"Город Сумрак" - читать интересную книгу автора (Пий Лолита)

3

Из паркинга Блока было два выезда: один вдоль фасада дома 169 по Двадцатой улице, другой — на темную Форчун-сквер, рядом с входом в метро. Сид медленно выехал из паркинга и заметил черную «махиндру» возле входа в киноклуб. На таких машинах обычно ездили младшие чины из БОИ. За рулем кто-то сидел.

Сид сдал задом до тупика, куда подвозили продукты для «Короля гамбургеров», где обычно столовалась Профилактика. «Махиндра» стояла прямо по курсу, с выключенным двигателем. Водитель выбросил картонный стаканчик поверх опущенного стекла. Он его не увидел. Сид встал на нейтралку и посмотрел на часы. 23:17.

Он знал, что долго ждать не придется.

Он смылся из больницы около восьми. С плохо залеченной раной, накачанный обезболивающим. Отыскал общественный телефон-автомат в дальнем закоулке больничной прачечной и позвонил Мире на ее домашний номер в родительскую берлогу в Купольной долине. Риск прослушивания нулевой.

Она пригнала его мотоцикл на паркинг Блока. В десять тридцать они встретились. Сид забрал свой «триумф». Фирменный комбинезон «ВенсЭнерджиз» болтался на Мире как на вешалке. Зубы у нее стучали, она таращила глаза и каждые десять секунд уверяла, что ничего не приняла, ничего, совершенно ничего не приняла. Она спросила, подумал ли он. В пустом паркинге слова отдавались гулким эхом. Он попросил ее, если можно, орать шепотом. Потом как-то так вышло, что они стали трахаться на заднем сиденье. Она снова требовала, чтоб он сделал ей ребенка. Он предпочел оплодотворить бетон.

Потом он улизнул, предварительно повторив ей, что надо делать. Включить двигатель в 23:10. Оставить машину. Заблокировать дверцу. Ждать его у главного выезда.

На углу Хайнц и Двадцатой уже стоял тот тип из БОИ. Сид тщательно продумал свой выход. Он выжал из своего «триумфа» максимум грохота. Остановил прямо посреди тротуара. Тип из БОИ не выдержал и сказал что-то такое восхищенное по поводу «зверюги». Мощные машины сближают мужские души. Они обменялись рукопожатием. Тип из БОИ был в штатском. Каскетка и шарф закрывали его лицо, добровольно стертое обширным искусственным ожогом. При нем был кожаный саквояж. В открытой кожаной пасти саквояжа зияла пустота. Он был широкий и вместительный. Похоже, Сид не ошибся в своих догадках.

Они получили еще одно весомое подтверждение, когда он нелегально проник на свое место работы. Сид впустил агента в черном в Блок. Отвел его в Архив. Тот оставил его караулить у двери.

Шесть минут ожидания. Как только он переставал действовать, мгновенно накатывал страх.

Он сейчас ни много ни мало собирался нагреть БОИ. Если все сорвется, то впереди знакомство с Отсеком. Никто не знал, что там происходит, но говорили, что там практикуют особого рода пытку. Чистую пытку. Говорили, что приговоренные к Отсеку проводят там не больше пятнадцати минут. И выходят спятившими навсегда. Или не выходят вовсе.

Вернулся агент в черном. Саквояж — набит под завязку. Сид сделал вид, что ничего не заметил. Они проделали весь путь в обратном направлении, остановились у автомата с напитками. Сид стал разыгрывать алкаша, полное ничтожество. Он спросил у агента, по какому телефону с ним связаться, может, в будущем сделают еще какое-нибудь полезное дельце, одна служба окажет любезность другой. Описал ему агонию Колина Паркера с шуточками санитара из морга. Сказал, что нажрался лекарств и эта водка, наверно, уже перебор. Потребовал у агента свой трейсер — ну, чтобы не убиться на мотоцикле. Он съездит к Венсам в Купольную долину, навестит последний раз жену перед расторжением. И похабно подмигнул.

