"Homo гитлер: психограмма диктатора" - читать интересную книгу автора (Кох-Хиллебрехт Манфред)

4.6. Гомоэротика

Родившийся в 1889 году Адольф Гитлер принадлежал к поколению «Перелетных птиц», поколению реформы, которое отстаивало новый образ жизни и изменило общественную значимость половых ролей, наполнив их неведомым ранее содержанием. Однако Гитлер, появившийся на свет в мелкобуржуазной провинциальной семье, по своему происхождению не принадлежал к тем социальным слоям, из которых рекрутировался авангард реформаторов. Тем не менее он живо интересовался реформистским движением. Шеф гестапо Дильс рассказывал, насколько близко было Гитлеру современное движение за реформы. Летом 1933 года при посещении в Годесберге отеля «Дрессен» фюрер уделил государственным делам намного меньше внимания, чем беседе с известным рейнским сторонником реформы. Причем все другие посетители с более важными делами вынуждены были ждать. Во время последующей прогулки по Рейну на пароходе «Пруссия» Гитлер сказал Дильсу: «Видите ли, для меня реформа образа жизни человека намного более важна, чем любые политические преобразования».[138]

Вместе с коренными изменениями образа жизни «Перелетные птицы» стремились опробовать и новые формы сексуальной жизни. Так или иначе свойственный Гитлеру вариант гомоэротизма был нормальным явлением своего времени, которое среди его сверстников было распространено намного более широко, чем в предыдущем и последующих поколениях. Родившиеся около 1870 года уже успели получить строгое воспитание в патриархальном обществе с твердыми устоями. Следующее после Гитлера поколение рожденных около 1915 года демонстрировало полную «раскрепощенность и внутреннюю свободу в отношениях с противоположным полом».[139]

Оказавшемуся на переломе эпох поколению Гитлера, которое почти не вело дневников, что очень пригодилось более поздним фальсификаторам, было очень сложно и проблематично выстроить соответствующие общественные отношения с противоположным полом. Вместо нормального влечения к женщинам, что полностью соответствовало традиции, получило широкое распространение восторженное преклонение перед мужчинами, которое являлось не чем иным, как «латентной гомосексуализацией» социальных связей.

К 1920 году начали открыто говорить о захлестнувшей общество «волне инверсии». Этого же мнения придерживался и выдающийся психолог того времени Вильям Штерн.[140] В том же году другой автор опубликовал данные, согласно которым 30% юношей, участвовавших в молодежном движении, испытывали влечение к представителям собственного пола.

Общество наводнили босоногие пророки и проповедники новых религиозных учений, широко распространились ночные купания, беспредметная живопись и платья свободного покроя без корсета и бюстгальтера. «Вечно юные», парни и девушки стали доминирующим социальным характером. Пышным цветом расцвел инфантильный страх перед противоположным полом, шовинизм проявлялся не только в «презрении к женщинам и декларировании мужской любви, утверждающей маскулинный идеал и антифиминизм, но и нарцистский отказ от реальности».[140]

Одним словом, своеобразная сексуальная ориентация Гитлера была продуктом своего времени. Это поколение провело четкую разделительную грань между эросом и сексом. Отто Вайнингер, к которому Гитлер относился с большим уважением, считал любовь и половое влечение «полностью взаимоисключающими, противоположными состояниями».[141] Его образ женщины был расколот на противостоящие ипостаси проститутки и Девы Марии. Тристан и Изольда, являвшиеся идолами Гитлера, были для Вейнингера парой, которая «нашла себя на вечные времена».

У Адольфа Гитлера не было детей. Это было тем более примечательно, что в третьем рейхе многодетность всячески поощрялась и пропагандировалась. В своих монологах, произнесенных в ставке, фюрер требовал, чтобы каждая семья, обладавшая национальным сознанием, имела не менее четырех детей. В то же время Гитлер не дал какого-либо четкого обоснования собственной бездетности. Своей секретарше Шредер он объяснял это весьма невразумительно: «То, что я не женился, значительно расширило мое влияние на женскую часть населения. Я могу позволить себе потерять популярность среди немецких женщин, поскольку они оказывают решающее влияние на исход выборов».[142] По-видимому, в данном случае Гитлер высказывал точку зрения своего наставника Дитриха Экарта, который в начале 20-х годов определил, что будущий фюрер должен быть не особенно интеллигентен и обязательно холост — «тогда мы завоюем симпатии женщин». Точка зрения, согласно которой холостой политик имеет больше шансов на выборах, является типичным мужским заблуждением. Наоборот, политический деятель с привлекательной женой, крепкой семьей и хорошими детьми может завоевать симпатии избирателей-женщин ничуть не хуже, чем холостяк. Кроме того, в 1938 году ни о каких выборах речи больше не шло. Неужели немецкий народ отвернулся бы от Гитлера, если бы он женился?

Подобный аргумент не убедил даже личного адъютанта фюрера Шауба. Несмотря на то что люди из окружения Гитлера не имели возможности уделять своим семьям должного внимания, практически все они были женаты. Тем не менее Гитлер оставался тверд: «Я никогда не женюсь…» Причем дело было не в отсутствии подходящей пары. Он повторял, что никогда не женится, и после того, как стал встречаться с фройляйн Браун.[143]

Окружение Гитлера считало, что у него не было нормальных сексуальных отношений. По мнению Шредер, «Гитлер охотно окружал себя красивыми женщинами, но робость и страх скомпрометировать себя удерживали его от любовных приключений. Если эта робость считается ненормальной, тогда он был ненормальным».[144]

Однако даже более спокойная, дистанцированная форма эротических отношений была ему полностью чужда. Мы не знаем ни одного любовного письма Гитлера к женщине. Шредер считала: «Он играл с окружавшими его женщинами в эротику, но у него не было с ними никакого секса». По-видимому, он любил Гели, «но не имел с ней половых контактов… Его отношения с Евой Браун также были одной видимостью». Для его врачей вовсе не было тайной, что фройляйн Ева не являлась для их пациента сколько-нибудь значимым эротическим раздражителем. Однако они списывали это на возраст и стресс, вызванный тяжелыми нагрузками на работе. В то время когда секс не являлся столь важной вещью, как сегодня, считалось совершенно нормальным, что мужчина после пятидесяти не проявлял интереса к половой жизни. Во время медицинских осмотров тема секса могла вообще не затрагиваться. Эрнст Гюнтер Шенк считает, что «тогда табуированные области были намного шире, чем сегодня».[145] Во всяком случае, в то время казалось совершенно невероятным исследовать на предмет наличия спермы одежду женщин, которые имели доступ к главе государства, чтобы таким способом получить неопровержимые доказательства его сексуальной активности.

Личный врач фюрера Морелль считал: «Гитлер ценил присутствие привлекательных женщин, особенно в годы войны. Позднее из-за растущей ответственности и возрастающей ненадежности положения его либидо значительно понизилось». Другой врач Гитлера фон Хассельбах после войны говорит о том, что Гитлер вел «жизнь старика, которая была вызвана как сильными психическими нагрузками, так и самовнушением». Эта корректная медицинская формулировка описывает состояние, для которого сегодня есть более грубое определение — «мертвые штаны».

Шпеер также сомневался, что в случае с Гитлером и Евой речь шла об активном любовном союзе. В нацистском государстве женщины служили только как «украшение и камуфляж».[146]

Таким образом, Гитлер создал своего рода защитный брак, имитируя который он успешно избежал обвинений в гомосексуализме, за которым следовали общественная дискриминация и уголовное преследование. Хотя он и не женился, но завел себе тайную возлюбленную и запретил своему окружению распространяться о ней, что действовало еще убедительнее.

Деятели искусства той эпохи первыми разглядели гомоэротический компонент его личности. В 1939 году Томас Манн называл его «Братец Гитлер» и писал о «весьма неприятном сродстве». В «Балладе о 30 июля» Бертольда Брехта покинутый и убитый гомосексуалист Рем жалуется:

Генрих Манн, который на примере собственного брата научился различать гомосексуалистов, безошибочно определил наклонности Гитлера: «Он начал свою карьеру при помощи зрелых женщин, которые предлагали ему свои услуги и стали его первой опорой. Он общался с ними только ради их денег, предпочитая, конечно, мужское безрассудство мальчиков. Он сам околдовывал людей женскими чарами».

То, что сексуальность Адольфа Гитлера ясно выбивается из общепринятых норм, заметили не только деятели искусства. Ранний биограф Гитлера Конрад Хайден признавал, что с сексуальной жизнью Гитлера что-то не так.[147] Подозрение в гомосексуальности фюрера высказывал и Больдт, который, однако, позднее отклонил их как несостоятельные. Вернону бросались в глаза женские черты в телосложении Гитлера. Вюрцбургский психиатр Шальтенбрандт считал, что убийство Рема и его ближайшего окружения было устранением ненужных свидетелей, которые могли рассказать о гомосексуальных наклонностях фюрера.

Шеф штаба СА Эрнст Рем открыто признавался в сшей гомосексуальности. Вплоть до 1934 года Гитлер покрывал своего соратника, прекрасно зная о его наклонностях. В 1932 году фюрер заявил своему фотографу Хоффману, что его не интересует личная жизнь Рема. Более того, он даже защищал его от нападок своего референта Вагенера и Грегора Штрассера, утверждая, что партия «не институт благородных девиц, а союз жестоких борцов». В то время Гитлер, как и Рем, считали гомосексуализм «неотъемлемым качеством борца за революцию».[148] До прихода к власти в НСДАП гомосексуализм был распространен настолько сильно, что в 1931 году Геббельс подозревал в этом даже будущего полицай-президента Берлина графа фон Хелльдорфа. Только позднее, утешая плачущую актрису Эльзу Эльштер, которая ждала от Хелльдорфа ребенка, Геббельс вынужден был признать, что граф все же является нормальным мужчиной.

Много позднее Адольф Гитлер не выступал против гомосексуализма как такового. Ни партийная программа, принятая 24 февраля 1920 года, ни «Майн кампф» не содержат ни единого слова, осуждающего это явление. Однако он прекрасно понимал, что половые извращения, практикуемые в НСДАП, могут серьезно навредить его политической карьере. Поэтому Гитлер сознательно дистанцировался от «неописуемых проявлений беспорядочного гомосексуализма», которые имели место, например в силезской школе для руководства СА. Тем не менее если бы не его мания преследования, он бы никогда не предпринял бы никаких мер против этого. Только по настоянию Гиммлера и Геринга Гитлер обвинил Рема в попытке организации путча, поскольку СА начали составлять опасную конкуренцию рейхсверу.

13 июля 1934 года, оправдываясь перед рейхстагом, Гитлер сказал, что ему мешал не столько гомосексуализм, сколько постоянная угроза существующему порядку: «Там были собраны деструктивные элементы, гомосексуалисты и темные силы, которые полностью утратили все связи с организованным общественным порядком. Они были не способны к какому-либо нормальному сотрудничеству и полны ненависти к любым авторитетам».[149]

Однако после подавления путча Рема в третьем рейхе не начался Холокост для гомосексуалистов. Гитлер вовсе не желал полного истребления всех гомосексуалистов по примеру «окончательного решения».[150] В третьем рейхе, как ранее в Веймарской республике, а затем в эпоху Аденауэра в Федеративной Республике Германия, наказуемы были только доказанные гомосексуальные половые акты, а вовсе не склонность или предрасположенность к ним. Гомосексуализм не преследовался в таких ужасных размерах, как расовая принадлежность к еврейству. В концентрационные лагеря помещались только гомосексуалисты немцы, иностранцев же за это не карали. Если же гомосексуалист вступал в гетеросексуальный брак, его вообще оставляли в покое. По свидетельству Виктора Лице, который стал начальником штаба СА после расправы с Ремом, Гитлер преследовал не гомосексуализм сам по себе, а «извращенные изменения образа жизни, аморальность, карьеризм, материализм, казнокрадство, пьянство, спесь и мотовство».

Также Гитлер возражал против ужесточения законов, карающих за гомосексуализм. Уже после начала войны, в декабре 1939 года, он выступил против введения смертной казни за гомосексуальные контакты между взрослыми мужчинами, поскольку «в настоящее время подобный закон не будет способствовать подъему мужества и самоотдачи населения».[151]

Только 15 ноября 1941 года Адольф Гитлер с явной неохотой подписал указ «О чистоте рядов СС и полиции», 175-й параграф которого вводит смертную казнь для эсэсовцев, вступавших в развратные действия с другим мужчиной. Шеф рейхсканцелярии министр Ламмерс свидетельствовал, что Гитлер всячески оттягивал принятие этого документа: «Фюрер подписал прилагаемый указ, однако выступил против его публикации в имперской печати. Это могло создать впечатление внутри страны и за границей, что подобные нарушения в СС и полиции являются обычной практикой, против которой и приняты столь драконовские меры». Возможно и так. Однако Гитлер не был сторонником столь жестокого наказания за подобные действия, иначе не назвал бы их «драконовскими мерами».

Ламмерс возражал против такого подхода исходя из чисто юридической точки зрения. Он считал, «что перед совершением преступления человекдолжен знать меру последующего за этим наказания, особенно когда речь идет об угрозе смертной казни».

Тем не менее Гитлер упорно отказывался опубликовать этот указ. «Фюрер считал, что существует множество законодательных актов, которые мы не можем опубликовать. Данный случай был из этой области». Впрочем, Гитлер умыл руки и предоставлял исполнение столь неприятного ему дела Гиммлеру. «Фюрер заявил, что ознакомление с новой правовой нормой эсэсовцев и полицейских должно быть делом рейхсфюрера СС и шефа немецкой полиции».

Фактически это становилось делом Гиммлера, который почти сразу после прихода к власти начал проводить более жесткую линию против гомосексуалистов, чем Гитлер, однако не добился сколько-нибудь значимых успехов. В подразделениях СС «Мертвая голова», которые охраняли концентрационные лагеря, довольно скоро начали проявляться отчетливые гомофилические тенденции, которые красили не только парадный фасад национал-социализма, но и его темный задний двор. Комендант концлагеря Дахау, а в 1934-1939 годах инспектор концентрационных лагерей Теодор Айке был сторонником строгого мужского воспитания. Именно он является автором жестоких порядков в немецких лагерях. Чтобы привить свои гомофилические идеалы арестантам, которых он считал внутренними врагами отечества и его личной этики, он ввел извращенную драконовскую систему наказаний. Так, заключенных специально подвешивали на дыбу таким образом, чтобы сильно затянутый ремень сдирал кожу с их заломленных рук. Это жестокое наказание было превращено в ритуал, на котором должны были присутствовать все заключенные, проводившийся под контролем лагерного врача.

Парни Айке, как называли служащих подразделений «Мертвая голова», в подавляющем большинстве были холостыми крепкими юношами, которые в среднем на восемь лет были моложе остальных СС. После войны один из эсэсовцев, служивших у Айке, вспоминал: «Мы считали своим идеалом высоких светловолосых юношей. Сегодня все это кажется романтическим бредом, но тогда мы действительно глубоко верили в это. Нам нужен был Айке, и по его движениям, осанке, словам мы чувствовали, что со своей стороны он нуждался в нас. Это были глубокие и очень сложные отношения».[152]

Уже после войны домашние Айке подтвердили, что его парни были ему дороже жены и семьи. «Поджарые юноши в возрасте 17-19 лет» давали ему нечто такое, чего он не мог найти дома. Они были рады Айке, и их расположение значило для него очень много.

Сам Айке интерпретировал свои гомофилические наклонности как отцовскую заботу: «Если мои парни в казарме называют меня отцом, это самое прекрасное выражение сердечной общности, которое может получить начальник, который всегда поддерживает контакт со своими подчиненными…»

Однако облава, проведенная 11 марта 1935 года на гомосексуалистов лейштандартом «Адольф Гитлер», дала весьма неутешительные результаты. «На основе телефонного звонка информатора в кафе на Альтен Якобштрассе, 50 была проведена облава на членов СС и СА, заподозренных в общении с гомосексуалистами. Акция не достигла своей цели», — сообщал офицер СС.[153] Несомненно, в третьем рейхе гомосексуалисты подвергались преследованию. Однако это была не более чем еще одна мания Гиммлера, который после подавления «восстания» гомосексуалиста Рема значительно укрепил свои позиции.

Гиммлер не только по личной инициативе преследовал гомосексуалистов, он проводил самостоятельную политику в отношении женщин. «СС, возникшие и выросшие как союз мужчин, довольно быстро признали, что на всем протяжении истории вмешательство в ход развития событий подобных однополых структур было ограничено. Ни один союз мужчин не может избежать данной участи, даже если он и кажется вечным». «За спиной бездетного холостяка Гитлера Гиммлер реорганизовал чисто мужской союз СС в кровно-родственную общность мужчин и женщин».[154]

Генрих Гиммлер последовательно настаивал на том, чтобы все руководство СС сочеталось браком с проверенными на предмет расовой чистоты женщинами и оставило потомство. Также поощрялось внебрачное рождение чистокровных в расовом отношении детей. «Гиммлер и руководство СС не имели ничего против того, чтобы офицеры наряду с женами имели еще и любовниц, если эти женщины были способны к деторождению и не разрушали семью».

В порядке возрождения «древнегерманской морали» после окончания войны Гиммлер хотел ввести новые законы брака. Герои войны, «награжденные золотым Германский крестом или Рыцарским крестом, должны были получить право иметь двух жен».[155] Сам Гиммлер практиковал подобные отношения со своей секретаршей, которая родила ему двух дочек. Некоторые нацистские бонзы, среди которых был Мартин Борман, партийный секретарь Гитлера, «жили с двумя женщинами. Жена Бормана, которую он письменно проинформировал о своем решении завести любовницу, поддержала мужа, но просила его постараться, чтобы женщины не беременели одновременно: "Так вы всегда будете иметь в своем распоряжении женщину"».

В данном случае дело было не в любви, а в высших расовых интересах. «В 1937 году в одном из журналов СС появилась статья, в которой весьма остро критиковалась порочная практика, при которой многие эсэсовцы берут себе в жены девушек невысокого роста с круглыми формами. Связи подобного рода рассматривались как нежелательные. "Женщины брачного возраста, имеющие излишний вес, не обладают должной репрезентабельностью и совершенно не соответствуют нашему нордическому идеалу красоты и принципам селекции СС!"» Эсэсовцы должны были жениться на женщинах нордического типа, даже если имели собственное мнение о женской красоте. Гиммлер утверждал: «Совершенно очевидно, что представители расово несовершенной части нашего народа созревают быстрее, чем более чистые особи. Они обладают большей сексуальной привлекательностью и гораздо чаще выходят замуж».

Подобные жутковатые сексуальные фантазии в конечном итоге и привели к Холокосту. Носители хорошей, но медленно созревающей крови должны были отстоять свое место под солнцем в конкурентной борьбе с сексуально более активными недочеловеками. Гомосексуализм же должен был быть полностью искоренен, поскольку сокращал рождаемость расового полноценного потомства.

По приказу Гиммлера в концентрационных лагерях специально подготовленные женщины пытались «вылечить» гомосексуалистов. Те, кто проходил этот извращенный тест, получали свободу. Этот нездоровый интерес Гиммлера, «чьи небольшие, нежные, почти женские руки» бросались в глаза окружающим, достоин пристального внимания психоаналитиков.[156] Эксперт по эротике молодежных движений Ханс Блюхер, который признал собственную гомосексуальность, однако не практиковал ее, видел в интенсивных преследованиях гомосексуалистов подавленное влечение, которое вытесняется при проекции и насильственном подавлении его у окружающих.[157]

В концентрационных лагерях гомосексуалисты составляли отдельную группу заключенных, которые носили на робе розовый треугольник. Несомненно, имели место отдельные случаи жестокого и бесчеловечного отношения к ним администрации, однако это не идет ни в какое сравнение с систематическим массовым уничтожением евреев, цыган и русских военнопленных. Среди деятелей искусства и в министерстве иностранных дел даже во времена нацистов было много гомосексуалистов, которые не испытывали никаких притеснений.

