"Повелитель снов" - читать интересную книгу автора (Симада Масахико)

Книга третья

8. Неандерталец высаживается в Токио

Слыхом не слыхивал имени Тэцуя Нисикадзэ. Он ни бельмеса не смыслил в английском, да и на рок-певца не был похож. Что толку петь на иностранном языке, если это звучит как заклинания. Я появился как раз в тот момент, когда его менеджер терзался подобными мыслями. Приятель моего приятеля приходился Тэцуя другом детства. А приятель мой работал дилером в брокерской компании, и однажды, когда мы вместе с ним перекусывали в баре, зашел разговор о том, какие акции сейчас выгодно продавать, а какие покупать. Это был один из нелегких способов, которым я зарабатывал себе на жизнь. Меня трясло даже от самого слова «акция», я мечтал об обвальном дефолте и как можно скорее. Но речь не об этом. Когда мы уже изрядно напились, в бар зашел приятель приятеля – он работал инструктором по дайвингу. Они вместе учились в университете и не виделись три года.

Вот тогда-то и зашел разговор о рок-музыканте. Приятель дилера из брокерской компании рассказал о том, что слышал от друга детства Тэцуя. Мало того, что эта супер-пупер рок-звезда страдает радикулитом, так еще и член у него направо повернут. Он развлекается с бабами сколько ему заблагорассудится и раз в неделю устраивает вечеринки с групповухой. Говорят, что в последнее время он и парнями стал интересоваться. Хочу, говорит, сам перепробовать всё, что рок-звезды делают. Того гляди, еще замочит свою любовницу, как это панковское отродье Сид Вишез, а сам от передоза сдохнет.

В неожиданных встречах сразу хочется найти невидимую глазу связь, но заведи побольше знакомых – так и инопланетян начнешь встречать. Случайность – подруга закономерности, и в тени того, кто тебе приятен, с заискивающей улыбкой прячется такой экземпляр, которого и в гробу-то видеть не захочется. Те, с кем не желаешь встречаться, – на самом деле точная твоя копия, объяснял мне Катагири, но я заявляю: всё это сказки. Разве можно принять свиную морду за ангельский лик? По моей теории: чужие люди не связаны друг с другом, они разделены стеной. Что такое друзья? Это те, кто, расковыряв дырку в стене, любит подглядывать за внешностью и привычками друг друга. Надоело подглядывать – замазал дырку, и порядок.

Но из разных дырок и видится разное. Только заделаешь стену в одном месте, как тут же хочется расковырять в другом. И твой партнер с другой стороны делает то же самое. Я смотрю на его коленки, а он пялится на мою спину. Из-за этого начинаешь по ошибке считать, что твой умерший приятель переродился во что-нибудь. Но, кто знает, может, на самом деле эта иллюзия лучше отражает реальный образ. Тогда переходишь к более тесным, эротическим отношениям, понимая друг друга на телесном уровне. Приятель умирает и воскресает как друг.

Вот еще немного моей теории. Связи не существует, ее создают. В друзьях-приятелях нет связи, только смысл. Когда создаешь связь, смысл исчезает, и рождается друг. Друг похож на меня больше, чем любимый человек, родители, братья или сестры. Я нахожу в нем свою низость и благородство. С другом можно запросто поменяться местами.

Мы с Тэцуя пока не были друзьями. Его крепкая дружба со старыми товарищами постепенно подменялась прагматическими отношениями, и перед Тэцуя маячила угроза одиночества. Излечить его от одиночества мог только один человек, появившийся с обратной стороны Земного шара. Тэцуя хотелось привязать к себе этого внезапно появившегося чужака и превратить его в своего верного помощника, который никогда не предаст его.

– Есть работа – научить английскому одного безумно популярного рок-певца. Но он звезда и поэтому ужасно капризный. Говорят, если кто-то приходится ему не по душе, он его безжалостно расстреливает из огнетушителя. Уже четыре репетитора пострадали. Не хочешь попробовать? Платят очень много. Но нужно не только учить английскому, но и выполнять различные поручения звезды.

Так я узнал о нем. В то время у меня как раз не было работы, к тому же за просмотр денег не берут, почему бы и не встретиться ради интереса. Тогда я впервые услышал звучавшее как фальшивая монета имя Тэцуя Нисикадзэ.

В день собеседования, готовясь к атаке огнетушителя, я выбрал из двух своих костюмов тот, который выглядел подороже. Я гладил костюм в своей тринадцатиметровой комнате, которую снимал, чтобы было где переночевать, и не мог избавиться от мысли: разглажу еще одну складку – смогу содрать с рокера за ущерб на 500 иен больше.

Я прождал минут пять в комнате для посетителей продюсерской фирмы рок-певца, когда передо мной появился менеджер, а за ним и сам Тэцуя Нисикадзэ. Руки в карманах брюк, лицо прячет в воротник кожаной куртки, нарочито небрежно плюхается на диван. Сразу стало понятно, что он намеренно избегает встречаться со мной глазами.

– Меня зовут Мэтью Катагири, – я назвал имя, которое было написано у меня в правах и на кредитке. Обычно его считали настоящим.

– Мэтью? – переспросил Тэцуя, как будто ему не понравилось, как меня зовут. Он по-прежнему избегал моего взгляда.

– Ты полукровка? – спросил менеджер.

Непросто ответить на этот вопрос, но у меня было несколько вариантов наготове.

– Как вы сами видите, я японец. Долгое время жил в Нью-Йорке, вот и поменял свое имя, чтобы американцам было проще произносить его.

– А до того как поменял, как тебя звали?

– Матио. Матио Окамото, – весьма правдоподобное вранье. Никогда в жизни я не был никаким Матио. Правда, многие японцы называли меня так на японский манер.

