Глава 17 Чёрт попутал

— Сколько же чудесных людей мы с тобой встречаем, — рассуждал Иван. — А ты и Марио ещё говорили, что злые силы могущественны. Ну куда злыдням против Егора?

Адель, отдохнувшая, хорошо позавтракавшая, тоже была склонна видеть мир в розовом свете. Конечно, хороших людей и животных больше, чем злых и жестоких.

— А ведь как он лихо придумал с приёмышем! Перепутал, видишь ли, детей. И ведь никто не сумеет допытаться, кто из них родной. Все знают, что один приёмыш, а кто — никто не знает. Сами дети не знают. Ты, Адель, прими на вооружение его способ укоротить чужие языки и примени, если случай представится. Я обязательно так же сделаю, если заведу семью и возьму в дом сиротку, а я обязательно возьму.

Так, болтая, они шли по влажной ещё траве. Воздух был упоительно свеж и наполнен ароматами цветов и трав. Не верилось, что среди этой благодати может притаиться зло.

В полдень путешественники пообедали сдобными пшеничными лепёшками с сыром, отдохнули и пошли дальше. По прежнему никто их не тревожил.

Они переночевали в чистом поле, овеваемые тёплым ветерком, а утром опять пошли на восток.

Ивану было любопытно узнать побольше о жизни Адели до того, как она попала в эту страну. Он внимательно слушал, расспрашивал, покачивал головой, а девушка перенеслась мыслями домой, в их маленький чопорный городок, в их крошечную квартирку. Как же давно она оттуда ушла! Неужели там всё ещё ночь? А вдруг её уже пытаются разбудить и думают, что она умерла? А может, её там уже сочли сумасшедшей? Нет, не может быть. Тогда бы, наверное, странная игра колдунов закончилась.

Они так увлеклись разговорами и своими мыслями, что поздно заметили горящий костёр и сидящего перед ним мужчину в чёрной одежде с серебряными украшениями, кутавшегося в чёрный шелковистый плащ. Иван и Адель остановились, как вкопанные, а человек поднял голову и приветливо помахал им рукой.

— Подходите к огню, путники, отдохните и погрейтесь, — пригласил он.

Адель удивилась, что незнакомцу потребовалось разжечь костёр, чтобы согреться. Солнце стояло высоко и хорошо грело.

— Мне почти всегда холодно, — объяснил мужчина. — Привык к жаре.

В голове Адели вертелось где-то вычитанное выражение, но она никак не могла его в точности припомнить. Не то "человек, обожжённый солнцем тропиков", не то что-то ещё, но в том же роде. В той книге упоминалось о человеке, привыкшем к тропической жаре. В Англии в жаркий день он купался в тёплую одежду. Наверное, и этот мужчина откуда-то с юга, недаром он черноволосый и смуглый. А лицо у него очень красивое, и широкополая чёрная шляпа очень ему идёт.

— Не стесняйтесь, подсаживайтесь к огню, — повторил он своё предложение и ногой в высоком сапоге подтолкнул выпавшие из костра угли обратно в костёр.

Иван нерешительно сел, и Адель сделала то же самое. Она подумала, что, пожалуй, этот человек похож на благородного разбойника или не менее благородного пирата, по каким-то причинам оказавшегося на суше. Впрочем, ей всегда казалось, что средневековые сеньоры и благородные разбойники на картинках в книгах ничем не отличаются друг от друга.

Незнакомец поднял чёрные глаза на девушку, словно прочитал её мысли, и ей стало нестерпимо стыдно.

— Нет, я не разбойник и не пират, — сообщил он. — Не сеньор, не лорд, не виконт и никто из тех личностей, о которых вы могли бы подумать. Я чёрт.

Адель не раз слышала, как люди в сердцах говорили: "Ах, я баран. Я настоящий дурак". Но это они говорили сами себе. Она никогда не слышала, чтобы человек представился: "Я чёрт". Видно, он очень уж зол на себя, что выставляет себя в столь неприглядном виде. А может, это сумасшедший?

— Мы сразу так и поняли, — серьёзно заверил его Иван, тоже, должно быть, думавший о странностях незнакомца.

Мужчина нахмурился и покачал головой.

— Я себя не ругаю, а честно представляюсь. Я чёрт. Не человек, как вы подумали, а чёрт.

Девушке стало не по себе. Ей сразу бросилось в глаза, что они на многие километры одни с этим странным существом, не то помешавшемся, не то, и правда, бесом.

— Черти и бесы — разные понятия, — сообщил незнакомец. — Мы, черти, выше по развитию и интеллекту, чем бесы. Но я вижу, что вы всё ещё сомневаетесь во мне. Уверяю вас, что я самый настоящий чёрт.

Он снял шляпу и показал маленькие аккуратные рожки, которые не только не портили его внешность, а даже, как это ни странно, ему шли.

— Не смущайтесь, — попросил он, — держитесь со мной, как если бы я был самым обычным человеком.

Адель присмотрелась к его лицу, ожидая увидеть коварство, жестокость или злость, но оно было совершенно спокойно и не выражало никаких эмоций. Это было лицо очень сдержанного, хорошо воспитанного человека.

— Все думают, что мы, черти, увидев человека, начинаем сердиться, набрасываемся на него и уволакиваем в ад, а потому приписывают нам ужасную внешность. Совсем наоборот. Вспомните вашу мудрую поговорку: "Не так страшен чёрт, как его малюют". Да, мы враги людям, но зачем нам вас ненавидеть? И не мы тащим вас в ад, а вы сами усердно прокладываете себе туда дорогу. Ваша алчность, неверность, коварство, склоки веселят наши души. Нам достаточно лишь слегка подогревать ваши природные наклонности, чтобы обеспечить себе верную добычу, а часто и этого не требуется. Стой и смотри, как люди ссорятся и ненавидят друг друга.

— Как же можно желать зла людям и не ненавидеть их? — не понял Иван. — Что же, вы любите их?

— Не то и не другое, — ответил чёрт, улыбнувшись. — Ненависть — оборотная сторона любви, а мы любви не знаем. Но что это мы всё обо мне да обо мне? Давайте поговорим о вас. Расскажите мне о себе.

Адель была убеждена, что чёрту всё о них известно, однако она решила соблюсти приличия и ответила:

— Меня зовут Адель. Моего жениха захватила в плен злая колдунья Маргарита, и я иду его спасти, а Иван хочет мне помочь.

Чёрт задумчиво покусал ноготь на ухоженной руке и спросил:

— Вы знаете, куда вам надо идти?

— Да. На восток.

— И мне надо на восток. Если вы не против, пошли вместе. Спасать твоего жениха, Адель, я, конечно, не собираюсь и долго с вам не задержусь, но часть пути пройду. Всегда приятно идти в хорошей компании, а вы, как я погляжу, люди славные.

Он быстро затоптал костёр и непринуждённо пошёл вместе с новыми знакомыми.

— С кем я только не странствовал, — говорил чёрт. — И с купцами шёл, причём видел, как один купец убил другого ради его денег, и с семьёй одной плыл по реке. Знаете, какой случай там вышел? Дочь убила отца и сбросила в воду, потому что отец не разрешал ей выходить замуж за того, кого она полюбила. Мать догадалась, куда исчез её муж, так дочь и её заколола ножом. Попробовал я поплавать с пиратами, но там для меня не было работы. Зато хорошо плавать на кораблях в дальних рейсах. Люди от безделья и отсутствия впечатлений раздражены, поэтому не составляет труда их ссорить и доводить до неистовства.

