"Приключения Питера Джойса" - читать интересную книгу автора (Ярмагаев Емельян)

Глава V

Утром бабку арестовали.

Выполнить это явился посланец, который едва держался на ногах: мне же пришлось разыскивать его служебный жезл в канавах. Констебль Боб Уорвейн то сурово твердил: «Присяга есть присяга!», то хныкал, просил прощения и норовил облобызать ручки мистрис Гэмидж. В записке, которую он передал вдове, стояло: «Достопочтенная мистрис Гэмидж! Вы конечно поймете, что я вызываю Вас в Соулбридж с помощью этого дурака Уорвейна не для того, чтобы посадить на хлеб и воду. Однако мое стремление быть Вам полезным пока ограничено особыми обстоятельствами. Ваш слуга солистор [40] Роджер Патридж, эсквайр».

Питер долго рассматривал подпись, чему-то усмехаясь.

— Надо идти, — сказал он. — Очевидно, Рокслей подал жалобу, и лучший способ утихомирить этого негодяя — тот, который указан в письме.

Бабка на этот раз послушалась, и мы двинулись в путь таким порядком: впереди ковылял Боб, размахивая жезлом, как знаменем, за ним — я, оберегая жезлоносца от канав и рытвин, позади — арестованная. Питер остался дома.

У ворот Соулбриджа нас встретил дворецкий Джон де Холм. Именем госпожи Алисы Лайнфорт он пригласил м-с Гэмидж в гостиную, Боба выдворил пинком за ворота, а меня направил в контору к сэру Патриджу.

— Дрянные дела, Бэк, — сказал мой шеф. — Стекло стоит дорого: оно доставлено в Соулбридж, помнится, морем. Лучше бы она запустила башмаком во что-нибудь дешевое и небьющееся — в тебя, например! Викарий требует суда, и в этом случае я перестаю быть просто стюардом. Он может состряпать на меня донос членам выездного суда или подать прошение в епархиальный суд.

— Он получит от меня заряд дроби в спину, — сказал я.

— Этого еще не хватало! — рассердился Патридж. — Вот запру тебя, пока не выучишь наизусть весь английский «Судебник»… Изволь вспомнить, с кем говоришь!

На голове мистера Патриджа был рогатый парик, а на его плечах — судейская мантия. О том, что сегодня присутственный день в маноре, я и забыл.

Зевнув, Патридж взглянул на стенные часы.

— Выбрось все из головы; время открывать присутствие, — сказал он и вдруг прислушался: — Что за переполох там, на дворе? Чего раскудахталась эта шестерка горничных? Вечно они бегают друг за дружкой, как выводок куропаток, а на портьерах полпальца пыли. Сходи узнай!

— Незачем ходить, сэр: у ворот голландцы, я вижу их из окна. Ой, они идут сюда!

— Не суетись. Напяль вон тот старый шлем на голову, а в руки возьми алебарду — она в углу. Встань у двери и, как войдут, прегради им путь алебардой. Куда девался забулдыга Уорвейн? Не буду я Роджер Патридж, если не засажу его в бочку с дырками для головы, рук и ног: славно он в ней проспится!

Моряки-голландцы явились впятером. Они качались точно в бурю на корабле; рожи были заспанные, за поясами ножи и пистолеты. У первого, с лицом толстого мальчика и сплошным седым сиянием вокруг него, в зубах висела фарфоровая трубка. Чудовищной волосатой лапой он отодвинул мою алебарду вместе с портьерой, очевидно не заметив моего оружия. Страшно завоняло рыбой и ворванью в сочетании с запахом крепчайшего табака.

Патридж, надо отдать ему справедливость, даже бровью не повел. Откинувшись в своем кресле, в черной мантии и большом завитом парике, он сидел непроницаемый и строгий — ни дать ни взять, само английское правосудие, когда оно в трезвом состоянии. Голландский шкипер схватил перо и на оборотной стороне какого-то документа довольно схоже нарисовал свое судно. Придвинул рисунок к Патриджу и крепко стукнул себя по груди кулаком:

— Ушел… э… как сказать? Не сам. Украл. Я, Йост Унзак, убью!