– Матио? – менеджера это убедило, а Тэцуя, похоже, был недоволен по-прежнему. Он забился на диван, перебирая в кармане ключи или что-то вроде этого.

– Терпеть не могу английский, – тихо сказал он, смотря в пол. Он неестественно опускал подбородок, как будто не хотел, чтобы видели его кадык. Да, этот рокер из пугливых, догадался я. Возникла неловкая пауза. Казалось, что из нас троих Тэцуя боялся молчания больше всех.

– А где у вас огнетушитель? – спросил я, чтобы разрядить атмосферу. Я заметил, что он трясет ногами, и догадался, чего ждать в следующий момент. Чтобы прервать молчание, Тэцуя должен был неторопливо встать со своего места и принести огнетушитель. Он первый раз за все время смело посмотрел мне в лицо, показав свой кадык. Затем слегка улыбнулся уголками губ и сказал довольно высоким голосом:

– Меня прет от огнетушителей. Часто на концерты их беру. Когда достанет всё вокруг, штуки три могу враз забабахать.

– Наверное, приятное ощущение.

– Да не особо.

Лицо – как у невыспавшегося баку. Но я понял, что теперь Тэцуя старается смотреть прямо на меня.

– Имей в виду, я конченый кретин, – сказал он. Скорей всего, так оно и есть. Но наверняка ты постарался, чтобы в него превратиться. Люди просто видят в тебе кретина, а на самом деле это результат. Но нужно обладать пониманием процесса. В этом и состоит работа друга-профессионала.

– А в чем выражается твой кретинизм?

– Кретин, он и есть кретин. Я смотрю, ты тоже умом не блещешь. Требуется время, чтобы объяснить, что ты за кретин.

Со следующего дня я стал приходить к нему выслушивать его объяснения.

В Ниси-асабу[147] есть храм Хасэдэра дзэнской секты Сото, где каждый день молодые монахи усердно занимаются медитацией дзадзэн. На территории храма – здание, в котором томится белая статуя богини Каннон со слабоумным выражением лица; ее вырезали в течение десяти лет из огромного камфорного дерева. За темницей, где отбывает заключение статуя, расположен высокий и узкий замок. Может, чтобы отгородиться от посторонних глаз, все стены его зеркальные. Покрытые тонким слоем грязи мосты через столичные скоростные шоссе, скопища зданий, стоящих в прострации по другую сторону мостов, облака, которые на вечность зависли над Токио, Токийская башня, тоскующая по былой славе, вороны, отправившиеся из императорского дворца в дальние края, мрак и тьма, поровну раздающие всем токийцам их порцию ночных кошмаров, ветер, раздувающий мрак и тьму, – всё оказывалось заключенным внутри зеркал-призраков.

За зеркалами-призраками жили исключительно богатые люди, слывшие большими оригиналами. Из тех, с кем завтра обязательно что-нибудь случится: или под конвоем повезут в полицию, или прикончат на дороге, или они лишатся своего состояния, или сойдут с ума. Тэцуя жил на восьмом этаже, в квартире окнами на запад. Я стал приходить к нему три раза в неделю, всегда поздно ночью.

В первую неделю в нем чувствовалась напряженность и растерянность. То он глядел на своего посетителя зверем, то, как желторотый молокосос, внезапно доставал пиво из холодильника. Он не знал, о чем говорить, щелкал языком, чтобы нарушить молчание, громко отхлебывал пиво, ставил записи певцов энка.[148]

– Итак, с чего же начнем? Может, споешь по-английски? – спросил я, старательно пряча свои эмоции, превратившись в индифферентную глыбу. Я тоже продолжал относиться к нему с осторожностью. Тишина делала Тэцуя невменяемым. Тебя встречали спокойные, сонливые стеклянные глаза льва, готового в любую минуту броситься на собеседника. При этом от него нельзя было скрыть ни малейшего движения. Когда между нами возникало молчание, глаза Тэцуя превращались в глаза льва. Он, не отрываясь, следил за чужаком, появившимся с обратной стороны Земного шара. Через мгновение он приходил в себя. Моргал, и взгляд льва прятался внутри него. Но тут он сразу терялся и, чтобы нарушить тишину, начинал неловко бродить по комнате. Если бы чужак, появившийся с обратной стороны Земного шара, попытался высмеять его, Тэцуя снова превратился бы во льва и совершил нападение.

Тэцуя необходимо было мужество, чтобы позволить чужому войти к нему в дом. Замок с зеркалами-призраками отражал насмешки и презрение мира, но взамен требовал от своих жильцов одиночества. Они пытались заглушить одиночество с помощью денег, но не могли переварить его до конца, накапливая в теле подобную липкой грязи усталость. Для того чтобы вывести наружу всю грязь и освежиться, им необходима была помощь чужих. Они должны были разыгрывать душевный стриптиз перед чужаком, появившимся с обратной стороны Земного шара.

Если понимания с собеседником не возникало, одиночество окрашивалось стыдом. Тэцуя боялся этого: он молча пил саке, следя за выражением моего лица.

У него была оригинальная система питья, начала он сразу открывал полдюжины пивных бутылок и давал каждой женское имя. Потом он бормотал или выкрикивал: Румико, Каору, Миюки, Мидори, Садако, Аяко, брал бутылку и залпом выпивал ее из горла. Когда я наливал себе пиво в стакан из початой бутылки, Тэцуя пускался в комментарии: это Миюки. Она повкуснее Садако будет. Когда все шесть девиц были выпиты до дна, взгляд Тэцуя становился мягче, и он начинал ныть слабым голосом. Иногда его нытье сопровождалось жалкой улыбкой, иногда – раздраженным цыканьем. Все это напоминало бар в портовом городе. Я превращался в моряка, который иногда заходит в этот город. Тэцуя – в певца в том баре. Его излюбленным занятием было отлавливать моряков и грузить их разговорами о себе.