Адели очень хотелось, чтобы чёрт их покинул, но она боялась выразить свою мысль словами. Иван тоже помалкивал.

— Бывают и сложные случаи, — признался чёрт. — Попадаются упрямцы, которых невозможно вывести из себя.

— Что же ты делаешь в таком случае? — поинтересовался Иван.

— Подбираю другой способ сделать их своей добычей. Или подкупаю, или даю власть, или оделяю славой. К каждому человеку можно подобрать ключик. Я так привык к лёгким победам, что перестал таиться. Вот и вам я представился не как одинокий путешественник, а как чёрт. И скрывать не стану, что буду за вами наблюдать. Не думаю, что вы серьёзные противники, но всё-таки иногда хочется и развлечься. Ручаюсь, что к концу третьего дня вы возненавидите друг друга и не почувствуете, что я причастен к вашей ссоре.

— А если мы не хотим участвовать в этой игре? — спросил Иван.

— Придётся. Хотите вы того или нет, а я буду с вами три дня. Если по истечении этого времени вы не рассоритесь, то я уйду.

— А если рассоримся? — спросила Адель.

— Тогда я увижу, за кем мне следует идти, — ответил чёрт с обаятельной улыбкой. — Итак, три дня.

— Мы путешествуем вместе уже давно, — возразил Иван, — пережили много опасностей и трудностей, но ни разу не сказали друг другу ни одного резкого слова. Я ни разу даже не подумал плохо об Адели.

— И я тоже о тебе никогда плохо не подумала, — согласилась девушка.

— Так неужели ты думаешь, что в эти три дня мы насмерть рассоримся? — спросил Иван.

— Вы рассоритесь уже потому, что теперь будете все усилия направлять на то, чтобы не рассориться, — заверил его чёрт.

— Не думай о жёлтой обезьяне, — припомнила Адель.

Чёрт засмеялся.

— Не понял, — проговорил Иван. — Что за обезьяна, отчего она жёлтая и почему о ней не надо думать?

— Я читала, что если человеку внушить, что он не должен о чём-то думать, то он непременно будет об этом думать. Жёлтую обезьяну никто не видел и не увидит, а значит, и не думал о ней. Но вот человеку дают указание: думай о чём угодно, только не о жёлтой обезьяне.

— И он начинает о ней думать, — закончил чёрт.

— Глупость какая-то, — решил Иван. — Зачем мне вообще думать об обезьянах, если их нет поблизости, а тем более, о несуществующей жёлтой обезьяне?

— Увидишь, что будешь думать только о ней, — заверил чёрт.

— И не подумаю! — разгорячился Иван. — Чепуху говоришь, Адель…

Тут он осёкся и испуганно посмотрел на девушку.

— Честное слово, Адель, я готов был на тебя рассердиться, — признался он. — Сам не понимаю, как это произошло. Давай за собой следить и ни о чём не спорить, а то мы, и впрямь, можем поссориться из-за какой-то ерунды. Какая разница, будем мы думать об обезьянах или о том, чтобы не поссориться, главное, чтобы у нас всегда был мир и взаимопонимание.

Чёрт усмехнулся.

Весь путь до стоянки они не ссорились и не спорили друг с другом, но всё равно Адель чувствовала напряжение, словно, не проконтролируй она себя, не обдумай сто раз свои слова, и ссоры не избежать.

— Отдохнём? — спросил Иван.

Девушка подумала, что прежде он говорил: "Наверное, пора и отдыхать". И каждый, кто с ним шёл, воспринимала это как указание к действию. Сейчас же молодой человек предложил это робко, словно опасался возражений.

— Ты не спрашивай, а распоряжайся, — сказала Адель, желая ему помочь.

— Как можно распоряжаться? — не понял чёрт. — Вы ведь путешествуете вдвоём. Даже если вы не принимаете в расчёт меня, вы обязаны узнавать мнение друг друга.

— Это верно, — согласился Иван.

— Но в отряде всегда должен быть главный, командир. Если каждый будет высказывать своё мнение, то наступит полная неразбериха.

— Каждый вправе иметь своё мнение, — мягко сказал чёрт. — И командир может ошибаться.

— Да, верно, — подхватил Иван. — Ведь я мог устать и предложить отдохнуть, а время для этого ещё не подошло…

— Тогда я и подавно бы устала, — ответила Адель.

— А если бы не устала? Что ж, ты бы так и присаживалась отдыхать через каждые полчаса?

— Командиром выбирается всегда самый разумный человек, — твердила своё Адель.

Ей казалось, что она говорит правильные вещи, а Иван городит чушь, только чтобы поспорить. Она сердито на него посмотрела.

— Не думай о жёлтой обезьяне! — вдруг проговорил Иван.

Адель удивилась, рассмеялась и подумала, что, и правда, они спорили сейчас только для того, чтобы не дать друг другу повода к ссоре.

— Почаще мне это напоминай, Иван, — попросила Адель.

Чёрт поморщился.

— Зря вы прекратили спор, — сказал он. — Он не доведён до конца, и истина не выяснена.

— В нашем споре истина так и не была бы найдена, — ответил Иван, — потому что спор был из-за какой-то ерунды. Давайте-ка лучше пообедаем. Ты с нами поешь, чёрт?

— Если пригласите.

— Я к тому, что не знаю, можно ли вам есть нашу человеческую еду.

— Ещё как можно! Чего я только не пробовал! Ел даже жареную саранчу.

— И как, вкусно? — заинтересовалась Адель.

— Дело вкуса, конечно. Вам бы не понравилось, а в некоторых странах это наипервейшее лакомство.

— Я бы не смогла её есть, даже если бы умирала от голода.

— Смогла бы, — возразил Иван. — Если человек умирает от голода, он готов съесть всё, что угодно.

— А я бы не смогла.

— Уверяю тебя, что смогла бы.

— Некоторые доходят даже до людоедства, — заметил чёрт, — так что, Адель, не зарекайся против жареной саранчи.

— Даже не говорите мне…

— А можно пообедать и жёлтой обезьяной, если ничего другого не окажется, — сказал Иван и первым засмеялся.

— Далась тебе жёлтая обезьяна! — с досадой проговорил чёрт.

— Это всё Адель виновата, — возразил Иван. — Не думай, говорит, о жёлтой обезьяне. А как о ней не думать, если она сама вспоминается?

До ночлега поводов для споров не нашлось, или Иван умело не доводил дела до спора. Чёрт иногда в разговоре начинал поддерживать одного из собеседников, но молодой человек отшучивался.

Утром на завтрак Адель смогла напечь лепёшек, потому что чёрт любезно разжёг костёр непонятно из чего.

— Вкусно, — похвалил Иван.

— Это меня научила госпожа Бергер, — призналась девушка. — Очень хорошая была женщина.

— А кто лучше готовил, ты или она? — спросил чёрт. — Я не ел её лепёшки, но мне кажется, у тебя лучше.

— Нет, у неё были лучше, — призналась Адель. — Не знаю, в чём дело, но они у неё выходили необыкновенные.

