"Время зимы" - читать интересную книгу автора (Субботина Айя)

Закончено. Версия от 22 января

Большая просьба к читающим "Время зимы"! Кликните здесь, автор будет вам очень благодарна!

  Пролог

  #8213; Я не припомню здесь ручья.

  #8213; Какой же это ручей, эре#769;ль . Талая вода сходит с гор.

  #8213; Сколько раз говорить - не зови меня так. Больно много чести для подкидыша.

  Девушка недовольно свела к переносице светлые, как лежащий вокруг снег, брови. Лошадь под ней, коренастая, бело-рыжая пегая, недовольно мотнула головой и заржала, поднимаясь на дыбы. Мохнатые ноги рассекли воздух, сверкнули в солнечных лучах новенькие подковы. Всадница тут же успокоила норовистое животное, похлопав по шее и что-то шепнула. Кобылка заржала, недоверчиво покосилась на хозяйку.

  Девушка спрыгнула на землю, передала поводья своему спутнику. Тот выглядел озадаченным и его жеребец нетерпеливо бил копытом по снежному насту, выбивая из-под него клочья земли с едва проклюнувшейся зеленью.

  #8213; Сколько мы ходили в эти земли на охоту, Рок? - Спросила девушка, осторожно пробуя носком сапога кромку подмерзшего снега. Так, шаг за шагом, она приближалась к краю проталины.

  #8213; Пять зим, эрель.

  Она шумно втянула воздух носом, возводя очи горе, и сделала еще несколько шагов. Теперь девушка стояла почти у самого края, там, где под тонкой коркой наста уже виднелся только выбившийся первоцвет. В обе стороны, куда хватало глаз, журчал и купался в лучах предзакатного солнца, ручей. Прозрачная лента воды, всего в три-четыре шага шириной, извивалась между валунами и кедрами, убегая на север.

  #8213; И за все эти пять зим, Рок, я не видела здесь ручья, а в прошлую зиму Скальд был добр и щедро сыпал снегом.

  Она стащила капюшон плаща, наполовину скрывающий ее лицо. Белоснежные волосы, заплетенные в пару десятков тяжелых змеистых кос, соперничали в белизне со снегом, а глаза, густого оттенка цветов чертополоха, пытливо всматривались в темную точку на юге.

  #8213; Мы вернемся теперь? - В голосе молодого воина сквозило разочарование. За спиной здоровяка Рока висел тяжелый молот, небритую щеку рассекал свежий шрам, а в глазах горела жажда битвы. - Хани...

  #8213; Нельзя возвращаться назад, - хмуро ответила девушка.

  Рок сразу же приободрился.

  Она еще раз недоверчиво осмотрелась, но, не найдя подтверждений своим подозрениям, снова взобралась на лошадь.

  - Мне все равно это не нравится. Пойдем вниз по тракту, до Древнего леса.

  #8213; Но так мы делаем крюк до границы, Хани, - молодой воин озадаченно почесал подбородок, из которого торчала пара куцых, смоляно-черных кос.

  Рок, как и Хани, только недавно прошел священную иду . Став на путь взросления, юноши получали право заплетать бороду косицами и наносить на тело ритуальные шрамы, а девушки начинали плести волосы косами и украшали их маленькими фигурками тотемов, и зачарованными рунами. Рок очень гордился своим новым статусом и исправно следил за тем, чтобы его борода всегда находилась в идеальном виде.

  #8213; Я знаю, но мы поедем вниз по ручью. День-два пути ничего не решают.

  #8213; Как прикажешь, эрель, - сдался он.

  Хани легонько сжала бока лошади, но та не двинулась с места. "О, Снежный, за что мне эти испытания! - мысленно взмолилась она, сжав колени сильнее. - Упрямый попутчик и непослушная лошадь!"

  #8213; Я тебя продам первому встречному мяснику! - пригрозила девушка.

  Кобылка тряхнула головой, погрызла удила.

  Лошади шли рядом, нос в нос. До момента благословения Скальдом, Рок и Хани могли вместе сидеть у костра, были равны в праве не уступать другому дорогу и брать самый вкусный кусок со стола. Но Хани отметила Вира, а потому Рок обязан был слушаться ее. И он, как все мужчины Северных земель, послушно исполнял заветы предков: не пускал врагов в родные земли, добывал еду и чтил всякого, кого коснулась богиня светлой магии.

  Хани в селении сторонились. Ее, еще младенцем, нашли охотники: сверток лисьих шкур на берегу озера, детским плачем потревожил зимнее морозное утро. Эрл не хотел брать в свое селение девочку-найденыша, но Мудрая велела взять ребенка и принести в ее дом, и даже эрл не мог ослушаться. Девочку выходили, и, когда жизни подкидыша уже ничего не угрожало, отдали на воспитание в семью охотника, дав ей имя Хани, что значило - птенец альбатроса. Странные способности белоголовой девчушки понемногу проявлялись еще до того, как она встала на ноги. Достигнув трех лет, она прогнала из дома росомаху, защищая двух новорожденных близнецов приемной матери, пока та вместе с другими женщинами разделывала загнанного охотниками мамонта. Когда женщина вернулась, она увидела скребущегося в углу зверя, испуганно удирающего от маленькой босоногой Хани с обледеневшей кочергой в руке. Спустя несколько зим, когда за мутными окнами из бычьего пузыря бушевала пурга, Хани встала посреди ночи и разбудила родителей, положив в изголовье кровати отцовский лук. В тот миг, как отец взял его, на улице раздался яростный рев. Тот год назвали годом Горячего снега: гибли сраженные ша#769;рашами воины, умирали сраженные воинами безжалостные людоеды-шараши, кровь заливала молодой снег. Достигнув шести лет, Хани и еще нескольких детей ее возраста, выбрала Мудрая и забрала их в Высокий лес, чтобы усмирить отметины Виры. Обычно те, кто был способен к колдовству, становились знахарями, шаманами или заклинателями предметов: в Северных землях магия всегда была слабой. Но Мудрая, осмотрев Хани, надолго уединилась в своей хижине, а выйдя оттуда, сказала: отметины девочки слишком сильны и ее талант в другом. Через год обучения, подросшую Хани назвали той что говорит с духами. Две богини - светлая Вира и темная Шараяна, оставили на девочке свои отметины.

  - Когда получу благословение Скальда, возьму себе женщину, - мечтательно сказал Рок, которому дорога в полной тишине казалась хуже пытки.

  Хани скосила на него взгляд.

  - Может быть Бьёри или Аскель, - продолжал он. - У Аскель широкие бедра, она родит мне много наследников, и голосок у нее звонче ручья.

  - А Бьёри тебя запросто изваляет в снегу, - проворчала Хани, вспоминая рослую, не по годам развитую, дочку кожевника.

  - Или я ее, - ухмыльнулся Рок. - И тогда наследников родит она.

  Хани безразлично пожала плечами. Сейчас она начинала сомневаться, правильно ли поступила, выбрав из всех мальчиков деревни именно этого - коренастого, не шибко умного, но сильного Рока. Будучи на голову ниже всех девочек-одногодок, Хани нуждалась в защите, прежде чем отправляться в дальний путь. Другие девушки выбрали юношей красивее и умнее, но Хани, после долгих споров с собой, назвала имя сына рыбака.

  - А ты? - Обратился к ней юноша. - Что ты будешь делать, когда получишь благословение?

  - Не думала об этом, - ответила девушка.

  - Совсем-совсем не думала? - не унимался Рок.

  Хани снова пожала плечами. Сколько себя помнила, она всегда делала то, что за нее решала судьба. От самого рождения и по сей день, ее вела невидимая проводница, раз за разом удивляя все больше. Мудрая говорила, что Хани должна непременно отправится в столицу Артума - Сьёг, город у моря Острого льда. Там, в башне Белый шпиль, что стоит прямо на краю утеса, жили ферга#769;йры - мудрейшие из Мудрых, вершившие судьбу страны. Именно они, по мнению Мудрой, могли сказать Хани, что делать с ее даром. Жители Северных земель почитали мир мертвых и духов предков, и, не задумываясь, убивали всякого, кто без разрешения фергайр, смел тревожить их покой. Тех же, кто практиковал оживление, подвергали жестоким пыткам и относили к границе Пепельной пустоши, на растерзание шарашам. Заканчивая свой век в чреве людоедов, тот был обречен вечно скитаться в темном царстве.

  Хани не тронули только потому, что Мудрая вступилась за девочку. Духи говорят с ней сами, сказала старая женщина, девочка не тревожит их покой и они не гневаются на нее. Но даже участие почитаемой выше эрла женщины не спасало Хани от косых взглядов и шепота в спину. Поэтому она, чуть ли не единственная из девушек, прошедших священную иду этой весной, радовалась предстоящему странствию.

  - Мне бы в Сьёг... - наконец, сказала она.

  - К фергайрам просто так не попасть, - словно угадав, о чем она думает, напомнил Рок.

  - Я попробую, - повеселев, ответила Хани.

  Несколько следующих часов они провели в пути. По дороге, Хани придерживала лошадь, принюхиваясь. В воздухе смердело гарью. Рок неуверенно промямлил что-то про лесной пожар. Сначала Хани посчитала его слова очередной глупостью небольшого ума. На их пути лежал огромный древний лес, такой старый, что вершины его сосен задевали тяжелые от снега тучи. И его всегда сковывал лед, как охранник, не пускающий посторонних в самое сердце обители духов. Даже в самые теплые лета, ледовый заслон не таял. Так откуда же взяться лесному пожару?

  Но, стоило им подняться на вершину холма, Хани поняла, что слова Рока могут оказаться пророческими. На горизонте, прямо над древним лесом, висело темное марево, расползавшееся вокруг, подобно странной птице, что раскинула крылья.

  - Нужно спуститься и проверить, - Рок горел нетерпением испытать полученный после иды молот. - Там могут хозяйничать шараши.

  - Лучше, чтоб их там не оказалось. - Теперь пришла очередь Хани сомневаться и колебаться.

  - Не бойся, эрель, я сумею защитить тебя.

  Девушка подарила ему рассерженный взгляд, и Рок понял, что сболтнул лишнего. Намеки на трусость жители Северных земель считали самым оскорбительными. Иногда за подобные оскорбления, вызывали на поединки, из которых живым выходил только один.

  Чем ближе всадники приближались к древнему лесу, тем гуще становился запах гари. На снегу чаще попадались отпечатки лап и глубокие проталины в земле, в которых скопилась вода. Сомнений не оставалось - еще недавно здесь бушевала огненная стихия. Хани достала из-за пояса свернутую кольцом змеистую плетку и переложила ее в руку. На всякий случай.

