ГЛАВА ПЕРВАЯ

1

— Ты хочешь сказать, что никто не будет отвечать за эту гадость?! — кричал Храповицкий, яростно сверкая в мою сторону своими черными глазами. — Что можно вот так, запросто, вылить на меня ведро помоев и остаться безнаказанным?!

Орал он на меня уже минут семь. И судя по тому, что обвинения в мой адрес неприметно перетекли в живописание всех перенесенных им от меня страданий, конца пока еще не предвиделось. Когда он злился, его жесткое лицо с крупным ястребиным носом казалось хищным.

То, что Храповицкий являлся мучеником, делалось ясно после первого же взгляда на него: коричневый кожаный костюм от Гуччи, огненно-красная шелковая рубашка, золотые часы за сто двадцать тысяч долларов и кольцо с бриллиантом в шесть карат. Кстати, если вы не знали, то все настоящие мученики выглядят именно так.

Виктор, развалившись, сидел поодаль и наслаждался зрелищем моего незаслуженного унижения. Его изрытое оспинами лицо сияло и лоснилось от удовольствия. Он напомнил бы мне кота, если бы я хуже относился к кошкам. Злосчастную листовку, ставшую причиной скандала, притащил, разумеется, он.

Стояла солнечная середина апреля, любимое время провинциалов, когда уличная грязь уже подсохла, но город еще не накрыло летней жарой и пылью. Еще четверть часа назад ничто не предвещало взрыва. Мы мирно сидели втроем — Храповицкий, Вася и я. В кабинете Храповицкого, где стеклянно-стальной авангард праздновал свою победу над человеческим разумом.

Вася делился своими впечатлениями от пребывания в Париже, откуда он только что вернулся, привезя ворох светлых костюмов из новых летних коллекций. Он как раз дошел до того волнующего момента, когда он, Вася, в два часа ночи, будучи совершенно пьяным, оставил жену в номере «Ритца» и, под предлогом отправки нам с Храповицким срочного факса, поперся в розовом халате и таких же шлепанцах на Вандомскую площадь. Узнать у таксистов, кому тут, в Париже, надо дать денег, чтобы снять телок из «Мулен Руж».

Кому в Париже нужно дать денег за телок из «Мулен Руж», мы так и не узнали. Потому что в эту минуту появился Виктор. Расхлябанно-скучающий, в обвислом джемпере, как вечный укор пламенно-праздничному Храповицкому и франтоватому Васе. Зато с листовкой. Торжествуя, он положил ее на стол Храповицкому. Тот пробежал глазами заголовок. И понеслось!

Я внимал убийственной характеристике моих нравственных качеств, содрогался и размышлял сразу в двух направлениях. Рискнут ли принять человека с таким набором пороков, например, в тюрьму? И что удобнее: тюремные нары или храповицкие пластиковые красные кресла?

Но конец имеет даже перечень моих злодеяний. Судя по тому, что голос шефа постепенно утрачивал первоначальную страстность, буря стихала. К вящему огорчению Виктора, который, видимо, в глубине души надеялся, что вся сцена закончится моим зверским убийством. Как минимум. Может быть, он даже готовился, подобно Ахиллесу, кататься на своем желтом «Порше» вокруг нашего административного здания. Волоча мой печальный труп, привязанный за ноги к заднему бамперу. В назидание другим директорам нашей компании.

— А в чем, собственно, дело? — очнулся беспечный Вася. Скандал его напрямую не касался, и все время, пока Храповицкий жег меня глаголом, Вася был занят углубленным изучением золотой дюпоновской ручки с камнями, которую он приобрел в Париже.

— Ты сам прочти! — отрубил Храповицкий, поднимая газету, которую перед этим неосмотрительно швырнул на пол.

Вася раскрыл газету, поправил очки в тонкой золотой оправе и прочел вслух с выражением:

— Храповицкого я посажу в клетку и выставлю в центре города, как разбойника с большой дороги!

Храповицкий вновь взревел. Вася выронил газету и испуганно захлопал глазами.

— Это как же так?! — ужаснулся он. — За что?! Кто это придумал!

