"Самая большая тайна фюрера" - читать интересную книгу автора (Млечин Леонид)

Часть первая «ЛЮДИ НЕ ИМЕЮТ ПРАВА ЗНАТЬ, КТО Я»

Адольф Гитлер требовал, чтобы каждый немец представил документальные свидетельства чистоты своего происхождения. Но сам практически ничего не сообщал о собственных предках. Он вообще избегал разговоров о своей семье.

— Люди не имеют права знать, кто я такой, — раздраженно повторял Гитлер. — Они не должны знать, откуда я и из какой семьи происхожу. Даже в своей книге я не позволил себе ни слова об этом.

Старых знакомых Гитлера предупреждали, чтобы и они помалкивали и не спешили выступать с воспоминаниями о прежней жизни фюрера. В его родословной оказались темные пятна, которые безумно раздражали фюрера.

Его незамужняя бабушка Анна Мария Шикльгрубер забеременела в сорок один год. 7 июня 1837 года она родила мальчика, которого окрестили Алоизом. Поскольку она отказалась назвать фамилию отца, мальчику дали фамилию матери — Шикльгрубер. Растить ребенка Марии помогал ее отец, которому было уже за семьдесят. В те времена таких детей называли незаконнорожденными.

Неожиданным образом Алоиз Шикльгрубер обрел отца, когда ему самому было уже за сорок. Его усыновили, скорее всего, для того, чтобы чиновник, состоявший на службе государства, избавился от клейма незаконнорожденного и мог получить наследство. Загадочность этой истории состоит в том, что отцом Алоиза признали уже умершего человека. Разумеется, это обстоятельство, окончательно все запутавшее, породило множество слухов. Десятилетиями историки и политики пытались докопаться до истины — кто же был дедом фюрера с отцовской стороны?

Предположения строились различные, называлось множество имен — от барона Ротшильда до австрийского графа Оттенштайна. Политические противники фюрера придумали Алоизу Гитлеру таинственного еврейского отца. Бывший генерал-губернатор оккупированных польских областей обергруппенфюрер СС и СА Ганс Франк, повешенный после войны по приговору Нюрнбергского трибунала, прямо утверждал, что отец профессионального антисемита Адольфа Гитлера на самом деле еврей.

Находясь в тюрьме, Ганс Франк составил подробную записку, в которой говорилось:

«Отец Гитлера был внебрачным сыном поварихи по фамилии Шикльгрубер. В соответствии с законом внебрачный ребенок носил фамилию матери. Когда его мать, то есть бабушка Адольфа Гитлера, вышла замуж за некоего господина Гитлера, незаконнорожденный ребенок, то есть отец Адольфа Гитлера, был усыновлен ее мужем.

Но самое удивительное в этой истории следующее: когда повариха Шикльгрубер, бабка Адольфа Гитлера, родила ребенка, она работала в еврейской семье Франкенбергер в городе Граце. И этот Франкенбергер платил ей на своего сына алименты. Следовательно, отец Гитлера был наполовину евреем, а сам фюрер на четверть».

Записка Франка заставила историков вновь исследовать генеалогическое древо Адольфа Гитлера. Но в городе Граце не удалось отыскать ни одного Франкенбергера, который мог быть дедушкой Гитлера. В Граце в ту пору вообще не было ни одного еврея. Да и бабка фюрера по отцовской линии, Анна Мария Шикльгрубер, тоже никогда не жила в Граце.

Записка повешенного Франка свидетельствует об обычной паранойе в среде национально мыслящих патриотов, где принято подозревать друг друга в еврейском происхождении. Сын обергруппенфюрера Ганса Франка писал, что его отец «постоянно врал».

Многие из рассказанных о Гитлере историй оказались слухами. Писали, будто он запретил упоминать имя своей бабки. Но это не так. После присоединения Австрии к нацистской Германии в 1938 году Марии Шикльгрубер воздвигли на кладбище новый памятник, к которому водили школьников. Другое дело, что Гитлер поддерживал отношения лишь с немногими родственниками. Остальных избегал, чтобы они не донимали его просьбами и жалобами.

Его отец Алоиз Шикльгрубер женился в тридцать семь лет. Его первая жена, Анна Гласль-Хёхер, была на четырнадцать лет старше, ей уже исполнилось пятьдесят. Возможно, он женился ради денег. Детей у них не было. Зато вторая и третья жены родили Шикльгруберу в общей сложности восемь детей.

Алоиз завел любовницу — Клару Пёльцль, которая в шестнадцать лет поступила к нему в услужение. Клары ему было мало, и у него появилась еще одна любовница — Франциска Матцельбергер. Она забеременела, когда первая жена Алоиза была жива.

После смерти Анны, скончавшейся от туберкулеза, он решил жениться на Франциске, которая была на двадцать четыре года его моложе. Франциска первым делом потребовала, чтобы муж расстался с Кларой Пёльцль. Франциска родила мальчика, названного в честь отца, и затем девочку, Ангелу. Но и вторая жена серьезно заболела, и пришлось звать ту же Клару, чтобы она прислуживала по дому.

Отец Гитлера был ходок. Педантичный и аккуратный на работе, дома Алоиз был тираном, который мог ударить и жену, и сына. Юный Гитлер рос в те времена, когда телесные наказания считались обычным делом. Отец был хозяином в семье. Он утверждал свою власть в том числе и тем, что бил детей. Так повторялось из поколения в поколение. Врачи того времени утверждали, что, если дети плачут, их нужно как следует отшлепать. И Гитлер вырос в убеждении, что власть приходится утверждать силой.

Франциска умерла в двадцать три года, и Алоиз наконец женился на Кларе Пёльцль. Можно ли говорить о любви между родителями Гитлера? В те времена женщина в обмен на замужество (что было для нее совершенно необходимо, потому что придавало необходимый статус) предлагала мужу абсолютную верность и покорность. Жена рассматривалась прежде всего как мать, способная нарожать детей, и как хозяйка, обеспечивающая жизнь мужчины.

Клара была предана мужу, воспитывала его детей от прежнего брака. Для нее, происходившей из глухой деревушки, брак с таможенным чиновником был большой удачей. 20 апреля 1889 года в половине седьмого утра в пригороде австрийского городка Браунау у Алоиза Гитлера и его третьей жены Клары появился на свет четвертый ребенок, мальчик, которого окрестили Адольфом.

Трое детей до него (мальчики Густав и Отто и девочка Ида) умерли в младенчестве. Она родила еще одного мальчика — Эдмунда, а в 1886-м последнего из шести детей — девочку по имени Паула. Девочка была умственно отсталой, и Адольф старался держаться от нее подальше. Правда, у него было еще двое сводных братьев от прежнего брака отца. Они тоже друг друга не любили.

В 1930 году один из сводных братьев, не очень симпатизировавший Адольфу, прислал злорадное письмо, угрожая рассказать, что дедушка фюрера был евреем. Письмо встревожило Гитлера. Он был обеспокоен тем, что его будут подозревать в неарийском происхождении. Военный врач ротмистр фон Шух, который знал его с 1917 года, вспоминал:

— Он всю жизнь переживал, мучаясь сомнениями — есть в нем еврейская кровь или нет? Он делился с нами своими переживаниями.

Дважды по поручению Гитлера рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер проводил тайное исследование его генеалогического древа и оба раза почтительно докладывал фюреру, что у него нет оснований сомневаться в чистоте своего происхождения.

Разговоры о еврейском дедушке, судя по всему, чистейшая выдумка. Но что же все-таки скрывал Гитлер, если ему не было нужды прятать мнимых еврейских родственников? И что это за странная история с поздним усыновлением его отца?

В возрасте сорока семи лет бабушка фюрера Анна Шикльгрубер вышла замуж за безработного Йоганна Георга Гидлера. Точнее было бы написать «Хидлер», но тогда и фамилию Гитлер следовало бы писать «Хитлер». Однако по традиции немецкие имена, начинающиеся с латинской буквы «Н», пишут по-русски с буквы «Г».

Супруги перебрались в соседнюю деревню, а мальчика оставили на воспитание брату мужа — Йоганну Непомуку Гютлеру (Хютлеру). Эти фамилии — Гидлер, Гютлер, Гитлер — явно происходят из одного корня.

Новоприобретенный дядя принял живейшее участие в судьбе Алоиза. Когда Анна Мария Шикльгрубер и ее муж уже сошли в могилу, Йоганн Непомук Гютлер вдруг заявил, что отцом Алоиза Шикльгрубера был его покойный брат и это надо официально зарегистрировать. Влиятельный в деревне человек, он убедил пастора изменить запись в книге актов гражданского состояния. И пастор совершил подлог — согласился задним числом написать, что покойный «Йоганн Георг Гидлер признал себя отцом ребенка Алоиза».

Таким образом, в сорок лет Алоиз Шикльгрубер, старший таможенный чиновник Австро-Венгерской империи, обрел отца и превратился в Алоиза Гитлера. Фамилия Гитлер чешского происхождения, что в той части Австрии не было редкостью. Когда Адольф Гитлер появился на свет, самостоятельная Чехословакия еще не существовала. Богемия была частью Австро-Венгерской империи.

Итак, Алоиз Шикльгрубер был признан сыном мужа своей матери Йоганна Георга Гидлера, подручного мельника, только после его смерти. Почему же при жизни тот не захотел этого сделать?

Историки находят убедительной только одну причину. Судя по всему, отцом Алоиза в реальности был заботившийся о нем Йоганн Непомук. Анна Мария Шикльгрубер была его любовницей и забеременела от него. Но он был женат, у него родились три дочери, и он не хотел ломать семейную жизнь. Чтобы ребенок находился поблизости, он уговорил своего холостого брата вступить в брак с Анной. А после его смерти избавил сорокалетнего сына от клейма незаконнорожденного.

Если это так, тогда становится ясным, что именно хотел скрыть Адольф Гитлер. Его мать, Клара Пёльцль, была внучкой Йоганна Непомука Гютлера, который, вполне вероятно, был и отцом Алоиза Шикльгрубера! Иначе говоря, Клара оказалась племянницей своего мужа. Впрочем, состояла ли она в кровном родстве со своим мужем, точно ответить теперь уже невозможно. Формально она была двоюродной племянницей Алоиза, и для вступления в брак им, как верующим католикам, пришлось получить специальное разрешение Ватикана. До конца жизни Клара почтительно именовала мужа «дядя Алоиз».

Если отец фюрера женился на внучке своего отца, то есть на собственной племяннице, Адольф появился на свет в результате инцеста, брака между близкими родственниками. Это, возможно, объясняет очевидные отклонения и ущербность его психики. Недаром медицина, боясь патологий, предостерегает против браков между близкими родственниками.

Сестра его матери Йоханна Пёльцль, судя по всему, болела шизофренией. Его двоюродный брат Эдвард, сын Терезии Пёльцль (в замужестве Шмидт), был горбуном. Одного из его братьев, скончавшихся в младенчестве, называют имбецилом. Его сестра Паула явно была не в себе, хотя диагноза душевной болезни ей не ставили. Адольф скрывал родство с ней. Во времена Третьего рейха она жила под именем Паула Вольф. Гитлер признал только свою сестру Ангелу Раубаль и ее детей, потому что они были здоровыми.

Известно, что Гитлер сам боялся стать отцом. Думал, что ребенок, который появится на свет в результате кровосмешения, окажется неполноценным? Возможно, именно поэтому он так испугался своего романа с племянницей Гели Раубаль, о чем речь пойдет дальше.

Адольф Гитлер утверждал, что вырос в бедности, а его деспотичный отец все пропивал. На самом деле семью можно считать вполне благополучной. Алоиз Гитлер, как пишут немецкие историки, был человеком не без способностей. Он сделал приличную чиновничью карьеру. А вот юный Адольф, неспособный к систематическому труду, не желал себя утруждать. В школе оставался на второй год. Курс, который другие мальчики проходили за три года, занял у него пять лет. История, география, математика и немецкий язык — эти предметы он не мог осилить.

В марте 1942 года, находясь в своей ставке «Волчье логово», Гитлер, вспоминая школьные годы, оправдывал свои неуспехи:

«Я в основном учил лишь десять процентов того, что учили другие. Я очень быстро расправлялся с уроками. И все же я довольно легко разобрался с историей. Часто я буквально проникался сочувствием к своим соученикам.

— Пошли играть?

— Нет, я еще не сделал всех уроков!

Он зубрит…»

В ноябре 1898 года Алоиз Гитлер, которому уже исполнился шестьдесят один, перевез семью в деревню Леондинг, рядом с Линцем. В июне 1905 года Клара Гитлер продала дом в Леондинге и купила квартиру в центре Линца. Помогла ей деньгами ее сестра Йоханна Пёльцль, которая получила хорошее наследство. Адольфу было уже девять лет, но в дальнейшем он считал Линц своим родным городом. Здесь Адольф и ходил в школу.

Его одноклассники делились на поклонников Германии и сторонников Австрии. Большую часть своей истории Германия была расколота. Баварцы и выходцы из бывшей Пруссии и по сей день находят между собой больше различий, чем общего.

Мюнхен — второй по значимости после Гамбурга город в западной части Германии, но здесь мало многоэтажных домов, и мюнхенцы не страдают от клаустрофобии. Много зелени, и люди любят ходить пешком. Рядом горы, озера. И, судя по опросам общественного мнения, трое из четырех немцев хотели бы жить в Мюнхене.

Баварцы не признают рейнцев и считают, что все, кто живет севернее Дуная, — это пруссаки. Баварцы стреляют медленнее пруссаков. Они просто не спешат нажать на спусковой крючок, зато вернее попадают в цель. В баварских деревнях и женщины, и мужчины ходят в национальной одежде. Мужчины носят кожаные штаны. Обычно это одежда ручной выделки, но зато она долго служит.

Единая Германия появилась в XIX веке. В 1815 году, после Наполеоновских войн, возникла Германская конфедерация, в нее вошли Австрия, Пруссия, четыре королевства (Бавария, Саксония, Вюртемберг, Ганновер) и тридцать два небольших государства, некоторые из них состояли из одного города.