  Вокруг стояла тишина. Только издалека раздавался гул ревущего водопада по ту сторону леса. У самой кромки леса отчетливо виднелась заводь, убегающая вверх. Здесь вода была грязнее и в ней плавали истлевшие куски деревьев.

  - Я же говорил, что пожар, - деловито подбоченился Рок и, не обращая внимания на все больше хмурившуюся Хани, направил коня в лес.

  Теперь, когда часть ледяной преграды растаяла, в ней остался довольно большой просвет, чтобы проехать верхом, не спешиваясь.

  Хани последовала за ним.

  Сквозь густые кроны елей, проскальзывали редкие солнечные лучи. Вечерело и здесь, в царстве вечной зимы, стояли сумерки.

  - Темно, - Рок понизил голос до шепота. - Хорошо, нас не видно за деревьями.

  Хани не разделяла его радости. Если в лесу действительно хозяйничали шараши, то темнота играла на руку людоедам и резко уменьшала их с Роком шансы выбраться живыми. Хани освободила одну руку из перчатки и, сжав ее в кулак, несколько раз энергично потерла пальцами ладонь. Почувствовав знакомое тепло, разжала руку, выпуская на волю маленький, светящийся голубым, шарик. Он повис в воздухе, еще немного увеличился и вспыхнул, освещая дорогу не хуже факела.

  - Ты что?! - разозлился юноша. - Мы же теперь, как на ладони!

  - Зато никто не подберется незамеченным, - парировала девушка, чуть отталкивая шар вперед, чтобы тот повис ровно над головой ее лошади. - Пойдем, и будь начеку.

  Никогда раньше Хани не чувствовала такого страха. Их деревня стояла почти на самой границе Северных земель, за которыми начинались Пепельные пустоши и Великий лед. В пустошах жили племена шарашей. Иногда они нападали по нескольку раз в месяц, а иногда пропадали на годы. Но в деревне всегда были воины и Мудрая, которая могла призвать в помощь снег и ветер. А здесь, в густом частоколе столетних древ, они с Роком могли рассчитывать только на себя.

  Откуда-то сверху раздалось уханье совы, Хани непроизвольно вскрикнула. Рок оскалился в злорадной ухмылке, но Хани сделала вид, что не заметила ее. Пусть потешается, когда они выберутся, у нее еще будет шанс поквитаться с ним, а пока стоило смотреть в оба. Тем более, что впереди за деревьями мелькали тени. Хани распустила хлыст, держась за рукоять одною рукой, второй направляя лошадь вперед. Слишком тихо. Шараши были кровожадными и беспощадными тварями, но никогда не устраивали засад. Волки? Никто в Северных землях не знал наверняка, что обитает в древнем лесу, но хищники могли прийти из долины, через ту же дыру, что и они.

  - Гляди, - Рок указал пальцем перед собой.

  В нескольких шагах перед ними, лента ручья стремительно расширялась, и заходила вправо. Хани кивнула и поехала дальше, стараясь следовать ленте воды. Ее кобылка нервничала, мотала головой и норовила повернуть обратно. Девушка почти не сомневалась, что животное чувствует хищников, но почему тогда конь Рока продолжал спокойно и послушно идти под своим седоком?

  Теперь на стволах стали попадаться явные отметины огня. Снег почти сошел, обнажая грязную жижу, в которой вязли ноги лошадей. И, наконец, когда от леса остались лишь до сих пор слабо тлеющие пни, Хани и Рок выехали на широкую поляну, черную, от пепла. В центре, в земле, рваными краями зиял огромных размеров кратер, уходящий футов на пять вниз.

  - Всего лишь огненная звезда, - разочарованно простонал Рок и даже как-то осунулся. - Мог бы и догадаться.

  - А ты собирался сразиться с выводком людоедов? - Пришла пора позлорадствовать и Хани. - Давай лучше спустимся и соберем звездные кристаллы. За них хорошо заплатят.

  Мысль о деньгах взбодрила Рока. Он первым спустился в яму, осматриваясь по сторонам. Его ноги по щиколотки уходили в пепел, заполнявший кратер. Добравшись до низу, он помахал Хани рукой.

  - Я присмотрю здесь, - отозвалась она.

  Куски падающих с неба звезд, - частое явление в этих землях, - были очень тяжелыми. Даже небольшие осколки размером с кулак, Хани смогла бы поднять только двумя руками. Спустись она вниз, только мешала бы Року, который уже вовсю шарил в толще пепла, выискивая драгоценные остатки огненной звезды.

  - Ну как там? - спросила девушка, когда, по ее мнению, прошло уже достаточно времени, чтобы собрать несколько крупных осколков.

  - Нет здесь ничего, - донесся кислый голос.

  - Ищи внимательнее.

  Хани поманила пальцем светящийся шарик и тот, послушный ее рукам, проплыл рядом в воздухе, освещая кратер. Хани не могла удержаться, чтобы не хихикнуть - Рок стоял на коленях, по уши испачкавшись в саже, похожий на харста из сказок.

  - Сама полезай и ищи, - обиделся он, но все-таки продолжил поиски. И, через минуту, издавая победоносный воль, от которого где-то возмущенно закричала ночная птица, вытянул какой-то грязный комок. - Этот будет мой!

  Хани недоверчиво сморщила нос. Судя по размеру того, что держал в руках Рок, будь это куском огненной звезды, юноше никогда бы не удалось поднять его, тем более одной рукой и так высоко. Тем более, Хани никогда не видела, чтобы осколок был такой странной округлой формы. И его гладкая поверхность вряд ли удержала столько пыли.

  В подтверждение ее мыслям, предмет в руках Рока шевельнулся, раскачиваясь из стороны в сторону и, едва слышно, запищал. Даже стоя наверху, Хани заметила, как мигом побледнел Рок, не зная, что делать - бросить чудну#769;ю находку и выбираться, или посмотреть, что будет дальше.

  - Это птенец, Рок, - сквозь хохот, утирая слезы в уголках глаз, успокоила Хани. - Дай помогу.

  Она легла на край ямы и потянулась руками, принимая у Рока копошащегося птенца. Стряхнув с него пепел, Хани тяжело вздохнула: круглое, кое-где едва покрытое первым, непонятного цвета пухом, тело, с несуразно крохотными лапами, крыльями и головой. Клюв птенца больше напоминал утиный, только цвета был черного.

  - Ты такой странный, - сказала она прямо в черные, едва открывшиеся глаза птенца, и вдруг почувствовала, как тот дрожит. Сильно, едва ли не подскакивая на ладони. - Нужно тебя согреть.

  Пока Рок, выбравшийся из кратера с пустыми руками, ругался и отряхивал с одежды пепел, Хани сунула птенца в свою шапку, подбитую овчиной: мать, несмотря на начавшуюся весну, все же дала дочери пару теплых вещей в дорогу, на случай вернувшихся холодов. Птенец запищал, и тут же сунул голову под костлявое кожистое крыло.

  - Все равно сдохнет, - махнул рукой Рок, через плечо Хани рассматривая то, ради чего он испачкался. - И перьев нет, вроде курица общипанная.

  - Наверное, когда начался пожар, гнездо упало с горящего дерева. Странно, что не сгорел.

  - Эх, только время зря потратили, - продолжал ворчать Рок, взбираясь на лошадь. - Полдня потеряли. Спать будем, видать, под звездами.

  Хани оставила его слова без ответа. Она пристроила птенца на спину лошади, зажав шапку бедрами, чтобы та не выпала, и погладила холодную синюшную кожу птенца. Почему-то в голове всплыли рассказы мудрой о том, как нашли ее саму. Может быть, птенец сдохнет еще до рассвета, но она даст ему шанс.

  Глава первая

  - Харст бы побрал эти артумские зимы!

  Рыжеволосая всадница зябко поежилась и пришпорила лошадь. Тонконогая и быстрая, как ветер, дшиверская кобылка, зябла, переступала с ноги на ногу, путаясь в выпавшем за день снегу. Искрящийся под ярким солнцем пушистый холодный пуховый покров, простилался на многие мили вокруг, даже линия горизонта едва разбавляла убранство Северных земель редкими деревьями и пролесками.

  Арэн из рода Шаам, высокий мужчина едва ли старше двадцати пяти лет, с укоризной взглянул на свою спутницу. Его виски не пощадила седина, но глаза, синие, под стать небесам над головами путников, смотрели по-мальчишечьи живо.

  - Лошади дшиверцев не привыкли к снегу, Миэ, не мучь бедную жеребицу, - ответил всаднице третий из спутников.

  - Предлагаешь мне спешиться? - съязвила красотка через плечо. - В таком снегу можно только вплавь передвигаться. О, боги!

  - Или покупать правильных лошадей, - подтрунивал мужской голос.

  - Довольно вам, - спокойно, но решительно осадил Арэн. - Нужно ехать, пока солнце не ушло за горизонт.

  Он поровнял своего мерина с лошадью Миэ и потрепал испуганную кобылицу по холке. Животное потянулось за ласковой рукой, ткнулось шумно раскрывающимися ноздрями в ладонь, обтянутую грубой перчаткой.

  - Она испугалась, Миэ, и замерзла.

  - Я тоже! - Всадница дернула ногой в стременах, словно собиралась топнуть по полу. - Мы заблудились, ведь так, Арэн? Где тот тракт, по которому мы пришли в Северные земли? Может повернем назад, пока не поздно? - взмолилась Миэ.

  - Думаю, уже поздно, - со странным тягучим говором, словно нараспев, сказал последний из четверки. Он держался позади остальных, статный, смуглый, будто отлитый из бронзы идол божества.

  - У нас обязательство, - напомнил Арэн. После чего снял с себя тяжелый плащ из просмоленной медвежьей шкуры и накинул на плечи женщины, поверх ее, тонокшерстяного на кунице, расшитого серебром. Всадница с благодарностью посмотрела на мужчину, ее янтарного цвета глаза улыбнулись.

  Он никак не отреагировал, проверил лишь, чтобы застежка плаща держалась достаточно крепко. После чего отъехал в сторону, хмурым взглядом рассматривая заснеженные просторы. Несколько дней назад они пересекли границу Артума, Северных земель, как его чаще называли за суровый климат, царивший в этой части Эрбоса. Об Артуме слыли множество легенд и небылиц. По количеству они могли соперничать разве что со страшными историями о румийских черных магах, и, канувшем в лету, великом государстве Шаймерия. В теплых краях, далеких от холода и никогда не знавших снега, ходили слухи, будто артумцы не рождаются из женского чрева, а выходят из ледяных глыб, которые вырубают прямо из плавающих в Остром море, айсбергов. Еще говорили, что северные люди носят вместо плащей свеже выдубленные кожи диких животных. И что здесь, недалеко от края земли, всегда царит ночь.