«Директор и хореограф Ханс Нидекен-Гебхард был центральной личностью в немецкой музыкальной жизни и балете. Именно гомосексуализм в якобы свободные 20-е годы мешал ему сделать карьеру». Тем более удивительно, что в третьем рейхе он наконец-то смог стать по-настоящему знаменитым и занять достойное его таланта место. «Летом 1934 года он руководил имперским фестивалем, в 1935 году успешно ставил балеты в Геттингене. В том же году ему была поручена организация фестиваля в рамках Олимпийских игр 1936 года в Берлине, в котором приняли участие все звезды немецкого балета».[158]

Несмотря на то что в 1936 году коллега Нидекен-Гебхарда заявил на него как на гомосексуалиста и в уголовной полиции на него имелось пухлое досье, он продолжал спокойно работать. «Узнав о доносе, спустя несколько недель, 20 марта 1936 года он сочетался браком с театральной художницей Лотой Бриль и переехал вместе с ней на виллу в Грюневальд. В газетах, в том числе и в "Фелькишер Беобахтер", это событие было подано как "олимпийская свадьба"».

Ханс Деппе был «голубым» до мозга костей, что не мешало ему снимать для Гитлера пропагандистские фильмы, в числе которых была знаменитая лента «Немецкая женщина». Гарри Паули вспоминал: «Многие гомосексуалисты специально вступали в СА, поскольку верили, что это надежно защитит их от нападок. Я лично видел 4-5 знакомых "голубых" в форме штурмовиков».[159]

21 августа 1934 года Томас Манн следующим образом прокомментировал назначение своего бывшего зятя Грюндгенса, с 1915 по 1928 год женатого на его дочери Эрике, директором Государственной филармонии на Жандарменмаркт в Берлине: «Решение было принято Гитлером в четыре часа утра. Директор В., который протестовал, но не смог ничего сделать, был отправлен в путешествие с жалованием в 4000 марок, тогда как Грюндгенсу платят 6000. Слабость Гитлера к нему носит явно эротический характер».

Даже в высших слоях руководства третьего рейха были мужчины с неясной сексуальной ориентацией. Уже в Нюрнберге американский судебный психиатр, произведя осмотр Бальдура фон Шираха, поставил ему диагноз «гомосексуалист». Врач официально уведомил американского судью Виддла, «что на скамье подсудимых находятся три гомосексуалиста: Франк, Ширах и Фриче».[160] Заместитель фюрера по партии Рудольф Гесс и министр экономики в первом кабинете Гитлера Вальтер Функ также проявляли подобные наклонности. Гомосексуализм в третьем рейхе проявлялся не только в латентной форме, но и открыто. Так, в одной из башен орденбурга Фогельхзанг имелось специально оборудованное помещение с явными элементами гомоэротизма. Гитлер описал Раушингу зал, который он хотел бы устроить для проведения церемоний посвящения, напоминавших открытое декларирование гомосексуальности. Там предполагалось вывесить украшенные флагами мемориальные доски с именами нацистов, погибших во время путча 1923 года, и поставить обнаженную бронзовую статую героя. Любитель готовых к самопожертвованию мальчиков мечтал о том, что в его «орденбургах культовой фигурой будет прекрасный богочеловек, создавший себя собственными руками». Этот культовый образ должен был готовить молодежь к переходу в состояние зрелости.[161]

Гомосексуальный стереотип женщины расколот на два противоположных полюса, на одном из которых находится эмансипэ и синий чулок, а на другом — мать и хранительница домашнего очага. Гитлер и вслед за ним все нацисты восхищались последней, считая ее выражением подлинной женственности, и презирали первую.

Подобным же образом у гомосексуальных мужчин разделен на полюса и стереотип самовосприятия. Они считают себя либо как крайнее проявление женственности, либо образцом маскулинности, превосходящей гетеросексуальных мужчин, которые феминизируются в процессе постоянного тесного общения с женщинами. Фашистская гомоэротика проявила себя как крайняя радикальная форма мужественности. «Фашизм поднял маскулинность на такой уровень, которого она никогда не достигала ранее и вряд ли когда-либо достигнет в будущем».[162] Это выражалось даже в прическах, которые стали служить средством не столько сексуальной, сколько политической идентификации. Прически с длинными волосами были понижены в правах и объявлены бабскими. Широкое распространение получил солдатский «ежик», некоторые неонацисты, склонные к особо маскулинной форме гомосексуализма, бреют себе череп наголо. Офицеры СС, желая выглядеть как настоящие солдаты, брили себе затылок и бока, оставляя только на макушке щетку коротко стриженных волос. Гитлер считал короткую стрижку на римский манер признаком не только принадлежности к армии, но и современности. 12 марта 1926 года во время одного из выступлений в Мюнхене он заявил, что национал-социалисты не должны иметь ничего общего «со старыми фелькишскими признаками, всеми этими густыми усами и вьющимися волосами. Мы признаем только короткие стрижки».

«Гомосексуализм, прежде всего латентный, располагает огромным количеством подавляемой энергии влечения, находящей выход в агрессивности, которая рассматривается многими авторами как существенная составная часть солдатской потребности в агрессии».[163] Вильгельм Райх установил четкую связь между фашизмом и гомосексуализмом. Он описал эти явления как милитаристско-фашистский комплекс. «Теперь во время войны можно наблюдать, как тот, кто ведет активный гетеросексуальный образ жизни или полноценно сублимирует свое влечение, отвергает войну. Напротив, наиболее жестокими и ярыми ее приверженцами стали те, кто рассматривали женщину только как средство справить нужду и являлись скрытыми либо явными гомосексуалистами».[164]

Фюрер СА Эрнст Рем проявлял ландскнехтскую версию особенно маскулинного гомосексуализма, Лоуренс Аравийский устроил игру, в ходе которой завоевывал новые колонии для Британской империи. Не вызывает никаких сомнений, что Гитлер также желал использовать особенно мужественную форму гомоэротики. Однако Томас Манн нащупал уязвимое место Гитлера, определив его за год до начала войны как женственного гомосексуалиста. Его возбуждали и одновременно пугали «парни», как человека, «кто чисто технически не может делать то, что доступно каждому мужчине: ездить верхом, управлять машиной или самолетом и даже "сделать" ребенка».

Следует отметить, что у самого Томаса Манна были серьезные проблемы с вышеперечисленными мужскими качествами. О верховой езде и управлении самолетом не могло быть и речи, даже машину водила его жена, которая, по его мнению, ездила слишком быстро. Однако он смог "сделать" несколько детей, поскольку его брак был примером самодисциплины, попыткой покинуть женственный полюс гомосексуализма. Было ли решение Гитлера начать войну сходной формой решительного отказа от женственной формы гомоэротизма, что еще раньше проявилось в ношении им военной формы?

Он действовал в лучших немецких традициях. «Первый и наиболее живучий немецкий журнал для гомосексуалистов "Дер Айгене", выпускавшийся в 1898-1933 годах, воспевал агрессивную формы маскулинности. Любовные истории, которые печатали в подобных изданиях в период между 1929 и 1979 годами, построены вокруг неизменного мужского стереотипа: прекрасного стройного молодого блондина с рублеными чертами лица».[165]

Гомосексуалисты с особенно заостренным максулинным самовосприятием отвергают женственных «голубых», ярким примером которых стал Оскар Уальд. Это неприятие взаимно. Когда Риббентроп спросил у эстетствующего крон-принца Пруссии Луиса Фердинанда, прославившегося как сочинитель камерной музыки, почему он не присоединится к нацистскому движению, композитор ответил, что ходить строем — это не его дело.

Патологическая ненависть Гитлера к евреям оставалась необъяснимой загадкой для многочисленных исследователей. Она не была основана на личном печальном опыте общения с евреями, а являлась отвлеченным продуктом его мышления. Доводы сторонников психоанализа, которые выводили ее из сексуальности, звучат не очень убедительно. В последние десятилетия ряд ученых пытались найти эти причины вне Гитлера как такового, выводя их из якобы присущего всем немцам коллективного радикального антисемитизма. Однако данное утверждение не подтверждается историческими фактами.

В результате не остается ничего другого, как вновь вернуться к анализу личности Гитлера. Одной из первопричин его антисемитизма стал внешний вид венских улиц, который причинил ему настоящую душевную травму. «Пришло время, когда я уже не бездумно бродил по городу, ослепленный как в первые дни его величием, но перенес свой взгляд со зданий на людей. И когда я посмотрел на этот город под таким углом зрения, то внезапно наткнулся на создание в длинном кафтане с черными патлами». Это шокирующее переживание стало стержнем его мировосприятия. Постепенно образ еврея обрастал все более и более отвратительными чертами. Развиваясь, этот процесс кристаллизации дошел до того, что в его сознании евреи превратились в главное мировое зло.

Следующее, что бросалось в глаза Гитлеру, это нечистоплотность обладателей кафтанов. Они мылись слишком редко или не мылись вообще. Здесь он примкнул к сторонникам ходячего предубеждения, которые считают, что от евреев воняет. Сходные обвинения выдвигались против чернокожих в США — от них идет сильный чесночный запах. Жители стран Восточной Азии считают, что от западноевропейцев исходит отвратительный запах масла. Гитлер же мог с закрытыми глазами определить еврея: «Мне становилось дурно от запаха этих кафтанов».

Из физической нечистоплотности он выводил нечистоплотность моральную: «Вообще этот народ не обладает ни моральной, ни какой-либо другой чистотой». Вследствие этого, по мнению Гитлера, евреи несут ответственность во всех преступлениях против морали: «Разве есть на свете хоть одно нечистое дело, хоть одно бесстыдство какого бы то ни было сорта и прежде всего в области культурной жизни народов, в которой не был бы замешан по крайней мере один еврей? Как в любом гнойнике найдешь червя или его личинку, так в любой грязной истории непременно натолкнешься на еврейчика».

Наконец, Гитлер идентифицировал евреев как сердце мировой печали и первопричину проституции: «Отношение еврейства к проституции и тем больше к торговле девушками можно было изучить в Вене, как, пожалуй, ни в каком другом западноевропейском городе, вероятно, за исключением портов Южной Франции».

Евреи изобрели парламентаризм, чтобы при помощи этой системы вредить немецкому народу. В качестве парламентариев они были повинны в гибели множества смелых солдат. «Если бы сегодня раскрылись могилы во Фландрии, то из их кровавого чрева поднялись бы сотни тысяч прекрасных молодых немцев, злонамеренность этих парламентских преступников привела к гибели в рядах плохо обученной армии; миллионы мужчин были убиты, стали инвалидами и утратили отечество только из-за того, чтобы несколько сотен изменников родины и предателей народа смогли провернуть свои политические спекуляции». В глазах Гитлера евреи были виновниками войны и симулянтами, их почти не было в окопах на фронте. «Канцелярии были забиты евреями. Почти каждый еврей был писцом, и каждый писец — евреем».

По двум пунктам созданный Гитлером образ еврея отличался от общепринятого. Как правило, для предубеждений против других народов характерна нелогичность. Еще Гете писал: «Настоящий немец терпеть не может французов, но с удовольствием пьет их вино». Эсэсовцы, считавшие славян недочеловеками, не смогли удержаться от связей с красивыми украинками. Варварские бомбардировки немецких городов ВВС США, которые серьезно повредили образу Америки, не оказали никакого влияния на интерес к такой американской музыке, как джаз и свинг. Ненависть же Гитлера к евреям полностью заполонила его сознание.

Социологи доказали, что предубеждения очень редко оказывают влияние на конкретные действия людей. Американские отели, которые официально объявляли о том, что не принимают чернокожих жильцов, на самом деле без проблем предоставляли им номера. Но в случае с Гитлером все было иначе. Уже в одном из первых свидетельств своего антисемитизма, письме, которое он написал еще в 1920 году будучи ефрейтором, Гитлер заявил, что еврейский вопрос должен быть урегулирован не погромами или отдельными проявлениями ненависти, а путем принципиального решения. В 1934 году его мысли приобрели более отчетливую и конкретную форму. Теперь он считал своей главной задачей освободить мир от евреев, которые несут угрозу цивилизации: «Если еврей с помощью марксистского учения одержит победу над народами мира, то его корона станет пляской смерти человечества, и наша обезлюдевшая планета вновь, как и миллионы лет назад, будет лететь в пустом эфире».

За исключением крайнего радикализма и всюду проникающих метастаз мышления образ еврея Гитлера не слишком сильно отличался от созданного в начале века венскими антисемитами, который он юношей перенял посредством чтения желтой прессы и уличных юдофобских брошюр, личных встреч и дискуссий с единомышленниками.

Этот искаженный образ еврея отличался весьма примечательной раздвоенностью. С одной стороны, евреи отличались сильной потенцией и особенно ясно выраженным половым влечением, которое превращало их в безжалостных охотников за блондинками. Данная тема стала объектом особенно ярких фантазий Гитлера, который описал в «Майн кампф» с нетерпением рыскающих повсюду соблазнителей евреев.

С другой стороны, еврей трактовался как женоподобный мужчина. «Религиозные традиции иудаизма только усиливают смешение мужских и женских черт в образе еврейского мужчины и порождаемый этим страх, что мужчина может вести себя как по-мужски, так и по-женски». Обрезание являлось способом уменьшения маскулинности при помощи «уродования половых органов», которое можно рассматривать как форму ритуальной кастрации.[166]

В соответствии с таким подходом дегенеративная феминизация проявлялась не только в типичном для евреев плоскостопии, при помощи которого они избегали службы в армии, или уменьшении объема груди, но и в женственных уменьшительных речевых оборотах, а также в семенящей походке, которая сильно отличалась от присущего настоящим мужчинам широкого шага.

По мнению некоторых венских врачей, склонность евреев к онанизму являлась важной предпосылкой для подобной нездоровой феминизации, проявлявшейся в их внешнем виде. Основатель немецкого нудистского движения Рихард Унгевиттер считал, что «мастурбация разрушает мужской идеал и развивает малодушие, которое является смертельным врагом мужественности».[167]

«Евреи, которые в глазах общественного мнения были весьма неприятными созданиями, обладали ясно выраженной склонностью разрушать существующий порядок вещей, который наряду с присущей им хронической мастурбацией соответствовал женским признакам. В связи с этим евреи обладали женской природой и были полностью феминизированы».

В этом пункте взгляды Гитлера полностью совпадали с мнением Отто Вайнингера: «Занимающиеся сводничеством мужчины всегда являются евреями, и именно это сильнее всего связывает еврейство с женственностью. Еврей всегда похотлив, это обусловлено его аморальной природой, хотя и является весьма странным, поскольку он обладает меньшей потенцией и не способен получить такое же сильное удовольствие, как арийский мужчина».[168]

Женственные евреи являлись большим объектом ненависти Гитлера, чем ярко выраженные гетеросексуалы, что опровергает мнение некоторых психоаналитиков о наличии у фюрера Эдипова комплекса. Проблема Гитлера была намного глубже. Он подавлял в себе женственного, а позднее и эстетически развитого мужчину, уничтожая в своей душе «еврея».

Особенностью юношеского стереотипа, который сформировался у Гитлера в Вене, было то, что в отличие от «кафтанов», прибывших из восточных районов империи, еврейские женщины не вызывали у него столь сильного отвращения. Таким образом, антисемитизм Гитлера был направлен главным образом против евреев и в гораздо меньшей степени против евреек. Впоследствии это отразилось на преследовании евреев. Нюрнбергские расовые законы рассматривали евреек как менее опасных по сравнению с еврейскими мужчинами.

В соответствии с этими законами женщины освобождались от дискриминации чаще, чем мужчины. В случае с последними Гитлер сделал исключение только для полукровок, таких как изобретатель Артур Имхаузен. Еврейки же могли быть допущены к фюреру, если в их жилах текла хотя бы капля арийской крови.[169] Фрау Айхлер, чей муж-немец погиб за Германию в Судетах, и фрау Мелита Хоффман, которая оказала серьезную помощь нацистскому движению на раннем этапе, были причислены к «почетным арийцам». Оперный тенор Макс Лоренц и киноактер Пауль Хенкельс были зачислены в Имперскую палату искусств, хотя и были женаты на еврейках. Еврейки наравне с арийским женщинами могли посещать театры и останавливаться в отелях.

Для мышления Гитлера, которое с течением времени почти не претерпело изменений и развитие личности которого давно остановилось, было характерно подавление женственной модели гомосексуализма. Он снова и снова загонял внутрь свои страсти, стремление к прекрасному и желание вести жизнь деятеля искусства.

С началом войны положение дел изменилось. Последним проявлением этой полностью подавленной тенденции стало посещение Парижа, куда после разгрома Франции Гитлер отправился вместе со Шпеером и Брекером. К началу же Русской кампании фюрер окончательно подавил в себе эстетическое стремление к прекрасному. Теперь он был готов принять решение о полном уничтожении евреев как представителей женственного гомосексуализма и обостренной гетеросексуальности. Теперь во главу угла был поставлен мужской аскетизм. Огромная ежедневная нагрузка определила стиль жизни, который Иоахим Фест назвал «актом великой отчаянной самодисциплины».[170] В ноябре 1944 года сваленный в постель болезнью Гитлер заставлял себя подниматься, чтобы проводить оперативные совещания: «Он вставал с постели, некоторое время сидел на краю кровати, отказываясь от любой помощи, затем по стенке доходил до стола, тяжело садился на стул, вытирая рукой пот со лба, и просил пригласить собравшихся на совещание в комнату».[171]

Постоянное вытеснение трансформировало характер Гитлера в сторону нетерпимости, злобности и убийственной агрессивности. «Все, что он ненавидел в себе, он проецировал на евреев; только они были повинны во всех неудачах как его в частности, так и всей немецкой нации в целом».172 Возможно, что именно в двойном вытеснении, которое не смогла вынести психика Гитлера, и заключена подсознательная мотивация для необъяснимого массового истребления евреев.

Гитлер продиктовал свою первую книгу в крепости Ландсберг. До сих пор он жил только в мужских общежитиях, казармах, а теперь оказался в тюрьме, где также практиковался гомосексуализм. Он стилизовал часть своей карьеры, прошедшей за решеткой, как жизнь героя. Гитлер планировал назвать свою книгу «Четыре с половиной года борьбы против лжи, глупости и трусости». В этом названии, значительно сокращенном издателем, наряду с доминантами борьбы за высокие цели, добро и Германию против всех темных еврейских и марксистских сил четко прослеживается гомоэротический подтекст, поскольку речь шла и о борьбе против феминизации.

Создание «национальной общности народа», к которой стремился Гитлер, вовсе не было социалистическим мероприятием. Скорее он требовал от немцев обособиться от других народов и поклясться в верности до гроба своему фюреру. Подобные представления уходили своими корнями в мужскую солидарность, совместную мужскую борьбу. Война для него была мерой всех вещей. Одержать победу можно только мужским мечом, мирный экономический способ покорения его не устраивал. Только мерзкие евреи способны отрицать этот «благородный принцип природы». Мировоззрение Гитлера являлось концепцией реформ и спасения, слегка окрашенной гомоэротизмом.

Гораздо более отчетливо это заметно на примере одного из идейных предшественников Адольфа Гитлера Ланца фон Либенфельса. Еще в Вене молодой Гитлер тщательно изучал его журнал «Остара», где были опубликованы две книги Ланца: «Раса, женщина и ее любовь к мужчинам низших рас» (1908) и «Опасность матриархата и необходимость матриархальной морали» (1909). Эти памфлеты разъясняли несознательность немецких женщин: «Крепкие темноволосые мужчины низших рас, которые живут среди нас, психически и физически развратили наших женщин и испортили их эротический вкус».[173] Ланц пропагандировал гомоэротическую общность мужчин, «новый орден тамплиеров», который следовало создать в замке Верфенштайн в Нибелунгенгау в Вашау, на руинах которого он периодически вывешивал флаг со свастикой.

Хотя позднее Гитлер отмежевался от слишком уж явного гомосексуализма сторонников Ланца, влияние его идей ощущается в «Майн кампф». Ярким примером этого служит печально знаменитый пассаж: «Черноволосый еврейский юноша с сатанинской усмешкой на лице часами нетерпеливо поджидает невинную девушку, чтобы осквернить ее своей кровью и обокрасть ее народ».

