"Легенда о Королях" - читать интересную книгу автора (Леонтьев Дмитрий Борисович)

Глава 9, в которой герой узнает о тайнах мироздания, о бремени власти, долга и любви

на Аввалоне была весна. На моей родине весна неподражаема, но на сказочном острове она вовсе бесподобна. Горы, покрытые лесами, превратились в изумрудные волны, долины кружили голову ароматами диковинных трав, даже солнце становилось действительно ласковым, поглаживая румяные щеки расцветающих девушек и украшая конопушками детские рожицы. Аввалон и сам по себе был очень красивым островом, а уж с наступлением весны он превращался в сказку, живя в которой, обретаешь непоколебимую уверенность, что плохого конца у нее просто не может быть…

Стоя у окна, я рассматривал суету слуг во дворе и щурился в солнечных лучах. За моей спиной раздался легкий шорох— проснулась Моргана. Потянулась, гибкая и изящная, словно пантера, спрыгнула с кровати, на цыпочках подбежала ко мне, прильнула, шепча в ухо какие-то нежные глупости. Меня всегда восхищало это ее умение просыпаться в хорошем настроении. Лишь после завтрака, преследуемая неотступными мыслями о мести, она становилась собранной, сосредоточенной, решительной. Ах, если б она все время была такой, как с утра!..

— Доброе утро, Матильда, — сказал я, обнимая ее и целуя в кончик носа. — Как настроение?

— Прекрасное, сир! Вчера Мерлин сказал, что мои способности просто невероятны, и если я буду прилежно учиться…

— Кстати, о Мерлине, — воспоминание о колдуне несколько помрачило мое весеннее настроение. — Матильда, я даже не знаю, как сказать… Это, наверное, не мое дело, но… Тебе самой-то ничуть его не жалко?

Она изумленно распахнула изумрудные глаза:

— Кого?! Мерлина?! Сир… Ну вы даете! — заливистый, звонкий смех феи заставил улыбнуться и меня. — Это ж надо было придумать: пожалеть самого Мерлина! Наверное, вы первый человек за все время его существования, которому это пришло в голову.

— Не знаю, как там обстоят дела с его величием и могуществом, может, у него совсем иные моральные ценности, но мне бы было неприятно, если б меня использовали вот так… Да еще издевались… Ты забавляешь гостей, заставляя его превратиться то в зайку, то в хомячка, то в оленя… с особо ветвистыми рогами…

— Я просто учусь, — сухо сказала фея. — Не стоит об этом, сир.

— Он влюблен в тебя, Матильда. Может быть, первый раз в жизни. А это очень хорошее чувство… даже если оно живет в сердце такого человека, как Мерлин…

— Он едва не убил нас всех руками этого рыжеволосого ублюдка! — теперь глаза Морганы сверкали яростью. — Да, возможно, он самый сильный чародей на свете и его нельзя победить. Но если взять все то, что знает он, плюс знания других магов… Да одна только мысль о мести мне и не позволила сойти с ума и тогда, и все эти годы! Не я начала эту войну! Не я убивала и обманывала…

— Все так, Матильда, все так… Только вместе с ним ты погубишь и себя. Ты чудесная девочка, зачем тебе это? Могла бы иметь дом, семью, странствовать, изучать свои манускрипты… Да все, что хочешь! Вместо этого живешь ради дня, после которого ты вряд ли будешь счастлива. Соблазнила старого дурака, притащила сюда, унижаешь, наслаждаясь властью над ним, — разве ты чувствуешь себя счастливой?

— Сир, давайте поговорим о чем-нибудь другом!

— Матильда, девочка…

— Сир!..

— Ладно, — я со вздохом поднял руки вверх. — Ладно, делай, как хочешь…

— Сир, а вам известно, что Артур приходил сюда перед свадьбой с Гвиневерой? — неожиданно прищурилась на меня фея.

— Куда — «сюда»? — не понял я.

— К Волчьему Перевалу, — охотно пояснила она. — К порталу. Вы были в отъезде… Кажется, вешали лесных разбойников. И его встречала ваша жена.

— Леди Гайя?!

— У вас много жен?

Я хмыкнул и задумался, барабаня пальцами по подоконнику.

— Это намек, чтоб я побольше занимался своими личными делами, вместо того, чтобы лезть в твои? — попытался улыбнуться я. — Она мне жена лишь формально, Матильда. Ты это знаешь.

— Тогда я, наверное, удивлю вас, ваше величество, — мурлыкающим голосом сообщила Моргана, — но именно из таких девочек, как эта Гайя, выходят настоящие королевы и лучшие на свете жены. А у вас, к тому же, совпали оба этих фактора. Если б вы не были помолвлены с вашим распрекрасным Аввалоном, может быть, вы бы соизволили это заметить.

— Да, ты права, девочка: больше я не буду давать тебе советы. Это весьма малоприятное удовольствие, когда тебя тычут куда-то носом…

— Вы чудо, сир! Вы не обиделись, правда? Смотрите, какой чудесный день! Вы меня любите? — последний вопрос был из серии предваряющих просьбу, а потому не требовал ответа. — Спойте мне ту песню… Ну, ту, которую вы всегда поете, когда грустите…

— Но сейчас я не грущу.

— Сир…

Я взял гитару (ох, сколько лет бились над ней мастера Аввалона, прежде чем я смог объяснить, что хочу получить!), тронул струны…

…Когда-нибудь, страшно подумать — когда,

сбудется день иной,

тогда мы, дружище, вернемся туда,

откуда ушли давно.

Тогда мы пробьемся сквозь полчища туч

и через все ветра,

и вот старый дом открывает наш ключ,

бывший в иных мирах…

Моргана сидела, поджав под себя ноги, на подоконнике, и солнце заливало ее нагое тело, превращая в отлитую из золота статую. Казалось, она даже не дышала, слушая слова, которые будут написаны Бардом много столетий спустя.

… Но если покажется путь невезуч,

и что на покой пора —

не даст нам покоя ни память, ни ключ,

бывавший в других мирах…

— Сир, — неожиданно спросила она, — а Мерлин говорит правду, что вы рано или поздно вернетесь в свой мир и покинете нас навсегда?

Я даже закашлялся, подавившись словами.

— Знаешь что, Матильда, — попросил я, — прикажи ему сегодня превратиться в жабу. Пусть он у тебя попрыгает.

— Но как же вы будете без Аввалона, сир?

— Я уже сказал, что больше не буду лезть в твои дела с Артуром, маленькая мстительная ведьма! Одевайся! Мне надо идти в мастерские… А тебе Мерлина тренировать. Сделай из него старого козла.

— Уже, сир, — мгновенно отозвалась негодница.