  Но сейчас Арэна смущало другое. Им до сих пор не встретилось ни единой живой души. И никаких признаков того, что эти края обитаемы. Только бесконечная заснеженная пустошь.

  На границе их встретил высокий каменный заслон и несколько десятков закованных в шкурные доспехи воинов, таких огромных, что Арэн чувствовал себя недомерком рядом с ними. Воины хмурились, то и дело поглаживали свои аккуратные, заплетенные в косы бороды, и внимательно слушали, за какой нуждой чужеземцы пришли на север. Потом указали дорогу до столицы и велели не сворачивать с тракта. Сейчас Арэн начинал сомневаться, по правильному ли пути направили их бородачи.

  - Мы заблудились, - всхлипнула Миэ. - И опять идет снег! У меня ноги коченеют, и насморк, и я, в конце концов, не могу больше сидеть на лошади!

  - Тебе нездоровится, госпожа? - Вкрадчиво поинтересовался смуглокожий владелец тягучего голоса и, дождавшись ее сдержанного кивка, принялся искать что-то в своем вещевом мешке. Выудив маленький флакончик розового стекла, протянул его Миэ. - Пей по глотку, это снимет женский недуг и успокоит буйный нрав.

  Тот, что подтрунивал над Миэ, черноглазый Раш, выехал вперед. Приподнялся в стременах, ощупывая взглядом лежавшие впереди земли.

  - Там дым, - сказал он, указывая рукой на сизую ленту, убегающую в небо.

  - Значит, едем, - за всех решил Арэн.

  Погода стремительно портилась. Сыпавшие с утра хлопья снега, вдруг стали холодной колючей крупой, которую разносил ветер. Он пригоршнями бросал ее в лицо путникам, хлестал морды лошадей. Животные ржали, становились на дыбы, но продолжали идти вперед. Когда струйка дыма стала шире и ветер принес аромат жареного мяса, четверка путешественников приободрилась.

  Всадники миновали невысокий холм: за ним, в низкой долине, оказался лесок. Перед первой полосой деревьев виднелся разложенный костер и пара крепких лошадей.

  - Хвала Амейлин, - вымученным голосом произнесла Миэ. - Когда мой желудок насытится теплой пищей, я сочиню песню во славу ее щедрости.

  - Я поеду первым, - придержал ее Арэн. - Вы - за мной. Варварские земли, кто знает, как нас примут.

  Никто не перечил ему.

  Миэ, Арэн и длинноволосый Раш путешествовали вместе уже два года, бронзовокожего Банру#769; нашли всего несколько месяцев назад. Могучий тутмосиец оказался превосходным лекарем: именно он выхаживал Раша, после того, как тот неудачно "разминулся" с головорезами. А после, когда жизни Раша уже ничто не угрожало, заявил, что поедет вместе с ними в Северные земли, "посмотреть на пух из подушек Скальда" и проверить, действительно ли там никогда не являет свой лик вечно юная богиня солнца и рассвета, Лассия. Против хорошего лекаря никто возражать не стал.

  Первым делом, когда до костра оставалось всего с десяток метров, Арэн увидел рослого парня. Судя по меховым одеждам, он были местным: огромный, мощный увалень, не так давно начавши бриться. Потом, подъехав еще на десяток ярдов, Арэн увидел и девушку: мелкая, щуплая, но с колючим, как мороз, взглядом. Воин сразу почувствовал, что она тоже с подозрением рассматривает его.

  Дорогу преградил парень. Он вышел вперед, широко расставил ноги и сложил руки на груди, с видом настоящего хозяина, сурово оглядывая всех четверых.

  - Приветствую, - Арэн спешился.

  Артумиец стоял подобно каменному изваянию - молчаливый и безучастный.

  - Приветствуем в наших землях, чужестранцы. - Девушка вышла на шаг вперед своего спутника. - Кто вы и что делаете в Северных землях в такую непогоду?

  Она говорила на общем, с резким акцентом и не всегда точно ставила ударения в словах, но Арэн понимал ее.

  - Мы путешественники, едем с юга. Наш путь лежит в вашу столицу, Сьёрг.

  - Что это южным людям понадобилось в снежных долинах? - Она недоверчиво прищурилась и здоровяк-северянин, словно услышав секретный сигнал, мигом выхватил из-за спины тяжелый топор, перехватив древко двумя руками.

  Арэн услышал позади себя возню: спутники, увидев такой прием, решили ответить тем же. В другое время он бы проучил тех, кто первым проявил враждебность, но лица обоих местных были слишком юными, чтобы скрещивать с ними оружие. По крайней мере, Арэн посчитал бы это унижением своей чести, до конца дней думая, что убил двух детей.

  - Мы просто заблудились, - подала голос Миэ.

  Как и северянка, она тоже вышла вперед, умудряясь двигаться изящно даже дрожа от холода. Арэн видел, как округлились глаза парня, как его взгляд принялся жадно ощупывать изящное лицо красавицы и выпуклости под ее плащом.

  - Величественные воители, что оказали нам радушный прием на границе, указали нам путь и велели никуда не сворачивать с него. Но потом Скальд принялся вытряхивать свои подушки, и тракт замело снегом. Мы заблудились, ведь просторы Северных земель так велики.

  - Стоило заранее подумать о проводнике, - девушка смягчилась. На северянку обаяние Миэ произвело меньшее действие, чем на ее спутника, исходившего слюной, как голодный пес,. - Мы с Роком тоже направляемся в столицу, и вы можете присоединиться к нам. Через пять дней, если Скальд смилостивиться, будем около стен Сьёрга.

  - Пять дней?! - Миэ обреченно опустила руки и, не дожидаясь приглашения, шагнула к костру, подставляя ладони теплу.

  - Полагаю, мы договорились, - подытожил Арэн. - Мы щедро отблагодарим вас.

  Северянка пожала плечами. Ее больше занимали спутники позади него, чем упоминание о вознаграждении.

  - Меня зовут Арэн, из дома Шаам. Нашу прекрасную спутницу - Миэ Эйрат. Это, - он перевел взгляд на тутмосийца, - жрец из Тутмоса, врачеватель Банру. И Раш, - указал на третьего.

  Бронзовокожий Банру почтенно приложил ладонь ко лбу и склонился в поклоне. Раш ответил северянке ее же изучающим взглядом. Обычно женщины таяли перед ним, подобно маслу, что выставили на солнце, таким прекрасным было лицо этого человека. Девушка тоже мигом стушевалась, отвела взгляд и поспешно представилась:

  - Я - Хани, Говорящая с ветром, мой спутник - Рок, Раскат Грома. Присаживайтесь к нашему костру. - Хани взглянула на небо. - Пока Скальд так усердствует, наводя чистоту в небесном чертоге, нет смысла ехать дальше. Только лошадей загонять. Нужно ждать.

  - Позвольте спросить, ясноокая госпожа, - обратился Банру, как только привязал своего жеребца к дереву, - а как вы собираетесь встречать ночь? Я не вижу поблизости селения и любого другого подходящего места.

  - В деревьях, - Хани махнула в сторону леса. - Днем лучше не тревожить духов-охранников, а ночью я задобрю их подношением, и нас пустят на ночлег.

  - Дикий народ, - едва слышно пробубнил Раш, а громче спросил: - А охотиться тоже нельзя?

  Хани отрицательно качнула головой.

  Рок, с трудом заставив себя оторвать взгляд от Миэ, показал на сумку, что лежала недалеко от костра.

  - Там солонина, сыр, ржаные лепешки и бурдюк с огненным бри, угощайтесь.

  Расположившись вокруг огня, насытившись теплой пищей, завязался разговор. Арэн был очень удивлен, когда узнал, что обоим артумцам только-только исполнилось по шестнадцать лет. Если Хани примерно выглядела на свои годы, то огромный Рок казался по меньшей мере лет на пять старше. На его скулах, покрытых темной щетиной, виднелись ровные полосы коротких шрамов, будто нанесенные специально. Рок не без гордости сказал, что это - отличительные знаки, чтобы все знали, как он храбр и силен. А потом похвастался трофеем, который везет в столицу - головой ледяного тролля. За него, говорил юноша, он получить право брить голову и заплетать третью косу в бороде. Раш, со свойственной ему язвительностью, попросил мальчишку не завираться, за что тут же получил взбешенный взгляд и голову тролля, перекошенную в уродливой гримасе.

  - Это детеныш, - наигранно сочувствуя, продолжал поддергивать Раш. - Боюсь, что даже таким смельчакам, как вы, зрелый тролль не по зубам.

  Рок дернулся, свирепо выкрикивая что-то на своем языке, но Хани успокоила его парой коротких фраз. Раш торжественно сложил губы в ухмылку и потянулся за очередным куском сыра. В отличие от остальных, он не прикоснулся к вину. Хани же, видя, что Рок успокоился, взяла несколько ломтей лепешек, пару засахаренных кисловатых фруктов, и направилась к месту привязи лошадей. Через спину ее лошади была переброшена внушительных размеров меховая сума, которая, как успел заметить Раш, пару раз дернулась.

  - Там тоже тролль? - Попытался зацепить северянина он, за что получил крепкий тычок от Арэна.

  День катился к вечеру. Когда на небе засверкали первые звезды, Хани попросила засыпать огонь снегом. Потом Рок оттеснил остальных назад и снова перегородил дорогу к ней. Девушка скинула плащ на снег, бросила на него варежки. Она тряхнула головой, разбрасывая по плечам густую копну из толстых белоснежных кос. На некоторых из них висели странные предметы, в виде статуэток, колец и пучков перьев.

  - Она особенная девочка, да, Рок? - как бы между прочим спросила Миэ. А для остальных объяснила: - Эти амулеты - знак того, что артумская волшебница получила на что-то согласие фергайр. У Хани их много.

  - С Хани говорят наши предки, - с уважением промолвил Рок. - Она носит отметины Виры и Шараяны, она - файа#769;ри.

  Имя Шараяны, темной богини, заставило Банру ощериться, как дикого пса, и он начертал в воздухе невидимый символ, словно ограждая себя от зла, которое несло одно только упоминание.