Тип из БОИ вроде все схавал. Он вернул ему трейсер. Они пожали друг другу руку, прощаясь на углу Хайнц и Двадцатой. Сид предложил подвести его. Тот сказал, что запарковался тут рядом, на Форчун-сквер. Сид завел свой «триумф» и рванул с места.

Несмотря на свое состояние, Мира выполнила его инструкции отлично. Она ждала его, спрятавшись за выступом у въезда в паркинг. Он соскочил с мотоцикла на четвертой скорости. Она села на его место. Он сунул свой трейсер в карман ее комбинезона.

Его машина ждала в паркинге. Мотор был включен. Дверца водителя открыта.

Он услышал, как «триумф» взревел, потом утих вдали.

Он надеялся, что агент тоже это слышал.

Он увидит Миру завтра — на расторжении. Он вздохнул. На торпеде остались следы кокаина. В салоне витал запах тубероз. Он опустил стекло и посмотрел на часы. 23:20.

Появился агент. Его силуэт возник в пучке света от неоновой вывески киноклуба: жалкая рахитичная фигура, голова тонет где-то между каскеткой и шарфом, саквояж оттягивает руку. Сид правильно вычислил машину. Агент махнул рукой. «Махиндра» подъехала. Он открыл багажник и бросил туда саквояж. Потом сел в машину, и она двинулась в направлении Паккард-бульвара. Сид заметил номерной знак и сосчитал до пяти, прежде чем начать преследовать «махиндру». Проезжую часть успели кое-как расчистить, и кучи обломков были свалены на полосу такси. В этот поздний час траурного дня на улицах почти никого не было. Сид дал машине БОИ чуть-чуть оторваться.

Они выехали из центра. «Махиндра» уверенно катила к югу. Она проехала площадь Светлого мира, затем всю Майкрософт-авеню и катила дальше вдоль набережной реки Железки. После перекрестка с Субтексом машина БОИ по-настоящему выжала газ. Сид прибавлял скорость постепенно. Похоже, «махиндра» направлялась к границам Города. В этом случае он найдет ее на южном транссекционном шоссе, там будет больше машин, и легче скрыться.

Сид увидел улетающую по скоростной полосе «махиндру», едва выехав на автостраду. Лавируя между машинами, он пристроился за грузовиком, заваленным раздолбанными мотоциклами. Теперь он был уверен, что агенты его не заметят. Мира, должно быть, уже добралась, и если они его отслеживают, то трейсер сообщит, что он в доме номер один по Венс-авеню. Он надеялся не напороться на патруль Дорожной профилактики. Ездить без трейсера — серьезное правонарушение, зачастую скрывавшее другие преступления, и служебные машины с городскими номерами — вроде его нынешней — по ночам рыскали по дорогам и отлавливали тех, кто не подавал сигнала.

Он катил так минут двадцать, и, пока часть мозга следила за задними огнями «махиндры», ехавшей в двухстах метрах впереди, и попутно высматривала полицейских, другая часть распутывала всплывавшие клубки дневного сна.

Вскоре после так называемой победы, которой Город был обязан им с Глюком, его напарник растворился в воздухе. В последний раз Сид видел его на самом последнем матче нового бокса — через месяц после капитуляции. Хозяин зала и его букмекер предложили устроить Сиду неслабую лебединую песню. Стремление смыть вину кровью, усиленное опытом войны и смертью отца, заставило его принять их деньги как необходимый трамплин для нового старта. Зал находился на берегу реки Железки, и жуткая куча народу набилась туда поглядеть на его последний мордобой. Поболеть за него пришел и кое-кто из ветеранов, среди них — Глюк в обществе странной девчонки. Всю дорогу, пока Сида дубасили на ринге, девчонка и Глюк не сводили с него двух совершенно одинаковых взглядов. Ей было лет четырнадцать, мультяшная мордочка, где каждая черта четче, чем надо. От такого лица делается не по себе, и человек поневоле отводит взгляд. Невозможные глаза — сто процентов Глюк, только еще больше. Они как будто притягивали свет.

