"Юбер аллес (бета-версия)" - читать интересную книгу автора (Нестеренко Юрий, Харитонов Михаил Юрьевич)Kapitel 15. Тот же день, поздний вечер. Москва, улица Гудериана, 1, корпус 2.Вопреки гордому названию, "Берлин" производил не слишком приятное впечатление. Откровенно говоря, это была типичная "коробка", лишённая каких бы то ни было архитектурных достоинств. Власов навскидку отнёс отель к категории однозвёздочных, хотя проспекты в фойе утверждали, что ему присвоены целых две звезды. Внутри здание оказалось чуть получше, чем снаружи. Во всяком случае, зеркальное фойе, хоть и выглядело безвкусно, но и сильного раздражения не вызывало. Процедура регистрации оказалась неожиданно простой. Франциске даже не пришлось предъявлять документы. Когда она назвала своё имя и номер комнаты, служащий понажимал на клавиши рехнера, посмотрел на экран, после чего без лишних слов вручил ей ключи. Зато Власова он наградил долгим пристальным взглядом. Фридрих сделал вид, что ничего не заметил, и погрузился в изучение проспекта. Все номера были двухместные, классом от стандартного до люкс, мало чем отличающиеся друг от друга. Цены оказались неожиданно кусачие для такого заведения - самый дешёвый номер стоил 60 марок в сутки ("с завтраком", заботливо сообщал проспект), дорогие - в районе ста двадцати (в этом случае постояльцу предлагался, помимо всего прочего, неограниченный доступ в REIN). Существовал также особый тариф "eine Nacht", "на одну ночь", подешевле, от 48 марок - вероятно, из-за отсутствия завтрака. Закончив с формальностями, госпожа Галле выразила желание что-нибудь перекусить, и, не дожидаясь Власова, направилась в глубину фойе, где заманчиво мерцала оранжевая стрелка с надписью "Restaurant". Власов последовал было за ней, но заметил, что служащий с регистрации подаёт ему какие-то знаки. Фридрих вернулся к стойке и осведомился, в чём дело. - Простите за беспокойство, - человечек угодливо наклонил голову, - но если вы остаётесь, вы должны зарегистрироваться. Таковы правила, - развёл он руками. В этот момент входная дверь позади рывком распахнулась - в отличие от более фешенебельных заведений, "Берлин" не был оснащен автоматическими дверями на фотоэлементах - и в зеркалах отразились двое: высокий мужчина в кожаной куртке и женщина в зелёном пальто с огромным меховым воротником. Власову показалось, что женщина не очень твёрдо стоит на ногах. - Нет, я не собираюсь здесь задерживаться, - сухо ответил Власов. - В таком случае вы имеете право находиться здесь только до двух часов ночи. Может быть, вы всё-таки зарегистрируетесь? Мы не спрашиваем документов. Просто назовите фамилию, - служащий выразительно подмигнул. Тем временем вошедшая парочка добралась до стойки. Мужчина, деликатно поддерживая свою спутницу под локоть, поинтересовался, есть ли свободная комната для супругов Курц. Нетрезвая дамочка хихикнула. Служащий склонился к рехнеру, быстро пощёлкал клавишами, и обнаружил "прекрасную комнату в северном крыле", всего за сто марок за ночь. Мужчину это не устроило, и очень скоро отыскалась почти столь же прекрасная комната за семьдесят две марки. Дама, слегка согревшись, высунула накрашенную мордочку из жиденького меха. Фридрих посмотрел на неё и решил, что номер обойдётся господину Курцу (или кто он там на самом деле) в любом случае дороже, чем эта потрёпанная бабёнка с написанной на лице профессией. После чего развернулся и отправился искать фрау Галле. Ресторанный зал был полупустым. Фрау Галле сидела за крайним столиком возле самой двери и вяло ковырялась вилкой в тарелке, посматривая, как Микки поедает огромную порцию мороженого. Микки делал страшные рожи и закатывал глаза, слизывая с ложечки белые потёки. Власов снял куртку, повесил её на спинку стула и сел. - Кто снял вам номер в этой гостинице? - начал он. - Это не очень хорошее место. - Мои друзья из газеты, - Франциска продолжала сосредоточенно наблюдать за гримасами Микки. - Тут говорят на дойче и не спрашивают документов. - Ах да, конспирация. За вами наверняка следит русская полиция. Кроме того, целая свора западных репортёров ищет вас по всей Москве. Не кажется ли вам, что прятаться уже поздно? Тем более здесь? Если у кого-нибудь из этих кретинов хватит ума сложить два и два, они прежде всего обшарят все подобные места в городе... - Я же не знала, что так получится, - вздохнула фрау Галле. - У меня конфиденциальное дело... а тут такое... - Хочу ещё мороженного! - потребовал мальчик. - Хочу персикового! - Миленький, тебе больше нельзя, ты простудишь горлышко, - закудахтала фрау Галле. Микки забрался на стул с ногами и демонстративно уткнулся в остатки своей порции. - Я всё ещё никак не поверю, что это было на самом деле, - пожаловалась Франциска. - Как будто я попала в плохой фильм. Представляете, вот я пошла в туалет, вот взяла шприц, а потом что-то происходит - и я лежу под капельницей, а мне говорят, что я нахожусь в больнице... В тюремной больнице, - она жирно подчеркнула голосом предпоследнее слово. - Представляю, - пожал плечами Власов. - И я не знаю, где мой ребёнок! И мне никто ничего не объясняет! - продолжала накручивать себя журналистка. - А потом меня начинают допрашивать!.. И... и... они меня осматривали! - выдавила она из себя. Фридрих вздохнул. - Вы прекрасно знаете, по какому обвинению вы были задержаны. Личный осмотр - стандартная процедура, применяемая к наркокурьерам. - Но я же не наркокурьер! - возмутилась фрау Галле. - И к тому же они мне лазили в... в... - она покраснела. - Это нарушение неприкосновенности личности. Этого я им никогда не прощу, - зло добавила она. - Думаю, что им это безразлично, - пожал плечами Власов. - Они делали то, что велит им инструкция. К тому же в лондонском или нью-йоркском аэропорту... - Я считаю, что такие вещи должны быть запрещены! - заявила госпожа Галле. - Это моё убеждение. - У вас очень много убеждений, - усмехнулся Власов. - Увы, убеждения - плохой материал для построения правильных выводов. Если бы у меня было столько убеждений, меня бы уволили с работы. - Вы имеете в виду, с вашей - Увы, у меня нет для вас другой визитки, - усмехнулся Фридрих, - с черепом и костями, или с чем там ещё, по вашему убеждению, ходят зловещие сотрудники ненавидимых вами ведомств. Впрочем, у меня есть знакомые из этих