Первая Германская империя была создана революцией 1848 года, но просуществовала меньше года. В 1849 году возникла новая конфедерация. Вдохновителем объединения германских государств был Отто Леопольд фон Бисмарк-Шёнхаузен, выпускник юридического факультета Геттингенского университета. В 1859 году молодой Бисмарк уехал посланником в Россию, а в 1862-м стал главой правительства и министром иностранных дел Пруссии.

Он объединял немцев железной рукой. В июне 1886 года Пруссия распустила конфедерацию и ввела войска в Саксонию, Ганновер и Гессен. Бавария, Вюртемберг, Баден и Гессен-Дармштадт вынуждены были вступить с Пруссией в военный и таможенный союз. Но южногерманские католики не хотели, чтобы ими управляли из протестантского Берлина. Бавария сохранила свою налоговую систему, сама управляла почтой и железными дорогами. Баварская армия переходила в подчинение кайзеру только в случае войны.

В 1871 году Вильгельм I был провозглашен императором Германии, Бисмарк стал его первым канцлером.

— Если у вас есть смелость предложить мне это назначение, — сказал он, — у меня есть смелость его принять.

Канцлеру Бисмарку принадлежит немало высказываний, ставших знаменитыми. Выступая в ландтаге Пруссии 30 сентября 1862 года, он заявил:

— Великие вопросы времени решаются не речами и не постановлениями большинства, а железом и кровью.

Отто фон Бисмарк допустил единственную ошибку — разрешил своему Генеральному штабу аннексировать Эльзас-Лотарингию. Это станет поводом для новой войны с Францией. Постаревший Бисмарк мудро говорил, что достиг слишком многого, чтобы это могло быть благом для Германии.

Австрия же, отделенная от других немецкоговорящих стран, создала Австро-Венгерскую империю. Живущие в ней немцы разошлись во мнениях, кто-то стал австрийским патриотом, а кто-то не понимал, почему отделен государственной границей от своей родины Германии. В школе, где учился Адольф, одни ребята собирали фотографии австрийской правящей династии Габсбургов, другие почитали Бисмарка. Адольф Гитлер вырос поклонником Германии. Он считал австрийцев неполноценными немцами, а быть неполноценным он не хотел.

Он предпочитал играть с младшими детьми, которые признавали его лидерство. Это были военные игры, навеянные романами Карла Мая.

Карл Май в России почти не переводился. Он не мог конкурировать с Фенимором Купером. У американского писателя все преимущества в этом жанре. Немец Карл Май никогда не бывал в американских прериях, его романы об индейцах — плод чистой фантазии. Но в Германии он сыграл исключительную роль, не вполне соответствующую масштабу его таланта. Поколения юных немцев зачитывались романами Карла Мая.

Немцы романтичны и сентиментальны. Им всегда казалось, что они тесновато живут, хотелось иметь побольше пространства, расширить пределы империи. А их собственное отечество было священно и неприкосновенно. Описанные Маем волнующие приключения непокорных индейцев производили сильное воздействие на немецкую молодежь. Писатель Ганс Гримм еще не выпустил свой роман «Народ без жизненного пространства» (1926 год), чье название стало нарицательным, а немцам уже снились колониальные сны. И их не удивляло, почему у Карла Мая герои индейцы, а не белые. Придуманный им вождь индейцев Виннету защищал отечество от чужаков, бесстрашно сражался с англичанами и французами, извечными врагами Германии. Карл Май, как и многие другие жестокие и одновременно сентиментальные немецкие литераторы, воспел военные приключения и очистительную силу сражений, бескорыстную дружбу защитников отечества…

Алоиз Гитлер умер от сердечного приступа 3 января 1903 года. Адольфу было четырнадцать лет. Характер юноши во многом формировался в скрытом противостоянии отцу. Тот много пил и ел. Адольф практически не пил, отказался от курения, мало ел, хотя обожал пирожные с кремом и взбитыми сливками. Никогда не плавал и не танцевал — боялся брать уроки танцев, чтобы не выглядеть смешным. И не позволял себе разгульно веселиться, как его отец.

В год смерти отца, в сентябре, его сестра Ангела Гитлер вышла замуж за Лео Раубаля, который служил в Линце в налоговом ведомстве. Вдова, Клара, осталась с двумя детьми и жила на немалую пенсию, которую получала за мужа.

В мае 1906 года Гитлер впервые побывал в Вене, где провел две недели. В начале сентября 1907 года он приехал в Вену поступать в Академию изящных искусств. Гитлер и не подозревал, сколь высоки требования к абитуриентам. Его рисунок был признан неудовлетворительным. Директор академии сочувственно сказал Гитлеру, что художник из него не выйдет. Посоветовал попробовать себя в архитектуре. Но и это оказалось невозможно, потому что Гитлер не закончил школу и не получил аттестата зрелости. Он мог бы вернуться в школу, но не захотел.

Его мать, Клара, заболела раком груди, когда ей было всего сорок шесть лет. Ей сделали операцию, казавшуюся успешной, но рак дал метастазы в легкие. Это был смертный приговор. Ухаживала за ней (а также за больной девочкой Паулой и за домом) сестра Адольфа, умелая и хозяйственная Ангела. Она все успевала, хотя в октябре 1906 года Ангела родила сына Лео и вскоре уже снова была беременна.

Доктор Эдуард Блох, лечивший Клару Гитлер, вспоминал, что в последние месяцы жизни его пациентка думала только о сыне. Адольф не посмел ей признаться, что провалился на вступительных экзаменах в академию. Клара была уверена, что сын стал студентом, и эта мысль, вероятно, согревала ее в последние минуты жизни. Она скончалась 21 декабря 1907 года. Гитлер зашел к доктору Блоху поблагодарить за все, что он сделал для его матери. В тот момент он был искренен. Но в душе всегда винил доктора Блоха в смерти матери. Это не прибавило ему симпатий к евреям-врачам.

Сиротам Адольфу и Пауле назначили пенсию — по двадцать пять крон. Маленькую Паулу забрала к себе Ангела, которая уже родила и дочку. Поскольку сына-первенца назвали в честь отца, то девочку — в честь матери, так появилась вторая Ангела Раубаль, племянница Гитлера, которую он станет звать Гели.

В феврале 1908 года, кое-как уладив дела, Адольф перебрался в Вену. За ним последовал его друг Август Кубичек, который приехал учиться музыке и надеялся поступить в консерваторию. Они сняли комнату у фрау Закрейс на Штумпергассе, дом 31, где Гитлер уже останавливался. Вместе они прожили четыре месяца. В конце учебного года Кубичек вернулся к родителям, с которыми провел лето.

В сентябре Гитлер попробовал вновь поступить в академию, в класс живописи. На сей раз его даже не допустили к экзамену по рисунку, поскольку представленные им работы не соответствовали требованиям академии.

Молодые годы Адольфа Гитлера прошли в исключительно мужской компании. В женском обществе его не видели. Его юность прошла сначала в мужском общежитии, а потом в казарме, где он чувствовал себя лучше, чем дома. После войны один из врачей, лечивших Гитлера, заявил под присягой, что фюрер, вне всякого сомнения, был гомосексуалистом. Сам Гитлер никогда в этом не сознавался. Публично называл гомосексуализм болезнью.

Медики утверждают, что значительно легче тем, кто не сопротивляется природе и дает волю своим чувствам. Неприятие собственного гомосексуализма ведет к тяжкому разладу с самим собой. Сознание того, что ты не такой, как другие, рождает чувство унижения и обиды на весь белый свет. Если Гитлер действительно испытывал особые чувства к мужчинам и пытался это скрыть, то понятно, почему он в конце концов возненавидел весь мир. Гитлер гениально врал. У него это было в крови? Всем гомосексуалистам приходилось таиться и изображать себя такими же, как остальные мужчины. Такова точка зрения тех, кто уверен, что Гитлер всегда вел двойную жизнь.

Он бежал от реальности и пребывал в мире фантазий, где все складывалось так, как он хотел. Он и музыку Рихарда Вагнера полюбил за ее способность заставить забыть о реальности. Став известным политиком, Гитлер ежегодно посещал знаменитый музыкальный фестиваль в баварском городе Байройте, где жил и творил Рихард Вагнер. Фюрер ценил композитора не только за музыкальные творения, но и за откровенный антисемитизм. Вагнер даже утверждал, что Иисус Христос не был евреем.

Имперский министр вооружений и боеприпасов Альберт Шпеер полагал, что Гитлер еще и потому так часто ездил в Байройт, что у него был роман с невесткой композитора Винифред Вагнер. По словам Шпеера, фюрер возвращался после фестивалей очень довольный, у него блестели глаза.

Англичанка Винифред вышла замуж за единственного сына композитора Вагнера Зигфрида, когда ей было восемнадцать лет, а ему сорок шесть. В 1923 году она открыто заявила, что поддерживает Гитлера и его идеи. В 1930 году Зигфрид Вагнер умер, и пошли слухи, что овдовевшая Винифред выйдет замуж за Гитлера. Но теперь известно, что между ним и Винифред Вагнер ничего не было. Гитлер не знал, что делать с такими уверенными в себе дамами. Она была очень крупной женщиной, Гитлер был меньше ее ростом.

Фюрер, подозревали, находил в Байройте отдохновение иного рода. На вагнеровский фестиваль собиралось множество гомосексуалистов. Маскулинная музыка Вагнера в то время была модной среди поклонников однополой любви. Он бывал там исключительно в мужской компании.

После смерти мужа Винифред Вагнер уже самостоятельно устраивала вагнеровские фестивали, которые Гитлер приказал финансировать из государственной казны. В семействе Вагнер он чувствовал себя прекрасно, был на «ты» с обитателями дома. Дети Винифред называли фюрера дядей.

— Там была просто сказочная жизнь, — вспоминал Гитлер вечером 28 февраля 1942 года в ставке «Волчье логово». — Я уже много лет не был там, что само по себе достойно сожаления. Фрау Вагнер очень печалится по этому поводу. Она мне двенадцать раз писала и двадцать пять раз звонила по телефону. Фрау Вагнер — и в этом ее великая сила — связала Байройт с национальным социализмом…

Интересно, что после крушения гитлеровской Германии Винифред Вагнер ни в чем не раскаялась. Она приглашала вдов крупных деятелей нацистского государства к себе домой. В своих разговорах дамы не называли Гитлера по имени, а благоговейно именовали его НБА — «наш благословенный Адольф». Только правнук композитора, Готфрид Вагнер, написал в своей книге о том, что его семья должна, наконец, очиститься от прошлого, признаться в своих антисемитских взглядах и поклонении Гитлеру и раскаяться.

Готфрид рассказал о том, как девятилетним мальчиком нашел в доме фотографии, на которых семейство изображено вместе с Гитлером. Затем он обнаружил любительские пленки, запечатлевшие его бабушку, Гитлера и других участников фестиваля, вытянувших правую руку в фашистском приветствии. Книга возмутила его отца Вольфганга Вагнера, который каждый год проводил фестивали вагне-ровских опер. Он запретил сыну бывать в родительском доме. Наследники великого композитора Рихарда Вагнера хотели бы забыть, что вагнеровская музыка и вагнеровские антисемитские писания одинаково вдохновляли Адольфа Гитлера…

После вагнеровских фестивалей Гитлер любил бывать в Веймаре, где его встречал художественный руководитель веймарского театра Ганс Северус Циглер, не скрывавший своих гомосексуальных наклонностей. Циглер в 1925 году вступил в партию. В компании с Циглером Гитлер отдыхал несколько дней — вдали от шума городского. Его селили в гостинице «Элефант», присылали парихмахера, который после бани делал ему и массаж. На нескромный вопрос о том, как выглядит тело Гитлера, Ганс Циглер отвечал, что оно прекрасно, фюрер хорошо сложен и мускулист. Люди, которые знали его лучше, говорили, напротив, что Гитлер стеснялся своего тела.

Циглер с наслаждением вспоминал, как Гитлер однажды пригласил его в Мюнхен послушать Вагнера. После оперы они устроились в любимом фюрером кафе «Хек». К ним присоединилась Ева Браун, уже ставшая официальной подругой Гитлера. Обычно в таких ситуациях мужчины отделываются от приятеля и удаляются вместе с дамой сердца. Гитлер поступает прямо противоположным образом. Он просит Циглера подождать и на такси отвозит Еву Браун домой. Возвращается, заказывает себе стакан чаю, Циглеру стакан вина, и затем они вдвоем едут к Гитлеру в Оберзальц-берг в его загородный дом.

Циглер говорил потом:

— Я узнал его в эти незабываемые дни лучше, чем многие другие за годы.

Циглер стал художественным руководителем веймарского театра после прихода Гитлера к власти — к раздражению местных властей, которые не могли скрыть презрения к гомосексуалисту. После расстрела штурмовиков у Циглера в родном городе возникли неприятности — ведь было приказано ставить на учет всех гомосексуалистов.

Но видимо, вмешался фюрер. И за руководителя театра вступился министр внутренних дел Тюрингии, который издал распоряжение:

«Некомпетентные власти затеяли расследование в отношении доктора Циглера. Я сам вник в эту историю с распространением слухов и после расследования пришел к выводу, что не было никаких нарушений.

Поэтому я ожидаю прекращения распространения слухов и приму жестокие меры против тех, кто это будет делать».

Тем не менее Ганс Циглер жаловался на то, что его ненавидят и преследуют. Поэтому, как он сам рассказывал, он обратился к фюреру и все ему рассказал. И фюрер отпустил ему все грехи.

Влиятельные гомосексуалисты оказывали Гитлеру покровительство, когда он делал первые самостоятельные шаги. Многие из них с придыханием повторяли:

— Не правда ли, фюрер просто душка!

В любимых кафе фюрера с ним за столиком можно было увидеть только обожавших его мужчин. В его манере есть, подносить чашку к губам, пить кофе находили что-то женственное. Фюрер обожал сладкое и буквально поглощал пирожные, иногда съедая восемь штук подряд.