  Тем временем Хани, выпрямилась, негромко, нараспев, произнесла непонятные слова. Она медленно раскачивалась из стороны в сторону, словно из ее тела мигом исчезли все кости, и оно стало податливым, как теплая глина. Ее волосы вскидывались, разлетались в стороны, шевелясь пучком змей, тело окутало серебристое мерцание. Голос стал громче, мгновение - и девушка раскинула руки, словно готовилась взлететь. Снег вокруг нее стал стремительно заворачиваться в воронку, обнимая ноги, бедра, талию. И когда ее голос добрался пика, взлетая высоко над верхушками кедров, все стихло. Деревья качнулись, стряхивая снежные шапки и снова замерли.

  Хани достала бурдюк с вином, подошла к самой кромке деревьев и разлила немного на снег, приговаривая что-то себе под нос.

  - Духи пустят нас переждать ночь, - сказала она, когда густые рубиновые капли провалились под снег.

  Меж деревьями снег лежал вдвое тоньше, а кое-где даже проглядывала пожухлая трава с осени. Лошади тянули морды, ощипывая островки лакомства. Хани вовсе не садилась на лошадь. Она шла позади остальных, время от времени срывая с кустов припорошенные снегом ягоды, и прятала их в мешочки, привязанные к широкому поясу с крупной медной пряжкой.

  - Здесь разобьем лагерь, - сказал Рок.

  Они остановились на небольшой полянке, словно специально подготовленной невидимыми хозяевами леса. Снега здесь не было совсем, и места оказалось ровно столько, чтобы расположиться всем. Даже лошади устроились между деревьями довольно сносно.

  Хани сразу сказала, что огня разводить нельзя. И добавила:

  - И волшебного тоже. По ночам на охоту выходят хищники пострашнее волков и медведей.

  Было решено дежурить по очереди. Первым заступил Рок. Он прислонился к стволу дерева, обнял топор, словно любимую девушку, и уставился в пустоту перед собой.

  ***

  ... Он услышал шорох раньше, чем открыл глаза.

  Раш не спешил подниматься. Только чуть приоткрыл веки и весь обратился в слух.

  Шорох повторился. Негромкий, вкрадчивый, осторожный. Значит, тот, кто его издавал, был либо мал ростом, либо нарочно старался не шуметь. Когда артумиец просидел свое время караула, его сменил Арэн, потом - Миэ, которая все жаловалась, что не может спать на земле. Видимо, сон все же сморил ее, подумал Раш и слегка приподнял голову. Его руки тут же коснулась ладонь северной девчонки. Она тоже не спала, и выразительно посмотрела на него, чуть сильнее сжав пальцы. Раш прекратил попытки встать и уставился на северянку. Странные, то ли розового, то ли фиалкового цвета глаза, закрылись. Она даже не шевелилась, и шорохи стихли. "Уснула, чтоб ее!" - мысленно ругнулся Раш и в то же мгновение ощутил тепло в ладони, где ее касалась рука Хани. Он скосил взгляд, стараясь при этом не забывать прислушиваться. Пальцы девушки сжимали клок тумана - он струился между ними, как живой странный организм с тысячами щупалец. И рос, буквально на глазах.

  А потом Хани лихо перевернулась на живот, обратно от Раша, который тут же вскочил, низко прижимаясь к земле, балансируя на широко расставленных, согнутых в коленях ногах, как заправский акробат. В руке оскалился выхваченный из-за голенища кинжал.

  Из земли, в том месте, где заканчивались ноги спящего Банру, торчал пучок длинных стеблей. Часть из них стелилась по земле, часть - стремилась вверх, слегка покачиваясь, будто водоросль в морской пучине.

  - Именем Танцующей в травах, богиня моя, Лассия, - загрохотал проснувшийся Банру.

  Хани шикнула, но поздно. Стебли встрепенулись, ринулись к ногам тутмосийца, оплетая их так стремительно, что Раш не успел и глазом моргнуть.

  - Корень! - выкрикнула Хани и тут же швырнула туман из ладони в самое сердце растения.

  Пара коротких стеблей успела перехватить темный сгусток: послышалось шипение, на землю стек зеленый студень.

  Банру пытался сопротивляться, ему даже удалось перевернуться на живот и схватиться руками за дерево, но растение не собиралось утаскивать его. Лиана сдавливала тело жреца, расползлась по рукам и ногам. Растение росло прямо на глазах, становилось больше, и из его середины вытягивались новые и новые ростки. Они хищно свистели над головами, как плетки.

  Раш рванулся к жрецу, увертываясь от лиан, что потянулись к нему, преграждая дорогу. Сейчас место ночевки больше походило на странную живую сетку, готовую поймать всякого, кто приблизится.

  - Рок, корень! - продолжала выкрикивать девчонка.

  Для Раша звуки слились в один нескончаемый гул, который сейчас только отвлекал. Куда главнее был Банру: зеленый стебель уже добрался до его шеи и удавкой сдавил ее, в то время как другие стягивали тело, сводя на нет всякое сопротивление. Раш увернулся от одной лианы, нырнул под следующую и услышал шипение над головой: огромный отросток, толщиной с руку взрослого мужчины, извивался, растворяясь густой слизью. Он раздвоился надвое, и Раш еле успел увернуться от упавшего куска. Мысленно поблагодарив девчонку, он подскочил к Банру и наотмашь полоснул кинжалом по тугому змееподобному стеблю. Тот забился конвульсиями и только теперь парень увидел крошечные отверстия вдоль всего тела растения. Из некоторых торчали длинные шипы, испачканные кровью. Бедный жрец со стоном повалился на землю, хватая воздух, и отполз к дереву.

  Раш крутанулся, ловко ушел в сторону, но все-таки получил хлесткий удар по лицу. Острые жала вонзились в щеку. Тут же, словно из-под земли вынырнула Миэ. Она водила руками, выкрикивая слова заклинания. Раш отклонился, как только увидел яркие трескучие разряды, замелькавшие в воздухе. Ночную тьму разрезала бирюзовая вспышка молнии и в воздухе запахло паленым.

  - Помоги Банру, - бросил Раш и, стараясь не думать о боли, сводящей скулы, побежал к остальным.

  Рок и Арэн, как могли, отвлекая хищное растение друг на друга, старались добраться до уже успевшего одеревенеть ствола. Вокруг него бугрили землю узловатые крепкие корни. На нескольких, самых широких стеблях зияли дыры, и шипы, что торчали из них, были ничуть не меньше кинжала в ладони Раша. Северянин громко выкрикивал что-то на своем языке, - скорее всего - ругательства, - отчаянно размахивал топором, лихо срезая ползущие на него лианы. Арэн берег силы, держа перед собой короткий широкий меч, острием виз, направляя его подобно жалу. Он шаг за шагом приближался к стволу, прокалывая широкие части лиан. Он молчал, как всегда, и даже не поморщился, когда на его спину опустилось сразу несколько ударов. Сквозь кожаный жилет проступила кровь, но Арэн будто утратил способность чувствовать. Сзади него, стараясь держаться на расстоянии от шевелящихся под землей корней, стояла Хани. Она прямо из воздуха выхватывала туманные "живые" сгустки и швыряла их. Раш рванулся к тому месту, где спал, чуть не попав в тиски двух переплетенных петлей стеблей, и схватил вещевой мешок, который всегда клал под голову. Не глядя, прекрасно помня, где и что лежит, достал тяжелую флягу, горлышко которой было залито глиной.

  - В сторону! - как можно громе закричал Раш, прыгая на одеревеневший стебель и балансируя на нем, как канатоходец. Длинное жало пырнуло в бедро, разорвало кожу, но Раш успел сделать широкий размах, посылая флягу прямо в самое сердце растения.

  Огненное зарево разошлось вширь, подобно маленькому солнцу освещая все вокруг. Стебли забились агонией, танцуя в кострище, которым стало растение. Огонь пожирал стебли так же скоро, как они только что росли.

  - Пустили провести ночь, - зло выплюнул Раш, упав на землю. В глазах его быстро темнело, голова шла кругом, холод стремительно проникал под кожу. - Артерия...

  - Бредит, - силуэт Миэ покачал головой.

  - Лежи, мой друг, - прозвучал где-то над головой голос Банру.

  - Живой? - Раш едва мог говорить, губы в одночасье сделались сухими, слипались.

  - Твоими заботами, - уже совсем глухо ответил голос жреца.

  ***

  - Вам нужно уходить, - торопила Хани. - Духи недовольны.

  - Ваши духи хотели нас убить! - Завопила Миэ. Она придерживала голову впавшего в забытье Раша, пока жрец вливал в его рот что-то из узкой склянки. - Мы защищались, или нужно было дать этому сорняку сожрать себя, чтоб не расстраивать духов?

  Девушка не слышала ее. Она поторапливала остальных, то и дело поднимая голову вверх. Потом подозвала Рока и отвела его в сторону, стараясь говорить как можно тише, на родном языке. Как ей показалось, понимала их речь только темноволосая волшебница, но сейчас она помогала жрецу и вряд ли стала бы подслушивать.

  - Ты должен вывести их из леса. Езжайте на восток, если боги смилостивятся - не наткнетесь на шарашей. Еще до рассвета будете в Яркии.

  - А ты? - поскреб в затылке Рок.

  - Я останусь здесь столько, сколько понадобится.

  - Никуда я не поеду без тебя.

  - Поедешь, - строго приказала Хани. - Здесь ты мне не поможешь. Духи не тронут меня, - она снова посмотрела вверх, - по крайней мере больше, чем я того заслуживаю.

  - Ты не виновата! - Голос Рока стал резким, в глазах плясала ярость. - Давай оставим того, пусть сам задабривает хранителей.

  - На восток, - Хани предпочла сделать вид, что не услышала его последних слов. - Ты отвечаешь за чужестранцев. И, Рок... стерегись. Не хуже меня знаешь, что они никогда не бросают своих ловушек без присмотра на долго.

  - Но ведь ты... Как скажешь, эрель, - покорно согласился он, напоровшись на строгий взгляд, и склонил голову. - Я буду ждать тебя в "Медвежьей лапе". И не сдвинусь с места, пока не увижу живой и в здравии.

  Хани с благодарностью улыбнулась. После повернулась к остальным.

  - Рок отведет вас в Яркию. Это в противоположную от Сьёрга сторону, но там можно подождать, пока ваш друг поправится. Кто-то из охотников после проведет вас до столицы.

  Когда сборы закончились, и так и не пришедшего в себя Раша взял к себе на лошадь жрец, Хани перевела взгляд на Арэна. Воин единственный, кто игнорировал ее просьбу.

  - Я остаюсь с тобой, - сообщил он. - Не знаю, что тут за беседа будет у тебя с духами, но мы тоже во многом виноваты, так что я с места не сдвинусь. Надеюсь, твой друг доставит моих товарищей в целости и сохранности.

