"Птичка-«уходи»" - читать интересную книгу автора (Спарк Мюриэл)IIIВ колонию Дафна вернулась в самые дожди. От сырости Чакату совсем замучил ревматизм. О ревматизме он в основном и говорил и, спросив что-нибудь про Англию, даже не слушал ответа. – Вест-Энд страшно разбомбили, – сказала Дафна. – Когда я поворачиваюсь в постели, в паху словно ножом режет, – ответил он. Заходили соседи повидать Дафну. Молодежь переженилась, некоторых она вообще впервые видела. – К югу от нас купил ферму какой-то парень из Англии, говорит, что знает тебя, – сказал Чаката. – Кажется, его фамилия Каш. – Касс, – сказала Дафна. – Майкл Касс. Правильно? – Это снадобье, что мне прописали, совсем не помогает. Только хуже себя чувствую. В доме Старого Тейса теперь жил новый табачник. Старый Тейс жил в хозяйском доме, у Чакаты. Он сидел в углу веранды и нес околесицу либо слонялся по двору. Чаката раздражался, когда Старому Тейсу не сиделось на месте, поскольку сам он передвигался с трудом. «Не приведи бог, – говорил он, провожая взглядом Старого Тейса, – вот и руки-ноги есть, а в голове никакого соображения. Я хоть еще соображаю». Чаката предпочитал, чтобы Старый Тейс сидел в своем кресле на веранде. В такие минуты он говорил: «Знаешь, после стольких лет я очень привязался к Старому Тейсу». За едой Старый Тейс чавкал. Чаката словно не замечал этого. Дафне пришла мысль, что она теперь не очень и нужна Чакате, коль скоро ее не надо спасать от Старого Тейса. Она решила пожить на ферме месяц, не больше. А потом найти работу в столице. На третий день погода разгулялась. Все утро она слонялась по ферме, облитой солнцем, а после обеда пошла в крааль Макаты. Новый табачник с большой охотой согласился заехать за ней на машине. Она отвыкла ходить и после первой мили выдохлась. В небе она заметила облако саранчи и безотчетно бросила тревожный взгляд в сторону маисовых полей Чакаты. Стая пролетела, не опустившись. Дафна села на камень передохнуть и спугнула ящерку. – У-хо-ди. У-хо-ди, – услышала она. – Господи, – позвала она, – помоги. Нет больше моих сил. Мальчик прибежал к сушильням, где, опершись на две трости, передыхал Чаката. – Баас Тейс ушел стрелять антилопу. Негритенок говорит: он взял ружье стрелять антилопу. – Кто? Что? – Баас Тейс. Ружье. – Куда он пошел? В какую сторону? – К северу. Негритенок видел. После обеда, говорит негритенок, сказал, что идет стрелять антилопу. Подошло несколько туземцев. – Бегом за ним! Отберите у Старого Тейса ружье. Приведите обратно. Они нерешительно взглянули на него. Чтобы туземцу велели отобрать у белого человека ружье – такое услышишь не каждый день. – Отправляйтесь, болваны. Бегом! Еле живые от страха, они приплелись через полчаса. Тем временем, ожидая их, Чаката дотащился до конюшни: – Где Тейс? Вы его нашли? Они не сразу ответили. Потом один туземец ткнул пальцем на дорогу через маисовое поле, по которой, шатаясь от усталости, брел Старый Тейс и что-то волочил за собой. – Возьмите ее, – велел Чаката. – Подстрелил антилопу, – объявил Старый Тейс собравшимся. – Выходит, на что-то еще гожусь. Подстрелил антилопу. Он внимательно вгляделся в Чакату. Он не понимал его безучастности. – Чаката, у нас антилопа на обед, – сказал он. С похоронами в колонии не тянут, потому что климат торопит. Провели дознание и на следующий день Дафну похоронили. На похороны приехал Майкл Касс, кладбище было неподалеку от дорпа. – Вообще-то мы были довольно хорошо знакомы. Она жила у моей матери, – сказал он Чакате. – Мать подарила ей птицу – или что-то