"Адская кухня" - читать интересную книгу автора (Дивер Джеффри)

3

Дом, в котором жила Этти, подобно большинству нью-йоркских жилых зданий, построенных в девятнадцатом веке, имел размеры тридцать пять на семьдесят пять футов и был построен из известняка. В данном случае камень был рыжеватым, цвета терракоты.

До 1901 года никаких законов, которые упорядочивали бы возведение этих шестиэтажных доходных домов, не существовало, и многие подрядчики лепили свои строения, используя гнилые доски и цементный раствор, смешанный с опилками. Но подобные здания, низкопробная дешевка, уже давно развалились. Такие же дома как этот, — объяснила Этти Вашингтон перед видеокамерой дотошного Джона Пеллэма, — были построены теми, кто делал дома на совесть. В стенах альковы для мадонны, стеклянные колибри, поющие над дверями. Ничто не могло помешать этим зданиям простоять две сотни лет.

Ничто кроме канистры с бензином и спички…

Утром Пеллэм прошелся к тому, что осталось от здания.

Уцелело совсем немного. Лишь оболочка из почерневшего камня, заваленная беспорядочной грудой обугленных матрасов, мебели, газет, утвари. Основание здания было покрыто толстым слоем липкой серо-черной грязи — пепел и вода. Пеллэм застыл, увидев торчащую из кучи обгоревшего хлама руку. Побежав было к ней, он остановился, разглядев шов на полихлорвиниловом запястье. Это был манекен.

Практичные шутки в духе Адской кухни.

На горе мусора покоилась огромная фарфоровая ванна, совершенно ровно вставшая на ножки в виде звериных лап. Ванна была доверху наполнена ржаво-бурой водой.

Пеллэм обошел пожарище, протискиваясь сквозь толпу зевак, обступивших натянутую полицией желтую ленту, похожих на покупателей, застывших у дверей универмага в ожидании распродажи. В основном это были завсегдатаи городских свалок, однако на этот раз пожива их ждала скудная. Десятки матрасов, обгоревших и грязных. Остовы дешевой мебели и утвари, раскисшие в воде книги. Понуро поднимала свои заячьи уши антенна — дом не был подключен к сети кабельного телевидения, — восседающая на оплавившемся пластмассовом шаре, в котором только по логотипу «Самсунг» и печатной плате можно было узнать телевизор.

Вонь стояла ужасная.

Наконец Пеллэм нашел того, кого искал. Произошла смена костюмов: теперь брандмейстер был в джинсах, ветровке и высоких сапогах.

Поднырнув под желтую ленту, Пеллэм натянул на лицо властную деловитость, которая позволила ему беспрепятственно пройти мимо суетящихся экспертов-криминалистов и пожарных прямо к брандмейстеру.

Он услышал, как Ломакс сказал, обращаясь к своему гиганту-заместителю, верзиле, который прижал Пеллэма к стене в палате Этти:

— Вот, видишь, кладка растрескалась. — Брандмейстер указал на расколотые кирпичи. — Здесь было самое жаркое место. Очаг возгорания за этой стеной. Тащи фотографа, пусть все заснимет.

Присев на корточки, брандмейстер подобрал что-то с земли. Пеллэм остановился в нескольких футах от него. Ломакс поднял взгляд. Пеллэм отмылся и переоделся. Камуфляжная раскраска у него на лице исчезла, и брандмейстеру потребовалось какое-то время, чтобы его узнать.

— Это вы, — наконец сказал Ломакс.

Пеллэм, решив попробовать дружелюбный подход, вежливо поинтересовался:

— Привет, как дела?

— Исчезните, — отрезал брандмейстер.

— Я просто хотел поговорить с вами пару минут.

Ломакс снова переключил внимание на землю.

В больнице у Пеллэма проверили документы и справились о нем в центральном управлении полиции. Ломакс, его приятели-полицейские и в особенности здоровенный заместитель, похоже, расстроились, узнав, что нет никаких причин задержать Пеллэма и даже подвергнуть его дотошному обыску. Поэтому они остановились на том, что быстро взяли у него показания, после чего вытолкали в коридор, предупредив, что если в течение пяти минут он не покинет больницу, его арестуют за попытку помешать расследованию.

— Всего несколько вопросов, — сейчас обратился Пеллэм к брандмейстеру.

Ломакс, помятый и взъерошенный, напомнил Пеллэму его школьного преподавателя физкультуры, давно поссорившегося со спортом. Выпрямившись, брандмейстер оглядел Пеллэма с ног до головы. Быстро, пытливо. Его взгляд не был ни осторожным, ни воинственным; Ломакс просто пытался определить, кто перед ним.

