"Школа для негодяев" - читать интересную книгу автора (Кинг Дэнни)

3. Маневры Грегсона

Три дня спустя я сидел перед кабинетом Джона Грегсона (верней, мистера Грегсона, как мне было велено его называть) и развязно болтал ногами, чтобы подействовать на нервы сидящей напротив секретарше, пока старый козел, в чьем доме я жил, общался с самим мистером Какашкой.

Не знаю точно, что там лепил папаша, наверняка что-нибудь вроде: «Не стесняйтесь лупить этого засранца, мы не станем поднимать шума», а Грегсон предпринимал попытки изучить генофонд семейки Банстед с обеих сторон.

— Конфетку хочешь? — секретарша устремила на меня ледяной взгляд.

— Ага, кидайте.

— Прекрати раскачивать ногами и получишь конфету, — предложила она сделку.

— Не пойдет, — ухмыльнулся я и продолжил свою забаву, довольный тем, что сумел вызвать раздражение секретарши.

— А если я покажу тебе грудь, прекратишь?

Мои ноги замерли в воздухе.

— Чего?

Несколько секунд я молча таращился на тетеньку за столом, в то время как мой мозг проводил скоростную проверку системы на предмет исправности слуха, но прежде чем я успел что-либо ответить, дверь в кабинет открылась, и выкатились мои предки, не переставая пожимать руку Грегсону.

— Отлично, отлично, — как заведенный, повторял отец.

— Было очень приятно познакомиться, — вторила ему мамаша.

Я, однако, в этот обмен любезностями особо не вникал, поскольку в полном смятении продолжал глазеть на секретаршу и ее бюст.

— Если вы согласитесь подождать минутку, пока я поговорю с Уэйном, мисс Говард непременно предложит вам чаю. Не так ли, мисс Говард?

Мисс Говард встала и грациозно обогнула стол, чтобы выполнить распоряжение, а Грегсон пальцем поманил меня к себе в кабинет.

— Согласен, Уэйн?

— Лично я — да, даже если вы против, — двусмысленно отозвался я, и мисс Говард одарила меня короткой улыбкой, после чего развернулась на каблуках и вышла за чайником.

Грегсон закрыл за мной дверь и жестом указал на стул напротив своего стола. Я все еще пребывал в легком шоке, поэтому занял предложенное место, не отпустив ни одной остроты.

— Ну что ж, Уэйн, — начал Грегсон, копаясь в бумагах и изображая улыбку, — для начала расскажи, как твои дела.

— Да так, ничего — уклончиво ответил я.

— Я довольно долго беседовал с твоими родителями, и мне стало ясно, что они — полные кретины.

— Что? — потрясенно переспросил я, во второй раз совершенно выбитый из колеи. — Что вы сказали?

— Ладно, не делай вид, что не понял. Сам ведь знаешь, твои папаша с мамашей — придурки. Уже через пять минут разговора мне захотелось плеснуть в них кофейной гущей.

— Что? — пискнул я ультразвуком, расслышать который могли бы только собаки.

— Да все они тут такие, но твои — просто нечто. Ужас. — Грегсон брезгливо поморщился, а потом состроил глупую рожу и прокрякал: — Мой мальчик совсем запутался, ему нужна помощь. Бедный мой ангелок! Тьфу, что за идиоты!.. Курить будешь? — Он вытащил пачку «Бенсона» и протянул мне сигарету.

— Что? Я не…

— А мамуля, пожалуй, в молодости была хорошенькой. Интересно, что она нашла в твоем папаше? Большой член, наверное. Хотя с виду старичок мелковат.

— Эй, эй, полегче, черт побери! Вы не имеете права говорить такие вещи! — В негодовании я подпрыгнул на стуле.

Грегсон расплылся в довольной улыбке.

— Итак, мы выяснили, что твои родители тебе все-таки небезразличны и ты испытываешь к ним определенные чувства. Превосходно. — Директор затушил окурок и что-то записал в моем личном деле.

— Ничего не понимаю. О чем это вы? — спросил я.

Напустив на себя ученый вид, Грегсон объяснил, что он просто проверял, связано ли мое поведение с желанием досадить родителям или же у меня иные мотивы.

— Если бы ты поддержал мои оскорбления в адрес отца с матерью, я бы сделал вывод, что цель всех твоих выходок — привлечь их внимание, и порекомендовал бы обратиться к услугам семейного психолога. Так как ты встал на защиту родителей, можно предположить, что причины твоего антисоциального поведения кроются в ином, и в данном случае мы сможем тебе помочь, поскольку это профильная задача нашего заведения, — закончил Грегсон, наконец-то показав себя высоколобым педиком, которого я и ожидал увидеть. — Ну, расскажешь что-нибудь о себе?

