Посвящается Дмитрию «Айсману» Дедовских

Добили советскую культуру, Начинаем строить порядок

Ради одной лишь встречи с Хвостом «АукцЫону» стоило добраться до Парижа. Франция оказалась (возможно, непроизвольно) для «креативного центра» группы — Федорова и Озерского — этаким местом силы. Регулярные вояжи «аукцыонщиков» в сей благоуханный край (да и вообще в Европу), крепнущая дружба с Хвостенко, гипнотизировавшим молодых музыкантов собственной внутренней свободой, поэтическим шутовством и занимательной эрудицией, существенно повлияли на интенсивный художественно-исполнительский рост«Ы». На исходе 1980-х и в начале 1990-х «АукцЫон» пережил свой ренессанс, выстрелил очередью из трех разноплановых альбомов-откровений:

«Жопа» (он же «Дупло»), «Бодун», «Чайник вина» — и фактически подготовил плацдарм для материализации своего ключевого сюрреалистического шедевра, альбома «Птица», парадоксальным образом приведшего «Ы» в те самые народные хит-парады, где «АукцЫон» не значился даже в период своих успехов на рок-клубовских фестивалях.

Миллер и Веселкин, постепенно консолидировавшиеся в самостоятельный творческий тандем, до «Птицы» в «Ы» не дотянули. «Жопой» и «Бодуном» их история в группе фактически завершилась. Впрочем, обо всем этом чуть позже, ибо на первом французском выезде о подобном раскладе еще никто не помышлял. Более того, Кира и Вова стали особыми героями тех исторических, дебютных гастролей…

4 апреля 1989-го, за день до первого концерта «АукцЫона» на форуме в Бурже, Миллеру стукнуло 30. По случаю круглой даты самого взрослого члена группы организаторы поездки на халяву вознесли «аукцыонщиков» (единственную команду из всей российской делегации) на пик Эйфелевой башни и угостили там шампанским.

— Все происходило спонтанно, — вспоминает Миллер, — и было для меня очень важно. Мы подъехали к башне на автобусе, вдруг остановились, и нам, только нам, сопровождавшие французы предложили подняться на нее, чтобы выпить за мое здоровье! Я давно мечтал именно так отметить свой день рождения, но никаких специальных усилий для этого не прикладывал. А тут все свершилось само собой. Значит — судьба.

Люди принесли огромную бутылку шампанского, наполнили наши бокалы, мне ребята хором прокричали: «Поздравляем!» — и потом я несколько минут стоял, пил шампанское, смотрел вниз и осознавал, что подо мной Париж. Достаточно этапный момент в моей жизни.

У Вовы в те дни вышел иной памятный сюжет, связанный не с поздравлениями, а с извинениями (ну, или типа того), которых он, благодаря собственной неуемности, добился от газеты «Советская культура»! Последняя отреагировала на французские гастроли «Ы» резонерской, негативной заметкой (словно и не разгар перестройки на дворе) и «снимком голой задницы Веселкина» (как констатировал Гаркундель), сделанным во время его танца в песне «Нэпман». Вставила свои пять копеек в обличение аморальных «аукцыонщиков» и «Комсомольская правда». Французская подруга группы и ее тамошний концертный менеджер Натали, по словам Вовы, с ликованием восприняла данные публикации: «О! У вас такой успех, такой скандал. Вас начинают преследовать. Сейчас мы раздуем из этого политическую шумиху». Однако «аукцыонщики», впервые вдохнувшие свободный воздух Запада, были от такой перспективы не в восторге. Если в перестроечном «совке» еще возможны подобные материалы, то почему бы не последовать и известным санкциям: например, сделают скандальных музыкантов «невыездными», и дело с концом. Решительный Веселкин вместо провокационного пиара настроился на корректный отпор официозу и по приезде на родину, буквально за пару недель, обратившись за поддержкой к уважаемым деятелям культуры, заглянув в приемную ЦК КПСС и пообщавшись тет-а-тет с руководителями «наехавшей» на «Ы» редакции, добился от «Советской культуры» сатисфакции в виде согласия на публикацию «Открытого письма группы „АукцЫон"». Текст его выглядел так:

«08.04.89 г. в вашей газете был напечатан комментарий к снимку, изображающему группу „АукцЫон". Из-за крайне плохого качества снимка бандаж (балетная мини-форма), используемый танцовщиком при пародировании стриптиза в костюме кабаретного стиля, не виден.

Основываясь только на этом снимке и на коротком сообщении ТАСС о гастролях группы во Франции, журналистка вашей газеты, не найдя нужным познакомиться с творчеством „АукцЫона", вместо этого обратилась последовательно в Госконцерт, в Московскую рок-лабораторию, Министерство культуры и, наконец, в Главное управление культурно-массовой работы, библиотечного и музейного дела с привычным вопросом: „С чьей помощью выехал на гастроли «АукцЫон»?". Затем она крайне эмоционально описала свои впечатления от снимка и детективного расследования на тему: „Кто разрешил?", — отредактировав произвольным купированием фраз даже смысл заявления директора Международных программ фестиваля Жака Эрвана.

Группа „АукцЫон" и танцовщик группы Владимир Веселкин заявляют, что написанное не имеет никакого отношения к их творчеству.

Хотелось бы видеть у уважаемой нами прогрессивной и интересной газеты большую ответственность перед миллионами читателей.