— Подойди сюда, Бэк, — брюзгливо сказал судья. — Нарисуй ему пиратский флаг — ну, какого-нибудь Веселого Роджера, — растолкуй, что это дело не наше, и пусть проваливают: я задыхаюсь от вони.

Как мог. я выполнил задание. Правой ручищей шкипер вцепился в борт моей куртки и притянул меня к себе. В его красноватых глазах горела медвежья злоба.

— Юнга! — сказал он. — Бог — видишь? Веревка и петля. Бубух!

Высунув язык, он похоже и страшно изобразил муки повешенного. Потом треснул кулаком по столу так, что чернильница подскочила на полфута, выстрелив содержимым в стены, круто повернулся — и вся команда, производя обвальный грохот сапогами, выбралась из конторы. Пока я сражался с чернильным потопом, а судья проветривал помещение, в окне возникла бледная физиономия дворецкого Джона де Холма. Он горестно возвестил:

— Сэр, голландцы украли у нас лошадей!

— Как! — взревел Патридж. — Повтори!

— Четверку серых фламандцев, сэр, тех, что в яблоках. Конюх и пикнуть не посмел. Они приставили ему пистолеты к животу, запрягли коней в телегу и погнали их по большой плимутской дороге,

В час дня началось судебное присутствие.

Патридж просматривал протоколы курии, Джон де Холм докладывал:

— Роберт дель Марш и Иоганн Шоурби! Джон Чик Младший с братом Эмери Чиком Старшим! Уильям Кентерлоу! Томас Долсни!

Все это были члены манориального суда, или курии, — зажиточные местные иомены, ярые пуритане. Они входили — прилизанные, чопорные, тяжеловесные, в своих долгополых черных кафтанах с большими карманами и бронзовыми пуговицами. Кланялись, наивно оглядываясь по сторонам. Садились рядом.

— С каждого по два шиллинга! [41] — объявил судья.

Послышалось звяканье. Патридж хладнокровно сгреб деньги в ящик стола, а я занес в протокол: сего числа у таких-то изъят налог в пользу бедных прихода Стонхилл.

— Теперь, любезные, потолкуем о деле, — сказал судья. — Кто кроме своего фригольда держит еще землю по копии, знайте: обычаи манора двадцатилетней давности уже не считаются «незапамятными», и копии ваши, права per cartam [42], не стоят куска той кожи, на которой они нацарапаны.

Пронесся общий сокрушенный вздох.

— Да, такой копигольд отныне становится лизгольдом [43], — неумолимо наступал мой шеф. — Земелька освобождается, и я ее вам же сдам в аренду по разумной цене: три годовых дохода. Хотите — берите, не хотите — найду лизгольдеров в Плимуте, они дадут больше.

Иоганн Шоурби простонал, что судья слишком скор — за ним просто не угнаться! Роберт дель Марш побагровел: его копия, мол, помечена 1597 годом — Патридж бесстрастно ответил, что он не нашел такой даты в книге манориальных записей. Далее он сообщил, что рабочим нужно платить восемь пенсов [44] в день и харчи или двенадцать без харчей — и ни фартингом [45] больше.

— Никто не станет работать, ваша честь, — пробасил простодушный Том Долсни. — Я плачу все пятнадцать, и то скулят.

— Нарушаешь закон, Том, — лукаво сказал судья. — Сдеру с тебя штраф, как полагается, в пользу бедных. Зато вот вам бескорыстный совет: кончайте с трехпольем. Сейчас все сеют корнеплоды и травы. Говорят, это выгодней. Когда осушу болото, добуду торф — отличное удобрение, дешево вам продам…

Все согласно закивали.

— …удостоверьте только вашими подписями, что пустошь под названием Лягушечье болото не сервитут, то есть не земля общего пользования, а часть домена леди, и мы договоримся.

Иомены нерешительно переглянулись.

— Лет этак тридцать назад, когда ваша честь еще в колледже училась, неподалеку заваруха была, — неторопливо начал Том Долсни. — Самовольно запахивали пустоши, валили изгороди и все такое. Надо полегче, ваша честь. Как бы не выпустили нам кишки.

