"Джагала" - читать интересную книгу автора (Браст Стивен)

11.

Бораан: Как ты полагаешь, почему это продолжается так ужасно долго? Лефитт: Это вряд ли было бы наказанием, будь оно коротким. Бораан (к зрителям): О да. (Миерсен, «Шесть частей воды». День Второй, Акт III, Сцена 4)

ДВИЖЕНИЕ бессмысленно, если нет ВРЕМЕНИ. Как объяснял мне один атира, движение – это когда ты в двух местах одновременно, или, иными словами, ты в некотором роде и находишься, и не находишься в одном месте. В этом смысле – я не двигался, потому что времени не было, и я не находился вообще нигде. Странно то, что оставалось ощущение движения: тряска, толчки, подпрыгивание. Но иногда чувства изменяют нам.

Чертовски болела спина где-то у поясницы. В ушах шумело. Я хотел почесать спину, но не мог дотянуться.

Болели бедра и спина.

«Лошадь. Я ехал верхом на проклятой скотине. Неудивительно, что мне больно.»

Я открыл глаза. В ушах по-прежнему шумело. Непонятно, почему в ушах так шумит, ведь я уже открыл глаза. Спустя очень долгое время я понял: это потому, что я их на самом деле не открыл. Логично. Я попробовал решить, не болит ли у меня живот, но для этого нужно было слишком сильно сосредоточиться. Да и неважно пока.

Гудение усилилось. Кто-то произнес мое имя. Гудение ослабло. Кто-то опять и опять произносил мое имя, на все лады, разными голосами, а у меня не имелось ни малейшего желания отвечать. Я хотел одного: открыть глаза, потому что тогда шум в ушах сразу прекратится. Нет, больно не было, просто шум не прекращался и порядком мне надоел.

Потом кто-то, мягким и мелодичным, но незнакомым голосом, начал задавать вопросы, очень, очень дружелюбным тоном, и я конечно ответил бы, будь в вопросах хоть какой-то смысл. Потом снова тишина, только в ушах шумело, а потом снова дурацкие вопросы. Лишь спустя несколько часов, а может, дней я наконец сумел припомнить вопросы и немного понять, о чем они. Самым частым было «на кого вы работаете?» – а за ним следовал список имен, вероятно, фенарианских вельмож, ни одного из которых я не знал. Однажды меня спросили «как вы собирались вскрыть сокровищницу?» – и позднее, когда я снова смог рассуждать, этот вопрос кое-что прояснил.

Можно многое выяснить по одним только вопросам. Кажется, я недавно об этом уже вспоминал. После того, как в голове у меня прояснилось, все очень просто сошлось. Не то чтобы это помогло. А тогда… тогда я просто понимал, что ответить не могу, потому что в вопросах нет никакого смысла, и нужно бы это им объяснить. Я хотел. Правда хотел. Ужасно обидно, что мне так и не удалось подобрать слов.

Кажется, иногда я что-то жевал, помню, мне становилось лучше, когда желудок чем-то наполнялся, хотя вкус порой был весьма странным. И все время это проклятое гудение в ушах, оно никак не проходило, и это было хуже всего. В смысле, не было – но было.

Кто-то взял меня за голову, не слишком заботливо. В рот потекла вода. Я глотал. И дрожал. Нет, не озноб, мне просто было холодно. Что ж, не беда, надо просто укрыться, где там мое одеяло? Коти опять перетянула его к себе. Нет, наверное, рядом с ней я бы согрелся, а если бы я согрелся, проклятый шум в ушах прекратился бы, правда? Кстати, где она? Почему ее тут нет? Ей следовало бы прийти, согреть меня и прекратить этот чертов шум. Я бы прекратил шум в ЕЕ ушах, нуждайся она в этом.

Голос девочки прошептал «Прости». Понятия не имею, почему я решил, что это девочка, по шепоту ведь не поймешь. Но именно так я все время и думал. Что она такое сделала?

Однако голос согрел меня и я перестал дрожать.

«Босс?»

«Что за…»

«Босс, не давай им понять, что ты снова ты!»

«Не давай…»

«Прикинься покойником!»

Не так уж часто Лойош использует повелительное наклонение, так что когда он все же это делает, я слушаюсь, а тогда, когда я как раз начал понимать, что начал что-то понимать, и понятия не имел, что-где-как и все прочее, послушаться Лойоша стоило. Так что я остался недвижим.»

«Что…»

«Босс, Ротса ранена.»

«Сильно?»

«Не знаю. Она не говорит. Боится, что если она ранена серьезно, а я узнаю, то найду себе новую самку.»

«Так поступают джареги?»