И в других местах книги вновь и вновь проскальзывает невообразимое отвращение, которое охватывало и захлестывало его вместе с половым влечением.[174] Он утверждал, что евреи виновны в «превращении нашего полового влечения в скотскую жажду спаривания». У Гитлера вызывал омерзение «отвратительный душок нашей современной эротики», он явственно видел, что в «теплице сексуальных раздражителей» выросло «ядовитое растение расовой дегенерации». Сексуальные фантазии отвращения, которыми гомосексуальные мужчины отгораживают себя от женщин, Гитлер перенес на евреев. Примечательный символ проявления отвращения Гитлера, процитированный выше пассаж про «личинку» и «еврейчика», одновременно является и символом мальчишеской импотенции.

Американский исследователь Брам Дикштра, который был уверен в гомосексуальности Гитлера, интерпретировал убийство евреев как «метафорический геноцид».[175] Можно проследить связь идей фюрера с антифиминистскими и антисемитскими образами, представленными в современном немецком кино Г. В. Пабстом, Ф. В. Мурнау и Фрицем Лангом. Здесь, как у Гитлера, еврей идентифицирован как прототип сексуально озабоченной и развращающей мужчин женщины и приравнен к женщине-вампиру, от которой мужчина мог спастись, только убив ее. Святой Георгий как герб лагерей смерти.

Феминистки заходят настолько далеко, что считают антифеминизм более фундаментальным принципом биологической политики нацистов, чем расизм. По их мнению, в национал-социализме на первом месте стоял сексизм, и только потом шел расизм. Подобный подход в принципе не имеет ничего общего с действительностью. Абсурдно утверждать, что принижение женщин было более сильным, чем целенаправленное поголовное истребление евреев или цыган. Режим, который захотел бы последовать шутливой рекомендации комика Лихтенберга: «Всех новорожденных девочек топить!» — имел бы весьма ограниченную временную перспективу и просуществовал бы не дольше одного поколения.

Антифеминизм не может проявить себя в той же форме, как направленный на массовое уничтожение евреев антисемитизм, он вынужден маскироваться, перенаправлять свою агрессию на другие группы населения. Для Гитлера были типичны подобные маскировка и перенесение подавленных эмоций, которые и делали его личность столь непроницаемой, а поведение — непредсказуемым.

При всем желании Адольф Гитлер не мог запретить немцам спать с женщинами. Однако он смог ограничить половые контакты, соорудив преграды в виде расовых законов. Вплоть до самоубийства Гитлера не оставляли страх перед загрязнением крови и забота о чистоте расы и расовой гигиене. Свое политическое завещание он закончил словами: «Прежде всего я обязываю руководство нации и общество строго соблюдать расовые законы и стойко сопротивляться международному еврейству, которое является всемирным отравителем всех народов».

Весьма странный образ женщины, сформированный Гитлером, был близок стилю «Fin de siecle» (конец века) и столь почитаемым фюрером Арнольду Беклину и Францу фон Штуке. В принципе «геноцидальный менталитет, выражавшийся враждебным, убийственным языком борьбы полов», был свойствен всей западноевропейской культуре. Дикштра утверждал, что «еще до начала столетия печи крематориев концлагерей уже существовали в антифеминистских расово-революционных мужских фантазиях».

Нюрнбергские расовые законы соответствовали навязчивым идеям фюрера. Выступая на съезде партии в 1935 году, он утверждал, что ввел эти законы, чтобы в первую очередь спасти в государстве брак, подняв его со дна расовой мешанины, где он находился. В исполнении этих законов совершенно четко проявлялась сексуальная патология. Научно-популярный журнал «Дойче Фольксгезундхайт» предостерегал арийскую женщину от половых сношений с евреями. Как только она примет в свое тело «чужеродный белок», она никогда больше не сможет рожать расово чистых детей, даже если потом и выйдет замуж за арийца. Данные абсурдные табу вошли в национал-социалистический кодекс поведения. Эсэсовцам и членам партии запрещали жениться, если невеста была ранее замужем за евреем или просто обручена с ним.

Порнографические фантазии смешивались с юридической изо-шренностью. Даже «лазание под юбку» рассматривалось как расовое преступление и каралось двумя годами заключения в исправительном доме, если подобное действие совершал еврей в отношении арийской женщины. В соответствии с комментариями к расовому законодательству, подготовленными в 1936 году В. Штукартом и X. Гробке, наказуемым деянием стали «любовные действия, например взаимный онанизм». Оральный секс оставался неподсуден, поскольку не имеет своей целью воспроизведение потомства, у которого может быть загрязнена арийская кровь.[176]

Список обвинений против евреев, приведенный в «Майн кампф», охватывал ходовые антисемитские клише. Однако существовала одна особенность, которая отличала идеи Гитлера от обычного антисемитизма, он обвинял евреев в том, что они не воспринимали его аргументы. Таким образом, главным признаком, по которому определялась расовая принадлежность, стала способность принять убеждения Гитлера, внутреннее созвучие его мировоззрению. Ему не нужны были светловолосые германцы с голубыми глазами и прямым носом, которые не разделяли его идеи или даже относились к ним враждебно. В результате раса для фюрера перестала быть антропологическим критерием.

В речи на партийном съезде 1934 года Адольф Гитлер использовал хитрый демагогический трюк. Он заявил, что политически совершенно невозможно распределять руководящие государственные должности исходя из расовых признаков. Слишком уж явно он сам и прочие фюреры рейха не вписывались в стандарты чисто арийской внешности. Во время спора с рейхсфюрером СС гауляйер Данцига Форштер прямо заявил, что сам Гиммлер выглядит так, что о расе тут не может быть и речи.[177] В застольных беседах 27 января 1942 года Гитлер весьма благоразумно подметил: «Внешний вид и наклонности часто разнятся». Полутора годами ранее, 16 сентября 1940 года, он приказал, чтобы «метисы», проявившие смелость перед лицом врага, признавались чистыми арийцами.

Однако Гитлер не пришел к логическому выводу, что вся расовая теория ложна и непригодна к использованию. Не желая замечать явных противоречий, он упорно продолжал считать, что «в принципе следовало бы определять расовую принадлежность на основе способностей. Однако способности закрепляются при помощи способов реакции отдельных людей на новые идеи. Данный метод поиска людей, которые нам нужны, непригоден, потому что каждый слышит только те звуки, которые находят внутренний отклик в его душе».

Геббельс, прозванный в народе за свою внешность «засушенным арийцем», в своих дневниках писал о недопустимости «расового материализма, который ставил во главу угла не мысли и действия, а бесполезный цвет волос».

Для самого Гитлера понятие «арийцы» было только обозначением для тех, кто соответствовал его гомоэротическим предпочтениям, возбуждал его и разделял его взгляды. При исследовании структуры мотивов его первобытной ненависти к евреям становится совершенно ясно, что он воспринимал их как угрозу прекрасному и благородному идеальному миру, созданному в его гомоэротических мечтах. Однако сам Гитлер не имел четкого представления об этой сексуальной утопии, в его сознании были четко определены ее противники, вызывавшие жгучую ненависть.

Вслед за Рихардом Вагнером Гитлер причислил Иисуса Христа к арийцам, проявив тем самым недовольство, что только неариец мог быть способен на сколько-нибудь значимые действия и иметь серьезные заслуги. Когда в 1938 году во время визита в Рим Муссолини показал ему римский бюст, который тогда считался возможным изображением Иисуса, Гитлер сразу же нашел в нем очевидные расовые черты, присущие арийцам. В застольных беседах он заявил, что если Чингисхан действительно настолько великий человек, как учит история, то он, несомненно, принадлежит к арийской расе.

Эти удивительные обертоны расового учения Гитлера временно предоставляли шанс выжить в третьем рейхе не только евреям с расово чуждой внешностью, но и блондинкам-инородкам. Предпочтение фюрером данного типа женщин не имело под собой антропологической основы, а скорее соответствовало стереотипам, свойственным мужским союзам. По сравнению с опасными страстными темноволосыми еврейками холодные блондинки рассматривались как более ценные, сдержанные и потому пригодные как партнеры по браку для приличных мужчин. По всей видимости, Гитлер считал, что брак с блондинкой будет направлен на продолжение рода, а не на удовлетворение похотливых потребностей плоти.

При определенных обстоятельствах блондинки, принадлежащие к другим народам, могли быть приняты в общество арийских мужчин. В 1942 году во время своего очередного монолога в ставке Гитлер поделился с присутствующими подобными планами. «За обедом шеф рассказал, что вчерашний полет в Полтаву поколебал его расовые представления». В украинской Полтаве «он увидел такое количество голубоглазых светловолосых женщин, что это напомнило ему просмотр фотографий норвежек или голландок, желавших выйти замуж за немецких офицеров».[178]

Позднее Адольф Гитлер просто объявил всех блондинок германками: «За чаем фюрер внес поправки в наши школьные знания о переселении народов и объявил голубоглазых светловолосых украинок потомками германских племен, чье возвращение в лоно немецкого народа является только вопросом времени».

По мнению Гитлера, связываться с женщинами было допустимо только по соображениям необходимости продолжения рода. Психологические корни подобного «предоставления прав гражданства» можно проследить на примере из истории моей семьи. Мой дядя Макс Лоренц был любимым певцом Гитлера. Как рассказывала моя бабушка Мари-Луиза Хиллебрехт, он был гомосексуалистом, и чтобы соответствовать вкусам своего мужа, его жена-еврейка уменьшила свою грудь до мальчишеских размеров. Моя еврейская тетя личным приказом фюрера была освобождена от преследований, что является еще одним доказательством, что расовые взгляды Гитлера выражали скорее гомофили-ческие страхи, чем дарвинистские убеждения. По его мнению, опасность представляли только полногрудые еврейки, поскольку общение арийцев с подобными женщинами, без сомнения, привело бы народ к гибели.

В своей «Второй книге» Адольф Гитлер писал: «Мода на браки с пышными еврейками, распространившаяся среди отдельных офицеров, особенно выходцев из аристократии, несла в себе опасность старой армии и при прогрессирующем развитии рано или поздно обернется большой бедой».

В 1933 году, вскоре после назначения рейхсканцлером, Гитлер признался своему адъютанту Видеманну, что если бы не катастрофа 1918 года, которая заставила его пойти в политику, он стал бы таким же великим художником, как Микеланджело.[179] Подобное замечание вполне можно истолковать как типичную пубертантную переоценку своих сил и способностей.

Микеланджело был не единственным гомосексуалистом, которого взял себе за образец Гитлер. Он питал особенную склонность и к баварскому королю Людвигу II. Выступая 12 августа 1933 года в Хоэншвангау, он показал себя сторонником и продолжателем идей этого монарха. Масштабная программа строительства, которую хотел провести Людвиг II, была «протестом гения против ограниченной парламентской посредственности. Сегодня мы воплотили этот протест в жизнь». Интерес Гитлера к личности Людвига проявился и в том, что он приобрел подлинник автографа одного из самых неординарных представителей династии Виттельсбахов. В почитании Карла Мая фюрер зашел так далеко, что даже в одежде старался подражать гомосексуальному идеалу, воплощенному в образе Твердой руки. Во время проживания в Мюнхене Адольф Гитлер стилизовал себя под героя вестерна, носил выделяющуюся одежду и ярко выраженную несолдатскую прическу. 22 марта 1912 года Гитлер посетил в Вене лекцию уже старого Карла Мая, для чего ему пришлось одолжить целую пару обуви и прошагать пешком целый час. Однако приложенные усилия полностью себя оправдали. Он прослушал лекцию о цели человечества, которая состояла в необходимости покинуть темный Ардистан и завоевать Дшинистан, что позволило бы стать таким же благородным, как Карл Май. В течение нескольких месяцев Гитлер не мог успокоиться, снова и снова вспоминая выступление своего кумира.[180]

Винниту околдовал его гомофилическую душу. По свидетельству Альберта Шпеера, уже в более поздний период жизни Гитлер относился к книгам Карла Мая с тем же священным трепетом, с которым другие люди читают философские трактаты или Библию.[181] Он желал, чтобы и солдаты в окопах прониклись этим духом. В 1943 году, несмотря на острый дефицит бумаги, по личному приказу фюрера для фронта были отпечатаны 300 000 экземпляров романа про Винниту. Шпеер рассказывал, что фюрер увидел в Винниту «образцовый пример руководителя военной кампании и благородного человека», на котором следует воспитывать у молодежи понятие подлинного мужества.

После подавления путча Рема Гитлер тщательно вычистил из своего прошлого все явные проявления гомосексуальных наклонностей. Тем более бросалось в глаза подчеркнутое преклонение Гитлера перед личностью прусского короля Фридриха II, в военном окружении которого имелось социально акцентированное увлечение гомосексуализмом. В действительности Гитлеру не было никакого дела до добродетелей Гогенцоллернов, и он ни в коем случае не собирался делить с ними власть. Увлечение Гитлера пруссачеством в своей поддельности не было смешным только потому, что он ни в коем случае не был и не казался опруссаченным австрийцем.

«Гитлер идентифицировал себя с Фридрихом II, сравнивая свои поражения с перипетиями Семилетней войны, свое одиночество с королевским, а свою овчарку Блонди с его левреткой Бише».[182]

Так наряду с культом Карла Мая Гитлер создал себе культ «Старого Фрица», который также проявлялся в весьма странных формах. По мнению Фридриха Хеера, портрет короля играл для Гитлера роль католической святыни. Он висел у него в кабинете. Фюрер взял этот портрет с собой в бункер и покончил под ним жизнь самоубийством. Перед ужасным концом Геббельс утешал своего фюрера, зачитывая ему куски из «Жизнь Фридриха Великого» Томаса Карлейля.

К 50-летию Гиммлер подарил Гитлеру портрет прусского короля кисти Менцеля. Спустя год Розенберг подарил ему большой фарфоровый бюст Фридриха, который диктатор принял со слезами на глазах. Яростный противник курения фюрер был полон гордости, что знаменитая табакерка короля украшает его письменный стол в Бергхофе.

Гитлер нашел для себя гомофилические образцы и в австрийской истории, которую он хорошо знал с детства. Как и «Старый Фриц», принц Евгений Савойский был очень популярным в народе полководцем, который предпочитал женщинам мужчин. Во время проживания в Вене молодой Гитлер восхищался его великолепным замком Бельведер, указывая на хороший архитектурный вкус принца, а позднее находил в лицах улыбающихся сфинксов, установленных в замковом парке, сходные черты со своей племянницей. Среди прочих обычных для ее возраста книг он подарил юной Генриетте Хоффман «Жизнь принца Евгения», которую вряд ли можно признать подходящим чтением для баварских подростков. Гитлер назвал в честь принца тяжелый крейсер, гордость германских кригсмарине, хотя он не имел прямого отношения к войне на море. Спуск этого судна стал настоящим чествованием традиций австрийской монархии, и на церемонию был приглашен глава Венгрии адмирал Хорти.

Весьма удивительно, что первым политическим образцом для подражания, открытым Гитлером, стал венский бургомистр Карл Люгер (1897-1910), «самый сильный немецкий бургомистр всех времен», который как христианский социалист был ярым противником Шенерера и сторонником Габсбургской монархии. Бригитта Хаманн, проанализировав психологическую подоплеку этой странности, писала: «Его покорила не политическая партия, но конкретная личность Люгера, которого он подверг тщательному изучению». «Красавчик Карл» был холостяком. Гитлеру импонировали не только антисемитизм венского бургомистра, но и его отрицательное отношение к браку, которые воодушевляли толпу. Люгер наглядно продемонстрировал восхищенному подростку, что блестящую политическую карьеру не только можно совместить с безбрачием, но и что второе будет подталкивать первую, оказывая на массы потрясающее по своей силе воздействие. Именно от Люгера (или от Экарта) Гитлер позаимствовал свою идею фикс, согласно которой только холостяк может привлечь голоса избирательниц. Уже Люгер использовал этот аргумент в качестве предлога, под которым отказывался жениться. «Люгер заявлял, что принадлежит только своим венцам, Гитлер же переделал этот постулат в знаменитое: "Германия — моя возлюбленная!" — и любил пошутить, "что нельзя было и мечтать привлечь в нацистское движение женщин и девушек, если бы он женился!"»[183]

Еще одним кумиром Гитлера был Ницше. Вполне возможно, что существовала некая весьма поверхностная параллель между пониманием философии, воспевающей «белокурую бестию», и фашистской идеологией. Тем не менее белокурая бестия также является гомофилической фантазией. Кроме того, антифеминистские взгляды Ницше («Ты идешь к женщине? Не забудь взять с собой кнут!») были вполне во вкусе Гитлера. Сестра Ницше, которую он посещал в Веймаре, подтвердила стойкое отвращение к браку философа, заявлявшего: «Герой должен быть свободен». Несмотря на то что Гитлер едва бы смог до конца понять философию Шопенгауэра, он преклонялся перед ним не в последнюю очередь из-за сходных взглядов на женщин и брак.

Политические противники воспользовались привязанностью Гитлера к гомосексуальному главе штаба СА Эрнсту Рему при развязывании пропагандистской кампании, в которой обличали «противоестественный разврат», царивший в нацистском движении, на словах боровшемся за моральное очищение немецкого народа. Социал-демократическая газета «Мюнхенер Пост»обли-чала гомосексуальные наклонности Рема и даже подозревала в этой склонности самого Гитлера.[184] Однако нет никаких доказательств того, что Адольф Гитлер практиковал гомосексуализм.

Самое большое, почти открытое признание своего отличия от нормальных людей Гитлер сделал во время очередного монолога в ставке, произнесенного 21 августа 1943 года. Он перестал хранить втайне от мира свои истинные цели. После начала войны на уничтожение на Востоке массовые убийства стали достоянием общественности. Несмотря на все попытки скрыть происходящее, в общих чертах жуткая практика Холокоста стала известна многим тысячам человек. Гитлер ничего не имел против того, чтобы стенографист зафиксировал его почти искренние слова: «Обладая склонностью к безбрачию, по своей природе я не являюсь семейным человеком. Это не для меня». «Склонность» — вот то предательское слово, которое практически называет вещи своими именами. В окружении Гитлера, говоря о Реме, почти официально называли его гомосексуализм «непонятной склонностью».

Следующее слово, которое также выдает не совсем обычный характер проблемы Гитлера, является «безбрачие». Еще Генрих Гейне использовал его, чтобы четко определить свое отношение к женщинам. «К чему мне забота о женщинах и детях?/Пусть идут побираться, если голодны», — под этими словами поэта вполне мог бы подписаться и Гитлер.

Александр Мачерлин разглядел в личностном отношении Гитлера к Шпееру эротический (но не сексуальный) компонент.[185] После войны Альберт Шпеер писал: «Совершенно точно могу сказать только одно: все, кто тесно сотрудничали с ним в течение долгого времени, оказывались в кабале».

Гитлер познакомился с 29-летним внешне привлекательным архитектором в 1934 году и после нескольких бесед допустил его в свой близкий круг. В 1945 году Шпеер подробно описал это событие. Костюм молодого идеалиста, вдохновленного поэзией Штефана Георга, был испачкан гипсом со стройплощадки. Поэтому, несмотря на красноречивые взгляды Гитлера, старавшегося наладить с ним более близкий контакт, он хотел отказаться от приглашения на обед. Тогда фюрер использовал сложившуюся ситуацию, чтобы сделать весьма двусмысленный жест. Он завлек архитектора в свои личные покои и заставил молодого человека сменить его испачканный пиджак на свой мундир. С этого переодевания, которое эротическая фантазия Гитлера превратила в псевдоинтимную сцену, внесшую элемент шутки в последовавшее застолье, началась эмоциональная связь между мастером и его любимым учеником. «Затем он усадил меня за обеденный стол и все время уделял мне внимание». «Я интуитивно понравился ему». «Он открыл меня». Позднее архитектор сравнил свои отношения с Гитлером с договором между Фаустом и Мефистофелем, который он также оплатил своей кровью.

