"Властитель огня" - читать интересную книгу автора (Силва Дэниел)

Глава 10

Иерусалим, 22 марта

Полковник, стоявший в ожидании у стен Старого города, вовсе не был похож на Ари Шамрона, но Габриэля это нисколько не удивило. Было в Израиле что-то такое – яркое солнце, крепкая сплоченность общества, напряженная до взрыва атмосфера, – что поразительно изменяло внешность граждан даже на протяжении одного поколения. Ионатан Шамрон был на шесть дюймов выше своего знаменитого отца, сногсшибательно красив и не обладал врожденными физическими данными для самозащиты, присущими старшему поколению, что, как понимал Габриэль, было следствием его воспитания здесь, а не в Польше. Только когда полковник выскочил из бронированного джипа и пошел к Габриэлю, вытянув руку, будто держа нож для рытья траншей, Габриэль заметил слабую схожесть с Шамроном-старшим. Он, собственно, не пошел, а словно рванул в смертельную схватку, и когда он крепко пожал Габриэлю руку и хлопнул его между лопаток, Габриэлю показалось, словно на него упал осколок Иродова камня.

Они пошли по дороге номер 1, старой границе между Восточным и Западным Иерусалимом. Город Рамалла, условное местопребывание палестинских властей, находился всего в десяти милях к северу. Перед ними возник пропускной пункт. На противоположной стороне находился лагерь беженцев Каландия – десять тысяч палестинцев, скученных на двух-трех сотнях квадратных ярдов в многоквартирных блочных домах. А направо, на невысоком холме, располагались расставленные в строгом порядке красные крыши еврейского поселения Псают. Надо всем этим вздымался огромный портрет Ясира Арафата. Под ним надпись по-арабски: «ВСЕГДА С ВАМИ».

Ионатан большим пальцем указал на заднее сиденье и сказал:

– Наденьте это.

Оглянувшись, Габриэль увидел бронежилет со стоячим воротничком и металлический боевой шлем. Он не носил такого шлема со времени своего краткого пребывания в израильских силах обороны. Шлем, привезенный Ионатаном, оказался слишком большим и упал ему на глаза.

– Вот теперь вы выглядите как настоящий солдат, – сказал Ионатан. И улыбнулся: – Ну, почти.

Солдат-пехотинец махнул им, чтобы они проезжали, затем, увидев, кто сидит за рулем, улыбнулся и произнес:

– Привет, Ионатан.

В израильских силах обороны, как и в Службе, дисциплина явно хромала. Называть друг друга по имени было нормой, и, уж конечно, никто не отдавал друг другу честь.

Тем временем Габриэль сквозь свое замутненное пуленепробиваемое стекло изучал происходившее по другую сторону пропускного пункта. Пара солдат, нацелив на мужчин ружья, приказывали им распахнуть куртки и поднять рубашки, чтобы они могли удостовериться, что под одеждой нет поясов с бомбами. Женщины проходили проверку за барьером, скрывавшим их от мужей. За пропускным пунктом стояла очередь в несколько сот ярдов длиной – Габриэль подсчитал, что им придется ждать часа три-четыре. Террористы-смертники сеяли беду по обе стороны Зеленой линии, но больше всего страдали от неудобств честные палестинцы – те, что старались найти работу в Израиле, и фермеры, стремившиеся продать свою продукцию.

Габриэль перевел взгляд с пропускного пункта на разделительную ограду.

– Что вы об этом думаете? – спросил Ионатан.

– Я считаю это уродливым шрамом на нашей прекрасной земле. Это наша новая Стена Плача, более длинная, чем первая, и иная, потому что теперь люди плачут по обе стороны стены. Но боюсь, у нас нет выбора. Обладая хорошей разведкой, мы сумели положить конец большинству атак террористов-смертников, но мы никогда не сможем остановить их всех. Нам необходима эта ограда.

– Но это не единственная причина, по которой мы ее строим.

– Это правда, – сказал Ионатан. – Когда мы ее достроим, мы сможем повернуться спиной к арабам и отойти. Потому-то они так и боятся ее. Ведь в их интересах не прекращать конфликта с нами. А стена позволит нам разъединиться, и они меньше всего хотят этого.

