"Адская кухня" - читать интересную книгу автора (Дивер Джеффри)

9

Густые брови латиноамериканца срослись над носом, а веки чуть запали, словно он затаил глубокую злобу на весь мир.

Они с Пеллэмом стояли в переулке за зданием, в котором размещалась контора Луиса Бейли, на грязной брусчатке. Спертый воздух был насыщен затхлым запахом гнилых овощей и прогорклого масла. Пеллэм стоял, скрестив руки на груди, и спокойно смотрел на направленный на него крошечный черный пистолет.

Он снова оглядел своего похитителя. На запястье розовый шрам. Совсем свежий. На тыльной стороне ладони, между большим и указательным пальцами, — полустертая татуировка в виде кинжала. Пеллэм долго жил в Лос-Анджелесе; он сразу же узнал знак, указывающий на принадлежность к банде.

— Habla ingles?[26] — спросил Пеллэм.

Латиноамериканец заглянул в сумку. Держа пистолет направленным в грудь Пеллэма, он нагнулся и частично вытащил видеокамеру.

— Я буду очень признателен, если ты оставишь эту штуку в покое. Это…

— Заткнись.

Парень не нашел «кольт». Положив камеру на место, он выпрямился.

— Ты из «Кубинских лордов», — сказал Пеллэм.

Он обратил внимание на то, что парень такой же высокий, как он сам. Большинство латиноамериканцев, которых он знал, были невысокими.

— Я вас искал, — продолжал Пеллэм.

— Меня?

— Одного из вас.

— Зачем?

— Поговорить.

Сросшиеся брови изогнулись, выражая удивление.

— Что ж, говори.

— Я снимаю фильм про Адскую кухню. Мне хотелось бы поговорить с членами банды. Или это у вас клуб?

— А чем ты занимался в тот день?

— В какой тот?

— Что ты искал? Ты на этой улице приставал ко всем с расспросами. Снимал на камеру. Зачем?

Пеллэм молчал.

Латиноамериканец с отвращением фыркнул.

— Ты хочешь сказать, это сделали мы? Ты хочешь сказать, это мы сожгли тот дом?

— Я снимаю фильм. Мне…

Густые брови грозно сдвинулись.

— У нас есть канал теленовостей. В Нью-Йорке. На испанском языке. Знаю, ты о нем даже не слышал. Его девиз: «Primero con la verdad.»[27] Ты в это веришь? Для тебя la verdad siempre primero?[28] Правда на первом месте? — Скрестив руки на груди, парень мозолистым большим пальцем почесал старый, глубокий шрам на подбородке. — Ты журналист? Репортер?

Пеллэм кивнул на вымощенный брусчаткой переулок.

— Вы прямо вот здесь играете в баскетбол? Продаете велосипеды? Устраиваете для малышей катание на пони? Одним словом, занимаетесь всем тем, чем занимаются в клубах?

— Что ты от меня хочешь?

— Я слышал, ваши ребята болтались здесь перед самым пожаром.

— Он слышал… И что, это обязательно должно быть правдой? Раз белый человек говорит, что los cubanos[29] подожгли дом, это обязательно должна быть правда. Черный человек так говорит, и это обязательно должна быть правда. — Пеллэм ничего не ответил, и парень продолжал: — Ты не думаешь, что это сделала та черномазая старушка. Ты думаешь, это сделал я. Почему? Потому что ты любишь ниггеров больше, чем латиносов.

Пеллэм не мог предположить, что в груди латиноамериканца еще остается место для ярости, однако сейчас по лицу парня разлилась новая волна злости. Он расставил чуть шире ноги, обутые в дорогие кроссовки, и у Пеллэма мелькнула мысль, что он сейчас выстрелит. Пеллэм краем глаза огляделся по сторонам, ища, куда откатиться при выстреле. Он подумал было о том, чтобы броситься за своим «кольтом», но пришел к выводу, что не успеет.

Какую линию поведения принять: извиниться или перейти в наступление?

Нахмурившись, Пеллэм шагнул вперед.

— Я здесь делаю свою работу, — гневно бросил он. — Не хочешь отвечать на мои вопросы — это твое дело, черт бы тебя побрал. Но у меня нет ни малейшего желания выслушивать твои долбанные нравоучения.

Черные глаза сузились в щелочки.

«Сейчас он меня пристрелит. Проклятие! Так я и знал. Надо было облизать ему задницу!»