В любом случае уже с самого начала этой мужской дружбы отношения Гитлера к молодому архитектору сильно отличались от принятых в немецких министерствах норм поведения. Чтобы доказать свое превосходство, Адольф Гитлер использовал совершенно архаическую форму спора между мужчинами: он долго и пристально смотрел в глаза собеседнику. Он считал, что тот, кто не выдерживал этого взгляда, признавал его превосходство. Шпеер так описывал этот способ: «Однажды, когда мы сидели за большом круглым столом в чайном домике, Гитлер с вызовом уставился мне в глаза. Вместо того чтобы опустить глаза, я принял его вызов. Кто знает, какие первобытные инстинкты вызывает в жизни подобное противоборство, в котором противники смотрят друг другу прямо в глаза до тех пор, пока один из них не отведет взор. Хотя я привык побеждать в подобных состязаниях, на этот раз мне пришлось собрать все свои силы, чтобы выдерживать этот взгляд до тех пор, пока Гитлер внезапно закрыл глаза и повернулся к своей соседке за столом».[186]

Гитлер желал, чтобы его любимец Шпеер всегда был поблизости. В Оберзальцберге у архитектора было ателье, выстроенное в альпийском стиле. Его красивая мастерская в Берлине также располагалась близ фюрера. «Мастерская Шпеера была размещена в прекрасном здании Академии искусств на Пари-зьерплац, которое с рейхсканцелярией разделял только внутренний сад». Наблюдатели единогласно отмечали, что после встречи со Шпеером у Гитлера «всегда было приподнятое радостное настроение. Он был счастлив и воодушевлен».

Несмотря на то что оба мужчины были привязаны друг к другу, они чувствовали взаимное смущение. В тюрьме Шпандау Шпеер вспоминал, что когда Гитлер вручал ему документ о назначении генеральным инспектором по реконструкции и застройке Берлина, он вел себя «почти робко». Летом 1938 года Шпеер представил Гитлеру готовую модель будущего Берлина. Когда диктатор покинул ателье, его сотрудник Хеттлаге сказал ему: «Вы — несчастная любовь Гитлера». Шпеер был очень счастлив, услышав подобное.[187]

Осенью 1943 года тогдашний начальник Генерального штаба ОКХ Цейтцлер сказал Шпееру: «Фюрер счастлив вами! Он говорил, что возлагает на вас самые большие надежды! Теперь после Геринга взошло новое солнце».[188]

Шпеер также был настолько сильно привязан к Гитлеру, что едва ли его покинул бы. После катастрофических военных поражений в 1944 году он писал фюреру тщательно обоснованные меморандумы, доказывавшие, что война проиграна. Гитлер вызывал его к себе, смотрел на него печальным взглядом и произносил весьма убедительную речь. Старое волшебство все еще действовало. Получив очередную дозу энтузиазма, Шпеер воскликнул: «Мой фюрер, я, безусловно, поддерживаю вас!»

Война закончилась, 1 мая 1945 года, в день смерти своего идола, когда Шпеер распаковал его фотографию в серебряной рамочке, с ним случилась истерика.

Уже после войны Альберт Шпеер задумывался, почему Гитлер выбрал и выделял именно его: «Без сомнений, Гитлер испытывал затруднения с выбором наследника: репутация Геринга была уничтожена, Гесс сам исключил себя, доверие к Шираху было подорвано интригами Мартина Бормана, сам же Борман, равно как Гиммлер и Геббельс, не соответствовал "эстетическому типу", который представлял себе Гитлер».

Подобная оценка Гитлера весьма неожиданна. Было совершенно очевидно, что в день рождения Гиммлера и Бормана эстетика взяла себе выходной, но из всех нацистских бонз Геббельс был наиболее тесно связан с искусством. Он был автором романов, прекрасно разбирался в литературе, писал весьма недурным стилем, что было большой редкостью среди национал-социалистов. Порученная ему как министру пропаганды германская киноиндустрия явно находилась в хороших руках.

По всей видимости, Адольф Гитлер вкладывал в понятие «эстетический тип» довольно специфическое наполнение. Во всяком случае, принимая во внимание эйдетические свойства личности Гитлера, он на удивление был эмоционально холоден к Геббельсу, являвшемуся одним из первых и главных его помощников. Йозефу Геббельсу, который считал себя едва ли не вторым человеком в рейхе после Гитлера, так и не удалось получить допуск в близкий круг фюрера.

Гомоэротические пристрастия, которые связывали его с Гитлером, Геббельс тщательно маскировал. Однако они вновь и вновь проступали под созданной им репутацией бабника. В 1926 году в своем дневнике он практически объяснился в любви Гитлеру: «Мы отмечали день рождения Гитлера, ему исполнилось 37 лет. Зажгли 37 свечей, цветы… Адольф Гитлер, я люблю тебя, ибо ты велик и прост одновременно». Однако эта любовь не была полностью взаимной.

У диктатора было инстинктивное отвращение к этому герою-любовнику, покорителю женских сердец. Секретарша фюрера Траудль Юнге рассказывала: «Гитлер восхищался Геббельсом, он очень ценил его, но не испытывал к нему никакой дружеской привязанности. Гитлер знал о слабости Геббельса, который не мог устоять перед тем, чтобы не использовать свое служебное положение в личных целях, добиваясь расположения киноактрис. Все это весьма мало вязалось с характером Гитлера».

Так как Геббельс был не в состоянии подавить в себе эту страсть, которая не соответствовала антифеминистским настроениям Гитлера, он стремился завоевать дружбу фюрера, выказывая особо яростную ненависть к евреям. Когда Гитлер узнал про его роман с чешской киноактрисой Лидой Бароовой, Геббельс попытался смягчить гнев фюрера, организовав страшные еврейские погромы, которые вошли в историю как «Хрустальная ночь». Как гауляйтер Берлина Геббельс стремился полностью очистить город от евреев. Хене считает, что именно он, а не Гиммлер и СС, которые выступали за депортацию евреев, стал инициатором Холокоста, который следует толковать как конечный результат перенесения предполагаемой ненависти к женщинам на еврейский народ.

Как могла выражаться привязанность Гитлера к мужчине с гомоэротическими склонностями? С подобной трудной проблемой столкнулся и Томас Манн. «Форма проявления искусства» стала шифром, который показал духовное родство лауреата Нобелевской премии с Адольфом Гитлером.

«Эстетическому типу» фюрера полностью соответствовал Бальдур фон Ширах. Первый раз они встретились в Веймаре, когда 18-летний Ширах охранял зал, где выступал Гитлер. Речь фюрера произвела огромное впечатление на юношу, который той же ночью написал проникновенные стихи, посвященные Гитлеру. После того как он выдержал экзамен, Гитлер положил ему руку на плечо и сказал: «Приезжайте ко мне в Мюнхен, мы нуждаемся в таких людях, как вы. Вы будете учиться при мне».[189]

Сперва Ширах стал рейхсштудентфюрером, затем рейхсюгендфюрером. На этом посту ему удалось привить культ Гитлера множеству детей и молодежи. Подчиненный ему гитлерюгенд он считал «сильным движением всего чистого и зрелого». У фон Шираха было «почти женское лицо», «мягкое рукопожатие», его полная фигура выглядела весьма «неспортивно». В третьем рейхе ходили слухи о его гомосексуальных склонностях и «белой девичьей спальне». «Он с большим удовольствием организовывал для членов гитлерюгенда художественные выставки, музыкальные фестивали, концерты, кинопросмотры и театральные представления в Веймаре».

Подозрения в гомосексуальности Шираха подтверждаются событиями его молодости. В 1931 году он ревновал своего друга к его девушке Эльфриде М. Чтобы продемонстрировать своему дорогому другу, насколько эта женщина назойлива и непорядочна, он переспал с ней. «Он оправдывался перед своими веймарскими знакомыми, что только хотел доказать своему лучшему другу, что эта женщина не стоит его».[190]

Во Французской кампании 1940 года привлекательный шеф гитлерюгенда проявил себя как храбрый солдат, что еще более укрепило симпатию фюрера. Гитлер назначил его гауляйтером Вены, на должность, для которой, по его мнению, был необходим тонкий художественный вкус. Однако довольно скоро он разочаровался в эстетических наклонностях своего фаворита. Фон Ширах совершил роковую ошибку, разрешив провести выставку экспрессионистов, чье искусство Гитлер считал дегенеративным и воспринял это событие как измену. Нечто похожее Адольф Гитлер испытал, узнав об увлечении фрау Генриетты творчеством Чайковского, который был гомосексуалистом.

До войны Фюртвенглер попыталась добиться от Гитлера снятия запрета на музыку Равеля, Дебюсси и Чайковского, организовав для него небольшое прослушивание, которое закончилось неудачно. Позднее она рассказывала: «Гитлер прослушал сюиту из "Щелкунчика", глядя на граммофон, как на врага. Когда помещение наполнилось ликующими звуками "Итальянского каприччо", он выключил аппарат».[191] Попытка фон Шираха заступиться за евреев, столь дисгармонирующая с мировосприятием Гитлера, стала последней каплей, которая окончательно разрушила светлое чувство фюрера к шефу гитлерюгенда.

Эта любовь закончилась отвращением Гитлера к своему прежнему фавориту, который в конце июня 1943 году предложил фюреру закончить полностью бесперспективную войну. Он с возмущением сказал своему адъютанту фон Белову: «Что он там себе думает? Он же прекрасно знает, что после этого мне больше ничего не остается, как пустить себе пулю в голову».[192]

Душевное расположение Гитлера к двум привлекательным «эстетическим» мужчинам, входившим в его окружение, вовсе не является некой эфемерной особенностью. Наоборот, для биографии Гитлера характерно более или менее сильное эмоциональное влечение к тому или иному другу. Сперва он делил с ними спальню, а затем старался сделать так, чтобы они жили как можно ближе. Постоянные отношения фюрера с женщиной прослеживаются только с 1933 года, причем он четко дистанцировался он нее и не стремился допустить в свою спальню.

В возрасте 18 лет после смерти матери Гитлер окончательно переехал в Вену. Ему также удалось уговорить поехать с собой своего друга Августа Кубицека, почитателя Вагнера, с которым он познакомился на одной из опер в городском театре Линца. Кубицек был старше Гитлера на 10 месяцев, он учился на обойщика и играл на скрипке. Молодые люди решили перебраться в столицу и снять комнату на двоих. Юный Адольф Гитлер прибыл в столицу первым и уже 18 февраля 1908 года писал своему другу в Линц: «С нетерпением жду сообщения о твоем приезде. Поскорее точно сообщи мне, когда ты прибудешь, чтобы я смог подготовить достойную встречу. Вена ждет тебя. Итак, приезжай поскорее. И, как мы договорились, ты будешь жить у меня. До скорой встречи».[193]

Не следует слишком переоценивать почтовую открытку, которую подросток отправил своему другу детства. Однако есть одно обстоятельство, которое сразу бросается в глаза. Не существует второго сходного документа, который бы свидетельствовал о столь сильном желании Гитлера встретиться с кем-либо, чей приезд доставил бы ему столько радости. Гитлер никогда не писал ничего подобного ни Еве Браун, ни какой-либо другой женщине.

Для достижения этой цели Гитлеру пришлось использовать весь свой ораторский талант, чтобы убедить родителей Кубицека отпустить сына учиться музыке в далекую Вену. Чтобы побудить к этому самого Августа, Адольф воспользовался трудностями юного музыканта, которому негде было заниматься. Гитлер убедил свою квартирную хозяйку модистку Марию Цакреус, богемку по национальности, предоставить Кубицеку самую большую комнату в квартире, а сам довольствовался кабинетом. Спустя некоторое время в комнату вселился Август, о чем он очень скоро пожалел.

Август охотно подчинялся влиянию Адольфа, уступал напору его воли и позволял ему доминировать над собой.[194] Однако Гитлер измучил его бесконечным потоком своих незрелых политических идей. Беседы на темы политики настолько утомляли юного музыканта, что он часто засыпал под речи Адольфа. Особенно Августа раздражала привычка Гитлера будить его ночью, чтобы рассказать очередную политическую теорию. По всей видимости, эти проповеди, на основе которых фюрер много позднее разработал свои публичные речи, уже тогда содержали в себе эротический компонент. При помощи своих речей он определял, в какой мере слушатель готов подчиниться его воле. Если же тот оставался холоден, Гитлер воспринимал это как личное оскорбление.

Вполне возможно, что эта насильственная риторика являлась своего рода формой неразвитой сексуальности. Сам же Август считал, что Гитлер устраивал эти ночные выступления для того, чтобы лучше запомнить то, что он прочитал днем. Однако это предположение неверно. Благодаря эйдетизму Адольф Гитлер запоминал всю информацию сразу и на всю жизнь, ему не нужно было повторять ее.

Наоборот, тот факт, что в более поздний период Гитлер получал физическое удовлетворение от своих выступлений, позволяет говорить о наличии сексуального мотива. Известно, что многие женщины тают от прекрасного голоса оперного тенора. Однако подобная реакция слушательниц доставляет немало удовольствия и самому тенору. Скорее всего, в данном случае речь идет о весьма архаичной форме удовлетворения влечения, подобно тому как Орфей своей игрой на лире покорял богов, людей и животных.

Однако сами певцы не пишут арии, которые вызывают столь сильное восхищение. Теноры исполняют хорошо известные произведения Верди, Пуччини и Беллини, действие которых проверено временем. Нечто похожее делал и Гитлер, который черпал свои политические идеи из бульварных изданий и получал удовольствие, когда его речевой поток оказывал на слушателей ожидаемое действие. В связи с этим Кубицек писал об «апогее политического изнасилования».[195]

Несмотря на все неудобства, Август и Ади прожили в одной квартире три четверти года. Однако когда Август уехал в отпуск в Линц, Ади съехал с квартиры, не оставив адреса. Они встретились снова только когда Гитлер стал рейхсканцлером. Тем не менее позднее Август заявлял, что за всю жизнь имел только одного настоящего друга — Адольфа. Когда в 1933 году Гитлер пришел к власти, Кубицек письменно поздравил его и 4 августа того же года получил ответ: «Как только мне позволит моя тяжелая работа, я был бы рад встретиться и еще раз вспомнить лучшие времена моей жизни».[196] Гитлер взял на себя расходы по обучению детей Кубицека, 5 июля 1943 года он подарил ему сумму в 6000 рейхсмарок и назначил ежемесячную пенсию в 500 марок.

Молодой Гитлер не выказывал какого-либо интереса к женщинам. Наоборот, его бросало в дрожь от одной мысли о физической близости. Они даже не могли зайти в его комнату. Он требовал того же и от своего лучшего друга Августа, который из-за него не мог завести ни одной интрижки: «Любой шаг в этом направлении означал бы неизбежно конец нашей дружбы».[197] Кроме того, Гитлер ревновал его. Когда Кубицек хотел провести со своей ученицей урок игры на фортепьяно в их совместной комнате, женоненавистник пришел в ярость. «Он со злобой спросил меня, почему наш флигель, и без того превращенный в балаган, должен теперь стать еще и местом для музыкальной дрессуры каких-то девок».

Однако, по мнению Кубицека, Гитлер не проявлял гомосексуальных наклонностей. 19-летний Адольф отверг предложение старого богатого педераста и заявил, что гомосексуальность должна быть уничтожена любыми средствами «как противоестественное явление». Тем не менее у простодушного Кубицека необычное поведение Гитлера вызывало подозрение, которое и натолкнуло отвергнутого поклонника будущего фюрера на надежду встретить взаимность.

В вавилонской блуднице Вене молодой Адольф Гитлер был «совершенно особым случаем». Август чувствовал на себе холод его эйдетизма. «Во время ночных бесед он говорил о сексе настолько холодно и рассудительно, как будто эта тема совершенно его не касалась».

Переход от беспристрастности эйдетизма к гомосексуальным наклонностям серьезно изменил отношение Гитлера к красивым женщинам. 19-летний юноша смотрел на них «так, как смотрят на прекрасную картину, не испытывая каких-либо сексуальных эмоций».

Кубицек приводит конкретный пример подобного отношения. Во время посещений оперы Гитлер никогда не брал билеты на стоячие места в зале, куда допускались женщины, предпочитая стоячие места в партере. Они были специальной перегородкой от той части партера, которую абонировали военные. В своих монологах Гитлер ханжески обвинял офицеров в том, что они ходят в театр не оперу слушать, а разглядывать в монокли красивых женщин, сидящих в ложах.

Уже тогда проявилось отвращение Гитлера как к женщинам, так и к евреям. Он никогда не брал стоячие места в четвертой галереи еще и потому, что однажды натолкнулся там на пару евреев, которые испортили ему все удовольствие от оперы Вагнера.

Спустя некоторое время, во время проживания в мужском общежитии, 21-летний Адольф Гитлер также не проявлял четко выраженных гомосексуальных наклонностей. Он продолжал действовать на нервы окружающим бесконечными монологами на политические темы. Адольф тесно общался с Рейнхольдом Ханишем, продававшим нарисованные им почтовые открытки, доход от которых они делили пополам. Позднее Ханиш рассказывал, что будущий фюрер относился к противоположному полу «как непорочный Иосиф»: «Гитлер совершенно не ценил женскую привлекательность».[198]

Последующее развитие отношений между двумя друзьями покрыто мраком. Дружба постепенно охладела. Ханиш с гневом наблюдал, как Гитлер сближается с другим соседом по общежитию евреем Йозефом Науманном, медником. У охваченного ревностью Ханиша создалось впечатление, что 21-летний Гитлер под влиянием своего нового еврейского друга стал совершенно другим человеком.

Мужская дружба Гитлера и Ханиша переросла в ненависть и закончилась взаимными обвинениями и разбирательством в полиции. Гитлер обвинил своего друга в продаже украденной у него картины, и ранее судимый бродяга, который жил под чужим именем, отправился за решетку. Когда он вышел на свободу, то заявил в полицию, что Гитлер незаконно присвоил себе звание «академический художник». Полицейские явились в мужское общежитие и вынести официальное предупреждение ранее безупречному сыну чиновника.

Период проживания в мужском общежитие закончился переездом в Мюнхен. В «Майн кампф» Гитлер написал, что покинул Австрию главным образом «по политическим мотивам». Однако место переезда не соответствовало заявленной цели. Вместо того чтобы ехать в политический центр страны Берлин, Адольф перебрался в город муз Мюнхен.[199] Возможно, он считал, что жизнь в Мюнхене более либеральна в вопросах пола.

В любом случае, Гитлер не был разочарован. Много лет спустя, 21 августа 1942 года, в ставке «Вервольф» он рассказывал, что «Мюнхен удивительно толерантный в сексуальном отношении город». Гитлер пришел к этому заключению, наблюдая молодых людей в тесных спортивных трико, свободно разгуливавших по улицам. «Я был ошеломлен. По городу ходили офицеры в спортивных костюмах. В Вене это было совершенно невозможно».

Уже в 1897 году в Мюнхене на Райхенбахштрассе был открыт ресторан «Цур дойче Айхе» («У немецкого дуба»), который и сегодня широко известен в определенных кругах. Уже одно его название вполне могло прийтись по вкусу будущему фюреру. Его также вряд ли испугали сетования газеты «Дас Байэрлише Фатерланд» на то, что волна гомосексуализма, поднявшаяся в 1908 году в связи с «делом Ойленбурга», достигла Мюнхена, пустила корни в кабаре, и «на берегах Изара расцвела горячая мужская дружба».[200]

В любом случае, Гитлер страстно стремился туда, «где со времен ранней молодости меня влекли тайные желания и любовь». Его душа стремилась в Баварию.

Его могла привлечь и свободная атмосфера Швабинга, в недрах которого зарождалась сексуальная революция. Так или иначе, он снял себе в этом районе комнату и прожил там до начала первой мировой войны. Позднее душа Швабинга обрела плоть в лице его наставника Дитриха Экарта, переводчика «Пер Понта», который, по словам Гитлера, «пробудил своим жизненным примером наш народ и дал ему идею, которая воплотилась в действительность».