Дорога номер 1 перешла в шоссе 60, ленту гладкого черного асфальта, протянувшуюся на север по пыльному серому ландшафту Западного Берега. Прошло более тридцати лет с тех пор, как Габриэль в последний раз был в Рамалле. Тогда, как и сейчас, он приехал на бронемашине и в шлеме израильских сил обороны. Те первые годы оккупации были сравнительно спокойными, – собственно, самым сложным для Габриэля было найти раз в неделю машину, которая отвезла бы его с поста в долину Джезреель, где жила его мать. Для большинства арабов, живущих на Западном Берегу, окончание иорданской оккупации привело к заметному улучшению жизни. С израильтянами пришел доступ к жизнедеятельной экономике – это водопровод, электричество и образование. Уровень детской смертности, в свое время самый высокий в мире, понизился. Уровень грамотности, один из самых низких в мире, поразительно быстро возрос. Радикальный ислам и влияние ПОО со временем превратят Западный Берег в костер и вынудят солдат израильских сил обороны ежедневно иметь дело с детьми, бросающими в них камнями, но когда Габриэль служил в армии, здесь была скука и тягомотина.

– Значит, ты встречаешься с Изжившим себя, – произнес Ионатан, вторгаясь в мысли Габриэля.

– Твой отец устроил мне встречу с ним.

– Человеку семьдесят пять лет, а он по-прежнему дергает за веревочки, точно кукловод. – Ионатан улыбнулся и покачал головой. – Почему он не уйдет в отставку и не облегчит себе жизнь?

– Он с ума сойдет, – сказал Габриэль. – Как и твоя бедная мама. Твой отец просил меня, кстати, передать тебе привет. Он хотел бы, чтобы ты приехал на субботу в Тибериас.

– Я дежурю, – поспешил сказать Ионатан.

Дежурство, похоже, служило Ионатану оправданием, когда ему не хотелось проводить время с отцом. Габриэль старался не вмешиваться в сложные распри в семье Шамрона, хотя он знал, как обижен старик отдалением детей. Была у Габриэля и эгоистическая причина для вмешательства. Если Ионатан займет большее место в жизни Шамрона, тот меньше будет давить на Габриэля. Теперь, когда Габриэль жил не в Венеции, а в Иерусалиме, Шамрон считал возможным звонить ему в любое время и сообщать ходившие по Службе сплетни или обсуждать с ним последние политические новости. Габриэль же хотел вернуть себе прежнюю свободу. Ионатан, если его правильно наставить, мог выступить в качестве своего рода разделительной стены.

– Он хочет чаще видеть тебя, Ионатан.

– Я в состоянии воспринимать его лишь в малых дозах. – Ионатан отвел взгляд от дороги и посмотрел на Габриэля. – К тому же он всегда больше любил тебя.

– Ты знаешь, что это неправда.

– Ну хорошо, может, я немного преувеличил. Но это недалеко от правды. Он, конечно же, считает тебя своим сыном.

– Твой отец – великий человек.

– Да, – сказал Ионатан, – а великие люди требовательны к своим сыновьям.

Габриэль увидел пару больших, песочного цвета, бронетранспортеров, стоявших впереди у края дороги.

– Лучше не въезжать в город без силовиков, – сказал Ионатан.

Они построились в небольшую автоколонну – с джипом Ионатана посередине – и поехали.

Первым признаком приближения к большому городу была цепочка арабов, шедших по краю шоссе. Послеполуденный бриз играл хиджабами[25] женщин, и они развевались, словно знамена. Затем на иссушенной земле появился низкий и унылый город Рамалла. Улица Джерусалим привела их в самый центр города. С каждого фонаря, мимо которого они проезжали, на Габриэля смотрели лица «мучеников». Тут были улицы, названные в честь умерших, площади и рынки, названные в их честь. В киоске продавали цепочки для ключей, на которых болтались лица умерших. Среди машин прошел араб, продававший «Календарь мучеников». На самых последних плакатах была изображена прелестная девушка-арабка, взорвавшая себя в торговом центре Бен Иегуды два вечера тому назад.