— Я хочу узнать, почему вы арестовали Этти Вашингтон, — спросил Пеллэм. — В этом нет никакой логики. Я там был. Я знаю, что она не имеет никакого отношения к пожару.

— Это место преступления.

Ломакс возвратился к растрескавшейся кладке. Его слова нельзя было назвать предостережением в чистом виде, и все же Пеллэм предположил, что истинный их смысл именно такой.

— Я просто хочу спросить вас…

— Выйдите за ограждение.

— За ограждение?

— За желтую ленту.

— Сейчас выйду. Вы только позвольте мне…

— Арестуй его, — рявкнул Ломакс своему заместителю.

Тот с готовностью поспешил исполнить приказание.

— Все-все, я уже иду.

Подняв руки, Пеллэм выбрался за ленту.

Оказавшись за ограждением, он достал из сумки видеокамеру, направил ее на затылок Ломакса и включил запись. В видоискатель было видно, как полицейский в форме шепнул что-то Ломаксу. Тот оглянулся и тотчас же снова отвернулся. Позади пожарных огромной беспорядочной кучей возвышался дымящийся остов здания. Пеллэм поймал себя на мысли, что хотя сейчас он делает это исключительно ради Ломакса, могла бы получиться первоклассная сцена.

Брандмейстер старался не обращать на Пеллэма внимание столько, сколько было в его силах. Затем, не вытерпев, он подошел к нему. Отстранил объектив.

— Ну хорошо. Кончайте дурью маяться.

Пеллэм выключил видеокамеру.

— Этти Вашингтон не поджигала дом, — сказал он.

— Кто вы такой? Тележурналист?

— Что-то вроде того.

— Она его не поджигала, да? А кто поджег? Вы?

— Я дал показания вашему заместителю. Кстати, у него есть фамилия?

Ломакс пропустил это мимо ушей.

— Отвечайте на мой вопрос. Раз вы так уверены, что она не имеет никакого отношения к пожару, тогда, быть может, дом подожгли вы?

— Нет, я его не поджигал, — устало вздохнул Пеллэм.

— Как вам удалось выбраться? Из здания?

— По пожарной лестнице.

— Но старуха говорит, что когда пожар начался, ее не было дома. Кто впустил вас в подъезд?

— Рода Санчес. Из квартиры 2-Д.

— Вы и с ней знакомы?

— Встречались. Она знает, что я снимаю фильм об Этти. Вот и впустила меня.

— Если Этти не было дома, зачем вы вообще вошли в подъезд? — быстро спросил Ломакс.

— У нас была назначена встреча на десять часов вечера. Я предположил, что если Этти вышла, то она должна будет вернуться через несколько минут. Я собирался подождать наверху. Как оказалось, Этти пошла в магазин.

— Вам не показалось странным — пожилая женщина выходит на улицы Адской кухни в десять часов вечера?

— Этти живет так, как ей удобно.

Ломакс, похоже, разговорился.

— Значит, когда начался пожар, вы по счастливой случайности оказались рядом с пожарной лестницей. Как вам повезло!

— Бывает и такое, — согласился Пеллэм.

— Расскажите, что именно вы видели.

— Я уже все рассказал вашему заместителю.

— Из вашего рассказа я ни хрена не понял, — отрезал Ломакс. — Сообщите мне подробности. Помогите следствию.

Подумав, Пеллэм пришел к выводу, что чем покладистее он будет себя вести, тем, в конечном счете, будет лучше Этти. Он рассказал, как заглянул вниз в лестничный колодец и увидел, что дверь вырвало наружу. Рассказал про дым и огонь. И про искры. Сказал, что искр было очень много. Ломакс и его заместитель с фигурой профессионального борца слушали Пеллэма, казалось, совершенно безучастно.

— Боюсь, я ничем не смог вам помочь, — закончил Пеллэм.

— Если вы говорите правду, вы оказали нам огромнейшую помощь.

— Какой смысл мне лгать?

— Скажите, мистер Везунчик, чего было больше — огня или дыма?

— Наверное, больше дыма.

Брандмейстер кивнул.

— Какого цвета было пламя?

— Не знаю. Обычного. Оранжевого.

— А не голубого?

— Нет.

Ломакс сделал пометки в блокноте.

Потеряв терпение, Пеллэм спросил:

— Что у вас есть на Этти? Улики? Свидетели?