— Что, например?

— Например, почему ты воруешь.

— А вы почему? — Я ловко перевел игру на чужую половину поля.

— Потому что мне нравится брать вещи и не платить за них, — невозмутимо ответил директор.

Я недоверчиво фыркнул.

— А еще я люблю смываться с краденым, быть хитрее других, всегда смеяться последним.

Я понял, что этот тип — настоящий проныра, и с ним надо ухо держать востро.

— Большинство людей — простофили и дураки, которые изо дня в день, неделю за неделей таскаются на ненавистную им работу. Зачем? Прозябать в серости, неизвестности, скуке!?. Гораздо интереснее выделиться из толпы и показать всем, насколько ты крут.

— А разве это правильно? — осторожно спросил я. Судя по всему, самомнение у Грегсона было хоть куда, но пока что я решил придержать эту мысль.

— Не знаю. А ты как думаешь, это правильно?

— Что именно? То, что вы хотите всем доказать свою крутизну?

— А разве мы все не хотим того же самого?

— Ну-у… По-моему, чем больше будешь выставляться, тем скорее тебя сцапают, — довольно дерзко ответил я.

Грегсон покивал и добавил запись в моем деле.

— Что вы пишете? — поинтересовался я.

— Не твое дело, — буркнул он, не поднимая глаз.

— Вот именно что мое, да еще личное. И пишете вы про меня, а не про кого-то другого.

— С чего ты взял? — Директор поднял глаза.

— У вас на столе лежит мое личное дело, и ваши записи — про меня.

Грегсон лишь хмыкнул.

— Считаешь себя умником… как там тебя зовут? Уэйн? — Он продолжил что-то царапать.

Я сидел, совершенно сбитый с толку переменчивой реакцией директора, и размышлял, что из этого представления игра, а что — искренняя неприязнь ко мне. Наконец Грегсон закончил писать и закрыл папку. Он сунул ручку в верхний карман пиджака и откинулся в кресле, потом развернулся к окну и сквозь щели в жалюзи принялся разглядывать крошечную автостоянку.

— Куда вы смотрите? — спросил я через какое-то время.

— Никуда, — бесстрастно ответил Грегсон.

Мы просидели в полном молчании добрых пару минут, после чего я поинтересовался, могу ли идти.

— Куда? — в свою очередь задал вопрос Грегсон.

— Ну, идти. В смысле, домой. Отсюда. Куда угодно.

— В Мидлсбро, что ли? — Только теперь он опять повернулся ко мне.

Я промолчал, предугадав очередной подвох.

— Знаешь, чем занимаются в Мидлсбро? — спросил Грегсон, поняв, что ответа от меня ему не дождаться.

Я едва заметно качнул головой.

— Муштрой. У-у, это быстро приводит в чувство. «Налево! Направо! Встать у кроватей, говнюки!» Каждый вечер ледяной душ во дворе и брюссельская капуста на ужин, — злорадно заключил Грегсон. — Кроме того, там полно педрил. Почти все ребята, которые туда попадают, превращаются в чьих-нибудь «подружек». А те, кто не желает присоединиться к большинству по собственной воле… делают то же самое через силу. Избежать общей участи не удается никому.

Это стало последней каплей. Не знаю каким образом, но у Грегсона получилось всего в нескольких коротких фразах материализовать самые страшные мои кошмары — особенно насчет брюссельской капусты. По спине у меня пробежал холодок, и я ощутил непреодолимое желание спрятаться под ближайшей кроватью. Должно быть, мистер Какашка все прочел по моему лицу, поскольку довольно долго наслаждался моим выражением, откинувшись на спинку кресла.

— В конце концов, там такие порядки. Правда, есть и кое-что хорошее. Ты получишь рабочую специальность — каменщика, сборщика мусора, подметайлы — и выйдешь из стен школы добропорядочным человеком. Выпускники Мидлсбро в дальнейшем живут нормальной, серой, скучной жизнью. Не этого ли хотят для своих детей все родители? Папочка с мамочкой будут просто счастливы, если смогут рассказать соседям о своем милом мальчике, а не о том несносном хулигане, который отравляет им жизнь сейчас. В Мидлсбро выправят всех, будь уверен. И — уж извини — тебя тоже.

