"Коперник" - читать интересную книгу автора (Баев Константин Львович)

Врач, каноник и администратор

В 1506 году Николай Коперник вернулся во Фрауенбург. Однако, он пробыл на этот раз во Фрауенбурге недолго: уже в начале 1507 года, согласно постановлению капитула, он был отпущен в резиденцию своего дяди-епископа, замок Гейльсберг, где и оставался до 1512 года. Эта командировка в замок Гейльсберг последовала по настоянию епископа Ватцельроде. Мы уже говорили, что епископ имел основания приблизить к себе Коперника не только по соображениям родственного, но и политического характера. Кроме того, ему хотелось, вероятно, избавить своего любимого племянника от разных неинтересных дел, обычно поручаемых молодым каноникам капитула.

Формально откомандирование Коперника в епископскую резиденцию, замок Гейльсберг, мотивировано было просьбой епископа Ватцельроде прислать к нему Коперника в качестве врача для наблюдения за его пошатнувшимся здоровьем.

Замок Гейльсберг находился в расстоянии 74 километров от резиденции капитула, Фрауенбурга (где был выстроен кафедральный собор и где находились квартиры каноников капитула); он был расположен почти в центре Вармийской области, и епископы вармийские давно уже избрали его постоянным своим местопребыванием.

В замке Гейльсберг Коперник провел целых шесть лет; значит, 39-летним, уже пожилым человеком вернулся он оттуда во Фрауенбург. Пребывание Коперника в Гейльсберге было временем, самым плодотворным в жизни великого астронома; здесь созрели те новые идеи о мироздании, о новой системе мира, которые стали зарождаться в его уме, когда он еще юным студентом сидел на лекциях Брудзевского, когда он в Болонье вел долгие беседы с Домиником Марией ди Новара, когда в Падуе вел дискуссии с Фракасторо и сообщал свои заветные, дерзкие мысли о неверности геоцентрической системы древних другу своему, Целио Кальканьини.

В замке Гейльсберг у Коперника оставалось много свободного времени; он не был обременен служебными занятиями; в его распоряжении были слуги; его окружало великолепие и пышность, хотя, конечно, и не такие, какие он видел в Риме или в Ферраре. Двор епископа эрмеландского был много скромнее герцогского двора в Ферраре, но все же епископ Лука при случае умел блеснуть своим высоким положением и иногда устраивал пышные празднества и торжественные приемы.

Общество, которое собиралось в Гейльсберге, было пестрое: там гостили и бургомистры прусских городов, и послы тевтонского ордена, и польские воеводы.

По отзывам современников, епископ Лука Ватцель-роде был человеком крутого нрава. Своим тяжелым характером он отпугивал от себя окружающих: его не любили и боялись. Но с любимым племянником он обращался не так сурово, и Коперник оказывал ему внимание и относился к нему по-родственному. Епископ Лука высоко ценил познания своего племянника, сочувствовал его научным стремлениям и всячески покровительствовал его занятиям астрономией. В замке Гейльсберг задумал и частью осуществил Коперник свой великий труд о системе мира, впоследствии названный им «De Revolutionibus orbium coelestium» («Об обращениях небесных кругов»).

Первые черновые наброски этого сочинения, обессмертившего имя Коперника, сделаны, по всей вероятности, тоже в Гейльсберге. Предисловие Коперника к капитальному труду позволяет сделать подобную гипотезу. В самом деле, в упомянутом предисловии читаем: «Тидеман Гизий, т. е. Тидеман Гизе (о нем ниже мы будем говорить подробно)… часто меня убеждал…, дабы я эту книгу издал и позволил, наконец, предать ее гласности. Эта книга задерживалась у меня не только в продолжение девяти, но даже четырежды девяти лет». Это предисловие написано было в 1543 году; очевидно, что книга, вчерне по крайней мере, была готова уже в 1507 году, т. е. как раз во время пребывания Николая Коперника в замке Гейльсберг. Таким образом, живя при дворе своего дяди-епископа, Коперник не терял даром времени: он не только обдумал, но и составил вчерне рукопись своего будущего бессмертного сочинения.

Однако, рукопись свою он хранил в глубокой тайне, и до своего появления в свет она подвергалась еще многочисленным изменениям, поправкам и дополнениям.

Коперник ни с кем не делился своими планами, он работал втайне, и даже дядя ничего не знал о той революции в астрономии, которую в тиши рабочей комнаты подготовлял его гениальный племянник. Впрочем, дяде хотелось совсем другого: он желал сделать своего любимца политическим деятелем, который мог бы стать его надежным помощником. Мы уже говорили, что тевтонский орден не отказался от мысли вернуть себе самостоятельность и, несмотря на формальную зависимость от Польши, вел себя агрессивно. В частности, он не мог примириться с потерей Вармийской области. Среди членов Вармийского капитула были некоторые лица, готовые оказать поддержку ордену в этих его притязаниях. Епископ Лука был противником этой ориентации и проводил во всех политических комбинациях политику польского правительства. Орден поэтому ненавидел вармийского епископа и был бы очень доволен присоединить Эрмеланд к своим владениям. Вармийская епархия вообще была яблоком раздора между польским королевством и тевтонским орденом. И рыцари ордена, и польские отряды часто грабили ее границы, но после того, как между епископом Ватцельроде и польским королем установились хорошие отношения, отношения с Польшей, естественно, улучшились. Зато набеги меченосцев и их своеволие на границах Вармии продолжались.

Епископ в свою очередь старался делать всяческие неприятности ордену. На сеймах Ватцельроде произносил громовые речи по адресу ордена, доказывая, что Польша до тех пор не может быть спокойна за судьбу своих владений, пока орден не будет переселен куда-нибудь в другое место. Он даже придумал такой проект: так как Пруссия стала уже страной христианской и «обращать» там стало уже некого, то и ордену там оставаться не для чего. Поэтому Ватцельроде предлагал переселить орден в Подолию: там-де рыцари могут воевать с «неверными» (с турками) и тем самым выполнять свою настоящую миссию.

Орден, конечно, на этот план не соглашался. Покидать насиженные места, свои замки, свои коммерческие операции совсем не улыбалось немецким дворянам. Проект Ватцельроде не прошел; его не поддержал и польский король, быть может, потому, что не считал себя достаточно сильным, чтобы заставить орден выселиться в Подолию. Но все же проект Ватцельроде наделал ордену много неприятностей. Потерпев неудачу, дядя Коперника придумал тотчас же другую комбинацию: преобразовать Вармию в архиепископство. Но на подобный план не согласился папа. Очевидно, в Риме пересилило влияние ордена. Если бы план превращения вармийского епископства в архиепископство удался Ватцельроде, то ему оказались бы подчинены другие епархии, зависевшие от ордена, — он стал бы полновластным духовным владыкой в Пруссии, и его влияние соответственно возросло бы.

Так шли годы, борьба между орденом и Ватцельроде ничем не закончилась; в конце-концов орден пошел на уступки Польше, и польское правительство, и орден постарались притти к некоторому соглашению. Посредником снова оказался неугомонный Ватцельроде, хотя рыцари ордена продолжали его ненавидеть и, как пишет один из современников, ежедневно молили бога «прибрать поскорее этого дьявола в образе человеческом».

Коперник охотно сопровождал дядю в его поездках по епархии: они давали ему возможность входить в курс административных дел епископа. Дядя брал с собою племянника и в другие свои путешествия. Так, Коперник сопровождал епископа на собрания прусского ландтага, на различные сеймы. В 1507 году дядя и племянник ездили в Краков на коронацию Сигизмунда I, в 1508 году — снова в Краков, в 1509 году — на сейм в Петрокове, и т. д. Гейльсберг при епископе Ватцельроде был своего рода политическим центром.

Политические интриги и комбинации завязывались там, и оттуда расходились их нити. Коперник втягивался в эту сложную сеть интриг и административной политики своего дяди. Именно в это время Коперник и развил в себе навыки администратора и политика, которые в дальнейшей его жизни ему очень пригодились.

К 1509 году относится опубликование Коперником латинского перевода написанных по-гречески «писем» Феофилакта Симокатты, византийского писателя VII века нашей эры. Коперник в своем издании дал перевод 89 этих писем. Сборник под заглавием: «Письма моральные, сельские и любовные Феофилакта Симокатты, схоластика» был напечатан в типографии Галлера, в Кракове. По своему содержанию произведение это представляет собой собрание нравоучительных наставлений, не представляющих для нас большого интереса.

Чтобы дать понятие о характере «писем» Симокатты, мы приведем здесь три из них в русском переводе.

В таком же роде и все остальные письма. Весь сборник посвящен епископу Ватцельроде. Мы приводим здесь отрывки из посвящения:

«Достойнейший господин и отец отечества! По моему мнению, схоластик Симокатта превосходно составил свои моральные, деревенские и любовные письма. Без сомнения, он имел в виду разнообразие, которое должно понравиться читателям… Симокатта перемешивает легкое с тяжеловесным, игривое с серьезным, так что читатель, словно прогуливаясь в саду, наполненном разнообразными цветами, может выбирать то, что ему по вкусу… Моральным и деревенским письмам никто не откажет в достоинствах, любовные же могут показаться легкомысленными уже по своему заглавию. Но врач старается подсластить лекарство, дабы сделать его приятным для больного; с такой же целью вставлены здесь эти легкомысленные письма, притом же они так невинны, что их можно было бы назвать моральными…

Тебе, достойнейший господин, посвящаю я этот малый дар, который, конечно, далеко не соответствует тем благодеяниям, которые я получил от тебя. Все, что я своим умом создаю и использую, все это рассматриваю с полным правом как принадлежащее тебе; несомненно, истинно то, что некогда Овидий писал цезарю Германику: «по твоему взгляду падает и возвышается мой ум».

Этими заключительными словами, как и всем предисловием, Коперник хотел, очевидно, выразить признательность своему дяде за все его внимание и заботы об его воспитании и устройстве его жизненной карьеры. Не следует забывать, что Коперник рано потерял отца, и Лука Ватцельроде старался (насколько был способен на это) заменить ему последнего, руководил его воспитанием и не раз оказывал ему и денежную помощь. В замке Гейльсберг, среди блестящего епископского двора, Коперник все же оставался самым близким епископу человеком.

Изданием сборника «писем» Симокатты Коперник определенно заявил себя сторонником гуманистов. Гуманисты пропагандировали греческий язык, истинную греческую науку и философию, «схоластики» же и последователи старины ненавидели греческий язык и предостерегали от увлечения греческим языком и литературой. «Писания греческие — источник всякой ереси», «Бойся греков, дабы не стать еретиком», — говорили они.

Совсем иначе относился к греческой литературе Коперник: он любил и ценил греческую литературу и философию. Издание сборника его переводов писем Симокатты было своего рода вызовом; Коперник как бы примкнул к тем «новым» людям, которые стояли на стороне гуманистов.

Перед предисловием, посвященным дяде-епископу, по обычаю, в то время весьма распространенному, напечатано было длинное, латинскими стихами написанное послание, автором которого был бывший учитель Коперника в краковском университете Лаврентий Корвин. Одно место в этом скучноватом стихотворении должно быть отмечено. Корвин хвалит сначала город Торн, «потому что он произвел дельных мужей, между которыми епископ Лука выдается по благочестию, серьезности и достоинству»; дальше идет характеристика Николая Коперника и его научных занятий:

«Рядом с ним стоит, как некогда рядом с Энеем, верный Ахат (т. е. Коперник), муж ученый, который перевел с греческого языка на латинский это произведение; тот, кто исследует быстрый бег Луны, и переменчивые движения созвездий, и все небо с блуждающими планетами, — удивительное творение всемогущего; кто умеет, исходя из поразительных начал, доискиваться до скрытых причин вещей».

Последняя фраза позволяет думать, что Лаврентию Корвину были известны, по крайней мере в общих чертах, идеи Коперника. Если это так, то мы должны заключить, что уже в 1509 году Коперник не только вполне овладел своими новыми идеями, но и был уже в состоянии популярно излагать свою теорию. Кроме того, из этого следует, что Коперник уже не скрывал своих взглядов.

Таким образом, уже в 1509 году Коперник был известен, правда, очень небольшому кругу лиц, как смелый реформатор астрономии. Но, вероятно, об этом знали весьма немногие. Про существование большой рукописи Коперника, вчерне к тому времени законченной, надо думать, никто еще не знал.

В 1512 году польский король Сигизмунд 1 пригласил всех высокопоставленных лиц королевства на свое венчание и последующее затем коронование молодой королевы. Приглашение было послано и епископу Луке Ватцельроде, который и отправился на торжество вместе со своим племянником. Вполне благополучно доехал он до Кракова и присутствовал 8 февраля 1512 года на свадьбе и короновании. Все это время епископ Лука чувствовал себя хорошо. Однако, на обратном пути он начал жаловаться на недомогание. Его нездоровье усилилось в городке Летцике, расположенном в двух днях пути от прусской границы. Не обращая внимания на мучившую его лихорадку, епископ Лука приказал везти себя дальше. В очень тяжелом состоянии привезли епископа Ватцельроде в родной его город Торн, где он и умер 29 марта 1512 года.