в этом роде. Он хихикнул. Озадаченно взглянув на него, Чаката не увидел на его лице улыбки. Чакате помогли сесть в машину. – Надо показаться настоящему специалисту, – сказал он. Случившееся потрясло Ральфа Мерсера. Получалось так, что некая догадка подтвердилась. Встретившись с ним, Дафна только и начала жить, а расставшись, – в определенном смысле умерла. Он пытался растолковать это своей матери. – Как те цветы, что растут в саду. Ведь нельзя сказать, что они существуют, пока не увидишь их собственными глазами. Или другой пример… – Цветы, сад… Тут душа человеческая. Через год Ральф пережил творческий кризис. Его книги расходились, однако серьезная публика не принимала их всерьез. У всех его романов были счастливые концы. Он решил написать трагедию. В поисках трагического он поворошил свой жизненный опыт. Он обдумал и забраковал домашние неурядицы своих прошлых и теперешних друзей – слишком все банально. Забраковал историю своей матери, рано овдовевшей, разочаровавшейся в сыне, но все еще не павшей духом, – слишком частная история. И задумался о Дафне. Тут забрезжило нечто экзотическое и трагическое. Он вспомнил ее рассказы о Старом Тейсе и Чакате, историю их пожизненной вражды. Он взял билет на самолет и улетел в колонию, чтобы собрать необходимый материал. В колонии им почти сразу завладели поклонники. С ним еще никогда так не носились, он был нарасхват. Его пригласили к губернатору. В его честь устраивали обеды, и, хотя реки разлились, гости съезжались издалека. Он уже не каждым приглашением соблазнялся. Всякий белый человек знал это имя – Ральф Мерсер, даже если и не читал его книг. А главное, отдыхая после обеда на просторных верандах, он мог разглядывать общество, не опасаясь уколоться о встречный взгляд какого-нибудь критика, кошмарного типа, даже по имени вряд ли известного читательской публике, который дома обязательно затешется в компанию и будет портить Ральфу кровь. Он склонялся к мысли, что весьма недооценивал своего читателя. – Я подумываю о том, чтобы сменить творческую манеру. Подумываю написать трагедию. – Великий боже, – сказал его собеседник, отставной генерал, – не пугайте нас. И все его поддержали. Еще в одном отношении все были единодушны: «Отчего бы вам не обосноваться у нас?» Или: «Отчего бы вам не купить дом и не жить в нем несколько месяцев в году? Это единственный способ избежать высоких налогов». В клубе он встретил Майкла Касса, который приехал в столицу похлопотать о ссуде в земельном банке. – Моя жена обожает ваши книги, – сказал Майкл и хихикнул. Ральф забеспокоился, не критик ли он. – У нас с вами есть общая знакомая, – сказал Майкл, – вернее, была. Дафна дю Туа. Я приезжал ее хоронить. И хихикнул. – Я, собственно, приехал, чтобы побывать на ее могиле, – сказал Ральф в свое оправдание. – И еще – поговорить с ее дядей. – У вас есть машина? – спросил Майкл. – Если нет, то я вас отвезу. Я живу недалеко от них. Ральф догадался, что хихиканье Майкла – это просто нервный тик. – Я думаю обосноваться в колонии, – поведал он, – жить здесь семь месяцев в году. – Недалеко от нас есть прекрасный дом, – сказал Майкл. – Его скоро будут продавать. Только пробыв в колонии два месяца, объездив страну вдоль и поперек, повидав все достопримечательные места и интересных людей, Ральф смог наконец ответить на приглашение Майкла и приехал к ним на ферму. – Вы сейчас что-нибудь пишете? – спросила его жена Майкла. – Нет, сейчас я собираю материал. – Так это будет про колонию? – Трудно сказать. Вдохновленный образом Дафны