"Покойники в доле" - читать интересную книгу автора

Глава четвертая Пленники Карибское море, корвет «Долорес», июль 1686 года

Обычно в это время года днем еще стоит удушливая жара, а вот ночи уже прохладны, и ветер неласков. Все чаще он несет с собой стылое дыхание будущего непогодья. Но до зимних штормов было еще далеко, и капитан корвета «Долорес» не слишком торопился на встречу с хозяином и не опасался шторма.

Джордж Эльсвик, британский аристократ, ведущий свой род от норманнских завоевателей, сильно загорел и отощал. Кожа его огрубела под солнцем и ветром, под ней обозначились ребра, а правильное, тонкое лицо обросло спутанной светлой бородой, скрыв узкий подбородок. Эльсвик льстил себя надеждой, что, несмотря на грязные отвратительные лохмотья, эту самую бороду и цепь, все еще остается джентльменом… Может, конечно, так оно и было. Он хотел в это верить.

Неволя оказывает на человека странное действие. Прошлое забывается быстро. Помнишь отдельные детали, лица, голоса… Но стерлось то главное, что связывало тебя с тем, кем ты был совсем недавно. Чувство сопричастности.

Кто был тот светловолосый юноша, который охотился забавы ради, мечтал и строил планы, спорил о живописи, музыке и любил прекрасную дочь коммерсанта Нортона. Знать бы…

Человек, сидящий на цепи, оскаливается. Еще бы… Как же… Не знаю и знать не хочу. Кем он был, щенок, что он видел. Как он смел, быть таким счастливым и беспечным, отмерив всего… целых два десятка лет.

Эта ночь была странной. Случилось что-то непредвиденное и, похоже, это не слишком понравилось капитану. И этому дрянному португальцу. Испанцы бегали, как растревоженные муравьи, ругались и божились, но в чем дело – граф не разобрал, да и не стремился.

А едва забрезжил рассвет, на палубе собралась толпа, и Эльсвик разглядел, как в круг шагнул тот самый долговязый тип, который когда-то объяснил ему, чем отличается граф от простого смертного. Спиной. Спину аристократа, каким бы он ни был негодяем, никогда не украсит узор, прописанный плетью. И если ты приобрел такое украшение, то ты уже не аристократ, не ваша светлость, не джентльмен… Вообще никто.

Граф сел. Потом попытался встать, вытягивая шею. Но поскользнулся. Подвели отвыкшие от движения ноги.

Эльсвик потерял равновесие и рухнул, неловко взмахнув руками. В голове громыхнул пушечный заряд, что-то брызнуло в глаза, и день погас.

Он очнулся от осторожного прикосновения. Кто-то бережно поддерживал его голову, ставшую тяжелой. На борту «Долорес» Эльсвик отвык от такого обращения и, слегка удивленный, приоткрыл глаза. Первым, что он увидел, были огненно-рыжие, встрепанные волосы мистера Мак-Кента. Массивная челюсть шотландца шевельнулась, и губы чуть дрогнули, изображая улыбку.

– Добрый день, милорд. Рад видеть вашу светлость в добром здравии, – невнятно проговорил капитан, и только сейчас Эльсвик заметил, что широкое лицо Мак-Кента разбито в кровь.

– Будем соседями, – усмехнулся он и громыхнул тяжелой цепью.

Эльсвик сел. Машинально тронул затылок. Коснулся спутанных волос. Резкая боль отрезвила его. Он взглянул на соседа, отметил, что тот одет вполне прилично и, похоже, не голодал.

– Что здесь происходит, мистер Мак-Кент, кажется, так вас зовут? – холодно произнес Эльсвик. – Впали в немилость у новых хозяев?

– Новые хозяева? – широкое лицо, распухшее от ссадин и кровоподтеков, мгновенно вытянулось.

– Потрудитесь объясниться, милорд. Вы… оскорбили меня.

– Да? – язвительно спросил Эльсвик.

Он облокотился спиной о мачту, вытянул левую ногу, словно сидел в кресле, и еще раз демонстративно оглядел Мак-Кента, оценивая плотный, черный костюм испанского покроя.