Для Николая Коперника это была тяжелая утрата. Смерть дяди-епископа лишала Коперника очень влиятельного покровителя и предоставляла Коперника только собственным его силам. Он должен был сам «ковать» свою судьбу.

После смерти дяди Копернику было нечего делать в Гейльсберге, где он числился врачом епископа Ватцельроде, поэтому он еще до наступления лета покинул Гейльсберг и отправился в резиденцию капитула Фрауенбург.

Уже почти 15 лет числился Коперник в списках каноников Вармийского капитула, и вот только теперь ехал он туда с целью приступить к обязанностям каноника. Никому дотоле не известный Фрауенбург сделался всемирно известным только потому, что в нем жил великий реформатор астрономии, и там окончательно созрело его великое учение, перевернувшее вверх дном все прежние представления об окружающей нас вселенной.

Фрауенбург находится в четырех милях к северо-востоку от более значительного города Эльбинга и расположен на берегу Фришгафа, узкого и длинного пресноводного залива, отделенного от Балтийского моря двумя узкими косами. Городок раскинулся на плоской равнине; незначительная группа домиков словно в страхе жмется к величественному собору, построенному на холме. Городок старинный, его основание восходит к XIII столетию, а постоойка собора — к XIV столетию. Собор расположен на вершине холма, с которого открывается замечательный вид на зеркальные воды Фришгафа, которые с одной стороны замыкают весь горизонт, давая впечатление большого водного пространства. Собор обнесен солидной каменной стеной. На этой стене высится несколько башен, очевидно, предназначенных строителями для военных надобностей.

Когда время было мирное и нападений не ожидали, грозные башни служили иногда квартирами иногда хозяйственными складами. За стенами, внутри обширного двора, к стене пристроены были так называемые курии, т. е. домики, где жили каноники. К домикам, занимаемым канониками, примыкали хозяйственные пристройки и сады. Вообще члены Эрмеландского капитула обставили свою жизнь очень недурно: помещения, где они жили, были хорошие; были сады и огороды, хорошо защищенные на случай неожиданного нападения разбойников или даже неприятельских войск: за каменной стеной, укрепленной башнями, можно было великолепно отсидеться. Соблюдалась, конечно, служебная иерархия: младшие каноники занимали меньшие по площади квартиры, прелаты и старшие по службе каноники — большие и лучшие помещения. Николай Коперник, как один из младших каноников, на особенно поместительную квартиру, конечно, претендовать не мог.

Повидимому, об ученых занятиях Коперника астрономией знали уже члены Эрмеландского капитула; поэтому, когда Коперник переехал во Фрауенбург на постоянное жительство, ему была отведена квартира в одной из башен крепостной стены, окружавшей собор. Очевидно, это помещение оказалось удобным для астрономических наблюдений, так как занимал он его до самой своей смерти. Помещение это до сих пор называется «коперниковской курией», или «башней Коперника»; оно сохранилось и до наших дней.

Рядом с «коперниковской курией», расположенной в северо-западном углу стены, имелась еще комната, откуда открывался широкий вид на окрестности; из этой комнаты также можно было производить наблюдения. Она и служила Копернику обсерваторией. Из этой комнаты имелся выход на стену; там, под открытым небом, можно было наблюдать совершенно без помех: весь небосвод был доступен взорам внимательного наблюдателя. Очевидно, все эти удобства сразу оценил Коперник, потому что провел почти тридцать лет в своей «башне», пользуясь прилегавшей к ней комнатой как обсерваторией, а иногда выходя наблюдать и на стену.

Какое общество встретил Коперник во Фрауенбурге? Эрмеландские каноники большей частью были родом из Торна или Данцига. Среди каноников из торнских фамилий, быть может, были дальние родственники Коперника; всех каноников он уже знал, а с некоторыми давно свел знакомство. Однако, близких друзей между ними у него не было: близкий его друг, Тидеман Гизе (бывший тоже каноником Эрмеландского капитула), находился в 1512 году в командировке и во Фрауенбурге не бывал вплоть до 1523 года. Таким образом, во Фрауенбурге у Коперника были только знакомые, но зато среди них нашлись люди образованные, интересовавшиеся научными вопросами. Эта группа каноников благожелательно встретила нового, очень образованного каноника, уже получившего некоторую известность своими астрономическими трудами, да еще знатока классической литературы и философии.

Итак, Коперник поселился в башне, «поближе к звездам», и начал довольно рьяно и регулярно исполнять обязанности каноника.

Административной работой Коперник с 1512 года по 1516 год (почти все четыре с половиной года) загружен не был, и у него оставалось много свободного времени для научных занятий. В то время он вел довольно уединенную жизнь.

Близкий друг Коперника, Тидеман Гизе, и его родной брат, отчасти спутник его итальянских скитаний, Андрей, также каноник Вармийской епархии, могли бы, конечно, скрасить одиночество Николая Коперника в описываемые годы. Но Тидеман Гизе был далеко, а с братом Андреем случилось несчастие: он, вернувшись из Италии, вскоре заболел какой-то заразной болезнью, вроде проказы.

Больной был изолирован, ибо капитулом было принято постановление прекратить с Андреем Коперником всякое «коллегиальное общение». Хотели лишить Андрея также некоторой части его доходов. Таким образом, с братом, товарищем своей юности, Копернику видеться было запрещено. Это для Николая Коперника было большим горем, но пришлось подчиниться постановлению капитула: как врач Коперник понимал всю опасность болезни брата, которая сразу была признана неизлечимой. В 1516 году Андрей Коперник скончался.

Чтобы дорисовать ту обстановку, в которой оказался Коперник после смерти дяди, скажем еще несколько слов о человеке, занявшем епископское место после Луки Ватцельроде.

Новый епископ, Фабиан Лоссайнен, был одним из коллег Коперника по болонскому университету; хорошие личные отношения, существовавшие между ними прежде, сохранились и теперь. Политическая ориентация Фабиана отличалась несколько от линии его предшественника. Если тот ориентировался на Польшу в ее борьбе с притязаниями ордена, то Фабиан стремился сохранить нейтралитет. Такая его политика навлекла на него недовольство обеих сторон; о результатах ее мы скажем ниже.

Фабиан был человек слабохарактерный, мягкий, уступчивый — не чета властному и крутому Ватцельроде. При новом епископе дела в капитуле шли более медленным темпом, тем более, что Фабиан был избран капитулом самостоятельно, без предварительного согласования избрания с желанием польского короля Сигизмунда. Это было первым признаком поворота политики капитула. Естественно, что король воспротивился избранию Фабиана в епископы и потребовал, чтобы избран был другой. Тогда Фабиан обратился к польскому королю с униженной просьбой согласиться на его избрание и не препятствовать ему занять епископскую кафедру. Сигизмунд согласился, и Фабиан занял епископское место.

Обстановка жизни Коперника не могла дать ему поводов для особенного недовольства. Но ему недоставало итальянской живописи и веселья, итальянской подвижности и уличного шума, вероятно, даже итальянского солнца: ведь девять лет он прожил по ту сторону Альп, прожил лучшие годы своей жизни! Недаром в своем сочинении «Об обращениях небесных кругов» Коперник, говоря о Фрауенбурге, называет его «отдаленнейшим уголком Земли». Он видел красоту итальянских городов. Ему нехватало тех ученых бесед, какие он вел в Италии, нехватало общества ученых, которые являлись его учителями-вдохновителями, тех друзей, каких оставил он далеко, в Италии, солнечной и радостной стране.

В Вармийском капитуле были люди тоже образованные, с ними можно было беседовать, но среди них не было людей, подобных Кальканьини или Фракасторо. Копернику было скучно во Фрауенбурге, но он сумел переломить себя и стал усиленно работать. Гассенди, один из первых биографов Коперника, говорит, что, поселясь во Фрауенбурге, он решился преследовать в жизни три цели: как можно добросовестнее исполнять свои обязанности церковного пастыря, затем не отказывать никогда во врачебной помощи неимущим больным, а все оставшееся время отдавать научным занятиям.

Кстати сказать, можно сомневаться в том, что первая из целей могла входить в намерения Коперника. Дело в том, что ряд биографов Коперника отрицает его принадлежность к духовному сословию. Правда, Коперник имел степень доктора церковного права, но нам неизвестно, принял ли он духовный сан. Поэтому можно согласиться, например, с Прове, который считает вполне установленным, что Коперник никакого духовного сана не имел, мессу и различные требы совершать не имел права и, когда наступала его очередь служить в Соборе, должен был нанимать вместо себя священника.

Как бы то ни было, с 1512 года по 1516 год Николай Коперник усиленно занимался во Фрауенбурге разработкой своей гелиоцентрической системы мира. Вчерне сочинение об этой новой системе было, как мы знаем, набросано еще в замке Гейльсберг, но Коперник стремился тщательно обработать и отделать содержащиеся в ней главы.

Он задумал превратить свой труд в своего рода «Альмагест» новой, гелиоцентрической астрономии. Для этого надо было произвести обширные вычисления и базироваться на некотором количестве заново произведенных наблюдений. Для производства новых наблюдений необходимы были, конечно, астрономические инструменты. У Николая Коперника их не было и не было возможности заказать их. Поэтому он решил сделать их сам, своими руками. Сложных инструментов, подобных тем, какими пользовались нюренбергские астрономы Вальтер и Шонер, он решил себе не делать: это было ему не по силам, так как механической мастерской у него в распоряжении не было.

Следуя примеру Птолемея, Коперник устроил себе квадрант для наблюдения полуденной высоты Солнца во время летнего и зимнего солнцестояния. Но этим прибором Коперник редко пользовался. Большей частью он пользовался другим, переносным инструментом, называемым «трикветрум», или «параллактическим инструментом». Этот простой инструмент, иногда называемый «птолемеевыми линейками», Коперник сделал собственноручно.

Инструмент был сделан довольно аккуратно из елового дерева. Устройство и употребление его можно понять из прилагаемого рисунка. Параллактический инструмент состоит из трех линеек: две из них одинаковой длины (не менее 4 локтей каждая), а третья, более длинная, с нанесенными чернилами делениями. Как показано на рисунке, одна из двух равных линеек располагается вертикально, иначе говоря, перпендикулярно к горизонту, — что можно всегда проверить с помощью отвеса.

На рисунке видны еще так называемые диоптры, т. е. небольшие дощечки с дырочками; обе эти дощечки укреплялись перпендикулярно ко второй линейке: через эти дырочки наблюдалась та звезда, на которую был наведен параллактический инструмент.

При помощи параллактического инструмента можно было найти зенитное расстояние звезды[2].

Каким грубым кажется описанный нами только-что инструмент по сравнению с современными астрономическими инструментами!

Описанным параллактическим инструментом Коперник сделал несколько определений высот[3] Луны, Солнца и планет, а также и некоторых звезд, в особенности же Спики (а Девы) и Регула (а Льва). Чтобы дать читателям ясное понятие о том, что наблюдал Коперник за четыре с половиной года пребывания своего во Фрауенбурге, приведем небольшую табличку:

В табличке приведены не все наблюдения, сделанные Коперником за перечисленные годы, но только те из них, которые были им использованы в его книге «Об обращениях небесных кругов». Очевидно, Коперник использовал только лучшие свои наблюдения; те же, которые казались ему менее надежными и менее точными, он отбрасывал. Вообще говоря, Фрауенбург был очень неудобным местом для астрономических наблюдений. Это обусловливалось большой географической широтой Фрауенбурга (равной 54°22#8242;), благодаря чему затруднялось наблюдение планет, а кроме того, частыми туманами, поднимавшимися от Фришгафа, и значительной облачностью и общей пасмурностью неба под этой широтой. При современной технике наблюдений, когда наблюдения могут производиться за очень короткие промежутки времени, влияние этих факторов не столь чувствительно, но при примитивной аппаратуре Коперника это было очень серьезное препятствие, и точность наблюдений не могла быть большой.

Поэтому не надо удивляться, что Коперник и не стремился к особенной точности в своих наблюдениях. Он вполне отчетливо представлял себе, что слишком большой точности ему со своим квадрантом и деревянным параллактическим инструментом все равно не достичь и, по свидетельству его ученика и восторженного поклонника Ретика, не раз ему говаривал: «Я был бы так же рад, как Пифагор, когда он нашел свою теорему, если бы я был в состоянии согласовать свои результаты с действительностью с точностью до 10' (десяти минут) дуги».

Когда же Ретик начинал спорить и говорил, что нужно всеми мерами стараться получить как можно большую точность, Коперник указывал на невозможность и трудность этого, предостерегая своего пылкого ученика от всякого увлечения «сомнительной точности рассуждениями», основанными на заведомо неточных наблюдениях.