Когда Гитлер переезжал из Вены в Швабинг, Томас Манн прославился своей работой «Смерть в Венеции», а Франк Ведекинд стал знаменитым благодаря драме «Пробуждение весны». Это произведение впервые показало на широкой сцене проблемы полового созревания. В мае 1908 года Гитлер вместе с Кубицеком посмотрели эту пьесу в одном из венских театров. Похоже, что данная постановка произвела на него весьма сильное впечатление, поскольку после этого он предложил своему другу посетить квартал публичных домов Шпиттельберг. Адольф весьма удивил Кубицека фразой: «Идем, Август. Мы должны хоть раз посмотреть на это гнездо порока!»[201] Свободный дух Швабинга проявлялся в масленичных карнавалах, когда все переодевались в маскарадные костюмы и надевали маски.

Наблюдая за жизнью этого района Мюнхена, Гитлер с удовлетворением отметит, что его маниакальная идея о связи между антисемитизмом и гомоэротикой здесь воплотилась в действительность. Поэт Альфред Шулер писал не только о «молодых солдатах и матросах, боксерах, борцах и мускулистых парнях в шортах, но и пропагандировал космическое понятие светила крови», которое не будет служить евреям.[202]

Он писал: «Еврей куницей пробрался к сердцу жизни»,— и приглашал приверженцев освободиться от влияния толпы при помощи свастики, символа расовой и религиозной революции. Для Гитлера свастика всегда была знаком, символизирующим чистоту, поэтому позднее в соответствии с Нюрнбергскими расовыми законами евреям было запрещено использовать знамя со свастикой.

В атмосфере Швабинга не только у Гитлера мыслительный процесс шел по пути к безумию. В 1896 году Шулер вполне серьезно предложил план: вывести Ницше из состояния помешательства при помощи античного экстатического танца в исполнении юношей, на которых из одежды будут только медные браслеты. Среди друзей Шулера была и будущая поклонница Гитлера Эльза Брукманн, в салоне которой позднее встретились оба обитателя Швабинга. Связь гомоэротических и антисемитских тенденций в конце концов расколола кружок единомышленников. Шулер и Людвиг Клагес («Ум как противник души»), которые проповедовали культ арийской крови и стали требовать от Георга, чтобы он перестал общаться с евреями Вольфскел. Многие идеи этого кружка вполне можно считать пред-фашистскими. В своем стихотворении «Поэт смутного времени», написанном в 1921 году, Шулер выразил свойственное послевоенной эпохе ожидание вождя, которое стало именно тем духовным течением, которое подготовило приход Гитлера к власти.

В 1906 году супруги Вольфскел были приглашены на карнавал в Китайскую башню в Английском саду, который проходил под девизом «Тысячелетний рейх». Однако в то время эти слова еще не были политическим лозунгом, а просто пожеланием, чтобы гости надели костюмы различных исторических эпох.

В Швабинге политика и карнавал были взаимосвязаны и близки как где бы то ни было. Когда Адольф Гитлер во время своих публичных выступлений стилизовал себя под коричневого мессию, он отдавал дань карнавальным традициям. Его речи и отсутствующий взгляд напоминали стиль комика Карла Фалентина, которого он очень ценил.

Позднее он писал в «Майн кампф», что искусство было именно той силой, которая непреодолимо влекла его в Мюнхен. «Во время моих занятий мне на каждом шагу приходилось обращаться к этому центру немецкого искусства. Кто не знает Мюнхена, тот не только не знает Германии вообще, но и понятия не имеет о немецком искусстве». Однако молодой Гитлер, якобы столь сильно захваченный жаждой прекрасного, проводил все свое время совсем не в Старой Пинакотеке, которая упоминается только в связи с Хофбройхаузом: «Наиболее сильное впечатление на меня произвела как чудесный союз природной силы и тонкого художественного вкуса единая линия от Хофбройхауза до Одеона, от Октоберфеста до Пинакотеки». Гитлер не имел какого-либо отношения к художественной жизни Мюнхена. Также вызывает сомнение тог факт, что в Мюнхене Гитлер с удовольствием слушал нижнебаварский диалект, который якобы напоминал ему об «общении с выходцами из Нижней Баварии в дни своей юности», благодаря чему время, проведенное в этом городе, стало для него «самым счастливым периодом в жизни».

Нигде в Германии гомосексуалисты не чувствовали себя так вольготно, как в Мюнхене и Берлине. Эрнст Рем был восхищен Берлином не в меньшей степени, чем Адольф Гитлер Мюнхеном. 11 августа 1929 года он писал своему другу доктору Хаймзоту из Южной Америки: «Ваши слова о Берлине вновь пробудили во мне любовь к этому городу. Бог мой, я считаю дни, когда я снова смогу вернуться туда, если только это будет возможно, провести там часть своей жизни. Берлинская сауна — это вершина человеческого счастья. В любом случае, мне очень понравился стиль тамошних отношений. Вы так сердечно отзываетесь о Френцеле. Передавайте привет ему и остальным моим верным друзьям, вы знаете, этот тип — мой идеал, если встретите их в сауне».[203]

В первую мировую войну Адольф Гитлер провел в Берлине оба своих отпуска с фронта. Он не поехал в Мюнхен, который уже знал довольно хорошо. Спустя много лет, в 1942 году, в очередной застольной беседе он рассказал, что тогда ему очень понравился Берлин.

Однако Гитлер хотя бы по одному пункту отличался от своего дружка Рема. Как и будущий шеф СА, он был готов к политическому хулиганству, попытке государственного переворота, но уважал гражданскую собственность и нормы морали. В отличие от неосторожного Рема в этом отношении скрытный Гитлер был тверд, как скала. Даже если на него и произвел впечатление мюнхенский образ мужчины, он никогда не пошел бы на степень близости, превышающую робкое прикосновение. 11 мая 1942 года, вспоминая в ходе застольных бесед свое прошлое, Гитлер поведал об одной встрече, которой он специально придал пикантный характер. «За обедом шеф рассказал об огромном мюнхенце, обладавшем медвежьей силой. Он выглядел как истинный пролетарий, без труда разгонял митинг врагов, захватывая их знамена, а также охранял залы во время наших собраний. Однажды уже после прихода к власти он как-то заговорил с ним в саду кафе "Хек" и пригласил на минутку присесть за столик прямо в рабочей спецовке. Буржуазная публика с удивлением смотрела на него, как на какое-то чудовище».

Гитлер посещал не только респектабельное кафе «Хек», но и чайную «Каролтон» на Бринерштрассе, где собирались гомосексуалисты. К тому времени когда Гитлер переехал из Австрии в Мюнхен, Германия превратилась в международный центр гомосексуального туризма. Именно за этим в Берлин ехали Стефан Спендер, Кристофер Ишервуд, художник Фрэнсис Бэкон и писатель Андре Жид. Даже во времена третьего рейха гомоэротические представления, устраиваемые Гитлером в столице, способствовали популярности этого города в широких кругах людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией.

Сальвадор Дали очень резко подметил данный факт в своем дневнике, который Джонс Грос считал «наиболее непристойным куском прозы, которую я когда-либо читал». Дали писал: «Меня возбуждала мягкая и мясистая спина Гитлера, туго обтянутая униформой. Как только я рисовал кожаный ремень портупеи, наискось спускавшейся с его плеча вниз, реальность спрятанной под мундир плоти Гитлера приводила меня в экстаз, биение моего сердца учащалось, и я испытывал такое сильное возбуждение, которого у меня никогда не было во время полового акта».

Немецкий вариант гомоэротики встретил живой интерес и во Франции. Открытие 14 мая 1942 года в Париже выставки работ Брекера стало одним из самых важных событий за все время оккупации и широко освещалось в прессе… Министр по делам образования и религии правительства Виши Абель Бонар восхищался скульптурами наряду с писателем Жаном Кокто (который сравнивал своего друга и любовника Жана Марэ со статуей Брекера).[204]

Знаменитый шведский путешественник и общеизвестный старый холостяк Свен Хедин, который отправлялся в многолетние экспедиции в сопровождении своего ассистента, был большим другом Германии и почитателем Гитлера. Со своей стороны, фюрер ценил его как исследователя Азии и три раза удостаивал личной аудиенции. Они оба проявляли чисто сексуальный восторг перед географическими картами. 19 февраля 1945 года Гитлер лично поздравил путешественника с 80-летием.

Как и при переезде в Вену, приехав в Мюнхен, Гитлер снова убедил молодого человека разделить с ним комнату. Новый избранник также происходил из бюргерской семьи. Рудольф Хейзлер был учеником аптекаря. Его отец, как и отец Гитлера, служил на таможне. «Гитлер, прозванный своим другом "Ади", принял участие в жизни "Руди", которая была очень похожа на его собственную». Привязанность Гитлера к Хейзлеру, который был младше его на четыре года, оказалась настолько сильна, что они прожили вместе с 25 мая 1913 по 15 февраля 1914 года в крохотной комнате у портного Поппа, что было намного дольше, чем его совместное проживание с Кубицеком.[205]

Тесное общение Ади с Руди закончилось так же, как и его дружба с Августом. Руди не мог больше выносить Ади, который действовал ему на нервы. Его брызжущие слюной эмоциональные политические речи мешали Хейзлеру. Сперва юноша заявил: «Эй, кончай плеваться, или я поставлю ширму», — а затем съехал с квартиры. Бригитта Хаманн, тщательно изучавшая венский период жизни фюрера, считала, что Гитлер «был чем-то вроде отца для более молодого Хейзлера».[206] Однако едва ли склонный к безбрачию Гитлер мог испытывать отцовские чувства. Он опробовал на Хейзл ере методы воздействия на юношей, которые затем так пригодились ему для захвата лидирующих позиций в партии и государстве. Хаманн считала, что между ними существовал заговор молчания. По поводу возможных гомосексуальных связей между двумя молодыми мужчинами она писала, что «дочь Хейзлера, знавшая своего отца как большого бабника, просто не могла себе представить такое. Со своей стороны, он также никогда не рассказывал ничего подобного». После 1938 года Хейзлер сделал очень хорошую, хотя и не блестящую карьеру.

Когда Гитлер позднее жил в одной комнате с другим мужчиной, то использовал это не для сексуальных забав, а как еще одну возможность проповедовать свои взгляды с глазу на глаз. 4 июля 1937 года крестьянин Йозеф Ноймайер из Визельзберга писал в своем письме к фюреру: «В феврале 1919 года я приехал в Райхенхаль, чтобы продать горох. Я хотел переночевать в гостинице при железнодорожной станции. Однако я не смог получить отдельную комнату, поскольку она уже была занята Адольфом Гитлером. Два часа говорили мы друг с другом. Он рассказал мне о своем намерении избавить отечество от бед. Ранним утром он встал раньше меня, начал ходить по комнате взад-вперед и рассказывать о своих планах на будущее».[207]

Следующей достоверной подтвержденной мужской дружбой стали отношения между 32-летним Адольфом Гитлером и 25-летним Рудольфом Гессом, которые начались майским вечером 1920 года, когда фюрер выступал в мюнхенской пивной «Шретнэкербрей». Ильза Гесс, последующая жена Гесса, была немало удивлена. Ее будущий муж переменился на глазах. Он просто сиял. Адольфу Гитлеру сразу же понравился молодой помощник, который ходил за ним как мальчишка. Кроме того, новый фаворит обладал весьма ценным качеством, он всегда с готовностью слушал монологи Гитлера.

Во время путча 9 ноября 1923 года Гесс не принял участия в «марше на Фельдхеррнхалле». Вместо того ему было получено захватить в заложники двух баварских министров. После провала он бросил их и бежал в Австрию. Однако его привязанность к Гитлеру была так сильна, что он отдал себя в руки правосудия. После суда он был отправлен в Ландсберг и получил камеру по соседству с фюрером.

Заключение в крепости Ландсберг можно рассматривать как период, когда Гитлер в весьма извращенной форме заявил о своих гомосексуальных наклонностях. Ему стало совершенно ясно, что простая близость и ночные беседы не смогут полностью удовлетворить его потребность в молодых мужчинах. Разве его товарищи не пожертвовали с радостью свои жизни у Фельдхеррнхалле во имя идеи? Разве знамя партии не было обагрено их кровью? Кроме того, теперь слушатели больше не спорили с Гитлером, как это было во время жизни в мужском общежитии в Вене, а ловили слова, слетавшие с его уст, как будто это было Евангелие.

Несчастные годы мытарств безвозвратно канули в прошлое. Чтобы получить удовлетворение, ему больше не нужно было обрушивать на сопротивляющихся товарищей по комнате поток политической болтовни. Теперь в этом не было необходимости — для Гитлера наступила эпоха красивых адъютантов, которые, затаив дыхание, внимали его бреду.

Красивый сокамерник Гитлера молодой выходец с Рейна Вальтер Хевель был восхищен фюрером и уже не расставался с ним до конца жизни. В письме от 9 ноября 1924 года он описал всю силу гомоэротического воздействия своего соседа по камере: «Когда Гитлер берет твою руку и смотрит прямо в глаза, испытываешь нечто вроде электрошока и такое чувство силы, энергии, немец-кости и всего самого лучшего, что только есть в этом мире».[208]

С небольшим перерывом, когда Хевель с 1927 по 1930 год работал надсмотрщиком на плантациях на Яве, он неотступно находился при Гитлере и женился всего за год до самоубийства. Хорошенький сын рейнского промышленника, родившийся в 1904 году, в качестве представителя при министерстве иностранных дел был одним из наиболее привлекательных красавцев-адъютантов фюрера, которые составляли его двор. По свидетельству Шпеера, Хевель был наиболее близким человеком Гитлера, «персоной гратиссима». Его эмоциональная привязанность была очевидна всем окружающим. «С течением времени он установил с Гитлером особые отношения, напоминавшие отношения сына к отцу… И как часто бывает между отцом и сыном, у Гитлера и Хевеля наряду с проявлениями преданности бывали и разочарования, неприятности, противоречия, сомнения и огорчения».[209]

Гитлер охотно использовал привлекательного адъютанта для интриг против Риббентропа. Так, не уведомив министра иностранных дел, он взял с собой Хевеля на встречу с главой Финляндии Маннергеймом, а после возвращения поинтересовался, как Риббентроп воспринял его доклад.

Хевель мог позволить себе кое-какие вольности. 7 июня 1942 года он извлек из кармана мундира правительственную телеграмму и небрежно кинул ее на стол фюреру. Гитлер заявил, что главе государства не подобает принимать документы подобным образом, сказал Хевелю, чтобы тот подал ему телеграмму в кожаной папке, и бросил ему листок обратно.

Иногда он устраивал беззлобные шутки над соратниками Гитлера. Особенным успехом пользовались его смешные анекдоты про женщин. Он с удовольствием рассказывал истории про глупость слабого пола. Так, однажды он вместе с одной привлекательной американкой забрался на купол собора Святого Петра, после того как, обозревая Рим с высоты птичьего полета, она заметила только то, что улицы в Вашингтоне намного шире и чище, оставил ее там в полном одиночестве.

Адольф Гитлер полностью разделял мнение Хевеля о женском интеллекте. Он считал, что за редчайшим исключением от красивой женщины нельзя ожидать интереса к вопросам духовности. Как учил гомоэротический жизненный опыт, женщины «обуреваемы испепеляющим их желанием поразить всех симпатичных мужчин». Однако Гитлер с позиции государственного деятеля пожурил «симпатичного мужчину» из министерства иностранных дел за этот поступок, который «не способствовал поднятию авторитета Германии за границей. По-видимому, немцам еще предстоит научиться галантному обращению с иностранками».

Ландсберг оказался эротическим Эльдорадо, где на каждом шагу были восторженные юные слушатели. Поэтому совершенно неудивительно, что во время заключения Гитлер просто расцвел. Никогда он еще не выглядел так хорошо. В крепости господствовал старый баварский юмор с четким гомосексуальным подтекстом. В камеру Гитлера являлись «снопы», которые приговаривали осужденного «к немедленной высылке из Ландсберга». На его именины приходили «рифкалифы» и «крестьяне из Дахау», которые хором пели песню про слона, забравшегося на стену бенедиктинского монастыря. Гитлер очень смеялся. Один из заключенных вспоминал: «Он понимал все шутки и розыгрыши и, улыбаясь, принимал в них участие».[210]

В застольных беседах, с ностальгией вспоминая ландсбергские времена, Гитлер рассказывал, что его товарищи по заключению поднимали его настроение, вселяли в него оптимизм и уверенность в себе. Молодые сокамерники посылали своим сторонникам на воле множество восторженных писем об идоле за решеткой, заложив фундамент для будущего мифа о фюрере.

Директор тюрьмы советник Отто Лейбольд, знакомый по долгу службы с сексуальными проблемами арестантов, в своем заключении к решению о помиловании и досрочном освобождении написал, что заключенный Гитлер «не испытывал влечения к женскому полу».[211] В первый вечер после освобождения после долгих месяцев полового воздержания находящийся в самом расцвете сил 36-летний Гитлер и не подумал сделать то, о чем первым делом думают выпущенные из тюрьмы мужчины, прибывшие в отпуск с фронта солдаты или отпущенные с корабля моряки. Позднее фюрер признался, что, внезапно лишенный общества своих сокамерников, он не знал, куда ему девать этот первый вечер свободы.

Период тюремного заключение на Ландсберге-на-Лехе был временем особенно тесного сближения Гитлера и Гесса. Он помог мастеру написать «Майн кампф». «При этом Гесс был для фюрера одновременно и партнером при обсуждении и автором лозунгов и редактором текста»[212]

О том, насколько сильна была эмоциональная зависимость обоих арестантов, можно сделать вывод из письма Гесса своей будущей жене Ильзе Прель: «Гитлер зачитал несколько страниц из рукописи "Майн кампф": об августовском воодушевлении 1914 года, о дружбе в окопах, о гибели товарищей». «Эта сцена в камере была очень трогательной». «Трибун стал читать медленно, делая паузы, внезапно он опустил лист, прикрыл лицо рукой и всхлипнул. Должен ли я добавить, что расплакался вслед за ним?» Слезы двух ветеранов мировой войны — что может сильнее привязать друг к другу. Письмо заканчивается словами: «Я предан ему как никогда, я люблю его».

В заключении Гесс как никто другой сблизился с Гитлером. После освобождения фюрера он стал его секретарем. «Другие активисты партии подтрунивали над его сдержанностью и преданностью, называя его "фройляйн Гесс"». Гитлер уже тогда тщательно следил за тем, чтобы не спровоцировать обвинение в гомосексуализме. В частном кругу Гитлер называл своего любимца «мой Руди, мой Гессерль», но на людях обращался к нему только на вы. Осторожность Гитлера шла еще дальше. После семилетнего ожидания своего зафиксированного на фюрере жениха невеста Гесса, устав от подобного ненормального положения вещей, решила принять предложение поработать в Италии. Но тут в дело вмешался Гитлер, «который и так переживал из-за слухов, что в его окружении слишком много молодых холостяков».

Мало того что никто не называл его секретаря иначе, чем «фройляйн Гесс», намекая на то, что Руди занимает не мужскую должность, ходили упорные слухи, что «фройляйн Гесс» красит лаком ногти на ногах.[213]

Вынужденная всю свою жизнь делить своего любимого с другим мужчиной, Ильза Гесс вспоминала, как во время совместного ужина с фюрером в их любимом мюнхенском ресторане «Остериа Бавария» Гитлер внезапно положил ее руку на руку Гесса и спросил: «Вам никогда не приходило в голову выйти замуж за этого мужчину?»

После освобождения из Ландсберга Рудольф Гесс сказал: «Он знает меня и понимает меня, у нас полное взаимное доверие».[214] Он постоянно сопровождал Гитлера в поездках, на собраниях и демонстрациях, вел его переписку, составлял рабочий план. Когда в начале 1931 года центральное бюро партии в Мюнхене переехало в «Коричневый дом» на Бриненштрассе, Гессу отвели кабинет прямо напротив кабинета фюрера. Одним из самых счастливых дней в жизни Гесса стало 30 января 1933 года, когда Гитлер «нашел его среди толпы партийных руководителей, ждавших в приемной его номера в берлинском отеле "Кейзерхоф", завел в свою спальню и признался, что все это время ходил по лезвию бритвы».

После того как Гитлер стал рейхсканцлером, его отношения с Рудольфом Гессом охладели. Гесс очень тяжело переносил это. Он стал очень нервным и раздражительным, у него появилась бессонница. По утрам он одиноко бродил по еще пустым улицам Мюнхена или ездил на велосипеде по Английскому саду. Гесс стал похож на засохший цветок, который перестали поливать. Наконец у него стали проявляться явные симптомы психического расстройства.