  - О, боги, все тут что ли ума лишились?! - простонала Миэ и первой поехала вслед за Роком.

  Когда тройка скрылась в деревьях, Хани строго посмотрела на Арэна. Мужчина выглядел спокойным и уравновешенным, только держал наизготовку меч, в этот раз - длинный, черной стали, с тяжелой рукоятью. Хани попыталась вспомнить, что еще за оружие нес тяжелогруженый конь для поклажи, но в голове все путалось.

  - Скажи мне, что это было за диковинное растение? - попросил он, осматриваясь.

  - Ловушка шарашей, - ответила Хани. - Людоедов.

  Ветер загудел в кронах. "Пора, нельзя больше тянуть", - скомандовала себе девушка. Она бросила на место, где еще недавно бушевал огонь, плащ. Снова сняла с себя варежки, потом отложила в сторону пояс. Немного помедлив, выразительно взглянула на Арэна, пока тот не догадался отвернуться. Только после этого расслабила шнуровку мехового жилета и бросила его на плащ. Потом туда же отправились штаны с сапогами. Оставшись в простой полотняной рубашке и нижних полотняных же штанах, Хани сделала шаг вперед, опускаясь на колени.

  - Эти людоеды, как часто они проверяют свои ловушки? - донесся вопрос Арэна.

  - Шараши никогда не бросают их надолго, - Хани стремительно замерзала, но из последних сил старалась говорить ровно. - Рок поведет твоих друзей через озеро. Сейчас его воды замерзли, сократят путь. Они редко нападают на конных путников.

  - А чего стоит опасаться здесь, нам?

  - Всего, - коротко ответила она.

  Воздух завибрировал. Деревья склонились кольцом вокруг них, склоняясь ветками так, будто плели темницу для зарвавшихся гостей.

  Началось.

  Хани только раз прежде проводила обряд успокоения рассерженных духов. То было частью обучения фергайр. Дух реки почти не тронул ее, но воспоминания о тех мгновениях хватило, чтобы сейчас ее тело наполнилось страхом. Наставницы говорили, что в страхе нет ничего постыдного и глуп тот, кто ослеплен отчаянной храбростью.

  Она часто слышала голоса предков. Иногда во сне, иногда - прямо посреди бела дня. Они проходили сами и их появлению ничто не сопутствовало. Сейчас, когда духи леса готовились получить плату за то, что их обитель потревожили и предали огню, духи предков пришли к Хани. Голосами маленького мальчика и старой женщины, голосами воина и юной девы, они призывали Хани не сдаваться и помнить, кто она. "Я смогу, смогу..." - отвечала она, обнятая тяжелым саваном холодного морока.

  Воздух стал тягучим, как свежая патока. Девушка расслабилась, давая духам ощупать ее. Она не видела их, закрыла глаза, чтобы предаться слабому утешению в мире собственных грез. Исчезли голоса предков. И к горлу подступила противная липкая тошнота. Голова закружилась, когда обожженной холодом кожи, коснулись ледяные когти. Девушка сцепила зубы.

  Она не помнила, не могла бы сказать даже приблизительно, сколько времени продолжалась вакханалия духов, что жаждали насыщения молодой плотью. Они царапали ее кожу, не оставляя следа, вонзались в податливую плоть острыми клыками. Но Хани молчала, продолжая сидеть на коленях, хотя и чувствовала - с каждым новым призрачным касанием, силы покидают ее. Невидимые духи не причиняли вреда телу, но насыщались духом, силами, жизнью. Говорили, что иногда духи попросту выпивали все досуха из источника жизни. Потому северяне так бдительно следили за тем, чтобы они оставались довольны - каждая жертва, могла стоить неделю, месяц, год жизни, а то и самой жизни. Но неуспокоенные духи могли лишить северный народ своего покровительства.

  Когда все кончилось, Хани даже не пыталась подняться на ноги. Она тихонько легла, не в силах справиться со слабостью в теле.

  - Прав был Раш, - со злостью раздалось над головой и крепкие руки подхватили ее, будто легкое перышко, - дикая страна.

  - Деревья, - прошептала Хани, прислоняясь к теплому плечу. - Деревья расступились?

  - Расступились, - сказал Арэн.

  - Хорошо.

  - Дикари, - снова заругался мужчина, сажая ее в свое седло, кутая в плащ, как ребенка.

  - Никогда не видела, чтобы на лошадь вешали такое странное приспособление, - прошептала Хани, с опаской ерзая в таремском седле светлой кожи.

  - Оно гораздо удобнее, чем мешок с соломой под задницей, - продолжал хмурится Арэн, поглядел на ее лошадь, укрытую меховой шкурой и покачал головой.

  Потом отошел и вернулся уже с вещами девушки, поспехом, довольно неумело, надел ее на Хани. В другое время Хани не дала бы мужчине дотронуться к себе - это считалось позором. Только муж, получивший разрешение предков и Мудрой, мог видеть свою женщину раздетой и трогать ее кожу выше ладони. Но девушка чувствовала невероятную слабость, и желание скорее согреться перевешивало стыд. У нее даже не стало сил поблагодарить Арэна, но тот, похоже, и не ждал признательности. Только хмурился.

  - Ты бы здесь замерзла. Чем только думала? - Арэн нахлобучил шапку ей на голову и сел сзади.

  От него пахло дымом и кровью. Хани зажмурилась, положила голову на плечо мужчины.

  - Сердце воина, - прошептала она, прислушиваясь к ровным ударам.

  Они выехали из лесу. Лошадь Хани послушно шла позади, Арэн перевесил на нее часть вещей со своего коня.

  - Они будут ждать нас в "Медвежьей лапе", - сказала Хани, как только немного согрелась. - Рок упрямый, раз сказал, что никуда не поедет, пока я не вернусь, так и будет.

  - Мы их нагоним еще в дороге. Что это у тебя пищит в мешке?

  - Птенец. - Хани закашлялась, вывернулась и выплюнула на снег алый сгусток. Духи полакомились ею больше, чем она думала.

  - Хорош птенец, - Арен хмыкнул, поглядывая на внушительный размер сумки. - Уж не грифон ли? Слыхал, они обитают только в легендах и сказках.

  - Я не знаю, что оно такое, - честно призналась девушка. - Год прошел, как подобрала, а все птенец, только вырос с зайца величиной. Еще и носом воротит, не все ест. Ягоды только чтоб красные, вода с хмелем. - Она снова зашлась кашлем.

  - Поспи, - приказал Арэн.

  Хани не стала противиться, тем более, что сон уже одолевал ее.

  Когда она открыла глаза, лошадь продолжала идти спокойным шагом. Проморгавшись и дав глазам привыкнуть к темноте, Хани отстранилась от уютного плеча. В лунном свете на снегу была четко видна дорожка следов, оставленная несколькими всадниками.

  - Пахнет свежим хлебом, - сказала Хани, скорее обращаясь сама к себе, чем к Арэну.

  Воин, на удивление, выглядел бодрым. Будто не провел в седле столько времени. Судя по начавшей алеть кромке горизонта, она проспала несколько часов.

  - За нами кто-то идет, - сказал он. - Я еще у озера почувствовал.

  Хани, которая толком не сбросила с себя сон, обернулась.

  - Я никого не вижу, - как-то неуверенно сказала она.

  - Я тоже.

  Девушка не видела, скорее чувствовала, как он хмурится.

  - Мы почти приехали, я должна пересесть.

  Снова взобравшись на свою лошадь, Хани первым делом проверила птенца - тот спал в своей излюбленной позе, спрятав голову под крыло. Теперь, спустя год, кожа его покрылась серо-бурыми перьями, которые беспощадно лезли. Крылья по-прежнему остались маленькими, как и ноги. А тело продолжало расти и раздуваться, как бурдюк. Птенец-переросток почти всегда мелко дрожал, даже в тепле дома, у камина. Хани сама не понимала, чего ради возится с ним, но оставить не поднималась рука.

  ***

  С рассветом, они подъехали к небольшому поселению. Обнесенное острым частоколом и мешками с камнем, оно укромно пряталось между холмов, в низине. Ароматы домашней горячей пищи пьянили почище молодого вина, желудок Хани тут же отозвался громким урчанием.

  У ворот она спешилась и попросила Арэна сделать то же.

  - Кто такие? - недовольно, на общем, спросил один из дозорных - грузный мужчина, в тяжелой шапке с густым меховым ободом и увесистой дубиной, оббитой кованой шипастой лентой. Арэн всегда считал, что дубина - оружие варваров; оно тяжело и грозно, но воин с ним неповоротлив. Разглядывая дубины в руках северян, он не мог не признать очевидной пользы от острых шипов. Опустись такая на голову, та треснет, как переспевший арбуз.

  - Хани, Говорящая с ветром, - представилась девушка. - Этот чужестранец - друг тех, что приехали перед нами. Мы едва не угодили в ловушку шарашей, потому разделились. И я должна поговорить с вашей Мудрой.

  - Приветствуем, - бородач сделал знак своим, и заслон подняли.

  Как успел заметить Арэн - гостеприимства в голосе северянина не было, равно как и дружелюбия. Но их не гнали, это главное.

  За частоколом кипела торопливая деревенская жизнь. Приземистые бревенчатые домики были разбросаны без порядка, будто грибы на поляне; Арэн увидел лишь одно двухэтажное здание. Из раскрытых дверей густо валили дым и пар, серые клоки тянулись вверх и пачкали небо. Пологие крыши покрывали шапки снега, под которыми изредка мелькал будто нарочно настланный мох.

  Здесь не было четких улиц, только посыпанные толченым камнем дорожки между домами. В центре расположилась жаровня, выдолбленная прямо в земле и любовно выложенная камнем. Вокруг нее, на набитых чем-то мешках, сидели пожилые женщины: кто-то дремал, пригревшись у тепла тлеющих углей, кто-то раскуривал трубку, кто-то рассказывал горстке чумазых детишек сказки. Козы и овцы расхаживали без привязи, свободно, и свободно же оставляли после себя лепешки - Арэн едва не угодил в одну из них. Еще он успел заметить, что коровы здесь были не гладкошерстными: их шкуры поросли длинной густой шерстью.

  Завидев двух незнакомцев, жители перестали сновать по своим делам, обращая взоры на приезжих. Вот чего Арэн всегда не любил, так это повышенного внимания к себе. Воин стиснул зубы, продолжая покорно следовать за девушкой: она остановилась у очага, склонила голову в почтительном поклоне, после протянула одной из старух набитый кисет, размером с кулак. Пока они обменивались фразами на своей речи, которую Арэн почти не понимал, его обступила детвора.