Но парень не нажал на спусковой крючок. И не ударил Пеллэма рукояткой пистолета в лицо — чего тот тоже опасался.

Убрав пистолет, латиноамериканец направился вокруг дома Этти, знаком предложив Пеллэму следовать за ним. Поднырнув под желтой лентой полицейского ограждения, парень поднялся по лестнице к тому, что осталось от крохотного подъезда. У него за спиной Пеллэм быстро вытащил из сумки «кольт» и засунул его сзади за пояс джинсов. Подхватив сумку, он пошел следом за парнем.

Тот ударом ноги распахнул входную дверь и шагнул в вестибюль, испачкав футболку об обгоревшее дерево косяка. Пеллэм услышал звон разбитого стекла и громкий треск. Минуту спустя молодой латиноамериканец вышел на улицу, сжимая в руке металлическую табличку. Парень швырнул табличку Пеллэму, тот неловко ее подхватил. Список жильцов дома. Длинный, тонкий палец члена банды «Кубинские лорды» постучал по фамилии: «К. Рамирес».

— Это моя тетка. Ты доволен? Она жила здесь с двумя ninos.[30] Сестра моей матери! Доволен? Ты все понял? Я ни за что не подожду дом, в котором живут мои родственники. И знаешь что еще? Эта дама, моя тетя Кармелла, она видела, как в прошлом месяце один из ирландцев Джимми Коркорана трахнул молотком по голове одного типа. Тетя Кармелла дала показания в суде. Теперь этот ирландец за решеткой, а Джимми — он очень разозлился на нее за то, что она сказала. Ну, дружок, как тебе нравится вот это? Теперь ты доволен? Узнал всю правду? Правду о белом ирландце? А теперь убирайся отсюда. Чтобы ноги твоей не было в Адской кухне!

— Кто такой этот Коркоран? Джимми Коркоран?

Парень вытер со лба пот.

— Возвращайся в свою телестудию и расскажи всем, что «Кубинские лорды» никогда не занимаются подобным дерьмом!

— Я не журналист.

— Так что нам с тобой больше говорить не о чем. Ты уже знаешь la verdad.[31]

— Твоя фамилия Рамирес? — спросил Пеллэм. — А как тебя зовут?

Постояв, парень поднес к губам палец, призывая к молчанию, затем ткнул Пеллэму в лицо.

— Всем расскажи!

Он оглядел Пеллэма с ног до головы, словно стараясь запомнить получше, а затем не спеша шагнул из тени сгоревшего здания на раскаленное, яркое солнце.

Но Джимми Коркоран оказался призраком.

Никто о нем даже не слышал, никто не знал вообще никаких Коркоранов!

Пеллэм бродил по кварталу, останавливаясь у пуэрториканских винных погребков, корейских лотков с овощами и зеленью, итальянских мясных лавок. Никто не знал Джимми Коркорана, но у всех в голосе появлялось какая-то странная веселая нотка — как будто люди были огорчены тем, что им приходится отвечать отказом.

Пеллэм заглянул в мексиканское кафе.

— Этот Коркоран обитает где-то здесь, — добавил он, пытаясь разговорить хозяина.

Хозяин, древний мексиканец со сморщенным лицом, уставился на поднос с пирожками и, затянувшись, молча кивнул.

Поняв, что от него ничего не добиться, Пеллэм купил кокосовый напиток и вышел на улицу. Подойдя к группе молодых парней в футболках, толпящихся у газетного киоска, он задал им свой вопрос. Двое поспешно ответили, что никогда не слышали ни о каком Джимми Коркоране. Остальные трое и вовсе забыли те зачатки английского, которые знали.

Пеллэм решил пройти дальше на запад, ближе к реке. Когда он проходил мимо приходской школы на Одиннадцатой улице, кто-то его окликнул:

— Привет!

— Привет! — ответил Пеллэм.

Мальчишка стоял в высоком, видавшем виды мусорном баке и смотрел вниз, положив руки на тощие бедра. На нем были мешковатые джинсы и, несмотря на жару, красно-зелено-желтая ветровка. Пеллэм пришел к выводу, что ему очень нравится мозаичная прическа у мальчишки на голове. Выхваченный бритвой кусок повторял улыбку, глубоко врезавшуюся в черное лицо.

— Что ты ищешь?

— Вот что я тебе скажу… Спускайся сюда.

— Зачем?

— Я хочу с тобой поговорить. Не прыгай, слезай по задней стенке… Нет!

Мальчишка спрыгнул вниз.