Но перед тем, как идти в мастерские, я, неожиданно для себя самого, решил навестить леди Гайю. Пролетевшие с нашей последней злополучной встречи годы сильно изменили мою «фиктивную половинку». Из нескладной девушки-подростка она превратилась в миловидную стройную женщину. Я мало интересовался кругом ее друзей и забот. Она тоже старалась как можно реже беспокоить меня, обращаясь лишь по вопросам ведения хозяйства или с какими-нибудь маленькими просьбами о помощи тем, кому по каким-то причинам сама она помочь не могла. Время стерло былую обиду, и у нас установились хоть и отдаленные, но достаточно теплые отношения. И потому я удивился, что факт ее тайной встречи с королем Артуром доставил мне более неприятное ощущение, чем можно было предположить. Попытка убедить себя в том, что эти ощущения вызваны только фактом тайной встречи с моим врагом, показалась натянутой даже мне, и потому я решил разобраться во всем до конца.

Постучав в дверь ее опочивальни и получив разрешение войти, я застал ее за рукодельем — Гайя вышивала какой-то особо сложный гобелен по просьбе отца Патрика.

— Леди Гайя, — перешел я сразу к сути своего визита. — Мне стало известно, что некоторое время назад вы имели приватную беседу с королем Артуром, о чем не удосужились поставить меня в известность. Это соответствует истине?

Королева слегка побледнела, опустила голову и едва заметно кивнула.

— Почему же вы сразу не сказали мне об этой встрече?

— Простите, сир… Дело в том, что содержание беседы было… интимным. И я просто не могла раскрыть его вам.

— Отличное оправдание! — вспылил я. — Королева Аввалона, моя жена, — при этих словах она на мгновение подняла голову, и мне почудилась улыбка в уголках ее глаз, — да, для всех вы — моя жена! И общаться с моим злейшим врагом…

— Сир, я никогда бы не позволила себе сделать что-то, что хоть как-то могло бросить тень на вашу честь. Я вас слишком уважаю для этого. Уважаю за то, что вы сделали для Аввалона.

— Тогда почему?

— Король Артур приходил ко мне с просьбой.

— Какой?

— Простите, я не могу сказать вам этого.

— А я вам приказываю! — вот теперь я всерьез разозлился на эти тайны «мадридского двора», и леди Гайя, видимо, это почувствовала.

— Хорошо. Если вы настаиваете… Но вы должны дать мне слово мужчины, что сказанное навсегда останется между нами. Иначе вы не услышите от меня ни слова. Наказать меня за это в вашем праве.

— Распустил я вас, — вздохнул я. — Общаться за моей спиной с врагами Аввалона и ставить при этом своему королю условия… Ладно. Я даю вам слово.

— Король Артур приходил ко мне… просить моей руки, — покраснев, призналась она.

Я молча сел в первое попавшееся кресло.

— А… Но… Я не очень понимаю, — после продолжительной паузы признался я. — Это при живом-то муже? Нет, ну какая скотина?!

— Кажется, он действительно влюблен в меня… или убедил себя в этом… Он хотел ехать в Рим, просить папу о расторжении нашего с вами брака, умолял меня бежать с ним… У него намечалась свадьба, и, видимо, это толкнуло его на подобную некорректность.

— Что-то я совсем запутался, — покачал я головой. — До своего приезда к нам Мерлин всеми силами отговаривал его жениться на этой… Гвиневере, сулил немыслимые беды, но Артур упрямо стоял на своем. Теперь же оказывается, что жениться он вовсе не хотел, а мечтал сбежать с моей женой… У него ушибов головы не было?

— Нет, ваше величество. Король пребывает в трезвом рассудке и здравой памяти. Все проще, — она отвернулась к окну. — Он сказал, что влюблен в меня и, пытаясь избавиться от этого чувства, решил жениться… но перед этим шагом все же попытался поговорить со мной, хотя и знал, что я откажусь.

— И вы отказались?

— Ну, я же здесь, — пожала она плечами. — Я напомнила ему, что венчалась с вами и давала Богу клятву быть с мужем в печали и радости, в бедности и болезни…

Я вскочил с кресла и долго ходил взад-вперед по комнате. Королева ждала, покорно склонив голову. Остановившись перед ней, я пальцем поднял ее подбородок, заглядывая в глаза. Глаза были огромны и прекрасны. Спокойные, уверенные в своей честности и правоте, глаза человека, на которого можно положиться.

Я неловко хмыкнул, направился к дверям, на самом пороге задержался и неловко спросил:

— Могу я что-нибудь сделать для вас, леди Гайя?

— Благодарю вас, сир. У меня все есть.

— Ну… Ладно…

Выйдя за дверь, я оторопело покачал головой, словно пытаясь избавиться от наваждения.

«Ну, что, рыжий засранец? — с триумфом подумал я. — Получил?! То Аввалон ему подавай, то мою жену… Губа не дура— целит на лучшее…»

И тут я задумался всерьез…

От размышлений меня отвлек пробегавший мимо отец Патрик. Увидев меня, затормозил так резко, что едва не опрокинулся на спину, и, возмущенно пуча маленькие глазки, заголосил:

— Да что ж это такое, ваше величество?! Это же не просто кот начихал, а ученый человек, светоч знаний, а она с ним так… Я — ей… А она… Да что — я?! Даже — вы!..

— Стоп-стоп-стоп! — придержал я неугомонного монаха. — Как я понимаю, речь идет о Мерлине.

— Да!

— И о Моргане?

— Да!!!

— Она отвлекла этот «светоч знаний» от ваших возвышенных занятий, попросив его превратиться в козлика и поскакать?

— Да!!!

— И скачет? — с искренним любопытством спросил я.

— Скачет, старый козел! — в сердцах выругался святой отец. — Ну хоть вы, ваше величество!.. Это же ни в какие ворота…

— Любовь зла, — вздохнул я. — Полюбишь и… Кхм-м… Поскачет и вернется к вашим благородным занятиям.

— Как же! — надувая щеки, орал монах. — Теперь ей захотелось на прогулку, она попросила его превратиться в коня и объезжает на нем замок! Да что ж это такое, я вас спрашиваю?! Так она скоро и нас под седло поставит.

— Влюбитесь — оседлает, — уверенно сообщил я. — Она— такая. Она может… Фея!..

Фея, одетая в алую тунику амазонки, гарцевала по двору на великолепном арабском жеребце. Увидев нас, подняла коня на дыбы и заставила приблизиться ко мне, удерживаясь в этой позиции.

— Матильда, девочка моя, — задушевным голосом спросил я. — Как бы мне увидеть высокоученого Мерлина? Он мне нужен для консультации по сложным вопросам…

— Мерина? — переспросила паршивка, прикидываясь тугоухой. — Ну вы, сир, и горазды почудить! Кто ж с мерином консультации проводит?

Я поманил ее пальцем. Заинтригованная, она склонилась ко мне с седла, подставляя розовое ушко.

— Если ты, негодница малолетняя, мне старика позорить не перестанешь, я тебя… я тебя… — так и не придумав, что я с ней сделаю, я ограничился устрашающей гримасой.

— Нужен мне ваш Мерлин, — обиженно надула она губки. — Просто покататься захотелось…

Спрыгнула с коня и пошла куда-то. В ту же секунду что-то негромко хлопнуло, и смущенно улыбающийся Мерлин поднялся с колен, отряхивая запачканное платье.