«Дикие.»

«Ты объяснил, что ты джарег цивилизованный?»

«Она не поверила.»

«Она тебя плохо знает, а?»

«Инстинкты.»

«Ладно. Позаботься о ней как можешь. Что случилось, не знаешь?»

«Та женщина. Метнула дротик с какой-то дрянью. Орбан попытался достать меня, но я был готов.»

«Ты был готов.»

«Как только они тебя скрутили, босс. Я сразу…»

«Кто меня скрутил?»

Хорошо, что у меня выдалась минутка, и Лойош объяснил мне все, что мог, о том, что творится, и наконец моя собственная память проснулась и вскрыла все вплоть до нынешней позиции. Надеюсь, вы тоже в некоторых затруднениях. А если нет, наверное, я плохо все описал.

В общем, я понял, что лежу голый, на спине, с повязкой на глазах, и не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Очень похоже, что «они», кто бы ни захватил меня, намеревались проделать со мной что-то нехорошее. Со мной такое уже случалось. Приятного мало, что в процессе, что после. Даже сейчас не могу мысленно к этому возвращаться. Могу ли я извлечь из прошлого опыта что-то такое, чем имело смысл воспользоваться сейчас? Пожалуй, что нет. Я знал, что ожидание – часть общей пытки, они хотят, чтобы я боялся, чтобы мой собственный страх сделал за них половину работы, и все мои воспоминания о прошлых случаях только усугубляли положение. О, я знал это.

Поразительно, сколь мало мне было толку от этого моего знания.

Мы с Лойошем переговаривались, он обстоятельно описывал подробности нападения, потом обнадежил, мол, он не думает, что Ротса ранена так уж серьезно, и мы еще раз прошлись по составленному плану (в процессе я сделал несколько ехидных, но запоздалых замечаний), и о том, как бы все можно было устроить получше. В общем, он занимал меня, пока я ждал, что будет дальше.

Лойош оптимистически предположил, мол, если они до сих пор ничего такого уж страшного со мной не сотворили, так может, и не собирались?

До сих пор?

«Лойош, сколько я уже тут?»

«Трое суток, босс.»

«Трое… Лойош, что я все это время делал?»

«Не знаю, босс! Просто не знаю!..» – звучало так, словно он готов разрыдаться.

«Ладно, приятель. Не переживай. Прорвемся. Зелье выветрилось, я снова могу шевелить мозгами.»

Замечания по этому последнему поводу Лойош предпочел оставить при себе.

Ко мне потихоньку возвращалось зрение и, что еще важнее, способность думать, я понял, что меня чем-то опоили. Тот, кто задавал вопросы, прятал лицо в сером капюшоне; интересно, он специально хотел от меня укрыться, или это для создания дополнительного эффекта? Держали меня в чем-то вроде кладовой или коморы; помещение было небольшим, сюда едва помещался стол, к которому меня привязали. Кстати, привязали надежно, а стол был крепким.

Из-под капюшона раздалось:

Однако голос согрел меня и я перестал дрожать. «Босс?» «Что за…» «Босс, не давай им понять, что ты снова ты!» «Не давай…» «Прикинься покойником!» Не так уж часто Лойош использует повелительное наклонение, так что когда он все же это делает, я слушаюсь, а тогда, когда я как раз начал понимать, что начал что-то понимать, и понятия не имел, что-где-как и все прочее, послушаться Лойоша стоило. Так что я остался недвижим.» «Что…» «Босс, Ротса ранена.» «Сильно?» «Не знаю. Она не говорит. Боится, что если она ранена серьезно, а я узнаю, то найду себе новую самку.» «Так поступают джареги?» «Дикие.» «Ты объяснил, что ты джарег цивилизованный?» «Она не поверила.» «Она тебя плохо знает, а?» «Инстинкты.» «Ладно. Позаботься о ней как можешь. Что случилось, не знаешь?» «Та женщина. Метнула дротик с какой-то дрянью. Орбан попытался достать меня, но я был готов.» «Ты был готов.» «Как только они тебя скрутили, босс. Я сразу…» «Кто меня скрутил?» Хорошо, что у меня выдалась минутка, и Лойош объяснил мне все, что мог, о том, что творится, и наконец моя собственная память проснулась и вскрыла все вплоть до нынешней позиции. Надеюсь, вы тоже в некоторых затруднениях. А если нет, наверное, я плохо все описал. В общем, я понял, что лежу голый, на спине, с повязкой на глазах, и не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Очень похоже, что «они», кто бы ни захватил меня, намеревались проделать со мной что-то нехорошее. Со мной такое уже случалось. Приятного мало, что в процессе, что после. Даже сейчас не могу мысленно к этому возвращаться. Могу ли я извлечь из прошлого опыта что-то такое, чем имело смысл воспользоваться сейчас? Пожалуй, что нет. Я знал, что ожидание – часть общей пытки, они хотят, чтобы я боялся, чтобы мой собственный страх сделал за них половину работы, и все мои воспоминания о прошлых случаях только усугубляли положение. О, я знал это.

