"С.С.С.М." - читать интересную книгу автора (Чепурина Мария)10Пароход «Степан Халтурин» отошел от красностранских берегов почти пустым. Уезжать из С. С. С. М., судя по всему, никто, в том числе гости, не спешил, так что судно оказалось заполненным едва ли на четверть. Горничные и официантки, иногда попадавшиеся на глаза Краслену, откровенно скучали. Немногочисленные пассажиры одиноко бродили взад-вперед по прогулочной палубе, слишком огромной для их маленького числа. Пустынно-сонная атмосфера на пароходе напоминала картину какого-нибудь реакционного художника из-за границы. Да и во всех интерьерах корабля, в стиле жизни на нем явно сквозило что-то буржуазно-разлагающее: все эти курительные салоны, ресторанные подавальщицы, лифтеры в мундирах, оркестранты в смокингах, день и ночь игравшие фокстротики… «Должно быть, для скорейшей адаптации за границей, – объяснил себе Кирпичников. – И чтобы интуристам дом напомнило». В первый день он с любопытством сновал по всем закоулкам парохода, пробовал пробраться на техническую палубу, глядел в радиорубку через замочную скважину, просился в машинное отделение, посетил спортзал, библиотеку и деткомнату и долго-долго всматривался в волны за бортом. На второй день Краслен заскучал. На прогулочной палубе он познакомился с пожилой парой ангеликанцев, возвращавшихся из путешествия, чтобы проверить на них свое владение языком. Владение оказалось неплохим. Ангеликанцы сказали, что в Краснострании им очень понравилось, что нигде они не встречали таких приветливых, компанейских людей, нигде не видели такого трудового энтузиазма, нигде не сталкивались с таким уважительным отношением к женщине и таким заботливым – к детям. Вот только одно им не понравилось: то, что красностранцы считают свое метро уникальным, отказываются верить в то, что за морем оно тоже есть, и нисколько не хуже. Краслен не понял, зачем ангеликанцы врут ему, что у них якобы тоже есть метро, и обиделся. Как будто он не читает красностранских газет и ничего не знает о ситуации в Ангелике! Ладно бы считали его красностранцем – но Краслен-то ведь представился шармантийским туристом, собратом ангеликанцев по капиталистической формации! Ему-то зачем врать? «Еще не успел доехать, а уже и здесь вражеская пропаганда!» – подумал Краслен и распрощался с подозрительной парочкой. Не намного приятнее оказалось следующее знакомство. Толстый лысый дядька развалился в кресле недалеко от компании играющих в карты интуристов и внимательно наблюдал за ними, время от времени записывая что-то в блокнотик. Краслен заглянул ему через плечо и увидел, что буквы в блокнотике брюннские. Скромно представился. Новый знакомый сказал, что он писатель и ездит по миру, ищет материал для своих сочинений. Он спросил, знаком ли Краслен с его творчествам, и, когда оказалось, что нет, потерял интерес к «шармантийцу». Кирпичников решил не приставать и убраться подальше, пока литератор не взялся записывать еще и за ним. Оказаться персонажем чужой книги не хотелось: почему-то Краслен был уверен, что положительный герой из него не получится. На третий день, когда до прибытия оставалось совсем недолго и Краслену до невозможности захотелось домой, на завод, в Правдогорск, в ресторане к нему подсел тип лет пятидесяти в серых подтяжках, без галстука, без пиджака. От него сильно пахло спиртным. – Уильямс! – представился тип так, как будто Краслен его ждал. – Лефевр, – отозвался Кирпичников без особой охоты. – Шармантиец! – удовлетворенно произнес незваный собеседник. – Я бывал в Шармантии. Конечно, вы не знаете профессора Сильвена. Превосходный человек! Мы с ним работали! Надеюсь, еще свидимся. Да что уж… Еще свидимся, конечно! – Вы – ученый? – произнес в ответ Кирпичников из вежливости. – Да! – сказал Уильямс. – И горжусь этим! Поверите ли, нет ли, ни минуты не жалел, что стал биологом! Биологу явно хотелось выговориться. Похоже, ему не давала покоя какая-то мысль, из-за которой он напился и теперь решил излить душу случайному попутчику. Краслену было все равно: он никуда не торопился. Уильямс крикнул еще выпивки, посетовал, что здесь, на красностранском пароходе, не дают бифштексов с кровью, дал Краслену два рецепта жарки мяса, проследив, чтоб тот записывал, потребовал пельменей, потом начал объяснять, что происходит внутри мышечных волокон в ходе термообработки, перешел к строению белка, затем к пептидам, что-то нес об аденине, гуанине, нуклеиновых кислотах и каких-то непонятных «основаниях». Краслен кивал и слушал, слушал и опять кивал. Уильямс пересказывал какие-то истории из практики, шептал, как заговорщик, об открытиях, которых он не сделал, но когда-нибудь однажды точно сделает, с трудом, но вспоминал названия диссертаций и статей во всех журналах и хвалил учеников. – А сейчас над чем вы работаете? – спросил Кирпичников, решив, что после ответа на этот вежливый вопрос надо будет ретироваться в каюту. Уильямс помрачнел. – Уже ни над чем! – Как же так получилось? Ученый наклонился и трагически сказал: – Лефевр, не знаю, что вас привело в страну, откуда мы уехали… но это ужасное, ужасное место! Я сюда больше ни ногой! – Да что вы?! – изумился