"Синдром Glamoura" - читать интересную книгу автора (Новоселецкая Лидия)

Глава 27

— Теперь он присылает мне смс за завидным постоянством, с регулярностью два раза в день, я даже начала их ждать.

— А что Вадим? Он знает?

— Меня это не заботит, если бы он хоть сколько-то мной интересовался, то, возможно, уже бы заметил. Но ему абсолютно плевать на меня, он всецело поглощен свой жизнью, своими планами, своими поездками, любовниками и любовницами. Моя жизнь — это бестолковая трата времени черт знает на что. Наши с Вадимом жизненные пути пролегают параллельно, не пересекаясь ни в одной точке, кроме, пожалуй, общего бара и кухни.

— Мне кажется, он в тебя влюблен, я чувствую.

— Кто? Вадим?

— Да нет, этот Андрей. Все-таки, я немножко мужчина, и точно знаю, на такие пируэты способны только влюбленные самцы, — с улыбкой произнес Витя, нетерпеливо ворочаясь на больничной койке. Последние несколько часов он был подсоединен к капельнице. Накануне Карамзин попросил меня составить ему компанию, пока он будет отбывать свой ежедневный больничный церемониал. Я не могла отказать в такой мелочи, в результате, мы все утро провели за сплетнями и болтовней.

— Меня пугает эта таинственность, зачем он говорит дурацкими загадками? Он ничего конкретного не предлагает, не объясняет, не обещает, за исключением того, что "скоро все будет очень хорошо". Если честно, меня раздражает неопределенность, непонимание того, чего я хочу от этих отношений, и главное, есть ли они вообще, эти отношения.

— Отношения определенно есть, только ты чего-то не знаешь. Я думаю, скоро нам откроется вся подноготная "Темного рыцаря".

— Лучше бы он оказался светлым рыцарем, — рассмеялась я.

— Светлые не так интересны, — с улыбкой заметил Витя.

— Я знаю, что ты не тот человек, которому уместно жаловаться, но я так устала. Мне тягостно находиться в доме, где я вынуждена жить, меня тошнит от мысли, что мне нужно туда возвращаться, я готова шляться где угодно, только бы не идти домой! Мой круг общения — пустоголовые куры, зацикленные на салонах красоты, тряпках и силиконе, да мажоры-наркоманы! Кому объяснить, в какой я западне, еще и оказаться в ней по собственной глупости!

Витя несколько секунд смотрел в одну точку, машинально поглаживая меня по руке.

— Как тебе кажется, эта история с той убитой девицей улеглась в памяти участников? Может быть, об этом все давно забыли, и ты сможешь спокойно отделаться от Вадима.

— Я сомневаюсь, дорогой мой. Срок давности преступлений истекает через двадцать лет, а не через три месяца. Сейчас все спокойно: Вадим держит меня на крючке, эти сволочи вообще не в курсе, что я что-то знаю, поэтому такая тишь да гладь. Стоит мне начать шевелиться, как все тут же всплывет на поверхность, и я окажусь в опасности. Мне становится очень страшно, когда я думаю об этом. Я загнала себя в золотую клетку на несколько лет. Еще, иногда я думаю, что Вадим наврал, когда пообещал развестись со мной через два года. Боюсь, что по прошествии двух лет, он никуда меня не отпустит.

— Так не может продолжаться, от тебя скоро останутся одни глаза и кости. Ты хоть что-то ешь?

— Да ем я, ем! Не превращайся в мамашу. Моя худоба — это все нервы.

— Расскажи обо всем своему новому поклоннику. Вдруг он поможет, — предложил Витя.

— Да ну, перестань, чем сможет мне помочь этот окрыленный романтик, стихотворение посвятит?

— Может, ты преувеличиваешь, и все не так ужасно. Но ведь что-то хорошее с тобой произошло за последнее время?