Ионатан свернул направо на Бродкаст-стрит и с милю ехал по ней, пока они не добрались до блокпоста, в котором было с полдюжины палестинских офицеров безопасности. Технически Рамалла был снова под контролем палестинцев. Габриэль приехал по приглашению президента Палестинской автономии, а это было равносильно тому, как если бы он въехал в сицилийскую деревню с благословения местного дона. Легкое напряжение появилось, когда Ионатан заговорил свободно по-арабски с начальником палестинского подразделения.

Прошло несколько минут, пока палестинец консультировался с начальством по портативному радио. Затем он постучал по крыше джипа и жестом показал, что они могут ехать.

– Не спешите, полковник Шамрон, – предупредил он. – Несколько этих ребяток были здесь ночью, когда батальон Эгоца сломал ворота и открыл стрельбу. Нам не хотелось бы, чтоб вышло недопонимание.

Ионатан проехал по лабиринту из бетонных барьеров, затем слегка прибавил скорость. Справа от них возникла стена из цемента футов двенадцати в высоту со следами огня из крупнокалиберных пулеметов. В некоторых местах она была снесена, так что создавалось впечатление, будто перед вами рот с выпавшими зубами. По периметру ездили отряды палестинской безопасности – одни на джипах, другие в грузовиках. Они с вызовом посматривали на Габриэля и Ионатана, но не целились в них. Ионатан остановил машину у входа. Габриэль снял шлем и бронежилет.

Ионатан спросил:

– Сколько времени ты тут пробудешь?

– Я полагаю, это будет зависеть от него.

– Приготовься к длинной тираде. Он в эти дни обычно в дурном настроении.

– Разве можно его в этом винить?

– Винить он должен только себя, Габриэль, не забывай.

Габриэль открыл дверцу машины и вылез наружу.

– С тобой ничего не случится, пока ты будешь тут один?

– Без проблем, – сказал Ионатан. И, помахав на прощание Габриэлю, добавил: – Передай ему мои наилучшие пожелания.

Офицер палестинской безопасности поздоровался с Габриэлем сквозь прутья ворот. Он был в унылой, оливкового цвета форме, плоской шапочке и черной повязке, закрывавшей левый глаз. Он открыл ворота ровно настолько, чтобы Габриэль мог пройти, и жестом предложил следовать дальше. На руке у него не хватало трех последних пальцев. По ту сторону калитки Габриэля остановили двое других мужчин в форме и принялись усиленно и назойливо обыскивать, а одноглазый смотрел с ухмылкой, точно это был спектакль, специально устроенный для него.

Одноглазый представился – полковник Кемель – и повел Габриэля по территории. Габриэль не впервые был в «Мукате». Во время мандата это была крепость британской армии. После Шестидневной войны израильские силы обороны отобрали ее у иорданцев и на протяжении оккупации использовали в качестве командного поста на Западном Берегу. Габриэль, будучи солдатом, часто являлся с докладом в это место, которое Ясир Арафат превратил теперь в свой штаб.

Кабинет Арафата помещался в двухэтажном квадратном здании, прилепившемся к северной стене «Мукаты». Этот дом, сильно поврежденный, был одним из немногих, все еще стоявших на территории. В вестибюле Габриэля вторично обыскали – на этот раз обыск проводил усатый гигант в гражданском платье с маленьким пистолетом-пулеметом, висевшим на его груди.

Покончив с обыском, агент безопасности кивнул полковнику Кемелю, и тот подтолкнул Габриэля к узенькой лестнице. На площадке сидел на хрупком с виду стуле, качаясь на двух ножках, другой агент безопасности. Он бросил на Габриэля апатичный взгляд, затем протянул руку и постучал костяшками в деревянную дверь. Раздраженный голос по другую ее сторону произнес:

– Входите!

Полковник Кемель повернул ручку и впустил Габриэля.

Кабинет, куда вошел Габриэль, был не намного больше его собственного на бульваре Царя Саула. Здесь стояли скромный деревянный письменный стол и маленькая походная кровать, где на накрахмаленной белой наволочке лежал Коран в красивом кожаном переплете. Окно закрывали тяжелые занавески из вельветина; единственным источником света была настольная лампа, круто наклоненная вниз – на груду бумаг. На одной стене висели рядами почти неразличимые из-за густой тени фотографии в рамках, на которых вождь палестинцев был заснят со многими знаменитостями, включая американского президента, который де-факто признал его миниатюрное государство и которому Арафат нанес удар в спину в Кэмп-Дэвиде и вышел из договора о мире.

