"Катастрофа" - читать интересную книгу автора (Вирта Николай Евгеньевич)

СТАРИК И ГЕНЕРАЛ

Вошел старик. Комковатая полуседая-полурыжая борода, свалявшиеся волосы; изможденное, в синеватых прожилках лицо и безмерно усталые, слезящиеся глаза… Ватник, порванный на локтях, ватные брюки с заплатками на коленях, расхлюстанные валенки, обклеенные внизу резиной от автомобильной камеры… Шапку собачьего меха, изъеденную молью, старик перебирал неестественно скрюченными пальцами.

Он молча стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу, устремив на генерал-полковника взгляд, полный безразличия. Он лишь отметил про себя, что этот сгорбленный человек давно не брился, что китель его сильно помят и помята шинель, а глаза, рассматривающие его — холодные серые глаза, — тоже не слишком веселы.

Адам, принесший блюдо с жареной кониной и капустой, налил в стакан шнапса.

— Ауфидерзен, — тихо сказал старик.

— Варум? — Генерал-полковник пожал плечами.

— Ауфидерзен, — повторил старик, пожевал губами и, поглядев на потолок, замолчал.

— Он что, не хочет разговаривать со мной, Адам?

— Нет, эччеленца, старик повторяет это слово просто так. Думается, это единственное, что он знает по-немецки. — И, предваряя вопросы шефа, добавил: — Ему шестьдесят три года. По его словам, он работал на тракторном заводе слесарем, сейчас на пенсии. Его зовут Иван Скворцов. Точнее, Иван Фомич Скворцов. Он живет в землянке, в сорока минутах ходьбы отсюда. Хайн украл гуся у него. Я обнаружил в землянке связку дров, и ничего больше.

— Ничего?

— Да. Он спит в том, в чем ходит. Ни подушки, ни одеяла. Ничего.

— Распорядитесь послать Хайна на три дня в карцер, Адам.

— Слушаюсь, эччеленца.

Старик все еще стоял, понурив голову, не проявляя никакого интереса к людям, разговаривавшим на языке, ему не понятном. Пальцы, перебиравшие шапку, привлекли внимание генерал-полковника.

— Подагра? — спросил он, обращаясь к Адаму.

Адам перевел старику вопрос. Он неплохо говорил по-русски.

Старик поглядел на пальцы, помотал головой.

— Проволока.

Адам спросил еще что-то, старик отвечал нехотя.

— Он сказал, что пальцы скрючены от проволоки. Его допрашивали, связав руки проволокой.

Генерал-полковник на миг закрыл глаза.

— Наши допрашивали?

— Разумеется, эччеленца.

— Пусть он сядет. Спросите его, почему ему перекручивали пальцы во время допроса и были ли такие случаи с другими русскими.

Старик присел на краешек табуретки, провел ладонями по волосам, приглаживая их. Шапку он положил на стол.

Адам взял ее двумя пальцами и осторожно переложил на подоконник. Потом заговорил со стариком.

— Он сказал, эччеленца, что у него хотели узнать, где прячутся комиссары и евреи. Он говорит, что так допрашивали всех русских, но тем не повезло, а его отпустили. Он три дня провел в бункере эйзацкоманден со скрученными пальцами.

— Так. — Глаза генерал-полковника снова закрылись. — Пусть он поест, потом я поговорю с ним.

Адам перевел.

Старик принялся есть. Ел он медленно, основательно. Не поморщившись, выпил стакан шнапса.

Адам молча прохаживался по комнате, изредка бросая взгляд во двор, где густо шел снег, закрывая все видимое. В городе гулко ухали орудия и слышалось визжание мин.

