"Сокровище семи звёзд" - читать интересную книгу автора (Стокер Брэм)

Глава I НОЧНОЙ ЗОВ

Происходящее казалось настолько реальным, что я не мог поверить, будто все это уже случилось. И все же события, сменявшие друг друга, были не новыми, незнакомыми, а вполне известными и даже ожидаемыми. Подобным образом с нами шутит память — к добру или злу, радости или боли, счастью или беде. Вот почему наша жизнь сладостно-горькая на вкус и то, что свершилось, переходит в разряд вечности.

И вновь легкий ялик скользил по ленивым водам, пытаясь скрыться от жгучего июльского солнца в прохладную тень плакучих ив. С блестящих весел стекала вода, а она, то наклоняла голову, то проворными пальцами отводила от себя упругие ветви.

И опять вода казалась золотисто-коричневой под шатром из прозрачной зелени, а берег радовал глаз изумрудной травой.

И снова мы сидели в прохладной тени, и великий мир с его волнениями, бедами и радостями — еще более тревожащими — перестал для нас существовать.

Вновь в этом блаженном уединении юная красавица, отринув условности своего чопорного и сурового воспитания, рассказала мне об одиночестве своей новой жизни. В голосе девушки звучала легкая грусть, когда она говорила о величественном особняке и молчаливо-почтительных слугах, — в этом просторном доме не нашлось места доверию и сочувствию в отношениях между дочерью и отцом.

И снова летящие секунды бесконечно множились, потому что в таинстве снов реальности соединяются, стремясь к изменению и обновлению, но остаются прежними, — словно душа музыканта, вложенная в фугу. Так же и память замирает, в который раз погружаясь в сон.

Похоже, совершенный покой никогда не наступит. Тишина бессонной ночи нарушается грохотом лавины, бурлящим ревом внезапного наводнения, звоном колокола, сопровождающим бег паровоза через сонный городок, шлепаньем лопастей колесного парохода.

Что бы это ни было, оно разрушает чары моего Эдема. Шатер зелени, усеянный алмазными бликами света, подрагивает над нами, подобно опахалу, а неугомонный колокол звонит, не собираясь умолкнуть…

Пробуждение оказалось достаточно прозаичным: на улице кто-то стучал и звонил в одну из дверей дома. Я уже сумел привыкнуть к посторонним звукам, проникавшим в мою квартиру на Джермин-стрит; обычно меня не волновали ни во сне, ни наяву любые, даже шумные, занятия моих соседей. Но этот стук был слишком долгим, настойчивым и в достаточной степени властным, чтобы его можно было игнорировать.

Я не считал себя абсолютным эгоистом и при мысли о чьей-то необходимости поспешно покинул постель. Стрелки на циферблате настенных часов застыли на цифрах «12» и «3»; через просветы в зеленых жалюзи в комнату проникало раннее серое утро. Набросив халат и сунув ноги в шлепанцы, я спустился вниз в холл. Когда я открыл входную дверь, то увидел перед собой щеголеватого грума: одной рукой он нажимал на электрический звонок, а другой непрерывно грохотал в дверь колотушкой. Рядом с ним стоял полисмен с зажженным фонарем на поясе, очевидно привлеченный шумом. Едва заметив меня, грум сразу прекратил свое шумное занятие и, почтительно коснувшись полей шляпы, извлек из кармана письмо. За его спиной виднелась изящная карета; лошади тяжело дышали, словно проделали большой путь.

— Сэр, прошу прощения за беспокойство, но я получил срочный приказ и должен был стучать и звонить до тех пор, пока кто-нибудь не появится. Могу я спросить, сэр, не здесь ли живет мистер Малькольм Росс?

— Я Малькольм Росс.

— В таком случае письмо предназначено вам, сэр, и карета тоже!

Обуреваемый странным чувством, я взял у него письмо. Конечно, должность барристера время от времени преподносила мне сюрпризы, включая срочные вызовы, но подобного еще не было. Отступив в холл, я прикрыл дверь, но не до конца, и включил свет под сводчатым потолком. Письмо было написано незнакомым женским почерком. Оно начиналось сразу, без обращений «дорогой сэр» или чего-нибудь в этом роде.

Боль и радость боролись во мне, пока я читал это письмо. Она в отчаянии и позвала меня — меня! Значит, этот сон не был случайным и предвещал встречу. Распахнув дверь, я кивнул груму:

— Погодите! Через минуту я вернусь! — и бросился наверх.