В ту ночь Сид побил собственный рекорд, рухнув только на восьмом атакующем, показав небывалое время сопротивления в двадцать пять минут и сорок две секунды, а когда он пришел в сознание и открыл глаза, ни Глюка, ни девочки среди склонившихся над ним лиц не обнаружилось. В последующие дни он пытался связаться с Глюком. Домашний телефон не отвечал. Номер трейсера Глюка числился за другим человеком. В конце концов Сид махнул рукой и смирился — до тех пор, пока он не сделал открытие о реальных мотивах Нарковойны, в свете которого все грандиозные битвы предстали кровавым розыгрышем. Первыми, кто поверил и попался, стали они с Глюком.

Нарковойна была всего лишь войной преступных группировок.

С 4 октября прошло полгода, ночные кошмары только начинали блекнуть. Он записался в школу полиции — три курса юрфака и военное прошлое давали определенное преимущество. У него была постоянная девушка, стипендиатка из зон, еще беднее его.

Жизнь вроде налаживалась.

Это событие не наделало большого шума. Сид наткнулся на него почти случайно, пролистывая экономические страницы «Клерньюз».

«Светлый мир» купил «Кураре».

«Светлый мир» купил «Фармако».

«Светлый мир» скупил «Драгсторз».

«Светлый мир» прибрал к рукам все аптеки Города.

Несколько недель спустя к двадцати четырем правам человека прибавилось двадцать пятое, и эта новость вышла на первые полосы газет. С 97 года, когда были приняты право на молодость, право на красоту и право на комфортный минимум, Внедрение не меняло Основной закон гипердемократии. Благая весть из пяти первых секций — политического и экономического центра Города — пороховой дорожкой докатилась до медвежьих углов, прозябающих у пограничных стен.

Всякий абонент «имел право решать моральные проблемы по собственному усмотрению».

В гигантском комплексе тропических теплиц, расположенном в Двадцатой зоне, «Светлый мир» посеял мак — между двумя кофейными плантациями. Героин, кокс и легальные амфетамины заполонили полки супераптек. Суперфармацевтика приносила больше дохода, чем энергетика и вооружение.

Прибыль оседала в «Светлом мире».

Войну финансировал «Светлый мир».

Глюка как будто подтачивало изнутри какое-то мучительное подозрение. Он все время шутил насчет смерти, в том числе и собственной, но добавлял, что хотя жизнь — штука никчемная, она слишком мало его волнует, чтобы сознательно с ней покончить. Глюк любил всякие аутотренинги по телевидению и говорил, что это единственное, что еще способно его рассмешить. Глюк плевать хотел на человечество и на все благоглупости, ведущие к единственной заветной цели — четырем стенам личной собственности, куда можно напихать бьющиеся предметы и живых людей, а потом вместе поглощать продукты питания. Глюк говорил, что практически нет целей, за которые стоит бороться.

Он спросил у Сида, есть ли у него цель. Сид ответил отрицательно.

В ночь на 4 октября он заметил во взгляде Глюка особый огонь, когда тот приготовился стрелять. Мрачное удовлетворение человека, убедившегося в реальности своих подозрений, которые предпочел бы считать бреднями.

Глюк наверняка знал больше, чем он.

Сид нашел его адрес через Комитет ветеранов. Глюк жил в тупике Джонни Уокера. Небольшой домик в старом квартале, красный кирпич и металлические двери с номерами. Двор, где малышня играла в футбол среди веревок с бельем, — прямо открытка столетней давности.

Глюка дома не было. Сид вскрыл дверь с помощью кредитной карточки. В квартире полная пустота. В ванной в швах между плиткой — засохшая кровь. Внутренняя поверхность ванны отмыта плохо, на фаянсе неуловимый красный налет. Зеркало разбито. И ничего, что навело бы Сида на какой-то след.

Они так больше и не виделись. С тех пор прошло десять лет.

«Махиндра» взяла вправо, чтобы съехать с дороги. Это положило конец воспоминаниям. Он снизил скорость и дал им чуть-чуть оторваться. Зоны начинались всего в нескольких километрах от шоссе, и дорога, по которой надо было ехать, вела в места, куда люди наведывались редко: частные вертолетные площадки, заводы, свалки и пустыня вокруг.