— Это боевой листок нового кандидата в мэры Нижне-Уральска Романа Бомбилина, — пояснил я с деланной бодростью. — С его программным заявлением. По-моему, довольно доходчиво.

Мне и впрямь так казалось. Возможно потому, что Бомбилин ничего не говорил обо мне. Проблема Храповицкого заключалась в том, что при появлении любой нелестной для него газетной публикации у него отказывало чувство юмора. У него вообще была аллергия на критику.

— Какой Бомбилин?! При чем тут Нижне-Уральск? — продолжал кудахтать Вася, округляя глаза. — Они что там, с ума посходили в этой дыре?

— Это не они сошли с ума, — рявкнул Храповицкий, опять впиваясь в меня злобным взглядом. — Это я сошел с ума! Когда давал деньги на избирательную кампанию этого придурка. И за это он посадит меня в клетку!

—Зачем же мы даем ему деньги? — возмутился Вася.

—Потому что так посоветовал наш великий специалист по политическим махинациям, — негромко и ядовито вставил Виктор, кивая в мою сторону. — Кто еще мог откопать такого идиота!

Кстати, если уж речь зашла об идиотах, то ни Виктора, ни Васю я не откапывал. Это сделал за меня Храповицкий, в чем я его, между прочим, не упрекал. Я входил в его положение.

Конечно, пресс-секретарь Храповицкого все равно доложил бы ему о вчерашнем выступлении нашего кандидата. Но случилось бы это позже. В мое отсутствие. И низость Виктора в моих глазах не оправдывалась его застарелой неприязнью ко мне. Скорее я был склонен считать это отягчающим обстоятельством.

— Ничего не понимаю! — признался Вася, в отчаянии разводя руками. — Стоило мне уехать на две недели, как вы черт знает что натворили!

Со стороны Васи это было дерзкое заявление. Честно говоря, местопребывание Васи никак не влияло на положение наших дел. Во-первых, потому что он с принципиальной убежденностью не появлялся на работе трезвым. А во-вторых, потому что политика и бизнес не входили в сферу его насущных интересов, сосредоточенных по преимуществу вокруг дорогих машин, недорогих женщин и недвижимости за границей.

Я решил, что мой черед пришел. И, не торопясь, приступил к отмщению.

— Видишь ли, Вася, — нарочно не глядя в сторону Виктора, заговорил я в утомленной манере учителя, объясняющего что-то нерадивому ученику. — Примерно с полгода назад мы осуществили исключительно удачную сделку. А именно, приобрели акции азотного комбината.

— Что-то припоминаю, — кивнул Вася, не сводя с меня встревоженного взгляда своих карих глаз.

— Этот выдающийся бизнес-проект имел лишь один существенный изъян. — Я сделал паузу, подождал, пока лицо Виктора начало краснеть и оспины проступили на нем сильнее. — Нам досталось только тридцать два процента, что, хоть убей, меньше контрольного пакета. Ровно на восемнадцать процентов плюс одна акция. Наверное, мы рассчитывали на то, что, полежав в наших сейфах, акции начнут размножаться. Как кролики. Но они почему-то не размножились.

Виктор сделался багровым. Он убрал ноги с кресла напротив, нервно схватил со стола какой-то документ и уставился в него так, как будто это была подробная инструкция по разведению кроликов и превращению их в акции.

— Да, — огорченно подтвердил я, упорно не замечая его реакции. — Жаль, конечно. Но больше их не стало. Еще шестнадцать процентов находятся у людей, готовых нам их продать, но это не меняет картины. Двадцать пять процентов оказались у Хасанова.

— Какого Хасанова? — наморщился Вася. — Это того, который в Нижне-Уральске полгорода скупил?

— Неприятный парень, — вставил Храповицкий. — Просит за свои бумаги больше, чем стоит весь комбинат. Вряд ли мы с ним договоримся.

— А остальными акциями владеет мэрия Нижне-Уральска, — вернулся я к прерванной теме. — И мэрия вообще не желает вести переговоры. Поскольку не получала соответствующих указаний от директора автомобильного завода. А без его приказа в тамошней мэрии, как известно, даже мухи не летают. Таким образом, вложив полгода назад больше двух с половиной миллионов долларов, мы не получили взамен ничего. Ни копейки. И о том, что творится на комбинате, мы знаем лишь из отчетов его руководства, которые поступают к нам не очень регулярно.

