"Город Сумрак" - читать интересную книгу автора (Пий Лолита)

Часть пятая Перед сумерками

11

Весело, как будто отрезали полсердца. Слишком много народу на перронах «Центральной», а поезд заставлял себя ждать. От Экзита Сид поехал на транссекционке в сторону Субтекса. Субтекс соединялся с центром длинной кишкой, освещенной желтым крикливым светом. На линии № 4, проходившей через станцию «Центральная», была остановка ровно на углу улиц Седьмой и А, где располагался госпиталь «Даймлер-Милосердие». Там Сид рассчитывал перехватить на выходе доктора Мейера, специалиста по смертельным инъекциям. Подпись Мейера стояла под этой кучей недомолвок и нестыковок — официальным рапортом о вскрытии тела Чарльза Смита. Когда док Мейер не копался в трупах, он, крепко зажмурив глаза и отключив совесть, заведовал в госпитале отделением эвтаназии по медицинским показаниям. Рабочий день заканчивался в 17.00.

Динамики объявили о прибытии поезда до станции «Альфабет». Сид повернулся влево, где уже блеснули глаза электрички. Объявили о поезде в противоположном направлении. Сид засмотрелся на две пары рельсов, вспоминая тех, кого собственноручно спас от столкновения с головным вагоном, летящим на скорости восемьдесят километров в час. На рельсах нарисовались куски человеческих тел, затем их сменил прозрачный контур лица Блу — какой она была в тот миг, когда он ее потерял. Поезда с грохотом вкатились на станцию.

Сид отчетливо увидел, как два состава метнулись друг к другу — молниеносным рывком вбок, как будто потеряв опору. Поезда тяжело вильнули, тормоза взвизгнули, зашкалив за «фа» верхней октавы.

Параллели сошлись в лобовом столкновении.

Сид инстинктивно рванул с места до того, как началась паника.

Бегом по переходам, прочь от наступающей на пятки толпы, от воя сирен, от запаха раскаленного металла, идущего из взорванного туннеля. Наконец Сид выбрался на поверхность и понял, что и тут спокойствием не пахнет.

Светофоры беспорядочно перемигивались, игнорируя потоки машин.

На четырех артериях Форчун-сквер поток машин, беспрестанно подпитываемый боковыми улицами, плотнел на глазах, шумел океанским штормом со всплесками клаксонов и яростным визгом тормозов. В центре перекрестка кордон вооруженной полиции пытался восстановить что-то вроде уличного движения. Вокруг, по тротуарам, где громоздились мусорные баки, топтались на месте пешеходы, выискивая в забитом рекламой небе указания иного пути. Сид увидел, что супераптека на углу Форчун-сквер и Двадцатой опустила шторы. «Старбакс» спешно сворачивал террасу. По выделенной полосе примчались пожарные со включенной на полную мощь сиреной и встали у выхода из метро. На Двадцатой вереница машин, вставших на перекрестке, начинала опасно наползать на пешеходный переход. Регулировщик сообщил в мегафон, что по нарушителям откроют огонь без предупреждения. И в подкрепление своих слов повел автоматом вправо-влево, под углом тридцать градусов к земле. В асфальте появилась серия круглых дырок. Двигатели тут же смолкли. Сид смог перейти дорогу — в гуще толпы, в запахе пороха и страха.

Последствия не заставили себя ждать. Сид двигался пешком дальше, в сторону Альфабета, пытаясь прогнать образ Блу, который вставал перед ним все ярче с каждой секундой, прошедшей с их последней встречи. Форчун-сквер и коллапс никоим образом не мешали этому. Сид бежал мимо переведенных на военный режим улиц, взбесившихся светофоров и полицейского произвола, и ему казалось, что он единственный действительно знает, куда идет посреди расползающегося метастазами хаоса. Известие о комендантском часе застало его на перебежке от авеню А к Седьмой, где находился вход в отделение скорой помощи «Милосердия». Было ровно тринадцать, когда экраны прервали рекламу и проинформировали Город о том, что после двадцати одного часа любой абонент, оказавшийся в общественном месте или на улице без спецразрешения, подлежит расстрелу на месте.