Конечно, он по-прежнему являлся важной персоной в национал-социалистическом государстве. Он с пафосом зачитывал ежегодное рождественское поздравление немецкому народу, 20 апреля от имени народа поздравлял Гитлера с днем рождения, объявлял его выступления на партийных съездах («Сейчас будет говорить фюрер!») и заботился об учреждении ордена «Крест матери».

Он мог получать своего рода удовлетворение, открывая имперские партийные съезды торжественной клятвой верности Гитлеру, которая почти дословно повторяла брачный обед у алтаря: «Хранить нашу верность в горе и в радости».

Свое горе покинутый Гесс наиболее ярко проявил в день 50-летия Гитлера, подарив ему на юбилей 20 апреля 1939 года подлинники переписки между (гомосексуалистами) Фридрихом Великим и его камердинером Фредерсдорфом. При этом он идентифицировал себя с бедным «сгубившим себя» камердинером.

Жена не могла заменить ему потерю «трибуна». «Это продолжалось почти десять лет, до тех пор пока у них не родился сын Вольф Рюдигер. После замужества Ильза Гесс жаловалась одной из своих подруг, что она имеет столько же «радостей супружеской жизни, сколько воспитанница католического монастыря».[215]

Мартин Борман, секретарь, а затем и преемник несчастного Рудольфа Гесса, детей которого крестили супруги Гесс, отменил обряд и взял своим чадам новых крестных родителей. Он также утверждал, что перед родами своего первенца Ильза Гесс состояла в «очень интимной связи» с одним из врачей-ассистентов доктора Герла (специалист по лечению силами природы, с английскими пациентами которого поддерживал контакты Рудольф Гесс). Этот врач-ассистент и является отцом ребенка.

Таинственный полет Гесса в Англию был смертельно опасной попыткой отчаявшегося мужчины вернуть утраченные любовь и внимание Гитлера, заключив мир с Великобританией перед нападением на Советский Союз. Как отметил в своих мемуарах Ханс Франк, Гитлер отреагировал на утрату Гесса точно так же безразлично, как на гибель Гели Раубаль.

В октябре 1954 года шофер Гитлера рассказал фрау Гесс, что во время одной из последних поездок шеф рассказал, что всегда относился к Рудольфу Гессу немного иронично, но всегда с бескрайним расположением, хотя тот и был идеалистом. «Ему пришлось собрать все свое мужество, чтобы не расплакаться», — так отреагировал заключенный Гесс на известие, что фюрер незадолго до смерти простил своего блудного сына.

В один из осенних дней 1922 года, за год до путча, во время митинга в Мюнхене на Кенигплац Адольф Гитлер сделал еще одно полезное приобретение. Два года спустя Герман Геринг рассказывал о первой встрече с фюрером: «С первого мгновения, как только я увидел и услышал его, я прикипел к нему сердцем».

Гитлер испытывал слабость к «Толстому». Ему импонировали образ жизни Геринга и деньги, которые достались ему после бракосочетания с богатой шведкой. Фюрер хотел, чтобы руководителем СА был либо прославленный подводник, либо воздушный ас. Геринг имел крест «Пур ле меритэ» и был последним командиром знаменитого авиационного полка «Манфред фон Рихтхофен», что обеспечивало ему достаточную популярность. Во время «марша на Фельдхеррнхалле» он был тяжело ранен в бедро, во время лечения в клинике в Инсбруке пристрастился к морфию, помогал Гитлеру наладить контакты с военными и деловыми кругами, после прихода нацистов к власти вошел с состав правительства, а в декабре 1934 года тайно был назначен преемником фюрера.

К тому времени Гесс, который очень раздражал Гитлера тем, что на званых обедах для ветеранов движения ел специально приготовленные личным поваром блюда, был уже вне игры. Гитлер не раз делал ему замечания, указывая на то, что по этикету гостям не положено есть пишу, принесенную с собой. Гесс отвечал, что придерживается особой диеты и может есть только специально приготовленные блюда. Когда же Гитлер, который сам был вегетарианцем, заявил упрямцу, что его повара обладают достаточной квалификацией, чтобы приготовить любые диетические блюда, Гесс перестал посещать эти званые обеды.

Геринг создал люфтваффе и проводил до известной степени самостоятельную внешнюю политику, которая хотя и была направлена на пересмотр границ, но отличалась от гитлеровской жажды жизненного пространства. У толстого Геринга были серьезные проблемы с излишним весом, и страх голода был ему неведом. Его внешнеполитические амбиции полностью удовлетворили Мюнхенское соглашение 1938 года. Тем не менее в следующем 1939 году он не смог удержать Гитлера от столкновения с Великобританией.

Также Геринг потерпел полный крах в качестве уполномоченного по выполнению «Четырехлетнего плана» и руководителя немецкой экономики, что закончилось его заменой Шпеером. Однако он остался влиятельным политиком и пользовался доверием Гитлера, по желанию которого выстроил собственную виллу близ Бергхофа.

Альберт Шпеер писал, что Геринг был «тесно связан с Гитлером многими годами совместных переживаний и забот. Однако теперь это не действует». В итоге Герман Геринг, называвший Гитлера «наш горячо любимый фюрер», вслед за Гессом попал в немилость и впал в депрессию.

Постепенно Гитлер превратил своего старого друга в козла отпущения. Так, Геринг оказался виноватым в поражении люфтваффе в битве за Англию. Гнев фюрера был настолько велик, что ночью 4 ноября 1940 года, когда немецкие ВВС понесли в небе над Англией особенно тяжелые потери, он телефонным звонком поднял рейхсмаршала люфтваффе с постели.

Как Гесс своим полетом в Англию, Геринг старался обратить на себя внимание Гитлера. Однако эта отчаянная попытка закончилась военной катастрофой. Вопреки очевидным фактам он пообещал, что люфтваффе сможет осуществить безумный план фюрера обеспечить снабжение блокированной в Сталинграде 6-й армии Паулюса по воздуху. На некоторое время Герману Герингу удалось вернуть себе расположение Гитлера, однако это длилось недолго. Вскоре шеф люфтваффе вновь оказался под огнем критики. Наконец в августе 1944 года разъяренный Гитлер заявил рейхсмаршалу: «Геринг! Ваши люфтваффе ни на что не способны. Они больше не представляют ценности как самостоятельный род войск. Их развал — это лично ваша вина».

За несколько дней до самоубийства Гитлер получил от Геринга телеграмму, в которой шеф люфтваффе спрашивал, может ли он принять на себя руководство рейхом, поскольку фюрер окружен в столице и не может исполнять свои обязанности. Гитлер передал ему радиограмму, запретив «предпринимать какие-либо шаги в этом направлении», и, по-видимому, под влиянием Мартина Бормана отдал СС приказ арестовать Геринга. Уже перед самой смертью он нанес по своему бывшему другу еще один, на этот раз последний удар. 29 апреля 1945 года в своем политическом завещании Гитлер обвинял Геринга в измене и исключил его из партии.

Карл Якоб Буркард, в бытность свою генерал-подковник, оставил описание Германа Геринга, которого он посетил в сентябре 1937 года в поместье Каринхалле. Получивший серьезную травму при падении с лошади «Геринг лежал в большом зале на оттоманке в красных шелковых чулках, как у кардинала. Уже тогда он был очень толстый. Его поврежденная левая нога возлежала на отдельной подушке».[216]

Второй мужчина Гитлера обладал явными фемининными чертами. Хотя они и не были столь ярко выражены, как у «фройляйн Гесс», Геринг придумал для себя множество разновидностей военной формы из шелка, в Каринхалле даже перед посетителями появлялся в халате и носил очень ценные украшения. Чтобы избежать ненужных слухов, 10 апреля 1935 года Гитлер почти заставил Геринга жениться на актрисе Эмми Зонненманн. Во время церемонии Герман Геринг признался жене британского посла леди Филип: «Я женюсь только потому, что так хочет фюрер. Он считает, что в руководстве партии слишком много холостяков».[217]

Гитлер не только был свидетелем на этой свадьбе, но и приказал отметить ее как государственный праздник. 20 апреля 1935 года корреспондент «Асошиэйтет Пресс» Луис Лохнер писал: «Было чувство, что женится император». Отныне на официальных мероприятиях Эмми выполняла роль отсутствующей жены фюрера и рейхсканцлера.

После рождения у Герингов дочери Эдды поползли слухи, что ее отцом является вовсе не Герман. Редкое северное имя девочки считали анограммой фразы «вечная благодарность адъютантам».

Адольф Гитлер использовал изобретенную технику маскировки, которая оправдала себя на примере Гесса и Геринга, а также уже во время войны сработала на одном из его телохранителей. Служивший в лейбштандарте СС Ханс Юнг хотел уйти из окружения фюрера и просил о переводе на новую должность на Восточный фронт. Гитлер вновь и вновь отклонял его прошение, пока наконец не удовлетворил желание офицера, который предпочел гибель в России близости с фюрером. Однако перед отправкой на фронт офицера буквально заставили жениться на секретарше Траудль Хумпс, «22-летней бывшей балерине, служившей в канцелярии фюрера». Ни невеста, ни жених не были в восторге от идеи Гитлера. В конце концов отправлявшийся на фронт Юнг после долгих уговоров фюрера дал свое согласие на брак. Удивленная невеста уже после войны вспоминала: «Я вообще не хотела замуж. Однако Гитлер не хотел ничего слушать. Он решил, что мы должны пожениться, и точка! Я не знаю, зачем это ему было нужно».[218]

Свежеиспеченный жених поневоле перед отъездом рассказал своей жене, почему он хочет уехать от Гитлера. Он больше не мог провести четкую грань между мыслями Гитлера и своими собственными: «Я должен быть там, где я смогу свободно думать».

Гитлеру не только не мешали твердые гражданские обязательства его адъютантов перед женщинами. Более того, в своем окружении он не терпел ни малейшего проявления гомосексуальности. Он спокойно относился к женам своих подчиненных до тех пор, пока они не посягали на верность своих мужей фюреру и готовность выполнить любой его приказ.

Гитлер крайне осторожно выражал свое расположение к мужчинам. Между ним и другими мужчинами очень редко устанавливалась та непринужденная атмосфера, которая была свойственна его общению с женщинами. Высшей степенью проявления гомоэротических эмоций, которую позволял себе Гитлер, было восхищение юными борцами.

Поскольку Адольф Гитлер не проявлял своей сексуальности открыто, можно привести аргументы как в пользу его гомо-, так и гетероэротичности. Поэтому считается, что, используя данные только о его поведении, почти невозможно точно определить его сексуальную ориентацию. Однако данный взгляд на проблему является поверхностным. Именно подавленный гомосексуализм стал для Гитлера той движущей силой, которая много разъясняет в весьма загадочном поведении этого человека.

Гитлер был не единственным гомосексуалистом, который сделал головокружительную карьеру. Часто крупный успех инвертированной личности на исторической сцене связан с тем, что ей присущи как мужские, так и женские качества, которые позволяют им обойти в конкурентной борьбе гетеросексуалов. Психиатр Альфред Адлер, теоретически обосновавший комплекс неполноценности, объясняет это так: «Гомосексуалистом является тот, кто достигает превосходства над всеми при помощи женских методов».

В политике этим особенно успешно пользуются «взрослые трусы», которые с детства приучены маскироваться. Подобные люди скрывают свои слабости. Гомосексуальность становится «главным способом достижения фиктивной цели превосходства».[219]

Ежедневные встречи со старыми некрасивыми генералами Йодлем и Кейтелем мало соответствовали вкусу Гитлера. Он тиранил этих почтенных господ, унижал их («Кейтель, подайте мне карандаш!») и с изощренным садизмом натравливал их друг на друга. Однако когда к совещаниям в ставке привлекались молодые офицеры, обстановка очень сильно менялась. Так, сохранившему, несмотря на тяжелое ранение, привлекательность полковнику графу Штауфенбергу, пронесшему бомбу в бункер фюрера, Гитлер крепко жал руку и позволял ему смотреть в свои голубые глаза.

Также Гитлер любил лично вручать молодым людям Рыцарские кресты, для чего они специально прибывали с фронта. Парашютисты, захватившие форт Эбен Эмануэль, пришли на награждение прямо в полевой форме для прыжков. Гитлер усадил молодых солдат за стол и побеседовал с ними, убедившись, что вручил судьбу кампании в руки надежных людей.

Застольные беседы с молодыми героями полностью соответствовали вкусу Гитлера. Во время другой аудиенции в рейхсканцелярии Гитлер наградил Рыцарским крестом капитана-лейтенанта Прина, который командовал подлодкой U-49, проникшей 14 октября 1939 года на базу британских ВМФ в Скапа-Флоу и потопившей линкор «Роял Оук». Также он лично пожал руку каждому офицеру и члену команды субмарины. Однако все это показалось фюреру недостаточным, и он приглашал их к себе на обед.[220]

В дальнейшем Гитлер не упустил возможности лично наградить Рыцарским крестом первого из членов команды Прина, удостоившегося этого ордена. 26 марта 1942 года Пикер записал: «У шефа на обеде присутствовали шесть кавалеров Рыцарского креста, одному из них сегодня исполнилось 20 лет».

На последних при жизни Гитлера кадрах кинопленки, снятых незадолго до самоубийства, он награждает орденами мальчишек из гитлерюгенда и нежно треплет их за уши. Адъютант фельдмаршала фон Манштейна Штальберг вспоминал, что во время посещения Бергхофа, когда он сидел за столом, Гитлер подошел к нему сзади, положил руку на плечо и спросил: «Нравится ли вам яблочный пирог, господин лейтенант?»[221]

Гитлер испытывал слабость еще к одному элегантному молодому человеку. Адъютант Риббентропа Ричард Шпицы иногда вынужден был целыми днями просиживать в приемной фюрера, прежде чем тот допускал его к себе. Дело в том, что Гитлер предпочитал встречаться со Шпицы без его начальника, с глазу на глаз. Когда молодой человек работал в Лондоне, фюрер часто звонил ему.

Шпицы получил приглашение прибыть на мюнхенскую квартиру Адольфа Гитлера на Принц-регентштрассе к 9 часам утра. Однако фюрер не стал показывать стройному юноше коллекцию марок, у него был более интересный объект для демонстрации. «Он подвел меня к столу и начал показывать схему бункеров Западного вала и карту Чехословакии».

При следующей встрече с юношей Гитлер предпринял более отчетливую попытку сближения. Шпицы хотел жениться на англичанке и потому должен был оставить дипломатическую службу. Узнав об этом, фюрер и рейхсканцлер пригласил его на палубу своего судна «Грилле». «Гитлер долго и пристально посмотрел на меня. Казалось, он полностью понимает и сочувствует мне. Он взял меня левой рукой за мундир и медленно повернул влево и вправо, осматривая меня со всех сторон. Мои глаза наполнились слезами. Гитлер стоял, не говоря ни слова. Фюрер долго смотрел на меня полным симпатии взглядом, как будто хотел о чем-то спросить. Затем он внезапно сказал: "Шпицы, сколько сейчас времени?" Я ответил: "35 минут двенадцатого". Он нежно пожал мне руку и отпустил. Я был полон благодарности».[222]

Шпицы пробил маскировку Гитлера с Евой Браун и неосознанно вызвал у него гомоэротические импульсы. Это заметил и сам адъютант: «Пожалуй, ему были присуши некоторые женские качества… Я часто замечал, что в минуты счастья уродливые женщины становятся красивыми. Нечто подобное было и с Гитлером».

Гиммлер и не думал вступаться за Риббентропа. Более того, он лично откомандировал в эскорт Гитлера красивого юношу из хорошей семьи, будущего генерала СС Карла Вольфа («Вольфхен» — Волчонка). Биограф Йохан фон Ланг считает, что «привлекательная внешность могла сыграть свою роль». «Сияющий Зигфрид» нравился Гитлеру намного больше, чем «Гиммлер в пенсне».[223] При этом было совершенно неясно, по какой служебной надобности красавец-адъютант был введен в близкий круг Гитлера. После войны Вольф рассказывал, что был назначен представителем ваффен-СС при ставке фюрера. Однако в то время «сражающиеся на Западе части СС были настолько незначительны, что не было никакой необходимости иметь при ставке их представителя. Их численность составляла всего три дивизии и полк».

Адольф Гитлер решил, что сможет еще сильнее привязать к себе адъютантов, если приобщит их жен к отношениям со слабым оттенком гомоэротизма. Фюрер не возражал, чтобы они флиртовали с его красивыми секретаршами, что придавало официальность его дружеским отношениям с их мужьями. Так или иначе, но при помощи подобного маневра Гитлер гарантировал себе верность своего военно-морского адъютанта Альбрехта.

Главнокомандующий ВМФ заявил Гитлеру, что Альбрехт должен немедленно развестись со своей женой. Соседи видели, как она принимала у себя богатого бизнесмена и занималась с ним любовью. Гитлер позволил жене Альбрехта остаться с мужем и тем самым нарушил строгий кодекс чести морского офицера. Руководство флотом осталось непреклонным, но фюрер все равно оставил Альбрехта при себе, назначив его военно-морским адъютантом гитлерюгенда. Альбрехт оставался верен фюреру до самого конца и погиб, защищая руины рейхсканцелярии.[224]

Состоявший при Гитлере с 1937 по 1945 год адъютант люфтваффе Николас фон Белов также был стройным высоким красавцем и происходил из хорошей семьи. 16 января 1937 года молодой офицер прибыл на представление к Герингу, который должен был дать ему новое назначение, и с удивлением узнал, что стал адъютантом Гитлера. Первым делом Геринг спросил, женат ли фон Белов. «"Докладываю, что уже 10 дней состою в браке". Геринг с явным удивлением и неудовольствием сказал, что ему ничего не было известно об этом».[225] Геринг до конца не понимал Гитлера. Фюреру нравились стройные молодые офицеры, даже если они были женаты. Причем из соображений маскировки последние для него были более предпочтительны. Когда сразу после поступления на новую должность Белов попросил у фюрера отпуск, Гитлер с удовольствием отпустил его в свадебное путешествие.

Герман Геринг лично представил фюреру нового адъютанта люфтваффе, хотя это было прямой служебной обязанностью главного адъютанта Хосбаха. После короткой церемонии представления Белов получил приглашение к обеду, где его посадили за стол рядом с Гитлером. К удивлению нового адъютанта во время обеда фюрер часто смотрел прямо на него: «Он пристально глядел на меня, как будто хотел получше запомнить мое лицо». Это несколько наивное объяснение не соответствует действительности. Белов не мог знать, что благодаря эйдетическим способностям Гитлеру не требовалось прилагать усилий, чтобы запомнить что-либо. Пристальные же взгляды за столом были проявлениями его тайных сексуальных наклонностей.

Фрайкоровец Фридолин фон Шпанн, 1900 года рождения, встретился с Гитлером на одном из званых партийных обедов. «Вдруг я замечал, что Гитлер не отрываясь смотрит на меня, и я стал смотреть на него. Фактически он изучал меня. Это был один из редчайших моментов моей жизни. Он смотрел весьма дружелюбно. Я чувствовал, что он что-то ищет».[226] Фридолин фон Шпанн не обманулся в своих чувствах.

«Он смотрел на меня так долго, что мне стало тяжело выносить его взгляд. Однако я не решался отвести глаза, чтобы он не подумал, что я что-то скрываю. Затем случилось нечто, что требует внимания психологов. Взгляд, который был устремлен прямо на меня, вдруг пронизал меня насквозь и ушел вдаль. Это было весьма странно. Этот долгий взгляд, который он подарил мне, убедил меня, что он — прекрасный человек с честными намерениями». В случае с Фридолином фон Шпанном Гитлер ограничился только взглядом. В случае с фон Беловым дело пошло гораздо дальше.