– Мало того, что я кретин, так я еще деревенский. Да и деревня у нас – всем деревням деревня. Я родился на плантации сахарного тростника. На одиноком острове в открытом море – вокруг одна вода, и ничего больше. До ближайшей земли пилить аж 400 километров. Сиди себе тихо, так никто и не вспомнит, что какой-то там остров Южный Дайто[149] – часть Японии. Да и не станет этого островишки дурацкого – Японии только спокойнее. А где ты найдешь уродов, которые ради собственного интереса специально потащатся в такую даль. Ясное дело, что добираются туда всякие чиновники, метеорологи и парни из налоговой. Городские телки там не водятся. А вот тайфуны, чтоб им пусто было, постоянно налетают, хоть их и не зовет никто. Мне хотелось унестись на тайфуне в какое-нибудь местечко получше. Тайфун – это же как шоссе через море. Повозил бы меня по островам. Ты пожил бы до восемнадцати на острове, куда кроме тайфунов никто не добирается, понял бы меня. Браки заключаются только между кровными родственниками, вот и рождаются одни идиоты. И ноги у меня короткие из-за этого треклятого острова. На Дайто нет длинноногих.

– Да не такие уж у тебя короткие ноги. Обрубками не назовешь. Вполне себе даже длинные.

– Ничего подобного. У меня самые короткие ноги из всех рокеров. На острове Дайто есть коротконогая собака, японцы называют ее дайтоской породой. Но такой породы не существует. Были дворняжки, которых привезли с большой земли. Собаки на удаленном острове чистой породы, потому что они не смешиваются с пришлыми. Такие чистокровные дворняжки. Короче говоря, все друг с другом перемешались, по-родственному. И в какой-то момент остались только собаки с короткими лапами.

Тэцуя вещал со странной уверенностью. Несомненно, это был бред, порожденный его комплексом неполноценности, но в нем заключалась жуткая реальность, от чего мне скорее делалось смешно. Наверняка он женится на длинноногой. А с коротконогой породой можно покончить в его поколении.

– Знаешь, тайфун – это баба. Каждому тайфуну дается какое-нибудь гламурное бабское имя. Типа Люси, Хелен или Нэнси. Когда наступает осень, мне хочется вернуться на остров. Знаешь почему? Потому что я люблю тайфуны. В детстве я часто бодался с тайфунами, как борец сумо. Рисовал на земле ринг и схватывался с порывистым ветром. Иногда попадался ветер Ёкодзуна,[150] он отбрасывал меня метра на два. Чего ты хочешь, если он пальмы с корнем вырывает. Во время тайфуна остров ходил ходуном как при землетрясении. В этом доме несколько раз трясло, и я всегда вспоминал тайфун на острове. Вообще-то остров похож на затонувшую в море башню, а его обитатели живут на ее крыше.

Мужиков с острова насилует тайфун с женским именем. Смешная картина. Я представил себе, как двухметровая баскетболистка играет как мячиком мелким Тэцуя, который и до метра семидесяти не дотягивал.

– Я часто орал на тайфун что есть мочи. Так выработал себе голос. Тебе известно, что первая моя вещь называлась «Рок тайфуна»? Разошлась в момент. Я проснулся знаменитым. Сам превратился в тайфун. – Тэцуя запел, отстукивая ритм по столу.

И слова, и мелодия, и его манера петь – всё несло в себе сексуальный посыл. Я сказал, что эта песня ему идеально подходит.

Постепенно небольшими порциями он стал рассказывать о своем прошлом. Но и об этом он не мог говорить, не рыгая авамори[151] с «Севен-ап». Как и подобает преподавателю иностранного языка, я пел с ним хиты шестидесятых, учил бросавшему в пот английскому произношению, но его хватило на три раза. Затем моей основной работой стало участие в попойках.

– С днем рождения, – часто приветствовал я Тэцуя. У него день рождения был не раз в году. Тэцуя говорил, что перерождался больше сотни раз, и ему часто казалось, что сегодня у него день рождения. В такие моменты Микаинайт ворчал: хорошо устроился. Полная противоположность нам с тобой.

И точно. Ни у меня, ни у Микаинайта не было дня рождения. Мы никогда в жизни не встречали человека, который мог бы подтвердить, что мы родились именно в этот, а не в какой-нибудь другой день. Для удобства считалось, что это первое апреля (Катагири намеренно выбрал день дурака), но я часто забывал, что у меня день рождения.

– Может, шампанского выпьем? Раз у тебя праздник. Кто у нас сегодня родился?

– Сегодня день моего рождения рок-певцом. Давно не праздновал, вот и захотелось. И вправду никогда не знаешь, как жизнь обернется. Не переспал бы с одной бабой, был бы сейчас бомжом, ползал по токийским дорогам. В тот момент я подумал: надо непременно с ней перепихнуться. А она тетка старая. На икрах сосуды узлами выпирают. Даже если просить будет, и то не особо-то захочется. Но я понял: это мой шанс. Верняк, она из меня настоящего мужика сделает. Тетка работала начальницей отдела в продюсерской фирме. Я смекнул: другой такой мазы у меня не будет, и расстарался по полной программе. Всё делал, чтобы она повеселилась. Куда только с ней ни ходил. Начальница отдела – это покруче жены императора. Пока я прыгал вокруг нее и так, и эдак, она подобрала мне имя для сцены. Сказала, что мое настоящее имя в Токио не покатит ни сном ни духом. Мое настоящее имя? Хочешь, чтоб я сказал? Масаёси Варусато. Если смешно, можешь смеяться. «Вару», как дьявол или зло, «сато», как деревня. А «Масаёси» как сторонник справедливости. Распространенная фамилия на Окинаве. Есть возражения?