— Вот зададим кое-кому острастки, все и притихнут, — возразил судья. — Джон, впускайте по одному… Чик Старший, Том Долсни, ваш черед заседать!

Теперь за столом сидело трое судей: мой шеф посредине, Чик и Том по бокам. Я вел протокол. Вскоре дворецкий втолкнул в холл бледного детину с широко раскрытым ртом. На его башмаках были грязные розовые бантики.

— А, Натаниэль Йетс, — приветствовал его судья. — Всё песенки поешь, веселый ты человек? Всё бабы, плясы, шатанья по ночам? Свидетелей тут, вижу, не требуется. Мы все свидетели. И когда ты угомонишься, Нат Йетс?

Подсудимый подумал, вздохнул — и закрыл рот. Видно было, что ответа он и сам не знает.

— Посиди-ка в колодках часиков пять, — любезно сказал Патридж под ржание всех присутствующих. — Отдохнешь. А то на тебе лица нет от вечных шатаний… Кто там еще?

Послышались твердые шаги, и в холл вошел Боб ле Мерсер. Даже плечи его выражали независимость и упрямство.

— Грозишься ружьем? — спросил Патридж, сам становясь грозным. — Храбр, ох как храбр! И глаз не опустит!

— Я не перед богом стою, — лихо ответил Боб. — И вины на мне никакой нет. Я еще сам иск предъявлю, ваша честь. Кто-то из ваших холуев дерево у меня срубил на участке. А я с него сучья собирал. В палату прошений [46] подам.

Патридж помолчал, видимо размышляя, не влепить ли Бобу штраф за неуважение к суду. Но потом, рассудив, что взять с него нечего, пустил в ход свою артиллерию — латынь.

— Кто подстрекает к мятежу, — тихо и зловеще начал он, — clam, vi, vel precaio (тайно, намеренно или случайно), и будучи in compas mentis (в своем уме), грозит оружием…

— А кто это доказал? — возразил обвиняемый. — Где свидетели, ваша честь?

Свидетелей-то и в самом деле не было. Но тут Боб встретился со мной взглядом: он видел меня на болоте. Черные его глаза впились в мое лицо. Патридж, человек зоркий, что-то учуял. Он повернулся ко мне — я сидел за его спиной — и спросил, не имеется ли у меня данных, подтверждающих обвинение. Как раз в это мгновение я увидел Питера, стоявшего у двери со скрещенными на груди руками. Он чуть заметно покачал головой. Таким образом я оказался в центре треугольника: Боб — Патридж — Джойс. Я встал, поклонился судье и сказал, что у меня нет таких данных.

Судья поймал себя за нижнюю губу.

— Можешь идти, — сказал он Бобу, и коттеджер [47] вышел. — Мы закатаем его другим способом, — объяснил Патридж иоменам, Чик и остальные закивали, один Том Долсни заупрямился: Боб неплохой парень, и работает он за троих, а когда у тебя шестеро мал мала меньше…

— Выкладывай штраф — десять шиллингов на бедных, Том, — ловя его на слове, велел Патридж. — Ну, живей! Я теперь знаю, сколько ты платил Бобу — втрое против положенного. За это ты мог и в тюрьму угодить!

Ворча и пыхтя, Том выгреб из кармана требуемое. Я встал и слегка дрожащим голосом объявил:

— Вот, ваша честь, тот джентльмен, о котором я…

Все головы повернулись к Джойсу. Он поклонился.

— Пока что не вижу я здесь джентльменов, — сварливо сказал Патридж. — Подойдите ближе, неизвестный. Ваше звание, имя, занятие? Представьтесь суду!

Джойс не торопясь подошел.

— Разве это так уж обязательно, Индюк Роджер? — мягко осведомился он. — Разве я не списывал у тебя лет двадцать пять назад латинские спряжения в колледже Грейвз-Инна?

…Немая сцена. По моей душе разливается свет. Патридж откинулся в кресле, достал очки. Подумал и убрал их. Покашлял. Расслабленно произнес:

— Вижу. Да. Это ты, Питер. Ну, ты не помолодел! Кой черт занес тебя в нашу глушь?