Первым интимным другом Гитлера стал Август Кубичек, тот самый мечтавший стать музыкантом юноша, с которым Гитлер познакомился в австрийском городе Линце. Август Кубичек был годом старше Адольфа. Он родился в Линце 3 августа 1888 года. После школы работал в мастерской у отца, но его подлинной любовью была музыка. В феврале 1908 года Кубичек поступил в Вене учиться, окончил консерваторию в конце 1911 года и работал дирижером в различных театрах. 1 сентября 1914 года в Вене он женился на скрипачке Анне Функе, которая родила ему троих сыновей.

Военная служба прервала его карьеру. Когда в 1918 году он стал искать работу, выяснилось, что все места заняты. Он с трудом нашел место в муниципалитете в маленьком городке под Линцем, где жила его мать. Его взяли, потому что нужен был человек, который мог бы заниматься делами местного музыкального общества.

В 1923 году, через пятнадцать лет после того, как они с Гитлером расстались, Кубичек увидел фото своего друга на первой полосе газеты «Мюнхенер иллюстриртер». Но не попытался возобновить знакомство. Только в 1933 году он поздравил Гитлера с назначением на пост канцлера. Гитлер ответил. Причем, похоже, он знал, чем занимается его старый друг и как обстоят его дела, поскольку просил передать привет матери, но не отцу, который скончался. Весной 1938 года Гитлер вдруг проявил интерес к приятелю юных лет. В марте, вскоре после присоединения Австрии к рейху, три эсэсовца из Берлина появились в доме Кубичека, чтобы забрать у него все бумаги, связанные с фюрером.

Когда Гитлер приехал в Линц, он нашел время встретиться с Кубичеком. Рассказал о своих планах реконструкции города, дал денег на учебу его сына в консерватории Линца. В апреле 1938 года он пригласил Августа в Оберзальцберг. Участие Гитлера пришлось как нельзя кстати. У Кубичека были серьезные неприятности. Его подчиненный Франц Нойбургер в мае 1938 года обвинил Кубичека в воровстве и некомпетентности. Причем сделал это публично:

— Кубичек сам крал деньги и меня заставлял идти на воровство.

Нойбургер был районным казначеем местной партийной организации, то есть влиятельной и опасной персоной. Он был настроен весьма решительно и говорил:

— Я уничтожу Кубичека!

Но вдруг что-то произошло, Нойбургер в октябре принес Кубичеку официальные извинения. Заявил, что обвинял его совершенно безосновательно. Весной 1939 года Нойбургер попросил перевести его в другое место. Ему явно заткнули рот, чтобы спасти старого друга фюрера от позора.

Летом 1939 года Гитлер пригласил приятеля на музыкальный фестиваль в Байройт. Кубичек ответил:

«Мой фюрер!

Только Вы один с Вашей благородной щедростью могли исполнить самую большую мечту моей жизни. С поразительным достоинством и славой Вы исполнили свое историческое предназначение, которое Вы сознавали еще тридцать пять лет назад.

Я склоняю голову перед величием вождя. Я восхищаюсь Вашим, мой фюрер, благородным сердцем».

Давний поклонник Вагнера был несказанно рад попасть на музыкальный фестиваль в баварском городе Байройте, где жил и творил Рихард Вагнер. Но все-таки эти слова — не просто благодарность за приглашение. Не выражал ли тем самым Кубичек признательность фюреру за избавление от серьезных неприятностей?

В 1940 году они еще раз встретились на вагнеровском фестивале и провели вместе несколько часов. В том же году Август Кубичек вступил в партию и вошел в руководство региональной организации «Сила через радость». В 1943 году опубликовал первый вариант своих воспоминаний о фюрере. В том же году получил повышение по службе, а также шесть тысяч марок из личного фонда фюрера. С тех пор ему платили еще по пятьсот марок ежемесячно — немалая сумма в те годы.

После войны американские оккупационные власти посадили Кубичека. Он провел в заключении шестнадцать месяцев. Комиссия по денацификации не разрешила ему остаться на государственной службе. Ему пришлось выйти на пенсию. В 1953 году он выпустил книгу «Адольф Гитлер. Друг моей юности». Это скорее роман, чем мемуары. Кубичек не изменил своего отношения к Гитлеру. Он писал: «Наполеон тоже закончил свои дни в изгнании, хотя он был выдающимся человеком. Его место в истории было восстановлено позднее. Когда-нибудь то же произойдет и с Гитлером».

Его вера в Гитлера не исчезла. Вера или любовь?

В юности роли между ними распределились сразу. Гитлер — ведущий, Кубичек — ведомый. Гитлер говорит, Кубичек слушает. Знакомство, построенное на любви к музыке, переросло в глубокие, романтически окрашенные отношения. Они тянутся друг к другу. Они хотят быть вдвоем, и только вдвоем.

«Ни один человек на земле, — вспоминал Август Кубичек, — даже моя мать, которая так меня любила и так хорошо меня понимала, не в состоянии была понять мои секретные желания, как это делал мой друг».

Гитлер явно ревновал Кубичека к другим молодым людям, с которыми тот заговаривал. Он не мог смириться с тем, что Кубичек способен заинтересоваться кем-то еще. Юноша должен был всецело принадлежать ему одному. Все это напоминает настоящий любовный роман.

В феврале 1908 года Гитлер приехал в Вену на несколько дней раньше Кубичека и писал ему: «Я с нетерпением ожидаю твоего приезда. Напиши, когда ты будешь, чтобы я устроил все для торжественной встречи. Вена ждет тебя. Приезжай поскорее. Я конечно же встречу тебя».

Когда Кубичек наконец приехал в Вену, на вокзале его ожидал Гитлер. Счастливый Адольф расцеловал друга и повел в квартиру, где они провели вместе первую ночь. Это была его мечта — два одиноких художника наслаждаются совместной жизнью в австрийской столице.

Они купили себе одинаковые пальто и черные шляпы. Кубичек вспоминал: «В те дни нас принимали за братьев. Этого мы и хотели».

Они выбирали для прогулок пустынные пригороды. Предпочитали уединенные уголки. Им никто не был нужен. Летом они уезжали на реку, где купались, опять же подальше от других людей, там же ночевали.

Однажды они гуляли и были застигнуты грозой. Спрятались в заброшенном сарае. Кубичек нашел грубую мешковину. Гитлер насквозь промок и дрожал от холода. Кубичек расстелил эту мешковину, велел Гитлеру снять с себя мокрую одежду и завернуться в сухое. Тот покорно разделся и лег. Кубичек заботливо укутал его и лег рядом. Это очень похоже на описание жизни гомосексуальной пары. Любовники, вынужденные скрываться от остального мира, ищут уединения за городом или жаждут остаться в темноте оперного зала, возбуждающего их чувства.

Гитлер избегал физического контакта с другими людьми. Уклонялся от рукопожатий. Другое дело Август Кубичек — его Гитлер любил нежно держать за руку. Однажды к Августу Кубичеку на урок музыки пришла молодая девушка. Гитлер устроил настоящую сцену ревности, кричал, что их комната слишком мала для появления здесь чужих людей. Юный Гитлер избегал женщин, не флиртовал с ними и вообще старался держаться подальше от слабого пола.

В возрасте, когда мальчики начинают проявлять интерес к девочкам, он панически боялся любого физического контакта с представительницами другого пола. Он ненавидел, когда его целовали, вспоминала его сестра Паула, которая была на семь лет его младше:

«Если мама хотела утром поднять его с кровати, ей достаточно было сказать мне:

— Иди и поцелуй его.

Она говорила это тихо, но, как только он слышал слово «поцелуй», который ему предстояло получить от меня, он пулей вылетал из кровати, только бы избежать поцелуя».

В школе он вообще не интересовался девочками, утверждали его школьные товарищи. Единственные женщины, которые присутствовали в жизни Гитлера и его интимного друга, — это их матери. Кубичек пишет о безграничной любви Гитлера к матери и уникальной духовной гармонии между ними. Особенно в последние месяцы перед смертью Клары Гитлер. Кубичек тоже любил только свою мать.

Возможно, обе матери осознавали и даже одобряли особую природу отношений между сыновьями. На смертном одре Клара Гитлер обратилась к другу сына:

— Густль, оставайся добрым другом моему сыну и после того, как меня не станет. У него больше никого нет.

Август Кубичек со слезами на глазах обещал не бросать Адольфа Гитлера.

Кубичек в воспоминаниях пытался развеять всякие предположения об их гомосексуальных отношениях. Писал, что Гитлер был абсолютно нормален физически и сексуально. Но уж Кубичек-то точно знал, что в сексуальном смысле Гитлера трудно назвать нормальным. Впрочем, понятие нормы достаточно условно.

Весной 1905 года, по словам Кубичека, Гитлер, указав на худенькую блондинку, которая гуляла под руку с матерью, неожиданно объявил, что влюблен в нее. Ее звали Стефани, и ей было восемнадцать лет. Гитлер поведал другу, что пишет ей поэмы, рисует их будущий со Стефани дом. Письма, правда, он отправлял неподписанными, так что она могла принять их за шутку одной из подруг.

Кубичек предложил ему подойти и познакомиться с блондинкой. Если влюблен, разве это не логично? Гитлер возмущенно отверг это предложение, он объяснил, что избранным натурам нет нужды в словах, они понимают друг друга и так. Тем временем выяснилось, что девушка ходит на балы и танцует там с молодыми офицерами. Гитлер был удручен, угрожал с горя броситься в Дунай. Кубичек предложил ему научиться танцевать. Эта идея была отвергнута, как абсурдная. Стефани, не подозревавшая о его существовании, вскоре вышла замуж.

Кубичек утверждал, что воздержание Гитлера, его монашеская жизнь объяснялась страхом перед венерическими заболеваниями и распутными женщинами. В Вене они искали отдельную комнату для Кубичека. Нашли подходящую. Но когда они разговаривали с хозяйкой, ее халат распахнулся. Она, извинившись, завернулась в него вновь, но молодые люди успели заметить, что под халатом на ней было только трико.

Адольф скомандовал другу:

— Уходим, Густль!

Кубичек описал эту историю, чтобы объяснить, почему они с Гитлером продолжали жить вместе в маленькой комнатке. Но объяснений и не нужно. Они всегда хотели быть вместе. Фантазии Гитлера были столь сильными и яркими, что казались сравнимыми с реальной жизнью. У него создавалось ощущение, что достаточно представить себе нечто — и это станет реальностью. Разговоры с Августом Кубичеком состояли из бесконечного фантазирования.

За десять крон они купили лотерейный билет. Адольф Гитлер не сомневался, что они получат главный выигрыш. Он уже набросал план их будущей квартиры, каждый предмет мебели, которые они купят. Когда выяснилось, что они ничего не выиграли, Гитлер лишний раз убедился в противоестественности существования империи Габсбургов, которая выжимает из людей последние деньги…

Гомосексуализм стал постоянной темой разговоров в Вене в начале XX века; обвинения в том, что именуется нетрадиционной сексуальной ориентацией, были выдвинуты против принца Филиппа Ойленбургского, друга кайзера и германского посла в Австро-Венгрии. Журналист Максимилиан Харден в еженедельнике «Цукунфт» обвинил Филиппа в гомосексуализме. Это обвинение носило политический характер: гомосексуалист не имеет права находиться на государственной службе и оказывать влияние на императора Вильгельма.

Разгоревшийся скандал привлек внимание венцев к существовавшей в Вене гомосексуальной субкультуре. В городе открывались рестораны, кофейни, отели, бани, где мужчины нетрадиционной ориентации могли встречаться и наслаждаться обществом друг друга. Не было и недостатка в молодых мужчинах, занимавшихся проституцией. Все это скрывалось за завесой молчания. Только скандал привлек внимание к этой стороне жизни. Общество возмутилось тем, что столица Австро-Венгерской империи превратилась в Эльдорадо для извращенцев, хотя нашлись и сторонники более либерального отношения к сексуальным меньшинствам.

Но тут же возник и другой мотив. Журналист Максимилиан Харден был евреем. Получилось, что это нападки еврея на германский императорский дом. Гитлер писал в своей книге «Майн кампф» («Моя борьба»), что не одобрял тогда кампанию против принца. Он мог быть лично уязвлен атакой венской прессы на гомосексуалистов. И связал это с еврейским происхождением журналиста, начавшего скандал.

В 1919 году Гитлер писал в газетной статье, что «осознал наличие еврейской угрозы, когда мне было восемнадцать лет». Восемнадцать лет ему исполнилось в 1907 году, когда разразился этот скандал. Немецкий историк Лотар Махтан, изучающий интимную жизнь фюрера, полагает, что ненависть к евреям усиливалась страхом разоблачения. Вдруг и о нем напишут, что он гомосексуалист?

Однажды вечером на улице Гитлера и Кубичека окликнул хорошо одетый господин. Он заговорил с ними и поинтересовался, чем занимаются молодые люди.

— Мой друг учится в консерватории, — объяснил Адольф, — а я изучаю архитектуру.

Хорошо одетый господин пригласил юношей пообедать в отеле «Куммер». Он предложил заказать все, что они хотят. Наконец-то Адольф наелся до отвала. Щедрый господин сказал, что он владелец фабрики, признался, что избегает близких отношений с женщинами, потому что они хотят от мужчины только одного — денег. Он проводил молодых людей до дому.

Когда они вошли в комнату, Адольф спросил друга, понравился ли ему новый знакомый.

— Очень понравился, — искренне ответил Кубичек. — Культурный человек и интересуется искусством.

— А на что еще ты обратил внимание? — продолжал задавать вопросы Адольф, лицо которого приняло странное выражение.

— А что еще должно было привлечь мое внимание? — недоуменно переспросил Кубичек.

— Густль, взгляни-ка на эту карточку.

Новый знакомый успел вручить Гитлеру визитную карточку с предложением навестить его в отеле «Куммер».

— Он гомосексуалист, — уверенно сказал Адольф.

Кубичек пишет, что он впервые тогда услышал это слово и что Гитлер всегда боролся против гомосексуалистов. Но вот вопрос: почему, интересно, незнакомец обратился именно к этим молодым людям? Гомосексуалисты довольно точно выделяют в толпе тех, кто может разделять их интересы.