– Я оскорбил вас, капитан Мак-Кент? Бывший капитан. Бывший Мак-Кент. Как вас теперь зовут? Сеньор Макента? Или, может быть, дон Макинтосио? А я-то считал, что большего оскорбления, чем эти испанские тряпки, для английского джентльмена нет. Впрочем, вы ведь не англичанин, капитан? И я бы, право, удивился, поступи вы по-другому.

Эльсвик отвернулся, демонстрируя пренебрежение, его светлые глаза остановились на матросе, который драил палубу неподалеку и не слишком старался.

Неожиданно сзади возникло какое-то движение, и вдруг, мелькнув перед глазами, толстая железная цепь больно ударила в ключицу и захлестнулась на горле смертельной петлей. Эльсвик упал, хватая воздух руками, что-то навалилось на него, придавив к палубе, и гневный шепот горячей струей ударил в затылок:

– Запомни, джентльмен, сто чертей тебе в… в… родословную! Ты можешь думать, что угодно про английских моряков вообще и про старого Мак-Кента в частности, но если ты… хоть одним словом посмеешь задеть Шотландию… От тебя мокрого места не останется. Ты понял, щенок? Ты понял… ваша светлость?!

Эльсвик, полузадушенный, попытался ударить Мак-Кента локтем и действительно ткнул им во что-то мягкое. Шотландец хрюкнул, слегка ослабил хватку, и граф немедленно выпростал руку, пытаясь ухватить его за торчащие лохмы.

Внезапно, среди солнечного дня, палубу «Долорес» накрыла волна, окатив двух мужчин с ног до головы. Фыркая и отплевываясь, они расползлись в разные стороны, озираясь шалыми глазами. Вода оказалась грязной и пахла мерзко.

Шагах в трех, так же грязно ухмыляясь, стоял жилистый, загорелый парень в одних парусинных штанах, босой, но с серьгой в ухе. Пустое ведро в его руках вполне прояснило ситуацию.

– Английский собака, – медленно, с явным удовольствием, выговорил он.

Граф не рассуждал. Не оскорбленная гордость, а нечто другое: чистый, первобытный гнев накрыл его горячей волной и заставил рвануться вперед. Он совершил такой стремительный бросок, что матрос не успел отпрянуть. Цепь загремела, рука ухватила тощую босую ногу испанца, и Эльсвик, что было силы, дернул ее на себя. Парень выронил ведро, вскрикнул, падая, и, не целясь, лягнул воздух. Следующий пинок попал графу в челюсть, и тот чуть не выпустил пленника, но шотландец держал свою цепь наготове и скрутил ею испанца с не меньшей ловкостью, но, пожалуй, с большим удовольствием.

– Не нравится? – светским тоном спросил он, вжимая испанца коленом в жесткий палубный настил. – Вот мы тебя сейчас тоже окатим. Уж чем сможем. Тебе это еще меньше понравится, шутник.

Испанец бешено вращал глазами, извивался, что-то хрипел и вдруг лягушкой выскользнул из лап Мак-Кента, распластавшись по палубе, сбил головой звонко загремевшее ведро и, вскочив на ноги, принялся поливать пленников отборной кастильской руганью, грозя кулаком.

Мак-Кенту изысканная лексика матроса доставила истинное наслаждение. Как тонкий ценитель, он сощурился, прищелкнул квадратными пальцами и даже поцокал языком. Граф Эльсвик не понял ни слова.

– И что теперь будет? – спросил он, когда молодой испанец окончательно выдохся и скрылся со своим ведром.

– Высекут, – равнодушно ответил шотландец, почесывая грудь.

Эльсвик вздрогнул, но смолчал. Ему уже почудилось это чудовищное унижение аристократического прошлого… Он нервно повел плечами, словно хотел увернуться от летящей плети.

– Да не ерзай, ваша светлость, – шотландец искривился в улыбке, – на смерть не забьют. Мы – товар.

Однако пророчество Мак-Кента не сбылось. Происшествие осталось без каких-либо последствий. Видимо, испанец стыдился его, а остальные, те, кто видел свалку у грот-мачты, просто решили не вмешиваться. Шотландца, знакомого со здешними нравами не понаслышке, это навело на некоторые забавные и полезные размышления. Он еще пытался свести их в одно целое, когда сосед сбил его с мысли, завозившись на цепи.

– В чем дело, сынок? – холодно спросил шотландец.