Оставляя на совести корреспондента уровень ее профессионализма при ознакомлении с предметом, мы хотим ее собственные слова применить к ее же публикации: „Речь в данном случае идет о чувстве собственного достоинства исполнителя, о его личной ответственности за содеянное, чувстве меры и вкуса"».

Письмо опубликовали 12 мая 1989 года (накануне участия «Ы» в прямом эфире знаменитого «Музыкального ринга» на ленинградском ТВ), но еще 28 апреля, после всех переговоров с оппонентами, Вова эпически отметил в своем дневнике: «Добил „Советскую культуру". Сдались…» Сутки спустя партнер Гаркунделя по достижению предельной шизоидности «аукцыоновских» перфомансов начал сбор подписей за отмену статьи 121 УК РСФСР, предусматривавшей тюремное заключение за мужеложство…

Понятно, что народная молва такие истории гиперболизировала и разукрашивала, и появления «Ы» в самой «живой» тогда музпередаче советского ТВ — на «ринге» у Тамары Максимовой — зрители ждали с нетерпеливым ерзанием. Тем более что программу с «АукцЫоном» анонсировали как «поединок самых эпатажных групп Москвы и Питера». С какого перепуга авторы «Музыкального ринга» причислили к означенной категории «Свою игру», запомнившуюся лихой скрипачкой Тамарой Сидоровой, дискотечное «Рондо» и диджея-пародиста Сергея Минаева — сейчас неважно. Но данный подбор участников превратил 17-й выпуск «ринга», по сути, в «аукцыоновский» бенефис. Весь сарказм, непонимание и восторг публики, находившейся в останкинской студии (здесь в первом ряду хохотал Владимир Винокур), и той, что сидела у телевизоров и названивала в эфир по десяти телефонам «горячей линии», достался «АукцЫону». В разной степени загримированные набитой рукой Миллера «аукцыонщики» из разных углов зала вылезли на квадратную сцену под свой жалостливый «напев шарманщика» «Мы тонем», и далее со всей конвульсивной страстью грянули «Осколки». Леня с маленьким хвостом на затылке фронтменил не хуже Рогожина, Гаркуша истово отплясывал в центре подиума, Веселкин быстро оголялся на краю сцены, разбрасывал розы и боролся с Гаркунделем, Литвинов с африканским драйвом окучивал перкуссию, Рубанов в шпанистой кепке носился перед телекамерами с саксофоном, Озерский проделывал нечто похожее с клавишами-«расческой» наперевес. Матковский с гитарой, Бондарик с басом и, конечно, Борюсик за барабанами выглядели сосредоточеннее остальных, но и их (раз уж они вписались в эту дикую компашку) непривыкшая к безыдейному гротеску часть аудитории рассматривала с прищуром. Снова, как и на концерте памяти Башлачева, «Ы» аукнулись «Бомбы», старательно-истерически пропетые Гаркунделем под фортепианный аккомпанемент Лени, который лупил по клавишам, садился на них, разве что не вставал ногами. После этого из зала последовала предсказуемая реплика: «Ваша нарочито-дегенеративная исполнительская манера смотрится дискредитацией русского рока».

Интересовались, конечно, и тем, покажет ли «АукцЫон» сегодня, «кроме своего лица», ту часть тела, что демонстрировал в Париже (в конце программы Вова повторил на «Нэпмане» то, что видели французы и тассовский фотокор), просили ребят определить-таки собственный стиль и т.п. От лица группы вещал преимущественно Колик, который сначала повествовал о хаотичности «аукцыоновского» творчества, а затем со всем своим физико-пожарным реализмом выдал суровую формулировку, пресекшую всяческие споры: «Мы сейчас не в начальной стадии хаоса, а в конечной. И начинаем строить порядок».

Слова Рубанова про порядок на фоне маячивших за его спиной Вовы с Гаркунделем и улыбавшегося в телекамеру Миллера звучали гордо. Сюда подошли бы и рассказанные мне позже «аукцыонщиками» воспоминания о Борюсике образца бакинских гастролей все того же 1989-го.

— В стране тогда «сухой» закон был, — поясняет Леня. — А в Баку прямо из нашей гостиницы выходишь, и повсюду магазины, торгующие настоящим «Агдамом» и прочими алкогольными напитками. Ну, Борюсик перед концертом попробовал этот «Агдам» и на третьей песне просто убежал со сцены абсолютно пьяный.

— В какой-то момент я почувствовал, что у нас барабанная партия пропала, — продолжает Озерский. — Повернулся, вижу: Борюсик, дико улыбаясь, играет соло на тарелочках, стоя с обратной стороны барабанов, спиной к залу. Доиграл он его и ушел.

— Я поначалу и не понял, что произошло, — докручивает тему Федоров. — Когда увидел, что Борюсик исчез, побежал за ним в гримерку. А он там уже спал. Когда только успел?

Тот концерт мы кое-как, по-быстрому, закончили, хотя догадывались, что нас сейчас могут и не понять. Народу в зале собралось много. Конферансье вышел на сцену и объявил, что «выступление группы завершено, поскольку барабанщик сломал руку». После этого вечера у нас там еще, по-моему, концертов пять должно было быть. Но из-за такого объявления их, естественно, отменили, хотя мы все оставшиеся дни так и просидели в Баку.