структур. Это в высшей степени приличные люди... - Мороженого! - снова заканючил Микки. - Хочу мороженного! Персикового! - Не знаю, зачем вы здесь, - нахмурился Власов, - но я не понимаю, зачем вы потащили с собой ребёнка... да ещё такого - Это не ваше дело, - фрау Галле произнесла это без уверенности в голосе. - Микки, прекрати баловаться с едой! Микки отвлёкся от мороженого и сделал какое-то движение. Фридрих понял, что он пытается пнуть мать под столом. Не добившись результата, мальчик схватился руками за стул и опустился пониже, чтобы уж наверняка дотянуться ботиночком до колен матери. Власов взял его за плечо и развернул к себе. Микки тут же съёжился и притих: видимо, память о пощёчине не стёрло даже время, проведённое в ЦВИНПe. - Сядь как следует и не смей беспокоить взрослых! - рявкнул Власов. Мальчик замер, но, едва его отпустили, схватил ложку с растаявшим мороженным, сжал её в кулачке и начал оттягивать её пальцем, целясь в лицо матери. - Если ты это сделаешь, я тебя ударю, - предупредил его Фридрих. Микки с силой швырнул ложку об стол (она, зазвенев, отскочила и упала на пол), с хлюпаньем засосал в рот раскисшее мороженное из креманки и плюнул им в центр стола. Белые брызги разлетелись во все стороны. Несколько капель попало на лицо Власова. Фридрих достал из кармана пакет с перчатками и натянул тонкую резину на руку. Ребенок по-обезьяньи оскалил зубки, готовясь укусить. Испуганная женщина вскочила, ухватила Микки за руку и потащила к выходу. Мальчик сначала шёл сам, но на полпути - то есть на приличном расстоянии от Власова - внезапно повис на материнской руке. Фрау Галле от неожиданности выпустила его ручонку, и Микки повалился на спину, суча в воздухе ножками и мерзко вереща. Когда фрау Галле кинулась его поднимать, он заехал ей ботиночком по голове. Фридрих, внимательно наблюдавший за сценой, понял, что тот сделал это нарочно. Появился охранник - здоровенный бритоголовый тип, типичный вышибала. - Ваш? - спросил он по-русски, показывая пальцем на заходящегося в истерике мальчишку. Франциска, не понимая вопроса, машинально завертела головой. - Es ist Ihr Kind? - повторил охранник на скверном дойче, и, не дождавшись ответа, рывком поднял Микки с пола, ухватил за ухо и потащил к двери. Мальчик, уже не пытаясь вновь повалиться, быстро засеменил - видимо, уху, крепко зажатому двумя пальцами, было очень некомфортно. Госпожа Галле кинулась следом, крича что-то неразборчивое. Их не было довольно долго. За это время Власов успел сходить умыться, подробно изучить меню (оно оказалось именно таким, каким он и ожидал: средние цены на еду, очень высокие на крепкие алкогольные напитки, и запредельные на шампанское, коктейли и ликёры), заказать себе овощной салат и даже съесть его. Он не сомневался, что фрау Галле рано или поздно вернётся. Когда Франциска вновь подошла к столику, на её скуле красовалась свежая царапина, кое-как замазанная йодом. Сначала Власов решил, что это след от ботиночка, но потом понял, что гадёныш пустил в ход ногти. - Я заставила его выпить таблетку для сна, - в её голосе прозвучало нечто вроде раскаяния. - Иногда он не может заснуть сам. Приходится ему... помогать. Фридрих внимательно посмотрел на женщину. - Вы хотя бы отдаёте себе отчёт в том, что ваш ребёнок нездоров? - резко спросил он. - Сначала я думал, что его поведение - результат вашего воспитания. Точнее, отсутствия такового. Но, похоже, дело не только в этом. Гипердинамический синдром, дефицит внимания, импульсивность, склонность к асоциальному поведению... Что у него с учёбой, кстати? Над столом повисло красноречивое молчание. - Вы обращались к психиатрам? Или это что-то наследственное? - наобум спросил Власов, и понял, что наступил на больное место: такой яростью внезапно полыхнули глаза Франциски. Тем не менее, Фридрих не собирался отступать. - Значит, всё-таки наследственность. В таком случае, в страданиях ребёнка виноват кто-то из родителей, или оба сразу... - он вспомнил сцену в туалете и характерные словечки. - Вы когда-нибудь употребляли наркотики? Я имею в виду - систематически? Госпожа Галле попыталась было что-то сказать, и вдруг разрыдалась - шумно, неаппетитно, со всхлипами и стонами. Официант, как раз руливший к их столику (видимо, в надежде на дополнительный заказ), ловко изменил траекторию движения и сделал вид, что ничего не заметил. Наконец, журналистка справилась со своими чувствами, и, вытащив из сумки зеркальце и косметичку, занялась восстановительными работами на лице. Закончив с нанесением краски на веки, она повернулась к Власову. - Не думаю, что вам можно доверять, - заявила она, - но у меня нет выбора. Вы вроде бы приличный человек. Во всяком случае, вы мне кажетесь приличным человеком. Если я ошибаюсь... пусть это будет моя ошибка. Я хочу рассказать вам кое-что. При условии, что это останется между нами. Власов сделал понимающее лицо, потом чуть наклонился к собеседнице. - Рассказывайте, - наконец, разрешил он. - Только, пожалуйста, с начала. И ещё. Если не хотите чего-то говорить - не говорите. Но не нужно лжи. - Это долгая история... - речь журналистки замедлилась, взгляд расфокусировался, зрачки поплыли вверх и налево. Ошибиться было невозможно: фрау Галле, вопреки его просьбе, собиралась лгать. Точнее говоря, выдать какую-то смесь из правды, лжи, передёргиваний и умолчаний, лихорадочно изобретаемую прямо сейчас. Фридрих, впрочем, ничего иного и не ждал. - Всё дело в том, что я взяла с собой Микки не просто так, - журналистка, наконец, собралась с мыслями. - Я здесь по двум разным причинам. Одна причина - редакционное задание. Это неинтересно. Но была и другая, личная, которая важнее. Понимаете, мне поставили такое условие, чтобы я привезла показать внука... - Рассказывайте с начала, - повторил Власов. - Пока что я ничего не понимаю. - Ну да, я всё путаюсь... В общем, всё началось с того, что я вышла замуж, - женщина чуть запнулась, как будто готовясь прыгнуть в холодную воду, - за француза. Власов поднял бровь. - Помнится, в самолёте я спрашивал вас, есть ли у вас муж и дойч ли он. Кажется, вы ответили "да" на оба вопроса? К тому же ваша фамилия... - Он и есть дойч. В том-то всё и дело, - вздохнула фрау Галле. - Видите ли... это очень сложная ситуация. Мой муж, Жорж - сын дойчского военнопленного. От