Кубичек и Гитлер провели вместе только четыре месяца. Почему они разъехались, остается неизвестным. Они оба никогда об этом не говорили.

Кубичек утром отправлялся в консерваторию. Гитлер спал до полудня. Гитлер заинтересовался политикой, Кубичек был к ней равнодушен. Он упорно занимался — музыка требует повседневного труда. Гитлер стал исчезать, он даже ночевал неизвестно где. Их отношения постепенно прекратились.

18 ноября 1908 года Адольф Гитлер переехал на соседнюю Фельберштрассе, дом 22, где прожил девять месяцев, до 20 августа 1909 года. Там он зарегистрировался как студент. Затем он перебрался на Зексхаузерштрассе, дом 56, где назвал себя писателем. Через месяц, 16 сентября 1909 года, он выписался оттуда и отбыл в неизвестном направлении.

11 марта 1942 года в «Волчьем логове», расположенном в Восточной Пруссии, Гитлер вспоминал: «Мне долгое время было очень плохо в Вене. Несколько месяцев я не ел горячей пищи. Питался молоком и черствым хлебом. Но зато тратил тринадцать крейцеров в день на сигареты. Выкуривал от двадцати пяти до сорока сигарет в день. И однажды мне пришла в голову мысль: а что, если не тратить тринадцать крейцеров на сигареты, а купить масла и сделать бутерброды? На это уйдет пять крейцеров, и у меня еще останутся деньги. Вскоре я выкинул сигареты в Дунай и никогда больше к ним не притрагивался. Убежден, что если бы я курил, то никогда бы не смог вынести все эти тяжкие заботы, которые уже долгое время гнетут меня. Может быть, это и спасло немецкий народ».

Гитлер частенько рассказывал, что голодал и зарабатывал рисованием на кусок хлеба. В действительности он жил на наследство и на положенную ему после смерти родителей пенсию — получалась порядочная по тем временам сумма, позволявшая ему бездельничать. Значительный кусок жизни, почти десять лет, — между шестнадцатью и двадцатью пятью годами (1905-1914) — он провел совершенно бесцельно. Ни одно начинание не довел до конца. Стадия подъема быстро сменялась у него глубокой депрессией. Для молодого человека он вел странный образ жизни. Спал до обеда, днем болтался по улицам Вены, вечером отправлялся в оперный театр. Он пробовал писать пьесу, что-то рисовал и даже намеревался сочинять музыку.

Зять Гитлера Лео Раубаль злился из-за того, что Адольф не желал найти себе работу, зарабатывать и хоть как-то участвовать в расходах на воспитание несовершеннолетней и больной сестры Паулы.

10 января 1910 года Ангела Раубаль родила вторую девочку — Эльфриду. Ангела хорошо готовила, умела ухаживать за маленькими детьми. В общей сложности у нее было трое детей, да еще на руках младшая сестра Паула, страдавшая психическим расстройством.

Ангеле не везло. 10 августа ее муж Лео скоропостижно скончался. Ангела осталась с четырьмя детьми, которых должна была одна кормить и растить. Адольф Гитлер заявил, что он не желает иметь ничего общего с Раубалями, и о родственниках не вспоминал. Когда получаемая им пенсия заканчивалась, он обращался к тете — Йоханне Пёльцль, которая подбрасывала ему деньжат. 1 декабря 1910 года она сняла со счета в местном банке все свои сбережения — три тысячи восемьсот крон и отдала их Адольфу. Когда Ангела об этом узнала, она обратилась к юристу. Она с детьми нищенствовала и считала, что имеет права на часть этих денег.

Гитлер ответил, что тетя действительно давала ему время от времени деньги, чтобы он «мог совершенствоваться как художник». Но делиться ими не пожелал, зато 4 мая 1911 года отказался от полагающейся ему как сироте пенсии в пользу вдовой сестры Ангелы Раубаль.

На что же он теперь жил?

Сам Гитлер уверял, что в Вене, а потом и в Мюнхене он жил, продавая открытки, рисунки и акварели. Некий человек, который его знал в те времена, утверждал, что в 1912 году Гитлер зарабатывал от двадцати до сорока крон в месяц, этого вполне хватало на жизнь.

Сосед по общежитию Карл Хониш тоже рассказывал, что у Гитлера не было финансовых проблем. Его заметки сохранились, потому что в 1939 году они были приняты в партийный архив. Карл Хониш рассказывал, что Гитлер прилежно работал, каждый день выдавал по рисунку и вел очень достойный образ жизни. Правда, другие люди, знавшие фюрера, считали его неспособным к ежедневной работе.

В Вене (а потом и в Мюнхене, куда он вскоре переберется) насчитывалось в ту пору тысячи художников! Прокормиться своим искусством могли только самые знаменитые, но не Гитлер. Способности к рисованию у него были более чем скромные. Его рисунки приобрели определенную ценность для коллекционеров лишь после того, как он стал лидером партии.

Гитлер погрузился в странный мир мужских общежитий и ночлежек для бездомных. Впоследствии он с содроганием вспоминал «мрачные картины омерзительной грязи и злобы», с которыми он там столкнулся. Но в определенном смысле атмосфера мужского общежития пришлась ему по вкусу. В начале XX века мужские общежития превратились в центры гомосексуальной активности. Для одних это была просто вынужденная замена отношений с женщинами, другие подрабатывали проституцией. Все разговоры в общежитиях крутились вокруг однополого секса.

Обитатели мужских общежитий и ночлежек мечтали о легких деньгах. Эти мечты материализовывались в образе состоятельных гомосексуалистов, ищущих партнера на ночь и готовых платить. Один из тогдашних друзей Гитлера Эрнст Ханфштенгль, покинувший Германию, в 1942 году рассказывал сотрудникам американского управления стратегических служб, что в общежитие регулярно приходили пожилые господа в поисках молодых людей для развлечений. Адольф жил в окружении таких жиголо наоборот.

9 февраля 1910 года Гитлер обосновался в мужском общежитии на Мельдеманштрассе. В общежитии каждому предоставляли железную кровать, матрас, набитый лошадиным волосом, одеяло и кое-какую посуду. Здесь он сблизился с Райнхольдом Ханишем, который был на пять лет его старше.

Ханиш дважды сидел за кражу. Зиму 1909/10 года они с Гитлером провели вместе. В общежитии они были очень близки и все знали друг о друге. В публичной библиотеке Гитлер перерисовывал картины с видами Вены, а Ханиш продавал его акварели столярам, которые вставляли их в спинки кресел и диванов, как тогда было принято. Гитлер пробовал рисовать рекламные плакаты и открытки. Иногда говорят, что его акварели были совсем не так уж плохи и к нему как к художнику отнеслись несправедливо… По мнению искусствоведов, это были ученические работы, выдававшие отсутствие таланта и воображения.

Ханиш был крайне обижен, когда летом 1910 года у него появился конкурент в лице старьевщика Йозефа Ноймана, который тоже стал торговать рисунками Гитлера. Нойман очень хорошо относился к Гитлеру. В июне 1910 года Гитлер, заработав двадцать крон, на неделю исчез из общежития вместе с Нойманом. Ханиш ревновал. С Нойманом у Гитлера тоже были особые отношения?

В какой-то момент Гитлер решил, что Ханиш его обманывает, — обратился в полицию, и Ханиша на неделю посадили. Но их отношения на этом не закончились. Первую мировую Райнхольд Ханиш провел в австро-венгерской армии. В июле 1918 года он приехал в Вену, женился. Детей у него не было, и брак распался. В 1923 году его опять посадили за кражу.

В начале тридцатых он попытался как-то использовать прежнее знакомство с Гитлером. Подделав несколько картин, пытался их продать, уверяя, что они нарисованы Гитлером. Ханиша опять посадили.

Но он сделал еще большую глупость, когда стал рассказывать журналистам о прошлом фюрера. В отличие от благоразумного Августа Кубичека Райнхольд Ханиш не восхищался фюрером. В ноябре 1936 года его вновь посадили — будто бы за попытку подделать рисунки Гитлера. У него нашли дома две рукописи, в которых он описывал знакомство с будущим фюрером. 4 февраля 1937 года, на четвертый день после ареста, он умер в камере.

Секретарь фюрера Мартин Борман позднее сообщил, что Ханиш повесился в камере. Скорее всего, его убили. Рукописи Ханиша исчезли. А в апреле 1939 года американский журнал «Нью рипаблик» опубликовал написанную от его имени серию статей «Я был приятелем Гитлера». Неизвестно, на основании какой рукописи были написаны эти статьи.

Новым другом Гитлера стал Рудольф Хойслер, странная личность, которая появилась в общежитии в феврале 1913 года. Рудольфу Хойслеру было всего девятнадцать лет. Они с Гитлером называли друг друга «Ади» и «Руди», вместе ходили в оперу. Рудольф тоже обожал музыку Рихарда Вагнера. Рудольф появился на свет в благополучной семье, но считался «паршивой овцой». Его исключили из школы. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, отец выгнал его из дома. Он оказался на улице. Тогда они с Гитлером и познакомились.

Хойслер поддерживал отношения с матерью, которая старалась заботиться о непутевом сыне, подкармливала и стирала ему белье. Он познакомил мать с Гитлером, который убедил женщину, что им вдвоем было бы неплохо отправиться в Мюнхен. В мае 1913 года Адольф достиг возраста двадцати четырех лет и смог получить восемьсот двадцать крон — остаток отцовского наследства, так что он был при деньгах. 24 мая Адольф Гитлер отправился из Вены в Мюнхен.

В тот самый день, когда поезд уносил Адольфа Гитлера из Вены в Мюнхен, пятеро австрийских офицеров присоединились к полковнику Альфреду Редлю в обеденной комнате одного из венских отелей. Редль несколько лет руководил информационной службой (контрразведка) вооруженных сил, потом был начальником штаба 8-го армейского корпуса, расквартированного в Праге. Гомосексуалист Редль больше десяти лет работал на русскую разведку. Считается, что за деньги. У него были большие траты — он купил себе лимузин «даймлер» стоимостью шестнадцать тысяч крон, да и партнеры в постели обходились ему недешево.

Чтобы избежать скандала, офицеры пригласили его в ресторан отеля «Кломзер» и предложили покончить с собой. Редль согласился, ему принесли браунинг. Одного человека оставили за дверью, остальные ушли и пили кофе до пяти часов утра, дожидаясь, пока полковник пустит себе пулю в лоб. Но сохранить эту историю в тайне не удалось. 29 мая венские газеты сообщили о самоубийстве и предательстве полковника Альфреда Редля. Для Гитлера эта история стала еще одним подтверждением продажности и разложения австро-венгерской армии.

Он без сожалений покинул австрийскую столицу, нелегально пересек границу и обосновался в Мюнхене, где зарегистрировался как человек без гражданства. Он снимал комнату на третьем этаже дома, принадлежавшего портному Йозефу Поппу, на Шляйхаймерштрассе, 34. Его комната имела отдельный выход, это было бы ценно, если бы он интересовался женщинами. Но Йозеф Попп и его жена Элизабет рассказывали, что Гитлер никогда не приводил женщин и не ходил к проституткам. Они не видели его с женщинами, и он о них не говорил.

С ним был Рудольф Хойслер, который был на пять лет его младше. Девять месяцев они прожили вместе, потом Хойслер не выдержал и ушел. Похоже на отношения с Кубичеком: у обоих все понимающая мать, планы совместной жизни, счастливое ее начало в другом городе и неспособность долго быть вместе.

В 1917 году Рудольф Хойслер женился, через год у него появилась дочь. Его жена умерла в 1929 году. Больше он не женился. Он жил в Чехословакии, управлял отелем. В 1938 году вернулся в Вену, вступил в партию и получил работу в Немецком трудовом фронте, который нацисты создали вместо профсоюзов.

В обязательной автобиографии, представленной в канцелярию Немецкого трудового фронта, он написал: «В 1911 году я познакомился с Адольфом Гитлером, который взял меня под свое крыло, политически просветил меня, и это стало основой моего политического и общего образования. Он взял меня с собой в Мюнхен, где мы вместе жили и выполняли случайную работу».

Его дочь рассказывала, что в 1933 году он поехал в Берлин и прожил там полтора месяца. Он надеялся на встречу с фюрером. Но ему не дали такой возможности. Более того, строго-настрого запретили делиться воспоминаниями о фюрере.

28 июня 1914 года в эрцгерцога Франца-Фердинанда стрелял восемнадцатилетний боснийский серб по имени Таврило Принцип. Через несколько недель британский министр иностранных дел Эдвард Грей печально произнес:

— В Европе гаснут огни. Мы больше никогда в нашей жизни не увидим их зажженными!

Когда началась Первая мировая война, началось сползание Европы с блестящих высот политического, военного, экономического и культурного лидерства. Самой низкой, поистине трагической отметки это сползание достигнет после прихода нацистов к власти.

Возможно, кайзеровская Германия вовсе не была такой уж угрозой для Европы в начале XX века. Грозные заявления немецких политиков были, скорее, попыткой предостеречь более сильных соседей от намерения увеличить свои империи. Антинемецкую истерию начал видный британский политик XIX столетия Уильям Гладстон, который много лет был премьер-министром страны. Гладстон и другие британские либералы выставляли Германию монстром, называли всех немцев злобными националистами. Германия поддерживала Австро-Венгрию и Оттоманскую империю, а Британия считала их противниками. В этом и заключалась трагедия Европы: каждое действие рождало противодействие. Если государство приобретало союзника, тут же обнаруживался и непримиримый враг.

Первая мировая война стала катастрофой для Европы. Если бы не война, не случилось бы революции в России, наша страна развивалась эволюционным путем и миллионы людей не погибли бы во имя социализма.

По мнению некоторых современных историков, последствия войны были еще ужаснее оттого, что Германия проиграла. Если бы Германия выиграла войну, Гитлер не стал бы канцлером, не началась Вторая мировая война и десятки миллионов остались бы живы.