Поразительно, сколь мало мне было толку от этого моего знания.

Мы с Лойошем переговаривались, он обстоятельно описывал подробности нападения, потом обнадежил, мол, он не думает, что Ротса ранена так уж серьезно, и мы еще раз прошлись по составленному плану (в процессе я сделал несколько ехидных, но запоздалых замечаний), и о том, как бы все можно было устроить получше. В общем, он занимал меня, пока я ждал, что будет дальше.

Лойош оптимистически предположил, мол, если они до сих пор ничего такого уж страшного со мной не сотворили, так может, и не собирались?

До сих пор?

«Лойош, сколько я уже тут?»

«Трое суток, босс.»

«Трое… Лойош, что я все это время делал?»

«Не знаю, босс! Просто не знаю!..» – звучало так, словно он готов разрыдаться.

«Ладно, приятель. Не переживай. Прорвемся. Зелье выветрилось, я снова могу шевелить мозгами.»

Замечания по этому последнему поводу Лойош предпочел оставить при себе.

Ко мне потихоньку возвращалось зрение и, что еще важнее, способность думать, я понял, что меня чем-то опоили. Тот, кто задавал вопросы, прятал лицо в сером капюшоне; интересно, он специально хотел от меня укрыться, или это для создания дополнительного эффекта? Держали меня в чем-то вроде кладовой или коморы; помещение было небольшим, сюда едва помещался стол, к которому меня привязали. Кстати, привязали надежно, а стол был крепким.

Из-под капюшона раздалось:

– Как вы, несомненно, уже поняли, с вашими дружками покончено.

«Слышал, Лойош? С вами покончено.»

«Точно, босс. Начнем заново.»

«Ха.»

– Меня попросили кое-что у вас выяснить. Вы скажете мне то, что я хочу знать. Сколько вы будете кричать перед тем, как заговорить, зависит лишь от вас.

Я закашлялся, пытаясь восстановить голос.

– Можно просто спросить. Я всегда готов помочь ближнему.

– О, я спрошу. Но если ответы мне не понравятся, будет больно. Очень. Если не поможет и это, позволю напомнить, что у вас десять пальцев на руках, столько же на ногах, два глаза, два уха и масса других частей, которые могут быть отделены от тела. Кстати, меня совершенно не волнует ваше состояние по завершении дела.

– Если вы пытаетесь напугать меня, – проговорил я, – что ж, у вас получилось.

– Я могу сделать куда больше, нежели просто напугать.

Кто им только пишет сценарии?

– Э-э, если бы я полагал, что вы можете только напугать меня, вы не сумели бы этого сделать, понимаете, о чем я?

– Посмотрим, каким остроумным вы станете чуть позже.

Да, мне это тоже было интересно.

Россыпь.

Россыпь мгновений. Между страхом и его воплощением, которое становилось почти облегчением, а потом – все сначало. Но каждое мгновение

– обособленное, ни на что не похожее, отдельное.

Россыпь ощущений. Острых как нож, прозрачных как небо Востока, ярких как лицо возлюбленной. Прозрачные, текут словно река, и каждая капля сама по себе не значит ничего, а течение сообразуется лишь с собственной логикой и не уделяет внимания случайным веткам, кружащимся в прибрежных водоворотах.

Россыпь воспоминаний. Клочок ткани связан о одеждой, от которой его отодрали, но я не в силах, складывая несколько грязных лоскутков, описать покрой платья, его стиль, его цветовую гамму. Связь остается лишь связью, ибо память сохраняет и оберегает, причем делает это, исходя из собственных соображений. Если я предоставляю вам рваные лохмотья, так это потому, что только они у меня и остались. Сожалеете об этом? Я – ничуть.

– На кого вы работаете?

Ослепительная, неимоверная ясность просветления.

– В чем ваше задание?

Высоко, в углу, висел паук. Очень высоко, оттого он казался маленьким, но я все смотрел на него, и паутина становилась все больше, переплетения напоминали мне о чем-то таком, виденном ранее, связанном с беспредельным количеством воды. Я попытался вспомнить, что же это. Пауки создания терпеливые, течение времени для них мало что значит.

– Кому вы докладываете?