— Хорошее? Дай подумать. Да, пожалуй, хорошее произошло — я взяла автограф у Патрисии Каас и Тома Джонса на частной вечеринке у какого-то банкира.

— Перестань! Я серьезно!

— Я тоже серьезно. Витя, поверь мне, весь этот чертов блеск, за ним ведь ничего нет, одна пустота. Словно картонный кукольный домик со стенами, окрашенными в яркие цвета, только с одной стороны, пластмассовое счастье под стеклянным колпаком. С виду роскошная штука, на практике — все зыбко. Зачем иметь сто одно платье, если ты в каждом из них себя ненавидишь?

— Не знаю, я не ношу платья! — прыснул Витя.

— Иди к черту!

Мы рассмеялись. Карамзин всегда умел разрядить обстановку.

— Кирюша, не знаю, чем тебе помочь. Ты всегда можешь мне пожаловаться, не стесняйся моего плачевного состояния. Врачи говорят, что лечение новым канадским препаратом дает какие-то результаты, так что сколько-то я еще протяну.

— Не говори так, ты будешь жить долго.

— Несомненно, как скажешь, любовь моя.

Витя обнял меня левой рукой и прижал к себе, в правую руку была воткнута капельница.

— После твоих процедур, поедим мороженого, — предложила я.

— Мне не особенно можно злоупотреблять мороженым, а то схвачу воспаление легких.

Мое сердце сжалось. Здоровье стремительно покидало моего друга. И, как это ни страшно, я тоже ничем не могла ему помочь.

— Значит, поедим взбитых сливок, они похожи на мороженое, только теплые.

— Договорились, — улыбнулся Витя.

Я смотрела в окно больничной палаты, из которого открывался вид на унылый внутренний двор. Дворник усердно собирал опавшие желтые листья металлическим веником. На давно некрашеной скамейке сидели две древние седые бабушки, кутаясь в одинаковые серые оренбургские шали, судя по количеству дыр, сильно изъеденные молью.

— Друг, ну где же человек бывает счастлив? Раньше я была не счастлива, теперь еще более не счастлива, и кто вообще счастлив?

— Человек счастлив там, где его любят и где любит он, все остальное — хрень собачья. И еще, счастье — состояние фрагментарное, а не перманентное, приходит от случая к случаю.

— Друг, это классическая и давно устаревшая версия, другие есть?

— Других нет, а классика всегда в моде, особенно, клетка и продольная полоска.

— Иди к черту!

— Сама иди, заметь, в первый раз я стерпел твое хамство! Ты чего, мне казалось, тебе нравится полоска, — продолжал ерничать Витька.

— Ну тебя, мне нравится поперечная.

— Поперечная полоска постепенно тоже становится классикой, — деловым тоном заметил Витя.

— Отстань!

— Как скажешь.

— Мечтаю о полосатом диване на свою кухню в бабушкину квартиру.

— Диван — лучше в клетку, — в Витиных глазах заплясали чертики, и он громко рассмеялся.

Я улеглась на кровати, рядом с Витей и положила голову ему на плечо. Так мы пролежали молча около получаса.

— Чем занимаешься? — бодрый голос Дины, со всей очевидностью предрекал веселый вечер и ночь.

— Ничем особенным, — промычала я. Если честно, я стирала руками, но не могу же я признаться в таком злодействе девице от Gucci! Gucci и ручная стирка носков — несовместимы, как пальмы и Рейкьявик. Зачем я стирала, спросите Вы, а может и не спросите, а я все равно скажу: потому что у меня появилась огромная потребность сделать хоть что-то полезное. Кстати, за последнюю неделю, я пожертвовала пять тысяч долларов со своего счета, точнее, со счета Вадима, на нужды детского дома, а еще стала кормить дворовых собак два раза в день, и теперь вот решила носки постирать. Со всей ответственностью могу заявить, что неделя прошла не бездарно.

— Какие планы на вечер?

