происходило внутри него самого, он сжимал руку Кубитакэ, хватался за голову. Вскоре трясти перестало. Не Великое Токийское землетрясение. На этот раз опять обошлось.

– Если ты паникуешь от такого землетрясения, то куда тебе жить на танкере.

Рафаэль сказал, что даже думать не хочет о качающейся земной поверхности.

– Материки – те же танкеры, только плавают над магмой, удивительно, что их не всегда качает, – пошутил Куби. Но Рафаэлю явно было не до шуток.

– Ну ладно, не будем об этом. А что ты делаешь в Токио?

Проведя взглядом по лицу Кубитакэ, Рафаэль многозначительно ответил:

– Я гей.

– А-а… Вот как?

Вообще-то, действительно похож. Не то чтобы Кубитакэ не заметил этого, просто он думал, что Рафаэль живет, не афишируя, что он – гей.

– Испугался СПИДа и сбежал в Токио?

Может, это был бестактный вопрос? Но Рафаэль ответил, не обидевшись:

– У меня нет СПИДа. Если хочешь доказательств, могу показать.

– Да ладно, не надо. Если ты говоришь, что у тебя нет СПИДа, я тебе верю.

Рафаэль пару раз шмыгнул носом и в ответ на какие-то свои мысли покачал головой:

– Ты ненавидишь геев? Остерегаешься их?

– Нет. Я думаю, ты классный чувак.

– Спасибо, спасибо.

Кубитакэ положил руку на плечо отвернувшемуся Рафаэлю и сказал:

– Какие у тебя планы? Ты, наверное, с какой-то целью приехал в Токио?

– Я гей. Гей, которому нравятся азиатские мальчики. Я и сам не знаю, почему меня привлекают азиаты. Ты не особенно красив, но…

– Спасибо за комплимент.

– Нет, в тебе что-то есть. Поэтому я и заговорил с тобой. В Нью-Йорке один за другим умирают талантливые художники, те, кто несет на своих плечах будущее культуры. Я потерял трех друзей. Если и дальше так будет продолжаться, нью-йоркские геи вымрут, культура погибнет. Я решил успеть до этого перебраться на новые земли, сохранить гомосексуальную культуру. Подобно тому как евреи бежали из Египта. В Японии много лишних денег, мне хочется научить японцев способам эффективного их использования. Я хочу превратить Токио во второй гейский Вавилон. Геи принесут в Токио любовь.

Наверняка он все время повторяет эти фразы по-японски и везде ищет спонсоров.

– К сожалению, СПИД стремится повернуть время вспять. Культура рождается и приобретает утонченность там, где происходит общение человека с человеком. СПИД вторгся на территорию творчества. Его необходимо уничтожить. Но культура придет в упадок, если люди не будут общаться друг с другом.

– И что ты собираешься делать?

– Я хочу расширить круг братской дружбы, чтобы сохранить гомосексуальную культуру. Позвать в Токио талантливых художников, поддерживать их, насколько смогу.

Кубитакэ подумал, что Рафаэль может пригодиться для дела. Для начала надо бы познакомить его с мадам Амино. Она любит таких. Но то, что он гей, все-таки проблема…

– Геи раскинули сеть братской дружбы по всему миру. Не будет преувеличением сказать, что Америка и Европа связаны между собой сетью, созданной геями. Я знаю старейшину геев, который организовал эту сеть. Он связан с разными геями, что дает ему возможность заниматься таким большим делом, как арт-продюсирование. Он хочет добиться расширения рынка геев в Токио. Я выступаю в роли исследователя в данном проекте.

– Но при словах «токийские геи» вспоминаются только гей-бары, не более того, – заметил Кубикатэ. – У меня было несколько голубых друзей, но они говорили, что им тяжело жить в Токио. Нельзя прожить в одиночестве, они были известны, общались с поэтами, режиссерами, про которых говорили, что они геи. Эти поэты и режиссеры были не просто геями, они принадлежали к гомосексуальной элите. Таким, как я, к ним и приблизиться было сложно.