— Ну вот что, почтеннейший, — решительно взял я его за локоть, уводя со двора, подальше от смеха наслаждавшихся этой шуткой слуг. — Не знаю, как у вас, в Британии, но у нас, на Аввалоне…

— Да знаю я все, Максим, знаю, — печально вздохнул чародей. — Вы уж простите старого дурака… Хотелось девушку порадовать…

Я даже руками развел.

— Даже не знаю, как с вами говорить… Со всеми бывает, но вы?! Вы же видели и прошлое и будущее… Таких «любовных» историй — легион! Молодая паршивка, оседлавшая влюбленного… Она же издевается над вами, а вы о какой-то любви.

— И издевается, и изменяет, — не стал спорить Мерлин.

Я смутился, но тут же взял себя в руки.

— Да, и изменяет. А вы терпите. Ну, стыдно же, в конце-то концов!

— Я люблю ее, Максим, — просто сказал он. — Я никогда и никого не любил. Не выпало мне такого счастья, что уж тут поделаешь… Смирился — какая там любовь в моем возрасте. А тут, как гром посреди ясного неба. Увидел ее на свадьбе короля Артура и даже сам понял, что пропал. Да, она смеется надо мной и мстит, но дело-то во мне… Это я люблю! Может, эта любовь и дана мне в наказание за мои дела, но это и великий подарок, Максим. Сейчас я для нее враг и она ненавидит меня, но… от любви до ненависти один шаг, и столько же — обратно.

Я пожал плечами — влюбленные слепы и глухи, а потому убеждать их в чем-то бессмысленно. Они только чувствуют… Вот и он, рано или поздно… почувствует.

— Я мог бы предстать перед ней в любом обличии, — продолжал Мерлин. — Красавца-атлета, демонического любовника, златовласого неопытного юноши, но… не хочу. Она полюбит меня таким, какой я есть на самом деле. А уж потом… Не обижайтесь, Максим, но даже в постели я вас легко обскачу.

— Я не собираюсь ложиться с вами в постель, Мерлин. — отмахнулся я. — И уж тем более, позволять вам скакать по ней. Вы и так прекрасно это делали на дворе…

— Она — хорошая, — словно не слыша меня, говорил Мерлин. — Она по утрам, как котенок — светлая, ласковая, игривая… Я хочу научить ее улыбаться не только по утрам. Ялюблю ее, Максим, и я использую все шансы. Вы еще не знаете, что такое настоящая любовь. Когда-нибудь и вы поймете это. И не уверен, что вы будете благоразумны в этом чувстве. Грош цена тем, кто благоразумен в любви…

— Ладно, поступайте, как знаете, — вздохнул я. — Что там слышно у Артура?

— Нового много, но интересного мало, — ответил он. — Несмотря на мои предостережения, Артур все-таки женился на Гвиневере. Принял ко двору ваших… засланцев. К примеру, отпрыск Моргаузы был посвящен в рыцари прямо в день свадьбы короля. Их прибытие — смерть для старой доброй Британии. Вы воспитали хороших мальчиков, Максим. Хороших, но лишенных вектора.

— Это как?

— Энергии много, но она не имеет цели и стержня. Бьет через край, куда направит случай. Сначала организовали «братство Грааля» и полмира перевернули в его поисках, потом провозгласили «культ прекрасной дамы» и готовы сложить свое оружие у ног первой встречной. Нет, они точно погубят Британию, Максим. Вы делаете ставку на государство, а Артур делал на людей. Вы победите, потому что то, что хорошо для государства, плохо для отдельного человека, и — наоборот. Много столетий я управлял Британией и разочаровался в ней. Я займусь вашим островом, Максим, и помогу вам сделать его самой чудесной страной на свете…

— Как хорошо, что король все-таки я, — с чувством напомнил я Мерлину, — и сам решаю, как управлять Аввалоном. Отец Патрик мечтает превратить остров в какое-то подобие христианской Шамбалы, вы пророчите Аввалону какой-то свой, особенный путь, но решать буду я, уж не обессудьте. Не надо здесь ставить эксперименты. Я, знаете ли, это уже проходил. Из моей родной страны без передышки, десятилетиями, такую «шамбалу» делали, что это вылилась в китайское проклятие: «Чтоб ты жил в эпоху перемен». Не дам!

— Вы мало знаете о мире, Максим, как вы можете сравнивать, что лучше для Аввалона? Как бы вам это объяснить… Самая большая ценность во Вселенной — душа. Это уникальная субстанция, вечная и мыслящая. И она одарена Богом свободой выбора. Свободой, которой больше нет ни у одной из божьих тварей. И способностью творить, чего нет даже у ангелов и демонов. Человек может странствовать по тысячам самых разнообразных миров… Если он этого захочет. Устал— отдохнет там, где ему придется по душе. Соскучится — отправится в новые приключения. Мир бесконечен и разнообразен. В данном мире про это забыли. Людям талдычат об этом веками, но человек — как свинья, у которой нет шеи, и потому она не может смотреть на звезды. Но не обязательно ждать до смерти, мучаясь от скуки здесь, на земле. Бог придумал свою систему для совершенствования человеческой души, но я нашел «черный ход в рай». Я не считаю обязательным проходить эти, так сказать, «курсы» до конца. Человек может обрести все еще при жизни. Почему кто-то решил за нас, что нам сперва нужны ясли, потом детский сад, потом школа, потом институт, и только потом?.. Нет, я не спорю, неподготовленные люди не смогут одолеть «Дорогу сновидений», но ведь можно кардинально сократить все эти… коридоры. Вы знаете, что индийские йоги и древнеегипетские жрецы, пребывая в медитации, посещали другие миры, принося оттуда знания о медицине, астрономии, физике и химии. Для этого требуются немыслимые усилия, но оно того стоит — поверьте! Так как миров бесконечное множество, то, чтобы не заблудиться, каждому миру соответствует определенный символ или пароль. Египетских фараонов об этом подробно инструктировали, а в некоторых пирамидах даже чертили что-то вроде карт, с вопросами-ответами и предостережениями о тех опасностях, которые подстерегают на пути. Символы этих миров высечены на обелисках и описаны в «Книге мертвых».

— То есть… вы просто-напросто решили поспорить с Богом?

— Да. Я хочу дать человечеству шанс…

— Вот это меня и пугает.

— Что?

— Очередная попытка осчастливить все человечество.

— Зачем — все? — пожал плечами Мерлин. — Кто не захочет, может остаться и идти своей дорогой. На то она и «Дорога сновидений». Каждый выбирает свой путь. Я дам лишь дополнительный шанс.

— Я не отец Патрик, но он бы напомнил, что то, что не от Бога… совсем от другого персонажа.

— И что из того? Вы хорошо знакомы с этим, как вы выразились, «персонажем». Он вас пугает? По-моему, он вам дал все, что можно только пожелать.