Прошло несколько месяцев после возвращения Белова из отпуска, и его отношения с фюрером стали ближе. В начале лета на гастроли приехал оперный театр Ла Скала. Все адъютанты стремились попасть в оперу, чтобы послушать знаменитых певцов. Фон Белов, который испытывал особое пристрастие копер-ному пению, предложил Гитлеру сопровождать его. «Фюрер сразу же согласился, удивившись, что в его окружении есть солдат, интересующийся музыкой. Он спросил, слушал ли я оперу "Богема"?»

В течение лета поддерживаемое общими музыкальными интересами расположение фюрера к адъютанту значительно усилилось. Чтобы получить две подписи фюрера на документах Белов был вынужден вылететь в Байройт. Гитлер принял его на вилле «Ванфрид» и произвел огромное впечатление на молодого офицера. «Он был так же спокоен, как четырьмя неделями ранее в Немецкой опере в Берлине. Я впервые почувствовал, как он передает энергию своему окружению, стимулируя их, вселяя в них радость и веселье». Пытался ли Гитлер стимулировать фон Белова, приглашая его на вечер? «Поставив последнюю подпись на привезенных документах, Гитлер предложил мне остаться в Байройте и посмотреть "Парцифаля"».

Духовная близость сохранялась вплоть до самоубийства Гитлера. Белов описывал ее как «отношения взаимного доверия, которые в течение долгого времени ослепляли меня и не давали видеть теневые стороны правления». Гитлер также был привязан к своему адъютанту: «Не единожды я пытался вернуться в войска, но Гитлер не отпускал меня… Когда я просился на фронт во время кампании на Западе, Гитлер вновь отказался и заявил, что сам определит, как долго я буду находиться в его распоряжении».

Подобное зацикливание Гитлера на Белове было тем примечательнее, что, как и в случае с Вольфом, адъютант люфтваффе не выполнял какой-либо конкретной работы. Юноши просто сидели сложа руки и ждали, когда Гитлеру придет в голову пообщаться с ними. Было совершенно ясно, как описывал фон Белов свои служебные обязанности, что он «в качестве военного адъютанта подчинялся исключительно Гитлеру». Все проблемы люфтваффе фюрер мог спокойно урегулировать лично с Герингом, который, в отличие от Риббентропа и Гиммлера, всегда имел неограниченный доступ к нему в любое время. Кроме того, уже при поступлении фон Белова на службу было ясно, что главный адъютант Геринга Боденшуц «по-прежнему оставался личным офицером связи с Гитлером». В силу этого определить круг обязанностей фон Белова чрезвычайно сложно.

Военно-воздушные силы поставили в рейхсканцелярию еще одного элегантного офицера, который радовал сердце Гитлера. Хансу Ешоннеку было уже 39 лет, когда 1 февраля 1939 года он был назначен начальником Генерального штаба люфтваффе. Гитлер «был в восторге от столь молодо выглядевшего Ешоннека. Ему нравилась типично солдатская внешность молодого офицера. На самого Ешоннека Гитлер действовал "как таинственный магнит"». После того как в 1942 году военно-воздушные силы потерпели поражение на всех фронтах и Ешоннек понял, что он утратил доверие Гитлера и Геринга, 19 августа 1943 года он покончил с собой.[227]

Еще одним высоким блондином, который находился в окружении Адольфа Гитлера, был военно-морской адъютант Карл-Ешко фон Путткамер.

Главный адъютант Рудольф Шмундт с 1937 по 1944 год верно служил своему фюреру. Он погиб при исполнении служебных обязанностей, став жертвой взрыва бомбы Штауфенберга. Шмундт был типичным адъютантом и занимал эту должность еще во время службы в 9-м прусском пехотном полку, традиционном полку потсдамской гвардии. После взрыва Адольф Гитлер посетил адъютанта, умиравшего в госпитале от тяжелых ранений. В ставке Шмундта называли «юным Иоанном» из-за голубого цвета его глаз и наивно доверчивого отношения к Гитлеру.

Вкус Гитлера удовлетворяли не только красивые хорошо сложенные адъютанты, в отношении внешности все остальные придворные едва ли уступали этим офицерам. Антон Йоахимшталер считал, что у Гитлера были скрытые гомосексуальные наклонности, наличие которых «доказывает его предпочтение очень высоких, стройных, по возможности светловолосых адъютантов, слуг и вообще всех мужчин нордической внешности».[228]

Доказательством этого служат и игры «в доктора», которыми фюрер занимался со своими слугами. Уже после войны на допросе офицерами ЦРУ личный отоларинголог Гитлера доктор Гизинг рассказал о том, как он обследовал шефа после покушения Штауфенберга. После обследования уха фюрера, тот приказал вызвать своего слугу Линге и сам провел данное исследование на нем. После нескольких неудачных попыток Гитлер с гордостью заявил, что смог увидеть барабанную перепонку. Эта процедура настолько понравилась фюреру, что вечером он обследовал уши еще двух слуг, Арндта и Фолля.

17 декабря 1935 года Адольф Гитлер сделал себе малый рождественский подарок, отправившись осматривать казармы лейб-штандарта в Лихтенфельде, Берлин. Ему так там понравилось, что он оставался в казармах в течение нескольких часов. Разговаривая с солдатами, он выразил свое восхищение. Гитлер сказал, что нет «ничего более прекрасного, чем тщательный расовый отбор, примером которого является лейбштандарт».

Как только предоставлялся случай, фюрер пытался оказаться в физической близости с юнкерами СС. 19 апреля 1939 года Гитлер устроил в рейхсканцелярии прием выпускников юнкерской школы СС «Брауншвейг» «и лично пожал руку каждому юноше». «Начиная с 1933 года он ежегодно сходным образом проводил 9 ноября присягу новобранцев в вооруженные формирования СС. Однако со временем они стали настолько многочисленны, что Гитлер мог лично поприветствовать только будущих офицеров».[229]

Иногда ему выпадало счастье лично приветствовать каждого солдата во время военных смотров. Так, он проделал это 17 апреля 1939 года в ходе инспекционной поездки в Австрию.

Однако самым приятным мероприятием оставался осмотр казенного жилища юношей. После четырехдневного круиза на пароходе «Роберт Лей» (по-видимому, единственного в его жизни путешествия с целью отдыха), когда он часами лежал в шезлонге рядом с красавицей фрау Лей, Гитлер желал сделать нечто более соответствующее его сексуальным вкусам. Едва сойдя на берег, он прямо в гавани Гамбурга направился осматривать плавающую юношескую гостиницу «Хайм Годевинд» и получил немалое удовольствие, общаясь с его молодыми постояльцами.

Христа Шредер следующим образом описывала набор прислуги Гитлера: «Слуги и ординарцы фюрера поступали в его распоряжение из лейбштандарта "Адольф Гитлер", где их лично отбирал командир части Зепп Дитрих. Они должны были быть красивыми блондинами с голубыми глазами, по возможности как можно более высокими, а также проворными и интеллигентными». Данный весьма странный метод основывался не на профессиональных качествах будущих слуг, а проводился исключительно по критериям их внешнего вида. Подобным же образом набирались официанты и другая мелкая прислуга для ведения домашнего хозяйства фюрера. Но и это еще не все: «Гитлер лично отбирал из людей Зеппа Дитриха тех, кто ему больше нравился». Их отправляли в школу для слуг в Пазинг, где они смогли бы добавить к своей прекрасной физической подготовке сведения, необходимые для исполнения новых служебных обязанностей.[230]

Возможно, Адольф Гитлер желал хоть в подобной крайне заторможенной и скрытой форме реализовать в Бергхофе свои тайные гомосексуальные желания. Действовал ли он, следуя проникнутым гомоэротизмом доктринам Ланца фон Либенфельса, его «Остаре» и «рейху земли»? Желал ли он испытать ту же радость, которую доставлял себе баварский король Людвиг II, запершить в горном убежище вместе со своими юными прекрасными слугами и конюхами?

Гомоэротические тенденции не были чужды германскому офицерскому корпусу в той же степени, в которой они присущи всем современным армиям. Тем не менее они либо наивно игнорировались, либо строго скрывались. Так произошло в случае с главнокомандующим сухопутных войск генералом фон Фриче, которого в результате грязной интриги СС и Геринга ложно обвинили в сношении с мужчинами-проститутками. Этот наивный холостяк, живший со своей старшей сестрой из соображений благотворительности, регулярно приглашал на обед бедных гитлерюгендцев и подшивал им чистые подворотнички.

После снятия с поста главнокомандующего знакомая Фрича Марго фон Шуцбар-Мильхинг предложила ему заключить брак, но генерал отказался. Старый холостяк обосновал свой отказ тем, что «события последнего года полностью нарушили его душевное равновесие». Его не покидали мысли о Гитлере: «Я не могу до сих пор понять, как человек, на которого я работал в течение четырех лет, предал меня и бросил в беде». В ходе Польской кампании 22 сентября 1939 года фон Фрич погиб при обстреле полка, командовать которым в качестве утешения его назначил Гитлер. Возможно, он искал смерти.[231]

Организованные Адольфом Гитлером многочисленные представления имели гомоэротический подтекст уже потому, что на весьма ограниченной площади собиралось множество молодых здоровых мужчин. То, что эти мужчины усердно занимались спортом для укрепления своего тела в лучших гомоэротических традициях Древней Греции, придавало всему национал-социалистическому государству особенный весьма специфический флер.

Ширер описал одну из типичных сцен, которые разыгрывались на имперском съезде партии 1934 года: «50 000 молодых мужчин в темно-зеленой форме с оголенными торсами выстроились рядами перед фюрером на поле Циппелинвайзе. В лопатах на их плечах отражался свет утреннего солнца. Они внимательно слушали, как Гитлер прославляет их службу во имя родины».[232]

Диктатор у всех на глазах демонстрировал удовольствие, которое он получал от хорошо сложенных парней. С большим пафосом в голосе он описал, как, по его представлению, должны выглядеть немецкие подростки: «Высокий и стройный, проворный, как борзая, жесткий, как подошва, и крепкий, как крупповская сталь». Этот образ содержит типичные для Гитлера гомоэротические и солдатские идеалы.

Грандиозные триумфы, устраиваемые Гитлером на партийных съездах, длились неделями, в течение которых он выступал каждый день, говоря о чистке партии. По свидетельству секретарши Христы Шредер, примерно за неделю до начала съезда диктатор начинал сбрасывать вес, чтобы выглядеть на трибуне красивым и стройным.

Здесь не было места мутной, затхлой, наполненной алкогольными испарениями и табачным дымом атмосферы третьесортных пивных и гаштетов. Здесь господствовал решительный, просветленный, сублимирующий фюрер. Специально к съезду для выступлений рейхсканцлера строилась огромная трибуна, напоминавшая алтарь. Вальтер Бенджамин так описывал «господский взгляд» фашистов, возвышавшихся на этом грандиозном постаменте. Новые раздражители, непредвиденные соблазны: «…разыгрывался ритуал подчинения не женщины или природы, а подчинения огромной толпы, толпы мужчин».[233]

Адольф Гитлер в других случаях весьма неохотно придерживался каких-либо твердо установленных сроков, с особым воодушевлением тратил не менее недели на грандиозные партийные съезды. Это были праздники, в которых «культурная работа преимущественно мужского общества» представала сообществом воинов. Молодые мужчины принимали участие в военных играх, демонстрируя образцы мужественности, что полностью соответствовало вкусу Адольфа Гитлера. Он мог часами смотреть выступления гитлерюгенда, Трудового фронта и солдат.

Женщины только мешали созданной им атмосфере. «Нескрываемо маргинальное общественное значение женщины в национал-социалистическом государстве находило свое выражение в весьма незначительном присутствии их на партийных съездах, где собирались представители всего немецкого народа». Только в 1937 году на съезды впервые были допущены немногочисленные депутатки от женского Трудового фронта и Союза германских девушек. Они должны были продемонстрировать остальным делегатам место женщины в мужском обществе: «В белых платьях и пестрых корсажах они скачут по зеленому полю, радуя глаз и сердце. Разделившись на группы, они танцуют различные народные танцы».

Во время этих торжественных сборищ в Нюрнберге Национал-социалистический союз женщин проводил собственные съезды, которые Адольф Гитлер довольно часто игнорировал. В 1934 году он почтил женщин своим вниманием и произнес довольно короткую речь, в которой обосновал свое неприятие равноправия женщин: «Само слово "женская эмансипация" является плодом исключительно еврейского интеллекта, и его содержание наполнено еврейским духом». В его глазах эмансипация несла угрозу миру мужчин. «Мы считаем неправильным, когда женщина проникает в главные области мужского мира, совершенно нормально, когда эти два мира остаются разделенными». В 1936 году в интервью французской журналистке мадам Титана он сказал: «Я предоставлю женщинам равные с мужчинами права, но я не верю, что сами по себе они равны».

Выступая в 1936 году перед представительницами Национал-социалистического союза женщин, фюрер сказал: «Равноправие женщины заключается в том, что она достигает наивысших результатов в определенных ей самой природой областях жизнедеятельности». Кроме того, он заверил, что в случае войны не пошлет женщин на фронт, поскольку ему было бы стыдно делать это. «Если сегодня в марксистских странах формируются женские батальоны, то на это мы можем заявить только одно: "У нас ничего подобного не будет никогда!"»

Продолжая свою речь, он поставил себя на место женщин и высказал их точку зрения на мужчин, которая не была чужда и ему самому. Гитлер был убежден в том, что безупречный молодой человек с лопатой, который был так близок его сердцу, должен был возбуждать сходные эмоции и у женщин.

«Вознаграждение, которое национальный социализм предоставляет женщине за ее труд, состоит в том, что он воспитывает мужчин, настоящих порядочных, несгибаемых, пригодных к брачной жизни мужчин. Я верю, что наши здоровые неиспорченные женщины, наблюдая марширующих в колоннах крепких безупречных молодых людей с лопатами, должны были сказать себе: "Какие здоровые великолепные самцы!" Это также работа национал-социализма, который трудится на благо немецких женщин».

В фильме «Триумф воли», снятом на партийном съезде 1934 года, Лени Рифеншталь показывала, как восхищенные женщины с обожанием смотрят на своего фюрера. Главной целью этой картины был показ Гитлера как мистической фигуры. Однако режиссер прекрасно понимала психологические особенности этого человека. «В качестве предмета режиссуры Адольф Гитлер нравился женщинам, хотя он своими сложенными на причинном месте руками создавал впечатление аскета, лишенного полового влечения».

За те немногие мероприятия с женщинами, проведенные с явной неохотой, Гитлер обильно вознаграждал себя общением с представителями своего пола. «Лицо фюрера сияло от счастья и радости», — сообщал официальный доклад о слете гитлерюгенда на стадионе Хаупткампфбан, который был проведен 10 сентября 1938 года. Адольф Гитлер кричал с трибуны в огромную толпу мальчиков: «Я так счастлив и горд видеть вас».

7 сентября в день Имперской трудовой повинности неравнодушному к подобным зрелищам фюреру было предложено нечто особенное. Мимо него прошли колонны «голых по пояс мужчин из школ трудовой повинности». Они бодро пели марш, слова которого подтверждали решимость забыть о женщинах во имя своих чисто мужских целей. Эта песня должна была очень понравиться Гитлеру:

Гитлер обратился к исполняющим трудовую повинность с восторженной речью, которая была до краев наполнена бурлящим энтузиазмом: «Вы являетесь плотью и кровью, наиболее четким выражением германской мужественности… загорелая дочерна и закаленная холодом — вот какая сегодняшняя молодежь, надежда немецкого народа. Мы гордимся вами! Вся Германия любит вас!»

Особенно сильное удовольствие Гитлер получал 8 сентября, в День единства, когда на поле Цеппелинвайзе огранизовывались спортивные и военные игры, «демонстрировавшие симфонию молодости, музыки, силы и красоты мужских тел».[234] Штурмовики показывали парные тренировки, юноши из Имперской трудовой повинности — упражнения со стволами деревьев, люфтваффе, армия, флот, СС и полиция, расположившиеся в одном углу поля, — гимнастику с мячом.

Гитлерюгенд представил собравшимся бокс, «требующие большого мужества лагерные игры», «охоту на лис», «крахмального человека» и «живую карусель». «Перед заключительными общими упражнениями молодые люди одновременно опускают с плеч свою тяжелую ношу и секунду спустя вновь вскидывают ее в небо. Доносится сухой звук, похожий на выстрел».

Удивительно, что в конце партийного съезда Гитлер чувствовал себя подавленным. 24 мая 1942 года он признался своим слушателям в ставке: «Вторник в Нюрнберге был для меня немного печален, как будто с рождественской елки сняли украшения».

Гитлер всегда по-дружески относился к своему мужскому окружению. Чтобы создать соответствующую атмосферу, этот холодный человек имитировал хорошее отношение к другим людям. Так, он делал вид, что беспокоится о косолапости Йозефа Геббельса. Последний 22 июня 1926 года записал в свой дневник: «Гитлер продвигает меня вперед. Он относится ко мне как отец. Я с радостью общаюсь с ним. Он самый лучший из всех мужчин». 25 июля 1926 года два революционера стали еще ближе друг к другу: «После обеда мы сидели в его комнате и болтали. Он баловал меня как ребенка». При расставании 31 июля 1926 года он представил себя девушкой, за которой ухаживают: «Гитлер подарил мне букет красных-красных роз». Будущий фельдмаршал Эрвин Роммель, который во время Польской кампании был начальником поезда Гитлера «Америка», после беседы с фюрером 19 сентября 1939 года отметил: «Он был чрезвычайно любезен со мной». Впоследствии Гитлер заботился о том, чтобы его протеже были обеспечены наиболее комфортабельные условия. Во время планирования Африканской кампании фюрер настоял на том, чтобы после захвата Египта под резиденцию Роммелю был выделен знаменитый «Шепард», лучший отель Каира. Конечно, это произошло бы только в том случае, если бы Роммелю удалось захватить город.

Фельдмаршал Кессельринг рассказывал, что при возвращении в войска Гитлер предоставил ему своего личного шофера, который получил указание ехать поосторожней. Забота фюрера о Фуртвенглере зашла так далеко, что дирижеру построили специальный бункер для защиты от авиабомб союзников.

Особенно хорошо Гитлер относился к архитектору Гизлеру. Тот с гордостью сообщал в своих мемуарах о том, что получал от фюрера вегетарианскую манную кашу, что являлось жестом особого расположения. Гитлер собственноручно посыпал его кашу молотым шоколадом.

Став рейхсканцлером, Гитлер использовал своих фронтовых товарищей только в пропагандистских целях, каких-либо личных контактов с ними он не поддерживал. Однако он заботился об их карьерах и благосостоянии. Балтазар Брандмайер, работавший каменщиком в Брукмюле, 5 января 1934 года получил хорошую должность, а в июле 1937 года фюрер подарил ему 5000 рейхсмарок.[235] В середине 1933 года Гитлер оплатил обратную дорогу Игнацу Вестеркирхену, который в 1928 году вместе с семьей эмигрировал в Америку и теперь пожелал вернуться на родину. По возвращении фюрер лично встретился с ним в рейхсканцелярии. Старые фронтовые друзья вспомнили, как они в 1917 году вместе провели ночь в свинарнике во французской крестьянской усадьбе.

Как начальник фюрер и рейхсканцлер был очень популярным среди подчиненных. Адъютант люфтваффе фон Белов писал, что он относился к своим людям «с пониманием, участием и соболезновал их трудностям».[236] Также к концу войны Гитлер начал имитировать участие по отношению к простым солдатам. Так, когда обсуждался вопрос об использовании немецких летчиков в качестве камикадзе, так называемые «добровольные жертвы» должны были пилотировать ракеты «ФАУ-1» на «летающие крепости» союзников, Гитлер отклонил данный план. Он заявил генералу авиации Вернеру Баумбаху, что не желает войти в историю как убийца собственных летчиков. Германский солдат всегда должен иметь хотя бы минимальный шанс спасти свою жизнь.

Во время Норвежской кампании германские войска под командованием генерала Зеппа Дитриха, соратника Гитлера по «эпохе борьбы», захватили Нарвик. Когда ситуация обострилась настолько, что не было возможности снабжать окруженные войсками союзников немецкие части, фюрер хотел давать Дитриху приказ прекратить сопротивление и интернироваться в нейтральной Швеции.