  - Большой меч, - сказала самая мелкая девчушка; она подтерла сопливый нос прямо краем рукава овчинного тулупа и ткнула Арэна пальцем.

  Это будто послужило сигналом остальным. Малышня налетела на него, чуть не повалив на землю. Арэн не сразу опомнился, только с третьей попытки разогнав ребятишек. Несмотря на свой суровый нрав, он вырос в большой семье, где дети были всегда, всякого возраста и разного характера.

  - Пойдем, - поторопила Хани.

  Они направились к двухэтажному зданию впереди. У двери вертелся паренек лет десяти, которому Хани передала поводья лошади. Арэн последовал ее примеру.

  Внутри, за широкой тяжелой дверью, было тепло. Просторный зал и несколько рядов длинных столов с длинными же скамьями, укрытыми шкурами. У противоположной от двери стены - высокая кованая подставка с бочками. Саму стену украшали довольно грубой работы гобелены и несколько пар рогов: некоторые сошли бы за лосиные, но кому могли принадлежать остальные, - загнутые дугой, с широкими, грушеподобными окончаниями, - Арэн мог только догадываться. В самом углу стены, занавешенная цельным куском шкуры, расположилась арка. Судя по запахам, которые приносил каждый взмах полога, за ней находилась кухня.

  Мужчина бегло осмотрел зал. В самом конце стола, того, что стоял ближе к окну, сидели его друзья, в компании Рока и еще нескольких молодых воинов. Арэн с облегчением вздохнул. Несмотря на то, что они с Хани все время ехали по их следу, и ничто не давало повода думать о несчастье, он всегда тревожился за товарищей, когда обстоятельства заставляли их разлучаться.

  - Добро пожаловать в "Медвежью лапу". Зовут меня Эрб, не побрезгуйте моим гостеприимством, - поприветствовал хозяин - невысокий, в отличие от большинства встреченных северян, худощавый, с цепким взглядом. Его подбородок оставался гладким, рассеченным старым шрамом. Бегло покопавшись в памяти, Арэн решил, что за время недолгого путешествия по Артуму, впервые видит безбородого мужчину.

  - Приветствую, Эрб, - ответила Хани. - Пусть огонь твоего очага не погаснет.

  - Пусть тебя обходят невзгоды, - отвечал ей хозяин. - Надолго в Яркию?

  - Переночевать и завтра обратно в путь. Мы приехали вон с теми путниками, - она указала в сторону стола.

  Последив по направлению ее руки, мужчина закивал, мол, уже знаю о вас, предупредили.

  - Мне нужно обменяться парой слов с почтенным Эрбом, - обратилась Хани к Арэну.

  Ему не нужно было намекать дважды, тем более что их разговоры его мало интересовали. По пути к столу, его чуть не сбил с ног Рок: увидев свою спутницу живой и здоровой, парень спешил поприветствовать ее. Арэн с удовольствием преподал бы ему урок вежливости, но решил не тратить время зря. В Северных землях царило варварство и местные не утруждали себя ни извинениями, ни хорошими манерами: они громко стучали кружками, вознося хвалу Скальду, бросали кости прямо на пол, сморкались в ладонь и клали оружие подле себя, на стол.

  Оставалось только смириться и вспоминать милую сердцу Дасирию.

  Миэ, как всегда, сверкала. Может она и смотрелась нелепо в роскошном атласном платье, с высокой прической и тяжелым черепаховым гребнем, что поддерживал рыжие локоны, но все мужские взгляды принадлежали ей. И, как все женщины, она чувствовала себя королевой, получив сразу столько восторженных поклонников.

  - Рад видеть, то вы в порядке. Все, - добавил Арэн, оценив довольно бледного, но сидящего самостоятельно, Раша.

  Его щека еще хранила белесые следы недавних ран, но святая магия Банру творила чудеса и вскоре не останется даже этих незначительны отметин.

  Арэн уселся за стол, прислонив меч к стене, за что тут же получил насмешливый взгляд одного из бородачей за их частью стола. Воин мысленно пожал плечами, но меча не тронул. Он чтил традиции, но не изменял своим правилам: стол - место для трапезы, и оружию, обагренному кровью, на нем не место.

  - Мы хотели остановиться и дождаться вас, - за всех ответил Банру. - Но Рок торопил.

  - И правильно делал, - согласился Арэн. - Половину пути меня не покидало чувство, что за нами крадутся тени. Сколько раз оглядывался - никого. Но готов биться об заклад, что кто-то шел за нами след в след.

  Банру нахмурился. Отчасти из-за подозрений Арэна, отчасти потому, что Миэ опрокидывала в себя уже третью по счету кружку вина. Хозяин постоялого двора предупреждал их, что местные сорта вина и пива крепче обычного, и вместе с кувшином огненного бри, принес кувшин с водой, несколько раз предлагая разбавлять. Но Миэ, разомлев в компании двух молодых воинов, не обращала внимания, что они нарочно подливают ей чистое вино, "забывая" доливать воды. Она быстро захмелела.

  - За каким отродьем Гартиса ты остался в лесу с пигалицей? - В полголоса спросил Раш, воспользовавшись тем, что северяне увлечены красоткой и не обращают внимания на остальных.

  - Она нуждалась в помощи, - сдержанно ответил Арэн, стараясь не упускать из виду, происходящее у стойки с бочками. Рок, Хани и хозяин о чем-то шептались, лицо девушки выражало обеспокоенность. Отчего-то Арэн почувствовал себя облапошенным. Врожденное чутье подсказывало - Хани много чего не сказала. Если посудить со стороны - Арэн и сам вряд ли стал посвящать посторонних в дела, их не касающиеся. Но внутреннее чутье подсказывало, что странное растение-ловушка, невидимые преследователи и перешептывание с хозяином, как-то связаны.

  - Думаешь, нас нарочно туда завели? - Словно прочитав его мысли, предположил Раш.

  - Кто знает...

  Арэн никогда не был скор на выводы, стараясь не терять головы и не горячится. Тем более сейчас, когда он все больше понимал, что нравы и обычаи северного народа ему совершенно неведомы.

  - Не уверен на счет девчонки, но парень точно дуболом. Прост, как портки крестьянина.

  Воин хмыкнул - Раш никогда не стеснялся в выражениях. За что и получал, пожалуй, больше остальных. Матушка Арэна, почтенная леди Лу#769;сия Шаам, любила говаривать, что тот, что не умеет держать язык на привязи, расплачивается горбом. И, глядя на Раша, Арэн часто вспоминал эти ее слова.

  - Они добрые люди, - после долгого молчания, решил вмешаться Банру. - В них нет зла, Лассия послала бы знак.

  Раш скривился, как от оскомины. Хоть Банру уже успел несколько раз подлатать его раны, используя не только мази и настойки, но и священную жреческую магию, Раш продолжал фыркать всякий раз, когда тутмосиец заводил разговоры о божественном вмешательстве. Личность молодого ловеласа и карманника, вообще оставалась для Арэна загадкой. Раш никогда не говорил, кто он. На вопрос "откуда?", отделывался шуточками, мол, его родила морская пена. Он отличался идеально ровными, будто точеными из мрамора рукою мастера, чертами лица: в меру густые брови, в меру же тяжелая челюсть и выразительные скулы. Яркие, выразительные глаза карманника, черные, как жерло вулкана, таили в себе искристые всполохи, природы которых не знал никто. Раш не стриг волос, предпочитая затягивать их тугой петлей на затылке, носил тонкое серебряное кольцо в нижней губе и несколько более крупных в обоих ушах. Арэн не понимал, что именно в карманнике так притягивает женщин, и, иногда, потихоньку завидовал бесшабашному ловеласу.

  Тем временем Миэ, в который раз присосавшись к кружке, потребовала принести ее любимую лютню. Она сопровождала каждое свое слово неопределенными взмахами рук и, в конце концов, пошатнулась, падая в объятия одного из молодчиков. Те дружно загыгыкали.

  - Ради богов, отнесите кто-нибудь ее в комнату, пусть проспится! - Арэн чувствовал злость.

  Раш демонстративно подвинулся ближе к краю и сразу заявил, что мегеру он и пальцем не тронет. Банру вздохнул, коснулся священного символа Лассии, - отлитого из золота солнца, размером с золотую монету, на косице, свитой из выбеленных кожаных шнурков, - и взвалил Миэ на плечо. Молодчики послали в спину удаляющегося жреца рассерженные взгляды, после чего махом осушили кружки и вышли из-за стола.

  Место долго не пустовало. Вскоре к ним присоединились Рок и Хани. Оба были странно молчаливыми.

  - Что такое? - Прямо спросил Арэн.

  - Ничего, что касалось бы чужеземцев, - ответила Хани. Легко, вежливой полуулыбкой. - Эрб обещал поговорить с кем-то из охотников, проводник будет, если сойдетесь в цене.

  - А вы? Ты говорила, что ваш путь лежит в столицу.

  Рок хотел было что-то сказать, но, напоровшись на взгляд Хани, тут же умолк, отвернулся и позвал одну из помощниц хозяина.

  - Есть обстоятельства, которые могут задержать нас с Роком в Яркии... на неопределенный срок.

  - Хорошо, ты права, - сдался Арэн, хоть чувство тревоги в нем только усилилось. - Мы не знаем местных обычаев, и не будет вмешиваться без надобности.

  Он чувствовал немое неодобрение Раша, но ничего не мог поделать. Что-то в странных фиалковых глазах девушки говорило - она ничего не скажет чужестранцам, хоть бы и с кинжалом у горла. Оставалось верить, что северяне не бросят их на погибель.

  - Тут я с вами попрощаюсь, - Хани встала.

  - Совсем? - Раш ощупал взглядом лицо девушки. Только Арэн, который знал его достаточно хорошо, мог услышать нотки насмешки в голосе карманника. Хани же не придала им значения, или сделала вид, что ничего не поняла.

  - Я остановлюсь в доме Мудрой, Рок останется в "Медвежьей лапе".

  - Мы не обсудили плату, - Арэн потянулся за мошной.

  - Обсудили, когда спасались от ловушки шарашей, - многозначительно ответила она, быстро пожелала им доброго пути и вышла, рукой остановив Рока, который хотел последовать за ней.

  Парень, обескураженный тем, что его отвергли, поскреб затылок и еще какое-то время смотрел на дверь, закрывшуюся за Хани. Будто ждал, что она передумает и вернется за ним.

  - Бросила подружка? - Раш по-свойски толкнул его плечом и подвинул кружку с пивом. - Бывает.