Работая над своим фундаментальным трудом в описываемые годы пребывания во Фрауенбурге, Коперник, как можно предполагать, задавался целью построить теорию движения Земли, Луны и 5 планет, следуя основным положениям своей системы. Ему хотелось математически строго показать, как его гелиоцентрическая гипотеза гораздо проще и яснее объясняет все наблюдаемые движения Солнца, Луны и планет по небу. Ему нужно было начертать истинный план солнечного мира, т. е. прежде всего определить с достаточной точностью расстояния планет от Солнца (в единицах расстояния Земли от Солнца) и т. д. Это требовало от Коперника остроумия, изобретательности и весьма сложных вычислений, т. е. в высшей степени напряженного умственного труда. Писание и окончательное оформление его гениального сочинения «Об обращениях небесных кругов», повидимому, успешно продвигалось вперед. Однако, никаких черновиков с датами их написания не сохранилось.

Зато сохранился до времен Тихо Браге его параллактический инструмент, при помощи которого, кстати сказать, Коперник так и не получил ни разу ни одного хорошего положения планеты Меркурия: он, правда, наблюдал эту планету, но получал всегда недостаточно точные наблюдения, так что использовать их не захотел, а для своей системы обработал те наблюдения Меркурия, которые были сделаны нюренбергскими астрономами Вальтером и Шонером[4].

Параллактический инструмент Коперника сохранялся во Фрауенбурге более сорока лет после смерти знаменитого астронома как драгоценная реликвия. В 1584 году во Фрауенбург приехал астроном Морсиан, один из помощников Тихо Браге, слава которого, как чрезвычайно искусного астронома и астролога, в то время уже гремела по всей Европе. Морсиан был командирован Тихо Браге для определения географической широты Фрауенбурга. Когда он уезжал, тогдашний вармийский епископ Иоганн-Гановий послал с ним коперниковский параллактический инструмент в подарок Тихо Браге. Последний с восторгом принял этот драгоценный для него подарок, так как был поклонником Коперника, несмотря на то, что его гелиоцентрической системы не признавал. В самый же день получения параллактического инструмента Тихо, движимый искренним восторженным чувством, сочинил следующую оду (на латинском языке) — мы приводим ее в переводе Ф. Е. Корша:

Таким в своей хвалебной оде Тихо Браге изобразил потрясающее действие его системы мира на современников. Какая, в самом деле, дерзость против всякой «очевидности» остановить Солнце! Заставить двигаться Землю! Это казалось или гениальной дерзостью, или ужасающей ересью.

Хотя Коперник тщательно прятал свое великое творение от чужих глаз, но наблюдений он, конечно, не мог делать тайно. И все члены капитула, жившие во Фрауенбурге, знали, что он занимается астрономией, что он большой знаток ее. И постепенно слава о новом замечательном астрономе распространилась далеко за пределы Вармии.

В 1514 году должен был состояться Латеранский собор, созванный папой Львом X. На этом соборе должны были коснуться и календарного вопроса, историю которого мы выше вкратце рассказали. И к Копернику, хотя и скромному канонику Эрмеландского капитула, но уже осененному славой большого специалиста и знатока астрономии, обратились с просьбой принять участие в предстоящей календарной реформе. Подобная же просьба была адресована и ряду других астрономов.

Из-за краткости времени, отведенного на рассмотрение предполагаемой календарной реформы, на Латеранском соборе могли быть подвергнуты обсуждению только основные положения реформы; они были переданы на обсуждение комиссии, заседавшей под председательством епископа Павла из Миддельбурга, инициатора этой работы. Комиссия в результате своей работы выставила 13 тезисов, касавшихся предстоявшей календарной реформы; эти тезисы были разосланы на предмет их обсуждения различным академиям (т. е. университетам).

Однако, несмотря на большую работу, проведенную комиссией Павла Миддельбургского, все пожелания ее остались на бумаге: и на сей раз календарная реформа проведена не была.

Среди ученых, которых епископ Павел привлек к участию в работе календарной комиссии, фигурировало и имя Николая Коперника. Это была большая честь для скромного каноника дальней епархии. Но его ученые друзья и другие знатоки астрономии из среды католического духовенства знали, что Коперник уже с давних пор занимается определением длины тропического года, т. е. той исходной единицы летосчисления, которая и должна быть положена в основу всякого солнечного календаря: а таким календарем и пользовалась для установления своих подвижных праздников (в том числе и пасхи) католическая церковь.

Среди прелатов на Латеранском соборе присутствовал декан Вармийского кафедрального собора, Бернгард Скультети. Этот последний к официальному приглашению, посланному Копернику от имени календарной комиссии, присоединил свое личное приглашение — прибыть на Латеранский собор для работ в упомянутой комиссии. Но Коперник не поехал и, хотя комиссия обратилась к нему с просьбой изложить свое мнение по вопросу о календарной реформе, никакого определенного предложения по поводу этой реформы в своем ответном письме не высказал. Зато он без обиняков указывал, что движение Солнца и Луны по небу еще далеко не достаточно изучено, вследствие чего делать какие-либо исправления в календаре несколько преждевременно.

В самом деле, при исправлении календаря могли быть допущены еще новые ошибки, так как длина тропического года в то время точно не была известна. Собственные исследования Коперника о длине тропического года в 1514 году еще не были закончены: да к тому же он и не считал их особенно точными. Поэтому Николай Коперник и воздержался от каких-либо предложений календарной комиссии, заседавшей при Латеранском соборе, он справедливо полагал, что с неточными исходными данными реформу проводить не следует.

Спокойные научные занятия Коперника во Фргуенбурге продолжались до осени 1516 года. 3 ноября 1516 года Коперник был избран Эрмеландским капитулом на должность администратора «общих владений» капитула. Земли капитула, расположенные вблизи Фрауенбурга, управлялись непосредственно капитулом; но отдаленные владения, расположенные около замка Алленштейна и городка Мельзака, были выделены и управлялись специально назначенным на эту должность «администратором» (управляющим) — «каноником, который имел местопребывание в Алленштейне.

Отказаться от такой важной административной должности Коперник, повидимому, не мог. И в конце 1516 года он уже уехал в замок Алленштейн, где с перерывом в один год прожил почти четыре года: с ноября 1516 года до ноября 1519 года и с ноября 1520 года по июнь 1521 года. Новая его резиденция была небольшой крепостью: замок стоял на краю города Алленштейна, расположенного на реке Алле; он был обнесен стенами и представлял собою внушительную твердыню. Его считали самым укрепленным местом во всей Вармии.

«Администратор» капитула имел в своем ведении большой и разнообразный круг дел: он наблюдал за деятельностью городских чиновников и сельских старост, назначал налоги и подати; разбирал судебные дела и дела по наследству; заботился о сдаче в аренду различных принадлежащих капитулу угодий и т. д. Сверх того он обязан был надзирать и за деятельностью и поведением духовенства во всех городах и селах подчиненных ему, как «администратору» капитула, владений. Копернику стало уже некогда заниматься научной работой.

И время было очень тяжелое: отношения между Польшей и тевтонским орденом снова сильно ухудшились, и Вармийской епархии пришлось трудно: орден опять стал стремиться присоединить Вармию к своим владениям. Это обстоятельство побудило Эрмеландский капитул искать защиты и помощи у польского короля Сигизмунда. Но, обратившись за помощью к нему, члены капитула побаивались, как бы и он со своей стороны не лишил капитул его феодальных прав. Поэтому переговоры о помощи Польши тянулись долго, а пока шли переговоры, вооруженные отряды ордена вторглись в Вармию и произвели большие грабежи и опустошения. И Польша, и орден готовились к войне, причем орден обратился за помощью к Германии и к Московскому великому княжеству.

На грабежи и опустошения, чинимые орденскими отрядами, капитул жаловался гохмейстеру ордена Альбрехту, ссылаясь на то, что капитул не находится в войне с орденом, но это нисколько не помогло. Кнехты (солдаты) гохмейстера Альбрехта врывались в Вармию, грабили и жгли деревни, села и даже города: в городе Мельзаке, находившемся в ведении Коперника, они, например, выжгли предместье; на жалобы же капитула гохмейстеру последний отвечал, что грабежи производятся «никому неведомыми людишками» и орден в них нисколько не повинен.

В конце-концов напряженное положение разразилось настоящей войной. Войска Альбрехта наводнили Вармию пользуясь тем, что своего войска Вармия почти не имела; польских же войск там сначала совсем не было. Война велась жестокая: опустошались поля, вырубались и истреблялись сады, выжигались целые селения, избивались и уводились в плен жители. Население Вармии укрывалось в лесах.

Надо, однако, сказать, что не одни рыцари грабили вармийских крестьян. Союзники капитула — польские войска — тоже вели себя с населением не стесняясь. Дело в том, что король Сигизмунд послал, наконец, некоторое количество войск для защиты Вармии от тевтонских рыцарей, и на границах орденских владений все время происходили жестокие стычки. Но затем король польский вынужден был для отражения нашествия крымских татар отозвать почти все свои войска обратно. И только в 1519 году, в начале декабря, Сигизмунд вступил со своей армией в пределы Пруссии. К этому времени тевтонские рыцыри уже занимали часть Вармии.

Николай Коперник в это напряженное и беспокойное время продолжал жить в Алленштейне, и только в ноябре 1519 года выехал из Алленштейнского замка и отправился во Фрауенбург. Как раз в дороге застигла его весть о том, что польский король перешел границу Пруссии. Это означало беспощадную войну с орденом, и надо было к ней готовиться.

Война между орденом и Сигизмундом тянулась почти 15 месяцев с переменным успехом. Рыцарские войска, заняв большую часть Вармии, в начале 1520 года стали подходить к Фрауенбургу. Коперник в то время был уже во Фрауенбурге; в Алленштейнском замке заменял его временно другой «администратор», каноник Иоганн Крапитц.

Находясь во Фрауенбурге, Коперник, конечно, ощущал, как и другие, всю тягость войны. Некоторые каноники и прелаты Вармийского капитула при приближении рыцарей и их жестоких кнехтов к Фрауенбургу позорно бежали: одни — в Данциг, а некоторые — подальше, в другие города Германии, спасаясь от военной грозы и неурядицы. Коперник остался во Фрауенбурге. Более того, он как раз в это тревожное время все-таки находил возможность заниматься научной работой и производил нужные ему наблюдения со своим излюбленным параллактическим инструментом и квадрантом.

Во время нападения рыцарей на Фрауенбург Коперник проявил большую энергию и распорядительность. Рыцарские войска не смогли взять города и, наконец, сняв осаду, ушли. Вообще война сравнительно мало отразилась на городах и крепостях Вармии, где отсиживались привилегированные; вся тяжесть войны пала на крестьянское население, беззащитное перед закованными в латы рыцарями.

Епископ Фабиан, как мы говорили, вел политику нейтралитета. Поэтому оба противника — и король польский, и гохмейстер ордена — считали его своим тайным врагом, и оба брали всякого рода контрибуции с Вармийской епархии.

Значительным событием во время описываемой войны было взятие войсками Альбрехта самого большого и богатого города Вармии — Браунсберга в новогоднюю ночь 1520 года. Альбрехт взял этот богатый город военной хитростью. Епископ Фабиан находился в это время в городе Эльбинге; узнав, что Браунсберг взят, он спешно выехал в Гейльсберг, свою резиденцию. Там он нашел ожидавшие его письма от великого магистра Альбрехта, приглашавшие его прибыть в Браунсберг для переговоров Епископ Фабиан сам ехать не решился, но послал для переговоров с Альбрехтом двух наиболее способных из оставшихся в Вармии каноников. Одним из этих каноников, посланных для переговоров с грозным Альбрехтом, был Николай Коперник.

Сохранилась охранная грамота, присланная на имя Николая Коперника из только-что взятого орденскими войсками Браунсберга. С этой охранной грамотой Коперник ездил на свидание с гохмейстером Альбрехтом. Переговоры с Альбрехтом ни к чему не привели, ибо последний требовал, чтобы епископ и капитул присягнули ему в верности.

После неудачной попытки взять Фрауенбург этот город больше не подвергался военным набегам, так как гохмейстер Альбрехт свои главные силы направил в восточные и южные части Эрмеланда. Когда же король Сигизмунд послал большие силы навстречу и в обход орденских войск, причем польские войска проникли не только к Браунсбергу, но и достигли даже Кенигсберга, войскам Альбрехта пришлось уже обратиться к обороне и прекратить свои набеги и экспедиции. К тому же и великий князь московский заключил мир с королем польским, а у ордена стало нехватать денежных средств на военные действия. Все это привело к тому, что великий магистр Альбрехт вынужден был просить перемирия. Переговоры о перемирии начались в Торне в июне месяце, но были прекращены после прибытия новых свежих войск из Германии на помощь ордену.