француженки. Германский офицер бежал из пересыльного лагеря... и она его прятала. Потом он, правда, снова попался... Романтическая история, - вздохнула она. - Всё-таки во Франции женщины умеют любить. Даже врагов, - со значением добавила она. - Вот чего не хватает нам, с нашей милитаристской культурой... Фридрих решил не вступать в дискуссию на тему того, что такое любовь вообще, и в особенности в ситуациях, когда это глупое и не украшающее человека чувство вступает в противоречие с интересами Отечества. Даже если это отечество - Франция. Он кое-что знал об этой малоприглядной стороне прошедшей войны - когда европейские державы легли под победителей в самом буквальном смысле этого слова. Особенно отличилась в этом плане la belle France (и, вопреки атлантистской пропаганде, вполне добровольно - процент изнасилований у германской армии был ничтожным, самым низким среди всех воевавших стран, и карались такие преступления расстрелом). Пик интимных отношений между дойчскими мужчинами и французскими женщинами пришёлся, разумеется, на период оккупации. Но бывали и случаи, когда француженки вступали в связи с военнопленными или беглецами из лагерей. Ни о какой романтике в таких отношениях говорить не приходилось. Однажды - ещё в первом своем полку, куда его направили сразу после училиша - Власову довелось выслушать длинный пьяный монолог старого начальника техслужбы, бывшего пилота Люфтваффе, удачно бежавшего из плена и прожившего месяц в винном погребе в Бретани. Там его прятала увядающая вдовица, скучавшая без мужчины. Он удрал из гостеприимного дома, когда случайно обнаружил в том самом погребе кое-как зарытый труп своего предшественника - видимо, чем-то не угодившего хозяйке или просто ей надоевшего. С другой стороны, дойчей в таких ситуациях больше волновало собственное выживание. Случалось и так, что беглец убивал или грабил свою случайную благодетельницу... В любом случае, рассуждать на эту тему при фрау Галле явно не стоило: грубая солдатская правда наверняка противоречила каким-нибудь её убеждениям. - Мать Жоржа скрывала, кто его отец, - продолжала тем временем фрау Галле. - Но потом всё выяснилось... ну, вы, наверное, знаете отношение французов к оккупантам и их потомству. Их можно понять. Мы все очень виноваты перед этой страной... В общем, ему пришлось уехать. Сначала он пытался жить в Америке, а потом подал документы на райхсгражданство. Тогда всем таким, как он, давали райхсгражданство... Власов скривил губы. Проблема солдатских детей существовала во всех странах, подвергшихся дойчской оккупации, но только во Франции она приобрела одиозный характер. Началось это в пятидесятые, когда под сенью американских штыков у жанов и жаков пробудилось национальное самосознание, а открытие газовых месторождений его подогрело. Шестидесятые прошли под знаком "французского возрождения". Выразилось оно в основном в безудержном самовосхвалении, а также во всесветной пропаганде любой глупости или гадости, лишь бы она была придумана не слишком далеко от Парижа. Атлантистские державы охотно подыграли французским амбициям. Поэтому сочинения маркиза де Сада были признаны "классикой мировой философии и литературным шедевром", равно как и писания вора и гомосексуалиста Жана Жене. Избранные отрывки из "Кереля" вошли в школьные хрестоматии. Тогда же во французских школах были сокращены часы на изучения математики и физики, зато введены уроки национальной кулинарии: школьников учили разбираться в сортах сыра и вина. И если германское законодательство никогда не отступало от положений 175-го параграфа Гражданского кодекса, то во Франции гомосексуализм стал не просто модным, но и в высшей степени патриотичным занятием - в пику проклятым бошам... Зато детям, заподозренным в происхождении от оккупантов, приходилось туго. Достаточно было сплетни, слуха, или даже просто неправильного года рождения в сочетании с нефранцузской внешностью, чтобы заработать клеймо бошевского выблядка. Жизненных перспектив у человека с таким клеймом не было - во всяком случае, в Пятой Республике. Единственным выходом для них оставалась эмиграция - как правило, в Америку или в Райх. Фридрих понимал также, из каких соображений Райхспрезидент подписал соглашения 1968 года. Райх открыл свои двери перед "потомством оккупантов", настоящим и мнимым - в обмен на возможность депортировать во Францию наркоманов, гомосексуалистов и прочих извращенцев. Обе страны без лишних хлопот избавлялись от тех, кого считали плохими гражданами, в обмен на тех, из кого надеялись получить граждан получше. Увы, Райх выиграл очень мало: подавляющее большинство "бывших французов" оказались довольно скверными дойчами. Они охотно пользовались социальными благами, предоставляемыми Райхом, зато их трудолюбие, нравственный облик и лояльность к новому отечеству оставляли желать лучшего. Частенько они оказывались клиентами крипо, а то и Управления. Последующее ужесточение германской иммиграционной политики было во многом связано именно с этим неудачным опытом. - Жорж прекрасный человек, я его очень люблю, - глаза журналистки опять скосились характерным для врущего человека образом, - но в Дойчлянде ему было тяжело... Он родился в свободной стране, здесь ему всё было чуждо... - Кажется, вы говорили, что он сначала отправился в Соединённые Штаты? - не удержался Власов. - Да... Он там пытался заниматься предпринимательством, но что-то не заладилось с деньгами. Извините, я в этом так мало понимаю... - Зато я понимаю. Скорее всего, ваш муж наделал долгов и бежал в Райх. Здесь у него тоже ничего не получилось. И неудивительно. Он ведь наркоман, не так ли? И подсел достаточно рано. Скорее всего, на своей прекрасной родине? - Нет, в Америке, - журналистка закусила губу, сообразив, что сболтнула лишнее. - То есть, конечно, он не наркоман! Просто у него... ну, был такой опыт. В Штатах тогда многие занимались трансперсональной психологией, раскрытием восприятия, всё это считалось очень прогрессивным... Вот и Жорж тоже увлекался. И у него были... неприятности со здоровьем. Но он не наркоман, нет. У нас он ничего такого не употреблял. - Употреблял. И вас тоже познакомил с таким опытом раскрытия восприятия, - Власов чувствовал, что надо быть пожёстче. - А может быть, и распространял? - Нет, нет! - женщина