— Быть не может, что возможно вкуснее, чем у тебя, — возразил Иван.

Адель так и подмывало спорить и доказывать, что госпожа Бергер была более умелой поварихой, но с испугом подумала, что пустой, в сущности, разговор может опять перейти в спор. А что ей говорят? Только то, что нравятся приготовленные ею лепёшки.

— А может, мне только кажется, что госпожа Бергер готовила лучше, — заявила она. — Вполне вероятно, что я готовлю получше многих.

Иван развеселился, а чёрт закусил губу.

Адель заметила, что, о чём бы ни пошёл разговор, Иван старался с ней соглашаться, и это начало её раздражать. Потом она обнаружила, что и чёрт торопливо соглашался с ней, едва она что-то скажет. Это её стало злить ещё больше. Такое чувство, что они сговорились ей не перечить, словно она была умалишённая. Иван, понятно, боялся с ней поссориться, но почему так себя вёл чёрт? Ему-то было как раз невыгодно гасить ссоры. И едва эта мысль пришла к девушке, как она сразу поняла, что чёрт нарочно делает это, причём весьма демонстративно, чтобы её злить. Он распознал её раздражение и теперь его раздувает. А на что ей раздражаться? На то, что в присутствии чёрта Иван боится дать малейший повод для спора и ссоры? Пройдёт этот день и следующий, и чёрт от них отстанет. Тогда не будет повода не спорить, а раз так, что и спорить уже не захочется. Сейчас спор — это запретный плод, только поэтому им хочется его попробовать, а ведь до сих пор, когда было можно, у них никогда не возникало повода спорить. Всё, что предлагал и говорил Иван, было разумно. Сама она, может, и не всегда говорила умные вещи, но она даже не задумывалась об этом, потому что поведение и Ивана, и Марио, и других её спутников не давало повода заподозрить, что она сказала глупость. Впрочем, может быть, она и не говорила глупости.

Адель почувствовала себя легко и весело посмотрела на Ивана. Тот еле заметно ей кивнул. Чёрт принялся грызть ногти.

— Кто готовит: ты или я? — спросил Иван вечером.

— Видно, не очень-то ему нравится, как ты стряпаешь, — тихо сказал чёрт Адели. — А напрасно. Мне очень нравится, а Иван, видно, привык к другому.

Девушка нахмурилась.

— Ты хочешь готовить сам? — спросила она своего спутника.

— Если ты устала, то я приготовлю, но мне нравится, как готовишь ты, — ответил Иван, не подозревая о сомнениях Адели.

— Я приготовлю, — ответила девушка, стыдясь своих подозрений.

"Это же нашёптывает чёрт, — думала она. — Зачем я прислушиваюсь к его словам? Он хочет нас поссорить".

Вечером чёрт заводил общий разговор, втягивая в него молодых людей, и несколько раз доводил его до спора, но Иван и Адель держались настороже и, когда чувствовали опасность, то одна, то другой предостерегающе вскрикивали: "Жёлтая обезьяна!" Спор сразу же прекращался, едва успев начаться, а молодые люди смеялись.

На третий день чёрт сделался мрачным и раздражительным. Конечно, не слишком-то приятно иметь спутника в плохом настроении, но так как это было недовольство чёрта своей неудачей, то молодые люди не очень огорчались.

— Не понимаю, Адель, почему ты заставляешь идти с собой Ивана, — заговорил вдруг чёрт. — У него своя жизнь. Зачем ты подвергаешь его опасности?

Девушка растерялась.

— Он сам захотел идти со мной, — попыталась она оправдаться.

— Он это предложил лишь потому, что стесняется уйти, а ты и воспользовалась этим. Ради его же блага расстанься с ним. Пусть идёт к себе домой, а ты найдёшь себе других спутников, которым будет с тобой по дороге. Если он заупрямится и будет изображать героя, то попросту прогони его. Сначала он обидится, а потом поймёт, что всё к лучшему. Подумай, что будет с Иваном, когда ты вызволишь своего Франка. Вы-то спасётесь, а он — нет.

Это был довод, который поколебал убеждение девушки, что чёрт говорит это лишь затем, чтобы их разлучить.

— Иван, — обратилась Адель к молодому человеку, — тебе не стоит идти со мной.

— Вот тебе и на! Приехали! Это ещё почему?

— Это опасно.

— Потому я и иду с тобой.

— Что тебе делать на острове колдуньи Маргариты?

— Ловить жёлтых обезьян, — ответил Иван. — Мне кажется, что их там развелось слишком много.

— Я серьёзно. Что будет с тобой, когда я спасу Франка? Если спасу. Ты останешься один на острове.

Молодой человек подумал, и Адель уже решила, что убедила его, но он тряхнул волосами и сказал:

— До острова твоей колдуньи ещё надо добраться. Сначала надо дойти до берега моря, потом найти корабль, чтобы туда плыть. До берега моря я дойду вместе с тобой, это обсуждать не будем, а когда найдём корабль, тогда и решим, надо мне плыть или нет. Не мучь себя лишними проблемами, пока до них ещё не дошла очередь.

Адель подумала, что он прав и ей рано ещё думать о расставании.

— Я слышал, что путь до моря тоже очень опасен, — вмешался чёрт.

Иван понимающе усмехнулся.

— Зато будет что вспомнить, — задорно ответил он.

Адель колебалась, вправе ли она воспользоваться великодушием молодого человека и не стоит ли его прогнать, но Иван сказал:

— Знаешь что, Адель, давай поговорим об этом через два дня, а эти два дня я буду думать, лучше мне уйти или остаться.

Чёрт нахмурился. Было очевидно, что молодой человек назначил срок, достаточный для того, чтобы избавиться от него и дать девушке возможность освободиться от его влияния.

— Хорошо, подождём два дня, — согласилась Адель.

За обедом чёрт сказал:

— Адель, я вижу, что вас невозможно поссорить. Завтра мне, скорее всего, придётся уйти. Хочешь, я подарю тебе столько денег, что хватит до конца путешествия?

Девушке показалось, что это сказано от чистого сердца, но ей было неловко принимать деньги.

— Спасибо, но не надо. У меня есть деньги, но мне их почти не пришлось тратить. Думаю, что мне хватит их до конца, а может, они все останутся нетронутыми.

Иван кивнул, и Адель поняла, что ни при каких обстоятельствах нельзя принимать подарок от чёрта. Она приписывает ему человеческие чувства, а он вряд ли способен совершить добрый бескорыстный поступок.

— Иван, а какая мечта у тебя? — спросил чёрт. — Адель хочет спасти своего жениха. А ты?

— В ближайшее время я буду хотеть спасти её жениха, — ответил Иван.

— А потом?

— Жизнь подскажет. Что ж загадывать заранее?

— Может, ты хотел бы стать царём?

— Боже упаси! — испугался Иван.

— Тогда я могу сделать тебя великим полководцем.

— Терпеть не могу, когда люди друг друга убивают, — возразил Иван. — Я был бы полководцем, который только и думал бы о заключении мира. Нет, полководцем надо родиться, а не чудесным образом очутиться.