Военные действия снова начались; Альбрехт двинулся со своими войсками к замку Гейльсбергу и в течение нескольких недель своей артиллерией обстреливал резиденцию епископа.

Но Гейльсберга он не взял и вынужден был снять осаду. Зато, отступив от Гейльсберга, великий магистр занялся завоеванием маленьких беззащитных неукрепленных городков и местечек Вармийской епархии, и это завоевательное шествие «огнем и мечом» тевтонского воинства наносило, конечно, страшный ущерб владениям капитула.

Весь почти 1520 год, вплоть до ноября, Коперник находился во Фрауенбурге. Большая часть административных дел, ввиду бегства многих членов капитула, лежала на нем.

В конце 1520 года Коперник во второй раз вернулся в Алленштейн, так как срок его пребывания в должности управителя имениями капитула еще не окончился. К этому времени большая часть имений капитула была занята войсками ордена, многие селения были сожжены или разрушены, а крестьяне убиты, взяты в плен или где-нибудь укрывались от жестокостей рыцарей и их кнехтов. В начале 1521 года орденские войска окружили Алленштейн со всех сторон, намереваясь подвергнуть крепкий замок осаде. Коперник стал готовиться к защите крепости. Но к этому времени война стала постепенно затихать, и, наконец, в апреле 1521 года в городе Торне было заключено перемирие на четыре года. Начались и длительные переговоры о мире. В этих переговорах принимал участие и Николай Коперник. Ему же капитул поручил составить жалобу против тевтонского ордена, не исполнявшего условий перемирия. Коперник составил обширную записку об убытках, причиненных войсками ордена имениям капитула.

После торнского перемирия Коперник находился до конца 1521 года в Алленштейне. В конце 1521 года Коперника на посту управляющего имениями ордена в южной части Эрмеландии сменил его друг Тидеман Гизе, после чего Коперник получил возможность снова вернуться во Фрауенбург — город, из которого он уже не выезжал до конца своей жизни: почти целых двадцать два года он прожил во Фрауенбурге, «в отдаленнейшем уголке Земли», покидая его лишь на малое время.

В 1521 году в Грауденце собрался польский сейм, где, между прочим, заслушана была записка Коперника об убытках и разрушениях, причиненных Вармии орденскими войсками. Коперник и Гизе представляли на сейме Вармийский капитул. На этом же сейме обсуждалась и другая записка, составленная Коперником еще в 1519 году; она касалась вопроса об упорядочении монетного обращения в Пруссии и соприкасающихся с нею областях.

После войны, когда прежние экономические отношения еще не были вполне восстановлены, этот вопрос имел первостепенную важность. Дело в том, что достоинство монет, выпускаемых в Польше, Пруссии и Литве, было различное: всем было известно, что тевтонский орден, например, чеканил серебряные монеты, в которых количество меди превосходило количество серебра. Города Данциг, Эльбинг и Торн также имели право чеканить собственную монету и этим правом всегда широко пользовались. Благодаря этому в Пруссии имели хождение монеты различной чеканки, причем стоимость одноименных монет не была одинаковой. Вследствие этого хорошая монета в обращении почти не появлялась, так как отправлялась за границу.

Записка Коперника о монетном обращении носит заглавие: «Соображения о чеканке монеты». Она разделяется на три части: в первой — говорится о монетном обращении вообще; во второй — доказывается и поясняется примерами последовательное ухудшение качества ходячей монеты в прусских провинциях; в третьей части указываются различные практические мероприятия.

Приведем небольшую выдержку из этой записки:

«Между многими бедствиями, угрожающими царствам и республикам, особенно важны четыре: раздор, смертность, неурожай и упадок стоимости монеты. Три первые причины очевидны и известны всякому; что же касается четвертой причины — упадка стоимости монеты — то многие не обращают на нее внимания именно потому, что она вредит государству не вдруг, но оказывает вредное действие мало помалу, как бы втайне.

Монета есть золото или серебро, носящее известное название, коим обусловливается цена вещей сообразно государственным постановлениям; следовательно, монета должна представлять собой общую меру ценности. Мера эта, по этому самому, должна быть постоянна и неизменна, так как в противном случае следует опасаться потрясения общественного порядка и торговых сношений… Под постоянной ценностью я разумею номинальное достоинство монеты, зависящее от действительной ценности входящих в нее металлов. Монета же может иметь ценность высшую или низшую против действительной ее ценности».

«…Существование монеты необходимо, хотя обмен мог бы производиться также с помощью известного количества золота и серебра. Но весьма неудобно было бы носить с собою постоянно весы для взвешивания металлов, тем более, что еще было бы затруднительнее удостоверяться каждый раз в чистоте последних. Вот почему во всех государствах признано необходимым ставить на монете известное клеймо, обозначающее внутреннее ее достоинство и вместе с тем отвечающее перед обществом за правильность установления этого достоинства».

«…К серебряной монете обыкновенно примешивается медь по двум причинам (я думаю): во-первых, для того, чтобы монета не подвергалась переплавке, а во-вторых, чтобы малое количество серебра, вследствие содержания меди, занимало больший объем. Сюда можно присоединить еще и третью причину: дабы монета имела способность более продолжительное время противостоять изменениям, происходящим от трения. Монета имеет настоящую свою цену и заслуживает доверие тогда, когда лишь немногим менее содержит металла, чем того требует ее нарицательная цена, вследствие издержек, потребных для ее выделывания, но, с другой стороны, государственный герб прибавляет ей ценности».

Потом Коперник излагает три главные, по его убеждению, причины, вредящие ценности монеты: 1) если к серебру прибавлено слишком много меди; 2) если монета не имеет должного веса; 3) если она не имеет в себе достаточного количества ценного металла (серебра или золота). Следовательно, — заключает Коперник, — время от времени необходимо переплавлять монету для восстановления ее истинной ценности, несколько понижающейся вследствие трения. Вывод Коперника относительно достоинства ходячей монеты, обращающейся в Пруссии, весьма неутешителен: достоинство ее, безусловно, понизилось, так как за последнее время к четырем частям меди стали примешивать только одну долю серебра.

И Коперник патетически восклицает: «Горе тебе, Пруссия! Ты гибелью своей искупаешь ошибки того государства (Польши), которое управляет тобою! А между тем, те лица, которые были бы обязаны устранить это общественное бедствие, относятся к нему равнодушно и соглашаются на гибель любезного нашего отечества, относительно которого мы обязаны исполнить святой долг свой, — если надо, даже пожертвовав за него жизнью».

Коперник предлагает в заключение довольно решительные меры для устранения главных дефектов монетного обращения: лишить города Эльбинг, Торн, Кенигсберг права чеканить собственную монету, и чеканить всю ходячую монету только в одном месте, чтобы вся находящаяся в обращении монета была «единственная» и «однообразная». Далее, по его мнению, Литва, Польша и Пруссия (как подвластные польскому королю) должны иметь единообразную государственную монету, которая должна быть гарантирована государством и пользоваться полным доверием как подданных короля польского, так и иностранных держав. В худшем случае Коперник соглашается на двоякого рода ходячую монету: одну — отчеканенную в Польше, а другую — во владениях прусского герцога.

Несмотря на то, что обширный доклад Коперника об упорядочении монетного обращения был написан (на латинском языке) очень дельно и убедительно, на сейме в Грауденце, состоявшемся в 1521 году, записке Коперника ходу не дали.

Отдельные города, как Данциг или Торн, конечно, не хотели отказаться от своей привилегии — чеканить и выпускать собственную монету. Противились также введению мер, предложенных Коперником, и те, для которых существующая монетная система давала возможность легкой наживы.

Кончилось дело тем, что по просьбе присутствовавших на сейме сенаторов Коперник передал сбою записку в архив города Грауденца, чтобы предлагаемыми им мерами могли воспользоваться хотя бы впоследствии.

Впрочем, польский король Сигизмунд вполне разделял мнение Коперника; в указе Сигизмунда, относящемся к 1526 году и устанавливающем правила введения новой монетной системы, повторяются многие мысли и даже отдельные выражения, имеющиеся в записке Коперника. Очевидно, король Сигизмунд и его советники изучали записку великого реформатора астрономии. Отметим в заключение, что, кроме Коперника, монетным делом занимался и его великий последователь и продолжатель — Исаак Ньютон.

Что касается первой записки Коперника, то сейм постановил удовлетворить претензии капитула, но это решение сейма осталось на бумаге: никаких мер для осуществления его предпринято не было. В это время возникли раздоры и среди членов самого капитула. Каноники, бежавшие во время войны за границу, вернулись в Вармию и требовали свою часть доходов за все время войны; каноники, остававшиеся во время войны на своих постах, не хотели делиться своими уменьшившимися доходами с вернувшимися только теперь собратьями. Отсюда возник, конечно, целый ряд неприятностей. Распутывать и разрешать все эти сутяжные дела должен был епископ Фабиан. Но 8 января 1523 года он умер, и его смерть еще более осложнила положение Эрмеландии и капитула: последний на время остался без главы.

И в этих трудных обстоятельствах капитул решил до избрания нового епископа возложить на Коперника обязанности правителя епархии впредь до избрания нового епископа. Время, в течение которого Копернику пришлось управлять Вармийской епархией, было очень трудное: и Польша, и орден, пользуясь смертью епископа Фабиана, стали стремиться полностью подчинить себе всю Эрмеландию.

Например, поверенный польского короля после смерти епископа Фабиана успел захватить его резиденцию, замок Гейльсберг, завладел епископскими доходами, стал даже приводить население к присяге королю Сигизмунду.

Коперник управлял епархией в общем около полугода. Он действовал настойчиво, и ему удалось вернуть во власть епископа и капитула все те города и села, которые заняли польские отряды. Но рыцарские предводители были менее сговорчивы. С ними Коперник, при всей своей энергии, ничего сделать не мог. Лишь позднее, под давлением польского правительства, орденские войска ушли из Вармии.

Как раз в то время, когда Коперник управлял епархией, до «отдаленнейшего уголка мира» докатилась мощная волна реформации.

Чтобы составить себе представление о позиции Коперника по отношению к этому движению, мы должны уяснить себе хотя бы в общих чертах социальные его корни.

В двадцатых годах XVI века почти вся Западная Европа вступает в полосу продолжительных войн, ведущихся под знаменем борьбы за религию; с одной стороны выступают защитники установившихся религиозных норм и церковного строя во главе с папой; с другой стороны — сторонники реформы церкви и религии — реформаты. В описываемое нами время во главе этого движения стоял Мартин Лютер, основоположник «лютеранства».

В основе этой по своей форме религиозной войны лежала борьба классов. Католическая церковь, возглавляемая римским папой, выражала и защищала интересы старого феодального строя. Противниками католицизма, сторонниками реформы были все те, кто имел основание быть недовольным существующими порядками.

Но недовольными были самые различные элементы: богатая буржуазия, развитие которой стесняли феодальные порядки; крестьянство, эксплоатировавшееся немилосердно и стонавшее под тяжестью феодальных повинностей; мелкое дворянство, которое разорялось и мечтало о возврате к «старому, доброму времени».

В самом начале лютеранского движения эти совершенно разнородные элементы, объединенные тем, что имели общего противника, не приходят еще в столкновение друг с другом. Но вскоре прстивопо-ложность интересов обнаружилась со всей силой: крестьянство увидело, что и мелкое дворянство, и буржуазия, и те князья, которые примкнули к движению, чтобы освободиться от зависимости по отношению к императору и обогатить свою казну церковным имуществом и доходами, — что все эти элементы враждебны ему, крестьянству. Началась борьба внутри лагеря сторонников реформы. В этой борьбе крестьянство было побеждено. Сам Лютер и его ближайшие сподвижники находились в лагере победителей. Но в свою очередь и в этом лагере разгоралась борьба, на обстоятельствах которой мы не можем останавливаться. В этой борьбе Лютер занял позицию компромисса. В результате максимальные выгоды получили не бюргерские элементы, после разрыва с крестьянством не имевшие силы, которую они могли бы противопоставить своим «союзникам», а князья, примкнувшие к лютеранскому движению.

Политическая карта Германии и соседних с ней земель представляла собой в двадцатых годах XVI века пеструю картину: целый ряд политических комбинаций заставлял одни государства примыкать к лютеранскому движению, другие — бороться с ним, третьи — сохранять нейтралитет или переходить от одной стороны к другой.

В своей борьбе с Польшей прусский герцог Альбрехт хотел опереться на лютеранских государей Германии. Поэтому он не только не боролся с протестантизмом, но, напротив, в 1523 году сделал его официальным исповеданием. Пользуясь установленным на четыре года перемирием между Польшей и Пруссией, он готовился усиленно к войне, чтобы выйти из всякого подчинения польской короне. Эту войну он не решился, правда, начать, но перспективы ее должны были учитывать руководители Вармийского капитула. Снова Вармия могла быть ареной столкновения сильных противников — католической Польши и лютеранской Пруссии.