замысел книги уже не казался ему столь заманчивым. Он не мог вообразить читателя, способного воздать должное такой теме, – во всяком случае, здешние его почитатели, когда он узнавал их поближе, для этого не годились. Майкл возил его на ферму, объявленную к продаже. Ральф сказал, что почти наверняка купит ее. Ходили к Чакате, Ральф поговорил с ним о Дафне. – Почему она не осталась в Англии насовсем? – сказал Чаката. – Почему вернулась? – Наверное, ее тянуло назад, – сказал Майкл и хихикнул. Чаката заговорил о ревматизме. Он проковылял на веранду и крикнул, чтобы принесли выпить. Гости вышли следом, и Ральф увидел сидящего в углу долговязого старика, что-то бормочущего себе под нос. Он спросил Чакату: – Это не мистер Тейс? Дафна рассказывала мне о мистере Тейсе. – Не удался в этом году маис, – сказал Чаката. – Не жилец я на белом свете. Майкл отвез Ральфа на кладбище. Жена предупреждала: «Оставь его там ненадолго одного. По-моему, он любил девочку». Майкл уважал деликатную натуру своей жены. Хихикнув, он оставил Ральфа у могилы, объяснив, что у него неотложные дела в деревне и что он вернется за ним. – Но вы, – сказал Ральф, – ненадолго? – Нет-нет, – сказал Майкл. – Тут что-то очень много москитов. У вас бывает малярия? – Нет-нет. Он хихикнул и ушел. Постояв перед камнем с надписью «Дафна дю Туа. 1922–1950», Ральф стал нетерпеливо расхаживать по кладбищу. Его рассеянный взгляд ухватил надпись: «Дональд Клути». Что-то знакомое, но откуда выплыло это имя – он не мог вспомнить. Возможно, его упоминала Дафна. – У-хо-ди, у-хо-ди. Птичка сидела как раз за могилой Дафны. Дафна часто ее поминала: – Она свистит: «У-хо-ди, у-хо-ди». – И что из этого? – спрашивал он, раздражаясь, потому что иногда он с пронзительной ясностью видел в ней самое Глупость. Без всякого конкретного повода она то и дело объявляла: «У нас есть птичка, которая свистит: „у-хо-ди“, „у-хо-ди“»; она навязывала ему эту птичку, словно он орнитолог, а не писатель. – У-хо-ди, у-хо-ди, – сказала птичка с той стороны могилы. Все шесть недель, что он ездил по сельским районам, он каждый день слышал птичку. Вернуться в столицу и больше не слышать ее голоса было большим облегчением. В клубном уюте все предстало таким образом, что никакой птички никогда и не было. Но вот он пошел с губернатором посмотреть раунд гольфа. – У-хо-ди, у-хо-ди. Он заказал билет на самолет в Англию – к сожалению, только на будущую неделю. В «Уильямс-отеле» он случайно встретил Майкла Касса. – Насчет той фермы, – сказал Майкл. – Кто-то еще приценивался. Вам надо побыстрее решать. – Я не хочу ее покупать, – сказал Ральф. – Я не хочу здесь оставаться. Они сидели на веранде и пили виски с содовой. За москитной сеткой торчала птичка. – Вы ее слышите, эту птичку-«уходи»? Майкл прилежно вслушался: – Нет. Не скажу, что слышу. Он хихикнул, и Ральфу захотелось его ударить. – Я ее везде слышу, – сказал Ральф. – Она мне не нравится. Поэтому я и уезжаю отсюда. – Господи, твоя воля. Вы что, птицами интересуетесь? – Нет, не особенно. – Ральф Мерсер не будет покупать ферму, – сообщил Майкл своей жене вечером. – Мне казалось, это решенное дело. – Нет, он возвращается домой. К нам уже не приедет. Говорит, ему не нравятся здешние птицы. – Надо бы тебе полечиться от этого хихиканья, Майкл. Что, ты говоришь, ему не нравится? – Птицы. – Птицы? Так он что – орнитолог? – Нет, по-моему, католик. – Дорогой, я имею в виду специалиста по птицам. – А! Нет, он говорит, что не особенно интересуется птицами. – Оригинал, – сказала она. |
||
|