Сид съехал на дорогу и удвоил внимание. Через двести метров выключил фары. Сзади послышались сирены. Они приближались со страшной скоростью, и он на всякий случай съехал на песок, куда не доходил свет галогеновых фонарей. Его обогнал грузовик и унесся в направлении, куда исчезла «махиндра». Судя по коду номерного знака, грузовик был из транссекционного морга. Позади снова завыла сирена. Во весь опор пронесся мимо второй холодильник, потом третий, потом четвертый. Сид поежился. С каких это пор покойницкие фургоны ездят под вой сирен, словно их клиенты заплатили двойную цену, чтобы доехать побыстрее? Он вышел из машины и огляделся. Он стоял в двух шагах от вертодрома на широком плато над промзоной. В ту же сторону уходила дорога. Она петляла вокруг холма, к долине вел мягкий уклон. Свернуть с дороги и ехать напрямик было абсолютно невозможно: на спуске плато внезапно обрывалось отвесной стеной. На машине нереально. Сид подошел к краю выступа.

И увидел.

Три десятка машин, припаркованные бок о бок в пустыне. Вокруг копошились люди, выкрикивали непонятные Сиду приказы. Здание: компактный низкий блок метров двадцать длиной, на одном конце — тонкая труба, вовсю пыхтевшая дымом. Сид никак не мог поверить в то, что разворачивалось у него перед глазами. Разум отбрасывал собственные доводы. Надо было убедиться, увидеть ближе. Он вытащил фотоаппарат и навел на максимальное увеличение. Видоискатель забегал по песку. Потом по стертым лицам агентов в черном. Резкие жесты и вращающиеся обода колес. Красные отблески на хроме грузовиков. Слишком далеко, на резкость навести не удавалось. Глаз видел тысячекратно увеличенные детали, и мозг не в силах был собрать их воедино. Машинные заклепки. Слои дыма. Стрелка крана. Грузовик, сдающий задом к открытой топке. То, что выгружают.

Он убрал аппарат в карман куртки и сделал глубокий вдох. Начал спускаться. Склон был не таким крутым, как показалось. Он не спешил: темно, видно плохо, и за песок не ухватишься. Он двигался осторожно, лицом к склону, перенося вес тела на руки, чтобы почва под ним не осыпалась. И все-таки в какой-то момент съехал, но долгое скольжение, приведшее его к цели, прошло незамеченным из-за темноты и грохота техники, перекрывшего остальные звуки.

Он находился в пятидесяти метрах от топки. Большинство агентов, сгрудившихся возле нее, стояли к нему спиной. Ряды фургонов в ожидании разгрузки образовывали удобное укрытие. Фургоны были крупногабаритные, такие использовались после катастроф и терактов. Он подошел поближе. Потер ладони, стряхивая камешки, впившиеся в кожу во время падения. Он увидел, что за рычагами крана сидит парень с человеческим лицом. Гражданский. Справа и слева от него стояли агенты. Сам молодой, хилый, весь трясется. Сид увидел, как кран промахнулся и схватил пустоту. Раз, второй. На земле трое агентов, видимо руководивших операцией, разразились бранью. Тут Сид увидел «махиндру», которую выслеживал, — она стояла вместе с остальными машинами. У него мороз пробежал по коже. Он прижался к борту фургона.

Какая вонь…

Сид всем весом навалился на дверцы фургона и нажал на кнопку замка. Дверцы открылись, он придержал их, чтобы заглушить щелчок.

Сердце стучало прямо в ушах.

Какая вонь.

Он поднялся в фургон. Закрыл за собой дверь.

Взглянул. Отвел глаза.

Заставил себя смотреть. Снова смотрел, борясь с тошнотой.