испугалась. - Ничего такого... И меня... нет, нет. Просто в наших кругах принято интересоваться разными вещами... Вообще, почему мы об этом говорим? - госпожа Галле попыталась вернуть себе инициативу. - Кому какое дело? - Я привык к тому, что в серьёзных вопросах лишней информации не бывает - а ваш вопрос, кажется, серьёзный, - отбил Власов атаку. - Но повторюсь: не лгите, лучше умалчивайте. Я же не спрашиваю вас, каковы ваши отношения с мужем... - он сделал паузу, и не дождавшись слов собеседницы, решил задать прямой вопрос. - Ведь вы на грани развода? Или уже за гранью? - Я его жена. Это всё, что вам нужно знать, - Франциска подняла руку, чтобы обратить на себя внимание официанта. - Просто у нас сейчас... сложный период. Наверное, мы просто устали друг от друга. А Жорж устал от Германии. Он очень тоскует по родине... Я его понимаю. Жить в чужой стране мучительно... Официант подошёл, и фрау Галле заказала себе "Бейлис" со льдом. Власов сделал из этого вывод, что женщина волнуется. - Простите за этот нескромный вопрос, - Власов постарался изобразить на лице сочувствие и участие, которых не испытывал, - но ведь сложности начались из-за ребёнка? - Всё это очень глупо, - госпожа Галле поёжилась, как от холода. - Всё началось с того, что я рожала Микки, как бы это сказать... с приключениями. Ужас, как вспомню эти роды... В общем, нас выходили, но в медицинской карте понаписали всякого разного... вы же знаете этих врачей, они очень боятся ошибиться и поэтому перестраховываются. Эти ужасные законы о генетической чистоте... - Благодаря этим ужасным законам в Райхе самый низкий уровень наследственных патологий в мире, - Фридрих даже не попытался скрыть раздражение. Из всех глупостей, провозглашаемых либералами, выступления против евгеники возмущали его больше всего. - Какой-то воинствующий самоубийственный идиотизм! Законы природы едины для всего живого. Если не выпалывать сорняки, они задушат основную культуру. То же самое верно и для человеческой популяции. У диких видов прополкой занимается естественный отбор, но у человека он фактически ликвидирован достижениями медицины, а значит, искусственным евгеническим мерам попросту нет разумной альтернативы. Если, конечно, не считать альтернативой превращение человечества в стадо полудохлых дегенератов... У нас, если я правильно помню, количество генетического шлака в тридцать раз ниже, чем в Америке. Не говоря уже о Франции. И все эти годы продолжает снижаться, а на Западе растет. Причем это с учетом соматических патологий, а олигофренов, к примеру, у нас вообще практически нет... - Потому что их убивают! - взорвалась в ответ фрау Галле; за соседним столиком даже обернулись в ее сторону - без особого, впрочем, интереса. - Убивают детей! - Уничтожают биологический брак, - холодно поправил Фридрих. - Отходы человеческого производства. Это не личности, не мыслящие существа, это просто уродливые куски плоти. И их, между прочим, умерщвляют легко и безболезненно. Они не чувствуют ни боли, ни даже страха, ибо не понимают, что происходит. Если уж на то пошло, коровы и свиньи заслуживают куда большей жалости, но я что-то не заметил у вас склонности к вегетарианству, - Власов выразительно посмотрел на остатки мясного рагу в ее тарелке. - Животных мне тоже жалко, - ответила Франциска, словно бы в доказательство этих слов отодвигая от себя вилку. - Но одно дело животные, а другое - люди! - Единственное, что качественно отличает человека от животного - это разум, а его-то они как раз и лишены. Было бы куда более жестоко оставить их жить той жалкой жизнью, на какую они только и способны. Жизнью, не несущей ничего хорошего ни им самим, ни тем, кто их окружает. - А кто вам дал право решать за них, что для них лучше?! - А лично вы что предпочли бы - мгновенную безболезненную смерть или жизнь пускающей слюни и гадящей под себя идиотки? Франциска поморщилась. -По крайней мере, у меня был бы выбор, - уклонилась она от прямого ответа. - А этих несчастных никто не спрашивает. - Насколько я знаю, либералы являются идейными сторонниками права женщин на аборт, - с усмешкой заметил Фридрих. - Не по медицинским показаниям, а просто, как говорят русские, по желанию левой задней пятки. Как в этом случае обстоят дела с правом выбора для безвинного, беззащитного эмбриона? Журналистка смутилась и опустила глаза в свою тарелку, бессмысленно размазывая остатки соуса последним насаженным на вилку кусочком мяса - очевидно, уже совсем холодного. - У эмбрионов не спрашивают, потому что не у кого спрашивать, - сам ответил на свой вопрос Фридрих. - Так же и здесь. Что-то решать и выбирать может только тот, кто обладает разумом. Права может иметь только личность. И законы о чистоте это учитывают. Эвтаназия применяется лишь при неизлечимой умственной неполноценности, а там, где генетические нарушения не затронули мозг, ограничиваются стерилизацией, в остальном же человек остается нормальным райхсгражданином. Евгенические законы разумны, справедливы и, между прочим, гуманны. Куда гуманнее, чем естественный отбор в природе. Природа вообще куда более кровава и жестока, чем любое человеческое изобретение. Ни один тиран не убивает всех своих подданных - а природа это делает. - Вам легко теоретизировать! - снова применила испытанный аргумент фрау Галле. - Эвтаназия ведь может быть применена в течение всего первого года жизни... - Пока что не все патологии можно диагностировать пренатально или сразу после рождения. В природе, замечу, и после первого года ни у кого нет никаких гарантий. - А вы понимаете, что это такое - жить целый год под дамокловым мечом?! Ждать, что на каждом следующем врачебном осмотре... нам, правда, достался хороший доктор, он всегда меня подбадривал, говорил, что все это чистая формальность, что наши отклонения далеки от критических и выправятся с возрастом... Но Жорж всего этого не выдержал. Он вбил себе в голову, что я родила ему больного сына, что это я во всем виновата. С тех пор он стал плохо со мной обращаться, и с сыном тоже... - она взяла себя в руки. - Но я не об этом. Понимаете, у Жоржа был отец. Тот самый дойчский офицер. Так вот, оказывается, он всё ещё жив. Хотя уже совсем старый. Четыре месяца назад я получила от него письмо. - Бумажное письмо или электронное? - невежливо перебил