А что стало бы с Англией, если бы она проиграла Первую мировую? Британская империя лишилась бы престижа и колоний, не такая уж катастрофа…

Но кому дано предвидеть собственное будущее? Летом 1914 года ни одна сколько-нибудь влиятельная сила не возразила против начала Первой мировой войны. Даже влиятельная партия немецких социал-демократов, считавшихся противниками военных конфликтов.

4 августа 1914 года в рейхстаге предоставили слово Гуго Гаазе, депутату от социал-демократической фракции.

— Империалистическая политика, — говорил он, — привела к роковым для Европы последствиям. Ответственность падает на тех, кто проводил эту политику. Нашей вины здесь нет. Теперь мы стоим перед неумолимым фактом войны. Нам грозят ужасы вражеского нашествия. В случае победы русского деспотизма, запятнавшего себя кровью лучших сынов своей страны, наш свободный народ может потерять многое, если не все. Мы должны подкрепить делами наши слова о том, что в минуту опасности мы не бросим нашу родину на произвол судьбы. При этом наши действия не противоречат принципам Интернационала, всегда признававшего право каждого народа на национальную независимость и на самозащиту. Мы надеемся, что жестокие страдания военного времени вызовут у миллионов людей нового поколения отвращение к войне и они проникнутся идеями социализма и мира. Руководствуясь этими принципами, мы голосуем за военные кредиты…

Начало в 1914 году Первой мировой войны было воспринято людьми в Европе как желанное избавление от гнетущей духоты нестерпимо долгого, затянувшегося исторического лета. Все жаждали грозы, града, который покончит с невыносимой духотой, и мало кто подозревал, что эта гроза покончит и с очень многими из них самих. Глубоко в основе этого лежало чувство, что мир, в котором жили люди на рубеже веков, — самые настоящие содом и гоморра. Человек с живой душой испытывал отвращение к времени, в котором он жил. Конечно, войну готовили люди, заинтересованные в ней. И все же решающим было чувство конца эпохи, не просто конца века, но и всего старого мира.

Молодые люди, европейская интеллигенция, поэты, художники, испытывали то же чувство отвращения к окружающему. Они были готовы ринуться в кровавую бездну, которая должна покончить с миром лжи, обмана, ханжества. Они считали свою эпоху позорным временем. Внутренне они были готовы к войне, не столько к убийству, сколько к гибели, которая оплатит крушение этого мира.

Задолго до 1914 года многие из мыслителей, художников и литераторов чувствовали, что они переживают окончательный разрыв с прошлым. В 1883 году датский критик Георг Брандес опубликовал книгу эссе под названием «Мужчины современного прорыва». То, как он употребил слово «современный» («модерн»), вызвало в Германии и Центральной Европе горячие дебаты. Что бы это могло означать: модерн? Надо быть за или против?

Главной фигурой в этих спорах был философ Фридрих Ницше. Набрасывая предисловие к своей последней книге «Жажда власти», он написал пророческие строки: «То, что я рассказываю, представляет историю двух будущих веков. Я описываю то, что наступит, что уже неизбежно: подъем нигилизма… Это будущее уже дает о себе знать сотнями знамений… Вся наша европейская культура уже давно движется к катастрофе».

В Англии писательница Вирджиния Вульф предсказывала ближайшее будущее, замечательно преувеличивая: «Я беру на себя смелость утверждать, что приблизительно в декабре 1910 года человеческий характер изменится… Все отношения между людьми сдвинулись, как между господином и слугой, так и между супругами и между родителями и детьми. А если изменяются отношения между людьми, одновременно начинаются изменения в религии, в образе жизни, в политике и литературе…»

Не Первая мировая война породила революцию. Но она невероятно усилила чувства и настроения, которые давно ощущались. Это интересный пример тому, что иногда развитие культуры предшествует изменениям в политике.

Примерно до 1916 года европейская молодежь находилась под влиянием мифа о войне, считала насилие и гибель спасением от одряхлевших оков старого мира. Надо еще учесть особенности поведения большинства людей, оказавшихся на грани войны. Достаточно крикнуть им: «Отечество в опасности!» И они не спросят: из-за кого оно в опасности? Они станут вооружаться, убивать любого как заклятого врага, сначала колеблясь, потом по привычке, потом с убежденностью и ликованием!

Адольф Гитлер, переехав в Баварию, уклонялся от призыва в австрийскую армию и боялся, что его посадят. В конце концов полиция нашла его в Мюнхене и 18 января 1914 года арестовала за уклонение от воинской повинности. Однако испуг был напрасным. В феврале 1914 года его признали негодным для несения строевой и вспомогательной службы. Когда началась Первая мировая, Гитлер записался добровольцем в баварскую армию, и его взяли.

2 августа Адольф Гитлер пришел на мюнхенскую площадь Одеонплац, чтобы услышать объявление войны России. Молодой мюнхенский фотограф Генрих Гофман сделал панорамный снимок. Среди других лиц он запечатлел счастливое лицо Гитлера. После войны Гофман увеличил эту часть фотографии и продал ее в десятках тысяч копий, неплохо заработав.

Военная форма придала Адольфу Гитлеру ощущение мужественности. Теперь никто не имел права сомневаться в том, что он настоящий мужчина. В его характере, манерах, поведении было слишком много женского и женственного. Военная форма это скрывала.

21 октября эшелон увез Гитлера на фронт. На фронте он отличался одним — быстро и с энтузиазмом исполнял любой приказ. Гитлер служил рьяно. Он был вестовым. Когда снаряды рвали телефонные провода, такие, как он, держали связь на поле боя. В 1914 году он получил Железный крест второго класса, в октябре 1916-го был ранен в бедро и провел в лазарете пять месяцев. В мае 1918 года его наградили Железным крестом первого класса.

После войны, когда разные политические силы заинтересовались личностью Гитлера, исследовали и его военное прошлое.

Существует такой документ, как «протокол допроса Ганса Менда». Подлинность этого документа не установлена. Однако известно, что он циркулировал среди оппозиционно настроенных немецких офицеров. Говорят, что документ составил профессор Фридрих Альфред Шмид-Нёрр по просьбе главы военной разведки и контрразведки (абвера) Вильгельма Канариса и что его показывали начальнику Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковнику Людвигу Беку.

Эта версия вызывает сомнения. Адмирал Канарис был невероятно осторожным человеком и знал, как опасно интриговать против фюрера. Но Ганс Менд — реальная личность. Он служил в 16-м Баварском резервном пехотном полку вместе с Гитлером с октября 1914 года по август 1916 года.

«Он служил вестовым при штабе, — рассказывал Менд о сослуживце. — Оружие он в руках не держал. Его называли «сумасшедшим Адольфом». Мне он сразу показался психопатом. Он быстро выходил из себя во время споров, бросался на землю и вопил, изо рта у него шла пена.

Мы обратили внимание на то, что Гитлер не смотрит на женщин. У него были какие-то женские черты. В казарме он ложился спать рядом с парнем по имени Шмидль. Кто-то ночью включил фонарик и сказал:

— Ты только посмотри, что они выделывают!

Все, кто служил в нашем полку, знали, почему фюрер не женится. Он никогда не интересовался женщинами».

После демобилизации Ганс Менд торговал лошадьми, но неудачно. В августе 1919 года он получил в Мюнхене пять месяцев тюрьмы за кражу. И пошел по кривой дорожке, от приговора до приговора. Освободился в мае 1923 года, когда Гитлер уже стал заметной фигурой среди ультраправых.

Такой человек, как Менд, не мог упустить случая использовать фронтовое знакомство. Он напомнил Гитлеру о себе. Об этом стало известно, потому что Гитлер писал Менду как минимум дважды — 28 июня и 5 июля 1923 года. Оба письма зарегистрированы в книге исходящей корреспонденции секретарем Гитлера Фрицем Лаубёком. Более того, Менду были отправлены деньги — сначала сто, потом еще и триста марок. Почему Гитлер проявил такую щедрость? В надежде удержать однополчанина от неразумных шагов, от опасной болтовни?

Менд несколько лет работал жокеем в Амстердаме и Брюсселе. Потом обосновался в Мюнхене. Он опять угодил за решетку за подделку документов — хотел получить ветеранскую пенсию по инвалидности. И он конечно же не мог не думать о том, что Гитлер, с которым они вместе служили, сделал такую карьеру, а он прозябает… Он сделался активным сторонником наци, чтобы добраться до фюрера.

Ганс Менд пригодился нацистам. В конце 1931 года появилась книга «Адольф Гитлер на фронте», изданная от имени Менда. Сам он не то что книгу, фразу не мог грамотно написать. В предисловии говорилось, что книга предназначена для тех скептиков, которые хотят знать, «где новый фюрер, Адольф Гитлер, находился во время войны и что он совершил». Книга написана «живым свидетелем и однополчанином, который сражался бок о бок с Адольфом Гитлером».

«Я был свидетелем его храбрости, — писал от имени Менда неизвестный автор, — я видел прекрасные проявления его характера. Я намерен доказать, что на фронте он был таким же, каким он предстает перед нами сегодня, — мужественным, бесстрашным, выдающимся…

Уже в 1916 году мы предчувствовали, что еще услышим о нем. Надо было только подождать, когда придет его время… В 1918 году он не потерял веру в немецкий народ. Он говорил нам, что намерен отдать жизнь и посвятить всего себя тому, чтобы отомстить тем, кто предал Германию и немецкий народ… Если бы каждый немец думал, действовал и исполнял свой солдатский долг на фронте, как Адольф Гитлер, мы были бы избавлены от этого позорного мира».

Как раз в 1931 году социал-демократическая пресса весьма иронически писала о военных подвигах Гитлера, и книга однополчанина пришлась как нельзя кстати. Главный партийный орган нацистов газета «Фёлькишер беобахтер» рекомендовала книгу Менда «как лучший подарок на Рождество каждому поклоннику Адольфа Гитлера». Книга была состряпана весьма неискусно, состояла из каких-то анекдотов, не делавших честь Гитлеру и выставлявших его скорее в глуповатом виде. Фюреру это сочинение не слишком понравилось. Это засвидетельствовал друг фюрера Макс Аманн, который в чине фельдфебеля командовал ефрейтором Гитлером и вслед за ним вступил в партию.

Гитлер сделал Макса Аманна директором центрального партийного издательства, а в 1933 году назначил президентом Имперской палаты печати и наделил правом закрывать в стране любую газету или журнал…

Ганс Менд неплохо заработал на этой книге, но, как следовало ожидать, захотел большего. В октябре 1932 года он подстерег фюрера в месте, где обычно собирались нацисты, — в кафе «Хек». Там были простые стулья и чугунные столики. В это кафе Гитлер заходил и будучи канцлером, но уже без старых партийных товарищей из Мюнхена, а в окружении обычной свиты. Засиживался допоздна. Министру Шпееру он объяснял:

— В боевые времена я привык ложиться поздно. После собраний приходилось сидеть с партийцами. К тому же я так возбуждался от собственных речей, что до утра не мог уснуть.

В кафе Менд и обратился к фюреру.

— Послушай, Адольф! — закричал он. — Ты чего меня игнорируешь? Забыл, кто тебе так помог? Тогда поговорим об этом потом. Прочитаешь обо мне в завтрашних газетах. Я тебя предупредил, Адольф! Не зли меня.

Ганс Менд устроил настоящий скандал. На следующий день журналист Фриц Гёрлих, который был яростным оппонентом вождя нацистов, опубликовал в своей газете открытое письмо Менда Адольфу Гитлеру.

Фриц Гёрлих на деньги курфюрста Эриха фон Вальдбург-Цайля издавал антинацистскую газету. Он считал нацизм духовной чумой. Печатал тираж, как это ни забавно, тот же издатель, Адольф Мюллер, который выпускал нацистскую газету «Фёлькишер беобахтер».

Письмо однополчанина походило на настоящий шантаж.

«Если бы в моей книге появились те детали, которые я сознательно опустил, — писал Менд, — Гитлер едва ли предстал в роли героя войны. Я советую ему не соваться в слишком высокие сферы. Будет лучше для его партии и него самого, если он будет помнить, кем он был».

Написав письмо, Менд объявил фюреру войну, выиграть которую не мог. Его разоблачения уже не могли помешать Гитлеру. Однополчанин был слишком мелкой фигурой, чтобы повлиять на настроения масс. Фюрер сделал вид, что не заметил его выпада. Менд, видимо, пожалел, что сорвался. 1 декабря 1932 года он сказал журналистам, что просто обиделся на «нетоварищеское поведение» Гитлера. Но он все равно продолжит «защищать и поддерживать Адольфа Гитлера, моего фронтового товарища, и его партию даже ценой своей жизни».

Придя к власти, нацисты припомнили Менду угрозы, заставившие Гитлера поволноваться.

Сам Менд рассказывал:

«Я уже спал ночью 9 марта 1933 года, когда дверь распахнулась и я увидел, что на меня направлены два револьвера.

— Что вам надо?

— Еще одно слово — и получишь пулю.

В темноте я различил две фигуры в партийной униформе. За ними стоял человек в штатском, который тихо сказал:

— Пойдете с нами.

Они повели меня вниз, где стоял автомобиль.

— В Коричневый дом? — спросил я.

— Нет, — ответил человек в штатском, — в полицейское управление».

Коричневый дом — штаб-квартира нацистской партии.

В деле Менда ничего не происходило без ведома фюрера. Менд просидел три месяца в концлагере по указанию обергруппенфюрера СА Вильгельма Брюкнера, адъютанта фюрера по руководству штурмовыми отрядами. Но Менда не уничтожили. Его предупредили и проучили. Он должен был понять, что его судьба в руках Гитлера. Как только его отпустили, Менд попросил восстановить его в партии и изъявил готовность немедленно отречься от своего злосчастного письма.

Но его не приняли в партию и не позволили вновь увидеться с фюрером. Он находился под наблюдением. Он предпринял несколько попыток увидеть Гитлера, просил его секретарей передать ему письмо от старого друга. Жаловался, что «стал жертвой людей, которые хотели заработать на моем давнем знакомстве с Гитлером». Но все безуспешно. В марте 1935 года личный адъютант и однополчанин Гитлера бригадефюрер СА Фриц Видеман официально уведомил Менда, что его появление рядом с фюрером нежелательно.