— Ты меня не помнишь.

— Конечно, помню. Ты сын Сибби.

— Попал в самую точку! А ты из Си-эн-эн. Ты снимал на камеру.

В расположенном неподалеку маленьком стадиончике с четырьмя полями для бейсбола и двумя баскетбольными площадками не было ни души. Ворота были надежно заперты на цепь. Пеллэм прикинул, что на обустройство стадиончика ушло не меньше сотни банок краски.

— Где мать и сестра?

— В приюте.

— А ты почему не в школе?

— Какая еще школа летом?

Пеллэм начисто забыл про то, что на дворе август. В больших городах трудно определить, какое за окном время года — даже несмотря на снег или зной. Пеллэм с трудом мог представить себе, на что похожи летние каникулы в Адской кухне. Сам он летом бегал в кино, торговал журналами, изредка играл в волейбол. Ему запомнилось, как по утрам он словно одержимый носился на велосипеде, петляя по ровному бетону между скользкими дорожками, оставленными растерянными слизняками и улитками.

— Как тебя зовут?

— Исмаил. А тебя?

— Я Джон Пеллэм.

— Ого, мне не нравится имя Джон. Одного моего знакомого бездельника-ниггера зовут Джоном. Он целый день ничего не делает, ты меня понимаешь? Лучше я буду звать тебя Пеллэмом.

Похоже, вопрос о том, ставить ли перед фамилией «мистер», даже не рассматривался.

— Как тебе нравится в приюте?

Улыбка на лице мальчишки погасла.

— Этому ниггеру не нравится, когда там люди. Постоянная ругань. Повсюду одни ширялы.

Мальчишка имел в виду наркоманов, принимающих «крэк». Пеллэм снимал несколько фильмов в трущобах южного Лос-Анджелеса и разбирался в жаргоне.

— Потерпи, это ненадолго, — сказал Пеллэм.

Но это заверение прозвучало фальшиво даже в его собственных ушах; он не мог сказать, как к нему отнесся мальчишка.

Вдруг глаза Исмаила радостно блеснули.

— Слушай, ты любишь баскетбол? Я обожаю Патрика Эвинга. Он лучший из лучших, ты со мной согласен? И еще мне нравится Майкл Джордан. Слушай, ты когда-нибудь видел в игре «Чикаго буллс»?

— Я живу в Лос-Анджелесе.

— «Лос-Анджелес лейкерс»! Здорово! Мэджик Джонсон — это класс! Я люблю Би Баркли. Отличный парень! С таким не страшно ввязаться в любую драку. — Мальчишка помутузил кулаками воображаемого противника. — Слушай, приятель, ты любишь баскетбол, да?

Пеллэм бывал несколько раз на играх «Лейкерс», однако отказался от этого, как только узнал, что солидная доля зрителей принадлежит к кинобизнесу и покупает абонементы на сезон только для того, чтобы себя показать и на других посмотреть. Раз так поступает Джек Николсон, и мы должны.

— Если честно, не очень, — признался он.

— А Шакил О'Нил — тоже класс. В нем не меньше десяти футов роста. Я хочу быть таким, как этот ниггер.

Исмаил принялся плясать на асфальте, изображая игру под щитом.

Взглянув на его стоптанные высокие кроссовки, Пеллэм присел на корточки, чтобы завязать болтающиеся шнурки. Смутившись, мальчишка отошел в сторону и завязал шнурки сам. Пеллэм медленно выпрямился.

— Ты прошлый раз начал мне кое-что рассказывать. О том, что ваш дом сожгли банды. Тогда мать отвесила тебе затрещину. Обещаю, я ей ничего не скажу.

Мальчишка удивился. Судя по всему, он начисто забыл про пощечину.

— Я слышал, к пожару имеет какое-то отношение банда Коркорана. Ты про нее ничего не знаешь?

— Откуда ты знаешь Коркорана?

— Я его не знаю. Я как раз пытаюсь его найти.

— Приятель, лучше выбрось это из головы. У него в банде есть настоящие отморозки.

Члены банды, заслужившие привилегированного положения тем, что совершили убийство.

На черном лице отобразился вихрь эмоций.

— Если кто-то заденет этого Коркорана — неважно кто, ниггер, латинос — он всех мочит. Какой-то человек ему не нравится — бах, и его уже нет, ты понимаешь, что я хочу сказать. — Закрыв глаза, Исмаил прижался к прутьям ограды школьного стадиона. — Зачем ты расспрашиваешь меня про этого подонка?