В улыбке Ломакса ясно читалась Пятая поправка.[2]

— Послушайте, — взорвался Пеллэм, — речь идет о семидесятилетней женщине…

— Послушайте, мистер Везунчик, я скажу вам вот что. В прошлом году мы расследовали в городе десять тысяч подозрительных пожаров. Более половины из них оказались следствием поджогов, из которых треть устроили женщины.

— Согласитесь, это едва ли можно считать доказательством вины Этти. Какой у нее предполагаемый мотив?

Ломакс повернулся к своему заместителю.

— Предполагаемый мотив. Этот человек слышал про предполагаемые мотивы. Откуда он это узнал? Из «Вестника полиции Нью-Йорка»? Из «Криминальной хроники»? Нет, он мне кажется обыкновенным настырным журналистом. Убирайся к такой-то матери вместе с твоим предполагаемым мотивом! Чтобы духа твоего здесь не было!

Вернувшись за ограждение, Пеллэм продолжал снимать, а Ломакс продолжал не обращать на него внимание.

Пеллэм направил камеру на угрюмый переулок за сгоревшим домом, — чтобы увековечить кучу мешков с мусором, спасших Этти, — и вдруг услышал завывание на высокой ноте, шум дыма, если только дым был способен издавать шум.

Пеллэм прошел к строительной площадке на противоположной стороне улицы, где завершалось возведение шестидесятиэтажного небоскреба. При его приближении дым превратился в слова.

— Одной из них. Я была бы одной из них.

Женщина сидела под сенью огромного мусорного бака, рядом с двумя облупленными каменными бульдогами, на протяжении ста тридцати лет охранявшими лестницу в дом Этти. Это была негритянка с симпатичным, щербатым лицом, в белой блузке, разорванной и перепачканной сажей.

Присев рядом с ней на корточки, Пеллэм спросил:

— Привет, Сибби. Как вы?

Негритянка продолжала таращиться на сгоревшее здание.

— Сибби, помните меня? Я Джон. Я вас снимал. Для фильма. Вы рассказали о том, как переехали сюда из Гарлема. Вы должны меня помнить.

Однако женщина, похоже, его не помнила. Пеллэм впервые встретил ее у входа в дом, когда пришел в очередной раз беседовать с Этти. Судя по всему, Сибби уже была наслышана о нем, потому что вместо приветствия сразу же предложила рассказать о своей жизни всего за двадцать долларов. Возможно, кое-кто из кинодокументалистов поставит под сомнение этические аспекты выплаты денег объектам съемки, но Пеллэм сунул ей в руку двадцатку и начал снимать до того, как Сибби решила, в какой карман ее убрать. Однако, это оказалось пустой тратой времени и денег; большую часть своего повествования негритянка просто выдумала.

— Вижу, вам удалось благополучно выбраться.

Сибби рассеянно объяснила, что в момент возгорания находилась дома с детьми — они только сели ужинать, рис и бобы с кетчупом. Им удалось быстро покинуть горящее здание, но затем Сибби с малышами вернулись, чтобы спасти от огня свое имущество.

— Вот только телевизор мы не смогли вытащить. Попробовали, но он оказался слишком тяжелым. Черт.

Мать позволяет своим детям так рисковать? Пеллэм поежился от этой мысли.

За спиной Сибби стояли девочка лет четырех, сжимающая сломанную куклу, и мальчик лет девяти-десяти, с грустным ртом и заразительно веселыми глазами.

— Кто-то выкурил нас отсюда, — заявил мальчишка, бесконечно гордый собой. — Вы можете себе это представить?

— Можно мне задать вам несколько вопросов? — начал Пеллэм.

Сибби промолчала.

Пеллэм начал снимать в надежде, что недавние события негритянка помнит лучше, чем дни своей молодости.

— Ого, вы из Си-эн-эн? — спросил мальчишка, уважительно глядя на красный глаз видеокамеры.

— Нет. Я работаю над фильмом. В прошлом месяце я уже снимал твою маму.

— Ох, и ни фига себе! — восхищенно воскликнул мальчишка. — Кино. Уэсли Снайпс, Дензел Вашингтон, здорово!

— У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, как начался пожар?

— Это точно ребята.

— Исмаил, заткни свою пасть! — рявкнула мать, резко очнувшись от печальных воспоминаний.

«Ребятами» в этом районе Нью-Йорка называют банды.

— Какие?

Женщина молчала, уставившись на ключ, вдавленный колесами машин глубоко в асфальт. Рядом валялась донышко латунной пистолетной гильзы. Негритянка подняла взгляд на закопченное здание.

— Только посмотрите!

— Да, дом был очень красивый, — сказал Пеллэм.

— А теперь от него ни хрена не осталось. — Сибби неожиданно громко щелкнула пальцами. — О, я теперь стала одной из них.

— Из кого? — спросил Пеллэм.

— Из тех, кто живет на улице. Нам придется жить на улице. Я заболею. Подцеплю проклятие Ист-Вилледжа и умру.

— Нет, с вами все будет в порядке. Город о вас позаботится.

— Город! Черта с два.

— Когда начался пожар, вы видели кого-нибудь на первом этаже?

— А то как же, черт побери, — вмешался мальчишка. — Я все видел. Это точно банды. Я сам видел. Этот ниггер держит свои глаза широко раскрытыми. Я…

Сибби со злостью отвесила сыну пощечину.

— Ничегошеньки он не видел! Не слушайте его.

Пеллэм поморщился, словно получил пощечину сам. Мальчишка заметил выражение его лица, однако молчаливое сочувствие, похоже, принесло ему утешения не больше, чем удар — боли.

— Сибби, здесь небезопасно, — сказал Пеллэм. — Переберитесь в приют. Он через два квартала.

— В приют. Черт! Мне удалось кое-что вытащить из огня. — Сибби кивнула на большую сумку. — Искала мамины кружева. Не нашла, черт, и они сгорели. — Она крикнула, обращаясь к толпящимся у пожарища зевакам: — Вы не находили здесь кружева?

Никто не обратил на нее внимания.

— Сибби, у вас есть деньги? — спросил Пеллэм.

— Пять долларов, которые мне дал один добрый человек.

Пеллэм сунул ей двадцатку. Шагнув на проезжую часть, он остановил такси. Протянул водителю другую двадцатку.

— Отвезите ее в приют, тот, что на Пятидесятой.

Таксист смерил взглядом своих потенциальных пассажиров.

— Эй, знаете, моя смена уже закончилась и…

Пеллэм заставил его умолкнуть с помощью еще одной купюры.

Семейство Сибби загрузилось в машину. Исмаил, устроившийся спереди, теперь уже взирал на Пеллэма с опаской. Такси уехало. Подняв видеокамеру, которая, казалось, весила уже целую тонну, Пеллэм снова положил ее на плечо.

А это еще кто такой? Ковбой?

Высокие ботинки, голубые джинсы, черная рубашка.

Недостает только шляпы и лошади.

«И-го-го, — мысленно усмехнулся Сынок. — Тебя здесь только не хватало.»

Он проследил за тем, как ковбой запихнул сморщенную негритянку и черномазых малышей в такси, а затем вернулся к закопченным развалинам жилого дома.

В течение последних нескольких часов Сынок изучал сгоревшее здание, испытывая удовольствие, к которому примешивалась малая толика вожделения. Сейчас он размышлял о шуме пожара. Перекрытия обрушились с оглушительным грохотом, но его никто не слышал. Огонь гораздо громче, чем о нем думают. Он заполняет ревом весь слух, когда языки пламени подбираются, скажем, уже к коленям.

А какие у пожара запахи! Сынок вдохнул полной грудью сладостный аромат обугленного дерева, горелой пластмассы и окислившегося металла. Наконец, неохотно очнувшись от мечтаний, он внимательно присмотрелся к ковбою. Тот снимал на видеокамеру брандмейстера, который давал указания уставшему пожарному поковыряться в куче мусора «халлигеном», инструментом, представляющим собой сочетание багра и топора на длинной ручке. Это орудие изобрел Хьюи Халлиген, один из лучших пожарных всех времен и народов, гордость управления пожарной охраны Нью-Йорка. Сынок относился к своим врагам с уважением.

И ему было многое известно о них. Так, в частности, он знал, что в городе Нью-Йорке двести пятьдесят брандмейстеров. Были среди них плохие специалисты, были и хорошие, но вот этот, по фамилии Ломакс, был настоящим мастером своего дела. На глазах у Сынка брандмейстер сфотографировал кусок обугленного дерева, словно перекушенный острыми зубами аллигатора. Черт возьми, Ломакс сразу же обратил внимание именно на него. Черные щербины на поверхности дерева были большие и блестящие — то есть, пламя распространялось быстро, и температура его была очень высокая. Полезный материал для следствия. И для суда — если Сынка когда-нибудь поймают.