За письменным столом сидел сам Арафат, маленький и на вид больной. Он был в отутюженной форме и в клетчатой, черной с белым, кафие. По обыкновению, она лежала у него на правом плече и спускалась на грудь, напоминая по форме землю Палестины, – арафатский вариант этой земли, как отметил Габриэль, так как по форме кафия очень напоминала государство Израиль. Рука, которой Арафат указал Габриэлю на стул, сильно дрожала, как и отвисшая нижняя губа, когда он спрашивал Габриэля, не хочет ли тот чая. Габриэль был достаточно знаком с арабскими обычаями и понимал, что его отказ тотчас повернет разговор в дурную сторону, поэтому он принял предложение и не без удовольствия наблюдал, как Арафат отправил за чаем полковника Кемеля.

Оставшись впервые одни, они молча разглядывали друг друга поверх маленького стола. Над ними висела тень их последней встречи. Это было в кабинете квартиры на Манхэттене, где Тарик аль-Хурани, тот, кто подложил бомбу под машину Габриэля в Вене, пытался убить Арафата за предполагаемое «предательство» палестинского народа. Тарик, убегая из квартиры, всадил тогда пулю в грудь Габриэля, который чуть не умер от этой раны.

И сейчас, когда Габриэль сидел перед Арафатом, у него впервые за многие годы заболело в груди. Никто, кроме, пожалуй, Шамрона, не оказал большего влияния на жизнь Габриэля, чем Ясир Арафат. Вот уже тридцать лет они оба плавали в реке крови. Габриэль убил самых верных помощников Арафата; Арафат приказал принять против Габриэля ответные меры в Вене. Но была ли бомба нацелена на Лию и Дани или же на него? Вот уже тринадцать лет Габриэлю не давал покоя этот вопрос. Арафат безусловно знал ответ. Это было одной из причин, по которой Габриэль так охотно принял предложение Шамрона посетить Рамаллу.

– Шамрон сказал, что вы хотите обсудить со мной один важный вопрос, – сказал Арафат. – И я согласился принять вас, только желая оказать ему любезность. Мы с Шамроном одного возраста. История забросила нас обоих в эту страну, и, к сожалению, мы сражались друг против друга не в одной битве. Иногда я одерживал верх над ним, иногда – он надо мной. Теперь мы оба состарились. Я надеюсь, нам еще удастся увидеть несколько мирных дней, прежде чем мы помрем. Но надежды мои угасают.

«Если это так, – подумал Габриэль, – почему же ты отказался от соглашения, которое дало бы тебе отдельное государство в Газе и девяносто семь процентов Западного Берега с Восточным Иерусалимом в качестве столицы?» Габриэль, конечно, знал ответ. Это явствовало из карты Палестины, выложенной из кафии на плече Арафата. Он хотел иметь всё.

Габриэлю не удалось ничего сказать в ответ, так как вернулся полковник Кемель, неся небольшой серебряный поднос с двумя чашками чая. Затем полковник уселся в кресло и уставился на Габриэля своим единственным глазом. Арафат пояснил, что его помощник свободно владеет ивритом и при необходимости поможет с переводом. Габриэль надеялся встретиться с Арафатом наедине, тем не менее переводчик мог бы оказаться полезным. Хотя Габриэль прилично владел арабским, его язык не был достаточно выразителен для разговора с таким человеком, как Арафат.

Арафат дрожащей рукой поставил свою чашку на блюдце и спросил Габриэля, что привело его в Рамаллу. Односложный ответ Габриэля моментально вывел Арафата из равновесия, а именно этого и хотел Габриэль.

– Халед? – повторил Арафат, немного придя в себя. – Я знаю немало людей с этим именем. Боюсь, это весьма распространенное в Палестине имя. Тут требуются уточнения.

Габриэль прекрасно знал, что при переговорах любимой тактикой Арафата было изображать незнайку. Габриэль решил растолковать ему:

– Халед, которого я ищу, председатель Арафат, – это Халед аль-Халифа.