Кирпичников. – Ужасное, ужасное… Нет, все эти коммуны, пролетарское правительство – пожалуйста! Они мне даже нравятся. Я, знаете ли, даже был за Джонсона, за левых, за рабочих… Но сюда… Нет-нет, не уговаривайте! – Что у вас случилось? – У меня? По счастью, ничего. – Уильямс важно откинулся на стуле. – Потому что вовремя уехал! Затем он снова наклонился к самому лицу собеседника, дыхнул в него перегаром и мрачно сообщил: – Меня пригласили работать в одну красностранскую лабораторию. Конечно, я согласился! А вы на моем месте разве не согласились бы?! Всюду говорили о том, что в Краснострании созданы лучшие условия для ученых! К тому же я сочувствовал коммунистам, однажды даже защищал их в печати… Уильямс съел пельмень, слегка задумался. – Вообще-то, все условия действительно имелись. И работа шла неплохо. До тех пор, пока на лабораторию не напали. – Как напали? В каком смысле? – Вот в таком… Представьте, что в один прекрасный день вы приходите на работу и обнаруживаете двери выбитыми, мебель раскиданной, опытные материалы и оборудование – похищенными, а охранников и случайно задержавшуюся лаборантку – убитыми! – О, тру… боже мой! А вредители… вы их нашли? – Нашли! Как же! Пока мы думали, что бы это могло значить, и как восстановить результаты работы, исчез ведущий специалист лаборатории, доктор Заборский. – Что, сбежал? – Зачем бежать? Похищен! Все так думают. – Безумие какое-то… – На следующий день пропал доктор Синицын. Потом Юбер и Вальд – приглашенные иностранные специалисты. После этого я решил не испытывать судьбу, плюнул на все это исследование и купил билет на пароход. К счастью, успел сесть на него раньше, чем… Уильямс крякнул, выпил рюмку и уныло отвернулся. – Как вы думаете, здесь они меня не достанут? – спросил он через некоторое время. – Мы же в море! – Но ведь есть аэропланы… И подлодки… Я два дня просидел, запершись, в каюте. Извелся весь, больше не могу. – Если хотите, посидите у меня, – сказал Краслен. – А вдруг узнают?! Если нас подслушали?! Уильямс посмотрел по сторонам. Направо, через столик, расположились два ангеликанца, день назад навравших, что у них там есть метро. На другом конце зала молодая мамаша пыталась покормить капризного мальчишку в матросском костюмчике. Юноша в фуражке и рабочей прозодежде быстро лопал что-то из тарелки, не глядя по сторонам и держа ложку в левой руке. На сцене оркестранты с вымученными улыбками третий раз играли то же самое танго. Больше в ресторане никого не было. – По-моему, наша беседа никого не интересует, – заметил Краслен. – Стоп. А вы кто? – вдруг выдал Уильямс и в страхе уставился прямо в глаза собеседнику. – Вы же сами мне все рассказали, – смущенно ответил тот. – Ох, матерь Божья! – выдохнул ученый. – Я напился как дурак! Какой кошмар! Скажите мне, вы правда не из этих… кто похитил наших двух ученых? – Нет, конечно. – Вы действительно Лефевр? Вы мне клянетесь? – Лефевр я или Смит, какая разница, – сказал Краслен с улыбкой. – Все равно вы не знаете фамилии похитителя. Или похитителей. Могу дать слово, что впервые услышал от вас и о Синицыне, и о Заборском. – Это потому, что лаборатория была секретная, – сообщил Уильямс, успокоившись. – В газетах ничего об этом не писали. И не напишут. – В Краснострании нет ничего секретного! – Кирпичников нахмурился. – Народное правительство ничего не скрывает от пролетариев! – Ха, я тоже так думал, пока не попал на этот объект, – ухмыльнулся ученый. – Можно узнать, что вы разрабатывали? – осторожно спросил «шармантийский турист». – В смысле, если нельзя, я, конечно, не буду настаивать… Уильямс сказал: – Оживин. – Что?! – не понял Краслен. – Это красностранское слово, – пояснил ученый (беседовали они с Красленом по-ангеликански). – Так условно называли оживляющее средство. Понимаете? – Что-что? Рецепт бессмертия? – Нет, до бессмертия нам далеко. Это, так сказать, было бы новое средство реанимации. Разложившихся покойников и тех, кто умер от чумы или от оспы, этим не поднимешь. А вот если смерть была насильственной и произошла недавно, то средство должно работать. Теоретически. Мы добились оживления некоторых отдельных тканей и органов у умершей сутки назад мыши. Я уверен, что еще совсем немного, и она б зашевелилась… Черт возьми! Мерзавцы унесли всех наших мышек! – Поразительно… Не то поразительно, что унесли, а ваши опыты. – Мы были совсем близко! – А на практике… – задумался Краслен – ведь получается, что если вдруг война… – Да-да-да-да! Вот именно! Поэтому все было так секретно! Представляете: война, где нет погибших, все солдаты воскресают! Сторона, у которой будет оживин, выиграет любую войну! Выиграет еще до начала, потому что никто вообще не решится воевать с ней! Черт, черт, черт! Мы были на пороге! Но теперь… Уильямс обхватил руками голову и принялся лохматить свои и без того нечесаные волосы. Краслену показалось, что он плачет. – А мамонтов замерзших вашим средством оживили бы? – спросил он осторожно. – Может быть… Пожалуй… Да какая, впрочем, разница! Теперь уж все погибло, – мрачно буркнул Уильямс. Парень в спецодежде вытер губы и ушел из ресторана, забыв кепку. Оркестранты заиграли «Рио-риту». |
||
|