— А Монтень говорил, что нельзя сказать о человеке, счастлив он или нет, пока он не умер. Может, то, что сейчас мне кажется правильным, окажется ошибкой, когда паззл сложится до конца…

— Значит, вы можете отказаться от «Дороги» и доскладывать эту свою мозаику. Но разве вы можете решать за всех? Есть ведь и те, кому эта земля уже… скажем мягко: весьма надоела.

— Например — вам? — догадался я. — Сколько вам лет, Мерлин?

— Бесконечность, — нехотя признался он. — Я когда-то поставил один… как оказалось, весьма неудачный эксперимент, и… я попал в кольцо времени. Это я вам объяснить не могу — в вашем понимании еще нет даже таких терминов, но сейчас, уже несколько тысяч лет, я иду из вашего будущего в ваше прошлое.

— Поэтому вы его так хорошо знаете? А… мое прошлое и ваше «будущее»?

— Я там тоже был, — вздохнул он. — Несколько тысяч лет назад… Это — круг, Максим. Замкнутый круг. Я устал. Яхочу вырваться. Бессмертие тоже может быть адом…

— Ага… И вы хотите одарить этим «адом» других? Один неудачный эксперимент для себя поменять на другой неудачный эксперимент для миллионов? Мерлин, вам надо как-то смириться с устройством этого мира и все же признать, что Тот, Кто его строил, был несколько… дальновидней вас.

— Но я хочу вырваться отсюда! Я уже раскрыл тайну пирамид. Это своеобразные «катапульты». Транспорт, доставляющий души на другие планеты. Слышали про церемонию «открывания рта»? В это время в подземных камерах звучала музыка, помогая душе…

— Мерлин, я все равно в этом ничего не пойму. Уж извините.

— Но я уже рассчитал и расстояние до обитаемых миров, и скорость, и дальность. Я построил высокоточный календарь…

— Стоунхендж?

— Да. И зачем нам будет это бремя земной жизни, если вместо жалкой власти над толпой, или даже страной, вы можете получить в свое распоряжение целые миры?!

— Но любая власть — прежде всего ответственность. Мне бы с Аввалоном разобраться, а вы меня еще и целыми мирами нагрузить хотите. Нет, пока что как-то не тянет.

— Вы просто не понимаете. Это же не обязательно использовать в личных целях! А информация, подчас бесценная, а отдых и приключения, а новые технологии?! Да и зачем ждать смерти? Зачем?!

— Без смерти нет воскрешения — как любит повторять отец Патрик.

— Ерунда, — небрежно отмахнулся Мерлин. — Много ваш Патрик понимает… Он — монах, а я — друид. Помните, у Лукана, в «Фарсалии»: «От друидов мы узнали, что место предназначения человеческой души — не могила, и не царство теней, та же самая душа в ином мире оживляет другое тело, и если их учение истинно, то смерть — это многоточие, а не конец долгой жизни». Мы проповедовали бессмертие души раньше христиан…

— Все время хотел вас спросить… Почему вы так одеваетесь? Балахон этот, сапоги, коса… Вы на смерть похожи.

— Что вы, Максим, — рассмеялся Мерлин. — Смерть красива. Во время клинической смерти многие путают ее с самой Богородицей. А одежда… Да так… атрибуты. Как митра у папы римского или скипетр у Ивана Грозного. Считайте, что эта коса — символ жатвы знаний.

— Врете, — уверенно сказал я. — И мне это не нравится. Решим так. Продолжайте ваши изыскания, но… Только для себя одного. Если получится хоть что-то практическое… покажите, и будем думать дальше. А пока я не разрешаю вам ни пропагандировать ваши идеи, ни набирать себе учеников… Кроме Морганы. Не обижайтесь, но говорят все красиво, а на деле… Вы так наэкспериментировались в Британии, что теперь все, что она может создать, — это Америку. А это, как вы помните, вообще… полный Пентагон! Да и из Аввалона не стоит делать черный ход в рай. Эта дверь обычно ведет в подвал… А насчет ваших отношений с Морганой все же подумайте. Толстой и Сократ тоже были неглупыми людьми, пытавшимися осчастливить человечество, однако собственных жен они переделать не смогли. Вы же помните старую поговорку о том, что женщина — это доброе, милое и пушистое создание, спастись от которого невозможно. Впрочем, надеяться на чудо — право каждого.

— Чудеса, Максим, сами по себе никогда не случаются, их творит кто-то конкретный… А вот и леди Моргана, — неожиданно повернулся он к двери.

Вид Морганы был страшен: бледная, с полубезумным, горящим яростью взором, она казалась вышедшей из ада фурией.

— Что случилось? — встревожился я.

— Плохие вести из Британии, сир, — даже голос ее изменился до неузнаваемости: стал сухим и отрывистым. — Погибла моя сестра. Моргауза.

— Артур?! — вскричал я.

— Нет… Но это дело рук его дьявольской свиты! Самой атмосферы, царящей вокруг рыжего дьявола! Она влюбилась в одного из ваших воспитанников, приехавших с Аввалона. Вы должны помнить его, сир. Его звали Ламорак.

— Да, помню. Миловидный, очень скромный паренек. Имел склонность к алгебре и астрономии. Хороший воин.

— Один из лучших, — подтвердила Моргана. — А эта кошка, нацепившая маску «блюстительницы нравов», Гвиневера, чтоб ей в аду гореть, прилюдно устыдила и науськала сына Моргаузы — Техериса.

— Тоже хорошо помню, — сказал я. — Темноволосый крепыш, увлекался греко-римской борьбой…

— Он убил свою мать! — сказала Моргана. — Убил, застав ее в спальне с Ламораком! Его изгнали, а Ламорака убил Мордред на поединке… Моя сестра — мертва…

— Я сочувствую твоему горю, девочка, — сказал я. — Что я могу для тебя сделать?

— Отпустите меня на похороны.

— Но, Моргана…

— Не бойтесь, сир, я не убью Артура, — разгадала она мои мысли. — Для этого у него слишком хорошая охрана. Акласть свою голову в обмен на его не могу — я поклялась еще спеть над его телом. Рано или поздно я найду подходящий момент, но сейчас я еще не готова…

— Что ж, тогда поезжай. Рыцарь Аккалон тебя проводит. В Британии не так безопасно, как на Аввалоне.

— Я не беззащитная девочка, — напомнила она.

— Тогда не поедешь.

Она секунду подумала, коротко поклонилась и ушла.

— Бедные дети, — сказал Мерлин.

— Это моя вина, — признал я. — Я воспитывал их не для того мира, а для этого… Они не выживут в Британии, как не выжил бы никто из моего мира.

— Но вы же смогли?

— Я — другое дело, — вздохнул я. — Простите, Мерлин, но я пойду. Нет настроения для философских бесед.