Власов. - Бумажное. С варшавского почтамта. Отпечатано на машинке, - добавила она чуть погодя. - Оно у вас с собой? - Нет, - женщина замялась. - Он требовал, чтобы я отсылала его письма назад, вместе со своими ответами. - Интересно... Что было в письме? - Оно было очень странным. Он представился как отец Жоржа. Сказал, что знал о существовании сына, даже пытался разыскать его... как это он там выразился? - она прикрыла глаза, вспоминая точную фразу - "из соображений морального долга и желая искупить недостойное малодушие". Интересно, что он хотел этим сказать? - Не торопитесь. Он представился? Он назвал своё имя? Вы проверили, существует ли такой человек вообще? Может быть, это жулик или сумасшедший. - Да, конечно. Я проверила. Такой человек существует. - Откуда вы знаете, что писал именно он? - Знаю. Журналисты всё знают. У нас есть свои возможности. Это реальный человек. И, кстати, большая шишка. - Что значит шишка? - Ну... - женщина замялась, - он непростой человек. Генерал в отставке, или что-то вроде этого. - Что значит "вроде этого"? Воинское звание - нечто вполне определённое. - Просто я не разбираюсь в таких вещах... - Вы только что говорили, что проверяли его по своим каналам. Вряд ли вы забыли его звание. - Я же сказала, что я в этом не разбираюсь! Проверяли мои друзья из газеты. Ну хорошо, пусть будет генерал. Да, точно, генерал. Я вспомнила. - Какого рода войск? - Не помню... Это всё неважно. Кажется, что-то связанное с танками. Не помню. Власов, если вы будете меня перебивать своими вопросами, мы не закончим до утра. - Извините, - Фридрих пошёл на попятную, - просто я сам долго служил в армии, и меня заинтересовала эта тема... - Вы служили? Вот откуда у вас такие взгляды... А почему вы оставили службу? - По состоянию здоровья, - Власов решил воспользоваться случаем, чтобы слегка простроить свою легенду. - Я отдал службе двадцать лет жизни, а потом оказался за бортом. К счастью, мне удалось устроиться в "Мессершмит". - С вами плохо обошлись, - безапелляционно заявила фрау Галле. - Вы двадцать лет служили этому государству, а потом вас выкинули, как использованную вещь. - Почему же? Если деталь механизма служила двадцать лет и истёрлась, её нужно заменить. А не оставлять на том же месте, на основании того, что она служила двадцать лет. - Человек - не деталь механизма, - заявила журналистка. - Он - образ и подобие божье. - Вы верующая? - заинтересовался Власов. Госпожа Франциска Галле беспомощно пожала плечами. - Не знаю... Наверное, нет. Но всё-таки ведь там что-то такое есть? Я имею в виду... ну, не бога. Скорее, судьбу, или что-то в этом роде... Иногда я чувствую, как меня ведёт судьба. Вот и сейчас... Но дело не в этом. Даже если не верить в бога, надо верить в человека. Я верю в человека. - Как в образ божий? - Да! Если даже нет бога... ну, того бога... то, значит, бог - это лучшее в человеке. Его любовь к жизни, стремление к свободе, счастью... но вы меня, наверное, не понимаете. - Не понимаю, - пожал плечами Власов. - По-моему, это просто слова. Я уже сказал, человека отличает от животного только способность мыслить. Что и позволило человеку стать доминирующим видом на Земле. Большинство людей, правда, пользуются этой способностью довольно редко, зато они могут подчиняться чужому разуму, в случае нехватки своего. То есть быть деталью какого-нибудь механизма. - Значит, вам не хватало своего разума? - позволила себе шпильку Франциска. - Напротив, мой разум нашел достойное применение и на прежней, и на новой работе, - спокойно возразил Фридрих. - Военные - отнюдь не тупые солдафоны, какими их изображают либеральные газетки. В современной войне мозги значат куда больше, чем строевая подготовка. И, на мой взгляд, быть деталью хорошо сделанного и полезного механизма куда лучше, чем быть частью механизмов слепой и безмозглой природы. Официант принёс бокал с белой жидкостью. - Вы всё время унижаете величие человека, - сказала журналистка, одним глотком осушив полбокала. - Каждый человек - это Вселенная! - Вернемся лучше от космогонии к земным проблемам, - решительно произнес Фридрих. - Итак, вы получили письмо от отца своего мужа. Что вы ему ответили? В письме был обратный адрес? - Там был адрес абонентского ящика на варшавской почте. Я ему отправила письмо по этому адресу. Написала всё как есть. И про Жоржа, и про проблемы в наших отношениях... Он мне ответил. Интересовался, есть ли у Жоржа дети, и если да, то от кого и где они проживают. Я ему объяснила про Микки, что это наш единственный сын. Кажется, у Жоржа не было других детей. По крайней мене мне он никогда не говорил о других детях... Он опять ответил. Вроде как обрадовался, что у него есть внук, и этот внук дойч, родившийся в Райхе. Он написал по этому поводу: "пусть и вопреки собственным желаниям и намерениям, я всё же породил жизнеспособное потомство". И ещё что-то про волю Провидения, я не поняла... Но не в этом дело. В общем, этот человек хочет сделать Микки своим наследником. Поэтому я здесь. - Всё это очень странно. Почему бы ему не связаться со своим сыном и не сделать наследником его? - Я спрашивала. Потому что он наполовину француз. А Микки всё-таки родился в Райхе, и в нём три четверти дойчской крови. Ему это почему-то важно. - Ну, положим, не три четверти. Вы же не стали рассказывать этому человеку о своём происхождении, не так ли? - Какое это имеет значение? Для меня - никакого, - с вызовом заявила фрау Галле. - Ну, допустим. Всё равно не понимаю. Некий богатый незнакомец желает завещать вашему сыну деньги. Такие вещи делаются через суд. - Нет, тут всё гораздо запутаннее. Он поставил условия. Во-первых, прилететь сюда, в Москву, и встретиться с ним. Лично. - Почему в Москву? Разве он живёт в России? - Н-нет, - лицо женщины смялось. - Наверное, всё-таки нет. Просто он поставил такое условие: встретиться в Москве. И привезти с собой моего сына... то есть его внука. Он хотел посмотреть на него, прежде чем принимать окончательное решение. - Боюсь, что знакомство с Микки не доставит ему радости, - усмехнулся Власов. - Судя по тому, что я услышал, этот ваш таинственный незнакомец верит в расовую теорию хитлеровских времён. В ту пору евгенические законы были жестче, и такие, как Микки, считались дегенератами. - Вот за это я особенно