Тут уж не до смеха. Можно и по морде схлопотать. Если фамилия «зло», а имя – «справедливость», то сам он что – воплощение нейтралитета? Если судить по имени, то он полный засранец. Наверняка его родители набрались хорошенько, когда выдумывали ему имя. Точно, останься он Варусато, в Токио его бы не признали. Новая жизнь не могла начаться без перемены имени.

– Когда я первый раз приехал в Токио, никак не мог взять в толк, на что мне пялиться. Слишком много всего. И я смотрел в небо. Но оно как будто накрыто чем-то, нет в нем ясности. Через несколько дней я начал глазеть на проходящих мимо девок. Работал дорожным рабочим и облизывал их глазами снизу доверху. Мне стало казаться, что я имею их одним взглядом, и член у меня стоял целый день. После работы я не перся по всяким там якиториям.[152] Я мылся в ванне, переодевался и шел туда, где тусуются клевые телки. Если находил среди них самую шикарную, то весь вечер ходил за ней следом. Дискотека, бар, роскошные апартаменты – везде за ней мотался. Как черепашка-ниндзя. В прудах на Дайто полно черепашек. Иногда, пока я ходил за ней хвостом, меня поджидали якудза, иногда она сама звала меня в отель. Так постепенно я привык к Токио. То, что для меня было обычным и естественным, в Токио считалось стыдным. Мой стыд понемногу исчезает, когда я трахаюсь с токийскими девками. Мир расширяется всякий раз, когда они принадлежат только мне одному. Так, глядишь, и встречу когда-нибудь свое счастье.

Интересно, совпадал ли день рождения Тэцуя Нисикадзэ с днем смерти Масаёси Варусато? Ничего подобного. Он ужасно скучал по тем временам, когда был Масаёси Варусато. Микаинайт, правда, он сентиментальный парень?

– А как ты отблагодарил свою начальницу, которая воспитала из тебя Тэцуя?

– Начальница умерла. У нее был рак матки.

– Помнишь дату ее смерти?

– День смерти не справляют. От этого бухло начинает смердеть благовониями. Мертвецов лучше всего оставить в покое.

В тот день мне стало предельно ясно, кто такой Тэцуя.

Тэцуя был ужасно волосатым. Каждое утро он выбривал подбородок до синевы, а к вечеру нижняя часть его лица напоминала наждачку. Наверное, его плантации хорошо удобрялись. Из-под ворота свободной рубахи проглядывали меховые волны. Внезапно вспоминались волосы на груди и в подмышках у кучерявых негров. Эти заросли также напоминали кудрявые травы, растущие в пустыне, или мох у подножия вулкана. Наверное, волосы на груди и в подмышках Тэцуя напоминали травы и вьюны острова Южный Дайто. Цепкие травы и вьюны, которые могли обвиться вокруг чего угодно.

Стоило только Тэцуя пошевелиться, как от него начинало пахнуть прелой травой, залитой спиртом. Крепкое тело, натренированное тайфунами и сбором тростника, могло бы принадлежать боксеру родом с маленького островка в Карибском море.

Но настоящим мужиком он не был. Несомненно, я чувствовал его мужественность гораздо острее, чем любая из баб, переспавших с ним. Казалось, это панцирь из мышц, надетый на выкрученную девку. Он страдал от недостатка любви, даже когда набрасывался с кулаками на собеседника. Он ощущал одиночество не головой. Каждая мышца в его теле требовала компании. Он пытался силой найти подтверждение тому, что не одинок. Он не отвлекался ни на минуту, наблюдая за любовными проявлениями партнера, и в малейших изменениях отношений видел признаки предательства. Я могу оставаться один в любой ситуации. От чужого человека к приятелю, от приятеля – к другу, от друга – к брату, от брата – к чужому человеку – я продолжаю свое путешествие, не будучи никем, и мой бизнес – торговля свободным временем и дружескими отношениями с теми, кого я встречу. В этом бизнесе абсолютно необходимо играть роль одинокой летучей мыши.

Тэцуя совсем не мог оставаться в одиночестве. Он не мог прожить без человека, который давал бы ему уверенность и утешение. Точно так же, как одинокий остров Дайто в Тихом океане не мог жить, не принадлежа Японии. Если бы каналы обеспечения с большой земли и Окинавы были перекрыты, на следующий же день остров превратился бы в необитаемый. Похоже, этот страх Тэцуя впитал через поры своей кожи.

Остров Южный Дайто открыл русский адмирал, черные корабли[153] тоже заходили на этот необитаемый остров. В начале XX века под руководством одного предпринимателя-авантюриста с острова Хатидзё на отвесные скалы Южного Дайто прямо с корабля спрыгнуло двадцать отважных первопроходцев. Это были первые поселенцы. Они сожгли девственные пальмовые рощи и начали выращивать сахарный тростник. Вскоре плантации тростника распространились по всему острову, управлять которым стали компании – производители сахара. Директор компании был главнее императора. Остров скорее напоминал корабль, на котором рос тростник, чем часть Японии. И жили там не японцы, а матросы, выращивающие тростник.

На этом «корабле» единственной отдушиной было саке. И питейных заведений вдоволь. Точнее говоря, только питейные заведения там и были. И стар, и млад гудели до поздней ночи. Управление «кораблем» было поручено экипажу тридцать лет назад, а до того вся земля «корабля» принадлежала компании, и у матросов была привычка – все заработанное тратить на выпивку. Построишь шикарный дом, а придет тайфун – и от дома останутся одни обломки. Никто на тебя не смотрит, так что нет смысла покупать модную одежду или «мерседес». А важность свою даже в ломбард не заложишь. Только в носу от нее свербит.