Уже в ходе Польской кампании Адольф Гитлер проявлял особый интерес к действиям и потерям лейбштандарта Зеппа Дитриха. По большой географической карте он следил за их передвижениями, отмечая положение этой части особым флажком с надписью «Зепп».[237]

Фюрер демонстрировал весьма поверхностную благодарность и ветеранам движения, его товарищам по путчу, принимавшим участие в «марше на Фельдхеррнхалле». Несмотря на то что их никак нельзя назвать личными друзьями фюрера, они не только постоянно приглашались на обеды, но и имели постоянный свободный доступ к Гитлеру, который часто использовали в личных целях.

Адольф Гитлер проявлял теплые чувства и по отношению к политикам союзных и дружественных государств, которые были нужны ему для воплощения своих планов. Поскольку ему очень нравились «Мерседесы», он часто дарил их главам других стран. Так, машины этой марки получили финский маршал Маннергейм, испанский генералиссимус Франко, глава норвежских нацистов Квислинг и румынский маршал Антонеску.

Также Гитлер хранил верность идолам своей юности. Когда в 1944 году были запланированы репрессии против Рихарда Штрауса, он сразу же вмешался и приказал все отменить. По этому поводу Йозеф Геббельс записал в своем дневнике: «Фюрер не желает, чтобы с Рихардом Штраусом обошлись несправедливо».

Когда на выставке «Дегенеративное искусство» в Шпандау вывесили картины Франца Маркса, погибшего на войне, его однополчане выразили протест, и Гитлер распорядился убрать полотна этого художника из экспозиции.

В партийной работе Адольфа Гитлера также «имелись случаи снисходительного отношения к товарищам». Так, когда обергруппенфюрера СА Пфеффера фон Заломона обвинили в хищении, Гитлер лаконично спросил своих приближенных, неужели кто-то действительно верит в то, «что он из-за такого пустяка порвет со своим верным товарищем по борьбе, который ежедневно рисковал жизнью». Однако когда в деле были замешаны интересы самого Гитлера, всякой сентиментальности приходил конец. В дни существования в Мюнхене Баварской Советской Республики он был вызван на допрос в Совет солдатских депутатов и смог избежать увольнения из армии, только выдав нескольких своих товарищей. Впоследствии точно так же он поступил и с фон Пфеффером. «Как только исчезли организационные и политические основания пребывания Заломона в высшем руководстве СА, он сразу же был отправлен в отставку».

Точно так же Гитлер без малейших колебаний уволил своего камердинера Каруза, когда узнал, что тот вместо минеральной воды «Фашингер» во время Польской кампании тайно загрузил в буфет поезда и подавал фюреру обычную ключевую воду.

Не лучше Гитлер обошелся и со своим главным адъютантом Вильгельмом Брюкнером. Несмотря на долгие годы службы, в 1940 году он был внезапно уволен. Брюкнер вступил в спор с интендантом Гитлера Канненбергом по поводу внешнего вида ординарцев, которые носили «белые сюртуки со стоячим воротничком и черные брюки». Гитлер тотчас же уволил адъютанта, который по собственной просьбе был отправлен на фронт.

Более того, за четыре года до этого, в 1936 году, Адольф Гитлер выплатил невесте Брюкнера художнице Зофи Шток, четырьмя годами ранее расписавшей изразцы камина фюрера и фарфор для Евы Браун, 40 000 рейхсмарок за расторжение помолвки.

«После того как адъютант фюрера Даргес отказался выполнить приказ Гитлера ловить залетевших в комнату мух, он был немедленно отправлен на фронт».

Также фюрер демонстрировал свое истинное лицо в случаях обнаружения кражи при его дворе. Он весьма жестоко обошелся с обкрадывавшими его слугами Зандером и Вибецеком, которые в 1940 году по его личному приказу были отправлены в концентрационный лагерь Дахау. Этот случай особенно рассердил Гитлера тем, что «слуги украли даже костюмы и сделали это вовсе не из материальной необходимости, поскольку получали очень высокое жалованье».[238]

В концентрационный лагерь отправились также и адъютанты Гесса Карл Хайнц Пич и Альфред Ляйтиген, так как они знали о намерении их шефа улететь в Англию и не доложили об этом фюреру.

Гитлер не испытывал ни малейшей жалости по отношению к своему старому другу Эрнсту Рему, чьи сексуальные предпочтения стали мешать фюреру. «В тот момент когда Рем начал представлять опасность как важный внутриполитический фактор власти, выполнил свою историческую миссию как создатель СА и стал заменим на своем посту, он был сразу же убит по приказу Гитлера».

Адольф Гитлер проповедовал верность Нибелунгов только на бумаге. Он не церемонился даже с гауляйтерами, когда те начинали мешать его планам. Гауляйтер Силезии Хельмут Брюкнер лишился своего поста в связи с событиями 30 июня 1934 года. Однако судьба его преемника Йозефа Вагнера оказалась еще более печальной. Он был снят Гитлером со всех постов «из-за открытого сопротивления СС и верности католической вере, отдан в руки гестапо и после долгого тюремного заключения убит в самом конце войны».

С большим удовольствием Гитлер насмехался над своими подчиненными. Он любил говорить, что не следует слишком уж строго судить министра по делам восточных территорий Розенберга, поскольку тот болен, и со злорадством добавлял, что бедняга на вокзале поставил себе на ногу собственный чемодан и получил увечье столь необычным способом.

В 1942 году Адольф Гитлер подстроил веселую шутку во время визита финской делегации. «Через широкую канаву, разделяющую полосу автобана и штабную машину Маннергейма, была переброшена доска, которая была неустойчива и раскачивалась. Гитлер первым прошел по доске, спокойно и с чувством собственного достоинства. Вслед за ним это же без проблем проделал Маннергейм». Всеобщий смех вызвал Кейтель, «под весьма солидным весом которого доска начала раскачиваться. Дойдя до середины, он начал балансировать как канатоходец, а под конец понесся по ней галопом».

Гитлеру доставляло особое удовольствие рассказывать о несчастном случае с одним президентом банка, который сошел с ума и начал разбрасывать банкноты по улице. Также его очень веселили розыгрыши, которые Геббельс устраивал своему министерскому директору Хадамовскому. Несчастному подсунули отпечатанную в единственном экземпляре газету, в которой сообщалось, что он назначен имперским интендантом. Затем во время его выступления ему подсунули выключенный микрофон.

Сам Гитлер еще более жестоко разыграл своего эконома Канненберга. Зимой 1939 года он отправил ему повестку о призыве в химические войска. К большому удовольствию фюрера, который всегда внимательно следил за тем, что происходит в его окружении, Канненберг впал в страшную панику. По прошествии нескольких дней эконом наконец-то собрал все мужество и спросил у Гитлера, не мог бы он освободить его от призыва. Однако фюрер решил повеселиться еще немного и со строгим видом ответил, что в народном государстве ни для кого не может быть исключений. Канненберг ушел от него в слезах. В конце концов Гитлер вызвал эконома и смеясь разорвал повестку у него на глазах.[239]

Однако этот розыгрыш кажется совершенно невинным по сравнению с тем, что Гитлер сделал со своим шефом иностранной прессы Пуци Ханфштенглем. Он передал Пуци приказ, по которому тот якобы должен был отправиться с важной секретной миссией к Франко в Испанию. Его доставят на место в бомбардировщике, но придется прыгать с парашютом и пробираться через вражеские позиции. На самом же деле самолет покружил вокруг Берлина и дрожащий от страха Ханфштенглем десантировался на поле, где уже стояла скрытая камера, запечатлившая смятение несчастного к вящему удовольствию фюрера. Пуци решил, что эта инсценировка была дьявольским заговором Гиммлера, в тот же день купил билет на поезд до Швейцарии и покинул страну. Так Гитлер остался без своего шефа иностранной прессы.

Все эти эпизоды можно было бы считать грубыми шутками, принятыми среди мужчин с низким уровнем развития. Однако для жертв этих шуток они не были столь уже невинны, поскольку они прекрасно знали, на какую жестокость способен Гитлер. Открытый садизм в личной жизни и скрытый — в общественной реализовывались по одному поведенческому образцу. Государственные силовые рычаги были для него средством издевательства над другими с целью получения удовлетворения своих темных желаний. Адольф Гитлер полностью использовал возможность получения удовольствия от власти, которую ему предоставила диктатура. В случае с Канненбергом, заявив, что в его государстве ни для кого не может быть исключений, он разоблачал ложность собственной политической риторики. Гитлер прекрасно знал, что исключения были, и не задумываясь делал их, когда речь шла о нем самом. Он по-настоящему наслаждался тем, что мог как угодно распоряжаться жизнью и смертью миллионов людей. И как только он понял, что лишен этого удовольствия, жизнь потеряла для него всякий смысл. Когда он оказался отрезан от управления войсками и даже преданные СС перестали выполнять его безумные приказы, для Гитлера раз и навсегда иссяк источник сексуального удовлетворения.

В этот момент он отбросил все свои маски и предстал в первозданном виде. Если ему суждено умереть, то вместе с ним должен погибнуть весь немецкий народ, который оказался слабее своих врагов и поэтому заслужил смерть. Отныне стратегия выжженной земли должна была быть перенесена и на территорию Германии. Таким образом, даже выжившие немцы лишались всех средств к существованию. Ему даже не приходило в голову оказать последнюю услугу народу, на благо которого он якобы работал всю свою жизнь, и вовремя сойти со сцены.

Совсем наоборот, он беспощадно преследовал заговорщиков, принявших участие в покушении 20 июля 1944 года. Причем карались не только сами участники заговора, но также их дети и жены. Уничтожая их семьи, Гитлер считал, что как и в случае с евреями на немецкой земле не должно остаться и следа измены.

По приказу фюрера заговорщиков не только жестоко пытали, чтобы выбить из них имена соучастников, но и казнили позорным и жестоким способом — через повешение. «Смерть через повешение в любом случае является жестоким способом казни, о чем напоминают кадры, снятые на нюрнбергском процессе после войны. Однако по приказу Гитлера казни в тюрьме Плецензее носили особенно зверский характер… Приговоренных вешали по одному на веревке, закрепленной на крюках, которые были приварены к проходящему через всю камеру под потолком рельсу… Такая смерть длительна и мучительна сама по себе, даже если не затягивать ее преднамеренно. Однако два достоверных свидетеля сообщают, что Гитлер отдал приказ растянуть мучения приговоренных на как можно долгое время. Когда помощник палача надевает на шею приговоренного петлю, он может разместить ее так, чтобы она либо сразу же сломала позвоночник, либо казнимый хотя бы потерял сознание. Однако он может закрепить петлю так, что приговоренный будет медленно задыхаться. В связи с этим приказ вешать каждого осужденного в течение 20 минут говорит сам за себя… После каждой казни повешенный накрывался покрывалом, и только затем в камеру вводили следующего приговоренного… Здесь же стояла гильотина. Палач и его помощники подкреплялись шнапсом. После того как повешенный начинал биться в петле, с него сдергивали штаны. Вся процедура казни вплоть до последних конвульсий снималась на пленку специально для Гитлера».[240]

Даже в предпоследний день жизни Адольф Гитлер, по-прежнему так же яро ненавидевший своих политических противников, евреев, поляков и русских, приказал расстрелять даже собственного деверя генерала СС Фегеляйна. Он был прикомандирован к ставке Гиммлером в качестве офицера связи.

Несмотря на то что награжденный Рыцарским крестом Фегеляйн был очень элегантен, этот кавалерийский офицер не нравился Гитлеру.

Даже легко тренькавшие шпоры, которые он носил как офицер кавалерийского полка СС, раздражали фюрера, который терпеть не мог лошадей. Во время первого же совещания, на котором присутствовал этот офицер, Гитлер сказал ему: «Фегеляйн, скачите в соседнюю комнату и привезите мне документы».

Тем сильнее молодой кавалерист нравился Еве Браун. По этим соображениям, равно как и из расчета, что положение деверя Гитлера благоприятно скажется на продвижении по службу, карьерист женился на младшей сестре Евы. Мартин Борман рассказывал своей жене, что Фегеляйн довольно плохо относился к своей законной супруге. Если верить словам секретарши фюрера Шредер, то его интерес к Еве Браун выходил за рамки семейно-родственных отношений. В последние дни в бункере и сама Ева совершенно не скрываясь танцевала и флиртовала с Фегеляйном.

Когда Фегеляйн понял, что конец третьего рейха и власти его родственника близок, он хотел бежать, но был арестован в своей берлинской квартире на Бляйбтройштрассе, 4 начальником личной охраны фюрера Хеглем. В момент задержания сильно пьяный Фегеляйн проводил время с рыжеволосой девушкой легкого поведения. Хегль обнаружил в квартире чемодан, набитый драгоценностями и валютой, а также папки с секретными документами.[241]

Фегеляйн был препровожден в бункер фюрера и 28 апреля 1945 года расстрелян по приказу Гитлера. Ева Браун безуспешно пыталась спасти своего родственника, упрекая Гитлера в том, что он оставит вдовой ее беременную младшую сестру. Однако он остался непреклонен.

Хегль рассказал водителю фюрера Кемпке, что Фегеляйна расстреляли из-за документов, которые обнаружили у него на квартире. В них содержались сведения о тайных переговорах Гиммлера с графом Бернадотом, целью которых было заключение мирного договора с западными союзниками за спиной фюрера. Фегеляйн был обязан немедленно сообщить об измене Гитлеру, однако он не сделал этого и сам стал предателем родины.

Отдал ли Адольф Гитлер приказ о расстреле Фегеляйна исходя из государственных соображений, рассердился ли он на генерала как на неоправдавшего высокого доверия или руководствовался более низкими мотивами обычной ревности? По всей видимости, у него были все основания для ревности. По свидетельству секретарши Юнг, Фегеляйн позвонил Еве Браун ночью 26 апреля 1945 года: «Удрученная и потрясенная Ева рассказала мне, что прошлой ночью ей на квартиру звонил Герман Фегеляйн, который умолял: "Ева, ты должна оставить фюрера. Это не так глупо, поскольку сейчас дело идет о жизни и смерти!"»

Также Гитлер приказал убить одного из своих врачей доктора Карла Брандта, который входил в самый близкий круг фюрера и через свою любовницу Ани Реборн был знаком с ним с 1925 года. Находясь в заключении в Ландсбергской крепости, водитель фюрера Морис влюбился в победительницу общенемецкого чемпионата 1924 года по плаванию на спине на дистанции 100 метров, фотография которой была опубликована на обложке «Берлинер Иллюстрирен». Несмотря на то что при личной встрече в Мюнхене прекрасной плавчихе Морис не понравился, через него она познакомилась с Гитлером, который пригласил ее в Бергхоф. Она приехала туда вместе со своим любовником Брандтом, с которым она познакомилась, когда он оперировал ее лицо после неудачного прыжка с вышки. Присутствие хирурга оказалось очень полезным, когда главный адъютант фюрера Брюкнер попал в тяжелую автокатастрофу и Гитлер «предложил молодому приятному врачу работу при его штабе». Адольф Гитлер был свидетелем на свадьбе Анни и Карла. В 1942 году фюрер назначил Брандта генеральным комиссаром фюрера по делам гигиены и здравоохранения.

В июле 1944 года хирург вместе с Хассельбахом решились выступить против методов лечения доктора Морелля, который, по их мнению, вредил здоровью фюрера ежедневными инъекциями. Когда в начале 1945 года Брандт отправил семью и своих сотрудников на запад и юг стремительно разваливавшегося германского рейха, чтобы они не попали к русским, он был немедленно снят со своего поста, передан гестапо и по приказу Гитлера приговорен к смертной казни.

Однако на этот раз Брандту повезло. Приговор не был приведен в исполнение, и после смерти Гитлера он по приказу Шпеера был отпущен на свободу. Тем не менее через некоторое время Брандт был снова арестован. За медицинские опыты над заключенными американский военный трибунал приговорил его к смертной казни, и в возрасте 44 лет врач закончил свои дни на виселице. В американском лагере для интернированных секретарша фюрера Шредер встретилась с Брандтом и беседовала с ним о Гитлере. Приговор врача был однозначен: «Фюрер был дьяволом».

В последние месяцы жизни Адольф Гитлер достиг апогея садизма и низости. Он прекрасно знал, какие огромные потери несли танковые дивизии СС. Еще 25 февраля 1943 года он писал Муссолини: «Дуче, я могу вас уверить только в одном: к немецкому солдату предъявляются невероятные требования. В качестве примера я хочу рассказать вам о боевом пути только одной дивизии СС. В начале Восточной кампании в июне 1941 года в танковой дивизии СС "Мертвая голова" насчитывалось около 20 000 человек. С тяжелыми боями она вышла на южные подступы к Ленинграду, откуда была переброшена на укрепление фронта в район озера Ильмень. Несмотря на постоянно поступавшие пополнения, дивизия несла огромные потери, зимой 1941-1942 года она вместе с другой пехотной дивизией вела бои в окружении под Демянском, сражаясь с численно превосходившими ее русскими войсками, а затем смогла пробить коридор и установить связь с нашими войсками. Когда операция "Наведение мостов" успешно завершилась, в дивизии насчитывалось 370 боеспособных солдат и офицеров. Только теперь она должна была получить пополнение. Однако образовавшийся коридор был слишком узок, следовало немедленно его расширить. Так как приказ о пополнении дивизии уже был издан, остаткам сильно потрепанной дивизии пришлось принять участие и в этой операции. Кучка солдат снова проявила себя в бою с лучшей стороны, но по окончании операции в строю осталось всего 170 человек. Затем в дивизию наконец пришло пополнение, и она вновь была брошена на Восток».

В этом письме у Гитлера не нашлось ни единого слова сожаления о гибели тысяч отважных молодых парней.

Когда в самом конце войны после безуспешной борьбы с превосходящими силами Советской Армии на южном участке Восточного фронта дивизия «Мертвая голова» вместе с другими дивизиями СС отступили, Гитлер передал командующему 6-й танковой армией СС Зеппу Дитриху, бывшему командиру лейб-штандарта, следующую радиограмму: «Фюрер считает, что части СС не сражались так, как того требовала серьезность положения, и посему приказывает снять нарукавные ленты личному составу дивизий СС "Адольф Гитлер", "Дас Райх", "Мертвая голова" и "Гогенштауфен"».

«Когда Дитрих получил это сообщение, он собрал командиров дивизий, положил телеграмму на стол и сказал: "Вот плата за все то, что мы сделали в течение последних пяти лет". В ответной радиограмме Гитлеру он пообещал, что застрелится, если этот приказ будет выполнен».

Насколько Гитлер не вписывался в общепринятый образ гомосексуалиста, настолько же на первый взгляд он не производил впечатления садиста. Он сам никогда не любовался казнями или пытками. Ему не было необходимости открыто признавать себя садистом, поскольку во время его правления было и так достаточно возможностей удовлетворять эту мерзкую страсть.

Как и в случае с гомоэротическими предпочтениями, садистские наклонности Гитлера были подавлены, заторможены и скрыты от окружающих. Его эйдетические наклонности, влечение к маскировке, инсценировкам и общественной деятельности скрывали за собой только холодный садизм, проявления которого были особенно ужасны. Открытый садизм удовлетворяется ограниченным количеством преступлений, влекущих за собой незначительное количество жертв. Холодный же садизм Гитлера был ненасытен. Он приказал с особой жестокостью повесить заговорщиков, покушавшихся на его жизнь 20 июля 1944 года, но довольствовался только беглым взглядом на фотографии казни. Фюрер отказался смотреть снятый специально для него фильм, который запечатлел все отвратительные подробности этой казни. Во время реализации его самого страстного желания, полного уничтожения евреев, Гитлеру достаточно было только пробежать глазами статистическую сводку о количестве убитых.

Сколько бы немцев остались живы, сколько горя не было бы причинено человечеству, если бы Гитлер открыто признался в своих наклонностях? Возможно, признание в гомосексуализме освободило бы его от самых мрачных садистских фантазий. Успокаивает только то, что ныне, в век прогрессивного законодательства, мужчина может спокойно высказывать желания, которые не соответствуют общепринятым нормам.