«Милосердие» подвергалось вялой атаке трясущихся наркоманов. Больницу видно было издалека. Титановые экраны над въездом скорой помощи круглосуточно крутили оптимистические ролики. Безмятежные паралитики барахтались в ванночках. Их нереальные улыбки и медикаментозное счастье разлетелись вдребезги вместе с панелью при первом же метком попадании бутылки с зажигательной смесью. Сид увидел огонь и затормозил. Одинокие язычки пламени метнулись к цепочке охранников, перекрывавших вход. Те спешно ретировались внутрь. Игра шла не по-честному. У них — электрошокеры, у тех — обрезы. В рядах наркоманов некоторые были с армейскими ранцами, оттуда торчали бутылки с прозрачной жидкостью, заткнутые скрученной тряпкой. Наркоманы размахивали справками, и на лицах у них читалась горькая незаслуженная обида. Сид не слышал, что они орали, — впереди на перекрестке с Седьмой улицей автомобильная кутерьма была в самом разгаре. Он сложил два и два. По пути встретилось изрядное количество супераптек — все закрыты. Есть от чего всполошиться наркоманскому люду. «Милосердие» еще легко отделалось. Штук двадцать атакующих, из них в лучшем случае треть держится на ногах. Охранники вернулись на позицию с запасом стволов и подкреплением в виде полицейских в синей форме. Сид решил зайти со служебного входа — на авеню В. Он двинулся в противоположном направлении, а тем временем перестрелка за спиной ненадолго перекрыла утомительный гам клаксонов и свистков.

Малолетки вопили, взрослые ругались, тяжелораненые стонали на подлокотниках диванов и под окнами. На стойке регистрации дежурные орали в раскаленные трубки, пытаясь докричаться до скорой помощи, — а там диспетчер сквозь помехи отвечал, что все машины как под землю провалились. Никто, казалось, не реагировал на то, что в северном крыле госпиталя начался пожар, кроме разве что самой системы пожарного реагирования. Сигнализация выла, но никого особо не беспокоила. У парня, одетого с ног до головы в кожу, случилась остановка сердца, — соседи отодвинулись от него, громко возмущаясь. Отец семейства орал на дежурных, проклиная весь медперсонал госпиталя «Даймлер-Милосердие», — делать им нечего, только забавляются с коматозными. Сид проскользнул к лифтам, и никто этому не воспрепятствовал.

На входе в блок Е никто не дежурил. Коридор и двери, тишина, нарушаемая только звуком шагов, но где именно, Сид определить не мог. Он воспользовался телефоном на входе и позвонил в операционную. Док сам снял трубку. Сид был краток. Просто сказал, что надо поговорить. Док попросил подождать. Еще одно дело, а потом они выпьют чего-нибудь в баре ближайшего панотеля.

Зал отдыха медперсонала выходил на коридор смерти.

Зеркало без амальгамы выходило в коридор, по которому желающие отправлялись в блок Е. Сид маялся. Мысль о самоистязании, которому он себя подверг, отпустив Блу, беспрестанно свербила в каком-то особенно чувствительном месте, о наличии которого он до той поры не знал, и периодически резким и неожиданным разрядом пробивала уверенность, что он ее больше не увидит. Он повернулся к окну, надеясь отвлечься — не важно на что. Через несколько минут он услышал, как хлопнула дверь тамбура. Он прижался носом к стеклу, чтобы схватить последние мгновенья человека. Тому было где-то пятьдесят. Ничто в лице или манерах не говорило о болезни или депрессии. Мужчина был тщательно одет. Он двигался скованно, шажками, без конца поправлял галстук и одергивал пиджак, как будто шел наниматься на работу, где в счет — каждая деталь.

Он остановился перед прозрачным зеркалом и тяжело вздохнул.