— Хочешь быть купцом? Я бы дал тебе разных товаров, лавки…

— Скучно, — отказался Иван. — Это ж надо целый день сидеть и что-то продавать, да ещё покупателей обвешивать и обманывать. Говорят же: "Не обманешь — не продашь".

— А хочешь жить в своё удовольствие? — соблазнял чёрт.

— Я и так живу в своё удовольствие, — ответил Иван. — Работал всегда с удовольствием, за любое дело брался, и всё у меня в руках спорилось. Потом пошёл по свету побродить и бродил в своё удовольствие. А теперь Адель сопровождаю, и тоже с удовольствием.

— Тогда возьми деньги, много денег.

— Зачем они мне? Только лишняя забота. Всё, что мне нужно, я заработаю.

— А если заболеешь и не сможешь работать? Представь: нищета, беспомощность, голод.

Молодой человек засмеялся.

— Умом понимаю, что всё это возможно, а вообразить не могу. Если придёт такое время, то тогда и предложи мне денег. Даже интересно, что я отвечу тогда. Но кажется мне, что я отвечу то же, что и теперь.

— Ты, видно, глуп, что отказываешься от денег. Их можно тратить на себя, а можно с их помощью помогать бедным.

Иван покачал головой.

— Видно, деньги и у вас не ценятся, раз ты пытаешься их мне навязать. Или тебе требуется что-то взамен?

— Всего лишь душу.

Иван кивнул.

— Видно, не такой уж я дурак, если отказываюсь от этой сделки.

— Почему?

— Насколько я понимаю, ты себя дураком не считаешь?

— Допустим, — согласился чёрт.

— А раз ты такой умный, то себе в убыток ничего не сделаешь. Выходит, я прогадаю, если соглашусь на эту сделку.

— Ты не прав, Иван. Да, для меня деньги ничего не значат, но для тебя-то это значит хорошо жить. Зато для тебя душа — только обуза. То она тревожится, то болит. Будешь жить в роскоши и не знать тревог и волнений, печали и горя.

— И радости, — дополнил Иван.

— Это сейчас тебе кажется, что радость что-то стоит, потому что она не частый гость у людей, а потом поймёшь, что покой приятнее всего. Не глупи, соглашайся на обмен.

Иван вновь усмехнулся.

— Возможно, я глуповат и простоват, но зато я умею учиться у умников. Раз мою душу кто-то очень сильно хочет купить, значит, это большая ценность, даже если я её цены не знаю и для меня она, как ты говоришь, обуза. А вы, черти, прямо как праведники: не деньги цените, а душу.

Чёрт плюнул с досады и принялся очищать печёный картофель, а Адель с очень большим уважением смотрела на Ивана. Положим, и она бы не продала душу, но отвечать так умно не сумела бы. И как это ей пришло в голову, что ей чёрт предлагал деньги из расположения? Ей вдруг полезли в голову неожиданные мысли. Очень захотелось знать, есть ли у чёрта хвост и копыта. А если есть копыта, то как он ухитряется ходить в сапогах. Впрочем, может, потому он и ходит в высоких сапогах, что простые башмаки не удержались бы у него на ногах. Бесёнка она видела, но чёрт на него совсем не был похож. Это то же самое, что сравнивать гориллу и человека, по крайней мере, по внешности, ведь говорят, что гориллы умны. Бесёнок был покрыт шерстью. Интересно, чёрт тоже покрыт шерстью? А что в этом удивительного? Некоторые люди тоже так волосаты, что можно подумать, что они покрыты шерстью.

Чёрт хмуро поглядел на неё.

— Ты, Адель, совсем глупая, — с досадой сказал он.

Девушке стало стыдно своих мыслей, а потом в ней всё запротестовало против слов чёрта.

"Если подслушиваешь, то ничего хорошего о себе не услышишь," — подумала она.

— Это точно, — согласился чёрт.

— О чём вы говорите? — удивился Иван.

— Так, о своём, — пробормотал чёрт.

Утром чёрт встал в плохом расположении духа. Он вновь попытался втянуть молодых людей в спор, но потерпел неудачу. Призывы к Адели не подвергать Ивана опасности были прекращены напоминанием Ивана, что ему дано два дня, чтобы подумать. Попытался он нашёптывать Адели всякие гадости про Ивана, а Ивану — про Адель, но его не стали слушать. Промучившись с молодыми людьми ещё некоторое время, чёрт сдался и признал своё поражение.

Он улыбнулся немного сконфужено.

— Что ж, надо уметь признавать свои неудачи, — сказал он. — Я сам во всём виноват. Не надо было мне открывать, что я чёрт. Шёл бы с вами в качестве человека, тогда мне бы удалось вас поссорить. Но мне так надоели лёгкие победы, что я решил сыграть в открытую и проиграл. Что ж, это будет мне наукой, чтоб впредь я не был так самоуверен. На прощание у чертей не принято желать всего хорошего, так что я желаю вам заблудиться и встретить много самых разных опасностей, одну страшнее другой. Прощайте.

Он повернулся и исчез в вихре пламени.

— Да, хорошо, что он сразу представился, — согласилась Адель. — Мы всё время были настороже.

— И так старались не поссориться, что всё время спорили, — подхватил Иван. — Спасибо жёлтой обезьяне.

— И тебе, Иван. Хорошо, что ты ввёл её в наш обиход. Если бы ты о ней не упоминал, может, наши споры разгорались бы не на шутку, а где ведутся яростные споры, там недалеко и до ссоры.

— Да, счастливо отделались, — подвёл итог молодой человек. — Давай отпразднуем это событие.

— То есть?

— Напеки своих лепёшек. Не знаю уж, какие лепёшки пекла госпожа Бергер, но у тебя они выходят превосходные.

Адели была приятна похвала спутника, и она с большим удовольствием принялась печь лепёшки на костре, не затушенном чёртом.

Только-только они сели у костра, чтобы с аппетитом пообедать, как кто-то шумно вздохнул сзади. Адель вздрогнула. Ей показалось, что это вернулся чёрт. Хорошо, если он просто пообедает, а потом снова уйдёт, но он может захотеть задержаться с ними ещё на несколько дней.

Это был не чёрт, а очень маленький и довольно уродливый человечек.

— Как вкусно пахнет! — восхищённо проговорил он. — Вы пригласите меня к столу?

— Ты гном? — спросил Иван.

— Нет, что ты! Я домовой, — объяснил человечек.

— Разве где-то здесь есть дом? — удивилась Адель.

— Нет дома. Какой тут может быть дом? И у меня дома теперь нет. Бреду себе, бездомный и бесприютный домовой.

— Выгнали? — с сомнением спросил Иван. — Разве домовых выгоняют?

— Не выгнали, нет. Как же можно домового выгнать? — испугался человечек. — Если уж и домовых начнут выгонять, то и жить нельзя станет на свете. Нет, не выгнали меня.

— Сам ушёл? — догадалась Адель.

— И сам не ушёл. Там, где я жил, было очень хорошо.

— Почему же ты не дома?

— Потому что погорелец я. Сгорел мой дом. А хозяева, вместо того чтобы меня спасать, стали вещи какие-то выносить. Посмотрел я на них — и пошёл себе прочь. Вот бреду один без крова и пищи.

— Присаживайся к нам, — пригласил Иван.