Зрение прояснялось и затуманивалось, опять и опять, а я все пытался сосредоточиться на паутине, раздраженный тем, что она постоянно пропадает в бледной дымке.

«Как Ротса?»

«Раздражена и злится, босс.»

«Значит, ей лучше?»

«Хотел бы я знать.»

– Вы работаете на Империю?

– Нет, – ответил я. Это я помню. – Нет.

– Хорошо. Пока приму эту версию, хотя и не верю вам. Но попробую поверить. Так на кого же вы работаете?

– Ни на кого. Я прибыл сюда, потому что искал свою семью…

– Нет-нет, – возразил он. – Так не годится.

– Жаль, – вздохнул я, и это было чистой правдой.

В моей голове снова заколыхались клочки разорванной паутины. Да, я знаю, невозможно стискивать зубы, когда рот широко раскрыт, но почему же именно это я о себе помню?

Островок покоя в море боли, и небо страха надо всем.

Я знаю, случались минуты, когда я был самим собой. Про остальные – ничего не знаю, и очень этому рад.

– Мы знаем, чем вы тут заняты; мы лишь не уверены, для кого.

– Что ж, прекрасно, я рад подтвердить все, что только скажете. Только назовите имя…

– Не нужно игр, господин Мерс, или как вас там.

Я промолчал.

– Воды хотите?

– Не знаю. С зельем или без?

– О, никакого зелья. Я хочу, чтобы ваша мыслительная деятельность оставалась в наилучшей форме.

– Тогда с удовольствием.

Он поддерживал мою голову, пока я пил. Глаза у него были карие, заботливые, и казались почти добрыми. Глаза – зеркало души, ага, точно. Он положил ледышку мне на запястье. Не знаю, зачем, но было приятно.

Пауза в несколько минут. Наверное, чтобы я поразмыслил.

– Итак, – наконец сказал он, – давайте посмотрим. Работаете вы либо на Империю, либо на частное лицо. Во втором варианте причина в деньгах, в первом – в верности. Если в деньгах, то какой боли они стоят, не говоря уже о невозможности их истратить? Если же в верности, то разве императрица желала бы, чтобы вы страдали во имя того, что для нее может быть лишь мелким поручением?

Что ж, изложено безупречно. Ну, если я скажу, что это частное лицо, он пожелает услышать имя, а у меня не было подходящего.

– Ладно, – решил я, – это Империя.

– Отлично, – улыбнулся он. – Кому вы докладываете?

Не помню ни что я отвечал, ни следующих вопросов, но он вскоре подловил меня, потому что помню замечание:

– Не понимаю, зачем вам врать. Признаю, вы меня озадачили.

– Принимаю это признание с удовлетворением.

Часы? Дни? Годы?

Что значит время для кетны? Так, шутка для своих. В общем, назовем это промежутком неизвестной протяженности.

Я сидел в комнатушке, спиной к стене, растирая запястья и глядя на кандалы на лодыжках. Цепь уходила в пол. Пол был деревянным; должен найтись способ отыскать слабое звено, и если меня оставят без присмотра… Я чувствовал слабость, в основном от голода, но пожалуй, справился бы.

Думай и сосредотачивайся…

Паутина разрослась и усложнилась.

– Будьте благоразумны, – проговорил он. – Я не хочу причинять вам вреда. Правда не хочу. Но есть то, что нам нужно узнать. Вы вынуждаете меня прибегать к мерам, которые я нахожу отвратительными.

– Надеюсь, сам я не стал от этого хуже?

Интонация, однако, оказалась далеко не столь веселой, как я полагал.

От меня несло потом.

«Босс?»

«Как Ротса?»

«Думаю, поправится.»

«Отлично!»

«Босс, я не знаю, что делать.»

«Позаботься о Ротсе и не отсвечивай.»

Он положил мне на голову мокрую тряпку. Стало легче.

– Вы поразительно упрямы, – сообщил он.

– Если это комплимент, призванный расположить к вам мое сердце, – заявил я, – то боюсь, оно уже занято. Но все равно спасибо.

Чего он вообще от меня хочет? В его вопросах нет ни крошки смысла. Я пытался объяснить, и не раз; бесполезно, он уже все для себя решил и поколебать его уверенность было невозможно. Так бывает со многими: зациклятся на чем-то, а потом не хотят пересматривать исходную позицию в свете новых открытий.

«Босс!»

«Лойош, ты что, не видишь, я пытаюсь поговорить с одним вежливым господином.»

«Каким господином?»

«Который задает мне вопросы.»

«Босс, в комнате никого.»

«Да? Наверное, я отрубился. Ну и зануда же он. Хорошо хоть с благими намерениями.»

«Это сарказм?»