Велев накрыть стол в трапезной зале, я распорядился подать как можно больше вина и… Понял, что одиночество сегодня мне противопоказано. Но ни Мерлин, ни отец Патрик не были помощниками в моей скорби — их ответы на мои вопросы были слишком очевидны. Ах, если бы был жив сэр Хотспер! Томас лечится в своем замке на другом конце Аввалона, сэр Конрад в очередном своем отъезде… Даже Матильда покинула замок… Я вздохнул, поднялся во флигель королевы и, постучав, попросил:

— Леди Гайя… Если вы не очень заняты и можете уделить мне немного времени… Не окажете мне любезность, составив компанию за ужином?

Она помолчала, пристально вглядываясь в мое лицо, потом кивнула:

— Дайте мне пять минут переодеться…

К ужину она надела ярко-красное платье с золотой оторочкой по рукавам и подолу. С удивлением я вынужден был признать, что при желании королева может быть не просто хорошенькой. Она умеет быть ослепительной!

— Прошу вас, — я помог ей устроиться за столом, слуги подали блюда, вино я разлил сам. — Простите мою навязчивость, просто сегодня такой день…

— Я слышала, сир. Сочувствую и вам, и леди Моргане.

— Жалко мальчишек, — повторил я. — Не надо было их отпускать…

— Они не тепличные цветы, сир, — мягко напомнила королева. — Здесь их постоянно мучали бы неудовлетворенные потребности в реализации своих сил. Вы могли предложить им лишь роль ученых, политиков, художников, но… Вы воспитали их настоящими мужчинами, а это обязывает к определенному образу жизни.

— Мне кажется, что в ваших словах сквозит осуждение. Первый раз слышу, что мужчиной быть плохо.

— Смотря что понимать под этим словом. Воин, защитник — это, конечно, хорошо… Они этим сейчас и занимаются… Но должна быть еще и ответственность. Обязанности. Перед людьми, перед своей страной, перед семьей. Этим и занимаются ученые и художники, политики и просто мужья. А «вечные мальчики», доказывающие что-то самим себе и окружающим и оправдывающие это тягой к приключениям, новой любовью и… У них много оправданий. Но мало ответственности. А хоть в какой-то мере она все же присутствовать должна.

— Что же для вас доминанта в понятии «мужчина»?

— Прежде всего — человек.

— М-мда, — протянул я. — Человек… Это так мало и так много… В таком случае, они остались бы одинокими на всю жизнь.

— Почему?

— «Но чем отчетливее личность, тем одиноче человек», — так говорил один поэт в моем мире. Отец Патрик постоянно повторяет, что человеку, единственному из всех тварей Господних, дан талант творчества… Но любят не творцов, а обычных, живых людей. Сексуальных, играющих, страдающих, веселящихся, ошибающихся, даже подличающих, но не духовных…

— Не согласна, — возразила она.

— Верю. Это значило бы признать тягу женщин к порочным сторонам мужской натуры. Вы, наверное, тоже считаете, что если б миром правили женщины, то все было бы эволюционно и миролюбиво?

— Не уверена. Все зависит от женщины. Но, боюсь, в целом, крови лилось бы куда больше.

Я вспомнил о правлении английской королевы Елизаветы, уничтожившей людей куда как больше, нежели ее русский современник Иван Грозный, об Анне Иоанновне, «Царице зраку престрашного», о династии Медичи, о прочих правлениях «дам сердца» и кивнул:

— Согласен. А почему, как думаете?

— Наверное, дело в сущности, — задумалась она. — Мужчины — двигатели эволюции. Их дела кратковременны, но прогрессивны: взять штурмом крепость, нарисовать великую картину, разгадать загадки мироздания — подвиги, требующие приложения всех сил, но на определенный отрезок времени — до появления результата. А женский подвиг — постоянство, требующее каждодневной, сиюминутной отдачи, не знающее отдыха и временных отрезков. Кротость, терпение, смирение — вот женский подвиг. Если эти роли поменять местами, скорее всего, случится беда. И для них, и для окружающих.

Я долго молча смотрел на нее. Королева смутилась и слегка покраснела.

— За что вы любите Артура? — напрямик спросил я.

Она вздрогнула, но, чуть помедлив, все же ответила:

— Человек должен кого-то любить. Мы не знаем, когда и к кому вспыхнет это чувство. Да и любят не за что-то, а вопреки всему.

— И все же?

— Он — сильный, мужественный, цельный и… несчастный.

— Понятно, — кивнул я. — «Она его за муки полюбила, а он ее за состраданье к ним». И чем же он такой несчастненький?

— Не знаю… Он — плоть от плоти этого мира, но иногда мне кажется, что он живет не в своем времени. Одним своим присутствием он перевернет весь этот мир, но лично для себя не получит ничего… кроме беды.

— А я?

— Вы здесь на своем месте, король. Вы странный, но вы— лучшее, что было у Аввалона до сих пор.

Я вновь надолго замолчал, постукивая по столу кончиками пальцев. Забавный у нас получался разговор…

— А меня… меня вы смогли бы полюбить? — спросил, наконец, я. — Я просто так спрашиваю…

Настал ее черед молчать.

— Боитесь обидеть, — догадался я.

— Вы не нуждаетесь в любви, — сказала Гайя. — Вас несчастным назвать нельзя. Вы, как не знающий сомнений механизм, влечете Аввалон в будущее, и любви в этом процессе места нет. Любовь будет той «песчинкой», которая может сломать всю эту сложнейшую машину… Вы слишком на своем месте… Простите, сир…

— Значит, ко мне женщина не может испытывать ни любви, ни даже жалости?

— Еще раз простите меня…

— Ерунда! — раздраженно ответил я. — Любовь можно построить так же, как государство… Ну, хорошо, хорошо, не построить — вызвать к жизни. Все дело во времени и в желаниях. Хотите, докажу?

— Не надо, — тихо ответила она. — Ваше величество, у вас просто плохое настроение…

— А я докажу! — сварливо отозвался я, поднимаясь. — Посмотрим еще… «Механизм», «слишком на своем месте»… Нет предопределенности! У человека есть воля!

— Есть, — согласилась она. — Но это тоже имеет отношение к… другой области.

— Посмотрим, — сказал я и, не прощаясь, вышел.

Поймав первого пробегавшего мимо слугу, спросил:

— Как зовут?

— Атик, сир.

— Вот что, парень… С этого дня, каждое утро, будешь приносить королеве огромный букет роз. Где розы растут, знаешь?

— Да.

— И это… Что еще у вас дарят женщинам, когда ухаживают?

— Любовь, внимание… заботу…

— Пошел прочь, дурак! Забудешь про цветы — посажу на кол!

В моих покоях, удобно развалившись в кресле, меня уже ждал Денница.

— Вы когда-нибудь любили? — с порога спросил я. — Свашими способностями, опытом и внешними данными увлечь их труда не составляло, но вы сами — любили?