Матросы с острова Южный Дайто были похожи на Маугли. Их сердца бились в унисон с волнами, они чувствовали движение облаков и движение ветра подобно чайкам, жили одним днем, как тюлени. Пока они плыли на этом «корабле», им приходилось постоянно встречать одни и те же лица, поддакивать историям, которые слышали миллионы раз. Тэцуя такая жизнь была не по душе, и он сбежал с «корабля», но от хвоста дикого животного так легко не избавишься. До сих пор я ни разу не встречал таких хвостатых.

Тэцуя увлекался дайвингом, но у него никогда не возникало желания играть с рыбками, наслаждаясь красотами коралловых рифов. Ясное дело: в море ныряют для того, чтобы добыть себе пропитание. Набрать со дна раков-богомолов, плавая вместе с рыбами, всадить гарпун в бок морскому карасю, съесть добычу, приправляя ее соленой морской водой. Так, как едят киты.

На земле нет лучше кушанья, чем коза. По случаю праздника забиваешь козу, которую держал для откорма, и ешь ее мясо прямо с кожей, только шерсть общиплешь. А еще вкуснее растолочь в соевом соусе зерна горчицы, что растет во дворе, и полить этим мясо, рассказывал Тэцуя, сглатывая слюни.

Тэцуя, сошедшему с «корабля» и очутившемуся в Токио, нужно было стать заправским токийцем: разбираться в обычаях и умело пользоваться словечками. Он ни разу не ездил на поезде. В ресторане были одни незнакомые блюда. Названия мест звучали абракадаброй. Для него было достаточно десяти минут, чтобы заблудиться. Он не знал, с чего надо начинать поиски ночлега, и сперва улегся на картонных коробках, растеленных возле камеры хранения на вокзале. На следующее утро его выгнал оттуда торговец политурой, заявив, что место принадлежит ему. Так Тэцуя обнаружил, что стал бомжом. Он нашел «старшего товарища», чтобы научиться правилам бомжевания. Тэцуя узнал, где находятся дешевые гостиницы, как садиться в поезд, как устроиться на поденную работу, сколько платят и как с тобой обращаются. На дорожных работах токийцев мало, может и повезти. Для Маугли – что комплекс рожденного на заброшенном острове в южном море, что мечты о чем-то великом, что мужская гордость – большого смысла не имеют. Всё растворяется в приятной усталости от работы. Но цивилизованный человек, сидевший внутри Тэцуя, был наивен и обидчив не в меру. После работы он пропускал стаканчик, выходил на улицу слегка поддатый и тут же поражался тому, что все вокруг него не имеет к нему никакого отношения. Ни хорошо одетая женщина, идущая по улице, ни сутулый служащий с кейсом для бумаг под мышкой, ни такси и легковушки, выстроившиеся в очередь около перехода, ни сломанные зонтики в мусорке, ни бездомная собака, рыскающая в поисках еды, ни доносящаяся издалека сирена «скорой помощи», ни дым сигареты откуда-то из-за спины.

Всевозможные предметы словно бы отдалялись от него. Я тоже когда-то испытывал подобное. Надравшись авамори, Тэцуя часто бросал: «Хочу обратно на остров». Но вернуться туда не мог.

– Пока не очищусь, не видать мне острова.

Я спросил, что это за очищение такое. И тогда впервые он принял покаянный вид:

– Да я обрюхатил двоюродную сестру. Островок маленький, нигде не скроешься. Идиот, конечно. От ребенка она избавилась в больнице в Наха. Мне тогда восемнадцать было.

Короче, он приехал в Токио, чтобы избавиться от лишней энергии. История о невероятных жизненных коллизиях, подходящая для заунывного чтения под сямисэн.[154] Но, интересно, если бы ребенок родился на свет, ноги у него были бы… короткие?

– Теперь понял, в чем мой кретинизм? В том, что я, совершив дурость на острове, расширил границы своего мира. Просидел бы всю жизнь на Дайто и не парился бы, кретин я или нет. Живи себе как тростник, какие проблемы. А в Токио по собственной воле приходится в кретина превращаться. От степени дурости зависит, насколько успешно будешь ты продаваться. Я зарабатываю, занимаясь такими кретинскими вещами, какие другим и не снились. Таков рок-бизнес. Пока я занимаюсь роком, я могу оставаться неандертальцем.

В городе иллюзий и амнезии от такого неандертальца, как Тэцуя, требовалось только одно. Превратиться в полного кретина. Превращение в еще большего кретина, чем сейчас, давало ему возможность противостоять иллюзиям и амнезии. Ему самому нужно было стать амфетамином. Ради японских мальчишек и девчонок, которые не успели заметить, как у них парализовало мозг.

Тэцуя любил Токио до глубины души. Будучи животным, отличавшимся феноменальной приспособляемостью, он искал город, который мог бы хорошенько припрятать его прошлое.

Тэцуя напоминал меня прежнего, и мне было интересно, что ему снится. Незаметным образом я развернул фронт работ по подготовке к вхождению в его сны. Начал я с рассказов о собственных снах. В разговоре обязательно касался темы сновидений. Спрашивал, летает ли он во сне или падает, какие сны видит по многу раз. Просил его, чтобы, увидев сон, сразу, пока не забыл, он рассказывал его мне.

К моему удивлению, во всех его снах присутствовала кровь. Во сне он часто убивал других, и об этом он тоже говорил с гордостью.

– Я во сне с тобой на пару прикончил этого козла, как его, премьер-министра. Смотрел, как он корчится в муках. И знаешь, какие были его последние слова? «Чтоб вы сгинули».