ненавижу нацизм, - гневно блеснула очами фрау Галле. - И напрасно. Если бы это был чужой ребёнок, вы бы согласились с подобной оценкой. - Я не намерена обсуждать своего сына в таком тоне!.. В общем, я бы заставила Микки вести себя как нужно, - без уверенности в голосе сказала госпожа Галле. - Поговорила бы с ним... В конце концов, я всё это делаю ради него. Ради его будущего. Он ведь совершенно не приспособлен к жизни в Райхе. - Вы хотите сказать, что на Западе ему будет лучше? - Я этого не говорила... Но всё-таки, наверное, да. У нас в Райхе не любят тех, кто чем-то выделяются... необычных... не таких как все. Понимаете? - Нет, не понимаю. Насколько мне известно, в Райхе ценят тех, кто чем-либо выделяются в положительную сторону. И не ценят глупцов, преступников, наркоманов, и прочий человеческий шлак. В вашем Микки нет ничего необыкновенного. Он просто-напросто дурно воспитанный, неумный, неприятный ребёнок, к тому же не вполне здоровый психически. Возможно, он справился бы со своими проблемами, если бы не вы. - Да как вы смеете! - на этот раз фрау Галле и в самом деле была возмущена. - Вы просто не знаете, о чём говорите. Наверное, у вас нет детей, иначе бы вы не рассуждали с таким апломбом! Вы даже не можете себе представить, чего мне стоил Микки! Что я пережила ради него! На какие жертвы шла! Вам не понять... - Отчего же. Я всё понимаю. Материнский инстинкт и все такое. Хотя, на самом деле, у высших животных, включая человека, это не инстинкт, а социальное научение. Вы в курсе, что самки обезьян, особенно выращенные в неволе, нередко бросают своих детенышей? А это невозможно, будь материнское поведение инстинктивным. Их просто не научили старшие сородичи... - Причем тут обезьяны?! - Притом, что нет принципиальной разницы. В данном аспекте. Точнее говоря, есть - у обезьян это все-таки более рационально устроено. Их материнские чувства рассчитаны на десяток детенышей, из которых до фертильного возраста доживут двое-трое. Для них вполне нормально, что большинство пойдет в отбраковку. Но материнская любовь, зацикленная на одном-единственном, да притом явно неудачном ребёнке, превращается в нечто уродливое... - Опять вы сравниваете людей с животными! Вы никак не хотите понять, что люди - это люди! - Сравнение человека с животным мне кажется более продуктивным и адекватным, чем его же сравнение со Вселенной. Например, тело человека - это тело животного. Вы ведь не считаете унижением своего достоинства колоть себе свиной инсулин? - Причём тут тело? Я говорю о человеческих ценностях... - Которые детерминированы в основном биологией и психологией. Плюс различными морально-религиозными догмами, принимаемыми столь же бездумно, как зверь принимает образ поведения, навязанный дрессировщиком. Во всяком случае, ваши отношения с сыном далеки от идеалов чистого разума. - Не понимаю, почему я сижу здесь и выслушиваю от вас все эти гадости! - Вероятно, потому, что у вас нет выбора. Ибо дед Микки - если он и в самом деле тот человек, за которого себя выдаёт - скажет вам то же самое. Только в более резкой форме. Вы ведь и сами это понимаете, не так ли? - Микки будет паинькой, - повторила фрау Галле. - В конце концов, его можно купить. Ради некоторых вещей он готов изображать пай-мальчика... какое-то время. Я не поскуплюсь. Я пообещаю ему всё что угодно, лишь бы он угодил дедушке. - Вот как? Неужели наследство так велико? - Н-ну, как бы... - процедила сквозь зубы женщина. - У этого человека есть деньги, хотя и не очень большие. Но тут дело не только в деньгах. Не знаю, стоит ли об этом рассказывать... - Франциска замялась. - Если уж начали говорить, то говорите всё, - поощрил её Фридрих. - Только не надо ничего придумывать. - У него есть одна вещь, которая представляет большую ценность, - нехотя призналась журналистка. - Он хотел передать её лично мне в руки. Это очень дорогая вещь. Если её продать, можно получить много денег. И не только денег, но и... нет, ничего не буду говорить, иначе проболтаюсь. В общем, для меня это очень важно. - Что это такое? - Простите, Фридрих. Этого я вам сказать не могу. - Почему? - Потому что вы меня не одобрите. И не хочу рисковать вашим ко мне отношением. - Я человек достаточно широких взглядов, и могу понять всё. Кроме того, что наносит ущерб моим личным интересам и интересам Райха, - Власов сказал это, почти не кривя душой. Внезапный переход от возмущения к кокетству он, конечно, заметил, но демонстративно проигнорировал. Чего-то в этом роде он ожидал. Эта женщина остро нуждалась в помощи, иначе не стала бы выслушивать и половины из его тезисов. Сейчас, очевидно, начнется фронтальное наступление... - Ну вот, так я и знала... А что, если мы понимаем интересы вашего возлюбленного Райха по-разному? Я, например, считаю себя патриоткой. Настоящей патриоткой. Но интересы своей страны я понимаю иначе, чем какой-нибудь замшелый нацист. Хотя, как я уже говорила, мы здесь стоим на разных позициях... Зато я убеждена, что эти различия не должно влиять на человеческие отношения. Политика - это одно, а люди, живые люди, с их чувствами - это другое. Вот как мы с вами. Антиподы по убеждениям. Вы - национал-социалист, верный сын партии и истинный ариец. А я либералка, и к тому же наполовину юде. Но сейчас мы сидим рядом - одни, ночью, в чужом городе, и разговариваем по-дружески. И сейчас вы, Фридрих, - журналистка добавила в голос нужное рассчитанное количество мёда, - для меня самый близкий человек на тысячи километров вокруг... Помогите мне, прошу вас! Она искательно взглянула на мужчину, ища поддержки. В её глазах были мольба и обещание. Власов выдержал паузу, изображая на лице недовольство навязываемой ролью. - У меня есть свои дела в России, - проворчал он. - Но я подумаю, что можно сделать для вас. В глазах журналистки блеснуло характерное женское торжество: самец заловлен, самец повержен, самец ещё изображает сопротивление и пытается ставить условия, но отныне он будет делать то, что хочет женщина. Фридрих в который раз подумал, что самки удивительно предсказуемы. - Мне нужно найти этого человека, деда Микки, - заговорила Франциска деловым тоном. - Он должен был встретить меня в аэропорту, но эта дурацкая ситуация с наркотиками... Теперь я не знаю, как его искать. - Вы можете написать ему по тому