Книга Менда продолжала продаваться, и он, видимо, жил на проценты от продажи. Она вошла в список литературы, рекомендованной для чтения в немецких школах. Его воспоминания транслировались по радио. Были даже разговоры о том, чтобы заснять его рассказы на кинопленку.

Ганс Менд занялся торговлей рисунками Гитлера, на которые возник большой спрос. Среди покупателей были имперский руководитель молодежи Бальдур фон Ширах, обергруппенфюрер СС, имперский руководитель печати Отто Дитрих, личный водитель фюрера Юлиус Шрек и другие видные нацисты.

Менд опять напомнил о себе фюреру — хотел порадовать его рассказом об успешной торговле его рисунками. Гитлеру и это было неприятно. Кроме того, у Менда сохранились ранние фотографии Гитлера. Говорят, что на них фюрер был изображен в весьма фривольных позах с другими солдатами. Для Менда эти снимки были доказательством близкого знакомства с фюрером. А Гитлер обиделся.

Летом 1936 года Менда вновь посадили. Документы по его делу не сохранились. Известно, что гестапо устроило обыск у него дома. Забрали все, что было связано с именем фюрера. Особенно он горевал из-за утраты писем Гитлера и часов, подаренных ему фюрером. Адвокат Менда подал жалобу. Местное отделение гестапо ответило, что документы и письма конфискованы по указанию из Берлина, поэтому о возвращении не может быть и речи.

Можно предположить, что репутацию Менда сознательно разрушили — его обвинили в педофилии. Он получил два года тяжелых работ и три года поражения в правах. Менд отрицал эти обвинения до конца жизни. После приговора его осмотрел судебный врач доктор Фогель, который составил 16 декабря 1936 года заключение о том, что Менд «психопат, неспособный противостоять своим сексуальным наклонностям». Он отсидел полгода в тюрьме и был переведен в психиатрическое отделение мюнхенской тюрьмы. Эксперт утверждал, что Менд представляет большую опасность и его нужно держать в заключении.

Его выпустили 24 декабря 1938 года условно-досрочно. Теперь он был уголовным преступником, которого можно было вернуть за решетку в любую минуту. Все документы и материалы у него забрали, так что он не представлял опасности.

В январе 1939 года он вернулся к обычной жизни, пытался заработать на жизнь. К нему периодически наведывались люди из гестапо. Теперь он возненавидел Гитлера и, как считается, рассказал все, что знал, антигитлеровски настроенным офицерам. Он рисковал больше, чем когда бы то ни было. Но своей домохозяйке он как-то сказал:

— Я столько раз видел смерть, что перестал бояться.

В 1940 году местный партийный босс донес на Менда — за непочтительные слова в адрес фюрера. Но его приговорили к двум годам не за клевету на фюрера, а за сексуальные домогательства — будто бы он приставал к добропорядочным женщинам.

14 февраля 1942 года тюремные власти информировали прокуратуру Мюнхена, что Менд умер в заключении. Все материалы по его делу было приказано отправить имперскому министру юстиции в Берлин. Это означало, что Гитлер не забыл своего фронтового товарища.

Свидетельницей на последний суд над Мендом вызывали Еву Кёниг. Менд говорил ей и, видимо, другим, что ему-то известно, почему фюрер не женится:

— Никто не знает фюрера лучше, чем я. Я часто видел Гитлера голым, внешне гениталии у него были нормальными. Но фюрер не интересовался женщинами, как и Эрнст Рём.

Впоследствии Гитлер позаботился о том, чтобы все документы военного времени, где шла речь о нем, были уничтожены.

Гитлер служил с удовольствием. Он чувствовал себя уютно в казарме, в чисто мужской компании. И здесь рядом с ним был Эрнст Шмидт, который считается его интимным другом. Они с Гитлером были призваны в один день — 6 августа 1914 года и 7 сентября определены в полк Листа. И вместе отправились на Западный фронт в октябре 1914 года. Оба были определены вестовыми при штабе полка и практически не разлучались.

Эрнст Шмидт был захвачен рассказами Гитлера об искусстве и архитектуре. Гитлер дарил ему рисунки, видимо, рисовал его, как он рисовал других сослуживцев. Иногда Гитлер говорил, что, может быть, станет политиком. Но не мог решить, что лучше — быть художником или заниматься политикой.

В марте 1920 года Эрнст Шмидт вслед за Гитлером вступил в Немецкую рабочую партию. Гитлер часто ночевал в партийном общежитии. Шмидт присутствовал на праздновании дня рождения Гитлера 20 апреля 1920 года — тому исполнился тридцать один год. Эрнст Шмидт навещал Гитлера, когда фюрер сидел в тюрьме после провалившегося пивного путча. Шмидт вышел из социал-демократического профсоюза и вступил в восстановленную после запрета нацистскую партию. По этому случаю Гитлер презентовал ему экземпляр «Майн кампф» с надписью. Шмидт в 1926 году стал секретарем парторганизации в городке, где он жил. В 1931 году вступил в штурмовые отряды и выросло штурм-фюрера.

Никогда у Гитлера не было более близкого человека. Став хозяином Германии, фюрер о нем не забыл. Приехав в Мюнхен, он пригласил Шмидта в свой любимый ресторан «Остерия Бавария». Гитлер располагался за столиком, отделенным от зала невысокой перегородкой. По словам Шпеера, Гитлер, изучив меню, неизменно выбирал равиоли, хотя и приговаривал:

— Моя фигура, моя фигура! Вы упускаете из виду, что фюрер не может есть что пожелает.

Здесь он чувствовал себя комфортно. За столом собиралось несколько человек. Гитлер, как всегда, разглагольствовал. Впрочем, мюнхенские знакомые могли во время обеда решить кое-какие свои проблемы. Рейхсляйтер Мартин Борман держал блокнот наготове и записывал указания фюрера.

Став канцлером, Гитлер позаботился о Шмидте. Тот купил себе автомобиль, что было тогда символом благополучия. В 1933 году он стал заместителем бургомистра в своем городке. В 1934 году получил золотой партийный значок и сфотографировался рядом с фюрером.

История Эрнста Шмидта напоминает жизнь Августа Кубичека. Забавно, что в партийной характеристике Шмидта было записано: «Недооценивает собственные возможности и способности». Вероятно, эта недооценка и ставила Шмидта в годы Первой мировой войны, как и Кубичека, в подчиненное к Гитлеру положение.

Его часто приглашали в имперскую канцелярию. Гитлер хотел, чтобы фронтовые товарищи продолжали его славить. В 1937 году газета «Иллюстриртер беобахтер» поместила большую статью о Гитлере и его фронтовых друзьях и процитировала Эрнста Шмидта:

— Если фюрер доверит мне любое особое задание, я брошу работу и все и последую за ним.

В июне 1940 года, после подписания перемирия с поверженной Францией, Гитлер взял с собой бывших сослуживцев Шмидта и Макса Аманна, и они поехали смотреть на места, где когда-то воевали.

В 1942 году Эрнст Шмидт стал бургомистром города и руководителем районной парторганизации. Он по-прежнему не проявлял интереса к женщинам. В сорок семь лет по настоянию Гитлера все же женился на женщине, которая была на двадцать лет его моложе. Детей они не родили, возможно, и брак был фиктивным…

Человек в мятой шинели, который сошел с поезда на платформе Пазевальк в понедельник, 21 октября 1918 года, мало походил на солдата кайзеровской армии. Санитарный поезд тащился из Фландрии пять дней. Ефрейтор Адольф Гитлер провел всю дорогу на твердом и узком сиденье, слушая крики и стоны других раненых. Он не смог заснуть, потому что сожженные газом глаза сильно болели. Когда поезд добрался до станции назначения, Гитлер совершенно обессилел.

На станции его пересадили в санитарную двуколку. Он не мог передвигаться без помощи медицинской сестры. Глаза были закрыты повязкой. Он ослеп и был совершенно раздавлен постигшим его несчастьем. Он не подозревал, что через месяц выйдет из лазарета другим человеком.

В Германии патриотический подъем в 1914 году был таков, что говорили о горячке или «мобилизационном психозе».

— Вы вернетесь домой раньше, чем листья упадут с деревьев, — напутствовал в августе кайзер Вильгельм II своих солдат.

Немцы восторженно говорили о целительной силе боя, о том, что война излечит всю нацию от неврозов. Кайзер поучал курсантов военно-морского училища во Фленсбурге:

— Исход войны решат крепкие нервы.

В первые месяцы психиатрам приходилось иметь дело только с ранеными, которым пуля или осколок снаряда задел голову. Чисто психиатрических пациентов было немного. Врачи гордились своими соотечественниками.

Но уже в 1915 году наступательный порыв потух. Немецкая армия увязла в позиционной войне. Врачам стало ясно, что война разрушает не только тела, но и нервы солдат. Сначала сотни, потом тысячи, потом сотни тысяч становились инвалидами, не потеряв ни единой капли крови. Парализованные, слепые, глухие, немые, страдавшие тиком и тремором чередой шли через кабинеты психиатров.

Адольф Гитлер был зачислен в 16-й Баварский резервный полк. Его сделали посыльным при штабе. Когда его батальон основательно потрепали, всех выживших, в том числе Гитлера, произвели в ефрейторы. Но странно, что Гитлер, прошедший всю войну, больше не получил повышения. Основная масса окопных пехотинцев так и оставались рядовыми. Но тот, кто был произведен в ефрейторы, быстро становился фельдфебелем. Что же мешало Гитлеру, награжденному Железным крестом первого класса, сделать карьеру в армии?

До сих пор, кстати говоря, неизвестно, при каких обстоятельствах он получил свои награды. Среди историков наибольшим доверием пользуется такая версия. Батальонным адъютантом (начальником штаба) был лейтенант Зигмунд Гутман, еврей, перед которым Гитлер заискивал. Лейтенант Гутман добился награждения его Железным крестом второго класса за то, что Гитлер помог эвакуировать в тыл раненого полковника Энгельхарта. Лейтенант Гутман обещал Гитлеру еще одну награду, если тот доставит донесение на опасный участок фронта. Но выяснилось, что наградить крестом первого класса не просто, и Гутману пришлось несколько месяцев уговаривать командование.

Бывший начальник штаба полка утверждал после войны, что он намеревался произвести Адольфа Гитлера в унтер-офицеры, но отказался от этой мысли, поскольку «не обнаружил в нем командирские качества». Гитлер был человеком, который охотно подчинялся и выполнял приказы. Никому из фронтовых товарищей и в голову не могло прийти, что он способен кем-то командовать.

И вдруг он переменился, обрел фантастическую уверенность в себе.

Фюрер стал человеком, на которого молились, как на бога. На улице люди пытались дотронуться до Гитлера, как будто он обладал чудодейственной силой. Женщины мечтали завоевать его любовь. Неизлечимо больные вглядывались в его фотографии, чтобы обрести силы для борьбы с болезнью. Гитлер сам верил, что его направляет и охраняет высшая сила. Он обещал своим соратникам:

— И невозможное станет возможным. Произойдут чудеса.

Эта перемена произошла с Гитлером, когда осенью 1918 года он оказался в лазарете в городке Пазевальк.

В истории болезни говорилось, что ефрейтор Адольф Гитлер потерял зрение в результате применения британскими войсками отравляющего газа во время атаки на немецкие позиции в районе города Вервик.

В конце сентября 1918 года полк, в котором служил Гитлер, закрепился на хорошо подготовленных позициях к югу от реки Ипр во Фландрии. В городе Вервик оборудовали пулеметные точки и снайперские позиции. Выбить немцев из города получила приказ британская 30-я дивизия.

13 октября британским артиллеристам доставили баллоны с отравляющим газом. Перед рассветом немецкие посты засекли на той стороне фронта звуки, означавшие, что британские войска готовятся к наступлению. Гитлера ночью отправили в штаб с посланием. Немецкая артиллерия обстреляла британские позиции, но ночью снаряды ложились не очень точно и не могли причинить серьезного ущерба.

В половине шестого утра две британские бригады поднялись в атаку. Немецкие войска осенью 1918 года терпели поражение и уже утратили боевой дух. Через два часа британские войска ворвались в город Вервик, завязались уличные бои. Утром 15 октября Гитлер и еще несколько солдат собрались вокруг полевой кухни в надежде поесть. Но едва они приступили к завтраку, начался артиллерийский обстрел. Снаряд, заправленный газом, с характерным шипением разорвался прямо перед кухней. Натянуть противогазы солдаты не успели. Они кричали от боли — им казалось, что раскаленные иголки вонзались им прямо в глаза, горло и легкие отказывались служить, они задыхались.

«Англичане, — вспоминал сам Гитлер, — пустили в ход газы «желтый крест», действия которых мы еще ни разу до сих пор не испытывали на своей шкуре. Мне пришлось отведать этих газов… Часть товарищей выбыла из строя, некоторые из них навсегда. Я тоже стал чувствовать сильную боль, увеличивающуюся с каждой минутой. Около семи часов утра, спотыкаясь и падая, я кое-как брел в медпункт. Глаза мои горели от боли… Спустя несколько часов глаза мои превратились в горящие угли. Затем я перестал видеть…»

Один из солдат, пострадавший меньше других, повел ослепленных в полевой медицинский пункт. Каждый держался за шинель впереди идущего, чтобы не потеряться. Врачи промыли пострадавшим глаза и забрали зараженные газом шинели. Всех повезли в большой армейский госпиталь возле Брюсселя. Одного только Адольфа Гитлера направили в другое место — в полевой лазарет в бельгийском городе Оденаарде. Утром врачи его осмотрели и переправили дальше — в маленький лазарет в прусском городке Пазевальк неподалеку от польской границы.

Немецкая армия отступала, тысячи тяжело раненных солдат ждали отправки в стационарные госпитали. Казалось, зачем возиться с этим ефрейтором? Но у медиков не было иного выхода. Несмотря на красные глаза Гитлера и его слова о том, что он ничего не видит, врачи были уверены, что его слепота вызвана не газом, а истерией.