В переводе с языка Дины это означало следующее: может, закатимся в клуб с ребятами с ночевкой?

Если честно, мне не особенно хотелось куда-то выдвигаться, но сегодня вечером должен был вернуться Вадим, и оставаться дома хотелось еще меньше.

— Никаких особенных планов, я в твоем распоряжении на сто процентов! Готова к подвигам, можно сказать.

— Вот и отлично! Клуб "Рубиройд" в десять.

Мне показалось, что я ослышалась.

— Дина, а ты не ошибаешься? Рубиройд — это материал, из которого делают крыши домов, подумай хорошо, вряд ли так могли "ночник" назвать.

У Дины вообще было плохо с памятью, и, как следствие, с именами и названиями. В трубке повисла пауза, Дина чем-то активно шуршала.

— А, да, ты права, клуб называется "Рубикон". Там будут Валера с Ритой и вся остальная банда.

Откровенно говоря, я не особенно помнила, кто такие Валера с Ритой, а уж про "остальную банду" и говорить нечего.

— Отлично, уже собираюсь — бодро отозвалась я, как будто перспектива встречи с этими неизвестными мне людьми действительно меня обрадовала. Вообще, за последнее время я отлично научилась лицемерить и врать. Скажу больше, я уже перестала отличать ложь от правды.

Прошла целая неделя с момента получения мной последнего смс сообщения от Андрея. Он куда-то пропал, я ему тоже не писала, опасаясь демонстрировать привязанность, еще из страха показаться влюбленной дурой. Наверное, он передумал или ему подвернулась другой, более интересный объект для изучения и покорения. У меня снова было плохо на душе, но так как я уже привыкла к подавленному состоянию, не особенно удивилась его возвращению. Ведь хорошие вещи случаются редко и почему они должны происходить именно со мной, в конце концов, ничего хорошего для вселенной я не сделала. Но из-за того, что в душе успела зародиться слабая надежда на что-то хорошее, хоронить эту самую надежду было вдвойне болезненно. Наверное, это можно было сравнить с выкидышем долгожданного ребенка.

Ну, сколько можно о грустном? Давайте ни о чем! Как в старом еврейском анекдоте.

Я надела очень короткое платье на бретельках, черное с розовым — отличное сочетание и розовые лодочки на очень высоких каблуках. Короче говоря, весь мой внешний вид кричал о том, что я претендую на победу в номинации "Мисс Эпатаж". Это все из-за того, что я в очередной раз почувствовала себя преданной и разочарованной, мне снова сделали больно. В такие моменты хочется стать плохой и безразличной, чтобы все было ни почем. Что ни говорите, а в очередной раз хоронить надежду на любовь всегда больно.

****

Вечер обещал стать незабываемым. "Незабываемым" на языке клубно зацикленных отморозков означает "стандартно насыщенным". Ночное заведение "Рубикон", в принципе, мало, чем отличалось от своих братьев: хороший ди-джей, виртуозные бармены, мягкие диваны и много кокаина.

Ребята из компании Дины показались мне знакомыми, мы с ними уже веселились однажды, хотя где и когда вспомнить не удавалось. Я машинально улыбалась, не испытывая никакой радости, что-то пила, много говорила, потом сидела на коленях у симпатичного парня, лицо которого тоже казалось мне смутно знакомым, после чего мы пошли в женский туалет и он угостил меня порошком.

Потом мы еще что-то пили, и еще порошок, снова порошок, опять порошок. Парня, кажется, звали Игорем, похоже, он был знакомым Дины, а может, и нет. Он сказал, что ему нравится мое платье, потому что оно очень короткое. Потом мы занимались сексом на заднем сидении его автомобиля, и снова порошок. Нам было весело, мы все время смеялись. Потом я оказалась у него дома, мы снова занимались сексом, везде: на кровати, на полу, на столе.