— Черт! — не удержался Вася, хлопнув ладонью по столу так, что хрустальная пепельница подпрыгнула и звякнула о стеклянную столешницу. — Какой же дурак все это придумал?!

Ударная сила Васи заключалась в том, что он никогда не понимал до конца своей роли в подготовленных мною актах возмездия Виктору.

В лице у Виктора что-то дернулось. Он бросил документ на стол и в ярости уставился на безвинного Васю.

— Это я придумал! — прошипел он. — Я! И это был отличный проект, что бы тут ни нес наш доморощенный гений. Никто же не знал, что так получится с акциями!

— Но получилось-то глупо! — не сдавался Вася. — Я не хотел тебя обижать, Виктор, — добавил он ворчливо и поправил новый галстук в узорах. — Но надо же искать выход из положения!

Виктор не хотел искать выход из положения. Он хотел терзать мой труп. Я посмотрел на него с состраданием, но все-таки решил его добить.

— Именно поэтому, — неторопливо продолжил я, — и предложил принять небольшое участие в начавшихся в Нижне-Уральске выборах мэра.

— Постой, постой, — нахмурился Вася. — Я как-то пропустил этот момент. То есть там идут выборы, и мы надеемся их выиграть, так?

— Не совсем, — ответил я. — Выиграть выборы в Нижне-Уральске мы не можем, для этого мы там недостаточно сильны. Мы пытаемся повлиять на их исход. На сегодняшний день там два основных кандидата: действующий мэр Силкин и его заклятый враг Рукавишников. Силкину помогает автозавод, на котором работает половина нижнеуральских аборигенов. Рукавишников — депутат губернской думы…

— Рукавишникова, между прочим, поддерживает наш друг губернатор! — Виктор попытался взять реванш, упрекая меня в измене корпоративным интересам.

Это было правдой. Администрация завода упорно не пускала губернатора грабить подчиненное ей предприятие. Не потому, что отличалась повышенной честностью, а потому, что успешно делала это и без него. В отместку губернатор им всячески вредил.

— Боюсь, Виктор, ты единственный человек, кто интересуется тем, кому в Нижне-Уральске отдает свои предпочтения губернатор, — парировал я. — Завод платит в областной бюджет треть всех денег губернии. И объяснять местным жителям, что губернатор важнее директора завода, — все равно что предлагать посадить в клетку тебя вместо Храповицкого. Любопытно, конечно, но не серьезно. Губернатор там может поддерживать пьяных на улицах. А в их политике все решает автозавод. Кстати, финансирует Рукавишникова тоже не губернатор. А как раз Хасанов. С которым мы пока еще не нашли общий язык.

— И ты изобрел план? — догадался Вася.

— И я изобрел план, — скромно подтвердил я.

— Хорош план! — фыркнул Виктор. Он взмахнул сигаретой, уронил пепел себе на грудь и принялся его отряхивать. — Дать наши бабки какой-то дворняге! Которая на нас же за это и лает!

— Почти так, — кивнул я. — Пусть лает на всех, кто во власти: олигархов, политиков, бизнесменов, бандитов. Понимаешь, Вася. — Я по-прежнему обращался исключительно к Васе, хотя видел, что Храповицкий тоже внимательно слушает, разглаживая свои кустистые брови. — И Рукавишников, и Силкин — чиновники, которых народ терпеть не может и голосует за них от безысходности. Они неотличимы. Когда видишь их портреты, думаешь, что они живут с одной и той же секретаршей. А обывателю хотелось бы чего-то нового. Огненного. И я нашел пламенного трибуна.

— Люмпена! — презрительно бросил Виктор. — Безработного алкоголика!

— Бывшего алкоголика, — поправил я. — Он лечился. А безработным он стал, после того как администрация завода его уволила. Формально — за прогулы. На самом деле за агитацию против заводской верхушки, которую он обвинял в воровстве и коррупции. Чем снискал себе народную славу. И сумел создать на заводе общественную организацию, вроде добровольных профсоюзов, куда, кстати, входит несколько сотен человек. Организация называется «Трудовое единство» и издает свой боевой листок, который ты только что читал.