– Президент Арафат, – поправил его палестинец.

Габриэль с безразличным видом кивнул.

– Где Халед аль-Халифа?

Пятнистое лицо Арафата вдруг покраснело, и нижняя губа задрожала. Габриэль опустил взгляд на свой чай. Краешком глаза он заметил, как нервно заерзал в своем кресле полковник Кемель. Арафат же, когда он снова заговорил, сумел сдержать свой легендарный нрав.

– Насколько я понимаю, вы говорите о сыне Сабри аль-Халифа?

– Собственно, теперь ведь он ваш сын.

– Мой приемный сын, – сказал Арафат, – так как вы убили его отца.

– Его отец был убит на поле боя.

– Он был безжалостно убит на улицах Парижа.

– Это Сабри превратил Париж в поле боя, президент Арафат, с вашего благословения.

Наступило молчание. Арафат, казалось, тщательно подбирал следующие слова.

– Я всегда знал, что настанет день, когда вы явитесь с какой-нибудь провокацией, целью которой будет уничтожение Халеда. Поэтому после похорон Сабри я и отослал мальчика подальше отсюда. Я дал ему новую жизнь, и он принял ее. Я не видел Халеда и не слышал о нем, с тех пор как он стал взрослым молодым человеком.

– У нас есть доказательство, указывающее на то, что Халед аль-Халифа участвовал в нападении на наше посольство в Риме.

– Глупости, – отмахнулся Арафат.

– Если Халед не имеет никакого отношения к тому, что произошло в Риме, я уверен, вы не станете возражать и скажете нам, где мы можем его найти.

– Я уже сказал, что не знаю, где Халед.

– Как его настоящее имя?

Арафат сдержанно улыбнулся:

– Я принял чрезвычайные меры, чтобы защитить мальчика от вас и вашей мстительной Службы. Какого черта вы думаете, что я сообщу вам теперь его имя? Неужели вы в самом деле считаете, что я выступлю в роли Иуды Искариота и отдам вам моего сына, чтобы вы осудили и казнили его? – Арафат медленно покачал головой. – Среди нас немало предателей, многие из них работают прямо тут, в «Мукате», но я не такой. Если вы хотите найти Халеда, ищите его без моей помощи.

– Вскоре после взрыва бомб в Риме, был осуществлен рейд на pensione в Милане. Одним из тех, кто скрывался там, был человек по имени Дауд Хадави, палестинец из вашей Президентской службы безопасности.

– Это вы так говорите.

– Я был бы вам благодарен, если бы вы дали мне копию личного дела Хадави.

– Несколько сот человек состоят в Президентской службе безопасности. Если этот человек… – Он запнулся. – Как его звали?

– Дауд Хадави.

– Ах да, Хадави. Если он действительно работал в нашей службе и если у нас все еще есть его личное дело, я буду рад дать его вам. Но я думаю, весьма мало надежды на то, чтобы мы что-либо нашли.

– В самом деле?

– Разрешите вам пояснить, – сказал Арафат. – Мы, палестинцы, не имеем никакого отношения к нападению на ваше посольство. Возможно, это были люди «Хезболлы» и Осамы. А может, это были неонацисты. Одному Богу известно, сколько у вас врагов.

Габриэль положил ладони на ручки кресла и приготовился встать. Арафат поднял руку.

– Пожалуйста, Джибриль, – сказал он, назвав Габриэля по-арабски. – Не уходите. Побудьте еще немного.

Габриэль приостановился. Арафат поправил свою кафию, затем посмотрел на полковника Кемеля и тихо по-арабски велел ему оставить их одних.

– Вы не притронулись к своему чаю, Джибриль. Могу я предложить вам что-нибудь еще? Может, сладости?

Габриэль отрицательно покачал головой. Арафат сложил свои маленькие руки и молча уставился на Габриэля. На губах его играла легкая улыбочка. У Габриэля сложилось отчетливое впечатление, что Арафат получает от всего этого истинное удовольствие.

– Я знаю, что вы сделали для меня несколько лет назад в Нью-Йорке. Если бы не вы, Тарик вполне мог убить меня в той квартире. В другое время вы могли бы надеяться, что он преуспеет. – Печальная улыбка. – Кто знает? В другое время вы, Джибриль, могли стоять там с оружием в руке.