— Не испытываю необходимости, Максим, — ответил он. — Как и любой ангел, я — беспол. Кстати, при желании даже Михаила и Гавриила можно звать в женском роде. Или в среднем. Зато есть плюс: не надо меряться, кто выше писает на стенку, а это отсекает обиды. К тому же, я совсем иное существо, нежели вы, и испытываю к женщинам такое же «влечение», как вы — к самкам бабуина или хомячкам. Соблазнять доводилась миллионы раз — я могу принимать любой облик… И не скажу, что вы правы в отношении «штабелей» из женщин, валявшихся вокруг меня. Для них хоть Бог, хоть сатана — все зависит от настроения. Какая блажь втемяшит, так и повернут. Стыдно признаться, но у меня ведь рога не только на дурацких картинках…

— Вот свинство какое! — искренне подытожил я. — А как же счастье?

— У кого-то есть… Любят, любимы… Бывает…

— М-мда… Вам потяжелее будет…

— Привык… А я ведь с плохими известиями.

— Кто бы сомневался, — вздохнул я. — Давайте, пинайте меня в душу, вы в этой очереди сегодня далеко не первый…

— Навести Томаса, — посоветовал он. — И побыстрее.

— И что там?

— Там все плохо. Сам увидишь… Отряд с собой возьми.

— Даже так?

— Это еще полбеды. Тебя тут на днях резать собрались.

— Ух ты! — восхитился я. — А за что?

— За власть, что еще у тебя есть? Есть у тебя такой паренек по фамилии Деболь?

— Конрад?!

— Угу… Талантливый мальчик…

— Да ну… ерунда какая-то… Я же его… Скажи честно: зачем тебе это надо?

— Мне обидиться или посмотреть на тебя с искренней жалостью, как на идиота?

— Ладно, прости… Просто в голове не укладывается.

— Ты все еще веришь в людей? — усмехнулся он. — Даже завидую…

Тут его лицо исказила гримаса раздражения, но, прежде чем я успел спросить о причине, дверь распахнулась и, от возбуждения забыв о приличиях, в палату ворвался отец Патрик:

— Ваше величество! — начал с порога орать он, но увидел моего гостя и запнулся, пристально вглядываясь.

Лицо толстого монаха медленно стало наливаться багрянцем.

— Стучаться не учили? — процедил Денница, презрительно отворачиваясь в сторону.

— Вы?!

— Ну и?.. — Денница покосился на священника с презрительным любопытством. — Я. Дальше что? Будем вопить, брызгать святой водой и тихо обалдевать от того, что дьявол действительно существует?

— Ну уж в этом-то я никогда не сомневался, — священник попытался вложить в интонацию весь имеющийся у него запас презрения и сарказма. — Вы у нас в каждой бочке затычка… Здесь-то что надо?

— А я, видите ли, к другу зашел, — отбрил его дьявол. — И будьте добры держать себя в руках. Вместе с вашими мнениями и желаниями. Я пришел не к вам, и ваша персона мне ни с какой стороны не интересна.

— Зато вы мне интересны! — священник покраснел до взрывоопасного состояния. — Я хочу понять: есть ли вообще хоть один способ избавиться от вашего присутствия в мире раз и навсегда!

— Слушайте, вы! — Денница вскочил с кресла, приблизился к отцу Патрику так, что едва не упирался своим носом в его. — Сгусток энергии! Из-за таких вот, как вы, не только у меня уважение к человечеству пропадает. Да что я с вами вообще говорю?! Что вам вообще надо на Аввалоне?!

— Может быть, это единственное место, где есть хоть какой-то шанс избавиться от вас! — парировал Патрик. — А вот как вы здесь оказались?

— По той же причине!

Они бы еще долго орали друг на друга, если б я аккуратно не вклинился между ними, примирительно улыбаясь:

— Только за ножи не хватайтесь. Нас, обаятельных, и так мало осталось.

Пыхтя и отдуваясь, отец Патрик устроился в кресле за столом. Денница, с раздраженной гримасой на лице, сел напротив. Друг на друга они старались не смотреть.

— Ну и знакомые у вас, ваше величество, — проворчал монах.

— Вот именно, — подтвердил дьявол. — Понаехали тут… Аввалон не резиновый!

Не успел я опомниться, как они опять стояли нос к носу, тяжело дыша от возбуждения.

Я вздохнул и наполнил бокалы вином:

— Господа, не хочу прерывать вашу высококультурную беседу, но у меня есть предложение, подкупающее своей новизной… Господа, давайте нажремся?..

— Достоинство застолья не в вине, — нравоучительно заметил мне отец Патрик, подгребая к себе бокал. — а в собеседниках. Какое может быть «застолье», когда с тобой за столом сидит… такое?!

— Прав был старик Хайям: «Ты лучше голодай, чем что попало ешь, и лучше будь один, чем вместе с кем попало», — укорил меня дьявол.

Они выпили, не чокаясь. Глядя в разные стороны, поставили передо мной пустые кубки. Я терпеливо наполнил их вновь, сел между заклятыми врагами и, положив им руки на плечи, спросил как можно задушевнее:

— А что вы, господа, думаете о… бабах?..

…Кровать качнулась влево, резко встала на дыбы и плавно-плавно заскользила куда-то вниз… В сполохах и неоновом свете появилось недовольное лицо Иуды, вопрошавшего почему-то басом:

— Воды?

— Вина, — сипло попросил я.

— Винные погреба, славные на весь Аввалон редкими сортами, помните? — почему-то злорадно спросил Иуда.

— Ну…

— Забудьте. Выжрали-с.

— Как?!

— Быстро, — лаконично ответил слуга.

— Ого… И что вчера еще было? — робко спросил я, двумя руками приподнимая голову с подушки.

— С удовольствием расскажу! Подробно и с самого начала! Когда вы, сир, с отцом Патриком и неизвестным мне, но, несомненно, весьма достойным рыцарем (судя по тому, как он вино жрет!), опустошили погреба и принялись строить там какую-то «сауну», народ работал, но терпел. Когда вы в полчетвертого утра велели всем собраться на центральной площади и орать: «Зенит — чемпион», народ орал, но терпел. Но когда вы с отцом Патриком, плотоядно облизываясь на горожанок, заявили, что сейчас начнете «охоту на ведьм»… Обиделась даже королева.

— Не осуждай меня, Иуда, — попросил я. — Человек слаб… но ведь Бог создал нас по образу и подобию своему.

— Бог здесь не при чем, ваше величество. В вашем случае это природа ошиблась. Когда вы вчера играли в «живые картинки», зачем хотели повесить меня на осине?

— М-м…

— Понятно… Одеваться будете?

— Давай попытаемся…

Натянув с его помощью штаны, я понял, что на этом мои возможности исчерпаны. Невзирая на возмущенные вопли Иуды, завернулся в простыню, как в тогу, и вышел в коридор. Конец простыни волочился далеко позади меня, слуги расступались, пряча ехидные улыбки, я насчитал двенадцать густо покрасневших служанок и понял, что ночь удалась…

Робко постучал в двери леди Гайи, откашлялся, упал, запутавшись в простыне…

— Разрешите?

— Вползайте, ваше величество, — послышалось изнутри.

— Доброе утро, королева, — как можно бодрее приветствовал я ее. — Я тут проходил мимо и решил нанести вам визит… э-э… М-да.