Страх перед войной, перед жизнью в траншее, перед артиллерийскими обстрелами, перед атаками врага породил страстное стремление бежать из окопов. Часто это делалось под предлогом отравления газом. Врачи получили распоряжение отправлять в глазную больницу только тех, у кого были очевидные симптомы поражения боевыми отравляющими веществами.

В соответствии с указанием прусского военного министерства врачи были обязаны передать ефрейтора Гитлера психиатрам.

Немецкие врачи пришли к выводу, что бесконечные артиллерийские бомбардировки, взрывы бомб, мин и гранат приводят к незаметным повреждениям головного мозга и нервных окончаний. Это объяснение охотно было принято военными властями и врачами, которым приятно было сознавать, что немецкие солдаты страдают от невидимых ран, а вовсе не от слабости нервов.

Но психиатры не находили симптомов, свидетельствовавших о последствиях обстрелов. Некоторые пациенты заболевали, хотя они находились далеко от линии фронта, в тылу. Это наталкивало на мысль, что причина этих заболеваний — психологическая проблема.

В начале XX века истерией врачи объясняли все болезни, которые не удавалось объяснить органическими причинами. Французский невролог Жозеф Франсуа Феликс Бабински считал, что истерия возникает в том случае, когда пациент убеждает себя, что болен. Надо избавить пациента от симптомов, то есть пустить психологический процесс, приведший к болезни, в обратную сторону.

Симптомы неврастении — головная боль, бессонница, сердцебиение, астма, лихорадка, нервное истощение, импотенция… Сначала говорили, что неврастения — чисто американское заболевание. Потом этот термин с восторгом переняли в Европе. Один французский доктор саркастически замечал:

— Теперь все беды мира можно свалить на широко распространившуюся неврастению, волну самоубийств, увлечение декадентским искусством и адюльтерами.

Медицина того времени исходила из того, что глухота, слепота, паралич — это не следствия нервной болезни, а моральная слабость. Если пациент возбужден и излишне эмоционален, то это истерия. Если подавлен и инертен, то это неврастения.

Неврастения считалась чем-то презираемым и ставилась в один ряд с декадансом, онанизмом и эмансипацией женщин. Истерией врачи объясняли все болезни, которые не удавалось объяснить органическими причинами. Солдаты, которым ставили диагноз «истерия», рассматривались как неполноценные существа с негодной нервной системой и дегенеративными мозгами.

Психиатры полагали, что истерия распространяется как инфекционная болезнь и способна подорвать боевой дух всех пациентов госпиталя, поэтому «психов» следует держать отдельно.

В Пазевальке, стоявшем у железной дороги, военные реквизировали школу, гостиницу и несколько частных домов и разместили семь различных госпиталей. Когда Гитлера привезли, его отвели в баню, переодели в чистое белье и положили на одну из узких железных коек. Он боялся, что зрение уже никогда к нему не вернется.

На следующий день его осмотрел доктор Карл Кронер, служивший военным врачом в 3-м гусарском кавалерийском полку и награжденный Железным крестом первого класса. Он сам временно ослеп после газовой атаки в 1917 году, потом зрение частично вернулось, но его перевели на инвалидность.

Доктор установил, что Гитлер действительно страдает от конъюнктивита, но потому, что сам постоянно растирает глаза, не в силах выдержать раздражающего жжения. Врач не нашел следов поражения настолько сильного, чтобы Гитлер действительно лишился дара зрения. Учитывая взбудораженное состояние больного, Кронер согласился с мнением врачей, приславших ефрейтора в Пазевальк: потеря зрения носит истерический характер. У Гитлера не выдержали нервы.

Созданием арсенала отравляющих газов Германия была обязана химику Фрицу Хаберу из берлинского института имени кайзера Вильгельма. Он опередил своих коллег из других стран, что позволило германской армии весной 1915 года устроить первую газовую атаку на Западном фронте.

22 апреля 1915 года в половине шестого вечера на реке Ипр облако удушливого газа накрыло вражеские позиции. Пострадали семь тысяч человек, триста пятьдесят погибли. Две французские дивизии потеряли боеспособность, и в позициях французской армии образовалась огромная брешь в несколько километров.

Газовые атаки проводились поздно вечером или перед рассветом, когда атмосферные условия наиболее благоприятны и в темноте нельзя было заметить, что газовая атака началась. Без противогазов солдаты в траншеях были совершенно беззащитны и умирали в страшных муках.

Германская армия чаще пускала в ход химическое оружие, потому что располагала более развитой химической промышленностью. Великобритания не нуждалась в искусственных красителях, и ее промышленность отстала. Но через год после атаки на Ипре англичане нагнали немцев. Страны Антанты маркировали химические боеприпасы цветными звездочками. «Красная звезда» — хлорин, «желтая звезда» — более мощное сочетание хлора и хлорпикрина. Часто использовали «белую звезду» — сочетание хлора и фосгена.

Но самыми страшными были парализующие газы — синильная кислота и сульфид. Эти газы воздействовали напрямую на нервную систему, что приводило к смерти уже через несколько секунд. Последним в арсенал союзников поступил иприт, немцы именовали его «желтым крестом», потому что снаряды с этим газом помечались лотарингским крестом. Иприт известен как горчичный газ из-за специфического запаха, напоминающего запах горчицы или чеснока.

Через год этот газ состоял и на вооружении британских войск. В последние недели Первой мировой, с 1 октября по 11 ноября 1918 года, когда война закончилась, страны Антанты постоянно применяли иприт. Жертвами стали двенадцать тысяч немецких солдат и офицеров.

Сам Гитлер считал, что отравился ипритом. Но это очень сильное боевое средство. Если бы он подвергся воздействию иприта, не скоро пришел бы в себя. Ему же понадобился всего месяц для полного излечения. Не означает ли это, что Гитлер подвергся воздействию не иприта, а более слабого хлорина? Симптомы отравления им проходили всего за несколько дней. Важно отметить, что Гитлер в дальнейшем не страдал от последствий газовой атаки. Его легкие не были затронуты, что позволило ему стать профессиональным оратором в те времена, когда не существовало усилительной техники.

В октябре 1918 года весь осмотр пациента занял у доктора Карла Кронера буквально пять минут. Но даже короткое пересечение судеб с Адольфом Гитлером оказалось для Карла Кронера смертельно опасным. В ноябре 1938 года Кронер был арестован и отправлен в концлагерь Заксенхаузен… А тогда, сделав запись в истории болезни, Кронер передал ее директору лазарета с рекомендацией показать больного известному психиатру доктору Эдмунду Фостеру из клиники неврологии.

Фостер родился в Мюнхене, провел детство в Амстердаме, медицину изучал в Германии и Швейцарии. Он был образованным человеком, владел несколькими языками. В свободное время рисовал акварели. Он тоже четыре года служил военным врачом. Лечил раненных в голову и нервнобольных.

Истерическое состояние солдат на поле боя было коньком Фостера. Он доказывал, что причина истерии — нехватка воли и боевого духа. Он считал, что возвращение солдата на фронт — его патриотический долг. Просмотрев историю болезни ефрейтора Адольфа Гитлера, доктор Фостер пришел к выводу, что перед ним еще один солдат, который под предлогом слепоты пытается избежать ужасов фронта. Фостер полагал, что все психологические проблемы — следствие моральной слабости.

Доктор Фостер не признавал никаких проявлений слабости. Слабость он считал выражением как недостаточности моральных качеств, так и следствием непатриотичности, поскольку слабость позорила не только человека, но и всю германскую нацию.

Немецкие психиатры называли силу воли «высочайшим достижением здоровья и силы», считая такие качества, как стоицизм, спокойствие, самодисциплина и самоконтроль, обязательными для настоящего немца. Не только общественное мнение, но и врачи полагали, что нет лучшего места для укрепления нервов и излечения нервной слабости, чем фронт. Говорили о целительной силе боя, о том, что война излечит нацию от неврозов. Фостер полагал, что врач может помочь только одним способом — навязать слабому пациенту свою сильную волю. Через его руки за годы войны прошли сотни солдат, которые, как полагали, страдали истерией. Его подход считался крайне успешным.

Психически больных в те времена запирали в сумасшедшие дома, которые еще не были больницами. Лечить и не пытались. На психиатров смотрели как на тюремщиков. Методы лечения были примитивными. Давали сильные успокоительные средства, опиаты, чтобы пациенты погрузились в долгий сон, — в надежде, что они проснутся здоровыми.

В середине XIX века появился метод электрошока, который широко использовался и казался надежным средством

привести больного в чувство. Зигмунд Фрейд признавал: «Мой терапевтический арсенал содержит только два средства — электротерапия и гипноз».

Врачи не знали, почему электрошок иногда помогает, но продолжали его использовать. В Первую мировую он стал излюбленным методом для военных психиатров. Когда врачи сталкивались с истерическим параличом руки или ноги, они демонстрировали больному, что мускулы и мышцы действуют, с помощью электрического тока. Когда речь шла об истерической глухоте, использовали внезапный сильный удар колокола. Инстинктивная реакция человека показывала, что в реальности он слышит.

В отделениях для таких больных царила особо строгая дисциплина. Задача состояла в следующем: сделать пребывание в госпитале настолько невыносимым, чтобы солдат как можно скорее пришел в себя и попросился на фронт.

«Солдат, — писал один из немецких врачей, — должен чувствовать, что нигде ему не будет лучше, чем на фронте, несмотря на все опасности военной жизни, и нигде ему не будет так плохо, как в госпитале, несмотря на ощущение полной безопасности».

Германские врачи считали священным долгом вернуть как можно больше своих пациентов на поле боя — любой ценой. Приказ прусского военного министерства, изданный в 1917 году, гласил: «Главное соображение, из которого следует исходить при лечении нервнобольных, — это необходимость помочь им отдать все силы фронту».

К концу войны военные госпитали были перегружены, поэтому военное министерство открыло отдельные лазареты для нервнобольных. Они, по политическим и медицинским соображениям, располагались в сельской местности. Лечение считалось более эффективным вдали от шума и огней больших городов, которые сами по себе считались причиной неврозов. К тому же немецкие врачи хотели отделить психических больных, чтобы помешать распространению симптомов истерии.

Для пациентов это означало, что они не могут увидеть родных, которым не под силу или не по карману было приехать за тридевять земель. Это лишь ухудшало их психологическое состояние. Но врачи настаивали, что одиночество больного им только на пользу и будет способствовать излечению: «Симпатии и сочувствие со стороны гражданских лип только усилят симптомы истерии».

Врачам не хотелось, чтобы в обществе становились известны общепринятые тогда методы лечения — болезненный электрошок, долгое пребывание в холодной или горячей бане, содержание в одиночке без общения с другими людьми. Все это сделало годы Первой мировой войны самыми мрачными в истории современной психиатрии.

В 1903 году в клинике для нервнобольных в Гейдельберге главный врач подверг безжалостному десятиминутному электрошоку молодую женщину, страдавшую истерией. Болезнь прошла. Во время войны врач из Гейдельберга Фриц Кауфман решил воспользоваться опытом своего начальника и лечить солдат током.

Обычно электроды прикрепляли к пострадавшей части тела. Например, если парализована была нога, то электрошоку подвергали ногу. Исключение делалось в случае немоты. Воздействовать током на гортань врач не решался. Сеанс электротерапии продолжался от двух минут до двух с половиной часов и был крайне болезненным. Санитары в резиновых перчатках держали пациента за руки и ноги.

Французский врач Феликс Бабински тоже полагался на целительную силу электричества. Пациентов приводили на процедуры голыми, женщинам разрешалось оставлять нижнее белье. Бабински объяснял, что это необходимо для того, чтобы видеть: причина непорядка — мускульная или психологическая? В реальности (а этот метод быстро переняли немцы) больных раздевали, чтобы усилить их ощущение беспомощности и власти врача над ними.

Два десятка человек погибли в результате электрошока, но лишь в самом конце войны протесты против подобной терапии заставили военно-медицинские власти отказаться от широкого применения электрошока.

Военный врач Отто Бинсвангер считал, что электрошок приносит только временное улучшение. Он держал пациента в полной изоляции и лишал еды. Его коллега угрожал поместить страдающих неврозами солдат в одну камеру с буйнопомешанными. Если фронтовики протестовали и говорили, что они не сумасшедшие, то врач презрительно отвечал:

— Кто не способен владеть своим телом, тот заслуживает сумасшедшего дома.

Психиатры сознательно создавали атмосферу террора, сравнимого с ситуацией на поле боя, надеясь выбить клин клином. Они повторяли:

— Ваши проблемы свидетельствуют лишь о нехватке воли. Вы должны сделать усилие над собой и вернуть самообладание. И вы способны сделать это всего за несколько дней.

Немецкие психиатры убеждали пациентов, что на самом деле они совершенно здоровы и не нуждаются ни в лекарствах, ни в процедурах. Известный франкфуртский психиатр уверял, что четверть больных излечивались после первого разговора. На следующий день они выписывались из госпиталя. Психиатры делали ставку на свой авторитет и привычку немцев подчиняться власти — военный доктор в офицерском звании воспринимался как большой начальник.

Один ларинголог вводил потерявшим речь солдатам в горло стальной шарик диаметром в один сантиметр и проталкивал его в гортань. Он насильно держал этот шарик очень долго, хотя пациент не мог дышать, приходил в ужас и вырывался. Когда солдат уже практически задыхался, врач резким движением выдергивал шарик, из горла пациента вырывался крик, и тем самым голос возвращался. Врач был убежден, что нашел удачный способ лечить немоту.

Иначе говоря, это была битва, а полем битвы стало тело пациента. На войне, как на войне, любые средства были хороши. В некоторых лазаретах солдат, страдавших психическими расстройствами, помещали в невыносимо горячую баню и говорили, что они будут там находиться, пока не выздоровеют:

— Пациент должен находиться в бане днем и ночью. Его ни в коем случае нельзя оттуда забирать, иначе это повредит лечению.