— Если я вас не стесню…

Путешественники и глазом не успели моргнуть, а домовой уже сидел рядом с ними с прежним скромным видом.

— Угощайся, — предложила Адель, пододвигая к страдальцу лепёшки.

— Как же я буду вас объедать? — засовестился домовой и, тяжело вздыхая, отправил в рот одну за другой шесть лепёшек и потянулся за седьмой.

Адель сделала вид, что не замечает аппетита нового знакомого.

— Куда путь держите? — осведомился домовой, заметно повеселев.

— На восток, — ответил Иван.

— Не знаю, где это место, — признался домовой-погорелец.

— Вон там, — сказал Иван, уверенно указывала на юг. — А ты куда?

— К новому дому.

— Где же он? — заинтересовалась Адель.

— Сам не знаю, — грустно признался домовой. — Где-нибудь да встречу. Это если на одном месте сидеть, то дом к тебе не придёт, а если идти, то набредёшь где-нибудь на жильё, не занятое другим домовым. Очень уж мои собратья любят селиться в отдельный дом, вместе никак не могут жить. Вот и приходится искать дом, где нет местного домового. Если вы не против, я тоже пойду на восток вместе с вами.

Человечек с умилением посмотрел на место, где лежали лепёшки.

— А ты не знаешь, где здесь ближайшее жильё? — спросил Иван.

— Не знаю. Раньше мне это не было нужно, а когда прибьюсь к приличному дому, то, тем более, не будет нужно.

— Чем ты питался на прежнем месте? — спросила Адель, озабоченная прожорливостью домового.

— Тем же, что и люди. сварит хозяйка борщ, я борщ поем, напечёт картошки — картошку поем, пельмени слепит — я и их съем. Бывают хозяйки с понятием, такие, что сами выставят домовому молока или сливок. Да, не удивляйтесь, бывают. Моя никогда специально для меня ничего не делала, всё я сам должен был брать. Но готовила она вкусно, так что я её ценил и в доме никаких шалостей себе не позволял. Посуду я ни разу не побил, молоко не заставлял киснуть, даже веник не ронял. Но зато я и не помогал ей. Бельё ночью не стирал, крупу не перебирал, масло не взбивал. Я полагаю, что надо действовать так: как ты ко мне, так и я к тебе. Уважь ты меня хоть раз, так я тебе в десять раз больше сделаю, а раз тебе до меня дела нет, то и я ради тебя пальцем не шевельну.

— Может, она не знала, что ты у неё живёшь, — попыталась Адель защитить женщину.

— Как же не знала? Когда они въехали в дом, я им знаки подавал: стучал, ставнями при полном безветрии хлопал, половицами скрипел. Тут уж любой догадается, что это домовой новых хозяев приветствует, а они пугались, говорили что-то о нечистой силе и даже попа приглашали. А какой же я нечистый? Я купаться люблю и одежду себе часто стираю. Понял я, что с этими людьми не подружиться, и бросил это дело. Жили мы мирно, но делали вид, что не замечаем друг друга. Только у хозяйки это лучше выходило. Прирождённая актриса. Поглядишь на неё и усомнишься, что она знает о моём существовании. Только притворство это одно, потому что они слышали мои стуки и скрипение.

— Да, нелегко тебе пришлось, — сказал Иван, состроив самую сострадательную мину.

— Да нет, ничего. Я не жалуюсь, — скромно ответил домовой. — У меня характер лёгкий и покладистый. Мне кажется, что я бы и со злыдней какой ужился, но не хочется пробовать.

Адель не могла понять, как это крошечное существо будет за ними поспевать, но оказалось, что домовой умел очень быстро передвигаться на своих коротких ножках и в пути в тягость не был. Только когда садились подкрепиться скудной уже пищей, Адели делалось тревожно от прожорливости нового спутника. Однако она придумала неплохой выход. Чтобы они с Иваном не оставались полуголодными, она сначала делила пищу на равные доли, а потом каждому его долю и вручала. Домовой сначала корчил недовольные гримасы, но потом смирился. Иван взглядом поблагодарил девушку за находчивость, но вслух ничего не сказал.

Теперь, когда вопрос с едой был решён, домовой уже не доставлял никаких хлопот. Он был вынослив, терпелив, без жалоб переносил длинные переходы, никогда ни с кем не спорил, не сердился, всегда был в ровном расположении духа, не был молчалив, но и не докучал чрезмерной болтливостью. Адель даже рада была, что у них появился попутчик. Она уже успела привыкнуть к обществу. Не радовало её лишь одно: мешок с провизией становился всё легче, а признаков жилья не наблюдалось.

Однажды они нагнали человека лет пятидесяти, худого, даже тощего, с лицом, похожим на обтянутый кожей череп. Увидев путешественников, он остановился, положил на землю большой мешок и подождал их. Адель решила, что мужчина умирает от голода.

— Иван, мы можем сейчас сделать привал и накормить его? — шепнула девушка своему спутнику. — Предложи ему поесть.

— Мы собирались обедать, — сказал молодой человек. — Присоединяйтесь к нам.

Домовой с сомнением поглядел на Адель.

— Нам самим мало еды, — пробубнил он.

— При случае мы достанем еду, а этот человек явно давно не ел, — ответила девушка.

— Охотно составлю вам компанию, — согласился незнакомец. — Меня зовут Давид. Я иду к родственникам и сильно поиздержался в пути. Какие были деньги, все порастратил. Сейчас иду голодный и нищий, без всякой защиты. Сжальтесь надо мной, добрые люди, примите меня в свою компанию. Бог вас за это вознаградит.

Адель не любила ссылок на Бога, который будет её вознаграждать неизвестно за что. Бога как будто обязывали это сделать. По её мнению, или обещай от своего имени, или ничего не обещай. Но свои мысли она, разумеется, вслух не высказала, а привычно достала сухари и оставшийся от завтрака печёный картофель. Разжигать костёр не стали, хотя вокруг было много сухой травы, которую они использовали как горючий материал.

Давид с отменным аппетитом проглотил свою порцию, и девушку стали мучить сомнения, стоит дать ему ещё сухарей или нет. Если дашь, то может обидеться домовой, а не дать — жестоко, ведь Давид явно остался голодным. С другой стороны, неизвестно, сколько времени их новый спутник не ел. Может, лишний сухарь будет чрезмерной нагрузкой для его желудка. Адель решила переложить всю ответственность на Ивана. Если он предложит накормить голодного получше, она это сделает, а сама не будет ничего предлагать. Но Иван ничего насчёт этого не сказал.

Когда все отдохнули и решили идти дальше, Давид вновь запричитал:

— Возьмите меня с собой, добрые люди. Не оставляйте меня одного, без помощи и поддержки…

— Не оставим, — прервал его излияния Иван. — Иди с нами.

Давид подхватил свой мешок и пошёл вместе со всеми. Глядя на него, Адель подумала, что или он так силён, что со сравнительной лёгкостью несёт мешок, или мешок набит чем-то невесомым. Однако спросить было бы неприлично.

Домовой шёл несколько в стороне и что-то ворчал себе под нос. Давид рассуждал о тяжёлых временах, когда человеку грозит нищета. Иван помалкивал и лишь кратко отвечал на вопросы, предпочитая приглядываться к их истощённому попутчику.