Габриэль молчал. Убить Арафата? В последовавшие за Веной недели, когда перед его глазами были лишь обожженная кожа жены и изуродованное тело сына, он много раз думал об этом. Собственно, в самые тяжелые минуты Габриэль с радостью отдал бы свою жизнь за жизнь Арафата.

– Как ни странно, Джибриль, но недолгое время мы с вами были союзниками. Мы оба хотели мира. Нам обоим был нужен мир.

– Да разве вы когда-либо хотели мира, или же это было частью вашей стратегии – уничтожить Израиль и захватить всю территорию?

На этот раз Арафат оставил вопрос без ответа.

– Я обязан вам жизнью, Джибриль, и потому готов помочь в этом деле. Халеда не существует. Халед – плод вашего воображения. Если вы будете продолжать преследовать его, то упустите настоящих убийц.

Габриэль резко поднялся, оканчивая встречу. Арафат вышел из-за стола и положил руки Габриэлю на плечи. Габриэля словно обожгло, но он не сделал ничего, чтобы высвободиться из объятия палестинца.

– Я рад, что мы наконец официально встретились, – сказал Арафат. – Если вы и я способны сидеть и мирно беседовать, возможно, для всех нас есть надежда, что все устроится.

– Возможно, – произнес Габриэль, хотя в самом его тоне звучал пессимизм.

Арафат снял руки с плеч Габриэля и пошел было к двери, потом вдруг остановился.

– Вы удивляете меня, Джибриль.

– Чем же?

– Я ожидал, что вы воспользуетесь этой возможностью, чтобы внести ясность в то, что произошло в Вене.

– Вы убили мою жену и сына, – сказал Габриэль, намеренно искажая для Арафата постигшую Лию судьбу. – Я не уверен, что мы когда-либо сумеем, как вы выразились, «внести в это ясность».

Арафат покачал головой:

– Нет, Джибриль. Я их не убивал. Я приказал Тарику убить вас, чтобы отомстить за Абу Джихада, но я специально сказал ему, что вашу семью не надо трогать.

– Зачем вы отдали такой приказ?

– Потому что вы этого заслуживали. Вы вели себя в известной мере как человек чести в ту ночь в Тунисе. Да, вы убили Абу Джихада, но вы сделали все, чтобы его жена и дети не пострадали. Уезжая из виллы, вы даже остановились, чтобы успокоить дочь Абу Джихада, и велели ей смотреть за матерью. Вы это помните, Джибриль?

Габриэль закрыл глаза и кивнул. Картины произошедшего в Тунисе, как и взрыв бомбы в Вене, висели в галерее его памяти, куда он приходил каждую ночь в своих снах.

– Я считал, вы заслуживаете такую же смерть, как Абу Джихад, – смерть солдата в присутствии вашей жены и ребенка. Тарик не соглашался со мной. Он считал, что вы заслуживаете более сурового наказания – такого, когда человек видит, как умирают его жена и ребенок, поэтому он и подложил бомбу под их машину и удостоверился, что вы будете поблизости и увидите взрыв. Вена – это дело рук Тарика, не моих.

На письменном столе Арафата зазвонил телефон и словно нож, разрезающий полотно, отрезал память Габриэля от Вены. Арафат неожиданно отвернулся, предоставляя Габриэлю самому выбираться из комнаты. На площадке его ждал полковник Кемель. Он без звука повел Габриэля по обломкам «Мукаты». Яркий свет после полутьмы арафатовского кабинета невыносимо бил по глазам. За взломанными воротами Ионатан Шамрон играл в футбол с несколькими палестинскими охранниками. Ионатан с Габриэлем снова сели в бронированный джип и поехали по мертвым улицам. Когда Рамалла остался позади, Ионатан спросил Габриэля, узнал ли он что-либо полезное.

– Халед аль-Халифа взорвал наше посольство в Риме, – уверенно заявил Габриэль.

– Что-нибудь еще?

«Да, – подумал Габриэль. – Ясир Арафат лично приказал Тарику аль-Хурани убить мою жену и сына».