Она с любопытством разглядывала меня, но я держал марку, надев на лицо маску «поручик Ржевский в понедельник утром». Мне даже удалось величавым жестом перебросить через плечо волочившийся край простыни.

— Как прошла ночь? — спросила она.

— Спокойно, как всегда. — заверил я. — А у вас?

— Немного шумели… за окном.

— Да?! — возмутился я. — Хулиганы! В моем замке! Накажу! А кто — не знаете?

Она поманила меня пальцем, указывая на окно. Выглянув, я едва не ахнул: через весь двор по булыжной мостовой белой краской прыгали корявые буквы: «Превед! Королева— жжот!»

— Это безграмотные хулиганы, — с осуждением констатировал я. — По этой примете мы их и найдем.

— Есть еще одна примета, — спокойно сообщила она. — Когда один из троицы, написавшей это, опрокинул ведро на своего толстого друга, тот возмущенно заблажил на весь двор: «Засранец вы, ваше величество!». Вы же знаете, что есть «Король-рыбак», «Король-птицелов», значит, теперь появился и «король-засранец».

— Найдем! — твердо пообещал я. — И накажем… Но я не по этому делу. Я зашел проститься. Еду посетить сэра Томаса.

— Значит, слухи дошли и до вас? — королева вмиг стала серьезной.

— Какие слухи?

— Говорят, что в окрестностях его замка стали пропадать молодые девушки…

— С девушками это случается, — философски заметил я. — Если б вы только знали, леди Гайя, сколько раз они бесследно пропадали в окрестностях моей жизни… Девушки имеют такое свойство, уверяю вас.

— Поползли очень плохие слухи, сир, — не приняла она шутливого тона. — Их исчезновение совпало с возращением сэра Глендауэра. Крестьяне встревожены. Замок овеян весьма дурной славой…

— Хорошо, я разберусь. Вы не окажите мне услугу, присмотрев здесь… до моего возвращения? В прошлый раз это получилось у вас замечательно.

— Всегда к услугам вашего величества.

— И это… как бы это сказать… в общем…

Она молча поставила передо мной бокал красного вина. Виновато улыбнувшись, я залпом выпил и увидел, как над ее головой засветился нимб, а за спиной затрепетали белоснежные крылья, о чем не преминул сообщить вслух.

— Удачи вам, ваше величество, — только и вздохнула королева.

Поджидавший меня в коридоре отец Патрик уже раскрыл было рот, чтобы излить на меня свое мнение о прошедшей ночи, но, освеженный бокалом королевы, я оказался энергичней:

— Ага! Святой отец! Хороши!!! Даже не знаю, что и сказать. И это — пример для подражания! Духовный, так сказать, пастырь! Стыдно, отец Патрик! Еще раз повторится подобное, и я буду вынужден принять меры!

И, грозно сдвинув брови, прошел мимо. Бедняга так и остался стоять с открытым ртом. В его века еще не была в ходу поговорка: «наглость — второе счастье». Что делать — мудрость мира накапливается постепенно…

У меня оставалось последнее незаконченное перед отъездом дело, и я направился во флигель, занимаемый сэром Конрадом. Возле входа тренировались с оружием какие-то угрюмые, сурового вида люди из его свиты. Когда я, пошатываясь, шел мимо, брошенное чьей-то неосторожной (но опытной) рукой копье едва не пронзило мое горло. Увернувшись, я вздохнул, добрел до того места, где оно упало, поднял…

— Извини, парень, — сказал один из воинов. — Вырвалось… С кем не бывает. Вернешь?

— Конечно, — кротко ответил я…

…Начальник стражи и одновременно управляющий королевскими землями сэр Конрад Дебль еще нежился в постели с длинноволосой блондинкой, когда я вошел и поставил окровавленное копье у порога.

— Ваше величество! — растерялся Конрад. — Зачем же вы сами? Позвали бы, и я…

— Ничего, ничего, мне не трудно, — успокоил я, усаживаясь в кресло. — После ночных забав я всегда встаю рано…

— Да, наслышан, — расплылся он в улыбке. — Кутили на славу.

— Да, есть у меня такая привычка — расстраиваться из-за предательства друзей, — признал я. — Если б я не наделал вчера много веселых глупостей, то наделал бы много глупостей жестоких… Ты понимаешь, о чем я?

— Нет, ваше величество, — напряженным голосом ответил он, поглядывая в сторону, где лежали его одежда и оружие.

— Одевайся, одевайся, — разрешил я. — И подружку свою отпусти. Ее, видимо, ждут дела, и мы ей только мешаем…

Одевшись, Конрад почувствовал себя уверенней. Закрыв за девушкой дверь, повернулся ко мне:

— Так о чем идет речь, ваше величество?

— Об одном сукином сыне, на которого я полагался, как на самого себя. О том мерзавце, которого я спас когда-то. О том подонке, которому дал все: деньги, титул, земли, положение в обществе…

Конрад медленно обходил меня по краю комнаты, стараясь незаметно приблизиться к висевшему на стене мечу. Я подбодрил его:

— Не стесняйся, возьми.

Он было неуверенно протянул руку, но все же не решился. Закусив губу, исподлобья смотрел на меня, о чем-то напряженно размышляя.

— Зачем, Конрад? — спросил я.

— Я должен был попытаться, — он нашел в себе силы улыбнуться. — Вы всегда были для меня примером для подражания, сир. Я восхищался вами, служил вам, и если б я не попытался стать лучше вас, я был бы плохим учеником. Я не испытываю к вам ненависти, да и этот трон, признаться, мне особо не нужен… Шанс! Вы понимаете?! Шанс! Вы никогда не были вторым! Как часто вы пели: «Одинокий волк — это круто!»

— Молодой я был, глупый, — признался я. — Теперь я пою другие песни: «Не волк я по крови своей, и меня только равный убьет». Волк — всего лишь животное, Конрад. Не надо ставить его в пример и до него опускаться. Равняйся на людей— не прогадаешь. А ты все еще в детство играешь. Комплексы, амбиции…

— Вы себе уже все доказали. Себе и другим… А я — нет.

— Почему же… Ты доказал… И себе и другим. Ты предатель.

— И что теперь?

Я долго смотрел на него. Вспомнилось, как этот мальчишка, израненный, залитый своей и чужой кровью, стоял на стене замка со счастливой улыбкой на бледном лице, наблюдая отступление войска Артура. Почти физически ощутил тепло его спины, когда мы бились с ним против монстров в подземельях. Вспомнил флаг, который он водрузил, первым взобравшись на стены мятежного замка. Годы его преданной, тяжелой и кропотливой работы плечом к плечу с нами…

— Теперь… Заберешь своих людей… тех, что остались в живых… и проваливайте с острова, — сказал я. — Я разрешаю убраться, куда глаза глядят. Ищи свою судьбу, Конрад. Здесь чужого тебе не обломится, а свое ты упустил. Я любил тебя и верил тебе. Я не хочу тебя наказывать. Ты сам еще не раз накажешь себя…

— Это слишком великодушно, ваше величество, — с кривой улыбкой поклонился он. — Чересчур по-королевски…

— Вот в этом между нами и разница, Конрад, — вздохнул я. — Я не знаю слова «чересчур». Может, поэтому я и король. Я просто делаю то, что считаю нужным. Без оглядки на чужое мнение и личные комплексы. Как это выглядит со стороны— пусть заботит других. Прощай.