По Васиному лицу я видел, что он не вдохновлен нарисованным мною портретом.

— А зачем нам такой мэр? — подозрительно спросил Вася. — Мы же не трудовое единство. Да и не выиграет он сроду.

— Да нам не надо, чтобы он побеждал! — вновь терпеливо принялся разъяснять я. — Нам нужно, чтобы он набрал процентов десять голосов. И стал третьим. Повторяю по буквам. Третьим. В этих выборах кроме Силкина и Рукавишникова все равно участвует еще дюжина кандидатов, каждый из которых откусит по два-три процента. Это означает, что никому из главных соперников не удастся получить половину всех голосов. А по уставу Нижне-Уральска, если никто из кандидатов не набирает пятьдесят процентов плюс один голос, объявляется второй тур. Куда выходят двое победителей. И если нам повезет и мои расчеты окажутся верными, то мы сможем обменять во втором туре нашего Бомбилина, или, точнее, поддержку его избирателей, на интересующие нас акции. При этом нам абсолютно безразлично, с кем из двух торговаться: с Силкиным или Рукавишниковым.

— А что, — встрепенулся Вася. — Звучит неплохо! Его глаза загорелись надеждой на возврат потерянных денег. Виктор окончательно скис и принялся что-то чертить на лежащей перед ним бумаге.

— Авантюра, конечно, чистой воды, — поморщился Храповицкий.

— Рискованно, согласен. Но еще не поздно отказаться, — заметил я лицемерно. Я понимал, что ничего лучшего никто из них все равно не придумает.

— Сколько у твоего кретина сейчас? — спросил Храповицкий, подаваясь вперед в кресле.

— Шесть процентов уже готовы голосовать за него, — ответил я. Что было небольшим преувеличением. Бомбилин пока едва набирал четыре. Но я в него верил.

— А у Силкина с Рукавишниковым? — ревниво осведомился Вася. Он покосился на шелковый платок в нагрудном кармане пиджака и щипнул его, придавая большую пышность.

— У Силкина двадцать пять. А у Рукавишникова — около двадцати. Довольно много народу еще не определилось.

— А в какую сумму в целом обойдется нам этот подпольщик? — забеспокоился Вася.

— Думаю, тысяч в триста долларов, не больше, — ответил я небрежно.

— А ты уже сообщил ему, как мы собираемся распорядиться его голосами во втором туре? — спросил практичный Храповицкий. Он не любил неясности.

— Зачем раньше времени подрезать ему крылья? Он только-только начал разогреваться. Необходимо, чтобы он верил в свою победу.

— А если он откажется поддержать того, кого нужно нам? — полюбопытствовал Виктор. Он не верил в успех и не скрывал этого.

— Тогда к нашим убыткам в два с чем-то миллиона нам придется добавить еще триста тысяч долларов, — пожал я плечами. — Иными словами, увеличить их на десять-двенадцать процентов.

— «Ламборджини» можно купить на триста тысяч! — сварливо произнес Вася, бросая взгляд на принесенный им цветной каталог спортивных автомобилей.

— Интересно, каким образом вы бы ездили втроем в двухместной машине? — поинтересовался я. — По очереди? Или вместе, как трехглавый змей?

— Ну ладно, хватит резвиться, — оборвал Храповицкий, которого перспектива езды на автомобиле вместе с пьяным Васей и надутым Виктором обрадовала не больше, чем угроза пребывания в клетке. — Я уже одобрил твой замысел. Выбирать-то, собственно, не приходится. Только учти. Если у тебя что-то не получится, то отвечать будешь своей зарплатой.

— Я, между прочим, не гарантировал успеха, — попробовал возразить я.

— А теперь гарантируешь! — прервал Храповицкий. — И в любом случае передай этому болвану, — он грозно повысил голос, — что если он еще раз упомянет меня публично, то я лично откручу ему голову.

— Он не заметит потери, — утешил я.

— Любишь ты отморозков, — саркастически заметил Виктор.

— Да, — признался я со вздохом. — Ничего не могу с собой поделать. Потому с вами и работаю.