– Такой яркий был сон. Мы поцапались с Майком Тайсоном, и я сделал его. Угадай, как я его завалил. Я просунул два пальца ему в сопелку, повернул и вдобавок двинул по яйцам. Жалко, бабла не дали за победу.

– Вчера приснилось, как я облетал Токио на самолете супернизкого полета. Я высунулся из двери самолета и лупил палкой по прохожим. Каждому по башке досталось.

– Увидел во сне Деву Марию. Кажется, я должен был сотворить чудо и стать героем. Для этого надо было превратить Токио в порошок. Кстати, знаешь, мне нравится этот парень, Пол Пот. Он же все города порушил, а народ согнал в деревни. Вот занятие для кретина. Я бы тоже какую-нибудь такую байду учудил. Думаю, я бы смог сейчас.

Понять, где кончаются сны и начинаются его желания, было невозможно. Я ничего не мог прочитать в его снах, кроме «бей, круши!».

В ту ночь Токио полностью попал во власть низкого давления, улицы залило настолько, что перепрыгивать через лужи было бесполезно. Засиживаться допоздна не имело никакого смысла, все спешили домой, с неоновых вывесок стекала вода; утратив обычное кокетство, они выглядели погруженными в непривычные размышления. Но в «Номандзурандо» на концерте Тэцуя собралась возбужденная толпа. Здесь можно было избавляться от лишней энергии. Я впервые пришел на его концерт. Ни столов, ни стульев не было, покрытые черным полиэтиленом пол и стены впитывали в себя возбуждение слушателей. Душно невыносимо. Публика пронзительно вопила и дергалась, разбрызгивая капли пота, подобно поливальной установке.

Красномордая девица, с ног до головы одетая во все черное. Парнишка с феньками на шее, на запястьях и щиколотках, да еще с цепью, перекрученной крестом, со звоном подпрыгивающей под ритм барабанов. Девица с волосами, покрашенными во все цвета радуги, которые торчали у нее, как у попугаев ара с экватора. Парень, которому не терпелось продемонстрировать всем свои накачанные мускулы. Были и такие, кто ни с того ни с сего начинал отжиматься или двигать мышцами живота. У стены собирались группки, которые сосали один за другим леденцы VICKS от простуды: в леденцы входили амфетамины. Рядом, прислонившись к стене в изнеможении, стояла девица с голой грудью, оттраханная ритмом, который звучал во всем ее теле. Двое парней ловили свой шанс, запустив руки ей под юбку и хватая за грудь.

На Тэцуя были брюки с оторванной правой штаниной, сверху наброшен смокинг без правого рукава, на голове – прусский шлем времен Первой мировой войны. К козырьку шлема был приделан японский флаг, на правой коленке – волейбольная защита. Гитарист был в мокрой от пота фланелевой пижаме, басист – в школьной форме со стоячим воротником, на барабанщике не было ничего, кроме трусов фундоси, которые носят борцы сумо!

– Карнавал начинается! На прошлой неделе я видел хороший сон. Передо мной появилась Дева Мария и, обняв меня за плечи, сказала: ты сотворишь чудо. Я должен совершить в Японии революцию. Для этого мне нужна ваша помощь. Встряхнем Японию!

Вокруг были сплошные двойники Тэцуя. Все с серьезным видом внимали его словам. На сцену принесли картонную коробку. Ударник передал Тэцуя лопатку, и он запустил ее в коробку.

– Начнем наш ритуал. Ловите!

С лопатки полетел лед. По залу прошел легкий ропот, лед с глухим стуком падал на полиэтиленовый пол.

– Пихайте его за шиворот соседу! – вопил Тэцуя, разбрасывая лед. Оправившись от первоначальной растерянности, народ принял на ура идею Тэцуя, некоторые стали хватать лед с пола и запихивать в штаны своих дружков. Кто-то остужал льдом голову, кто-то хватал его в рот, кто-то сражался с падающими льдышками. Тэцуя поднял коробку над головой и, издав пронзительный вопль, бросил ее на толпу.

– А сейчас «Рок тайфуна»!

Двойникам Тэцуя было не до усталости. Слишком громкий голос Тэцуя лупил их по желудкам, как по литаврам. Ударные хлыстом били по телам. У меня начались проблемы со слухом.

Спиной я почувствовал горячее прикосновение и невольно отшатнулся. В зале не должно быть столь близко знакомого мне человека, с которым можно было бы кидаться льдом. Я обернулся и увидел белое лицо. Толстуха с красными волосами и зелеными глазами. Hi![155] – улыбнулась она и что-то сказала мне, но я не мог ничего расслышать. Я приложил руки к ушам, помотал головой и кивнул на коридор, который вел к туалетам.

Перед дверью туалета стоял худой парень, который прикладывал к голове лед, завернутый в носовой платок.

– Мать твою! Сучий потрох! – он ужасно злился. За дверью кого-то выворачивало наизнанку.

– How do you do, I'm Cindy.[156]

Я пожал протянутую мне руку.

– I'm Matthew. How are you doing, baby?

– I'm OK. I'm enjoying this wildness. Why aren't you excited like them? You seem so down. What's the matter with you? Come on! Would you show me your palm?

– Who do you think you are? Could you read my palm?[157] – Она что, хочет влить в меня порцию бодрости? Микаинайт, помнишь, кто-то научил: если хочешь сразу сблизиться с незнакомым человеком – погадай ему по руке. Достаточно выучить пару приемов и можно угадывать с большой долей вероятности. Она приложила мою руку к своей груди. Огромная грудь безостановочно колыхалась под блузкой.

– You are a very clever man. But, you suffer from being misunderstood by people. I mean, you have a lot of enemies.

– Really? Where are my enemies? In Japan? In my mind? Or here?