Однако на следующий день Адель уже начала тревожиться, потому что съестные припасы подходили к концу. Если их не пополнить, то придётся голодать.

— Что, есть нечего? — спросил домовой, очень чуткий ко всему, относящемуся к еде.

— На сегодня хватит. Понемногу, но хватит. А вот на завтра уже ничего не останется, — ответила Адель.

Так получилось, что Иван и Давид шли впереди, а Адель и домовой чуть позади. Девушке не хватало общения со своим давним другом, с которым никогда не было скучно, однако ей пришлось бы оказаться и в обществе Давида, а ей этот человек не очень нравился. Слишком однообразны и специфичны были его рассуждения: всё о деньгах да о нищете. Пусть уж идёт с Иваном, если тот его терпит, а она удовлетворится беседами с домовым.

— Пусть теперь Давид выставит угощение, — предложил домовой.

— У него ничего нет. Ты же видишь, какой он голодный.

— Это у нас ничего нет, а у него в мешке есть еда.

— Не выдумывай, пожалуйста, — строго сказала Адель.

— А я и не выдумываю. Я знаю, что он хранит в мешке.

— Откуда? Разве ты заглядывал в его мешок? Он никогда его не развязывает.

— Сам не заглядывал, а всё-таки знаю.

Домовой напустил на себя таинственный вид, помолчал, но не выдержал и объяснил:

— Ночью я встретил луговую мышь. Сначала, слово за слово, мы чуть не поругались, но потом её разобрало любопытство и она согласилась слазить в мешок. Я бы и сам мог это сделать, ведь я умею делаться маленьким, но я решил положиться на мышь. Она обследовала содержимое мешка, вылезла и подробно всё перечислила. Ты ей верь, потому что это не какой-нибудь шкодливый мышонок, а весьма респектабельная мышь среднего возраста. Так вот у него в мешке три больших кошеля с золотом, два мешочка с серебром, шкатулка с драгоценностями, богатая одежда и еда. Мышь сказала, что там очень вкусный сыр, сухари, сушёное мясо и кое-что ещё. Она сказала, что всего этого очень много, и даже привела свою семью полюбоваться на припасы и определить их качество. А этот жадина ест нашу еду, а свой мешок перетряхнуть не хочет. Положим, сыра он там уже не найдёт, но остальное должно уцелеть… Пока.

— Мы не можем заставить его нас угощать, раз он не желает. Если бы хотел, давно бы выложил к обеду хоть что-нибудь, — сказала Адель.

— Но это нечестно! — не унимался домовой.

— Мы сами предложили ему еду, — напомнила Адель. — Мы не рассчитывали, что он нам отплатит тем же. Если бы ты не подбил любопытную мышь влезть в мешок, мы бы до сих пор думали, что он нищий, так что успокойся и забудь о его мешке. И ещё прошу тебя не лазить в мешок самому и не посылать туда знакомых.

Домовой остался очень недоволен решением девушки.

— Надо же быть таким скупым! — ворчал он.

На привале, грызя свою долю сухарей, он не выдержал и обратился к Давиду.

— Сейчас бы сыру сюда. У тебя нет сыра?

Скупой вздрогнул, словно у него просили жизнь, и опасливо поглядел на маленькое, но, оказывается, очень вредное существо.

— Какой сыр? Откуда у меня может быть сыр? Глупости говоришь. Или, может быть, ты посмеяться вздумал над нищим?

Девушке было стыдно за Давида, неприятно наблюдать эту тяжёлую сцену, и она дёрнула домового за рукав расшитой рубахи.

— Перестань! — шепнула она.

Иван с интересом разглядывал героев разыгрывающейся у него на глазах драмы и, кажется, всё понял. Он и сам подозревал, что их новый спутник лишь жалуется на нищету, а на деле просто неумеренно жаден.

— Что-то мне стали вспоминаться жёлтые обезьяны, — сообщил он.

— Какие ещё обезьяны? — насторожился Давид.

— Обыкновенные обезьяны, но жёлтого цвета. Так и стоят в глазах. Не знаю уж, к чему бы это?

Адель еле сдерживала смех, глядя на озадаченные лица Давида и домового.

Чуть позже Давид тихо спросил у девушки:

— Скажи мне откровенно, Адель, этот Иван в своём уме? Он не заговаривается временами?

— Нет, Давид, не заговаривается. Просто недавно нам пришлось отражать наступление жёлтых обезьян, поэтому Иван про них и вспомнил.

— Ты сняла камень у меня с души! — обрадовался Давид.

Домовой оказался смышлёнее скупого.

— Адель, что это за жёлтые обезьяны? Иван хотел тебе что-то по секрету сказать? — спросил он.

— Это означало, что надо прекратить разговор про сыр, иначе может произойти ссора, — объяснила девушка. — Больше не говори о тех вещах, которые есть у Давида.

— Особенно о сыре, которого у него уже нет, — подхватил домовой.

Вечером путешественники услышали скрип и стук, словно ехала какая-то повозка. Прятаться было негде, но всё-таки они залегли в выжженную солнцем траву и ждали, что будет дальше.

Оказалось, что по степи неторопливо вышагивает вол, везя большую гружёную телегу, а на телеге сидит баба в цветастой юбке, белой расшитой кофте и красном платке, повязанном каким-то странным, незнакомым Адели образом, так что концы платка торчали надо лбом. Это могла быть приятнейшая женщина, а могла быть страшная ведьма. Путешественники лежали, не зная, на что решиться, при этом Давид трясся от страха всем телом. Тем временем у телеги соскочило колесо, и обрадованный вол сразу же остановился.

— Батюшки! — всплеснула руками баба. — Что ж мне теперь делать?!

И она зарыдала в голос.

Иван встал, заставив её в испуге умолкнуть.

— Что случилось, мать? — спросил он. — Нужна помощь?

Баба отступила к телеге.

— Всё бери, ничего не жалко, — заговорила она, загораживая от Ивана телегу. — Только жизнь мне оставь.

Молодой человек хотел взглянуть на поломку, но баба вновь встала у него на дороге, преграждая подход к своему имуществу.

— Говорю тебе, что нечего у меня брать, но я последнего не пожалею ради жизни.

— Успокойся, матушка, я не разбойник, — засмеялся Иван. — Мы сами странники и спрятались, чтобы на нас не напали. Вон мои спутники.

При виде Адели баба успокоилась, а взглянув на домового, перекрестилась и замахала на него руками. Тот обиделся и отошёл в сторону.

— А я чуть Богу душу не отдала со страху, — призналась баба. — Думала, что разбойники вы и грабить меня хотите. Не велик у меня товар, да всё-таки жалко его лишиться.

— А что везёшь? — заинтересовался Иван.

— Холсты везу, мешки с мукой, горшки расписные, тарелки, миски глиняные, пряжу из козьей шерсти, платки, носки вязаные. На ярмарку, вишь, еду, да поломка у меня приключилась. Что теперь делать, ума не приложу.

Я помогу тебе, — вызвался Иван, — починю телегу. Но и ты помоги нам. Совсем у нас закончилась еда, а когда к людям выйдем, не знаем…

— Здесь нет людей, — перебила баба. — Только за озером людей можно встретить. Вон в той стороне.

— Так не снабдишь ли ты нас припасами на дорогу? — заключил Иван.