же польскому адресу, - посоветовал Власов, - и объяснить ситуацию. - Нет, это исключено, - нервно дёрнулась фрау Галле, - у меня нет времени ждать письма. К тому же он собирался ликвидировать абонентский ящик. Вы не понимаете... Он очень подозрительный... Ему есть чего бояться. Тут разные обстоятельства... Всё из-за этой вещи. - Всё-таки, что это за вещь, из-за которой вы так дрожите? Это что-то запрещённое? - Да нет же! Вы, наверное, воображаете себе невесть что... Ну хорошо, я скажу. Это книга. Очень редкая книга. Вы довольны? - Очень интересно. И сколько же она может стоить? - Триста тысяч долларов, - мечтательно произнесла женщина, и тут же прикусила язык. - По крайней мере, один покупатель вроде бы даёт столько. Смотря что... смотря в каком состоянии книга. Власов испытал очень странное чувство: он был уверен, что женщина не лжёт, или почти не лжёт - и всё-таки каким-то образом обманывает. - Вы назвали сумму в долларах, - он решил зайти с этой стороны. - Вы собираетесь продать этот раритет на Запад? И у вас есть покупатель? - Если вам это интересно... да, есть. И не один. Как вы понимаете, всё остальное - коммерческая тайна. Если я уж вам доверила свой секрет... но, кажется, вы не из тех, кто покушается на чужие кошельки. Вы ведь настоящий национал-социалист, правда? - Теперь это кажется вам достоинством? - не удержался Власов. - Ну хорошо. Объясните мне, какой помощи вы от меня ждёте. - Не столько помощи, сколько... Не знаю, как это сказать. Искать этого человека я буду сама. Я знаю его имя и кое-какие дополнительные сведения. Я также знаю людей, которые мне помогут в поисках. Но мне нужна поддержка... помощь... защита, - последнее слово она выдавила из себя с трудом. - Защита от тех хороших людей, которые вам будут помогать? - прищурился Власов. - Это же Россия! Я здесь никого не знаю лично. Мне дали несколько адресов и аншрифтов наших единомышленников здесь. Но я с ними не знакома. И не особенно доверяю этим людям. А вы меня вытащили из русской тюрьмы. Значит, у вас есть какие-то связи и возможности. - Не стоит их преувеличивать, - пробурчал Фридрих. - Но они есть. Если со мной что-то случится, вы сможете меня вытащить? Из... из какой-нибудь опасной ситуации? - Это зависит от ситуации, - бросил Власов ожидаемую фразу. - Честно говоря, сам не понимаю, почему я трачу на вас своё время... "Потому что ты уже поверил, будто я лёгкая добыча. Все мужчины одинаковы", - прочёл Фридрих в глазах женщины. - Так вы мне поможете, Фридрих? Я так и знала, - она сладко, неискренне улыбнулась. - Я позвоню вам завтра. Дайте мне свой номер. У вас есть целленхёрер? Что я говорю, конечно, есть, вы же деловой человек... Власов продиктовал ей один из дополнительных номеров, звонки с которого автоматически пересылались ему. Фрау Галле записала его номер в свой аппаратик. Собственный номер она ему не предложила, а он не стал настаивать: было и без того понятно, что журналистка ему позвонит. - А теперь я пойду прилягу, - журналистка привстала, собираясь уходить. Разумеется, она даже и не подумала оставить на столике деньги для официанта. - Не провожайте меня, - на всякий случай добавила Франциска. "Я ещё не готова, жди" - просигналила она взглядом. - Подождите, - остановил её Власов. - Мы ещё не всё обговорили. Женщина недовольно посмотрела на него, но села. - Мои условия таковы, - начал Фридрих. - У меня есть дела, которые должны быть сделаны в любом случае. Поэтому много времени уделять вам я не смогу. Но если вы и в самом деле чего-то опасаетесь, договоримся о следующем. Во-первых, вы будете каждый день звонить мне и сообщать о своих ближайших планах. Где вы находитесь, куда направляетесь, а главное - к кому и зачем. Если что-то случится, я не должен тратить лишнее время на то, чтобы искать вас по всей Москве... или по всей России. Это большая, чужая и опасная страна... - Но вы же здесь свой? - Франциска заискивающе наклонила голову. - Вы ведь наполовину русский, бывали здесь и всё знаете? - Не совсем так. Я хорошо знаю эту страну - из Берлина. Наше дело тесно связано с некоторыми российскими компаниями. Но вообще-то я здесь впервые. - Вот как... - казалось, журналистка была разочарована. - Откуда же тогда связи и знакомства? - Я знаю многих больших людей отсюда - поскольку встречался с ними у нас. Но и только. В связи с этим у меня есть второе условие. Одна из моих задач - налаживание контактов. Возможно, мне понадобятся сведения о тех или иных людях, или даже личное знакомство. Ваши друзья здесь могут оказаться полезными... - У меня нет здесь друзей как таковых, - заюлила фрау Галле, - у меня есть несколько телефонов, по которым я могу обратиться... К тому же это всё очень специфические люди... люди с убеждениями, - добавила она, не уточняя, о каких убеждениях идёт речь. - Вряд ли вам они понравятся. - Я же не собираюсь обзаводиться друзьями. Речь идёт о том, что мне могут понадобиться какие-то связи, которые на моём уровне завести сложно, - он наградил женщину тяжёлым взглядом. - Ну, допустим... - условия журналистке явно не понравились, но Власов не оставлял ей выбора. - Если это всё, то я могу идти? Я устала и хочу спать. - Да, пожалуйста. Мне тоже пора. Одну минуту, я помогу вам, - Власов встал и начал искать глазами пальто собеседницы. Та поймала его взгляд и усмехнулась. - Не волнуйтесь, я оставила вещи в гардеробе... Провожать меня до номера не надо, - повторила она. Ну, до завтра. Она торопливо проскользнула мимо него - видимо, опасаясь, что он попытается её обнять или поцеловать на прощание - и скрылась в дверях. Власов ещё немного посидел за столиком, размышляя, хочет ли он здесь ужинать. Решил, что нет, и попросил чай и счёт. Счёт принесли первым. Самым дорогим в списке оказалось мороженое Микки. Власов только усмехнулся: на фоне тех трат, которые он сегодня себе уже позволил, эти расходы казались ничтожными. С другой стороны, за эти деньги плюс немного внимания он получил довольно неплохой приз: фрау Галле, при правильном с ней обращении, может стать пропуском в те круги, куда ему, Власову, так просто не попасть. Это нужно использовать... Что касается рассказанной ей истории... Судя по всему, в главном фрау Галле не лгала: ей и в самом деле нужно найти какого-то человека, причём быстро и скрытно. Ни своим