Через несколько часов мой друг отключился прямо на ковре, а я лежала и плакала навзрыд, как маленькая. В последний раз я так плакала в третьем классе, когда мне поставили двойку по литературе, за то, что я подсказывала подружке. Но я ведь знала все ответы на отлично, а мне поставили двойку, это же так несправедливо! Из носа непрерывно текла кровь, несколько капель упало на пушистый светлый ковер моего очередного друга. Я увидела себя со стороны: поломанная кукла с растрепанными волосами, и черными тенями под глазами из-за размазанного макияжа.

Ну, надо же! Это уже не двойка по литературе, это жизнь, жизнь просыпается сквозь пальцы. Необратимый процесс морального разложения и физического распада. Зачем я сейчас об этом думаю? Нельзя об это думать, иначе с ума сойду. Изо рта потекла тоненькая струйка крови, я случайно прокусила губу. Мне так больно, меня тошнит. Я потрогала за руку моего друга, но он ничего не почувствовал.

Сильный порыв ветра распахнул окно и сорвал тонкую ажурную занавеску. В комнату ворвался влажный холодный воздух. Мне стало так холодно, может, я умираю? Я не чувствую свои пальцы ног, меня тошнит. Не могу поднять голову, она такая тяжелая. Все плывет, становится так красиво. Хочу, чтобы всегда было так красиво. Этой рай или просто не качественная видео пленка? Кино без звука. Люблю кино без звука, оно наивное. Кто-то трогает меня за руку и что-то кричит, ну зачем вы кричите? Мне так больно, холодно, больно, холодно, больно. Замолчите! Я не могу больше этого слышать! Трудно шевелить губами, они такие сухие, как же попросить замолчать этих людей? Что они делают? Не трогайте меня! Меня рвет. Ну ладно, трогайте, если Вам так угодно. Я все равно не могу пошевелиться, все мышцы сковало. Яркий свет. Может это, действительно рай? Значит скоро чистилище? Какой-то седой человек с бородой, это Бог? Жаль, что раньше я в Него не верила, теперь как оправдаюсь? Белая лестница, столько дверей. Что я здесь делаю? Куда мне нужно зайти? Где указатели? Почему никого нет? Где же все? Да это же мой школьный двор, а вот и я, с чешским малиновым рюкзаком. Я плачу? Не плач, это же ерунда. Услышь меня! Двойки всем ставят, забудь. У меня кровь из носа, почему тушь размазана? Почему я накрашена, мне же девять лет, или сколько? Я сижу на качелях, легко раскачиваюсь, отталкиваясь ногой о землю. Мне хочется летать! Остановись! Ты можешь разбиться. Раскачиваюсь все сильнее, соскальзываю с качели и падаю на землю, мое лицо в крови, мне больно, мне холодно, очень тошнит, внутри все болит. Ну, где же все? Кто-то трясет меня за плечи. Оставьте меня, мне и так плохо, все болит. Простите меня! Больше не хочу. Хватит. Сколько одежды, сколько обуви! Какой огромный шкаф! Это все мое? Какой восторг! Все в грязи, почему вся одежда такая грязная? Больше не могу, больно, внутри все болит, ноги мерзнут, укройте меня! Дайте одеяло! Роскошный синий автомобиль с бежевым салоном, да он же мой! Я лечу на огромной скорости, меня никому не догнать. Сильнее давлю на педаль газа, картинки за окном превратились в сплошную разноцветную ленту… красиво. Так красиво! Мне очень холодно. Почему я в одном нижнем белье? Где моя одежда и обувь? Белая простынь… пустая кровать рядом. Я еду на огромной скорости. На пассажирском сидении валяется выпуск журнала Glamour, черная шелковая сумочка Dior на золотой цепочке и рядом чешский малиновый рюкзак с утятами. Откуда он здесь? Я ходила с ним в школу, когда была маленькой. Темно… Так темно, свет удаляется, превращается в белую точку, больше нет холода и боли, ничего не чувствую… конец.