Схватив шестифутовый багор, брандмейстер разбил окно первого этажа и посветил фонариком внутрь.

Несколько лет назад в управлении пожарной охраны Нью-Йорка было создано специальное подразделение «красных кепок». Брандмейстеры в красных бейсбольных кепках начали патрулирование районов города с высоким уровнем поджогов. В те дни Сынок еще только постигал азы своего ремесла; он был рад возможности узнавать брандмейстеров издалека. Теперь пожарные одевались как обычные полицейские в штатском, но у Сынка уже было достаточно опыта, чтобы распознавать врага и без красных кепок. Сейчас он по одному взгляду в глаза понимал, что этот человек превратил пожары в дело всей своей жизни.

Он или борется с ними, или их устраивает.

Встревоженный, взмокший от пота, Сынок с опаской смотрел на большую видеокамеру в руках ковбоя. От нее шел провод к аккумуляторной батарее в холщовой сумке. Это была не дешевая любительская игрушка, а дорогая профессиональная камера. Настоящая вещь.

«Кто ты такой, Джо Бак?[3] И что ты здесь делаешь?»

Сынок потел все сильнее (что его нисколько не беспокоило, хотя в последнее время он стал очень много потеть), и у него начали дрожать руки (а вот это ему уже не нравилось, потому что человеку, зарабатывающему на жизнь изготовлением зажигательных устройств, никак нельзя иметь дрожащие руки).

Наблюдая за тем, как высокий, худой ковбой снимает со всех ракурсов сгоревшее здание, Сынок пришел к выводу, что испытывает к нему ненависть в первую очередь за его рост, а не за то, что он запечатлевает на пленку дом, который Сынок только что спалил дотла.

Однако, в глубине души он надеялся, что кадры получатся очень впечатляющими; Сынок гордился этим маленьким костерком.

Устроив поджог и выскользнув из вестибюля на улицу, он спрятался на строительной площадке напротив и включил портативный радиосканер, позволяющий прослушивать переговоры специальных служб. Сынок узнал, что диспетчер присвоил пожару вторую категорию сложности: вызов 10–45,[4] код 2. Категория его очень обрадовала — она означала, что пожар сильный, — но вот код Сынка разочаровал. «Двойка» означала, что погибших в огне нет, только пострадавшие. Код 1 означал смерть.

Ковбой продолжал снимать пепелище еще несколько минут, затем, выключив большую камеру, убрал ее в сумку.

Сынок снова посмотрел на брандмейстера и его дружков — господи, этот педераст-заместитель просто огромный! Ломакс распорядился вызвать экскаватор и как можно скорее начать разбирать завалы. Сынок мысленно отметил, что при расследовании подобного пожара это совершенно правильные действия.

Однако его беспокойство все возрастало и возрастало; вскоре оно осталось единственным чувством. Точно так же заполняется дымом коридор — только что все было чисто, и вот уже дым плотный как вата.

Но причиной беспокойства были не Ломакс и не его огромный заместитель. Все дело было в ковбое.

«Я его ненавижу. Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу-ненавижу-ненавижу!»

Закинув забранные в хвостик длинные светлые волосы через плечо, Сынок трясущейся ладонью вытер мокрый от пота лоб и стал протискиваться сквозь толпу поближе к ковбою. Дыхание его участилось, сердце колотилось в груди все сильнее. Вдохнув в легкие пропитанный дымом воздух, Сынок медленно выпустил его через рот, наслаждаясь вкусом, наслаждаясь запахом. Он схватился за желтую полицейскую ленту, и ей тотчас же передалась охватившая его дрожь. «Перестань, перестань, перестань, перестань-перестань-перестань!»

Он искоса взглянул на ковбоя. А не такой уж тот и высокий. Разница в росте у них меньше фута. Дюймов десять, если Сынок распрямится. А то и девять.

Внезапно между ними пропихнулся еще один зевака, и Сынок оказался оттерт в сторону. Зевакой была молодая женщина в дорогом темно-зеленом двубортном костюме. Современная деловая женщина.

— Все это ужасно, — сказала она. — Просто жуть!

— Вы видели, как это произошло? — спросил ковбой.

Женщина кивнула.

— Я как раз возвращалась домой с работы. Я работаю в аудиторской фирме. А вы журналист?

— Нет, я снимал фильм о жильцах этого дома.

— Фильм. Прикольно! Документальный? Меня зовут Алиса.

— Пеллэм.