Усвоенная капитулом политика выжидания определяла и позиции его по отношению к лютеранской ереси: это тоже была политика выжидания.

Епископ Фабиан не приказывал преследовать еретиков, но полемизировал с их проповедниками. Он даже заявил в одной из бесед со своими подчиненными: «Лютер — человек ученый и свои мнения выражает в письменной форме; пусть сразится с ним тот, у кого на это хватит смелости». Епископ Дантиск, с последующей деятельностью которого мы еще встретимся, специально заехал по пути из Испании в Пруссию к Лютеру в Виттенберг, чтобы с ним побеседовать. Рассказывая об этих беседах, он называл Лютера «человеком остроумным, ученым и обладающим Красноречием». Тидеман Гизе состоял в переписке с Меланхтоном, одним из сподвижников Лютера. Таким образом, отношение епархии к реформациончому движению было если не вполне благожелательное, то довольно терпимое, и учение Лютера быстро стало распространяться в Вармии. Очень многие горожане стали ревностными последователями Лютера; о особенности это наблюдалось в тех городах, которые были заняты орденскими войсками.

Коперник, около полугода заведуя епархией после смерти епископа Фабиана, фактически выполнял обязанности епископа и продолжал политику Фабиана; никаким преследованиям лютеране при нем не подвергались. И в то время, как польский король Сигизмунд, еще летом 1520 года, запретил под угрозой большого штрафа ввоз и распространение сочинений Лютера, Коперник, в качестве заведующего епархией, ровно ничего не сделал для пресечения распространения новой ереси.

Каковы были личные взгляды Коперника в вопросах, бывших предметом богословских споров, нам не известно. Однако, косвенно можно судить об этом по книге Тидемана Гизе, близкого друга Николая Коперника. Как раз в это время Гизе написал против лютеран целое полемическое сочинение. В нем Гизе возражает против догматической и обрядовой стороны лютеранства, но не отрицает того, что нравы католического духовенства заслуживают самого строгого порицания и нуждаются действительно в исправлении. Он говорит, что в церковные обряды католической церкви вошло много суеверий, а в церковном управлении имеется много злоупотреблений и различных недостатков. Но, — заявляет он, — ради исправления дурного не нужно ломать всего, веками установленного, церковного строя. Коперник одобрил указанное сочинение Гизе, советовал последнему всячески его распространять и настаивал на его напечатании.

Таким образом, и отношение Коперника к лютеранскому движению, и его позиция в богословских вопросах, связанных с борьбой, разыгрывавшейся на исторической арене, носят явный характер компромисса.

Коперник недолго находился во главе епархии. Его сменил епископ Маврикий Фербер. Чем более выяснялось, что силы прусского герцога уступают силам Польши, тем более определялись позиции капитула в религиозной распре. Новый епископ выступил как ревностный защитник католицизма.

Тотчас же по утверждении его в епископском сане он издал строгий приказ всему епархиальному, подчиненному ему духовенству, чтобы никаких новшеств в церковных обрядах оно не допускало и чтобы всякие церковные требы совершались, как прежде. Учение Лютера новый епископ не разрешал распространять ни частным образом, ни публично; в противном случае он грозил всем ослушникам, еретикам-лютеранам и их покровителям, изгнанием, анафемой и прочими карами.

Когда во главе епархии стал епископ Маврикий Фербер, Коперник стал принимать все меньшее и меньшее участие в делах управления епархией, тем более, что бурные времена для Вармии миновали.

Торнское перемирие, заключенное на четыре года, заканчивалось в 1525 году.

Альбрехт, напрасно старавшийся найти себе новых союзников и покровителей, следуя совету Лютера, решил уничтожить орденский устав и свои владения превратить в светское государство. Польский король согласился на этот проект, и по краковскому договору, заключенному с Польшей в 1524 году, Альбрехт сложил с себя звание гохмейстера и бывшие орденские владения принял в лен от короля польского как «светское» герцогство.

Отойдя от «большой политики», Коперник, однако, не переставал интересоваться и заниматься близкими ему вопросами и не раз выступал на сеймах докладчиком по тому вопросу, по которому его считали большим специалистом: по урегулированию монетного обращения. Например, на сейме 7 мая 1528 года, состоявшемся в Мариенбурге, Коперник был командирован с исключительной целью выступить и дать указания именно по вопросам монетного обращения, как это видно из письма епископа Маврикия Фербера от 7 апреля того же года, посланного из замка Гейльсберга.

Равным образом Коперник был делегирован (тоже по просьбе епископа Маврикия) капитулом на сейм в Мариенбурге, состоявшийся в октябре месяце того же года. Затем Коперник был на сейме в Эльбинге в 1530 году; там же обсуждались вопросы, связанные с урегулированием монетного обращения в новом прусском герцогстве и других местах. В 1524, 1526 и 1531 годах Коперник занимал должность «нунция капитула», т. е. был чем-то вроде ревизора, и ездил не один раз в замок Алленштейн и в Мельзак для ревизии различных хозяйственных и административных дел. Он также устанавливал (и неоднократно) таксу на хлеб, — тоже в связи с неупорядоченным и хаотическим состоянием монетного обращения. Однако, административные дела всякого рода перестали интересовать Коперника: он стал сам отходить от них, не добиваясь для себя никакого служебного повышения. Надо еще сказать, что в 20-х и 30-х годах Коперник использовал свои медицинские познания, начал врачебную практику и приобрел славу знаменитого доктора. Между прочим, он лечил своего друга Тидемана Гизе, епископа Маврикия, даже герцога Альбрехта; и все эти пациенты великого астронома давали хорошие отзывы о его врачебном искусстве и внимательном отношении к больным. Нам известно в настоящее время достаточно хорошо, какие медицинские книги имелись у Коперника. Главным его руководством и справочником была знаменитая в его время книга Валеска Тарентского: «Медицинская практика»; у Коперника имелось издание 1490 года. (Эта книга, пользовавшаяся очень большой известностью, переиздавалась несколько раз). Книга Валеска имеет на полях своих много заметок, что показывает, насколько часто прибегал Коперник к этому произведению. Далее, среди медицинских книг, принадлежавших Копернику, были: «Хирургия» магистра Петра де Ларгелата; медицинский словарь Матвея Сильватика (врача, скончавшегося в 1340 году) под заглавием «Свод рецептов», издания 1498 года; «Сад здоровья» — весьма популярная в XV и XVI столетиях книга медицинского содержания; «Роза медицины» Иоанна Английского (издания 1492 года) и др. Все эти книги были написаны «ученой латынью» средневековья, авторы всех их были приверженцами арабской школы Авиценны, которая в то время главенствовала во всех университетах Европы. Эта школа ввела множество новых лекарств, причем рецепты тогдашних врачей отличались крайней сложностью.

Коперник в этом отношении не отставал от современных ему медиков. На полях его медицинских книг записаны, между прочим, рецепты «чудесных» по своему действию пилюль алхимика и врача Арнольда из Виллановы (умер в 1310 году), которые назывались иначе «императорскими» пилюлями и должны были исцелять от всех болезней. В эти пилюли входило шестнадцать ингредиентов, а именно: гвоздика, анис, кардамон, корица, смола, манна, шафран, сок алоэ и т. д.

Дважды встречается у Коперника запись сложного рецепта из двадцати двух ингредиентов, в число которых входили: лимон, шафран, жемчуг, смарагд, рог единорога, золото, серебро, красный коралл и пр. Подобные рецепты показывают, что как врач Коперник не стоял выше тогдашних врачей, преподносивших больным ужасающе сложные снадобья.

На одном из портретов Коперник изображен с ландышем в руках. Ландыш был эмблемой врачебного сословия; таким образом, врачебное искусство Коперника настолько ценили, что художнику, вероятно, посоветовали даже изобразить почтенного каноника и ученого астронома с ландышем в руке.

В 1538 году Коперник опять ездил в качестве «нунция» капитула в замок Алленштейн, а в 1535 году был командирован капитулом туда же в качестве «визитатора», иначе говоря — ревизора, но уже не по хозяйственной, а по церковной части. Он должен был обревизовать производство различных церковных дел. Заметим, что в 1538 году Копернику было уже 65 лет, и после своей хлопотливой административной деятельности он был в праве «удалиться на покой». Но, как мы видим, его административная деятельность все еще не кончилась. Правда, с 1531 года он большей частью оставался во Фрауенбурге, занимаясь главным образом своими астрономическими изысканиями и врачебной практикой. Кроме того, он посещал иногда заседания капитула и вообще не манкировал своими обязанностями каноника.

Коперник был еще бодр, но, видимо, не желал тратить свои силы на различные уже прискучившие ему административные и церковные дела. Главное дело его жизни — обработка сочинения, посвященного вопросу о новой системе мира, — было уже почти закончено; оставалось лишь кое-что доделать.

Работы Коперника не были тайной для его друзей и коллег по капитулу; его казавшиеся странными в то время идеи, столь противоречившие многовековой астрономической мудрости птолемеева «Альмагеста», не могли не возбуждать удивления у всех, кто с ними знакомился.

Исходные положения его новой гелиоцентрической теории постепенно, быть может, против его воли, делались достоянием гласности: его друзья и сослуживцы по капитулу невольно сами делались их распространителями. К тому же и слава его как искусного астронома в двадцатых годах еще более упрочилась. Он написал обстоятельное возражение против одного сочинения нюренбергского астронома Вернера, и это увеличило его известность среди специалистов.

Еще знаменитый астроном древности, Гиппарх, открыл движение равноденственных точек по эклиптике, и Иоганн Вернер в сочинении «О движении восьмой сферы», напечатанном в 1522 году в Нюренберге, пытался доказать, что обе равноденственные точки движутся не с постоянной скоростью, как утверждал Гиппарх. Это мнение было довольно распространено среди астрономов, и даже был принят особый термин для его обозначения: оно называлось трепидацией.

Коперник получил экземпляр сочинения Вернера от своего старого товарища по краковскому университету, Бернарда Ваповского. В письмах к Ваповскому Коперник, не отвергая возможности наличия трепидации, указывает на ряд серьезных ошибок в рассуждениях Вернера, вследствие чего в итоге и приходит к заключению, что рассуждения Вернера и все приводимые им аргументы в пользу существования трепидации не имеют никакой убедительности и ничего ровно не доказывают.

Коперник резко нападает на Вернера, который в своем сочинении позволил себе несколько грубых выходок по отношению к Птолемею, называя Вернера за это «глупцом», а рассуждения его «ребяческим бредом». В одном из писем, посвященных разбору сочинения Вернера, Коперник дает характеристику наблюдения древних. «Древние, — пишет Коперник, — с величайшей заботливостью и рвением собирали свои наблюдения, благодаря которым явилась возможность таких прекрасных и достойных удивления выводов».

Вообще Коперник относился к деятельности древних астрономов, в частности к Птолемею, с глубочайшим почтением. Это уважение к трудам и достижениям древних составляет общую черту ученых эпохи Возрождения. Но у некоторых гуманистов подобное отношение в конце-концов переходило в преклонение и раболепство перед древними. Всех древних авторов они считали непререкаемыми авторитетами, именовали божественными и т. д.

Коперник не принадлежал к числу таких людей. В соответствии с требованиями жизни он, принимая наследство древних авторов, подверг его критике, основанной на результатах наблюдений. То, что он взялся за преобразование геоцентрической птолемеевой астрономии, вполне понятно: для морских путешествий требовались более точные таблицы Солнца, Луны и планет; с другой же стороны, нарождавшаяся идеология крупной буржуазии нуждалась в новом мировоззрении, ибо новому человеку негде было развернуться «под твердью» привычного «феодального» мироздания.

На рубеже XV и XVI столетий буржуазия уже предъявляла определенные требования к культуре и науке, и последние, конечно, должны были итти навстречу этим требованиям. Надо было подчинить себе окружающую природу, овладеть силами природы, — такав был главный лозунг эпохи. Но подчинение сил природы — задача трудная; надо было сначала изучить действие этих сил. Поэтому на рубеже XV и XVI столетий мы и видим такой глубокий интерес к естествознанию у всех деятелей итальянского Ренессанса. К таким деятелям и принадлежал Николай Коперник, хотя жил в «отдаленнейшем уголке Земли», а не в каком-нибудь выдающемся литературном и научном центре.

Дело всей жизни Коперника — его гениальное сочинение, которое он все еще держал под спудом, являлось откликом на запросы реальной жизни. Поэтому новые удивительные идеи фрауенбургского каноника находили широкий отклик даже среди таких людей, которые вряд ли интересовались астрономией с научной стороны.

Интересно заметить, что в 1531 году некий Гиафей, известный в то время сатирик и драматург, поставил в Эльбинге увеселительную комедию, в которой учение Коперника и сам он были представлены «в шутовском виде». Эта комедия не дошла до нашего времени.

Не сохранилось никаких писем Коперника к ученым и писем этих ученых к нему относительно его гелиоцентрической системы мира. Между тем Коперник уже не скрывал более своих новых, революционных идей. Около 1530 года он составил на хорошем латинском языке небольшое резюме своих исследований и своих новых исходных предположений со специальной целью ознакомить со своими идеями избранных друзей и некоторых астрономов-специалистов.

Небольшое сочинение это Коперник озаглавил так: «Николая Коперника о гипотезах небесных движений, им выдвинутых, небольшой комментарий» (Commentariolus). К сожалению, «Commentariolus» так и не был напечатан, но получил распространение в списках. Его считали потерянным, и только совершенно случайно две рукописные копии его были найдены: одна — в венской библиотеке, другая — в библиотеке Стокгольмской обсерватории.

Содержание этой брошюры вкратце таково: вначале, во введении, Коперник дает краткий очерк древних объяснений движений планет, упоминает о теориях Евдокса, Калиппа, затем Птолемея и, наконец, совершенно отчетливо и точно формулирует основные положения своей новой системы мира. Он резко и без колебаний, без всякого красноречия и риторики заявляет, что центр Земли не есть центр мира, что центр мира находится около Солнца: «ideoqe circa Solem esse centrum mundi».

Уже одно это смелое утверждение ломало все прежние, столь привычные мысли о мироздании, ибо Птолемей считал центр мира совпадающим с центром Земли, неподвижно покоящейся. Все свои дальнейшие выводы Коперник основывает на шести следующих «аксиомах»:

Первая аксиома

Для всех небесных тел и орбит существует только один центр.

Вторая аксиома

Центр Земли не является центром мира, а только центром лунной орбиты и центром всех вещей на Земле.

Третья аксиома

Все планеты обращаются вокруг Солнца, которое стоит в центре всех орбит; поэтому центр мира нужно полагать в Солнце.

Четвертая аксиома

Отношение расстояния Солнца до Земли к радиусу сферы неподвижных звезд меньше, нежели отношение радиуса Земли к расстоянию Солнца от последней, причем в такой именно степени, что отношение расстояния Солнца от Земли к радиусу сферы неподвижных звезд есть величина совершенно незаметная (т. е. очень малая).

Пятая аксиома

Те движения, что мы видим на небе, не являются следствием движения самого неба, но следствием движения Земли. Иначе говоря, Земля с ближайшими частями пространства, ее окружающего, обращается один раз вокруг себя в течение суток, причем оба ее полюса сохраняют за это время неизменным свое положение, а небесный свод и лежащие за ними небесные пространства остаются совершенно неподвижными.

Шестая аксиома

То, что мы видим движение Солнца, не есть следствие его движения, но обусловливается движением Земли и ее сферы. Вместе с ними мы обращаемся вокруг Солнца так же, как и всякая другая планета. Таким образом, Земля имеет многообразное движение. То, что нам кажется в движениях планет, что они то движутся вспять, то вперед, не является результатом их движения, а происходит благодаря движению Земли. Следовательно, достаточно вполне движения одной только земли для того, чтобы объяснить всю совокупность и вместе с тем все различие наблюдаемых на небе движений.

Таковы шесть основных аксиом «Commentariolus», суммирующие сущность учения Коперника. Мысли, изложенные в этих аксиомах, действительно новы и сразу разрушают многовековое, гордое здание астрономии Гиппарха — Птолемея. Но до конца видоизменить весь облик астрономии древних Коперник не был еще в состоянии. Он продолжал считать, что орбиты планет должны быть круговыми, т. е. он вынужден был, как и Птолемей, ввести для объяснения неравномерности движения планет по небу деференты и эпициклы старой птолемеевой теории.

Но разве это умаляет все величие намеченного им в «Комментарии» великого переворота? Отнюдь нет. Даже с ее эпициклами и деферентами, как показывает Коперник в дальнейших главах этой брошюры, где он без математических вычислений и рассуждений популярно дает полное описание своей системы мира, его система проще птолемеевой, ибо, — пишет Коперник, — «путь Меркурия требует комбинации 7 кругов, путь Венеры — 5, путь Земли — 3 и путь Луны вокруг Земли — 4, Марс, Юпитер и Сатурн требуют каждый по 5». «Итак, — заключает Коперник, — достаточно всего 34 кругов, чтобы объяснить все строение мира, весь сложный танец светил». Для сравнения заметим, что Птолемей вводил более 34 кругов, а при позднейшей разработке его теории понадобилось увеличить число их до многих десятков.

«Комментарий» во многих копиях был послан Коперником астрономам Кракова и других городов. В Пруссии его, без сомнения, читало достаточное число лиц, так как там основные идеи коперникова учения были довольно известны и среди ученых-специалистов, и даже среди «большой публики».

Слава Коперника как искусного астронома и притом астронома-новатора, не считающегося с авторитетом древних и Птолемея, дошла, наконец, и до далекого папского Рима, где сам Коперник когда-то пробыл почти целый год еще молодым, начинающим, но уже искусным математиком и астрономом. И в 1533 году в Ватиканском саду, в присутствии самого святейшего отца, папы Климента VII, ученый папский секретарь, кардинал Видманштадт, прочитал целую лекцию о новой системе мира Коперника. Эту лекцию прослушали и сам папа, важные князья церкви, кардиналы Орсини и Сальвиати, епископ Витербений и врач Курций, и еретическим учение Коперника не признали.

После Климента VII папой был избран Павел III. И при нем благожелательный интерес к учению Коперника не прекратился. Например, в 1536 году Коперник получил нижеследующее письмо от весьма важного духовного лица, кардинала Николая Шёнберга, главы доминиканского ордена:

«Когда несколько лет тому назад дошло до меня известие об единодушной похвале твоим замечательным исследованиям, началось мое к тебе уважение, и я желаю распространения твоей славы. Я знаю, что ты не только владеешь точными сведениями о космических воззрениях древних, но сам составил новую систему мира. Ты учишь, как я слышал, что Земля движется, а Солнце находится в средине мира. Звездное небо, которое занимает восьмую сферу, неподвижно и всегда остается на одном и том же месте. Луна со всеми элементами, заключенными в ее сфере, находится между путями Марса и Венеры и движется в течение года вокруг Солнца.

Говорят, что ты научно обосновал все это преобразование астрономии, вычислил пути планет и заключил их в таблицы. Поэтому направляю к тебе, ученый муж, если это тебе не затруднительно, мою настоятельную просьбу, чтобы ты не скрывал от друзей науки своей новой системы и при первой оказии прислал бы мне твои вычисления о вселенной вместе с таблицами и всем, к ней относящимся. Дитриху фон Редену я поручаю все списать и переслать мне. Если ты исполнишь эту мою просьбу, то узнаешь, что ты вступил в сношение с лицом, очень к тебе благосклонным, которое сердечно желает доставить признание твоим большим заслугам. Будь здоров».

Письмо такой высокой особы, как генерала доминиканского ордена, да еще кардинала, Коперник очень ценил и поместил его в своей книге «Об обращениях небесных кругов». Это письмо показывает, что римская курия в то время покровительствовала новому учению, быть может, несколько недооценивая его революционной сущности.

Мы видим, таким образом, что в первое время после того, как идеи Коперника сделались известными, католическая церковь в лице своих высших сановников отнеслась к ним не только терпимо, но даже благожелательно. Это может показаться очень странным, в особенности если вспомнить те преследования, которым подверглось учение Коперника со стороны католической церкви позднее, в начале XVII века. Ниже мы постараемся объяснить это на первый взгляд парадоксальное явление.

Теперь же мы посмотрим, какой прием встретило учение Коперника в протестантском лагере. Этот прием в первое время был резко отрицательным. Против гелиоцентрической системы выступил сам Лютер, — тот, кто колебал самое основание папского трона. В своей «Застольной беседе» Лютер с характерной для него резкостью писал: «Рассказывают о новом астрологе, который хочет доказать, будто Земля движется и оборачивается вокруг себя, а не небо, Солнце и Луна; все равно, как если кто-либо сидит в телеге или на корабле и движется и думает, что он остается на месте, а Земля и деревья идут и движутся. Но тут дело вот в чем: если кто хочет быть умным, то должен выдумать что-нибудь свое собственное и считать самым лучшим то, что он выдумал. Этот дурак хочет перевернуть все искусство астрономии. Но, как указывает священное писание, Иисус Навин велел остановиться Солнцу, а не земле».

Таким образом, Лютер выдвинул против учения Коперника тот аргумент, который впоследствии стал в руках его противников-папистов «сокрушительным» доводом против дерзкой ереси коперниканства.

Ближайший сотрудник и помощник Лютера, которого современники называли «учителем Германии», Меланхтон, тоже был против системы Коперника. Он считал безусловно опасным распространение новых идеи об устройстве мироздания и взывал к правителям, рекомендуя им обуздать «сарматского» (т. е. польского) астронома, который «заставляет Землю двигаться, а Солнце стоять неподвижно».

В 1537 году Коперник сделал еще несколько наблюдений положений планет, пользуясь той свободой, которую его преклонные годы (ему в этом году исполнилось 64 года), наконец, дали ему возможность получить: административной деятельностью капитул его почти совсем не нагружал. Эти наблюдения ему понадобились для улучшения его теории планет (вычисления орбиты Венеры). Но последние годы жизни Коперника были отравлены личными столкновениями, которые в некоторой степени отражали столкновения, происходившие на полях религиозных войн.

В 1537 году умер епископ Маврикий Фербер и на его место назначили некоего Дантиска. Когда-то это был почти приятель Коперника, подсмеивавшийся над обрядами и даже догматами католической церкви, писавший эротические стихотворения, заигрывавший с гуманистами, любивший хорошо поесть и хорошо выпить. Это был дошлый человек, ловкий политик, умевший сразу приспособиться. Он служил при дворе польского короля Сигизмунда I, несколько раз был посылаем в различные государства, много путешествовал, виделся с Лютером, писал письма знаменитому Эразму и «учителю Германии» Меланхтону.

Дантиск был отъявленным карьеристом, и когда ему предложили стать епископом Эрмеландии, он тотчас же на это согласился. Некоторые члены капитула противились назначению Дантиска и выставили своего кандидата — друга Коперника, Тидемана Гизе. Противная партия стояла за Дантиска, и в конце-концов после соглашения капитула с польским королем его назначение состоялось.

Столкновение Дантиска и Гизе было столкновением двух политических линий. Как мы уже знаем, Гизе хотя и не примкнул к лютеранству, но был настроен примирительно. Дантиск же, резко изменив своим прежним мнениям, занял позицию воинствующего католицизма.

Став епископом, Дантиск сразу принялся за искоренение лютеранской ереси в Вармии. Весною 1539 года он издал «мандат против ереси», в котором запрещал своей пастве читать сочинения Лютера и его последователей, а всем сочувствующим ереси и не желающим повиноваться его приказу предписывал в месячный срок убраться из подведомственной ему епархии. Ревностным пособником его по искоренению ереси Лютера в Эрмеландии сделался новый, не без ведома Дантиска, конечно, назначенный каноник, — Станислав Гозий. Последний был прямо фанатическим приверженцем ортодоксальной католической церкви: в его глазах все люди разделялись на папистов и «сатанистов». За свою деятельность Гозий получил прозвища: «молот еретиков» и «смерть Лютера». Папа пожаловал ему кардинальскую шапку. Стараниями Гозия и в польском королевстве утвердился тот орден, который специально был основан для помощи в борьбе против новых ересей: орден иезуитов.

С появлением Гозия, избранию которого в каноники Коперник и его друзья противились, начались сильные нелады в капитуле. Друг Коперника, Скультети, незадолго до этого получивший место прелата, сделался первой жертвой Дантиска и Гозия: он был обвинен в ереси, в безнравственности, даже в атеизме. Дантиск так и писал Тидеману Гизе в 1539 году: «Ты знаешь, что Скультети взял себе жену и подозревается в атеизме». Скандал кончился тем, что Скультети был исключен из числа членов капитула и изгнан из пределов Польши. Впрочем, в Риме его оправдали во всех взведенных на него обвинениях. Коперник защищал Скультети, сохранял с ним дружбу и этим навлек на себя сильное неудовольствие епископа Дантиска.

Копернику Дантиск сумел отомстить очень скоро Он вмешался в его частную жизнь и этим отравил последние дни престарелого астронома.

В доме Коперника уже в течение долгих лет жила в качестве экономки и заправляла всем его хозяйством его дальняя родственница, Анна Шиллингс. Повидимому, ее роль в жизни Коперника не ограничивалась этими официальными отношениями. Коперник не был женат, потому ли, что в качестве духовного лица был связан обетом безбрачия, или (если он не имел сана священника) по другим соображениям. И при епископе Фабиане, и при епископе Маврикии Анна Шиллингс жила в доме Коперника, и это никого не шокировало. «Явление это было очень распространенное», — говорит один из его биографов. Почти каждый католический патер заводил в своем доме экономку. Дантиск, ставши епископом, первое время тоже не обращал на Анну Шиллингс никакого внимания, но после скандала из-за Скультети Дантиск тотчас же возмутился «безнравственным» поведением престарелого каноника и весьма решительно потребовал от Коперника, чтобы экономка была удалена из его дома.

Коперник сначала попробовал не обращать внимания на это требование. Тогда епископ Дантиск заявил ему свое требование вторично и уже более грозным тоном.

И Копернику пришлось, «скрепя сердце», повиноваться. Он выразил письменно свою готовность сделать так, как желал епископ. Ответ Коперника Дантиску от 2 декабря 1538 года сохранился; Коперник пишет: «Увещание вашего высокопреподобия поистине отеческое и более, чем отеческое; я восчувствовал его всем сердцем. Я не забыл о первом письме вашего высокопреподобия насчет того же предмета, но трудно найти достаточно честную и близкую особу, и поэтому я рассчитывал покончить с этим делом не раньше пасхи. Однако, дабы ваше высокопреподобие не приняли моей медлительности за умышленное уклонение, я постараюсь исполнить ваше предписание в течение месяца, так как отнюдь не желаю оскорблять добрые нравы, ни вас, ваше преподобие, заслуживающего с моей стороны величайшего почтения, уважения и преданности, о которых и свидетельствую от всего сердца».

В таких униженных выражениях должен был оправдываться Коперник перед блюстителем нравственности Дантиском, амурные похождения которого были всем известны; все, например, отлично знали, что у него в Мадриде имелась внебрачная жена и дети, которым он посылал деньги. Значит, не Дантиску следовало бы делать Копернику упреки в безнравственности. А 11 января следующего 1539 года Коперник снова отправляет Дантиску письмо, в котором, словно стыдясь предыдущего письма, пишет: «…Я сделал то, чего я не смел делать; я надеюсь, что по крайней мере требования вашего высокопреподобия в этом случае мною полностью удовлетворены…»

Но с удалением Анны Шиллингс из квартиры Коперника история эта еще не кончилась. Епископ Дантиск унизился до шпионства: он организовал шпионаж за престарелым каноником. Когда ему донесли, что Коперник продолжает видеться тайно с Анной Шиллингс, Дантиск написал письмо к Тидеману Гизе, давнишнему другу Коперника, в котором просил Гизе посоветовать Копернику, которого он, Дантиск, любит якобы, «как родного брата», прервать всякие сношения с Анной Шиллингс.

Гизе в ответном письме выгораживал и защищал своего друга от всяких подозрений. Он указывал на его преклонные годы (Копернику уже исполнилось 66 лет), на его всеми признанную добродетель, советовал Дантиску не доверять разным сплетням, памятуя общеизвестную скромность жизни Коперника, и т. д. Гизе дошел даже до того, что довольно прозрачно намекнул на амурные похождения самого Дантиска, взявшего на себя роль строгого блюстителя нравов.

После письма Гизе Дантиск угомонился. Трудно сказать, подействовало ли на него письмо Гизе, или он, видя возрастающую славу Коперника, с которым, кроме кардинала Шёнберга, переписывались и другие высокопоставленные лица (к сожалению, письма эти до нас не дошли), понял, наконец, что скромный каноник Коперник представляет собою в Эрмеландии такое «высокое дерево», которое переросло его самого. Во всяком случае, Дантиск оставил Коперника в покое.

А тут как раз весною 1539 года случилось событие, которое показало епископу Дантиску и всему Эрмеландскому капитулу, насколько уже в то время ценили в Германии Николая Коперника как выдающегося астронома и научного работника. Самому Копернику это событие принесло живейшую радость, оно заставило его почувствовать себя более молодым и забыть только-что пережитые неприятности.

Весной 1539 года без всякого предуведомления прибыл во Фрауенбург Георг-Иоахим Ретик. Это был молодой двадцатипятилетний профессор математики из виттенбергского университета, полный юношеского жара и пыла. Он приехал во Фрауенбург со специальной целью познакомиться с новыми исследованиями Николая Коперника о движении Солнца, Луны и планет и с его новой системой мира.

Ретик приехал из Виттенберга, самого главного очага протестантизма. В Виттенберге был профессором Лютер; там в 1539 году все еще профессорствовал Меланхтон, который покровительствовал даровитому Ретику. Меланхтон советовал Ретику побольше заниматься математикой и астрономией. Талантливый юноша последовал этому совету и в 1535 году получил ученую степень магистра. Затем Ретик некоторое время занимался астрономическими наблюдениями под руководством известного астронома Шонера в Нюренберге, а потом побывал и в Тюбингене у Иоганна Штефлера (бывшего учителя Меланхтона). Наконец, в 1537 году Ретик получил кафедру математики в Виттенберге; ему было поручено преподавание арифметики и геометрии.

Его сотоварищем по преподаванию математики в Виттенберге был Эразм Рейнгольд. Он был только на три года старше Ретика. Он и Ретик слышали о необыкновенном «сарматском» астрономе, которого не жаловали Лютер и Меланхтон. И вот Ретик решил отправиться в далекую Вармию, где епископ Дантиск и Гозий искореняли лютеранство, — об этом, конечно, знали в Виттенберге. Но юный Ретик желал поучиться у самого Коперника и свое намерение выполнил.

Эразм Рейнгольд, приготовляя к печати новое издание руководства Пурбаха о теории планет в предисловии своем к этому сочинению, говоря о птолемеевой теории Луны, упоминает и о Копернике, титулуя его великим астрономом, от которого можно ожидать полного переворота в астрономии. Далее Рейнгольд прямо говорит, что Коперник занят усовершенствованием своего труда, где не только некоторые особенности движения Луны, но и другие астрономические вопросы трактуются и объясняются совсем иначе, чем у Птолемея.

Ретик отправился в свое далекое путешествие не без ведома своего истинного учителя астрономии, нюренбергского математика и хорошего астронома Шонера, к которому Ретик питал как бы сыновнее уважение.

И вот Ретик во Фрауенбурге. Он тотчас же спешит к тому, кого Рейнгольд, его друг, называет «новым Птолемеем», — к старику-канонику, украшению Эрмеландского капитула, Николаю Копернику, у которого скрыто драгоценное сокровище: его труд о новой системе мира.

Дружественно встреченный Коперником Ретик, подобно путнику, добравшемуся, наконец, до желанного источника, принялся, под руководством Коперника, за изучение его рукописи «Об обращениях небесных кругов». К великому счастью Ретика, рукопись Коперника оказалась вполне готовой к печати, совершенно отделанной, обработанной, снабженной необходимыми таблицами, которые Коперник сам весьма тщательно вычислил.

С жаром погрузился Ретик в изучение гениального творения, причем Коперник оказывал ему в этом полное содействие, разъясняя трудные и не совсем понятные места. Восторженный Ретик тут только вполне уразумел всю глубину творения Коперника, всю новизну его взглядов на строение планетной системы, на объяснение движений в ней. Коперник так хорошо руководил занятиями своего молодого ученика, так дружески и любовно к нему относился, что Ретик со всем пылом молодости привязался к своему великому учителю.

Два месяца без перерыва продолжались эти усиленные занятия, а затем в конце июля Коперник вместе с Ретиком отправились в городок Лёбау, находящийся недалеко от границы прусского герцогства, в западной части Пруссии.

В Лёбау жил в то время Тидеман Гизе. Он был уже епископом кульмским (Кульм — город в западной Пруссии, недалеко от Торна). Там Коперник вместе с Ретиком пробыл в гостях у Гизе почти два месяца. Ретик уже вполне освоился с сочинением Коперника, понял его новые идеи о системе мира (т. е. об устройстве солнечной системы) и сделался ярым коперниканцем. Его юношеский пыл, его привязанность к восторги при изучении творения Коперника благотворно действовали на престарелого астронома. Ему, конечно, было очень приятно видеть около себя преданного и даровитого ученика, который вполне понял и усвоил его новое миропредставление. Ретик оказал Копернику очень важную услугу тем, что ознакомил ученых с этим миропредставлением. Он в короткое время успел написать небольшую брошюру, в которой изложил вкратце, но все же со всеми нужными подробностями, учение Коперника.

Это сочинение, по обычаю того времени, было написано в форме письма к наставнику и другу Ретика, нюренбергскому астроному Шонеру. Оно носило такое пространное витиеватое заглавие:

«Светлейшему мужу, господину Иоганну Шонеру о книгах обращений ученейшего мужа и превосходнейшего математика, достопочтенного господина доктора Николая Торнского, каноника Эрмеландского, составленный неким молодым студентом математики первый рассказ».

Имя автора (Ретика) читатели находили только на втором листе книжки, где было напечатано «Светлейшему мужу, господину Иоганну Шонеру, своему любимому отцу — Георг Иоахим Ретикус».

Сначала это сочинение рассылалось некоторым друзьям в рукописном виде. Затем зимой 1539–1540 года оно было напечатано в Данциге. Это небольшое сочинение сыграло громадную роль в распространении правильных идей о новом учении Коперника.

«Первый рассказ» открыл легкий доступ к новому учению. Его читали и обсуждали очень многие астрономы, математики и вообще образованные люди. Можно сказать, что в Пруссии и в Германии книга эта подготовила умы к выходу в свет фундаментального сочинения Коперника «Об обращениях небесных кругов».

В «Narratio prima» вкратце излагается содержание первых шести книг труда Коперника, причем почти на каждом шагу в брошюре Ретика проглядывает прямо благоговейное отношение автора к своему великому учителю, удивление перед его гением. Ретик так отзывается о Копернике: «Прежде всего, ученейший доктор Шонер, я желаю, чтобы ты убедился в том, что Коперник, коего творение я теперь изучаю, не уступает в различных науках Региомонтану, равно как и в астрономии. Я даже охотнее сравню его с Птолемеем не потому, чтобы я Региомонтана считал ниже Птолемея, но потому, что мой наставник, как и Птолемей, успел при помощи божьей перестроить здание астрономии, тогда как Региомонтан, увы! — расстался с жизнью, не успев заложить основы своего учения… Бог вручил Копернику скипетр астрономии, счел его достойным восстановить, объяснить и разнить эту науку. Я вкратце лишь передаю тебе, ученейший Шонер, теорию движения Луны и остальных планет, равно как и неподвижных звезд и Солнца; ты увидишь отсюда, какую огромную пользу могут почерпнуть из творения моего учителя, как бы из обильнейшего источника, все занимающиеся математическими науками и вообще нее будущие поколения».

В книге Ретика сквозит ясное желание подготовить хороший прием для нового учения. Но, как мы говорили, в лагере протестантов отношение к Копернику было не особенно благоприятное: анафема Лютера, тексты из «священного» писания действовали. Поэтому Ретик старательно подчеркивает почтительное отношение Коперника к древним астрономам, в особенности же к Птолемею. Он старается охарактеризовать личность Коперника перед читателями с самой лучшей стороны. Высказываемая им местами восторженная любовь к последнему накладывает особый отпечаток на всю книгу. В общем, «Первый рассказ» читается очень легко и является очень хорошей популярной книгой, излагающей основы коперникова учения.

Желая убедить читателей, что система мира Коперника является как бы своего рода усовершенствованием системы Птолемея, Ретик пишет, обращаясь к Шонеру: «Относительно моего господина учителя прошу тебя быть вполне уверенным, что он ничего так не желает, как следовать по стопам Птолемея, подобно тому, как Птолемей следовал древним и тем, которые жили задолго до него. Однако, так как небесные явления, которые господствуют над астрономами, и математические рассуждения принуждают его, даже против его воли, установить другие допущения, то он считает достаточным по той же методе, как и Птолемей, и к той же цели направлять свои выстрелы, но только, конечно, из лука и при помощи стрел, сделанных из совершенно другого материала, чем у Птолемея: кто хочет быть философом, тот должен иметь свободный ум.

Впрочем, как всякий разумный человек, а в особенности философ, мой учитель по всему своему настроению далек от того, чтобы отступать от воззрений древних исследователей только из простого стремления к новизне: это происходит только из серьезных оснований и если этого требует само дело. Его возраст, серьезность его настроения, его глубокая ученость, богатый талант, сильный ум — таковы, что на него не может пасть подобное подозрение, как это, конечно, возможно было бы относительно юноши или тех, которые при малых познаниях имеют высокое о себе мнение, относительно умов, легко возбуждаемых, которые легко подчиняются всякому ветерку и дают увлечь себя».

Очень интересными штрихами Ретик характеризует метод работы Коперника, его постоянное желание основываться на наблюдениях и строить свои новые теории так, чтобы их тотчас же можно было проверить и сопоставить с имеющимися наблюдениями. Ретик пишет:

«Мой господин учитель старательно сопоставил наблюдения всех времен со своими наблюдениями и расположил их в определенном порядке так, что они всегда готовы для применения. И если нужно что-нибудь с уверенностью установить или ввести в науку или в общепринятую теорию что-нибудь новое, он просматривает тогда все наблюдения, начиная с первого и кончая своими, и тщательно соображает, приняв какой закон, их можно привести в согласие друг с другом. Что он при этом найдет путем строгих умозаключений и при помощи Урании, то он сравнивает с теориями древних и Птолемея. Если тогда, взвесив все самым старательным образом, он находит, что по строгости астрономической необходимости прежние гипотезы нужно отвергнуть, он тогда устанавливает, не без божественного вдохновения и помощи, новые теории и выводит с помощью математики путем строго геометрических доказательств то, что вытекает из его теории. Наконец, он исследует, насколько наблюдения древних и его собственные наблюдения согласуются с принятой теорией, и лишь тогда, преодолев такую большую работу, он определяет новый закон в астрономии».

Ретик старается убедить читателей, что Коперник «не зря» заставляет Землю двигаться вокруг Солнца, что к этому вынудили его наблюдения, «неувязки» древних теорий Птолемея с ними, а вовсе не непочитание авторитета древних. Ретик хочет убедить скептиков, что реформа астрономии необходима, что именно при тогдашнем состоянии астрономии ее следовало произвести, ибо она назрела. О себе Ретик пишет в «Первом рассказе» с полной откровенностью: «Сам я все более и более увлекаюсь теорией моего господина учителя». Ретик думает даже, что сам великий авторитет древнего мира и средних веков, Аристотель, «если бы выслушал основания новой теории, без сомнения, открыто признал бы, что им действительно было доказано и какие положения были допущены без полного доказательства».

Одним словом, увлекшись гелиоцентрической теорией своего учителя, Ретик стремился заразить своим увлечением и всех своих читателей. По его мнению, в великом труде Коперника все «связано одно с другим совершеннейшим образом, как золотой цепью»; все там строго, логично, просто, изящно, так что, — пишет Ретик с неподдельным энтузиазмом, — «я далек от мысли, что Птолемей, если бы ожил, остался бы верен своей собственной системе».

Небольшое и легко написанное сочинение Ретика обеспечило ему хороший прием среди читателей. Его распространению довольно энергично содействовали и сам Ретик, и друзья Коперника: они старались широко распространить сочинение Ретика, для чего рассылали его сами различным ученым и высокопоставленным лицам. Между прочим, епископ Гизе послал один его экземпляр, при соответствующем письме, Альбрехту, бывшему гохмейстеру тевтонского ордена, герцогу прусскому. Это послужило поводом для знакомства Ретика с Альбрехтом.

Гизе, познакомив герцога Альбрехта с Ретиком, содействовал выполнению и другой работы, в окончании которой был особенно заинтересован герцог Альбрехт: составлению карты Пруссии. Как оказалось, еще в 1529 году Коперник, вместе со своим другом Скультети, стал деятельно собирать материалы по составлению карты Пруссии. Окончательным приведением в порядок этих ценных материалов занялся Ретик во время пребывания в гостях у Коперника во Фрауенбурге. Можно думать, что Коперник помогал Ретику и в этой его работе. Конечно, герцог Альбрехт был сильно заинтересован в доведении до конца этой работы и оказывал поэтому покровительство Ретику.

Ретик приготовил еще во время своего путешествия в Данциг, Лёбау и Кенигсберг (путешествие в Лёбау он совершил вместе с Коперником) дорожную «путеводную таблицу» по Пруссии; он поднес ее герцогу Альбрехту Прусскому с сопроводительной запиской, в которой он, между прочим, выражает благодарпость Копернику. «Путеводная таблица» Ретика бесследно погибла, зато сохранилось более полное, оставленное им довольно большое сочинение, в котором излагаются методы и различного рода приемы для составления карт. Это сочинение в 1541 году Ретик тоже переслал герцогу Альбрехту Прусскому, которому посвятил эту работу. Здесь опять воздается обильная хвала Копернику за его предварительные работы по картографии Пруссии, которые послужили Ретику солидным базисом для его дальнейших картографических исследований.

Кроме занятий по изучению коперникова трактата «Об обращениях небесных кругов» и составлению карты Пруссии, Ретик за время его пребывания во Фрауенбурге особенно заинтересовался двумя чисто математическими главами упомянутого труда Коперника: в этих двух главах излагались вкратце плоская и сферическая тригонометрия, причем Коперником были составлены таблицы, необходимые для решения треугольников и других вычислений.

Эти две главы из книги Коперника Ретик с его разрешения тщательно списал, не менее тщательно переписал все приложенные к ним таблицы и отправил в Нюренберг, где они и были изданы под таким заглавием: «О сторонах и углах треугольников как плоских, прямолинейных, так и сферических — книга ученейшая и весьма полезная, написанная славнейшим и ученейшим мужем, господином Николаем Коперником Торнским». Книга появилась в печати в Виттенберге в 1542 году.

Сам Ретик возвратился в Виттенберг только осенью 1542 года. Оставил Ретик своего престарелого учителя, к которому искренне привязался, с большим сожалением. Он много уговаривал Коперника согласиться на издание его фундаментального творения, которое он изучал с таким жаром. Но на издание всего труда Коперник никак не соглашался. Хотя прием, оказанный его теории в высших церковных кругах и был благосклонным, но Коперник не мог не понимать, что аргумент Лютера не был по существу аргументом «лютеранским». Противоречия между текстами «священного» писания и сущностью теории Коперника были настолько очевидными, что Коперник не мог чувствовать себя в безопасности. Настроение папы могло измениться, мог смениться и сам папа. Наконец, и местное начальство могло не одобрить книги Коперника. Со стороны епископа Дантиска он мог опасаться «отеческого» внушения по поводу «неправильных» и «неприемлемых» идей его труда.

Как бы то ни было, Коперник думал сначала напечатать только таблицы, им составленные, необходимые для предвычисления положений планет на небе по правилам его теории, и только. Для целей практических, по мнению Коперника, напечатания одних таблиц было бы вполне достаточно, ибо все, даже рядовые астрономы, смогут воспользоваться плодами его трудов. «Дюжинный астроном, — говорил Коперник, — воспользуется вычислениями, а тот, на кого милостиво взглянул Юпитер, сам найдет и выведет новые принципы по моим таблицам».

Но против решения Коперника напечатать одни таблицы с некоторыми к ним пояснениями, к счастью для науки, восстал друг Коперника, Тидеман Гизе, епископ кульмский. Он всячески убеждал Коперника отдать Ретику для напечатания все его сочинение полностью, без всяких выпусков, и Коперник, наконец, согласился. Сам епископ Гизе вместе с Ретиком составили предисловие, в котором всячески защищали Коперника от возможных обвинений в противоречии со священным писанием, но это предисловие напечатано не было. Вместо него Коперник сам предпослал своей книге посвящение главе католической церкви, папе Павлу III. Этим он «отводил глаза» от безусловно противобиблейского содержания своей книги.

Коперник уже после отъезда Ретика из Пруссии передал полностью свою рукопись, с посвящением папе, Тидеману Гизе, а тот, как заранее у него было условлено с Ретиком, тотчас же переслал ему драгоценную рукопись. Было заранее решено печатать ее в Нюренберге, где Ретику был лично знаком ученый издатель различных книг, преимущественно математического содержания, Иоганн Петрей. Последнему и поручил Ретик печатание рукописи, с таким трудом отвоеванной им у несговорчивого автора. Первые месяцы Ретик сам наблюдал за ее печатанием. Это происходило весной 1542 года. Зимой этого же года Ретик переехал из Нюренберга в Лейпциг, где тоже получил место профессора математики, а надзор за печатанием книги Коперника поручил Андрею Осиандру, известному лютеранскому богослову, который знал астрономию и занимался математикой.

Коперник находился с Осиандром в ученой переписке; когда еще Ретик был во Фрауенбурге, Осиандр прислал Копернику пространное письмо, в котором высказывал мысль, что для астрономических вычислений все дело в том, хорошо или плохо объясняются этими гипотезами видимые движения, происходящие на небесном своде. Астрономические гипотезы не связаны с верой и не являются ее выражением. Поэтому Осиандр советовал Копернику «что-нибудь прибавить» в его книге. Осиандр знал о гелиоцентрической гипотезе Коперника, и твердая уверенность великого астронома в ее правильности ему не нравилась. В гелиоцентрической системе мира он хотел видеть только математическую фикцию, с помощью которой можно удобно исследовать движения планет.

Одновременно с письмом к Копернику Осиандр написал и Ретику; обращаясь к нему как к протестанту и более молодому по годам человеку, он говорил более настойчиво:

«Аристотелики и богословы легко успокоятся, если им будет сказано, что возможны различные гипотезы для объяснения данного движения и что известные гипотезы предлагаются не потому, что они неизбежны, а потому, что с помощью их вычисления явлений и движений совершаются удобнее всего. Вполне возможно изобрести еще другие гипотезы. Если кто-либо придумает какой-либо целесообразный план для объяснения данного явления, другой может придумать еще более целесообразный; каждый волен это делать, и он еще заслужит благодарность за свое изобретение. Подобные замечания, направив противников от строгих порицаний к спокойному размышлению, сделают их более мягкими и снисходительными, а затем, после того как они напрасно будут стараться найти лучшее, они легко примут новое и привяжутся к нему».

Коперник не был убежден хитроумной дипломатией Осиандра; Ретик тоже остался верен своему учителю, но по отъезде своем из Нюренберга все-таки доверил надзор за печатанием книги Коперника тому же Осиандру. Последний исполнил возложенную на него обязанность, но, не испросив разрешения ни у Коперника, ни у Ретика, поместил в начале книги свое собственное предисловие, причем своей подписи под ним не поставил.

С этим анонимным предисловием, заслужившим печальную известность в истории астрономии, бессмертное творение Коперника, наконец, увидело свет в 1543 году.

Последние годы жизни Коперника были годами одиночества и скорби. Он попрежнему бывал на заседаниях капитула, правда, лишь тогда, когда его туда требовали. Он жил одиноко. Близких друзей во Фрауенбурге у него не осталось, сверстники его почти все умерли. Подробных сведений об его жизни после отъезда Ретика у нас вообще не имеется, и мы, в сущности, мало знаем даже об его последней болезни и смерти. Кое-что узнаем мы, впрочем, из сохранившихся писем преданнейшего друга Коперника, епископа Гизе.

Первое из интересующих нас писем Гизе относится к 8 декабря 1542 года. Это письмо к канонику Георгу Доннеру, который, как можно думать, являлся самым близким из всех друзей Коперника, в течение двух последних лет живших во Фрауенбурге. Из этого письма видно, что в начале зимы 1542 года Коперник тяжело заболел. Обеспокоенный Гизе, узнав об этом, спешит письменно попросить каноника Доннера принять участие в их общем тяжело больном друге. «Так как Коперник, — пишет Гизе, — когда был здоров, любил уединение, то теперь о нем, тяжело больном, конечно, должны позаботиться только немногие его друзья, в то время как мы все — его должники благодаря ясности его ума и учености». Все письмо Гизе проникнуто любовью к Копернику. Он просит Доннера взять на себя заботы «о человеке, которого ты всегда вместе со мной любил».

К сожалению, нам совершенно неизвестно, в какой степени оказалось возможным Доннеру облегчить последние тяжелые дни жизни престарелого астронома; мы можем только с уверенностью утверждать, что о Копернике во время его последней болезни заботился один «врачебный советник». Это был фрауенбургский викарий Фабиан Эммерлих; ему завещал Коперник свою любимую медицинскую книгу Валеска Тарентского.

Но кто же еще из членов капитула принимал участие в заботах о тяжело больном собрате, кроме Доннера и Эммерлиха? Нам об этом ничего неизвестно. Никаких заслуживающих доверия письменных документов об этой эпохе во Фрауенбурге уже в прошлом столетии не осталось.

Гассенди, первый биограф Коперника, говоря о последних днях астронома, пишет: «Время его последней болезни почти совпадает с появлением из типографского станка бессмертного его творения. До сего времени обладавший удовлетворительным здоровьем, Коперник начал страдать кровотечением, за которым последовал паралич правого бока. С этого времени его умственные способности и память стали ослабевать.

За несколько часов до смерти принесли ему экземпляр только-что отпечатанного его сочинения… Он взял книгу в руки и смотрел на нее, но мысли его уже были далеко». Этот рассказ Гассенди перешел текстуально во все последующие биографии Коперника.

Великий астроном был словно и в самом деле в опале: молодые каноники и прелаты его чуждались и не вели с ним знакомства. Немудрено, что в последние дни его жизни он остался почти одиноким. Несколько раз повторялось у него кровотечение, были и другие болезненные явления. Положение больного было признано безнадежным, и Дантиск писал известному ученому Гемме Фризиусу, что кончина Коперника ожидается в начале 1543 года.

Однако, болезнь затянулась еще на несколько недель, и Коперник скончался, потеряв за несколько дней до своей смерти сознание, лишь 24 мая 1543 года.