«Я бы назвал «легкой иронией», но где-то так.»

«Босс, если будет возможность, ты сможешь выбраться?»

«А почему бы и нет?»

«Мммм… Проверь, ты можешь ходить?»

«Хорошо, если тебе так хочется.»

Я попробовал встать.

«Ладно, ты был прав. Надо подать жалобу насчет здешней кормежки. Похоже, в моей диете чего-то недостает.»

«Босс, ты знаешь, куда они спрятали твои шмотки?»

Кажется, он с трудом сохранял спокойствие. Хотел бы я придумать что-нибудь и убедить Лойоша, что я в порядке.

«Боюсь, что нет. Но честно говоря, меня это не очень волнует. Почти весь инвентарь легко заменить, а Чаролом… он мало на что годится в нынешних обстоятельствах.»

«Я думал про амулет, босс. Джареги смогут тебя найти.»

«А, амулет по-прежнему при мне. Вроде как прикреплен. Наверное, они вычислили, что если его на мне не будет, я смогу творить волшебство, и тогда им меня не удержать.»

«А снять его можешь?»

«Э… нет.»

«Нужно что-то придумать, босс. Долго тебе так не продержаться.»

«А сколько я уже тут?»

«Неделю.»

«Да ну? – Странно. Но не так чтобы особо важно. – Как там Ротса?»

«Она в порядке! Просто…»

«Что?»

«Ничего, босс.»

– Господин Талтош, – медленно проговорил он, – я по-прежнему не понимаю, зачем вы приняли имя Мерс, когда прибыли к нам. Даже если бы я поверил в ваш рассказ о необходимости скрываться под вымышленным именем – почему именно это имя? Нет, нет, извините, но это абсурдно. Я хотел бы услышать правду. Теперь я убежден, что граф изначально ошибался относительно вас. Но вам не следует так упрямиться – я уже сообщил, что мне нужно.

«Он знает мое имя, Лойош.»

«Ты сам ему сказал, босс.»

«Я сказал? Зачем?»

«Надо вытаскивать тебя оттуда, босс.»

«Угу, сделай одолжение. Ты хоть знаешь, где я?»

«Нет. А ты?»

«В подвале бумажной мельницы.»

«И давно ты это знаешь?»

«Как-то само сошлось. Не знаю. Запах. Шум. Даже не подозревал, что я еще что-то слышу. Странно…»

«Ладно, босс. Но как тебя вытаскивать? Я же ни с кем не могу говорить.»

«Знаю. Забавная штука, разум…»

«Как тебя вытащить, босс?»

«Найди Дани.»

«Босс?»

«Найди его.»

«Но как мне с ним поговорить?»

«Тебе и не нужно.»

«Тогда как?»

«Он умный и знает тебя. Он увидит тебя, спросит обо мне, ты не ответишь. Он поймет. Может, не сразу, но поймет. Извини, но присмотреть за этим не смогу.»

«Думаешь, он поможет?»

«Поможет.»

«Почему?»

«Поможет.»

Откуда я это знаю – объяснять не хотелось. Лойош стал бы возражать, а мне сейчас было не до споров.

– Дражайший господин Талтош, все, что вам нужно сделать, это сказать мне несколько простых слов, и все сразу же прекратится. Как зовут изменника, что планирует король и когда он намерен сделать свой ход?

Король? Тут еще и короли какие-то замешаны? Где я вообще? Ах да, на Востоке. Ну, тогда, пожалуй, в королях есть какой-то смысл.

Я покачал головой. Сказать мне было нечего.

– Боюсь, – вздохнул он, – что мне придется спрашивать всерьез.

– Что ж, ладно, хотя предварительная часть мне понравилась.

– Не сомневаюсь.

– Но перед тем, как мы займемся серьезными вещами…

– Да?

– Не скажете, как вас зовут, чтобы я мог поминать это имя в молитвах?

Он покачал головой. Я вдруг вспомнил тот детский шепот; девочка не извинялась передо мной, она выражала симпатию. Когда я это понял, стало легче.

«Босс, мы идем. Продержишься еще чуток?»

«Не вопрос, Лойош. Я как раз пытаюсь выяснить, как его зовут. Посмотрим, сумею ли я добыть ответ, пока вы не появились.»

Паук закончил плести паутину. Мне стало грустно, хотя, вероятно, паук получил удовольствие от своей работы.

Снова начались вопросы.

Так продолжалась наша маленькая забава: он задавал мне вопросы, на которые я не мог ответить, а я спрашивал, как его зовут.

Он так и не сказал. Не захотел.

И все еще не хотел, когда сквозь его горло прошло лезвие ножа.