"Современный детектив ГДР" - читать интересную книгу автора (Штайнберг Вернер, Шнайдер Ганс, Ранк Хайнер)

5

Теперь Гроль чувствовал себя предельно усталым. Он глядел на серое, измученное лицо Марана под космами растрепавшихся жидких волос.

Комиссар попросил разрешения открыть окно, дым вышел, воздух в комнате, наполнившейся равномерным шумом дождя, стал свежим и влажным.

Гроль попытался собраться с мыслями, но голова его словно одеревенела: никакого осмысленного вопроса он уже не мог придумать. Слова рыжеволосого «В этом доме убийц нет» застряли у комиссара в голове, хотя на то не было никакой разумной причины; ведь этот доктор Маран, несомненно, был убийцей, был им и по собственной воле, и по закону, со всех точек зрения. Причем имелось и отягчающее обстоятельство: Маран — врач, он знал ценность человеческой жизни, он должен помнить, что даже за искорку ее надо бороться, несмотря ни на какие боли и муки.

Впрочем, именно это и имел в виду рыжеволосый, когда с обескураживающей горячностью заявил: «В этом доме убийц нет». Адвокат Зепп Метцендорфер — то ли друг юности, то ли школьный товарищ Марана, это Гроль не вполне уяснил — был вызван из Байрейта супругой Марана, и вызван вопреки воле доктора. он появился на вилле всего за несколько минут до Гроля; но Маргит Маран сообщила ему о случившемся по телефону, и по дороге в Бернек он успел обдумать ситуацию, заботясь, естественно, прежде всего о том, чтобы найти юридические доводы, которые могли бы снять с Марана вину.

Сперва Гроль подумал, что рассеянность Метцендорфера объяснялась спешностью его поездки. Но оказалось, что это вообще его свойство. Метцендорфер жил только своей юриспруденцией, все остальное было для него на втором плане. В этот вечер Гроль увидел, как Метцендорфер, поднеся огонь к мундштуку сигареты, курил фильтр, пока не закашлялся, как он — когда комиссар обратил на это его внимание — стал удивленно разглядывать сигарету, затем повернул ее и наверняка сунул бы в рот еще горящим концом, если бы не быстрое вмешательство комиссара, приведшее, однако, к тому, что адвокат раздавил окурок не в пепельнице, а в подставке под горшком с цветами. Все это он проделал длинными нервными пальцами, густо окрашенными никотином. Удивительно, однако, было то, что такие оплошности нисколько его не смущали; он словно бы не замечал их вообще. Ничто не могло отвлечь его от его юридических рассуждений.

Главным для него в разговоре с Гролем — а адвокат сумел сразу завладеть разговором, лишив своего друга Марана возможности отвечать, — было провести мысль, что о Маране — убийце речь не может идти. Такой человек, как Маран, врач, житейски опытный, преуспевающий, обладающий высокой культурой, совершенно не способен намеренно убить кого бы то ни было. Это могло случиться лишь в состоянии умственного помрачения, аффекта, и если кажется, что его действия подготовлены, даже, пожалуй, выполнены четко по плану, то так именно только кажется. И безумец порой действует планомерно в каких-то фазах, так же как и животное. Не его дело давать медицинское определение такому состоянию, это будет сделано в свое время.

Гроль не мешал ему говорить. Жидкие рыжие волосы падали на лоб Метцендорфера влажными прядями, время от времени он самозабвенно откидывал их назад.

— Я не хочу делать поспешных выводов, — говорил он, — я могу, естественно, составить себе лишь предварительную гипотезу. Я знаю доктора Марана десятки лет, знаю его образ мыслей, надеюсь, что знаю его чувства. Единственное, чего я сейчас хочу, господин комиссар, — это попросить вас вести следствие по крайней мере и в аспекте убийства, совершенного в состоянии аффекта, а не только в аспекте умышленного убийства, и собрать все косвенные улики, которые могут свидетельствовать и об убийстве именно неумышленном. — Его маленькие глаза неотрывно глядели на Гроля, он тщательно избегал всякой видимости тайного сговора с Мараном. — Возможно, что доктор Маран сам видит свой поступок в неверном свете. Он не юрист. Его показания могут ввести в заблуждение.

Гроль потер ладонью свой голый череп и принялся осматривать комнату, на самом деле он хотел увидеть выражения лиц супругов.

Маргит Маран сидела сбоку от камина в узком кресле. Конический пучок лучей от торшера ее не захватывал, по ее бледному лицу был разлит слабый, рассеянный свет, от которого кожа казалась блестяще-белой, по черты ее были расплывчаты, как бывает расплывчата акварель, если размазать пальцем еще не просохшую краску. Тем не менее комиссар видел, что она напряженно прислушивалась к словам Метцендорфера и время от времени едва заметно качала головой, словно бы подчеркивая его замечания.

Гроль подумал, что настоящая защитница, пожалуй, она. Эта женщина будет, вероятно, бороться. Муж — нет. Доктор Маран сидел в кресле у торшера, уперев локти в колени, и то ли не слышал, что говорил Метцендорфер, то ли не хотел слышать, то ли был слишком занят собственными размышлениями; размышлял он, возможно, о ложных путях, какими шли мысли и чувства его жены, пока вдруг не достигли той точки, к которой могли бы прийти уже несколько лет назад.

Метцендорфер, подавшись вперед, настойчиво отбивал такт своей речи узкой рукой; его лоб иногда попадал в яркий световой конус, и тогда казалось, что это говорит откуда-то снизу сама пустота или сама темнота. Гроль поглядел на него и с раздражением отметил, что бледный лоб адвоката усыпан веснушками. Перебивая чеканные фразы Метцендорфера, он сказал:

— Я был бы очень рад, если бы мог сейчас побеседовать с доктором Мараном с глазу на глаз. — Он протестующе поднял руку, ожидая возражений адвоката, и даже слегка улыбнулся: — Нет, нет, доктор Маран не будет ущемлен в своих правах, поверьте мне! Я, как положено, объясню ему, что он может отказаться давать показания. Кроме того, заверяю вас, — он повернул голову к смутно мерцавшему лицу женщины, — что не в моих правилах ставить человеку капканы. Мне и зверей-то неприятно видеть в капканах, а уж людей и подавно! Все смягчающие обстоятельства я вытащу на свет самым тщательным образом. — Это выражение ему самому не понравилось, однако лучшего он не нашел.

Метцендорфер подумал, помедлил, по потом, по-видимому, решил, что лучше не злить комиссара. Во всяком случае, он поднялся. Длинная, тощая фигура повернулась к Маргит Маран. Гроль услышал:

— Я нахожу предложение господина Гроля правильным, сударыня!

И они покинули комнату.

Маран не шевельнулся. Гроль долго его рассматривал. Он признался себе, что этот человек ему симпатичен, и одновременно подосадовал на свою эмоциональность, ведь, в конце-то концов, Маран — убийца, а он, комиссар, должен допросить его, и допросить без сочувствия. Он нарушил молчание, сказав голосом более жестким, чем первоначально хотел:

— Да, загнать зверя в капкан! И добро бы только это! Так нет, еще и пальнуть по живой мишени! А еще врач! Не диво, что в Германии было время, когда врачи убивали по заданию.

Маран выпрямился. Он поглядел на Гроля. Подумал. Сказал:

— Вы правы. Я, наверно, сошел с ума!

— Ах, вот что! — ответил комиссар. — Вы хватаетесь за этот аргумент господина адвоката? Таков ваш план защиты?

Маран только простонал.

— Ну ладно, — сказал Гроль, и голос его опять стал спокоен, — начнем! По обязанности предупреждаю вас, что вы можете отказаться давать показания. Вы заявили по телефону, что застрелили человека по фамилии Брумерус у него на даче. Это верно?

Так начался допрос, и продолжался он долго. В ходе его Гролю стали ясны мотивы, двигавшие этим человеком, и, несмотря на все свое внутреннее сопротивление, комиссар так и не отделался от чувства, что в капкан попал сам этот человек, а не тот, Брумерус, и что выстрел был лишь отчаянной попыткой выбраться из капкана.

В сущности, комиссару не пришлось и задавать вопросы. Маран, казалось, испытывал облегчение от возможности говорить о своих чувствах, мыслях, даже о своем поступке, от того, что рядом был кто-то, кто его слушал, по какой причине — неважно.

Потом он кончил и умолк.

Гролю хотелось — и для себя самого — снять впечатление, что он выслушал тягостную исповедь. Поэтому он спросил холодней, чем следовало:

— А револьвер? Куда вы дели его? — И, увидев недоуменный взгляд Марана, пояснил: — Он мне нужен. Это вещественное доказательство. Я должен его изъять.

А сам подумал: слишком легкое решение — пустить себе пулю в лоб!

Маран, казалось, проснулся.

— Да, — сказал он, — ну да!

Он полез в карман куртки. Только теперь Гроль заметил, что на куртке остались еще следы влаги. Эта же куртка, наверно, была на Маране и в момент преступления.

Маран казался удивленным. Он полез в другой карман, встал, поискал, пошарил, снова взглянул на Гроля и нервно сказал:

— У меня его нет! Я, право, не знаю… — Он не окончил фразы.

Растерянность Марана была неподдельна. Это комиссар видел.

— Что это был за револьвер? — спросил он вскользь.

— Вальтер, калибр шесть тридцать пять, — последовало сразу в ответ. — У меня он уже давно. Ведь дом наш стоит на отшибе!

— Ну хорошо, — сказал Гроль, — а в вашей машине?

— Не помню, — ответил врач.

Они вышли к мерзнувшему «опелю». Оружия там не было.

— Наверно, я потерял его или бросил, я был в панике, — сказал Маран, когда они вернулись в комнату.

— Придется так и записать, — сказал Гроль. — Это мы сделаем завтра, господин доктор. Может быть, вы внесете какие-либо поправки в свое признание.

Маран отрицательно покачал головой. В этом движении было отчаяние.

— Ладно, — продолжал Гроль, — как вам угодно. Этим займется мой ассистент Грисбюль, можете ему доверять. Он, кстати, уже обследовал дачу. Н-да, — сказал он и почувствовал сковывающую усталость. — На сегодня хватит!

В этот момент он и отворил окно. Он с невольной жадностью вдохнул свежий воздух. Пахло влажной землей и гнилыми листьями. А может быть, ему просто так показалось.

Он потер внутренние уголки глаз и спросил словно невзначай:

— Почему, собственно, вы нам позвонили?

Маран недоуменно взглянул на него.

— Вы что, — добавил комиссар, — не доверяете здешней полиции? Но ведь вы же немного позднее сообщили и туда? Это, впрочем, хорошо. Грисбюлю было, наверно, легче провести обследование на месте после того, как там поработала здешняя группа.

Маран ошарашенно посмотрел на него.

— Боже мой, — сказал он, — я ведь звонил только вам!

Гроль покачал головой.

— Ну значит, — сказал он, — позвонила ваша супруга. А результат-то один.

Маран вдруг разволновался.

— Нет, право же, нет, отсюда не было никаких звонков, кроме как вам и моему другу! О боже, — сказал он, — значит, дело, вероятно, попадет в руки этого Биферли?

Гроль удивленно взглянул на него.

— Биферли? — спросил он.

— Инспектор здешней полиции, — объяснил Маран, — неприятный человек, мой пациент, с такими большими голубыми глазами, мерзкий, мерзкий. — Он повторил: — Мерзейший человек, он разводит здесь всякие сплетни и, стоит ему только узнать…

Гроль холодно прервал его.

— С этим, — сказал он, — придется вам примириться, доктор Маран! Будь то Биферли, о котором вы, возможно, неверного мнения, или кто-то другой — в любом случае газета «Бильд» об этом узнает, и обо всех ваших интимных делах широко раструбят. Пусть у вас не будет никаких иллюзий на этот счет!

Об этом Маран до сих пор, по-видимому, не думал. Он явно был в ужасе. Но Гроль не жалел, что предупредил его: зачем умалчивать о реальных вещах! Придется уж Марану примириться с ними.

В этот момент из ночной темноты донесся жалобный крик слоненка.

Маран вздрогнул.

— Мой ассистент, — сердито сказал Гроль. — У него все еще этот проклятый сигнал! Он подошел к открытому окну и сказал в пустоту: — Попросите, пожалуйста, сюда господина Метцендорфера.

Когда он обернулся, рыжий уже стоял в середине комнаты.

Маргит Маран прислонилась к косяку двери в смежную комнату, которая была ярко освещена; лицо женщины снова было в тени.

Не обращая внимания ни на нее, ни на ее мужа, Гроль подошел вплотную к адвокату и после короткого молчания тихо сказал:

— Господин Метцендорфер, мне следовало бы сейчас арестовать доктора Марана, вы это знаете!

Рыжий зло посмотрел на Гроля.

— Вы это знаете, — подчеркнул Гроль. — Умышленное или неумышленное убийство — порядок один! Но, ознакомившись с обстоятельствами дела, — он поглядел на носки своих башмаков, — я мог бы прийти к заключению, что нет оснований, во всяком случае в данный момент, опасаться бегства преступника или попыток с его стороны помешать установлению истины, коль скоро вы, господин Метцендорфер, даете гарантию, что завтра утром доктор Маран будет в нашем распоряжении. — Он умолк.

— Такую гарантию я могу дать! — сразу ответил Метцендорфер.

— Отлично! — сказал Гроль. — Значит, ответственность вы берете на себя, — и подумал, что это такой же риск, как и его собственное решение.

Он резко повернулся и, направляясь к выходу, неожиданно сказал:

— Всего доброго!

Когда он надевал в передней свое старое грубошерстное пальто и сосредоточенно возился со своим сомбреро, снова раздался вой раненого слоненка, и Гроль рассерженно поспешил выйти. Ночь ослепила его. Газон громко чавкал под ногами, он пошел по нему напрямик. Гроль был рад, когда захлопнул наконец дверцу пестрого драндулета. Он устало сказал:

— Бог ты мой, чего только не увидишь при нашей профессии, Грисбюль…

Ассистент казался невозмутимым; спеша в город, он и по булыжнику гнал свою машину так, что только треск стоял.

— Труп, — сказал он, — выглядел, собственно, не так уж скверно. Но все-таки я не хотел бы быть на месте врача. Ему придется вскрывать!

У самой гостиницы он нажал на тормоз, машина подпрыгнула и остановилась. Комиссар клюнул носом.