Старик ел, не обращая внимания на то, что происходило в комнате и на улице. Он аккуратно цеплял вилкой капусту, отрезал куски мяса и прожевывал их неторопливо. Ему некуда было спешить. Хотя он не знал, зачем его позвали к немецкому генералу, но был спокоен — немцы не кормят тех, кто должен умереть. Стало быть, смерти не будет. Остальное не тревожило старика. Всякие слухи доносились до него. Он знал, что гитлеровцам скоро конец. «Едят конину. Ха! И, поди, не от сладкой жизни генерал забрался в эту собачью конуру. Сидит на койке, нахохлившись, думает что-то про себя. Думай не думай, каюк вам. Вам каюк, а я выживу, если не рассерчают и не прикажут расстрелять. Да не стоят они того, чтобы за неосторожное слово отдавать жизнь! Нет, он, Иван Скворцов, хочет увидеть конец этого горя, он хочет увидеть своих. Они скоро придут. Тогда можно помереть».

От выпитого шнапса старик повеселел.

— Благодарствую. — И отодвинул очищенное им блюдо, после чего вытянул из кармана бумагу и принялся свертывать цигарку.

— Он благодарит вас, эччеленца.

— Не за что. — Генерал-полковник перебрался к столу. Старик, поняв, что с ним будут разговаривать, сел так, чтобы быть лицом к лицу с генералом.

Тот взял со стола бумагу, сложенную для цигарок, как складывают ее курильщики махорки, и машинально развернул. Немецкий текст. Подпись коменданта — штандартенфюрера СС. Приказ о том, что каждому, кто перейдет Аральскую улицу, уготован расстрел.

— Вы читали это, Адам? — передав бумагу адъютанту, спросил генерал-полковник.

— Да, эччеленца. Такие приказы развешаны почти на каждой улице.

— Значит, русским запрещено ходить по любой из здешних улиц?

— Вероятно.

Молчание.

— Спросите, чем он занимается в настоящее время.

— Живу, — ответил старик. — Живу. — И широко улыбнулся. — Вот живу, значит.

Шнапс и еда согрели его. Ему было хорошо. Поговорить с генералом можно… Почему бы и нет?

— Приболел, видно, товарищ генерал? — обратился он к Адаму и тут же поправился: — Прошу прощения, какой же он мне товарищ! — Старик посмеялся. — Я ему не товарищ, никак нет.

Узнав, что генералу нездоровится, старик соболезнующе покачал головой.

— Климат не тот для вашего брата. Слышал, у вас там таких зим в глаза не видывали. Лютые у нас зимы. А уж в степу, в студеный день, да при ветерке — боже упаси быть в такие дни в степу! Сразу в сосульку преобразуешься. Нам-то привычно. Твердые мы, очень твердые. Одним словом, живучие. Нас не согнешь. — Он поглядел на свои пальцы и добавил: — Не согнешь.

Адам переводил речь старика. Генерал-полковник слушал, склонив голову. Старик затянулся цигаркой и закашлялся. Табачного запаха генерал-полковник не ощутил.

— Спросите, что он курит.

Старик с готовностью снова вытянул засаленный кисет, вынул из него щепоть чего-то бурого, вовсе не похожего на табак.

— Это лопушок, с лета заготовленный. Ботва тыквенная и еще кое-что. Одним словом, сборная селянка. — Он подмигнул генерал-полковнику. — Если желаете, отведайте нашего военного табачку, господин генерал.

Паулюс пожелал отведать, но свернуть цигарку ему не удавалось. Старик ловкими движениями изуродованных пальцев свернул «козью ножку».

— Может, господин генерал брезгует, так что пусть сам послюнявит кончик.

Паулюс, видевший, как старик слюнявил конец цигарки, последовал его примеру, затянулся и сразу зашелся отчаянным кашлем.

— Вот то-то и оно! — поучительно проговорил старик. — Не для вашего это естества. Для такого табаку требуется русское естество, господин генерал. Не скажу, чтоб оно какое-то особенное, но все-таки… Так сказать, приучены к всеразличным обстоятельствам и еще не такое снесем, не дай бог тому стрястись. Мы тут лет двенадцать назад ставили тракторный завод. Что мы пережили в те времена в отношении трудностей — пересказать возможности нет. Однако пережили. Конечно, власть очень содействовала, чтобы все-таки люди жили по-человечески. Особенно молодежь была с энтузиазмом. Но мы тоже не отставали. Все утруждали себя до седьмого пота. Погодя обучились, да и техники поприбавилось. Одним словом, легче стало.