Обычно человек выдерживал не больше суток. Бывший солдат германской армии, продержавшийся дольше, вспоминал:

— Комната была заполнена паром, дышать было трудно. Если кто-то пытался выбраться из бани, его сталкивали назад. Так что мы просто лежали и ждали. Мы постепенно слабели. Из соседней комнаты мы слышали крики и молитвы. Только на третий день меня вытащили из ванны и разрешили лечь в постель.

Другие психиатры завязывали пациенту глаза, помещали в темную комнату, зачем-то пускали в ход рентгеновские лучи или вводили физиологический раствор в пораженные части тела.

Психиатр Роберт Зоммер работал с солдатами, которые считались глухими. Он полагал, что пациента надо вывести из равновесия с помощью внезапного громкого удара колокола. Перед началом сеанса он привязывал один из пальцев руки к пишущему прибору. После громкого удара колокола, если палец дергался и самописец фиксировал это движение, врач констатировал, что на самом деле пациент все слышит.

В Кенигсберге психиатр Макс Ротман предлагал больным с парализованными руками или ногами чудодейственное лекарство, которое, как он обещал, гарантирует полное излечение. Но объяснял, что поскольку его прием крайне болезнен, то вводить лекарство можно только под общим наркозом. Когда наркоз начинал отходить и пациент еще плохо понимал, что происходит, психиатр властным голосом приказывал пациенту продемонстрировать, что он владеет парализованным органом. Как только тот в забытьи начинал двигать ногой или рукой, психиатр торжествовал. Разумеется, никакого чудодейственного лекарства не существовало, использовался только наркоз, чтобы лишить пациента воли.

Психиатры безоговорочно верили в гипноз. С помощью внушения лечили солдат от тика, подергиваний, паралича. Гамбургский невропатолог Макс Нонне уверял, что гипнозом поставил на ноги полторы тысячи больных. Его первым пациентом был лейтенант, который еще в октябре 1914 года лишился дара речи. Врач решил, что причина носит чисто психологический характер. Он погрузил больного в гипнотическое состояние и приказал говорить. И к лейтенанту вернулся дар речи.

Ефрейтор Адольф Гитлер попал к доктору Эдмунду Фостеру, который ставил только два диагноза: либо пациент симулянт, либо ему не хватает воли. Если приходил к выводу, что перед ним симулянт, требовал, чтобы пациент немедленно признал себя здоровым и попросился на фронт, иначе его ждет трибунал. Если пациент без злого умысла представлял себя больным, то следовало укрепить его волю. Доктор внушал ему, что такое поведение недостойно солдата германской армии и в таком случае его следует наказывать, а не лечить.

Но в октябре 1918 года, изучая историю болезни ефрейтора Адольфа Гитлера, Эдмунд Фостер оказался в тупике. Все остальные солдаты, страдавшие истерией, смертельно боялись фронта. Гитлер же хотел воевать. Тут обычная лечебная тактика Фостера не годилась. Как ему убедить ефрейтора, что ему не хватает только воли и крепости духа, чтобы вернуться на фронт, если тот и без того просит вернуть его в окопы?

Доктор решил недельку понаблюдать за Гитлером в надежде, что его подлинный характер и намерения проявятся сами. Гитлер не мог заснуть, он бродил по лазарету и произносил речи против врагов Германии. Осмотрев глаза Гитлера, Фостер сказал Гитлеру, что ошибся. Иприт действительно обжег его глаза. Теперь это очевидно. Фостер говорил неправду. Воспаление было результатом того, что Гитлер постоянно тер свои глаза. Но врач решил, что излечение возможно только в том случае, если Гитлер осознает, что он стал жертвой не истерии, а газовой атаки.

— Я бы никогда не поверил, что настоящий немец, кавалер Железного креста может врать, — доверительно сказал Фостер. — У каждого своя судьба, и надо с ней примириться. Чудеса, увы, больше не случаются.

Он сделал небольшую паузу, чтобы перейти к главному пункту своей терапии.

— В ситуации, когда обычный человек обречен на слепоту, человек, избранный судьбой, способен совершить чудо и изменить свою судьбу. Хотя, повторяю, это распространяется только на людей, которым предназначена особая судьба. Таким людям и природа подчиняется. Согласны?

— Наверное, вы правы, доктор, — осторожно сказал Гитлер.

— Я не шарлатан и не чудотворец, — говорил Фостер. — Я просто врач. Но вы сами наделены особой силой и потому способны на то, о чем даже не подозреваете.

Гитлер ничего не сказал, но его дыхание изменилось. Он и сам считал, что его ведет Провидение. Однажды они с товарищами сидели в бункере, откуда их выгнали командиры, чтобы устроить совещание. Через несколько минут в бункер угодил снаряд. Все, кто там находились, погибли. В другой раз он сидел с сослуживцами в траншее. Внутренний голос приказал ему отойти. Прямо в то место, где он только что сидел, угодила мина… Гитлер вновь не пострадал.

— Я могу показать вам способ вернуть зрение, хотя ваши глаза серьезно пострадали от горчичного газа, — продолжал Фостер. — В такой ситуации кто-то другой остался бы слепым до конца жизни. Но для человека с особой силой воли, особыми способностями есть возможность вернуть себе зрение.

— Но как это можно сделать? — спросил Гитлер. — Объясните мне, доктор.

— Вы верите моей силе воли? — вопросом на вопрос ответил Фостер.

Гитлер кивнул.

— Тогда беспрекословно подчиняйтесь мне, — своим командирским голосом приказал Фостер. — Постарайтесь раскрыть глаза. Сейчас я спичкой зажгу свечу. Вы увидели вспышку?

— Я не знаю, — неуверенно отвечал Гитлер. — Нет, это не свет, а что-то белое.

— Этого недостаточно, — настаивал Фостер. — Вы должны безоговорочно поверить в себя, иначе так и останетесь слепцом. Вы же понимаете, что Германии сейчас нужны энергичные и уверенные в себе люди. У Германии есть шанс возродиться.

— Я знаю, — сказал Гитлер.

Его голос изменился. Фостер продолжал внушение:

— Слушайте меня. У меня две свечи, одна слева от вас, другая справа. Вы должны их увидеть! Вы их видите?

— Начинаю видеть, — прошептал Гитлер, — если это мне не кажется.

— Вы способны на все! — настаивал Фостер. — Для вас нет преград. Сам Господь придет к вам на помощь, если вы проявите силу воли и энергию! Соберите всю вашу силу в кулак. Еще, еще, еще! Что вы теперь видите?

— Я вижу ваше лицо, — твердо сказал Гитлер, — вашу руку, ваш халат и лист бумаги перед вами.

— Вы здоровы, — удовлетворенно сказал Фостер. — Вы излечили себя сами. Вы вели себя как настоящий мужчина. Теперь можете отдохнуть. Вы устали, ваши руки и голова отяжелели. Вам хочется расслабиться и заснуть. Спите.

Фостер был доволен собой. Еще одного пациента он сумел излечить от слепоты и бессонницы. Эту сцену описал чешский писатель Эрнст Вайс в романе «Свидетель» («Аугенцойге»). Он сам по образованию был врачом и получил доступ к запискам о пациенте по имени Адольф Гитлер, которые Фостер передал противникам нацистов. Опубликовать книгу Эрнсту Вайсу не удалось.

Из оккупированной Чехословакии он бежал во Францию, но и там не было спасения от нацистов. В пятницу, 14 июня 1940 года, он бессильно наблюдал из окна нацистские войска, марширующие по Енисейским Полям. Друзья пытались раздобыть ему американскую визу, но он не вынес зрелища победоносных немецких войск.

Эрнст Вайс написал прощальную записку, принял снотворное, лег в теплую ванну и бритвой вскрыл себе вены. Он хотел уйти из жизни максимально безболезненно. Но, как потом установят, его смерть была долгой и мучительной. По злой иронии судьбы в американском посольстве его ждала виза и билет на пароход до Нью-Йорка…

1 апреля 1920 года ефрейтор Адольф Гитлер демобилизовался и полностью посвятил себя политической деятельности. Через тринадцать лет он пришел к власти во главе партии национальных социалистов. Видя успех Гитлера, доктор Эдмунд Фостер горько пожалел, что его лечение оказалось столь удачным. До конца своих дней Фостер, надо полагать, ощущал ответственность за создание монстра, который разрушил жизнь многих людей и его собственную.

Доктор женился на Марии Паулине Бретшнейдер, которая была на семь лет его младше и которую друзья звали Мила. Эдмунд Фостер стал в Берлине профессором и руководителем клиники нервных болезней. Он считался признанным авторитетом в своей области. Однажды, когда он ехал в Берлине на машине, его остановил полицейский:

— Тот, кто мчится с такой скоростью, как вы, просто сумасшедший.

— В этом городе, — с апломбом возразил профессор Фостер, — я решаю, кто сумасшедший.

Приход нацистов к власти оказался для него роковым.

В августе 1933 года прусский министр науки, искусств и образования обергруппенфюрер СА Бернгард Руст получил обширный донос на директора клиники нервных болезней профессора Фостера. Главный пункт обвинений — любовь к евреям, покровительство работавшим в клинике евреям-врачам. Более тяжкого преступления нацистский доносчик и представить себе не мог.

Учитель по профессии, Бернгард Руст присоединился к нацистам в 1922 году, получил пост гауляйтера в Ганновере. В 1930 году его отстранили от преподавания за непристойное поведение в отношении одной из учениц. Профессор Фостер — в знак симпатии к бывшему фронтовику — написал заключение, что действия Руста были результатом ранения в голову, и дело в отношении Руста было прекращено. Диагноз не помешал карьере в нацистской партии, в том же году Руст прошел в рейхстаг по списку нацистской партии.

Но министр отнюдь не был склонен оказать профессору ответную услугу. Напротив, рад был избавиться от врача, который когда-то диагностировал его психическую неполноценность.

Получив донос, министр Руст приказал провести расследование. Следователи записали показания некой матроны по имени Эдит Браун: «Я могу подтвердить, что профессор Фостер часто делал весьма сомнительные замечания относительно политики. После пожара Рейхстага он сказал, что только лунатики готовы поверить в версию о поджоге и что на самом деле это устроило правительство исключительно в пропагандистских целях… Я не слышала этого сама, но мне передавали, что относительно выступления рейхсканцлера Гитлера профессор Фостер говорил, что он обращается к лунатикам и умственно неполноценным…»

Столь же неблагодарным пациентом Фостера был второй человек в рейхе Герман Геринг. В 1917 году летчик Геринг сбил двадцатый вражеский самолет и получил высшую награду за храбрость. Демобилизовавшись в звании капитана, он уехал в Швецию, где работал пилотом на коммерческих авиалиниях. Здесь он встретил будущую жену Карин фон Кантцов. Она уговорила его вернуться в Мюнхен, где Геринг познакомился с Гитлером.

Во время пивного путча в ноябре 1923 года Геринг был ранен в пах. Ареста он избежал, убежав в Австрию, где провел полтора месяца в больнице в Инсбруке. Врачи не жалели для него морфия, и он привык к наркотикам, его отучали от этой зависимости в шведском санатории. Когда в октябре 1931 года умерла его жена, это привело к тому, что Геринг стал опять злоупотреблять наркотиками. Эдмунд Фостер тайно помогал ему избавиться от наркотической зависимости. Геринг тоже предпочел избавиться от свидетеля его наркомании…

Профессор Фостер лишился работы. Сентябрь всегда был важным месяцем в его жизни. Он родился в сентябре, женился в сентябре и в сентябре же ушел из жизни. Через неделю после того, как ему исполнилось пятьдесят пять лет, утром 11 сентября 1933 года, в понедельник, жена нашла его мертвым на полу ванной комнаты.

Он застрелился, хотя никто не подозревал, что у него был пистолет. Все решили, что он покончил с собой в состоянии глубокой депрессии. Мила рассказывала, что ее муж дважды пытался покончить с собой. Однажды пытался повеситься, в другой раз принять чистый никотин, смертельно опасный для организма.

Но вот его сын после войны утверждал, что отец не был склонен к депрессии и вообще очень хорошо собой владел. Если бы он считал, что ему грозит концлагерь, он мог бежать из страны. На своем «опеле» он мог доехать до польской границы за несколько часов, он владел несколькими языками, хорошо был известен за границей и легко бы там устроился.

В семье его брата никто не сомневался, что Эдмунда Фостера убили. Брат покойного доктора Фостера терпеть не мог его жену, называл ее «нацисткой в меховом манто». Характерно, что после смерти мужа Мила говорила только о деньгах и наследстве. Она знала, как он ушел из жизни, но предпочитала молчать?

Могила его заброшена и забыта, как и сама удивительная история психиатра Эдмунда Фостера, который, на свою беду, помог ефрейтору Адольфу Гитлеру стать другим человеком.

Бывший военный офтальмолог Карл Кронер, который первым осмотрел ефрейтора Гитлера в Пазевальке, позже работал в Берлине. 11 ноября 1938 года, на следующий день после «хрустальной ночи» — всегерманского еврейского погрома, он, как еврей, был арестован и отправлен в Заксенхаузен. Кронер бы погиб в концлагере, но его жена дружила со многими видными скандинавами. Она бросилась за помощью к исландскому генеральному консулу. К исландцам, как представителям нордической крови, в нацистском Берлине благоволили. Кронера отпустили, ему разрешили уехать за границу вместе с семьей. Все имущество было конфисковано. В 1943 году Карл Кронер рассказал о том, как обследовал ослепшего ефрейтора Гитлера, сотрудникам американской военно-морской разведки.

В тридцатых годах лазарет в Пазевальке был выкуплен нацистской партией и превращен в музей. Сюда приводили молодежь из гитлерюгенда посмотреть на кровать, на которой спал будущий фюрер. Когда война окончилась, там все снесли, и лишь высокая трава колышется на том месте, где когда-то стоял лазарет для нервнобольных солдат германской армии. Теперь здесь царит ледяное молчание. И только в ясную лунную ночь резкие тени ложатся на это мрачное место, где после сеанса гипноза Адольф Гитлер вообразил себя всесильным и всемогущим.