  Тот мотнул головой, неодобрительно скосил взгляд на Раша. После осушил кружку едва ли не в два глотка и долил еще, пока пена не полезла наружу, хлопьями сползая по стенкам. И снова выпил до дна. Громко отрыгнул, рыская взглядом по столу, в поисках, чем наполнить живот.

  - Послушай, может быть, ты проводишь нас в столицу? - Арэн не знал, пошлют ли боги ему терпение выдержать варварские привычки Рока, но другой проводник, скорее всего, вряд ли будет лучше. Рок же, как показал случай в лесу, умел держать оружие и, Арэн не мог не отметить, держал его умело.

  - Нет, - Рок едва мог говорить, только что запихнув в рот запеченный в кукурузной муке кусок баранины. - Буду ждать Хани.

  - По-моему девчонка не нуждается в твоей помощи, - подзадоривал Раш, только делая вид, что пьет из своей кружки.

  - Как же, - крякнул парень. - Не нуждается она... Когда придут шараши, кто-то должен прикрывать ей зад.

  Только когда за столом повисло молчание, Рок понял, что проболтался. Он хмуро посмотрел на обоих, не зная, кого винить - себя за болтливость или чужестранцев за подначивание.

  - Так вот о чем Хани будет говорить с Мудрой, да? - Теперь Арэн понемногу начинал понимать, в чем дело.

  - Да, - не стал отпираться северянин. - Их много, очень много. Я насчитал три кулака ловушек, пока ехали до Яркии. Несколько в получасе езды отсюда. Шашари свои ловушки не бросают. И никогда раньше не ставили их так.

  - Как так?

  - Как охотники, что гонят мамонта - густо, чередой. Будто знают, что добыча туда непременно попадется. Но та ловушка, в лесу... - Рок, пожевал губами, словно сомневаясь, стоит ли продолжать.

  - Говори, - приказал Арэн, не сильно веря, что молодой воин послушается.

  Но тот, к его удивлению, продолжил:

  - То была очень большая ловушка. Мы с Хани первый раз такую видели.

  - Погоди, ты сказал, что считал ловушки по пути, - остановил северянина Раш. - Но я ничего такого не видел. Снег только, валуны, да птицы в небе.

  Рок посмотрел на него, как на полудурка.

  - Вы, чужестранцы, ничего не знаете о наших землях. Не увидите людоеда, пока руку не отхватит. А мы здесь каждый куст знаем, каждый сугроб.

  - Где же была ваша хваленая внимательность, когда нас чуть не передавали как цыплят, - огрызнулся Раш, которому пренебрежение в голосе северянина пришлось не по душе.

  Арэн приготовился их разнимать.

  - Та ловушка, в лесу, она не такая, как все. Слишком глубоко в земле, корни крепкие, будто мороз им не страшен. И большая. Повезло, что все выбрались живыми. - Рок покосился на Раша, намекая на горючую смесь, которую карманник использовал очень вовремя. - Я видел только простые ловушки. Хани думает, что есть и другие, которых никак не заметить. Теперь все будет так, как решит Мудрая. Думается мне, будет много алого снега, - последней фразе он нарочно придал оттенок воинственности.

  Глава вторая

  Баттар-Хор, столица рхельского царства.

  Леди Катарина Ластрик, приехала в столицу немногим раньше полудня. За ней следовала свита: пять десятков кольчужных воинов, камердинер, личный повар, две шустры горничные, мастер-аптекарь, чернобородый волшебник и десять темнокожих рабов-мужчин.

  Стоило процессии въехать в город, Катарина спешилась и пересел в паланкин, который несли рабы. Спрятавшись от любопытных взглядов, леди Ластрик позволила себе расслабиться и потереть ушибленный от долгой езды зад. И какой же умник додумался расположить портал Рхеля в полудне езды верхом от столицы? Катарина пощупала замшевую суму, переброшенную через плечо - рунный камень лежал на месте. Уже несколько лет таремские купцы пользовались налаженной системой порталов, что располагались вблизи каждой из столиц. Это значительно экономило время пути, позволяло вести торговлю даже в неблагоприятные времена буйства погоды: в теплые месяцы Эфратию накрывали красные песчаные бури, с приходом холодов земли Народа драконов тонули в затяжных ливнях. В Высокие леса шайров дорогу перекрывал болотистый край и попасть к древожителям, не имея рунного ключа, можно было лишь по воде, через все побережье.

  Тарем и Дасирия наложили железные торговые эмбарго - корабли из южных земель были обязаны заходить в их порты и продавать половину своих товаров. Тех, кто миновал порты, ждала жестокая участь - быстроходные корабли таремцев нагоняли беглецов в море, отнимали товар силой, суда топили, а команду забирали в рабство.

  Суровый закон, но у южных соседей не было иного выхода. Таким образом Тарему удавалось контролировать морской путь в Высокие леса, а вся сухопутная торговля вот уже почти семьдесят лет принадлежала им. Даже два года Огненной земли, когда границы Дасирии и Рхеля разорвал разверзшийся вулкан, бушевавший много месяцев, не сместили таремцев; торговые магнаты продолжали контролировать каждый торговый путь, каждый караван. Вскоре, после того, как с Дасирией был подписан "белый мир", влияние Тарема многократно увеличилось.

  Система порталов, стоившая таемцам нескольких тысяч золотых дмейров, стала еще одним шагом на пути к торговому величию. Правда, рунические камни делались на заказ, тайно ото всех, чтоб секрет остался известен только мастерам-волшебникам. Стоил такой камень очень недешево, потому лишь небольшая часть торговцев могла позволить себе рунный ключ.

  Катарина Ластрик была младшей сестрой Фиранда Ластрика - Первого лорда-магната, главы Таремского совета. Сын Фиранда, пятнадцатилетний Руфус более года, как был обручен с царевной Яфой - единственным ребенком царя Рхеля, Ракела.

  И род Ластриков владел тремя рунными камнями.

  - Леди Ластрик, - за колыхающейся занавеской паланкина, мелькала фигура командира сопровождавших Катарину, воинов.

  Женщина придержала край занавески, оставляя небольшой просвет - знак того, что слушает.

  - Велите достать штандарт, леди?

  - Нет, - коротко ответила она.

  В этот раз ее визит нес личный характер. Катарина всегда славилась острым умом и понимала, что Ракел уже давно предупрежден о ее приезде; поговаривали, что у рхельского царя всюду были свои глаза и уши. Тем не менее, женщина предпочла обойтись без лишнего внимания.

  Баттар-Хор раскинулся на многие мили вокруг. И, хоть его величие не могло сравниться с роскошью Тарема, многие считали столицу рхельского царства одной из самых величественных на просторах Эрбоса.

  Все улицы города были вымощены камнем, центральные и главная дороги до царского дворца - нарядным белым гранитом. Ближе к центу столицы все чаще появлялись дома в два и три этажа высотой. Они пестрели вывесками мастерских - золотники, аптекари, стеклодувы, оружейники. Их товары лежали на покрытых прилавках возле домов. Но основная торговля шла на рыночных площадях. Мясная, Винная, Площадь мелких мастеров, Площадь мастеров-кузнецов - на каждой продавали товары, соответственно названию, чтобы заезжие купцы не утруждались долгими мытарствами.

  В центре города стремилась вверх хмурая серая Цитадель. Над ней реяли разноцветные знамена, высокие стены обходили дозором стражники. Под их алыми туниками виднелись кольчуги, головы покрывали тяжелые шлемы, а у пояса держались мечи. Личная стража Цитадели - вымуштрованные воины, посвятившие себя военной службе. Городские патрули состояли из ремесленников и крестьян, несших обязательную военную повинность сроком в год. Их защита и оружие были проще.

  Катарина потерла ладони одна о другую, мечтая поскорее оказаться в тепле. Ракел, узнав о ее визите, отведет гостье малахитовые покои, помня, какую слабость к зеленому питает леди Ластрик. Уж в чем никто бы не упрекнул царя, так это в не гостеприимстве. А Катарина последние несколько лет часто останавливалась в малахитовых покоях.

  - Почти приехали, леди, - сообщил командир сопровождения.

  Катарина, задремавшая в ритме мерно колыхающегося паланкина, разлепила веки. Подождав, пока пред взором рассеется туман сна, выглянула наружу. Серая твердыня Цитадели осталась позади и высокая грузная колонна более не разрезала горизонт. Ее сменила белокаменная стена дворца, дорогу к которому окружали рхельские тополи, чьи медного цвета листья продолжали держаться веток круглый год. Несмотря на последний месяц зимы, в Баттар-Хоре укрылось тепло, хотя в северных частях страны уже лежал снег.

  Катарина же продолжала испытывать постоянный холод - родной Тарем не знал ни холодов, ни непогоды, все двенадцать месяцев в году плескаясь в солнечной ласке.

  Леди Ластрик почти не удивилась, когда процессия замедлилась и остановилась. Без сомнения, им на встречу выехала личная гвардия Ракела. Так и сталось: полог отодвинул командир, но в нем появилось узкое обветренное лицо мужчины лет сорока. Катарина узнала его - Тиарам. Она всегда побаивалась этого человека, хоть и знала, что Тиарам не посмеет причинить ей вред. Но цепкий взгляд коршуна студил кровь в жилах Катарины, потому ей пришлось собрать мужество в кулак и улыбнуться.

  - Царь велел проводить вас во дворец, леди Ластрик. Он чрезвычайно обрадован вашим неожиданным визитом и приносит извинения, что не встретил вас раньше, с надлежащими почестями.

  "Как же, наверняка ломает голову, чего ради я пожаловала без предупреждения", - подумала Катарина, но виду не подала, умастив лицо вежливостью.

  - Надеюсь, я не помешала срочным государственным делам Его Величества. Благодарю, Тиарам, с признательностью приму ваше сопровождение.

  Мужчина коротко поклонился, на миг в его глазах сверкнула злость. Или то была лишь игра воображения? Катарина вновь окунулась в уединение паланкина, набросила на себя покрывало, сшитое из белорунных овчин артумских овец. Сегодня, размышляла таремка, она не станет говорить с Ракелом о том, ради чего приехала. Усталость, дорога, холод, поселившийся в костях, лишали сил. Вечер пройдет за вином, в тронном зале. Ракел, как водится, предложит партию в шахматы, и за игрой, как бы между прочим, пораспросит о делах в дасирийских землях. А она, отдавая дань услужливому гостеприимству, расскажет несколько "слухов" - мелочевку, о которой Ракел уже и так знает от своих шпионов. Но царь поблагодарит ее, не дав повода думать, что новость для него ничего не значит.