Адам вполголоса переводил. Генерал-полковник с лицом, ничего не выражавшим, слушал, не перебивая, старика.

— Тракторный завод наш, кабы вы его не разбили, стоял бы по сию пору. Простите за слово, вот теперь, как покончим с вами, опять придется тракторный ставить. И город, надо думать, воспроизведем сызнова. Ямки сровняем подчистую. — Старик задумался. — А может, кое-какие ямки оставим для показа поколению, — добавил он, глядя вдаль.

— О каких ямах он говорит, Адам?

— Обыкновенные, господин генерал, земляные, — заговорил старик, выслушав Адама. — Народ там захоронен. То есть те, кому, значит, не повезло после допросов. Много тут таких ямок, господин генерал, ох, много. Мужчины наши до последнего вздоха были вашими супротивниками, как, скажем, двое моих ребят. Хотели уйти к своим, а их поймали ваши — и, значит, в ямку, поскольку ребята добровольно объявили, что они коммунисты, хотя и не состояли до того в партийных рядах. И всяких других безвинных — женщин и детей, к примеру, — туда же отправляли, в ямки, ваше превосходительство.

— Как? — переспросил Адам.

— Виноват, употребил выражение из царской армии. Служил в пехоте, дрался с вами в четырнадцатом, генерала мы обыкновенно звали «ваше превосходительство».

— Что такое, Адам?

Адам объяснил.

— Хорошо, пусть говорит. Пусть говорит все, что хочет.

— Слушаюсь, эччеленца. Господин Скворцов, продолжайте.

— Да какой же я господин? — рассмеялся старик. — Сроду им не был. Господами у нас заводчики были, да и тех прогнали. Я Скворцов, товарищ Скворцов. Только не вам товарищ, как уже сказано. Другой статьи вы люди, вот почему. Да если б я узнал, что сын мой загнал безвинную женщину в бункер, руки ей назад заломил, груди вырезал и прочие надругательства совершил, я бы задушил его собственными руками. А деток? Деточек зачем губили? Для чего деточек-то умучивать? — Старик повысил голос и вдруг замолк. — Не пристрелит он меня за такие выражения?

— Нет, — заверил его Адам. — Не беспокойся.

— И на том спасибо. Только скажи ты ему, своему генералу: не только перед людями придется ему держать ответ за умученных деточек и безвинных женщин, но и перед богом, если таковой, как доказывают попы, существует. И скажи еще: не хватит у вас рабочей силы, хоть со всех краев ее сгоните, и лопат не хватит, чтобы выкопать ямки для всей России. Много нас, очень нас много, господин немецкий генерал. Всех в ямку не утрамбовать.

Генерал-полковник молчал. В бога он не слишком верил: существует он или не существует, как сказал этот старик, кто ж знает? Ответ перед людьми — вот что его страшило.

— Я хочу посмотреть ямы, — сказал он Адаму.

— Не стоит, эччеленца.

— Я пойду к этим ямам. Молчать! — гаркнул генерал-полковник.

Старик вздрогнул от бешеного крика немца, но, поняв, что это не относится к нему, не спеша свернул еще цигарку.

— Извините, Адам, нервы, — пробормотал генерал-полковник. — Вызовите людей с лопатами, пусть вскроют ямы, которые покажет старик. Приказываю, чтобы штандартенфюрер СС и начальник эйзацкоманден присутствовали при вскрытии ям.

— Разрешите доложить, эччеленца. Начальник эйзацкоманде был найден повешенным месяца два назад. Повесили его, разумеется, русские. Начальство над эйзацкоманде из-за нехватки людей принял на себя штандартенфюрер СС, комендант города.

— Тем лучше. Тем лучше, черт побери! Итак, скажите старику, чтобы он проводил меня, вас, Шмидта и людей с лопатами к любой яме.

— В городе идет бой, эччеленца, — еще раз попытался Адам отговорить шефа от опасного путешествия.

— Это не имеет значения. Переведите старику мое желание. И скажите ему, что я готов к ответу перед богом и людьми, если то, что он говорит, правда.

Адам перевел. Старик усмехнулся.

— Не завидую, ох, не завидую.