Толстяки. Сваленные в кучу, как куски мяса на прилавке у мясника. Толстяки, лежавшие штабелями от пола до потолка. Они выпадали из плохо закрытых холодильных камер, валялись на полу на брезенте, заменявшем саван. Их было штук сорок, может, больше. Груды мяса, разделенные для приличия простынями, кинутыми между трупами. Невыносимо было видеть эту массу, как будто слипшуюся в единое целое. Кровавую, бесформенную, синюшную. Розоватое трупное мясо, дряблая плоть, вся в ранах и синяках, в крови и в дерьме. Лица, искаженные ужасом внезапной смерти, закатившиеся белки, разинутые рты, откуда словно несся последний крик. Или лица отсутствующие, неопознаваемые, разбитые всмятку. Или заплаканные, или бесконечно грустные, или наконец успокоенные.

И эта вонь с примесью формалина.

Сид заставит себя действовать как коп и загнал ужас поглубже в печенки. Он посмотрел на часы. 1:32. Он дал себе пять минут.

Он вытащил аппарат и сделал дюжину снимков. Переключился на видеосъемку. Попробовал сделать панораму, несмотря на дрожь в руках. Он снимал и чувствовал себя психом, извращенцем, и поток снимков расплывался в ровном свете дежурных фонарей, и казалось, они не могут быть реальностью. Большинство трупов было без бирок. Ни у одного не обозначено имени-фамилии. Редкие бирки на пальцах ног: X или Y, дата, время и предполагаемая причина смерти. Смерть была недавней. Окоченение уже присутствовало, синюшность формировалась. Двадцать пять — тридцать часов максимум. Он спрятал аппарат и рискнул посмотреть на этот кошмар вблизи. Может, он и был извращенцем, но действовал, как нормальный коп, и, несмотря на противоречивые чувства, которые охватили его, прежде всего и главным образом руководствовался в своих действиях вопросом почему.

Сид вдохнул, и тут же свело желудок. Он задержал дыхание. Слабый намек на ответ явился, когда он сосредоточился на причинах смерти, накорябанных на бирках:

«Самоубийство».

Он посмотрел на часы: 1:38.

Прижался к левой дверце и приоткрыл другую. Створка открылась, впустив горячий и свежий воздух и шум какой-то перебранки со стороны печи. Он выбрался из фургона. Убедился, что путь свободен. Большинство людей сгрудились у топки и что-то говорили в трейсеры. Остальные следили за дорогой. Часовому на кране были видны все входы и выходы. Сид приготовился к спринту. Перегнувшись пополам, он бросился вперед, к холму, вслушиваясь в урчание крана, свидетельствовавшее о том, что его не заметили. Когда он проделал три четверти пути, рычанье смолкло, и Сид понял, что он пропал. Но все равно продолжал мчаться, выжимая двойную скорость из усталого тела. Когда он достиг холма, тело в конце концов сдало. Он рухнул на склон и стал хватать ртом воздух, как вынырнувший из воды. Ему казалось, что смрад из фургона пропитал все его существо. Он откинул волосы с лица, закатал рукава, и его вывернуло. Вытер глаза. До него дошло, что нет ни криков, ни приказа остановиться, ни направленных на него фонарей. Ни выстрелов.

Он осторожно оглянулся.

Кран застопорился, потому что по нему спускался паренек.

Кран застопорился на полпути, его челюсти зависли над пустотой. Парень вцепился в металлические прутья на середине спуска и замер. До Сида долетали крики, слов он не мог разобрать. Только мольбу в голосе паренька. Угрозу в голосах агентов. Потом несколько минут нерешительности. Потом паренек прыгнул. Невероятный, даже какой-то грациозный прыжок перенес его за пределы группы, поджидавшей его спуска с крана, и завершился неудачным падением на скопление машин. Парень встал, опираясь на одну ногу, и попытался бежать. Сид увидел, как он хромает в его сторону. Он увидел, как агенты окружают его.

Он услышал звук выстрелов. Беглец рухнул на землю. В последний раз дернулся и застыл.

Агенты подошли и встали вокруг, заслонив его от Сида.

Они продолжали стрелять по мертвому. Они стреляли, пока Сид полз вверх по склону и пока он думал, что еще немного — и он сможет оказаться не где-нибудь, а в номере 191 гостиницы «Нокиа-Хилтон», но вскоре песенка пуль навеяла ему другой мотив, который стал тяжело колотиться у него в мозгу, как кровь в висках перед казнью: