"Немецкий детектив" - читать интересную книгу автора (Кирст Ханс Хельмут, Бозецкий Хорст, Тёльке...)Глава VIIКабинет комиссара Циммермана. Время: понедельник, 2.30. Детонатором послужил доклад по радио от оперативной группы. В докладе сообщалось следующее: «Найден труп на Кенигинштрассе. Предварительное заключение эксперта: повреждение затылочной части черепа. Несчастный случай практически исключается, вероятно, убийство в драке. Другие предварительные данные: Труп мужчины, рост около 170 см, вес 80 кг, возраст около 35 лет, одет в почти новый костюм фабричного производства. Лицо круглое, волосы черные, глаза карие, зубы свои, руки мускулистые со множеством рубцов и шрамов, ногти острижены коротко. Личность погибшего: Неннер, художник-авангардист. Прошу дальнейших указаний. Рогальски». — Мы уже собирались все бросить и идти спать. Нуждались в этом все, не исключая Циммермана и меня. Узкб несколько ночей мы почти не смыкали глаз. Я убежден был, что в докладе Рогальски нет ничего настолько серьезного, чтобы нельзя было разойтись по домам. Подумаешь, убийство в драке! Может, из-за женщины, может, грабители перестарались, да мало ли что могло случиться! — Обычное дело, — сказал я шефу. Циммерман перечитал донесение. На несколько секунд замер, потом снял плащ, вернулся к столу, положил донесение Рогальски перед собой и задумчиво уставился на него. Потом сказал мне: — Придется сегодня снова не спать. — Из-за такой ерунды? — Я своим ушам не верил. Но Циммерман кивнул. — Пусть Рогальски блокирует место происшествия и обязательно дождется нас. И направьте туда лучшую следственную бригаду, что есть в нашем распоряжении. — Но почему? — спросил я. — Нет времени на объяснения, — отрезал Циммерман. — Но, если я не ошибаюсь, тут дело непростое. А Циммерман ошибался очень редко, это было общеизвестно. — Пусть срочно вызовут фон Готу из Фолькс-театра. И, кроме того, попросите комиссара Кребса зайти ко мне. Потом скажите Дрейер, пусть она вас подменит. — А чем заняться мне? — Возьмите служебную машину и поезжайте к Келлеру. Скажите, я просил его подъехать ко мне. Он знает почему. Естественно, дайте ему всю информацию, какую пожелает. Комиссар Кребс заявился к Циммерману через несколько минут. — Что случилось, Мартин? — испуганно спросил он. — В списке, который ты мне передал, были имена людей, с которыми встречался мой сын. Кто составлял его? — Не знаю, Мартин, — уклончиво ответил Кребс. — Этим занимался Михельсдорф. — Он здесь? — В любое время. — Давай его сюда. Инспектор Михельсдорф тоже не заставил себя ждать, хотя и был недоволен — его оторвали от работы по сличению его собственных результатов с данными картотеки. К тому же он не испытывал особого уважения к отделу по расследованию убийств — подумаешь, время от времени поймать какого-то свихнувшегося убийцу! Лечением серьезных болезней общества занимался, по его мнению, именно их отдел. — Коллега, — начал Циммерман, — в списке, который составляли вы, есть три знакомые мне фамилии: Амадей Шмельц, Манфред Циммерман и некий Неннер. Михельсдорф сочувственно взглянул на него. — Мне очень жаль, комиссар, я предпочел бы избавить вас от этого… — Бросьте, — резко оборвал Циммерман, — вы не утешитель, а криминалист. Есть между этими тремя какая-то связь? — И весьма тесная, — ответил Михельсдорф. — Все трое — основные свидетели по делу, над которым я работаю. — Одного вашего свидетеля уже нет в живых, — бросил Циммерман. — Кто-то убил Неннера. — Да эти двое, кто ж еще! — расстроенно воскликнул Михельсдорф и запнулся. — Не торопитесь с выводами, — перебил Кребс. — Бездоказательно прошу таких вещей не говорить! — Простите, — смешался Михельсдорф, — но я подумал… — Попробуйте подумать получше, — осадил его Кребс. — Прошу вас передать мне все материалы по этому делу. Казалось, Циммерман готовится к прыжку и в нем вдруг пробудился легендарный старый лев. 1. Рикки, владелец ночного клуба: — Мое заведение имеет безупречную репутацию. Хотя, конечно, осложнения бывают. Но в конце концов не могу же я выбирать посетителей, а с полицией человек должен сотрудничать, если хочет жить тихо и спокойно… Ну, тут за меня взялись эти довольно милые ребята, что расспрашивали о Фоглер, и даже заплатили за шампанское, которое не пили. Хотели только знать, кто настучал на Фоглер… Вначале я отказался. Но Михельсдорф ведь от меня не требовал, чтобы я молчал об этом, ну я и назвал имя Неннера… 2. Джонатан Шонбауэр, сотрудник и приятель Неннера: — Исключительно творческий характер нашей деятельности требует от художника отбросить все личное, добиться абсолютной независимости от окружающего и тем достичь способности выражать истинную суть вещей. Это великая миссия, которой достойны немногие. Но к ним не относились, убежден, ни Амадей, ни Манфред. Не было у них творческого дара. Они все время были слишком заняты сами собой. 3. Ирен Бригитта Виснер, фотомодель: — Они ворвались в этот мой курятник, как угорелые, словно с ума сошли! И не хотели ничего, лишь выговориться в моем присутствии. Амадей, правда, дал мне четыре или пять бумажек по полсотни и заявил: «Ну, милая, мы и разделали этого типа!» А Манфред рухнул на мою постель и добавил: «От чертова мэтра, так любящего потроха, мы избавились!» Долго они не задержались — около двух уехали в «ягуаре» Амадея. Фон Гота явился к комиссару, когда тот рылся в документах, доставленных от Кребса. В темном велюровом плаще, наброшенном на темно-синий смокинг, он словно сошел с рекламы модной мужской одежды. Но Циммермана эта демонстрация моды не тронула. Без всякого вступления он начал: — Для вас есть особое задание. — И подал листок с заметками. — Эти имена вам, конечно, известны. Фон Гота с немалым удивлением просмотрел список. — Я должен проследить за ними? — Нет, только найти и доставить сюда! — велел Циммерман. — И можете забыть, что речь идет о моем сыне и сыне доктора Шмельца. Найдите их, где бы они ни были. У меня дома или у фрау Шмельц, или на холостяцкой квартире Амадея! — Можете на меня положиться, — фон Готе с трудом удалось скрыть свое удивление. Точное время было 03.21. Еще через три минуты, в 03.24, в кабинет Циммермана вошел Келлер, сопровождаемый Фельдером и псом. Кивнув, он уверенно сел за свой бывший стол, а пес столь же привычно занял единственное кресло. Фельдер остался у двери, с любопытством наблюдая за происходящим. — Ну что у тебя за проблема? — спросил Келлер. — Главная проблема в том, что мне вообще приходится заниматься этим делом, — сказал Циммерман. Произнес он это так безразлично, словно излагал содержание служебных инструкций. — В нем замешан мой сын, хотя пока не ясно, до какой степени. Как думаешь, следует мне продолжать? — Решать ты должен сам! Насколько я понимаю, ты все равно не отступишь, и правильно сделаешь, — констатировал Келлер. — Что еще? — Прошу тебя, помоги. Если хочешь, считай эту просьбу официальным обращением. — Все в порядке, — остановил его Келлер. — Что ты уже успел сделать? И тут Циммерман поступил как истинный криминалист. Решил начать следствие прямо на месте, считая: что не выяснено сразу, то пропало навсегда. — Ладно, начнем с трупа, — согласился Келлер и встал. Точное время: 03.52. Место происшествия на Кенигинштрассе блокировали три патрульные машины. Зевак, по счастью, было мало, и не составило труда от них избавиться. Там уже стоял микроавтобус следственной бригады Молера, имевшей репутацию прекрасно сыгранной команды, которая мало говорит, но много делает. Их фотограф Франц Бретшнайдер был мастером такого же уровня, как и патологоанатом Рогальски. Тот был откровенно рад, увидев, как из темно-красного БМВ без опознавательных знаков полиции появились вначале «серый кардинал» Циммермана Фельдер, потом и комиссар сам, за ними пес и, наконец, бывший учитель Ро-гальского Келлер. Приветствуя их всех, Рогальски размахивал заполненным протоколом: — Первые результаты! — Все сделано, как обычно, на уровне, — заметил Келлер, просмотрев документ, и, позабыв о своей отставке, скомандовал: — Свет! С патрульных машин на труп навели прожектора. Достав из кармана чехлы, Келлер натянул их на ботинки. Следы, которые он теперь оставлял за собой, настолько отличались от остальных, что спутать их было невозможно. Потом он тщательно осмотрел все вокруг трупа, пока не прикасаясь к нему, лишь движением руки указывая нужное положение прожекторов. Только потом натянул резиновые перчатки и занялся подробным исследованием трупа, умудряясь при этом сохранять его прежнее положение. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем он поднялся. Еще постоял над телом, педантично откладывая в памяти все: темный асфальт проезжей части, затоптанный тротуар, забор из проволочной сетки, натянутой между гранеными бетонными столбами… Потом кивнул Рогальскому, который этот жест воспринял как высокую оценку своего труда. И только после этого Келлер отвел Циммермана в сторону и сообщил о своих впечатлениях: — У трупа множество ссадин на лице, шее и ушах — результаты побоев. Но причина смерти не в них. Все они на левой части лица, значит, орудовал правша. Типичные результаты банальной драки. — А причина смерти? — Видимо, удар при падении о столб забора. Погибший мог потерять равновесие и упасть на него, так что вполне возможен несчастный случай, а не убийство, по крайней мере не умышленное. Нужно провести вскрытие. Не исключено, что выяснится — бедняга страдал какой-то сердечной болезнью с приступами. Сужу по некоторым признакам на коже и по глазам. Тебе теперь легче? — Нет! — твердо заявил Циммерман. — Теперь я попрошу тебя взглянуть на документы, они в управлении. — Правильно! Причем я хочу взглянуть на документы по обоим случаям. Похоже, предстоит очередная бессонная ночь! — Все удобства я берусь обеспечить. Черный кофе в любых количествах. И я уже заказал три сосиски для пса. — Пять, — поправил Келлер. — От нас так дешево не отделаешься. Остаток ночи Келлер изучал документы. Начал в половине пятого. Перед этим коротко, но подробно выспросил Фельдера и Михельсдорфа. В половине пятого поступил доклад от фон Готы. Ни Манфреда, ни Амадея обнаружить не удалось. Розыск через родителей результатов не дал. Проверили холостяцкую квартиру Амадея на Леопольдштрассе, но никого не обнаружили. Без десяти четыре Амадей заправил свой красный «ягуар» на колонке возле отеля «Штахус» и велел залить полный бак. С ним был, судя по описанию, Манфред Циммерман. Потом они, оба в отличном настроении, убыли в неизвестном направлении. Комиссар Циммерман принял решение. — Объявить розыск Манфреда и Амадея. Предупредить все патрульные машины и дорожные посты по всей округе. Фон Гота уточнил: — Их следует арестовать? — Задержать и доставить сюда. Результаты докладывать мне непрерывно! — И, отпустив фон Готу, Циммерман повернулся к Фельдеру. — Что установлено группами наблюдения? Около 3.00 прибыл в «Гранд-отель» на Максимилианштрассе. Сопровождал его Хесслер. Свет в номере горел до четырех часов. Вардайнер, Петер. В 3.10 прибыл с женой Сузанной на виллу в Грюнвальде. Шофер вернулся в город, хозяева остались в гостиной. В 3.50 включили наружное освещение. В 4.38 приехал доктор Бремер, специалист-кардиолог. В 5.05 уехал. Потом все огни погасли. Доктор Шлоссер, Антонио. Около четырех покинул Фолькс-театр со своей матерью и фрау Циммерман. Все вместе сели в его машину, стоявшую на противоположной стороне улицы, и поехали на Паульхейзештрассе. В квартире Циммерманов вместе с матерью оставался до 4.50. На следующий день доктор Шлоссер сообщил следующее: «Моя мать и я у фрау Циммерман выпили по чашке кофе. Вспоминали годы детства и ждали, что придет Мартин. К сожалению, напрасно». Гольднер, Карл. Фолькс-театр покинул после официального закрытия бала, около 5.00. Сопровождала его Термина Хельферлих, буфетчица тамошнего кафе. В такси отправились к Гольднеру на квартиру и до сих пор остаются там». В ту ночь эксперт лаборатории транспортной полиции доктор Альфред Геммель был на дежурстве. От скуки и чтобы не уснуть, занялся выяснением происхождения обломков черного автомобильного лака. Это дело ему поручил Вайнгартнер. Поочередно использовал спектральный анализ, электронный микроскоп и химические тест-наборы. Меньше чем через час, к пяти утра, он уже знал, какой марки был автомобиль, но даже представить не мог, что распутал тем самым серьезное уголовное дело. И результаты экспертизы, о значении которых он не имел ни малейшего понятия, попали в криминальную полицию только через несколько часов, когда уже было слишком поздно. Около пяти утра комиссар Циммерман прибыл в «Гранд-отель» на Максимилианштрассе и заявил, что хочет говорить с доктором Шмельцем. Ночной портье был ошеломлен: — Но позвольте, в такое время! Циммерман сунул ему под нос удостоверение и категорически потребовал поставить в известность о его визите доктора Шмельца. Но его требование портье исполнил по-своему. Вначале разбудил Хесслера, всячески при этом извиняясь. Тот появился через несколько минут, полностью одетый, сна ни в одном глазу. Циммермана приветствовал с известным превосходством, всячески давая понять, что он скорее поверенный в делах Шмельца, чем слуга. — Я очень сожалею, но не могу взять на себя ответственность в такое время беспокоить доктора Шмельца. — Тогда ответственность беру на себя я, — отрезал Циммерман, изучая Хесслера с нескрываемым интересом. Тот, избегая испытующего взгляда, теперь уже пытался произвести впечатление скромного слуги. — Но вы должны понять, — просительно тянул он, — доктор — тяжелобольной человек… — Это ничего не меняет. Днем он не станет здоровее! — Вы не могли бы сообщить мне причину… — Нет. — Ну если вы так настаиваете… Да, Циммерман настаивал. Не угрожал, не повышал тона — вел себя совершенно обычно. Хесслер удалился. Минут через десять появился снова. — Доктор готов вас принять. Анатоль Шмельц встретил Циммермана в гостиной. — Герр Циммерман! — начал он сдержанным, но назидательным тоном. — Хочу обратить ваше внимание, что это время весьма необычно для визитов. Вторгаться и арестовывать людей ранним утром было излюбленной методой нацистов, если помните. При желании Циммерман мог бы ему ответить, что помнит очень даже хорошо, потому что и его однажды увели в такое утро и отправили в концлагерь. В 1944 году, после 20 августа. Но он не сказал ничего. Зато продолжал Шмельц: — И ваше поведение я мог бы расценить как не только неуместное, но и некорректное. — Я тут не по службе. Шмельц удивленно взглянул на него. Циммерман дал ему достаточно времени для горячечных размышлений. Его сдержанность и терпение вывели Шмельца из себя. Хесслер тоже не знал, что делать. — Я здесь как отец, — сказал наконец Циммерман. — Отец? — Шмельц ничего не понимал, и это его беспокоило. — У вас есть дети? — Сын Манфред. Он ровесник вашего Амадея. У них одинаковые интересы, и, кажется, они вообще большие приятели. — Но… но это же отлично! — воскликнул Анатоль Шмельц с внезапным облегчением. — Это просто здорово! Почему же вы не сказали этого раньше? Проходите, садитесь. Что вам предложить? Хансик, шампанское у нас есть? — Сделаем, герр доктор! — Мне минеральной. — Циммерман устало упал в кресло. Шмельц придвинул свое. Его одутловатое, мокрое от пота лицо засияло, как полная луна. — Вы не поверите, как я рад, герр Циммерман. — Что именно вас так радует? Шмельц уже держал бокал шампанского. — Понимаете, мой дорогой Амадей — исключительно одаренный и весьма чувствительный мальчик и потому весьма разборчивый по части приятелей. Раз он дружит с вашим сыном, значит, и ваш обладает незаурядными способностями. — Все дело в том, о каких способностях идет речь! — грубо оборвал комиссар. — Есть основания подозревать, что они вдвоем сегодня ночью избили одного человека… — Невозможно! Мой сын этого сделать не мог! — сдавленно взвизгнул Шмельц. — Они его так избили, что в результате этот человек умер. — Нет, Господи, нет! — Шмельц отступал в угол комнаты, откуда на него сочувственно поглядывал Хесслер. — Нет! — повторял он как заведенный. — Нет и нет! — Казалось, ни на что больше он не способен. — Теперь они где-то скрываются, — продолжал Циммерман. — Где — неизвестно. Нужно найти их раньше, чем они совершат новую глупость. И кроме того, они нам нужны как свидетели. Где они могут быть? Где? Вы нам должны помочь! — Нет! — закричал Шмельц. — Нет! Чтобы не упасть, он торопливо ухватился за руку Хесслера. Бокал с шампанским выскользнул, упал на паркет и разлетелся вдребезги. «Красный «ягуар» с двумя пассажирами был замечен в 5.05 на Линдвурмштрассе. Ехал на юг. Патрульная машина пыталась их преследовать, но неудачно — всего лишь «фольксваген»… В 5.15 был замечен при въезде на автостраду к Зальцбургу. В 5.52 местный полицейский участок перекрыл магистраль и доложил о готовности к задержанию, но ничего не вышло — видимо, «ягуар» уже успел свернуть с шоссе. В 6.05 состоялся телефонный разговор с Генриеттой Шмельц. После долгих уговоров удалось получить следующую информацию: фрау Шмельц подозревает, что в районе Монгских водопадов у Анатоля Шмельца есть вилла. Точное место она указать не может. Местный полицейский участок поставлен в известность». Когда без десяти семь Циммерман добрался до полицай-президиума, его уже ждал Келлер. — Думаю, я нашел. Циммерман едва не падал от усталости, но, снедаемый любопытством, подсел поближе. — Просмотрев все материалы, которые вы собрали, — задумчиво сказал Келлер, — я попытался обнаружить хоть какие-то связи между обоими случаями — смертью Хорстмана на Нойемюлештрассе и нападением на Хелен Фоглер. По крайней мере одно совпадение есть. — Я знал, что ты что-то найдешь! — Это автомобиль, который в обоих случаях был использован как орудие преступления. В обоих случаях все описывают большую темную машину, необычайно мощную, с богатой отделкой. Не рядовая модель. Короче, это одна и та же машина. Полагаю, решающее слово должен сказать капитан Крамер-Марайн со своими людьми. И поскорее. — А почему продолжает молчать Хелен Фоглер? — Ты думаешь, она знает и машину, и водителя? — На лице Келлера появилось понимающее выражение. — Не забывай, ее делом занимается Кребс. — Не хочешь ли ты намекнуть, что у него к этой Фоглер личный интерес? — Разумеется, нет. Кребс, конечно, не совершит ничего против правил. Видимо, он с ней поговорил и понял, что она раскалываться не собирается. Ничего хорошего, но это ее право. И Кребс его попросту уважает. — Похоже, что и Кребс со временем стал сентиментален. Такое может случиться с каждым из нас. Кроме тебя, разумеется! — Я эту Фоглер не знаю, — заметил Келлер, — но могу представить. Дочь ее Сабина — премиленькая малышка. Кребс привел Сабину на встречу со мной. Мне она понравилась с первого взгляда. Циммерману такое объяснение не казалось убедительным. — Если Кребс не хочет как следует нажать на Фоглер или просто не может, этим нужно заняться кому-то другому. Не подверженному излишним сантиментам. Лучше всего этим заняться Михельсдорфу. — Не убежден, Мартин, — терпеливо заметил Келлер. — У Михельсдорфа, конечно, есть необходимые навыки и энергия, которых вполне хватает на рядовых преступников. Но в таких исключительных случаях, как этот, вреда от него будет больше, чем пользы. — Так что ж, придется нам с этой Фоглер разыгрывать целое представление? — Похоже, так, — констатировал Келлер и встал. Поднялся и пес и принюхался, словно ожидая, что за особые заслуги хозяина ему достанется как минимум куриная косточка. Он совал нос куда не надо. Обременял одну даму из нашего высшего общества. Все бы еще ничего, но эта дама, Мария К., популярная актриса, пользовалась симпатией начальника нашей полиции. К тому же ей уделял внимание и один ваш соотечественник, который весьма близок к нашим верхам. Я не хотел бы в связи с этим упоминать фамилию Шмельца, поскольку не могу утверждать, что именно он организовал арест Хорстмана. Напротив, он даже позаботился о медицинской помощи, а Мария К. послала цветы. Они отнеслись к Хорстману весьма участливо». В понедельник в половине девятого в дверь квартиры Хелен Фоглер настойчиво позвонили. Она принимала ванну. Перед этим, как обычно, отвела Сабину в школу и вернулась. Услышав звонок, открыла и увидела Хансика Хесслера. Руки его были заняты огромным пакетом и большой красивой коробкой. Хелен попыталась захлопнуть дверь, но это не удалось, поскольку Хансик просунул в щель ногу и торопливо воскликнул: — Прошу вас, не поймите меня неправильно! — Чего вы от меня хотите? Вы… вы! — Абсолютно ничего. — Хесслер изо всех сил пытался убедить ее в правдивости своих слов. — Мне только поручили передать вам корзину роз и чудную говорящую куклу для вашей дочери. — Протиснувшись тем временем внутрь, он осторожно положил дары на стол, поправил упаковку на цветах и подровнял бант на коробке с куклой. «Мне это напомнило жест какого-нибудь сановника при возложении венков», — вспоминала позже Хелен Фоглер. Вернувшись к дверям, Хансик почти просительно изрек: — Прошу понять меня правильно. Некто заботится о вас и о вашем прелестном ребенке. Вам желают только добра… сами знаете кто. Так что ведите себя соответственно. Он ушел, а Хелен осталась стоять, глядя на принесенные дары. Глаза ее были полны слез. Я была очень расстроена. Понимаете, я люблю животных и не могу видеть их мучений. И когда шофер Шмельца сбил косулю, я была так несчастна, что прекрасный зверь стал жертвой нашей губительной техники… Пытались ли тогда мне что-нибудь внушить? Разумеется, нет. Шмельц только непроизвольно вскрикнул: «Бедное животное!» О том, что жертвой мог стать человек, не было и речи. У меня не было оснований не верить доктору Шмельцу. Я ведь женщина и склонна доверять мужчинам. Как, например, вам… — Ну вот и вы! — воскликнул Вольрих, когда в его кабинет вошел редактор Лотар. — Я думал, вы и сами торопитесь избавиться от этого дерьма! — Поэтому я здесь, — заверил его Лотар, старательно прикрыв за собой двери. — Надеюсь, вы принесли все бумаги Хорстмана и не вздумаете водить меня за нос? — Ни в коем случае. — Лотар показал толстую желтую папку. — Первоклассный материал, вот увидите, у вас глаза полезут на лоб! Вольрих требовательно протянул руку: — Так давайте же! — Ну, герр Вольрих, так не пойдет. Вольрих явно рассердился. — Вам известно мое предложение: или вы работаете на нас, или не работаете вообще. Ни у нас, ни у кого другого. Мы вас вышибем так, что никто уже не возьмет вас на работу. — Ну уж нет, Вольрих. Я, напротив, полагаю, что вы мне предложите солидное повышение, кабинет поприличнее с шикарной секретаршей и свободный рабочий режим… Вольрих с облегчением рассмеялся: — Вы, однако, нахал, если полагаете, что можете себе такое позволить. Ладно, почему бы и нет? Сделать можно все, вопрос, что вы в состоянии предложить взамен. Чтобы вам было ясно: кота в мешке я покупать не собираюсь. — Разумеется. — Долговязый блондин Лотар раскрыл папку. Любовно порывшись в ней, извлек наконец густо исписанный лист бумаги. — Ну вот на пробу, если хотите. Один из четырнадцати случаев. Это касается некоего Вальдемара Вольриха. Вольрих держал себя в руках, явно ожидая чего-то подобного. — Давайте уж, чтоб я знал, чего от вас можно ожидать, крыса чертова! — Вначале тут Хорстман касается вашей интимной жизни, — довольным тоном сообщил Лотар, — но это можно пока оставить. Подобной статистикой любовных похождений в этом заведении может похвалиться кто угодно, и я в том числе. У вас за прошлый год всего семь случаев. — Что вы говорите? — полыценно ухмыльнулся Вольрих. — И вы полагаете, что Хорстман не ошибся в подсчетах? — Ни в коем случае. Здесь есть детальные данные о том, с кем, где и когда. А также адреса, даты и даже точное время. Но к этим семи именам нужно прибавить еще двоих — замужних женщин. Желаете знать подробности? — Замолчите! — сорвался Вольрих. Куда девалась его былая самоуверенность! — Ах он шпик поганый, свинья проклятая! — Для такого человека, как Хорстман, эти детали личной жизни были лишь побочными результатами, — сказал Лотар. — Я только хотел бы заметить, что в списке ваших похождений фигурирует и имя фрау Тириш, причем троекратно. — Хватит! — крикнул Вольрих. — Дайте сюда эту мерзость! — Терпение, самые лакомые куски еще впереди, — успокаивал его Лотар. — Тут есть, например, и я привожу лишь один из пяти одинаковых и равноценных случаев, имя некоего Штаммбергера, владельца бумажной фабрики в Вайльхайме. Его фирма входит в концерн Борнекампа. Тут подробности договора от третьего июля, подписанного в Мюнхене на сумму 420 000 марок. Но вам выплачено 460 000 марок… — Довольно, — прохрипел, бледнея, Вольрих. — Этого достаточно. — Ну а мне тем более, только я хотел предложить и другие случаи, примерно на те же суммы. — Дайте сюда! — снова взревел Вольрих. — Как вам будет угодно, — Лотар швырнул на стол бумаги, которые Вольрих тут же подгреб к себе. — Между прочим, там только копии. Если желаете, чтобы я ознакомил с ними заодно Тириша и Шмельца, я предложу им другой экземпляр. — Убирайтесь ко всем чертям, мерзавец! — С удовольствием! Но прошу вас при случае — а лучше всего прямо сегодня — как следует подумать и отменить увольнение фройляйн Бауэр. У вас на это, скажем, полчаса. И это пока все. Доктор Шлоссер, предварительно предупредив через секретаря, нанес визит Маргот Циммерман. Она, хотя и поспала всего несколько часов, встретила его свежей и привлекательной. Очарованный Шлоссер долго глядел на нее, прежде чем поцеловать руку. Разговор же он начал довольно нервно: — Я надеялся застать Мартина… был уверен, что в такой тревожный день он будет с тобой… — Прости, о чем это ты? — Ты еще ничего не знаешь? — удивился Шлоссер. — Муж ничего тебе не сказал? — Да ради Бога, о чем? — Маргот, поверь, если доктор Шмельц поручил мне защищать его сына Амадея, я, разумеется, позабочусь и о Манфреде. Но мне нужны полномочия. От твоего мужа или от тебя. — Но я ничего не понимаю, — в отчаянии воскликнула Маргот. — Что натворил Манфред? — Пока трудно сказать. Факт, что вместе с Амадеем Шмельцем он очутился в неприятной ситуации. Они при-частны к драке, имевшей трагические последствия… Нужно их выручать! — Но, Господи, что же делать? — Ничего, Маргот. Я все сделаю сам. Но мне нужны все полномочия. И Маргот подписала заполненный бланк, не подозревая, какие проблемы создает этим своему мужу. В понедельник, в половине одиннадцатого утра инспектор Кребс появился в кабинете Циммермана. — Келлер уже сообщил мне, что произошло. Я тут же навестил Хелен Фоглер и попытался объяснить ей, насколько бы нам помогло, решись она наконец нарушить молчание о напавшем на нее человеке. Но она вновь отказалась. Правда, в ее поведении было что-то новое. Прямо чувствовалось, что она жутко чего-то боится. Но чего? — Может быть, это чисто женская истерия? — размышлял Циммерман. — Или отзвуки пережитого нервного шока? — Не думаю, — возразил Кребс. — Она боится чего-то совершенно конкретного. — Не волнуйся, я добился, чтобы о ней позаботилась коллега Браш. — То есть установил за ней контроль. Мне не сказав ни слова. — Сделал я это только что, и думаю, что следить за Фоглер нужно хотя бы для того, чтобы обеспечить ее безопасность. — Я и сам собирался попросить тебя об этом. Решение комиссара Циммермана было абсолютно правильным. Но, как вскоре выяснилось, недостаточным. Он не подумал, что охрану нужно распространить не только на Хелен Фоглер, но и на ее дочь Сабину. Позже в кулуарах полицай-президиума задавали вопрос, не забыл ли Циммерман об охране дочери Хелен намеренно, не было ли это одним из его испытанных трюков. От таких стреляных волков, как Циммерман и Келлер, всякого можно было ожидать. — Знаете, пословица о Божьей мельнице, что мелет медленно, но неумолимо, не выходила у меня из головы. Правда, когда я вырос, то решил, что и Бог, и его мельница остались в прошлом. Но не подумал о полиции. Мой приятель фон Гота как будто чувствовал, когда рассказывал мне, что существует строгая система подготовки материалов по уголовному делу. В ней предусмотрено все, начиная от осмотра трупа и заканчивая его вскрытием, включая возможную эксгумацию и множество других подробностей. И именно из-за этих инструкций я столько проторчал потом в тюремной камере. Есть там одна фраза, с помощью которой ловкий юрист может сделать многое: «Органы полиции и их сотрудники обязаны выполнять требования и указания прокуратуры». Обратите внимание, там стоит совершенно однозначно: обязаны! В моем случае это выглядело так: генеральный прокурор доктор Гляйхер, какими бы мотивами он ни руководствовался, отнюдь не был восторженным поклонником Вардайнера. И неудивительно. Вардайнер последнее время вел себя слишком самоуверенно, слишком возомнил о себе. А Гляйхер вместе со своим энергичным молодым сотрудником прокурором Штайнером мигом спустил его с неба на землю. И хватило на это всего двадцать четыре часа. Самое неприятное, что при падении Вардайнера больше всего досталось мне. Зато уйму времени они провели со мной в бесконечных дискуссиях… я, правда, только слушала, но получала от них подарки. Большей частью от Амадея, который мог себе это позволить. Временами я их куда-нибудь сопровождала — на премьеры фильмов, вручение «золотых дисков», презентации и тому подобное. Нас считали неразлучной троицей, а мы частенько смеялись над сплетнями о нашей интимной жизни, вроде того, что Манфред со мной… или я с Амадеем… К счастью, все это со временем переросло в настоящую дружбу, которая для меня так много значила. Поверенный в делах доктор юриспруденции Шлоссер разыскал комиссара Циммермана в его кабинете и сердечно приветствовал удивленного друга детства: — Я так рад, Мартин, наконец-то увидеть тебя. Хотя пришел я…, — Ты здесь как адвокат? — недоверчиво и холодно спросил Циммерман. — Предупреждаю, в этом случае ты должен начать с прокурора, потом на очереди начальник полиции и только потом — рядовой сотрудник вроде меня. Эти принципы тебе следует знать и уважать. Особенно в отношении меня. — Я тут, собственно, по личному делу, Мартин, прежде всего по личному… — Но по личным делам я принимаю дома, — заметил Циммерман. — Я как раз оттуда, — ответил Шлоссер. — И пришел по поручению твоей жены, моей клиентки, давшей мне все полномочия. — Ты это всерьез? — Циммерман внимательно взглянул на Шлоссера. — И в самом деле выпросил у нее полномочия? Но для чего? — Ничего я не выпрашивал, она мне просто доверяет, — раздраженно возразил Шлоссер и добавил: — А ее доверие меня очень трогает, поскольку вытекает из нашей многолетней дружбы… — И что ты себе хочешь на этом выгадать? — Но, Мартин, не делай вид, что не понимаешь! — Шлоссер начал волноваться. — Речь ведь идет о твоем сыне, и я хочу помочь! — Понимаю, — протянул Циммерман. — Шмельц поручил тебе защищать своего сына. И если у тебя получится, папуля на твой счет не поскупится. И ты прикинул, что сообщником Амадея был сын комиссара полиции, значит, его отец может повлиять на расследование в его пользу. Не так ли? — Прошу тебя, Мартин, откуда такие подозрения! Если я пока не реагирую на твои выпады… — …То только ради нашей нежной дружбы в детстве! Знаю-знаю. И ради Маргот, не так ли? — Еще раз повторяю, я хочу помочь твоему сыну. И что бы ты обо мне ни думал, факт есть факт: как адвокат я могу многое сделать для Манфреда. С твоей, разумеется, помощью. — Полиция существует не для того, чтобы оказывать услуги адвокатам! — Значит, ты будешь преследовать собственного ребенка! — патетически воскликнул Шлоссер. — И даже не хочешь заручиться помощью квалифицированного юриста? — Во всяком случае, не от тебя! — решительно заявил Циммерман. В половине двенадцатого утра состоялось торжественное открытие нового участка мюнхенского метрополитена. Тянулся обычный, рутинный церемониал. На трибуне сменялись представительные ораторы. Земельный министр транспорта: «Пусть Божье благословение будет на этом сооружении!» Председатель баварского парламента: «Еще одна славная веха!» Бургомистр Мюнхена: «Сегодня мы прежде всего думаем о принципах гуманности…» Под трибуной теснились духовой оркестр, делегация метростроевцев, представители городской транспортной компании, депутаты магистрата, члены земельного ландтага, журналисты и «благодарные обыватели» — всего сотни две-три людей. Не было там недостатка и в третьеразрядных политиках, строительных махинаторах, агентах и поставщиках. Среди журналистов суетилась кучка стажеров, пытавшихся привлечь внимание известных телевизионных комментаторов. И в центре всего этого — несколько больших людей мира прессы. Здесь — словно бы случайно — вдруг оказались рядом Петер Вардайнер и Анатоль Шмельц. Делая вид, что слушают напыщенные речи, они ненароком косились друг на друга. Потом Вардайнер шепотом спросил: — Ну что, съели? Шмельц тихо, огорченно ответил: — Вы, видно, думаете, что можете творить что угодно и что вам нечего бояться? — Ну а кого? — спросил Вардайнер. — Эта кучка мошенников, хапающих все подряд, у меня уже вот где! Когда-то нужно было сказать вслух все, что я знаю и что о них думаю. Но это только начало. — Вам явно вскружили голову мысли о собственной значимости, — бросил Шмельц. — Возможно, но это лучше, чем быть в числе лакеев, готовых влезть кому угодно в задницу. Шмельц, разумеется, не принял это на свой счет. Но он был потрясен, услышав такое из уст человека, бывшего супругом Сузанны, и едва смог выдавить: — Господи Боже, Вардайнер, что вы вообще знаете о людях, которые, чтобы выжить, должны быть максимально лояльны к своему окружению, чья жизнь — как крестный путь, полный непонимания и притеснений? — Послушайте, как вы сами это выносите? — Что именно? — Да ваши вечные приступы горючей жалости к самому себе! Министр транспорта разрезал широкую белую ленту. Раздались овации, словно какой-то боксер сумел нокаутировать соперника. Духовой оркестр сыграл торжественный марш. Почетные гости направились в туннель на пробный рейс, за ними повалили остальные. Вардайнер и Шмельц на несколько секунд остались одни. Шмельц хмуро заявил: — У вас больное честолюбие. Вы уже не в состоянии думать и вести себя как нормальный человек. Но вот однажды придется пожалеть об этом. Возможно, очень скоро. Вардайнер только усмехнулся. Возможно, последний раз в жизни. — Ну, этот орешек мы раскололи! Циммерман ждал этих слов и предложил капитану кресло. Тот с удовольствием уселся поудобнее. — Автомобиль по делу на Нойемюлештрассе мы уже можем и идентифицировать. Анализ частиц лака дал абсолютно однозначные результаты. Он разложил с полдюжины страниц, где были записаны результаты анализов. Из них следовало, что при убийстве Хорстмана был использован автомобиль единственного типа. Новейшая и редкая модель, которую делают только на заказ. — Изумительно, — признал Циммерман. — Ваши эксперты поработали на славу. И что же дальше? Вы уже знаете, кто может позволить себе такую роскошь? — В Баварии их тридцать шесть. Мне подготовили список. — Капитан гордо выложил документ на стол. — Если владелец не успел наспех перекрасить машину, то в Мюнхене всего восемь автомобилей этого типа покрыты черным лаком. Владельцы тут отмечены. Владельцами этими оказались: председатель ландтага, премьер-министр, хозяин крупной строительной фирмы Платтнер, банкир Шрейфогель, известный модельер и, наконец, Шмельц, Вардайнер и Тириш. — Похоже, на таких машинах ездят только с шофером? — Так точно, — подтвердил капитан. — Теперь вы мне только скажите, с которой из восьми начать. — Скажу через пару часов, — заверил его Циммерман. — А как продвигается второй случай? — Машина, использованная в нападении на Хелен Фоглер? Пока еще работаем. Это нелегко, но надежды не теряем. — Ну, без надежды не стоит и браться, — почти весело заметил Циммерман. — А этого мы не можем себе позволить! В понедельник, около часа дня, Сабина Фоглер в стайке одноклассниц вышла из школы. Из всех детей она единственная не вернулась домой. |
||
|