Сид с жадностью ловил этот взгляд человека, считавшего себя в одиночестве. Он прочел в нем полное смирение души, дошедшей до края. Человек выпрямился и продолжил путь к блоку, прямой и несгибаемый, как истина, и звук его шагов стучал в черепе у Сида еще долго после того, как тот исчез за дверью. И Сид понял, к чему все эти навязчивые мысли, все картинки, что никак не оставят его в покое, что бы он ни делал, и смерть Глюка, и трупы, сожженные на пустыре, картинки достаточно жесткие и мерзкие, чтобы стать вехами, последними его ориентирами в этом мире.

— Да, Смита били. Связали и били. Кожа на запястьях стерта и повреждена. Можно поручиться, что часть последней в своей жизни ночи он провел на земле в тесных наручниках. Подтверждаю, что имплант вырезали, и сделано это было погано. Думаю, он вырезал его сам. Но дело не в том. Лаборанты взяли с десяток образцов крови, которой был залит номер. На снимках он выглядел как бойня в конце рабочего дня. Слишком много красного. Я сделал анализы крови и получил чудовищный вывод. Кровь группы 0+, а у вашего друга была АВ-. Это редкая группа, а «они», я думаю, торопились. Да, смерть Глюка разыграли как спектакль. Он был мертвее мертвого, когда его привезли в отель. «Они» разукрасили номер, но перестарались с ложными уликами. Кто эти люди и зачем «они» это сделали? Понятия не имею, но если он — ваш приятель, вы вправе задуматься. Поскольку мне посчастливилось делать вскрытие, я могу вам кое-что рассказать. При подготовке тела мой ассистент потерял сознание. Тогда я сам вставил Смиту в рот ретракторы и полез смотреть. Язык состоял из двух кусков, я достал их рукой. Края раны неровные, в зазубринах, с отчетливо видимыми следами зубов в местах прокуса. Чарльз Смит действительно откусил себе язык, и никто ему не помог. Токсикологический анализ крови не показал ни алкоголя, ни наркотиков. Я не знаю, как убеждают человека сделать с собой такое. Оружием и побоями такого не добьешься. Пуля стала бы для него благодатью. Побои — меньшим из зол. Только нерушимая воля поставить точку могла оправдать этот невыносимый поступок, потому что нестерпимое показалось ему терпимее, чем продолжение жизни.

Когда они доехали до «Пандемонии», хор сирен предупредил абонентов о наступлении комендантского часа. Мейер сказал Сиду, что о нем беспокоиться не стоит. У него есть пропуск на езду в ночное время. Сид ушел, на прощание взглянув на лежащие на руле руки доктора Смерть. Он шел к башне F неторопливо, как выходят из тупика. Расследование буксует. Пытка легче, чем сама жизнь. Город в агонии. Блу потеряна окончательно.

Остановив машину у сквера, Мейер провожал его тем же мрачным взглядом, каким смотрел в баре панотеля на его располосованное запястье. Сид вошел в башню F, почти уверенный в том, что добрый доктор нажмет кнопку «Д» — донос, как только завернет за угол Абсолют-авеню. Он услышал, как машина тронулась с места, мотор взревел и стих вдали. Он пожал плечами. В холле пахло вощеной мебелью и дезертирством. Он прикинул, а не рухнуть ли на пол, чтобы прижаться горящим лбом к мрамору и лежать, пока Нелегалка не заберет. Только погоня держала его на плаву, а теперь у бега не было ни смысла, ни даже задачи спасти свою шкуру — что там спасать. Как во сне раздался голос консьержа. Он звал его по имени. Сид подошел и принял из рук человека, существования которого никогда не замечал, большой конверт, запечатанный желтым сургучом.

— Посыльный вас не дождался, хотел проскочить до комендантского часа.

Сид посмотрел на конверт. Она написала его имя большими шаткими буквами. Ее имя было написано на обороте старательным детским почерком, проткнувшим бумагу в конце слова.

Сид услышал визг тормозов, хлопанье дверей, бег кованых ботинок по саду. Он поспешно разорвал конверт. Там было два билета до Экзита на поезд 12:45, оба неиспользованные, и книга без обложки.