На то, чтобы привести себя в порядок, мне понадобилось несколько минут, и вскоре мы мчались по улицам так быстро, как могли выдержать лошади. Когда мы пересекали Пикадилли, я попросил грума пересесть ко мне в карету и рассказать о том, что произошло в доме Трелони. Краснея от смущения, он пристроился напротив меня, положил шляпу на колени и, откашлявшись, заговорил:

— Мисс Трелони, сэр, прислала слугу с просьбой немедленно приготовить карету, а затем пришла сама, подала мне письмо и приказала Моргану — вознице, сэр, — гнать что есть мочи. Она велела мне непрерывно стучать и звонить в дверь, пока кто-нибудь не придет.

— Да, это понятно! Но я хочу знать, почему она послала за мной. Что случилось?

— Я и сам толком ничего не знаю, сэр, кроме того, что окровавленного хозяина нашли в его комнате без чувств. Он до сих пор не пришел в себя. Вот и все, что мне известно.

Поскольку он больше ничего не мог сказать, я приказал остановить карету, чтобы он вернулся на козлы, и, оставшись в одиночестве, принялся размышлять о случившемся. Можно было расспросить грума подробнее, и некоторое время я даже злился на себя за то, что не использовал эту возможность. Но с другой стороны, в данной ситуации лучше задавать вопросы самой мисс Трелони, нежели ее слугам.

Мы быстро пересекли Найтсбридж, затем экипаж свернул на улицу Кенсингтон-Палас-Гарденз и вскоре остановился напротив большого дома. Насколько я мог судить, особняк стоял ближе к Ноттинг-Хиллу, чем к Кенсингтонскому дворцу. Здание даже в сером полумраке утра выглядело величественным.

В огромном холле находилось около десятка слуг: мужчины расположились полукругом у лестницы, а женщины неподалеку от них испуганно перешептывались. С мисс Трелони, стоявшей на ступенях лестницы, разговаривал старший офицер полиции, а еще один мужчина в мундире внимательно слушал их беседу. Увидев меня в дверях, девушка радостно улыбнулась и поспешила мне навстречу.

— Я знала, что вы придете!

Порывисто вздохнув, она сжала мою руку, и я почувствовал нежное прикосновение длинных гибких пальцев. Волнение охватило меня, но я старался не подавать виду. Маргарет Трелони обернулась и сообщила старшему офицеру:

— Это Малькольм Росс.

Полицейский вежливо отдал честь и произнес:

— Я знаю мистера Малькольма Росса, мисс. Возможно, он помнит дело фальшивомонетчиков в Брикстоне.

Признаться честно, я не узнал его с первого взгляда, вероятно потому, что все мое внимание было сосредоточено на мисс Трелони.

— Ну конечно, старший офицер Долан, я прекрасно помню вас! — бодро воскликнул я и пожал ему руку, заметив при этом, что наше знакомство несколько успокоило Маргарет. От моего взгляда не ускользнуло и некоторое замешательство в ее поведении. Почему-то мне показалось, что девушка хочет поговорить со мной наедине, и я сказал офицеру: — Мне хотелось бы задать мисс Трелони несколько вопросов без свидетелей. Затем мы обсудим это дело с вами, если вы не возражаете.

— Буду рад услужить вам, чем могу, сэр, — дружелюбным тоном ответил он.

Проследовав за хозяйкой дома, я оказался в изящно меблированной комнате, окна которой выходили в сад. Я закрыл дверь, и мисс Трелони опустилась на стул, жестом указав мне на кресло напротив:

— Прошу вас, садитесь. Я должна сообщить вам все обстоятельства этого странного происшествия.

— Расскажите все, что знаете, и не упускайте подробностей, сколь незначительными они бы ни казались вам сейчас.