Кубитакэ вспомнил, что рассказывала ему мадам из гей-бара в ту пору, когда он был писателем.

Давным-давно на новом материке, где жили пуритане, было много тех, кто испытывал брезгливость к сексу. И сейчас есть трусливые консерваторы, которые настойчиво твердят о девственности и целомудрии. Но любому известно, что в наше время в Америке средний возраст получения первого сексуального опыта снизился до 13–14 лет. Все знают, что пребывавшие в тени педерасты переродились в геев и стали признаваться обществом. Ну да, наш приветливый сосед – добрый дядечка-гей.

До того как геи обрели свободу, гомосексуалисты жили будто в зимней спячке. Менять партнеров, как перчатки, ни с кем не встречаться больше одного раза, прыгать в постель, не узнав даже имени, – такая свободная жизнь геев могла показаться фантастикой. Занимавший высокое положение и имевший хорошее образование профессор гомосексуальной ориентации на вопрос: «Почему вы не женитесь?» – никогда не отвечал: «Потому что мне не нравятся женщины». Ему нужно было четко различать сферы действий доктора Джекилла и мистера Хайда. Чтобы с жадностью предаваться удовольствиям в стиле мистера Хайда, существовал только один способ: принадлежать к тайному, обособленному кружку. По ночам они скрывались от общества, нарушая его устои, днем прикидывались их ревностными хранителями. Одно было точно определено: чтобы не чувствовать себя изгоями, гомосексуалистам необходимы были сильная воля и сопротивление обществу.

После окончания Второй мировой войны в Америке, основательнице свободного мира, начались золотые времена, но гомосексуалистов по-прежнему осыпали проклятиями. В душах пуритан они оставались под запретом.

Но благодатная почва была уже подготовлена. Токио, столица поверженного государства. Когда один юноша-гомосексуалист посетил Токио во времена американской оккупации, ему удалось хотя бы ненадолго перестать чувствовать себя изгоем. Бродящие на пепелище спекулянты с черного рынка, проститутки и беспризорники не заботились о правилах приличия и репутации. Мораль пепелищ формировали деньги и сила. Гомосексуальная любовь развивалась в месте, не имевшем никакого отношения ни к Древней Греции, ни к Древнему Риму, ни к христианству.

Молодые американские гомосексуалисты, набив карманы долларами, самой сильной в то время валютой, бродили по пепелищам в поисках хороших парней. Отыскав юношу, похожего на молодого Тосиро Мифунэ,[201] они соблазняли его: «Дам тебе тысячу иен за одну ночь, если сделаешь то, что скажу». Американский юноша приводил красивого молодого японца в гостиницу, заставлял его раздеться, брал в рот его член и, когда японец распалялся, просил его: «Возьми меня силой!» Представляя, что этот крепыш – оставшийся в живых камикадзе, американец растворялся в экстазе.

Когда-то гей-бар, в который ходил Кубитакэ, был полон американских голубых, искателей свободного секса. В 60-е в результате сексуальной революции геи получили гражданские права. Пожар гомосексуальной революции перекинулся и на Европу, но на Японию ее влияние практически не распространилось. Так говорила мадам из гей-бара:

– В отношении геев Токио остался таким же, что и тридцать лет назад. Я потратила целых пять миллионов на перемену пола. Окупить расходы оказалось задачей не из легких.

Получается, что и для геев Япония – страна истории и традиций. Начиная с послевоенных времен, когда наивных японцев мучили бредовые идеи о том, что генерал Макартур насилует Японию, а точнее говоря, со времен последних годов правления сёгуната Токугава, когда приплыли черные корабли коммодора Перри, а погрязшие в пороке самураи постепенно превращались в женщин, японские мужчины проводили время в погоне за иллюзией потерянного мужества времен Манъёсю.[202] Но для цивилизованного мира мужество древних времен – вещь, по всей вероятности, абсолютно бесполезная. Мускулами не пользуются, а выставляют напоказ, тело из орудия для поединка превращается в средство братской дружбы. Миф о мужественности приобретает новый блеск в мире геев. Несомненно, Рафаэль намекал на то, что геи – выдающиеся мужчины. Тому, кто обладает мужским очарованием, выгоднее быть геем. Наверное, так?