Блин, если Грегсон собирался довести меня до приступа неконтролируемого бешенства, он действовал в правильном направлении. Мои органы восприятия были настолько перегружены, что я едва мог вздохнуть, не говоря уж о том, чтобы выдать достойный ответ. Грегсон еще с полминуты ухмылялся, как старый педофил в палате детей-коматозников, после чего сменил тактику.

— Сам понимаешь, Мидлсбро — это Мидлсбро. В Гафине практикуется совсем иной подход. Мы объясняем молодым людям, что такое преступление, учим их оценивать последствия своих действий, доказываем бессмысленность спонтанных, неподготовленных краж и ограблений. В основном, юными преступниками движет любопытство: получится ли улизнуть? Хватит ли у меня смелости? Хватит ли умения? Учителя в Гафине продемонстрируют тебе границы твоих возможностей, проверят отвагу и даже научат правильно воровать, однако через год, по окончании курса, тебе совсем не захочется использовать полученные умения. — Грегсон вещал так сладко, что у меня чуть не текли слюнки. — Тебя научат смотреть на мир по-другому, а не просто промоют мозги, как в Мидлсбро. Из наших стен ты выйдешь обновленным, а не задавленным.

Я ни черта не понимал. В Гафине нас научат воровать с расчетом на то, что, покинув школу, мы не станем этого делать? Слыхали? Наверняка не обойдется без нравоучений на тему жертв и наказаний, и все же такая перспектива представлялась мне привлекательной.

— По-вашему, этот метод помогает перевоспитать людей? — наконец выдавил я, не веря сам себе.

— Да, в отношении большинства ребят. Конечно, некоторых, самых отпетых, мы упускаем, но все равно работаем не зря. На одного закоренелого, опытного преступника приходится десять перевоспитанных подростков.

— Десять? — Я едва не поперхнулся. Статистика показалась мне удручающей.

— Да и закоренелым мы пытаемся, по крайней мере, помочь разобраться с собой. Кстати, девиз нашей школы — «Heliarnos Eto Umminas», то есть «Все в ваших руках, парни».

— И что, кому-то это внушает доверие?

— Наши методы строго конфиденциальны, посторонним мы о них не распространяемся. Как по-твоему, что скорее одобрят твои родители — ежедневный кросс босиком в Мидлсбро или обучение навыкам взлома в Гафине?

На этот вопрос можно было даже не отвечать. Если уж я до конца не врубился в воспитательные методы Гафина, то мой старик и подавно бы их не понял. Он до сих пор переживал, что в стране отменили обязательную воинскую повинность, хотя ненавидел каждую секунду собственной службы. Папаша просто с ума сойдет от счастья, если узнает, что мне предстоит бегать по десять кругов в любую погоду, питаться жеваной бумагой, стоять по стойке смирно перед начальством и отбиваться от педиков в казарме.

Нет уж, Гафин выглядел в моих глазах гораздо заманчивее (один преступник на десятерых перевоспитавшихся? Неплохая пропорция, но мы еще посмотрим!), поэтому шансов, что папаша меня туда отправит, не было никаких. Надо скрывать свой энтузиазм, держаться нейтральней, чем Швейцария, и ждать, пока старик сам примет решение. С другой стороны, излишне стремиться в Мидлсбро мне тоже не стоило, поскольку мамаша вроде как меня жалела и на самом деле могла бы расстараться и убедить папашу услать меня на север, так что риск загреметь туда был вполне реальным. Нет, тут следовало действовать очень тонко.

— Ну так что, Мидлсбро или Гафин? — вопросил Грегсон.

— Гафин, пожалуй, лучше, — сообщил я и на всякий случай прибавил: — Я имею в виду, в плане перевоспитания и всего такого.

— Отлично. Что ж, почитаешь кое-какие брошюры, родители подпишут необходимые документы, и через несколько недель мы с тобой встретимся, — сказал Грегсон, перебирая на столе каждую бумажку.

Я продолжал сидеть до тех пор, пока директор не поинтересовался, в чем дело, и тогда я рассказал ему о сделке, которую мне предложила секретарша.

— Мисс Говард? — расхохотался Грегсон. — Ну да, время от времени она это делает.

— Вы хотите сказать, она не шутила? Она и вправду показала бы мне грудь?

— Вполне возможно, — рассудил Грегсон. — А как иначе она получила бы это место?

Все, я окончательно и бесповоротно выбрал Гафин.