«Пеллэм, — мысленно повторил Сынок. — Пеллэм. Пел-лэм.» Он твердил, пережевывал эту фамилию до тех пор, пока она, словно верхушка колонны дыма, не скрылась из виду, оставаясь здесь.

— Сначала, — продолжала женщина, глядя в вытянутое лицо ковбою — Пеллэму, — сначала казалось, будто ничего страшного не произошло. И вдруг, огонь был уже всюду. Я хочу сказать, вспыхнул сразу весь дом.

У нее в руке был тяжелый чемоданчик с тисненной золотом надписью «Эрнст и Янг». Свободной рукой женщина возбужденно теребила прядь коротких рыжих волос. Сынок украдкой взглянул на закатанное в пластик удостоверение, болтающееся на ручке.

— Где именно это началось? — спросил Пеллэм.

Женщина по имени Алиса кивнула.

— Ну, я увидела, что пламя пробилось через окно вот здесь.

Она указала на окна первого этажа.

Сынок решил, что она совсем не похожа на Алису. Скорее в ней есть что-то от угрюмой брюнетки из сериала «Секретные материалы», которую Сынок про себя прозвал «агент Скаллери».[5]

Как и Пеллэм, агент Скаллери была ростом выше Сынка. Он не любил высоких мужчин, но женщин, которые были выше его ростом, он просто люто ненавидел. А когда Алиса случайно посмотрела на него так, как посмотрела бы на белку, ненависть превратилась из злобы во что-то спокойное и очень горячее.

— Это я вызвала пожарных. Из вон того телефона-автомата на углу. Знаете, эти будки видишь, но по-настоящему не замечаешь.

Сынок также ненавидел короткие волосы, потому что они сгорают очень быстро. Он вытер вспотевшие руки о белые штаны, продолжая слушать очень внимательно. Агент Скаллери поговорила о пожарных машинах и о каретах скорой помощи, о пострадавших от ожогов, от отравления дымом и от падения с большой высоты.

И о грязи.

— Здесь повсюду была грязь. Во время пожаров о грязи не думаешь.

«А кое-кто думает, — мысленно поправил ее Сынок. — Продолжай.»

Агент Скаллери рассказала Джо Баку — фальшивому ковбою — о раскаленных докрасна железных болтах, расплавленном стекле и одном человеке, который вытаскивал из углей зажаренных цыплят и пожирал их, пока остальные вопили о помощи.

— Это было… — она остановилась, подыскивая точное определение, — что-то мучительное.

Сынку довелось поработать с бизнесменами и он знал, как они любят выносить суждения.

— Когда начался пожар, вы никого не видели рядом с домом?

— Видела, сзади. Нескольких человек. В переулке.

— Кого именно?

— Я не обратила внимания.

— Ну хоть что-нибудь вы можете сказать? — настаивал ковбой.

Сынок напряг слух, но агент Скаллери не смогла почти ничего вспомнить.

— Мужчину. Двух мужчин. Больше я ничего не могу сказать. Извините.

— Молодых? Подростков?

— Не очень молодых. Нет, точно не могу сказать. Извините.

Пеллэм ее поблагодарил. Она не уходила, возможно, в надежде, что он ее куда-нибудь пригласит. Но Пеллэм лишь рассеянно улыбнулся, вышел на улицу и остановил такси. Сынок поспешил за ним, но прежде чем успел добежать до тротуара, ковбой уже скрылся в желтом «Шевроле». Адреса он не услышал.

Сынок пришел в бешенство от того, как легко ускользнул от него этот Пеллэм — Полуночный ковбой. Но он тут же успокоился: ничего страшного не произошло; тут речь шла не об устранении свидетелей и наказании тех, кто помешал ему делать свое дело. Нет, в данном случае это было что-то значительно более важное.

Подняв руки, Сынок вдруг обратил внимание, что они перестали дрожать. Струйка дыма, исчезающий призрак растаяли у него перед самым носом, и ему, бессильному что-либо предпринять, оставалось только закрыть глаза и вдохнуть сладостный аромат.

Сынок долго стоял так, застывший на месте и слепой к окружающему, пока наконец медленно не вернулся на землю. Сунув руку в сумку на плече, он обнаружил, что у него осталось лишь около пинты «сиропа».

Но и этого достаточно, решил Сынок. Более чем достаточно. Иногда хватает лишь одной столовой ложки. Все зависит от того, сколько времени есть в запасе. И от изобретательности. В настоящий момент Сынок располагал всем временем на свете. А в изобретательности, как ему было прекрасно известно, он не уступал лисице.