Эльсвик хотел задать вопрос, но, памятуя о недавней драке и ловкости, с которой шотландец превратил в оружие свою цепь, замялся, не зная, как его сформулировать. Ему было мучительно стыдно за то, что враг видел его свару с соотечественником. Пусть не совсем соотечественником, но в глазах этого испанца они оба были англичанами и вместо того, чтобы поддержать друг друга, сцепились, как бродячие псы из-за подачки. Он промолчал. А вот Мак-Кент был явно настроен поболтать.

– Ну, так что это за намеки на «дона Макинтосио»? Объяснитесь же, черт возьми вашу светлость!

– А как еще, по-вашему, я должен понимать этот испанский костюм и ваш цветущий вид? – спросил Эльсвик, снова наливаясь раздражением. – Похоже, вы не слишком страдали в плену? А что вы щуритесь, Мак-Кент? Правда глаза колет?

– Стоило бы тебе как следует врезать, щенок, чтоб мозги на место встали, – задумчиво произнес шотландец, разглядывая похудевшее, сожженное солнцем мальчишеское лицо с ранними морщинами у глаз. – Однако не могу. Наверно, внутреннее благородство мешает. Да и хозяйке это не понравится.

– Хозяйке? – переспросил Эльсвик.

– Мисс Нортон, – пояснил шотландец.

– Благодарение Всевышнему, Ирис не увидела этого позора. Она умерла.

– Да? – со странной интонацией переспросил капитан и развернулся к юноше. – Вы видели, как она умирала? Вы закрыли ей глаза, сложили руки на груди? Вы слышали, как священник прочел над ней молитву, вы стояли рядом, когда заколачивали гроб?

– Я… Как вы смеете, Мак-Кент, – возмутился Эльсвик, – испанцы на моих глазах привязали ее к доске и бросили в море.

– Живую? Или мертвую?

– Живую, но не хотите же вы сказать… Или… Мак-Кент, вы хотите сказать?..

Эльсвик метнулся вперед, вскочил, рухнул на колени, схватил капитана за плечо и так сдавил его, что шотландец крякнул.

– Потише, милорд. Вы меня растерзаете в порыве радости. Ничего не имею против, я тоже был чертовски рад, но…

– Бога ради, Мак-Кент, неужели ее спасли?

Молящий взгляд мальчишки тронул Мак-Кента.

– Ну, – протянул Харди, – когда я ее видел месяц назад, она выглядела очень даже неплохо для утопленницы. Эй, милорд… Эй, сынок, что с тобой?

С Эльсвиком и вправду творилось что-то невероятное. Весь мир, с его цветами, звуками и запахами обрушился на него, грозя раздавить.

– Харди, прошу вас, – пробормотал Эльсвик. – Если это шутка – то слишком жестокая, а если правда, то она слишком невероятна. Я… Господи, да что же вы молчите, Харди? Она жива? Она в Англии?

– Боюсь, что нет, – Мак-Кент вздохнул и вытянул ноги, щурясь на солнце. – Она исчезла в районе Испанского Мэйна. Мисс Нортон отправилась туда одна. На свой страх и риск. Сразу после нашей встречи на Санта-Катарине.

– На Испанских территориях? – опешил Эльсвик. – Клянусь честью, она безумна. После того, что она натворила на фрегате?! Если она до сих пор жива, то в тюрьме. Или в руках инквизиции. Она же протестантка. И тверда в вере, насколько я знаю. Господи, да о чем же она думала?

– А ты не догадываешься, сынок? – спросил Харди, не глядя на графа, в голосе его звучала горечь пополам с насмешливой жалостью. – Она искала тебя, Джордж. Так-то.

Матросы поставили дополнительные паруса и «Долорес» ощутимо прибавила хода. Капитан торопился.

Жаркий день сменила вечерняя прохлада. Постепенно жизнь на корвете замерла, лишь резкий звук корабельного колокола, отбивавшего склянки, да иногда отрывистая команда с мостика напоминали о том, что пленники, прикованные к мачте не одни на корабле. Графу не спалось.

– А что произошло этим утром? – спросил, наконец, Эльсвик.

Мак-Кент долго молчал, потом невесело усмехнулся.

– Дик Вольнер. Ты его помнишь? Он повторил твой подвиг, Джордж. Поджег трюм. Бедного парня высекли так, что он едва смог подняться, будь они прокляты. А потом эти мерзавцы решили, что вдвоем мы слишком опасны. Его увели куда-то на нос, но, судя по всему, не повесили. Видимо где-то держат. А со мной «сыграли в собачку».

Харди выразительно звякнул цепью и рассмеялся. Негромко и невесело.

– Расскажи мне все по порядку, – попросил граф. – От самого начала до сегодняшнего дня. И про Ирис. Какая она была, когда ты ее встретил?

– Красивая, – отозвался Мак-Кент в темноте. – Еще красивее, чем раньше. Ты не узнаешь ее, сынок. Она стала настоящим чертом в юбке. Послушай-ка, Джордж. Ты здесь вроде как старожил. Научи-ка старого морского волка, как тут спят.

– Где она может быть? – вслух подумал Эльсвик, – если не в Испанской тюрьме…

– Где-то на Эспаньоле, – отозвался Мак-Кент, устраиваясь на ночлег. – Во всяком случае, та шхуна, на которой она улизнула, направлялась сюда. А, может быть, и нет. Этот Джеймс Рик – толковый капитан. Уже после того, как мы сошли на берег, он кое-что припомнил. Кой-какие разговорчики этого Керби и его щенков. И назвал еще одно место: Золотой остров.

– Золотой остров? – встрепенулся Джордж. – Что это за остров такой? И причем тут, ради всего святого, Джеймс Рик?

– Золотой остров, – пробормотал Харди в полудреме и широко зевнул, – это, сынок, такой остров, где много-много золота. А может, и не так уж много. Может, там его и вовсе нет.

– А причем здесь Джеймс Рик? И почему его интересует Ирис? Харди?

Но Мак-Кент уже спал, привалившись к мачте широкой спиной, и даже похрапывал.

Дни, проведенные на цепи, не отличались разнообразием. Солнце с утра жгло грудь, а во второй половине дня пекло затылок. За бортом тихо звенела вода, рассекаемая острым форштевнем «Долорес», прямо над головой, закрывая полнеба, выгибался грот. Ветер давил в него с легким, чистым свистом и старая сосна отзывалась ему на своем языке. Они были давние знакомые – сосна и ветер. Она помнила еще родной бор, теплый летний полдень, запах нагретой хвои и сестер – ровных, прямых, высоких, словно на подбор. С одной из них она так и не рассталась. Та стояла чуть ближе к носу и гордо несла фок.

Бывший капитан стремительно оброс рыжей разбойничьей щетиной и на удивление быстро освоился. Он целыми днями травил матросские байки, и граф, почти против воли, стыдясь самого себя, краснел и покатывался со смеху. Во время завтрака (он же обед, полдник и ужин) Мак-Кент с видом заправского аристократа нюхал еду и, брезгливо фыркнув, учинял матросу разнос. Тот, не зная английского, понять ничего не мог, но в долгу не оставался никогда и отвечал шотландцу серией отборных испанских ругательств. Заканчивался диалог обычно обменом непристойными жестами, которые молодого Эльсвика и коробили, и веселили. Потом веселье как-то внезапно иссякало, и наваливалась дикая, почти неодолимая тоска, от которой хотелось выть волком и царапать палубный настил, сдирая ногти с белых от напряжения пальцев. В такие часы пленники не разговаривали и даже не глядели друг на друга.

Именно в таком настроении их и застал неожиданный сюрприз.

– Харди?

Голос послышался совсем рядом, и Мак-Кент, невольно вздрогнув, открыл глаза. И тут же сощурился.

Время было утреннее, и восходящее светило стегнуло по глазам не хуже хорошей плетки.

Вскинулся и Эльсвик. И тоже сощурился. Возникший внезапно женский силуэт показался ему черным. И мгновенно услужливая память подсунула ночь накануне отплытия. Граф подобрался, пытаясь вспомнить правила хорошего тона, но как раз именно в этом месте в памяти зиял провал.

– Мисс Франческа? – слегка растерянно спросил Харди. – Что вы делаете здесь. Ведь это, наверное, запрещено.

Эльсвик насторожился. Минувшие дни почти усыпили его подозрения, но, как оказалось, не полностью. Одной фразы оказалось достаточно, чтобы змей недоверия поднял все свои семь голов. Как ни верти, а испанский камзол был? Был, никуда от этого не денешься. А теперь оказывается, что капитан Мак-Кент… Очень подозрительный Мак-Кент… Тот самый Мак-Кент, который сразу не понравился графу… Теперь оказывается, он прекрасно знает гостей испанского капитана и, похоже, в дружеских отношениях с прекрасной сеньорой.

– Запрещено, – подтвердила женщина и, удивляя пленников, преспокойно опустилась на палубу. На некотором расстоянии, конечно, но не так, чтобы очень далеко. На ней было светло-голубое муаровое платье. Мягкие густые локоны, собранные на затылке, лежали на плечах спокойной волной. Они были русыми, с легким рыжеватым оттенком. Неправильное, но приятное лицо казалось очень подвижным, хотя и не слишком юным. Большие, темно-карие глаза смотрели с любопытством, но не холодным, а участливым.

– Вы ведь Харди Мак-Кент, я не ошиблась? – спросила женщина.

Она говорила певуче, медленно, словно подбирая слова, и Эльсвик подумал, что Бог наделил ее голосом редкой красоты и силы. Капитан хмыкнул.

– Ради бога, мисс Франческа. Вы сделали мне честь, припомнив мое имя. А теперь окажите мне еще одну услугу. Забудьте его.

Женщина кивнула с понимающей улыбкой.

– Но, ради всего святого, зачем вы компрометируете себя? – Мак-Кент поерзал и подтянул ноги, чтобы случайно не испачкать ее платье.

– Когда-то вы были очень добры ко мне, Харди. – Мягко произнесла Франческа.

– Ерунда, – Харди качнул головой, – кто бы на моем месте поступил иначе, увидев в море шлюпку с двумя людьми, терпящими бедствие. По закону моря я должен был замедлить ход и спустить трап. Моя команда не поняла бы меня, если бы я поступил иначе. Кстати, вы так ни о чем и не рассказали мне…

– История с кораблекрушением вас не убедила? – улыбнулась Франческа.

– Судите сами: ваша шлюпка была крепкой и совершенно целой, платья и одеяла сухими и неподпорченными водой, запас продуктов тоже не пострадал. При всем уважении – жертвы кораблекрушения выглядят несколько иначе.

– А кто этот несчастный юноша? – спросила Франческа, переводя разговор.

Несчастный юноша нервно прокашлялся:

– Граф Эльсвик, сударыня… Просто Джордж, – и мучительно покраснел.

– Боже! – в ее глазах отразился неподдельный испуг. – Британский лорд на цепи, как зверь! Какая низость. Впрочем, я не удивлена. Этот дон Анхиле просто образец законченного тупого мерзавца.

– Он обижал вас? – вскинулся Мак-Кент.

Цепь грохнула, напомнив о том, в каком он положении.

– Харди, дорогой, одинокую женщину обидеть почти невозможно, – быстро улыбнулась Франческа. – Она слишком беззащитна и слаба, чтобы позволить себе роскошь быть обидчивой.

– Меня утешает только одно, – Джордж Эльсвик подергал железный пояс и неожиданно для себя улыбнулся в ответ. – Если меня держат на цепи, значит, считают опасным зверем. В некотором роде мне это даже льстит.

Однако женщину не обманула эта мальчишеская бравада. Прима итальянской оперы, синьорина Франческа Колонна была не только красива, грациозна и талантлива. Она была умна.

– Несчастный мальчик, – она наклонилась вперед, и мягкие прохладные пальцы на мгновение коснулись щеки графа.

Франческа тут же отстранилась, но эта мимолетная участливая ласка неожиданно разбудила память. Джордж вспомнил Англию. Уэрствуд. У его невесты были такие же русые волосы, только без рыжего оттенка.

И она никогда не позволяла себе ничего подобного. Эльсвик приписывал это отцовской строгости и природному здравомыслию нареченной. А сейчас вдруг подумал… Она разговаривала с ним всегда неизменно мягко, поскольку была добра, но от этой доброты веяло холодом. И Джордж Эльсвик впервые подумал, что, похоже, мисс Нортон его всего лишь терпела.