— А где тусуется этот Коркоран? — спросил Пеллэм.

Его уличный жаргон произвел на Исмаила впечатление.

— Приятель, я не знаю, где они ошиваются. — Не отрывая глаз от Пеллэма, он изобразил несколько бросков из-под корзины. — Слушай, у тебя есть папашка?

Пеллэм рассмеялся.

— Отец? Конечно, есть.

Улыбка исчезла с лица мальчишки.

— А у меня нет.

Пеллэм вспомнил, что высокий процент негритянских семей не имеет взрослого мужчины. И тут же устыдился на себя за то, что первой реакцией на слова Исмаила явился этот отрывок из статистических сводок.

— Его застрелили, — равнодушным тоном продолжал мальчишка.

— Исмаил, извини, я не знал.

— Понимаешь, на улице стоят ширялы, да? Торгуют каликами. Мой отец вышел за дверь, и они его просто пришили. Прямо у меня на глазах. Он ничего им не сделал. А они его просто пришили.

Потрясенный Пеллэм покачал головой.

— Нашли тех, кто его убил?

— Кто? «Синицы»?

— «Синицы»?

— Ты что, не знаешь, кто такие «синицы»? Ну ты даешь, приятель. Ну ты даешь! Легавые. Поли-и-ция! — Исмаил рассмеялся, и в его детском смехе прозвучали пугающие взрослые нотки. — «Синицы» ни хрена не делают, ты понимаешь? Папашка мой преставился. А мамашка — она ширяется. Страшно ширяется. А там, куда она попала, — я говорю про приют — этого дерьма навалом, были бы только бабки. В основном, героин. Мамашка сидит на героине. Приходят мужики, накачивают ее по самые уши. Думаю, я туда не вернусь. Пеллэм, а где твоя нора?

Жилой трейлер, в настоящее время поставленный на стоянку. Двухкомнатное бунгало под Лос-Анджелесом, в настоящее время сданное в аренду. Съемная квартира на четвертом этаже в доме без лифта.

— Если честно, у меня нет своего дома, — признался Пеллэм.

— Чума! Если хорошенько присмотреться, мы с тобой совсем одинаковые!

Пеллэм рассмеялся было, но затем решил, что параллели слишком точные, и ему стало не по себе.

Джон Пеллэм, холостой одинокий мужчина, бывший независимый кинорежиссер и специалист по поиску мест для натурных съемок, временами очень тосковал по семейной жизни. Но кончалось все обычно тем, что он со смехом пытался себе представить, как он ходит на родительские собрания в школу.

— Чем ты собираешься заняться? — спросил Пеллэм мальчишку.

— Не знаю, парень. Может быть, соберу свою команду. У нас в округе нет негритянских команд. Устроимся на Тридцать шестой улице. Я уже и название придумал: «Призраки с Тридцать шестой». Ну как, здорово звучит? «Я призрак с Тридцать шестой!» Все будут тащиться. Все будут просто тащиться.

— Ты обедал? — спросил Пеллэм.

— Нет. Я и не завтракал, — с гордостью сообщил Исмаил. — Знаешь, когда сидишь в приюте, приходят разные мужики и начинают тебя щупать и лапать. Приглашают сходить с ними в дальний угол. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Покачав головой, Пеллэм схватил сумку.

— Пошли, я проголодался. Я тут заприметил одно заведение. Кубинское. Перекусим чего-нибудь, ты не возражаешь?

— Здорово! Рис с бобами. И «Ред булл»!

— Пива не будет, — решительно заявил Пеллэм.

Выхватив у него из рук сумку, мальчишка перекинул ее через плечо и согнулся под тяжестью, наверное, равной половине его собственного веса.

— Давай я понесу, — сказал Пеллэм. — Сумка тяжелая.

— Плевое дело. Она ничего не весит.

— Так, вот там.

— Там?

— Нет, дальше. Ага. Вот. Да нет же, я сказал: дальше! Дальше!

Исмаил показывал Пеллэму, где он увидел разгорающийся пожар.

— Сначала я унюхал дым, парень, затем увидел огонь. Вот здесь. А потом громкий хлопок. Ага.

— Хлопок.

— Я побежал в подъезд и закричал: «Спасайтесь, кто может! Пожар!» А моя мамашка начала вопить.

— Ты никого не видел в окно?

— Ну, только ту старушку. Которая живет наверху, на последнем этаже.