Баба помолчала, потом заговорила неуверенно и тихо.

— Не обессудь. И рада была бы помочь, но не могу. Должна я все свои товары на ярмарку доставить, чтобы продать. Деньги очень нужны.

— А продать не можешь? — спросил Иван. — Продашь нам кое-что из твоих товаров по рыночным ценам. Самой же лучше: меньше везти.

— Это можно, — охотно согласилась баба. — Только сперва ты мне колесо поправь.

Иван умело принялся за дело.

Давид кругами ходил вокруг телеги, наблюдая за работой Ивана.

— Готово! — объявил молодой человек, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. — Можешь теперь ехать хоть на край света.

— Зачем мне на край света? — испугалась баба. — Мне бы хоть до ярмарки добраться. Что тебе продать?

— Продать?! — завопил Давид. — Как же можно продавать еду, если Иван её только что отработал? Совести у тебя нет!

— А ты мою совесть не тревожь! — во весь голос завопила баба. — Не было такого договора, чтобы я продукты за работу отдала! Да и работа-то доброго слова не стоит, за час всё сладил!

— У меня есть деньги, — сказала Адель. — Я заплачу за еду.

— Вот это другое дело, — сразу утихомирилась баба. — Муки мешок могу вам дать, сыр ещё у меня есть. — За всё про всё прошу большую монету.

— Бессовестная ты женщина! — ужаснулся Давид. — Как можно за мешок муки и сыр просить большую монету? Да за два мешка муки и десять кругов сыра малой монеты и то много!

— Вот ты и продавай за малую монету, — отрезала баба. — А я разориться не хочу.

— Я дам большую монету, — вмешалась Адель.

— Не скупись, Давид, — урезонивал его Иван. — Нам сейчас важнее еда, а не деньги.

— Как это: не важны деньги? Ничего, можно денёк-другой и поголодать, но зато сохранить все монеты, а не отдавать их бесстыжей бабе.

— Вот и голодайте! — с надрывом ответила та. — А у меня для вас теперь нет ни муки, ни сыра. Им милость оказываешь, а они лаются, как собаки.

— Я покупаю муку и сыр, — сказала Адель, подойдя к ней. — Вот большая монета.

— А мне теперь твоя монета не нужна. Почём я знаю, какие теперь цены на рынке? Может, я за этот мешок муки вдвое больше возьму?

— Чтобы за мешок муки дали две большие монеты?! — захохотал Давид, причём в его смехе слышались слёзы. — Не бывать такому!

— Я дам две монеты, — торопливо сказала Адель и отдала деньги бабе. Она боялась, что вмешательство Давида ещё больше взвинтит цену.

— Так и быть, — решила баба. — Вот вам мешок муки.

Она скинула на землю не самый большой мешок, но девушка была рада, что торг был завершён, и ей не надо будет слушать ругань двух скупердяев.

— А сыр? — спросил домовой, приближаясь.

— Какой тебе ещё сыр? — спросила баба, крестясь и отступая к телеге. — Прочь поди! Прочь!

Она ткнула вола палкой, и он неторопливо зашагал прочь, увозя телегу и бабу на ней.

— Две монеты! Две монеты! — стонал Давид, и лицо его было искажено судорогой.

— Дороговато, конечно, — согласился Иван, не решавшийся в этом вопросе руководить действиями Адели. — Но жизнь всё-таки дороже.

Домовой глядел вслед телеге, увозящей сыр.

— Ну погоди, вредная баба, — пробормотал он себе под нос. — Не захотела отдать сыр нам, но и до ярмарки ты его не довезёшь. Сегодня же мои подружки полевые мыши по-своему распорядятся и сыром, и мукой, и всем, что у тебя там лежит.

Никто не слышал его слов.

Адель и Иван считали, что встреча с бабой доставила им мешок муки, Давид считал, что встреча с бабой лишила его спутников двух больших монет, отданных зря, и лишь домовой знал, что встреча с вредной бабой принесла расход прежде всего ей, но он не обременял себя лишними мыслями.

Путешественники вновь двинулись в путь и к вечеру вышли на берег озера.

— Здесь и переночуем, — решил Иван.

— Главное, чтобы в озере не жил дракон, — авторитетно заявила Адель.

— Какие у нас тут в озёрах драконы? — удивился Иван. — Ну, летают иногда… змей Горыныч, например, и прочие гады. Но чтобы в озёрах жили… Нет, такого не припомню.

Давид опасливо косился на озеро.

— Может, отойти подальше? — спросил он.

— Расположимся вон за теми кустами, — уступил Иван. — Там же разожжём костёр.

— И Адель испечёт свои замечательные лепёшки, — продолжил домовой.

— Когда их ешь три раза в день, они перестают быть замечательными, — возразила девушка.

— Когда кроме них есть нечего, да и тех ешь не до отвала, они продолжают оставаться замечательными, — поправил её Иван. — Пеки, Адель, и не сомневайся в успехе.

Адель занялась привычным делом, а домовой сидел возле неё и заворожёно следил за процессом приготовления лепёшек. Девушке и хотелось бы дать ему одну до ужина, но она сдержалась от ненужной жалости к ненасытному существу.

— У меня всё готово! — позвала она спутников. — Прошу к столу.

Она лично распределила лепёшки, дав всем поровну, и сама с удовольствием съела свою долю. Долгий путь пробуждал сначала аппетит, а потом голод.

— Очень вкусно. Спасибо, Адель, — сказал Иван, никогда не забывавший добавить доброе слово.

— Спасибо, что помогаете мне, нищему и убогому, — приниженно благодарил Давид.

Адель почувствовала боль в руке от щипка, которым домовой напоминал ей о содержимом мешка скупого.

— Перестань, — шепнула она.

— Представляешь, как он будет вопить, когда узнает, что весь его сыр съели мыши? — спросил домовой. — Да и та баба ещё пожалеет, что пожадничала.

Адель насторожилась.

— Что ты натворил?

— Я ничего не натворил, а вот мои приятельницы мыши поживились на славу. Они не отстанут от неё, пока не уничтожат все её товары. Съестное они съедят, а остальное испортят.

— Это нехорошо, — сказала Адель. — Скажи им, чтобы они этого не делали.

— Вот ещё! — отмахнулся домовой. — Таких надо учить.

— Я тебя прошу, скажи им, чтобы они не портили ей товары. Подумай сам, каково это: тащиться в такую даль и обнаружить, что продавать нечего.

— А зачем она взяла две монеты? Да ещё пожалела сыр.

— Она плохо поступила, — согласилась Адель, — но зачем же нам поступать ещё хуже, пытаясь её наказать? Скажи мышам, чтобы оставили её в покое.

Домовой весь сморщился от усилий сохранить твёрдость духа, но потом сдался.

— Ладно уж, скажу. Ты не права, а я, видно, слишком добр. Сиди здесь, а я сейчас вернусь.

Отсутствовал он долго, а когда вновь занял своё место, сообщил:

— Они изгрызли у неё весь сыр, но до мешков с мукой и остального ещё не добрались. Я велел мышам больше ничего у неё не брать и не портить, а они сказали, что у меня семь пятниц на неделе и я сам не знаю, что хочу. Вроде бы, теперь виноват оказался я. Видишь, что мне из-за тебя приходится терпеть?