Мысли Кубитакэ метались, не зная покоя, как будто он перебирал палочки со жребием-предсказанием. Во время депрессии – и это не то, и то не это – нити его мыслей перепутываются и никак не хотят расплетаться. С приходом маний начинается атака. Тогда уж не до забав с силлогизмами. Атакуй, и ничего кроме.

– Значит, ты советуешь японцам становиться геями?

– В двух словах, да.

Развивавшийся в бодром темпе рассказ о гомосексуальной культуре на этом месте приостановился. Кубитакэ ждал, что тема разговора переменится, но Рафаэль сказал:

– Геем не обязательно быть от рождения. И у тебя есть возможность им стать прямо сейчас. В Нью-Йорке много натуралов, ставших геями, чтобы сделать себе имя в мире искусства.

Кубитакэ показалось: Рафаэль угадал, что было написано на палочке с предсказанием, на которую он, Кубитакэ, набрел в своем мозгу.

– Ты что, хочешь, чтобы я стал геем?

– Какой смысл страдать в одиночестве?

Глаза Рафаэля превратились в прожекторы, осветив лицо Кубитакэ. Внезапно лицо у него зачесалось. Куби отчаянно оглядывался вокруг, пытаясь найти что-нибудь, на что можно было бы отвлечься.

– А что, видно, как я страдаю? – сказал он, паясничая. Заказать бы себе еще бурбона, да бармен как на грех куда-то запропастился.

– А разве тебе не приходит в голову, что ты уже не способен полюбить кого-нибудь? Разве ты не отчаялся, решив провести всю жизнь в одиночестве? У тебя такое лицо, будто ты собрался в пустыню. Мне это видно. Если твоя депрессия продлится и дальше, ни к чему хорошему это не приведет. У тебя и депрессия оттого, что ты пытаешься жить один. Я научу тебя, как избавиться от страданий.

Кубитакэ вспомнил, что ему сказал хиромант: «Появится человек, который избавит вас от сомнений». Нет никаких гарантий, что Рафаэль – именно тот человек, но Кубитакэ решил, что не стоит ломать голову, лучше полностью отдаться воле обстоятельств. Но его собеседник – гей. А он для геев все же чужак. Да, порой он подглядывает за ними из-за забора, но тело его всегда остается по эту сторону. Что-то его останавливало, но отнюдь не мораль. И неприятием мужского тела это не назовешь. Но почему-то, когда он начинал думать об этом, его тело каменело, ягодицы напрягались.

Рафаэль положил руку на плечо Кубитакэ. А тот не смог решить, что делать дальше. Напряженность его плеча, вне всяких сомнений, передалась Рафаэлю. Почему-то стало ужасно неловко. Если отказать ему, то какими словами? Он, наверное, уже настроился.

– Relax![203]

– Послушай. Раньше я был террористом по отношению к самому себе. Когда приходил черед мании, у меня в голове начинался ослепительный карнавал. К огромному оркестру из труб и барабанов примешивались разъяренные голоса и радостные возгласы, по изгибам моих нервов и сосудов вышагивали пляшущие и дерущиеся толпы, затаптывая всё, что попадалось им на пути. Времени на рефлексию не оставалось. Спал я не больше пяти часов. Мания величия разрасталась и начинала оргию. Если сидеть и не рыпаться, мозг лопается от распирающих его безумных идей. Мания – это терроризм. Это путч безумных идей против деспотизма мозга. Когда тебя охватывает мания, становишься безумно занятым. Я каждый день пил «юнкер».[204] Выбравшись из больницы, я засуетился вокруг этого танкера. Я был на целый обхват крупнее, чем сейчас, и ходил, будто летал, сметая все на своем пути.