коллегам в Берлине, ни тем более местным контактам она откровенно не доверяла. И, похоже, история с наркотиками и в самом деле оказалась для неё роковой неожиданностью, а не заранее разыгранным спектаклем... Кстати, уж не муженек ли это подстроил? Такому, как он, наверное, не очень сложно достать штрик. А способ избавиться от постылой супруги вполне остроумный. Не очень приятный, конечно, чреватый обыском в доме и парой допросов на предмет возможного соучастия - однако это лучше и бракоразводного процесса с необходимостью платить потом алименты, и риска сесть в тюрьму за убийство. Вот ведь как все просто может оказаться, и никакой политики... Впрочем, не стоит забывать, что у этой дамочки есть ещё и журналистское задание в Москве, о котором она ловко умолчала. Но, тем не менее, история с неожиданно обнаружившимся дедушкой и наследством, несмотря на некоторые странности, кажется не столь уж неправдоподобной. По крайней мере, она хорошо объясняет, зачем ей понадобилось брать с собой в Москву сына. Хотя всё, что она рассказала о предполагаемом дедушке - неумелая ложь. Фридрих был более чем уверен, что никаким генералом Панцерваффе здесь и не пахнет... Подали чай. Власов отхлебнул и поморщился: это оказалась дешёвая дрянь, заваренная из пакетика. Всё же он сделал ещё два глотка, прежде чем окончательно отставить чашку. Что там было ещё? Подозрительный способ переписки через варшавский почтамт с обязательной отсылкой писем назад. Можно, конечно, было просто попросить получательницу, чтобы она уничтожала письма - но их автор, похоже, не очень-то доверял её аккуратности... Да, именно её аккуратности, решил Власов. Женоненавистник? Скорее, реалист... Варшавский почтамт. Что ж, место для анонимной ячейки выбрано очень точно, учитывая политические реалии... Ещё эта книга. Ну, допустим, предполагаемый благодетель и в самом деле преподнесёт фрау Галле какое-то редкое коллекционное издание. Допустим даже, что она сможет его вывезти на Запад. Кстати, вывести что-то ценное из Москвы сейчас куда проще, чем из Берлина, возможно поэтому встреча назначена в Москве? Не исключено, хотя Варшава в этом смысле удобнее, да и письма шли через Варшаву... Непонятно, но оставим это на потом. Но всё-таки тут что-то не так. Да и сумма какая-то слишком уж запредельная. Неужели и в самом деле триста тысяч долларов? Да, похоже на то... Но ведь было ещё что-то, какая-то проговорка, маленькая неловкость в речи... Двери распахнулись, и в зал ввалилась нетрезвая женщина. Власов с трудом узнал в ней "супругу господина Курца". Тут же появился охранник и попытался загородить ей дорогу. - Я зза-регистри... я тут живу! - возмущённо закричала женщина на плохом русском. - П-пустите м-м-меня, я хочу п-п-поуууу... Охранник, не тратя слов, вытолкнул пьяненькую бабёнку в коридор. Власов решил, что в "Берлине" ему делать больше нечего, и засобирался домой. Уже выходя в фойе, он вдруг остановился и, с озабоченным видом сунув руку в карман, словно обнаружив, что что-то забыл, сделал шаг назад. У стойки, интимно наклонившись к портье и двигая в его сторону какую-то бумажку - не то сложенную банкноту, не то визитку - маячил давешний долговязый американец. "Майк Рональдс, - вспомнил Фридрих. - Шустрый мальчик." Власов был уверен - процентов на 95, стопроцентной уверенность в его профессии не бывает - что на сей раз "мерседес" не следовал за его машиной; по пути он пару раз делал "заячьи петли", проверяя отсутствие "хвоста". Но, как Фридрих и предположил в разговоре с Франциской, журналисты и сами могли додуматься до наведения справок в подобных местах. Галле взяла визитку Рональдса и обещала позвонить, но тому этого, конечно же, недостаточно. Кстати, с неудовольствием подумал Власов, эту визитку стоило у нее забрать, да и портье предупредить, чтобы не болтал лишнего... целых две ошибки за короткое время! Слишком много сегодня было событий. Хотя, разумеется, это не оправдание. Журналист, наконец, оторвался от стойки, одарил на прощание служащего хорошо отработанной улыбкой и направился к выходу. Разумеется, пытаться прямо сейчас вломиться в номер фрау Галле было бы слишком нагло даже для американца... Едва за ним с глухим стуком закрылась притянутая пружиной дверь, как Власов вышел из коридора и решительно направился к стойке, на ходу сопоставляя тактику кнута и пряника. Можно дать портье денег, но это не дает никаких гарантий на будущее, ибо подобные типы с легкостью берут деньги у всех, кто предлагает. А можно припугнуть его, причем вполне официально. Правда, портье в таком заведении - почти наверняка внештатный осведомитель крипо, а то и ДГБ... но, в конце концов, что он теряет? Обе организации и так знают, что он принимает некое участие в судьбе Франциски Галле. Портье еще не успел стереть с лица дежурную улыбку, но в глазах его уже мелькнула настороженность и готовность с ходу отбить любые претензии, которые могут быть у столь решительно приближающегося клиента. - Только что с вами разговаривал иностранец, - не дал ему опомниться Власов. - Американец, - добавил он со значением. - Спрашивал о женщине, остановившейся здесь около часа назад. Деньги, которые он вам дал, можете оставить себе. Мне отдайте его визитку. Если он объявится снова, или если появятся другие с аналогичными вопросами - этой женщины здесь нет, она съехала, куда - вам неизвестно. - А... кто вы такой, собственно? - оправился от напора служащий. Фридрих махнул у него перед носом служебным удостоверением - достаточно быстро, чтобы тот успел понять, что это за документ, но не вчитаться в имя и фамилию. - Вы все поняли? Портье безропотно протянул Власову белый прямоугольник. Фридрих скользнул взглядом по цифрам телефона. Похоже на обычный целленхёрер одного из московских операторов... кажется, МТС. Если так, при необходимости номер будет не так уж трудно поставить на прослушку. Хотя вряд ли этот Рональдс как-то связан с "нашими делами". Но, кто знает... Подождав на всякий случай еще некоторое время в фойе, Власов вышел в промозглую тьму улицы. "Мерседеса" журналистов, как он и надеялся, на стоянке уже не было. Фридрих сел в свою машину и на всякий случай включил сканирующее устройство. Нет, похоже, никакой ловкач не прицепил ему "жучок" под бампер. Власов привычно пристегнулся и поехал домой. |
|
|