– Everywhere you are. But never mind. You have more friends than enemies. I guarantee.[158]

Гадалка по имени Синди кивнула сама себе и положила руку мне на плечо. Ее огромные сиськи поразили меня. Вдруг захотелось засунуть лед в ложбинку между ними.

Тэцуя спел «Рок тайфуна» и кричал, будто по стеклу резал. Кому он подражал? Гигантским летучим мышам с Дайто? Ему вторил рев голосов. Что это за звук, будто когтями по матовому стеклу? Вопль женщины? Эхом разносился отдаленный волчий лай. Наступил конец света?

– Let's get out of here.[159]

В такой дождь? – казалось, хотела спросить Синди, и я помахал перед ней ключами от машины. «Хочу понять, кто ты: друг или враг», – сказал я.

В туалете началась драка. «Ты какого хрена руки распускаешь?» – говорил один, другой отвечал: «Нечего было мою девушку лапать». Лучше бы успеть разобраться, до того как придет конец света.

Машина стояла у служебного входа в клуб. После окончания концерта фанаты Тэцуя должны были оттащить его в фан-клуб «Перл Харбор Синдзюку», где бы он тусовался до рассвета. Так что я в это время мог наслаждаться золушкиной свободой.

Перед входом в клуб толпились фанаты, которые не смогли прорваться внутрь. Чтобы не промокнуть, девчонки стояли, прилепившись к стене, под козырьком. Ребята мокли под дождем, ходили взад и вперед, оттесняли друг друга, не зная, к кому бы обратиться.

На стоянке нужная нам машина находилась в окружении мотоциклов. Верные фанаты Тэцуя. Сама машина сыграла главную роль на концерте Тэцуя в Юмэносима. Сидя за рулем своего «мустанга», Тэцуя продемонстрировал трюк, проехав через горящее кольцо. После этого среди фанатов за ним закрепилось прозвище Крутой Тэцуя. Для самых экстремальных из них, кто искал выхода для лишней энергии, легендарный «мустанг» был пределом мечтаний. Только нескольким вожакам мотоциклетных банд по специальному дозволению Тэцуя разрешалось прикоснуться к рулю «мустанга».

Вполне вероятно, что шпана, набросившаяся на меня несколько недель назад в Центральном парке, тоже принадлежала к инициативной группе верных фанатов Тэцуя. При этом они могли посидеть на водительском сиденье «мустанга» Тэцуя, только когда чистили пепельницу. (Шестерки, что говорить.)

– Ребята, мотоциклы отодвиньте чуть-чуть. А то я не выеду, – улыбаясь только левым уголком губ, я крутил ключи от «мустанга» на пальце, как пропеллер. Синди сказала «Hi» слегка обалдевшим фанатам.

– Чего ты сказал? – У парня с прилипших, будто водоросли, волос стекала вода. Какой, интересно, толк, вымочив всю кожаную куртку, стоять под дождем, как буддистская статуя охранника у входа в храм? Парень вразвалку зашагал ко мне. Он был крепкого телосложения, несомненно, сильнее меня, но я заметил на рукаве его куртки эмблему инициативной группы фанатов и взял властный тон.

– Хочу девушку покатать на «мустанге». Освободи дорогу. Будешь под дождем торчать – облысеешь.

– …Понял.

Парень был туповат, хотя и держался нагло. Он подал знак своим дружкам, и они неохотно откатили мотоциклы, идущие впереди колонны. Я сел в машину, закрыл дверь, сразу завел двигатель и открыл окно. Подозвал рукой парня с волосами-водорослями и спросил, как его зовут. Юки Курихара, ответил он.

– Я сейчас буду поворачивать вправо, выйди на дорогу, помоги мне выехать. Замолвлю о тебе словечко Тэцуя.

В движениях крепыша моментально появилась живость. Он специально остановил поток автомобилей, двигавшихся по встречной полосе, и дал «мустангу» выехать. Мне было известно, что членов инициативной группы, имя которых помнил Тэцуя, могли позвать поразвлечься в оргиях. Наверное, и сегодня ночью после концерта будет такая оргия. Тэцуя воображал себя султаном в гареме.

Микаинайт, похоже, я ему не нужен. Он харизма для неудовлетворенной толпы, я же скромный повелитель снов. Микаинайт, когда сегодня я усну с Синди, зайди в сны к Тэцуя. И покажи ему продолжение недавнего сна. Наверное, откровение, увиденное во сне, сможет изменить его.

Хорошо. Но он дикарь даже во сне.

It feels good![160] Плюх. Ah! Хлоп. Suck me![161] Трах.

Синди обладала недюжинной силой. Прошло уже пятьдесят минут, а она была по-прежнему неутомима. Я же абсолютно выдохся. Но мой член, то ли из чувства ответственности, то ли от любви к непристойностям, то ли просто по инерции продолжал сотрясать ее тело, не съеживаясь и не теряя семени.

После семидесяти пяти минут телодвижений я весь покрылся потом и пошел попить воды в ванную. Ноги меня не слушались. Как у новорожденного жеребенка.

Микаинайт, из меня выпили все соки.

Когда я вернулся в постель, Синди подняла на меня сонное лицо и пробормотала:

– Come into my dreams and fuck me again.[162]

Я надел трусы и лег ничком на кровать, привыкая усталым телом к постели. Микаинайт прыгал по моей спине, как на трамплине.

Повелитель снов живет снами. Во сне он думает, страдает, учится, предчувствует. Во сне он собирает самого себя, распавшегося на кусочки, в единое целое. Во сне излечивается от болезней, во сне умирает и воскресает, проснувшись.

– Have a good dream.[163]

Спасибо, Синди. И тебе желаю приятных снов.

У меня перед глазами – лицо спящей Синди.

– Мэтью, ты жив?