Девушка медленно продолжала:

— Меня разбудил какой-то странный звук. Могу сказать только, что он пришел из моего сна, хотя, что мне снилось, я не помню. Я сразу же проснулась, села на постели — сердце громко стучало в груди — и начала прислушиваться, не доносятся ли какие-нибудь звуки из отцовской комнаты. Моя спальня находится рядом с нею, и я часто слышу, как он ходит из угла в угол перед тем, как заснуть. Он работает до поздней ночи, иногда до утра, и поэтому, просыпаясь рано, как со мной иногда происходит, или же в рассветных сумерках, я слышу его шаги. Однажды я пыталась воспрепятствовать этому — такой режим вряд ли на пользу его здоровью, — но отец в достаточно резкой форме отказался слушать мои доводы. Вам известно из моего рассказа, каким суровым может быть мистер Трелони. Его гнев пугает меня меньше, чем неторопливый и педантичный тон голоса; он кривит верхнюю губу, обнажая зубы… Боже, какое у него злое в такие моменты бывает лицо! Итак, этой ночью я осторожно прокралась к двери, боясь потревожить его. Из комнаты отца доносился странный тягучий шум и чье-то медленное, тяжелое дыхание. Это было так ужасно — стоять в темноте и, прислушиваясь к тишине, бояться неизвестно чего! Наконец я собралась с духом и, как можно осторожнее повернув ручку, чуть приоткрыла дверь. Внутри было довольно темно, и я различила лишь очертания окон. Но тяжелое дыхание теперь слышалось громче и, разумеется, вызывало еще больший страх. Некоторое время я прислушивалась к нему, но других звуков не последовало, и тогда я резко распахнула дверь, так как боялась открывать ее медленно, опасаясь, что за нею может быть нечто страшное, готовое на меня броситься. Переступив порог комнаты, я включила свет и сразу посмотрела в сторону письменного стола. В этот момент кто-то опять медленно вздохнул, и мой взгляд устремился на звук. На полу перед большим сейфом лежал на правом боку, подогнув под себя руку, мой отец. Кровавый след тянулся через комнату к письменному столу, и когда я склонилась над отцом, то заметила вокруг него лужу крови, красную и блестящую. Он лежал в бархатной куртке, ее левый рукав был оторван, обнажая его руку, вытянутую по направлению к сейфу. Она — о, это ужасно! — была вся в крови, а вокруг золотого браслета на его кисти шла рваная рана. Я не знала, что он носит подобное украшение!

Девушка на минуту смолкла, и я, желая отвлечь ее хоть на миг, сказал:

— Чему тут удивляться! Сейчас браслеты носят мужчины, о которых никогда не подумаешь, что их интересуют подобные вещи. Я знаю даже одного судью.

Казалось, ее не слишком заинтересовало мое замечание, но короткая пауза немного успокоила мисс Трелони, и теперь она говорила более твердым голосом:

— Я позвонила, а затем вышла в коридор и позвала на помощь громко, как смогла. Должно быть, довольно скоро — хотя для меня время тянулось неимоверно медленно — прибежало несколько слуг, затем комнату заполнили все обитатели этого дома с вытаращенными глазами, всклокоченными шевелюрами и во всевозможных ночных одеяниях. Отца положили на диван, и экономка, миссис Грант, сохранившая самообладание в большей степени, чем остальные, принялась отыскивать источник кровотечения. Я уже говорила, что на руке отца, ближе к кисти, была глубокая, с рваными краями, рана, которая, по-видимому, задела артерию. Миссис Грант наложила жгут из платка, крепко затянув его серебряным ножом для вскрытия конвертов, и поток крови немедленно прекратился. К этому времени я уже пришла в себя — насколько смогла — и послала слуг за врачом и в полицию. Мне было так страшно… и ужасно захотелось, чтобы рядом оказался кто-нибудь небезразличный к моей участи. Я подумала о вас, о вашем обещании в лодке под ивами — и, написав записку, не раздумывая, отправила ее вам.

Она замолчала. Мне не хотелось ничего говорить, и я посмотрел на нее; очевидно, мой взгляд был достаточно красноречив, потому что ее веки, дрогнув, опустились, а щеки заалели, словно розы. С явным усилием она продолжала свой рассказ:

— Доктор прибыл невероятно быстро и, сделав перевязку, отправился домой за некоторыми инструментами. Надеюсь, он скоро вернется. Потом пришел полисмен, а спустя некоторое время — старший офицер. А теперь и вы…

Последовало долгое молчание, и я осмелился взять ее за руку. Затем мы, молча, поднялись и направились в холл. Офицер бросился нам навстречу.

— Я уже отправил донесение в Скотленд-Ярд. Знаете, мистер Росс, в этом деле столько странностей, что без специалиста из Департамента по уголовным расследованиям в них не разобраться. Поэтому в записке я попросил немедленно прислать сюда сержанта Доу. Вы, наверное, помните его, сэр, по делу об отравлении американца в Хокстоне.

— Еще бы! Не раз убеждался в его ловкости и проницательности. Это самый здравомыслящий человек из всех, кого я знаю. Выполняя роль защитника в том деле и веря, что мой подзащитный невиновен, я был рад ему в качестве обвинителя!

— Весьма высокая оценка, сэр, — с благодарностью произнес старший офицер. — Я рад, что вы одобрили мой выбор.

— Не сомневаюсь, что с его и вашей помощью мы разрешим все загадки, — искренне заметил я.

Мы направились в комнату мистера Трелони, и нашли все в том же виде, как описывала его дочь.

Из холла донесся звонок колокольчика, и через минуту в комнату вошел молодой человек с проницательными серыми глазами и широким, квадратным лбом — такой бывает у мыслителей. Мисс Трелони представила нас друг другу:

— Доктор Уинчестер, мистер Росс, старший офицер Долан.

Мы обменялись поклонами, и доктор без промедления принялся обрабатывать раны мистера Трелони. Врач то и дело обращал внимание офицера на некоторые особенности повреждений, и Долан быстро заносил факты в свой блокнот.

— Смотрите, несколько параллельных порезов или царапин, идущих с внутренней стороны кисти и в некоторых местах подвергающих опасности радиальную артерию… глубокая круговая рваная рана, похоже, сделана тупым инструментом…

Повернувшись к Маргарет, доктор Уинчестер неожиданно спросил:

— Как вы полагаете, мы можем снять браслет? Особой необходимости в этом, правда, нет, но для удобства больного…

Покраснев, девушка тихо ответила:

— Я лишь недавно переехала к отцу, и мне мало что известно о его жизни и привычках… Я не смею судить о подобных вещах.

Внимательно поглядев на нее, доктор сказал:

— Простите меня, я не знал об этом. Пока что трогать браслет не обязательно, в противном случае я взял бы ответственность на себя. В дальнейшем, если понадобится, мы легко снимем его с помощью напильника. Несомненно, у вашего отца были свои причины на то, чтобы носить…

Он неожиданно умолк и склонился ниже, затем подал мне знак держать свечу таким образом, чтобы браслет был хорошо освещен. Вынув из кармана увеличительное стекло, доктор осмотрел украшение, потом выпрямился и протянул лупу Долану.

— Лучше осмотрите браслет сами. Он не совсем обычен. К нему прикреплена стальная цепочка с ключом, а золотые звенья сплетены со стальными, и обычным напильником здесь не обойдешься.

Офицер опустился рядом с диваном на колени, внимательно обследовал браслет, медленно поворачивая его, чтобы не упустить ни единой, даже мелкой детали. Затем Долан поднялся и передал увеличительное стекло мне.

— Любопытная вещь! Дайте потом взглянуть и мисс Трелони, — сказал он и принялся делать пометки в своем блокноте.

Я не последовал его совету и, обратившись к Маргарет, предложил ей осмотреть браслет первой. Она отшатнулась:

— Ах, нет! Отец, несомненно, показал бы его мне, если бы хотел, чтобы я его увидела. Незачем делать это без его согласия! — Смутившись, девушка добавила, словно желая сгладить резкость своих слов: — Ну конечно, вам нужно осмотреть его и все принять во внимание… право же, я очень вам благодарна.

Мисс Трелони отвернулась, и я увидел, как дрожат ее плечи: она тихо плакала. Оказавшись в трудной ситуации, девушка несколько досадовала на то, что столь мало знала о своем отце и не могла скрыть этого от чужих людей. Слабым утешением могло послужить только то, что все они — мужчины. Пытаясь разобраться в ее чувствах, я не мог не подумать о том, что Маргарет, пожалуй, рада, что в этот час на нее не устремлены проницательные глаза женщины.

Осматривая браслет, я убедился в правильных выводах доктора. Когда я затем отошел в сторону, тот вновь занял свое место у дивана. Бросив взгляд в сторону Уинчестера, старший офицер Долан сказал мне шепотом:

— Думаю, нам повезло с доктором! Я кивнул, соглашаясь, и в свою очередь намеревался сделать комплимент наблюдательности Долана, как в дверь тихо постучали.