— Спасибо, домовой, — обрадовалась Адель. — Не жалей о добром поступке.

Ночевать решили тут же за кустами. Иван дежурил первым, потом бодрствовать должен был домовой, после него — Давид, а последней — Адель.

Девушка заснула сразу, едва легла, и спала очень крепко, пока чьи-то холодные руки не коснулись её лица. Она вздрогнула и проснулась. Её спутники уже не спали и сидели на земле, настороженные, не зная, что им делать, а вокруг них кружились в хороводе какие-то девушки в скудных зелёных одеяниях. Присмотревшись, Адель определила, что это водоросли. Девушка, касавшаяся Адели, присоединилась к подругам и тоже закружилась вокруг кустов в танце.

— Кто вы? — спросил Иван, но ему не ответили.

— Это русалки, — объяснил домовой. — Теперь они не отстанут. Сначала потанцуют для потехи, а потом уведут вас к озеру и утащат на дно.

— А тебя тоже утащат? — спросил Давид, щёлкая зубами от страха.

— Не должны, — неуверенно ответил домой. — До сих пор такого не случалось, чтобы русалки уводили с собой домовых, правда, и домовые никогда не оказывались среди русалок.

— Где же у них рыбьи хвосты? — спросила Адель.

— Ночью они принимают обличье девушек, но не каждую ночь, а в особые ночи, и выходят на берег, и горе тому человеку, который окажется среди них. Перед рассветом они вновь уйдут в озеро, приняв своё обличье русалок, то есть рыбьи хвосты.

— А чего они боятся? — спросил Иван.

— Не знаю, — признался домовой. — Никогда не был знаком ни с одной русалкой.

Иван вытащил из-за пазухи крест и выставил его перед собой. Русалки чуть расширили круг, но продолжали кружиться, всё убыстряя темп. Время всё шло, а они кружились, так что у путешественников начали кружиться головы, а в глазах рябить. Адель чувствовала, что того и гляди потеряет сознание.

— Не сдавайтесь! — крикнул Иван. — Вот крест, а вот крёстное знамение. Пока с нами Бог, нас никто не тронет.

Он перекрестился, заставив русалок на миг сбиться в танце, но они сейчас же выровняли круг и хоровод завертелся ещё быстрее. Перед Аделью мелькали руки, ноги, извивающиеся гибкие тела, длинные распущенные волосы. Всё кружилось и вертелось, пока она не потеряла представление о том, где она, с кем, почему и что происходит. Ей казалось, что её подхватывает какой-то водоворот и уносит с собой.

— Адель! — прикрикнул Иван, дёргая её за руку. — Очнись! Давид, не смотри на них! Домовой, крепись! Видите, они нас не трогают. Пока я держу крест, они не могут к нам приблизиться. Не давайте им одурманить вас своими танцами! Не сморите на них, закройте глаза!

Адель закрыла глаза и сейчас же их открыла. Ей казалось невозможным не смотреть на них. Едва она теряла их из виду, как ей начинало казаться, что они уже тянут к ней свои холодные руки, чтобы её схватить. Она сразу же открывала глаза, и тогда у неё начинала кружиться голова от их танца. Рядом стонал и корчился Давид. Только домовой сидел на земле, натянув на голову рубаху.

— Закрой глаза, Адель! — кричал Иван.

Он стоял на коленях, держа перед собой крест, страшно бледный, с блуждающим взором. Время от времени он крестился, вызывая лёгкое волнение среди кружащихся перед ним полуобнажённых тел.

Адели казалось немыслимым, что он способен стоять так несколько часов до рассвета, но он стоял. Холодный пот катился по его помертвевшему лицу, рука, держащая крест, дрожала, но он заставлял себя не падать и не опускать руку. Потом он начал читать молитвы, сначала тихо, потом всё возвышая голос. Девушке показалось, что так он пытается снять нечеловеческое напряжение.

И молодой человек дотерпел. Небо посветлело, русалки заволновались, некоторые, особо нетерпеливые, пытались дотянуться до путников, но словно какая-то преграда стояла между ними и их жертвами, потому что они бессильно отдёргивали руки. Вдруг хоровод распался, и русалки со всех ног бросились в озеро. Едва они скрылись под водой, небо прорезал первый луч солнца. Иван, как подкошенный, упал на землю, потеряв сознание. Адель хотела к нему подойти, но лежала, не в силах подняться на ноги. В глазах вертелись небо, кусты. Ей казалось, что она на сильно раскрученной карусели и никак не может остановиться.

Когда путешественники пришли в себя, был уже полдень.

— Домовой, разве ты не боишься креста и крёстного знамения? — вдруг спросил Иван.

— Если бы боялся, то не жил бы в домах у людей, — резонно ответил тот. — А мы будем обедать? Завтрак-то мы уже пропустили.

Иван стал разжигать костёр, а Адель — разводить тесто. Ночное происшествие казалось тяжёлым сном, от которого утром остаётся усталость и тяжесть в голове. Больше всего сейчас ей хотелось прогнать туман, окутывающий её мозг, а ещё ей хотелось испечь лепёшки не на угольях, а на сковороде, а размешивать тесто не на куске ткани, а в хорошей миске. Сейчас при её состоянии слишком уж первобытные условия существования её угнетали.

— Что с тобой, Адель? — спросил домовой.

Иван обернулся и с тревогой посмотрел на девушку. Адель устыдилась своего поведения. Они все в одинаковом положении, поэтому ей не стоит проявлять свои чувства. Если уж кому простительно иногда поворчать, так это Ивану, потому что он не ради себя претерпевает трудности пути, но как раз Иван-то никогда и не ворчит.

— Мне даже любопытно, без скольких ещё вещей можно обойтись? — проговорила она. — Мы печём лепёшки без сковороды и замешиваем тесто без миски.

— Не огорчайся, со временем мы всем этим разживёмся, — ответил Иван.

— Один мой знакомый сказал бы, что потом мы с тем большим удовольствием будем пользоваться такими удобствами, что до этого обходились без них. Жаль, что мы не догадались попросить какую-нибудь плошку у Егора. Он бы не отказал.

— Он и так много нам сделал, — возразил Иван. — Потерпи до другого подходящего случая.

После обеда Иван захотел пойти к озеру за водой, и Адель встревожилась.

— Это опасно. Вдруг тебя утащат русалки?

— Разве они могут меня утянуть в воду сейчас, при свете дня? — спросил Иван у домового.

— Могут. Они всё могут. Выйти из воды они сейчас не могут, а утащить к себе могут.

— Я буду осторожен, — пообещал Иван.

Он выбрал подходящее место, лёг на землю, подполз к берегу, осторожно опустил в воду своё плетёное ведёрко и торопливо поднял его, одновременно отскакивая от кромки воды, так что руки, высунувшиеся из глубины, не успели даже задеть его. На всякий случай, молодой человек отбежал подальше от берега.

— Они так и сторожат неосторожного человека, — отметил он, вернувшись к своим спутникам.

— Хорошо, что озеро небольшое и нам не надо долго идти вдоль его берега, — порадовалась Адель.

Никому не хотелось задерживаться на этом опасном месте, и вскоре путешественники уже удалялись от озера, направляясь на юг.