– Микаинайт, ты замешкался.

– Мэтью, бросай ты этого Тэцуя. Его сознание пребывает в аду. У него одно только желание: убивать. Твой сон – тому подтверждение.

Это правда. У меня тоже было нехорошее предчувствие.

Я проводил Синди до вокзала и оттуда прямиком направился к Тэцуя. Мне было необходимо знать, в каком психическом состоянии он находится.

Тэцуя в одиночестве смотрелся в большое зеркало, стоя в позе грозного стража ворот. Он где-то раздобыл офицерскую форму (купил или когда-то носил на сцене), в руках у него был самурайский меч.

– Ты где был вчера? – внезапно заорал он.

– Погоди.

– Умотал с бабой на моем «мустанге». В самый важный момент.

После концерта что-то случилось. Он неожиданно схватил меня за грудки и впился в меня своими налитыми кровью пьяными черепашьими глазками.

– Становись моим фанатом.

– А если я скажу, что не хочу?

– Значит, ты такая же свинья.

– Угадать, о чем ты думаешь? Хочется чего-нибудь порушить, правда?

Взгляд Тэцуя остекленел, он с силой оттолкнул меня от себя.

– Отстань, козел.

– Расскажи, что случилось.

Тэцуя вынул меч из ножен и приставил его к кончику моего носа. Он выглядел как одержимый.

– Сейчас узнаешь. Завтра я стану героем. Бог торопит меня. Говорит: скорей разрушь Токио. И я его разрушу. Этих свиней больше ничем не спасешь. Ты ведь пойдешь ко мне в подручные? Говори, не увиливай.

Его глаза остекленели.

– Мы были с тобой друзьями, но становиться твоим дебильным подручным, из тех, что пресмыкаются перед тобой, извини, не хочется. Смотреть на тебя смешно. Зачем кретину еще что-то, кроме рока? – я хотел поквитаться с ним за сон, да и поведение его окончательно вывело меня из себя. Кто бы мог подумать! Он взмахнул мечом и ударил меня по руке. Дела принимали серьезный оборот. Меч разрезал рукав рубашки, и на ковер закапала кровь.

– Прибью всякого, кто будет мне перечить, – вот он и сбрендил. Я бросил в него напольными часами, стоявшими рядом, и, воспользовавшись моментом, убежал. Мои предчувствия сбылись на сто процентов. Я оказался свидетелем безумия рок-певца. Завтра, наверное, о нем позаботится полиция или дурдом. Я вбежал в телефонную будку и вызвал «скорую». Рана была неглубокая, но нельзя же идти по городу в окровавленной рубашке.

Теперь какое-то время он не сможет натворить глупостей. Оплату расходов на лечение раны и моральную компенсацию я планировал содрать с продюсерской фирмы Тэцуя, и мы были бы с ним квиты. Сообщать в полицию или нет, решим, посоветовавшись с его менеджером. Надо бы взять с них полтора миллиона, включая плату за молчание…

Но у этого дела был еще более жестокий конец. Я узнал об этом двое суток спустя в комнате распутной Марико. Я ждал, пока у нее подсохнет маска, и смотрел телевизор, когда в новостях показали Тэцуя. Диктор программы ночных новостей объявил:

– Удерживавшие со вчерашнего дня в качестве заложников президента компании по недвижимости и двоих его сотрудников в номере люкс гостиницы «Палас» рок-певец Тэцуя Нисикадзэ и его группировка были арестованы сегодня вечером в 10 часов 23 минуты. В момент задержания Нисикадзэ нанес заложникам раны мечом и перерезал себе верхнечелюстную артерию. Потеряв много крови, он находится в тяжелом состоянии. Трое заложников получили ранения различной степени тяжести. В результате столкновения группировки с полицией пять человек легко ранены, двое – тяжело, потребуется два месяца для полного их выздоровления. Преступники во главе с Нисикадзэ выдвигали странные требования: использование императорского дворца как зала для рок-концертов, прекращение деятельности городских фирм по недвижимости, разрушение достопримечательностей города и другие.

– Ух ты! Придумали, как наказать барыгу. Жалко, что нашего директора заодно не похитили. Без таких мер Токио не изменить, – Марико была на стороне Тэцуя. Она даже сказала: обидно будет, если умрет, хотелось бы переспать с ним разок.

Откровенно говоря, с того дня как я поссорился с Тэцуя, мое возбуждение не утихало и я не мог уснуть. Наверное, возбуждением я заразился от Тэцуя. Поскольку я пытался унять его, занимаясь сексом с Марико, получалось, что опосредованно Марико переспала с Тэцуя. Но я не рассказал ей, как моя рана на руке связана с этим героем.

Он был абсолютно нормален психически. В тот момент в нем сконцентрировалось единственное желание: реализовать план похищения. Любое даже незначительное слово, отвлекающее его от принятого решения, заставляло звенеть его нервы (и самурайский клинок).

Но почему он не рассказал мне о своем плане? Я всегда был богат идеями. Может, ему нужны никакие не друзья, а только преданные слуги? Я тоже, как Марико, не хотел, чтобы он умирал, но совсем по другим причинам. Мне интересно было, на какую еще «дурость» решится бывший рок-певец со шрамом на шее, после того как его геройский поступок будет предан забвению. В тот момент я собирался предложить ему свою дружескую помощь.

Однако мне так и не удалось пообщаться с Тэцуя во сне. Он был чужаком и продолжал отказывать мне в понимании. Мне все же не хотелось думать, что рана на руке – знак его ненависти. Лучше я буду воспринимать ее как своего рода урок. Свидетельство того, что, меряя других на свой аршин, можешь обжечься. В следующий раз я обязательно стану его другом, клялся я умирающему Тэцуя.