Я поднялся с кресла и шагнул к двери… Все же он был великолепным воином — я едва успел пригнуться, мне даже показалось, что его меч все же срезал несколько волосков с моей головы. Одним движением я перехватил его руку и, повернув, вогнал меч ему в грудь по самую рукоять. Выдернул, поддерживая оседающее на пол тело…

— Я… должен был… попытаться, — с усилием прошептал он.

— Это тоже моя вина… Прости. Если можешь…

— Вы же не обижаетесь на меня, правда? Это игра… всего лишь… Я хотел… быть похожим… на вас…

Он вздрогнул и вытянулся. Я закрыл ему глаза, положил меч рядом с телом и только тогда ответил:

— Я простил тебя, малыш… Но ты ошибся, пытаясь представить меня таким… Я не предаю тех, кого люблю…

Позвал из коридора стражника, приказал:

— Труби общий сбор. Выступаем на рассвете. Лично ты останешься и проследишь, чтобы сэр Конрад был похоронен со всеми подобающими почестями. Скажешь, что произошел несчастный случай… И найди мне вино, черт побери! Что, на острове разом закончилось все вино?! Исполняй, чтоб тебя!..

— Ты совсем спятил?! — спросил Денница, помогая мне подняться. — Какой штурм?! Какая атака?! Ты же на ногах не стоишь!

— Мы с тобой на брудершафт пили?

— При чем здесь это?! Ну, пили…

— Тогда ладно… Тогда отвечу… Будет штурм! Или сами откроют…

— Не откроют! У сумасшедших, да еще с манией, как правило, очень хорошо поставлена забота о собственной шкуре. Ты видел, как он укрепил замок?

— Да если даже и не откроют… Сам войду…

— Максим, что с тобой?! Зачем тебе это?!

— Зачем, зачем… Не за чем, — пожал я плечами. — Как и все остальное… Зачем вообще — все?! Я создал идеально работающее государство. Все крутится, вертится, растет, расширяется… Дороги, школы, производство, сельское хозяйство… Ну и?!. Люди, если делают что-то, то делают для чего-то… или для кого-то… А так, какой смысл? Ради кого?! Хотспер— погиб, Конрад — предал, Томас сошел с ума. Мальчишки уехали и занимаются какой-то ерундой. Моргана вообще живет только местью, не видя вокруг себя ничего. Крестьяне не понимают, воины сидят без дела, ученые и писатели… вообще черт-те чем занимаются. От них результатов я пока не видел. Один Хотспер, и того погубил ради королевства… Ты боишься, что во время штурма я погибну? Не бойся — я почти непобедим. Что мне бояться стрел? Мне надо бояться лишь одного: оставаться трезвым и ясным взглядом смотреть на то, что происходит вокруг меня. Вот это страшно. А стрелы… Лучше б я не был непобедим! Тогда б я хоть на стрелы отвлекался… Живу, как муха в янтаре…

— Я живу так веками, — возразил дьявол. — Просто делаю свое дело. И живу… А то, что с тобой… Это — обычные человеческие слабости, Максим.

— Да, — согласился я, надевая шлем. — Может быть, ты удивишься, но я — человек. Пока еще — человек… Ладно, мне пора. Где тут мой кубок стоял…

— Максим!

Я лишь махнул рукой, допил вино и вышел из шатра. Иуда с каменным лицом подвел мне коня, помог утвердиться в седле, не выдержав, завел все ту же волынку:

— Ваше величество, вам нельзя идти на штурм! Вам отлежаться надо, в себя прийти…

— Пошел прочь, дурак! — оттолкнул я его и тронул поводья, направляя коня к воротам замка.

На сторожевой башне уже ждал меня сэр Глендауэр.

— Приветствую вас, ваше величество! — крикнул он. — Я ждал вас!

— Дождался, — кивнул я. — Говорят, Томас, у тебя здесь нечисть завелась? Помощь не нужна?

— Нет, сир, сами справимся! — весело отозвался он. — Нечисти и впрямь много, но ничего, с Божьей помощью, одолеем! Под корень выведем!

— Ну, уж Бог-то тебе в этом явно не помощник…

— А вам, сир? Вам кто помогает и направляет? Кому вы служите?

— Аввалону. С остальными я просто договариваюсь. Открывай ворота, Томас. Шутки кончились.

— Не открою, сир. Простите.

— И почему же?

— Вы не понимаете, что происходит, ваше величество. Просто не можете понять! Женщины… Они погубят все! Это— исчадие ада! Моргана околдовала вас. Она — новое воплощение Лилит! Ее нужно уничтожить, король! Их всех нужно уничтожить! Вы — хороший человек, просто вас околдовали, поэтому я буду биться и за вас тоже. Я — единственный, кому они не смогли задурить голову. Я знаю, что делаю!

— Тяжелый случай, — вздохнул я и, повернувшись к войску, скомандовал: — Осадные башни!

Томас Глендауэр был хорошим полководцем. С отрядом, вдвадцать раз меньшим моего, он трижды отбивал атаки. Вчетвертую атаку я повел людей сам. Я не помню, как лез на стену и как рубился в замке. Я был слишком пьян. Томаса я взял лично. Когда он пришел в себя, я протянул ему кубок с вином:

— Ты хорошо дрался, Томас.

— Я дрался за вас и за Аввалон, сир, — твердо сказал он. — И буду драться, пока жив.

— Томас, ты болен. То, что ты сделал…

— Ваше величество! — подбежал ко мне перепуганный Иуда. — Там, в подвалах… такое… Солдаты в ярости! Крестьяне готовы поднять бунт! Они требуют выдать им изувера на расправу. Я видел это, ваше величество, и это выше человеческого понимания… Некоторые из девушек еще живы, но… лучше бы им умереть…

— Скажи людям, что сэр Томас Глендауэр будет передан на суд святой инквизиции, — распорядился я. — С этого дня, во избежание подобных случаев, я учреждаю на Аввалоне орден святой инквизиции. Организацию поручаю отцу Патрику.

— Но солдаты…

— Я лично убью каждого, кто посмеет обсуждать мой приказ!

— Это не поможет вам в борьбе с дьяволом! — рассмеялся Томас. — Инквизиция не справится! Только я…

— Заткнись, Томас! — не выдержал я. — Я пытаюсь держать себя в руках только потому, что ты болен… Но не испытывай мое терпение!

Сэр Томас Глендауэр провел под судом инквизиции всего две недели и был заколот неизвестным в собственной камере. Расследование этого убийства результата не дало. Согласно собранным инквизицией материалам, за два года в подвалах замка Глендауэр было замучено почти сто шестьдесят девушек. Я приказал сравнять замок с землей…