Не обращая внимания на ошеломленного Рафаэля, Кубитакэ выплескивал непрекращающиеся потоки слов. Почему-то он вспомнил кулинарное шоу, связанное с приготовлением лягушки, которое видел в Бангкоке. На коже живой лягушки ножом делались надрезы, их края закреплялись, лягушку оглушали электрошоком, и она выпрыгивала из своей кожи, как будто одежду сбрасывала. В тот момент Кубитакэ до глубины души тронула лягушка со снятой кожей: не своим омерзительным видом, а тем, что терпеливо сносила абсурдность жизни. Он словно бы увидел в этом воплощение духа самопожертвования своим телом (кожей).

Воспоминания о лягушке со снятой кожей всегда подбадривали Кубитакэ. Как будто решившись на что-то, он оплатил счет и вышел с Рафаэлем на улицу. Рафаэль шел вслед за несущимся вперед Кубитакэ, даже не догадываясь, что произошло в его голове. Через пять минут они удалились от сверкающих огней Синдзюку. Узкие дорожки и тесно прижатые друг к другу жилые дома образовывали лабиринт. Кубитакэ посмотрел вбок и увидел равнодушную ко всему старую собаку, лежащую на краю крыши жилого дома. Она тихо глядела на него и не лаяла. Кубитакэ подумал: «Просветленная сука».

На телеграфном столбе значилось «Фукутё». Стоит только сюда забрести, ни в жизнь не вылезешь. Если оглянешься на дорожку, по которой шел, то увидишь белые вывески рёканов,[205] сияющие как на заказ. Напряжение Кубитакэ уже ослабло.

– Я буду в роли активного? Или…

Рафаэль похлопал Куби по плечу и рассмеялся:

– Во всем положись на меня.

И Кубитакэ решил во всем положиться на него, как и было сказано.

Они вошли в комнату. Запах татами ласкал нос. Кубитакэ сел в кресло из глицинии и огляделся вокруг. Спальня располагалась за ширмой. На столике стояли две чашки, чайник и старинный термос. Хотя парочки входят в эту комнату, чтобы заняться вполне определенным делом, поначалу они ведут себя, как чужие, скрывая смущение. Силятся придумать отвлеченную тему для разговора. Привыкают к атмосфере комнаты, словно кошки к чужому дому, – съеживаются, мельчают.

Рафаэль достал из холодильника пиво и налил в два бокала. Он был расслаблен.

– Наверное, живя в Токио, сталкиваешься с разными трудностями, да? – спросил Кубитакэ, чтобы заполнить паузу, хотя и сам понимал, что это глупый вопрос.

– Да. Где бы я ни был, я не могу расстаться с Нью-Йорком. Одновременно нахожусь в двух местах. Но могу вынести Токио, потому что люблю японцев.

Вот уж действительно добрый иноверец. Выглядя усталым, Кубитакэ пошевелил плечами и шеей.

– У меня хорошо получается, – сказал Рафаэль и сделал ему массаж плеч и спины.

Несомненно, у него были руки профессионала. Если так и дальше пойдет, то он, похоже, и завтрак, и обед, и ужин будет готовить. Утром – рисовая каша с соленьями. На обед – спагетти с морепродуктами. На ужин – фасолевый суп с омлетом. Наверняка будет такое меню. Раз он с одного взгляда определил, что у Кубитакэ слабый желудок. Кубитакэ решил спросить:

– Ты, наверное, хорошо готовишь?

Ответ его порадовал.

– Два года назад один приятель научил меня японской кухне. Я и темпура[206] могу приготовить, и соус с гречневой лапшой, и набэмоно.

Ну, конечно, парню, который живет за счет братской дружбы, необходимо хорошо готовить. Некоторое время они поговорили о еде. Кубитакэ спросил Рафаэля, какую рыбу тот любит, и Рафаэль ответил: фрикадельки из белой рыбы. Тогда Кубитакэ спросил: если придется всю жизнь есть только одно блюдо, что бы он выбрал и что для него, как для коалы – эвкалипт. Выбор непростой. Рафаэль сказал: куриный суп. Кубитакэ долго сомневался, а потом, в свою очередь, решил остановиться на дзарусоба.[207] Если это блюдо не подходит, спросил он, что ты выберешь? Рафаэль сказал: бэйгл. Кубитакэ ответил: онигири.[208]

Удивительно. Рафаэль, похоже, хотел что-то сказать по поводу выбора Кубитакэ.