— А больше никого?

— Не знаю. Здесь постоянно кто-то шатается. Не знаю.

Пеллэм посмотрел на то, что осталось от двери черного входа. Она была металлическая и запиралась на два массивных замка. Взломать ее было бы нелегко. Приподнявшись на цыпочки, Пеллэм выглянул в окно, гадая, не мог ли пироманьяк просунуть зажигательную бомбу между прутьями. Но нет, решетка была слишком частой, и сквозь нее можно было пропихнуть разве что бутылку из-под пива; бутыль из-под вина ни за что не пролезла бы между прутьями. Значит, поджигателя впустили в подвал.

— Дверь черного входа была заперта?

— Да, ее постоянно проверяют и запирают. Но, черт, здесь вечно кто-то шляется, ты понимаешь, о чем я говорю? Пеллэм, видишь этот закуток? Тут работает наш педик. Он и в рот берет, и все такое. Он тоже ширяется.

Мужчина, торгующий своим телом…

— Значит, через эту дверь к нему ходят его клиенты?

— Да, мы любим усесться за дверью, а когда кто-нибудь из них выходит, мы принимаемся кричать: «Педик, педик…» И они убегают. Так здорово!

— Ты давно видел в последний раз этого типа?

— Давно, приятель. Он куда-то делся.

Пеллэм поднял табличку со списком жильцов, валявшуюся на полу с тех самых пор, как ее бросил ему Рамирес.

— Ты знаешь этого Рамиреса?

— Черт, Гектора Рамиреса? Он из «Кубинских лордов». Это тоже те еще ублюдки, но нас, ниггеров, они просто так не трогают. Не то что Коркоран. Он просто придурошный, этот Коркоран. У него точно крыша съехала. А Рамирес, понимаешь, он тоже пришьет кого угодно, но только если ему будет нужно.

Даже этот десятилетний мальчишка разбирался во внутренних делах Адской кухни лучше Пеллэма. Взглянув на фамилию «Э. Вашингтон», Пеллэм швырнул табличку на пол.

Мимо здания мимо проползла полицейская машина. Она остановилась. Полицейский, сидящий за рулем, посмотрел на Пеллэма и знаком приказал ему выйти за ограждение.

— Исмаил…

Мальчишки и след простыл.

— Исмаил?

Полицейская машина тронулась с места.

Пеллэм искал Исмаила несколько минут, но тот как сквозь землю провалился. Вдруг ночную тишину разорвал грохот осыпающегося кирпича и резкий металлический удар. Затем послышался сдавленный крик.

— Исмаил!

Пеллэм вышел в переулок за сгоревшим зданием и увидел паренька лет восемнадцати, светловолосого, в линялых синих джинсах и грязной белой рубашке. Он сидел на корточках перед грудой мусора. Паренек производил раскопки, время от времени вызывая небольшую лавину битого кирпича. Он отскакивал назад словно пугливый енот, но тотчас же возвращался назад и снова принимался копать. Свои тонкие детские волосы парень, судя по всему, стриг сам перед зеркалом. Козлиная бородка, непременная принадлежность современной молодежи, была анемично жидкая и неухоженная.

Прищурившись, парень посмотрел на Пеллэма и вернулся к своему занятию.

— Я должен кое-что найти, приятель. Должен кое-что найти.

— Ты жил в этом доме?

— Вон там, сзади, — угрюмо подтвердил парень, махнув рукой туда, где была квартира первого этажа. — Мы жили с Рэем, он был как бы моим менеджером.

«Мы с Рэем.» Похоже, этот Рэй был сутенером.

Наверное, именно про этого парня говорил Исмаил. Мужчина-проститутка. Казалось, для этого ремесла он был еще слишком молод.

Пеллэм спросил:

— Где сейчас Рэй?

— Не знаю.

— Можно я задам тебе несколько вопросов о пожаре?

Удовлетворенно крякнув, парень вытащил из груды мусора то, что искал — книгу в мягком переплете. Он вытер грязь с обложки. Курт Кобейн — «Последний год». С любовью посмотрев на книгу, парень поднял взгляд.

— Я сам хотел поговорить с тобой о том же самом, приятель. О пожаре. Ты ведь Пеллэм, так?

Он быстро пролистал книгу.

Пеллэм недоуменно заморгал.

— Итак, предлагаю тебе сделку. Я могу рассказать тебе, кто устроил поджог и кто этих людей нанял. Если, конечно, тебе это как бы интересно.