– Человек, который научил меня японской кухне, тоже вторым назвал онигири.

– А что он назвал первым?

– Пиццу. Простую пиццу с сыром моцарелла и томатным соусом.

Странный парень. Наверняка у него ловкое тело, раз он выбрал оба блюда, которые едят руками. Кубитакэ заинтересовался:

– А чем он занимается?

– Я сейчас преподаю английский и ищу хорошего мужчину. Мэтью жил, занимаясь тем же, что и я. Он говорил, что его профессия – друг. Он живет, зарабатывая на жизнь братской дружбой.

Сначала тот Мэтью, о котором сказал Рафаэль, и Мэтью, которого искал Кубитакэ, находились на том же расстоянии друг от друга, что Южный и Северный полюс, но в следующий момент они встретились на экваторе. Когда Кубитакэ показал Рафаэлю фотографию Мэтью, которая лежала у него между телефонной и банковской карточками, Рафаэль сказал:

– О, да ты его знаешь.

У Кубитакэ бешено заколотилось сердце. Он спросил срывающимся голосом:

– Я ищу этого Мэтью. Ты знаешь, где он?

Рафаэль кивнул. У Кубитакэ внутри что-то закрутилось со звоном, и он почувствовал жар во всем теле.

– Как ты познакомился с Мэтью?

– Мы мерялись с ним силой в гей-баре в день, когда выпал снег.

Кубитакэ объяснил, почему он ищет Мэтью, и рассказал историю мадам Амино. Можно ли разворачивать повествование, как тебе удобно, будто в бульварном детективе, или это «злоупотребление случайностью»? Повесть о мадам Амино не такая простая. Бывшему писателю, ставшему одним из героев, нужно бы доказывать обратное: что Мэтью не существует.

– А Мэтью – тоже гей?

Это вполне вероятно. Рафаэль ответил:

– Мэтью – бисексуал. Он зарабатывает братской дружбой не только с мужчинами. У геев свой образ жизни, но он, наверное, преуспел и в этом мире.

Повесть, приближаясь к развязке, смешивалась с посторонними звуками. Эти звуки казались Кубитакэ чрезвычайно важными.

– Ты спал с ним?

– Четыре раза. Он передал мне энергию и жизненные силы, когда я находился в упадке. Встречаясь с ним, я вновь вспоминаю о своей миссии. Последний раз мы виделись полгода назад. Наверное, он и сейчас каждый день зарабатывает братской дружбой, облетая одну за другой комнаты разных людей. В этом и заключается его работа «друга-профессионала».

Кубитакэ не мог усидеть на одном месте, он неугомонно сновал по комнате, как радиоуправляемый джип. Жизненная энергия, комочком сидевшая в его теле, начала раздуваться, как воздушный шар.

– Наконец-то я напал на его след. Рафаэль, расскажи мне еще о Мэтью. Я хочу узнать о нем.

Рафаэль начал расстегивать пуговицы на своей рубашке.

– Кубитакэ, если хочешь узнать о Мэтью, делай то же, что и он.

Кубитакэ решился. Увидев, что Кубитакэ молча кивает, Рафаэль сказал:

– Пойду приведу себя в порядок. – И скрылся в туалете.

Пошел ставить клизму, догадался Кубитакэ.

– Хорошо, а я…

Для начала он принял душ. Ему хотелось полностью отмыться от пыли депрессии, въевшейся в его тело. Пока он тер себя мочалкой, в его намыленной голове зазвучала увертюра из «Кармен». Непроизвольно тело стало двигаться в ее ритме. Мысли нетерпеливо спешили к танкеру, стоявшему в водах Сёнан.

В районе Эносима зафрахтую рыболовецкое судно. Танкер огромный. Найдется сразу же. Никто за ним не ухаживал, наверное, проржавел весь. Возьму с собой ребят из судостроительной компании, пусть рассчитают, сколько потребуется на ремонт.

– Рафаэль! Поехали вместе!