  Игра масок - так Катарина мысленно называла шахматную партию с Ракелом. Тем не менее, царь Рхеля был статным красавцем, умным и учтивым, много лучше мужланов, что повидал дасириецский трон, и Катарина любила его компанию.

  Она даже немного сожалела, что вскорости их беседы могут стать лишь воспоминанием.

  За дворцовой стеной процессию встретила вышколенная челядь. Они кланялись до земли, желали гостье здравия. Катарина достала пригоршню серебра и, не глядя, швырнула монеты за занавеску.

  Процессия остановилась у самой лестницы. Мраморные ступени щерились расколами старост. Рабы распахнули массивную двухстворчатую дверь, с лепниной в виде разинувших пасть львов. Рабы склонили головы и стояли так, пока Катарина и вся ее свита и помощники не прошли внутрь.

  Розовый и голубой мрамор устилал пол, из черного с белыми прожилками мастера каменотесы выточили величественные колонны, которые выстроились коридором, по направлению к лестнице. В светлом зале журчали маленькие фонтаны, в высоких позолоченных клетках распевали райские птицы в дивном оперении. Стены хвастались домотканными коврами тонкой шерсти, на них руки мастериц навеки запечатлели героев рхельского царства, битвы и божественные лики.

  Встретил ее Киран - распорядитель дворца, старец в голубых шелках, чьи волосы поредели до жидкого обода на затылке. Его ноги в остроносых сандалиях, засеменили по ступеням, поравнявшись с гостьей, Киран отвесил поклон - каждый в замке Ракела знал, как важен для царя союз с первым лордом-магнатом и роду Ластриков оказывали королевские почести.

  Катарина ответила легким кивком головы.

  Распорядитель проводил ее до покоев, как и предполагала Катарина ей отвели малахитовую комнату. В ней уже потрескивал огнем очаг, рядом, на подставке, грелись атласные туфли. В комнате было несколько арок, левая вела в спальню, правая - в салярий, куда рабы уже носили ведра с горячей водой.

  - Мой царь просит вас простить, но нынче вечером он не сможет встретить с вами за игрой в шахматы, - иссеченное морщинами лицо распорядителя, выражало разом всю печаль мира. - Государственные дела не терпят отлагательств, светлоликая госпожа. Его величество просит вас чувствовать себя, как дома и располагать всем гостеприимством дворца.

  Катарина, мысленно, удивленно вскинула брови. Обычно царь угождал ей даже сверх меры. Она усмотрела в сегодняшнем его невнимании тревожный знак.

  - Надеюсь, Его Величество не опечалился дурными вестями, - наигранная тревога легла на чело Катарины.

  - Нет ничего, что Светлейший не смог бы разрешить, светлоликая госпожа, - ответил распорядитель, вновь раскланялся, поторопил рабов и вышел, на прощанье пожелав гостье спокойных снов.

  Бассейн солярия был выложен разноцветной мозаикой. Над водой курчавился пар, сладко пахнущий сандалом. Катарина зашла в бассейн по ступенькам, и легла, расслабленно опуская шею в специальных округлый желоб. Пока рабыни занимались волосами госпожи, - расчесывали их широкими гребнями, втирали травяные бальзамы и умащивали дорогими настоями, чтобы скрыть седину, - Катарина размышляла о предстоящей встрече с Ракелом.

  Покинув солярий, с блестящими влажными волосами и кожей, докрасна растертой маслами, леди Ластрик позволила служанкам одеть себя в домашнее платье.

  - Позволь обуть тебя, госпожа, - перед нею появился невысокий парень, лет восемнадцати.

  Его лицо, простое, серое, лишенное румянца, покрывала россыпь мелких веснушек, каштановые волосы топорщились в стороны, кончик носа постоянно подрагивал, будто у маленького зверька.

  Женщина опустилась в кресло перед камином, жестом прогнала рабынь. Парень присел рядом, скрестив ноги, и взял разогретую туфлю.

  - Госпожа моя чем-то взволнованна, - произнес он голосом юным, но совершенно бесцветным.

  - У человека умного всегда есть повод для тревог, Многоликий. Лишь глупец никогда не оглядывается по сторонам.

  - Справедливо, госпожа. - Он надел туфлю и потянулся за второй. - Могу я развеять твою печаль?

  Катарина улыбнулась. Пальцы сами потянулись потрепать мальчишку по волосам. Он сидел, будто каменное изваяние, тени от пламени плясали на серой коже, скалились. На короткое время леди Ластирик показалось, что то не тени, а мальчишка ухмыляется, что то его рот полон острых клыков, и она одернула руку.

  - Все еще боишься меня, госпожа моя?

  - Кто бы не боялся, Многоликий? - вопросом на вопрос ответила она.

  - Лишь глупец, - повторил он ее слова.

  Глава третья

  Мудрая сидела у очага. Ее глаза были закрыты, тело неподвижно. Хани могла решить, что старая женщина уснула, если бы та время от времени не начинала нараспев мычать странные мотивы, делая это не разжимая губ.

  В доме Мудрой пахло травами. Девушка любила этот запах, знакомый с детства. Несколько лет она провела под присмотром Мудрой в родном поселке. Вместе с другими отмеченными, смотрела, как старая женщина собирает в пучки душистые травы и коренья, подвешивавшая их над очагом, училась глядеть в воду, заговаривать талисманы и обереги, лечить коз, у которых синело молоко. Постигала мудрости предков.

  Обычно Мудрые жили особняком, на окраине поселений, где никто не нарушал их покой. Они могли надолго уходить в мир грез, чтобы зачерпнуть из белого источника Виры, и горе тому, что потревожит тело Мудрой, пока ее дух странствует.

  Мудрая говорила Хани, что когда-то она сама станет на ее место. Готовила сироту заменой себе, рассказывала и показывала больше, чем остальным детям. Даже после того, как открылась истина - темная богиня тоже коснулась девочки своей магией. Мудрая не открыла правды остальным в поселке, и Хани до сих пор не понимала почему.

  Почти год прошел с тор, как они с Роком выехали из родного поселка, искать благословения Скальда. Старый обычай, почитаемый в Северных землях: прежде чем возмужать, все юноши и девушки, достигшие пятнадцати зим, должны отправляться в странствия по заснеженным просторам Артума и искать благословения. Оно могло быть в чем угодно: убитый в одиночку зверь, магическая вещица, защита других северян от невзгод. Хани много чего успела повидать, путешествуя до самой границы Артума и обратно. Они с Роком однажды даже отважились подъехать к Пепельным пустошам.

  Хани все-таки попала в Сьёг и, правдами и неправдами, добилась разрешения фергайр посетить их в башне Белый шпиль. Несколько месяцев провела она в высоком шпиле на утесе. Изучала старинные книги, разглядывала гравюры в запретных книгах и слушала разговоры в Янтарном зале. Когда пришла пора испытания, она испугалась. Фергайра Хота качала головой и приговаривала, мол, рано девочке учиться. Фергайра Дрия сказала: ты файари, нельзя отрицать свое естество. А после, ее просто выставили вон, ничего не объясняя отправили искать свою судьбу и благословения Скальда.

  Вспоминая те дни, Хани улыбалась и печалилась одновременно. Рок убил тролля, пусть детеныша, но даже это считалось достаточным свидетельством - Скальд послал своему чаду благословение, а не схоронил в суровых снегах. Хани же просто следовала за молодым воином, будто бледная тень. Смотрела и ждала, искала знак. Повелитель зимы молчал. Молчали духи предков.

  Пришла пора возвращаться, но девушка с грустью думала о будущем. Что ждет ее дома? Мудрая не станет больше скрывать причины, почему предки сами хотят говорить с Хани. И если эрл не стал перечить Мудрой, когда та не дала выгнать из селения странного ребенка, то узнав про отметины Шараяны, никто не удержит народ от расправы. Хани поежилась, гоня прочь смутные мысли.

  Мудрая деревеньки Яркия, открыла глаза. Сперва ее взор был затуманен, но с каждым мгновением прояснялся. Она поднялась, опираясь на кое-как обтесанную палку, зыркнула на Хани отчего-то недобрым взглядом.

  - Недобрую весть ты принесла в наши края. - Голос старой женщины неприятно скрипел. Она ненадолго скрылась в задней комнате и вернулась с котелком в руках. Повесила его над очагом, положив в каменный круг несколько поленьев и пучок сухой травы. В доме почти сразу запахло пряной горечью.

  - Шараши никогда не подходили так близко, Мудрая, - Хани почтительно склонила голову. - Их ловушки стали сильнее, и теперь их не так просто отыскать, как прежде. Яркия может быть в опасности.

  - Знаю, - коротко ответила старая женщина.

  Она не торопилась. Приказала Хани налить в котел воды. Сама же тем временем сняла с одной из полок ступу и снова ушла к себе в кладовую. На этот раз она задержалась дольше. Хани слышала шорохи и кряхтение, звуки открывающихся пробок и негромкий треск. Когда Мудрая вернулась, в ступке лежали травы, коренья, половинки грибных шляпок. Старуха уселась на прежнее место и принялась толочь. Сухие морщинистые руки, еще хранили силу и вскоре все компоненты превратились в однородную сыпучую массу. Мудрая дождалась пока вода в котле пойдет пузырями и потихоньку высыпала содержимое ступки, тщательно помешивая большой деревянной лопаткой.

  Хани не смела говорить первой, покорно дожидаясь, когда Мудрая закончит свои приготовления. Девушка чувствовала усталость. Приехав в Яркию она почти сразу пошла к Мудрой, спешила предупредить. После ритуала успокоения, силы были на исходе. Нескольких часов сна хватило только на то, чтобы немного прийти в себя, но сейчас телом начинала овладевать боль. Она шевелилась и будто жила под кожей собственной жизнью. Хани отчаянно хотела спать, но Мудрая не торопилась и надежда на скорый отдых едва теплилась.

  - Не клюй носом.

  Хани почувствовала, как Мудрая потрясла ее за плечо. Вскинула голову, поздно понимая, что задремала, и залилась красным. Она протерла глаза, прогоняя туманную пелену дремоты.

  - Я сварила зелье, пей, - Мудрая протянула ей тяжелую кружку, из которой разило не лучше, чем из выгребной ямы. Видя, как девушка морщится, настойчиво повторила: - Пей.

  Хани поднесла кружку, и, в несколько глотков, осушила ее. Она старалась не дышать, даже зажмурилась. А когда открыла глаза, предметы вокруг пустились в пляс. Мир завертелся колесом, переворачиваясь с ног на голову. К горлу подступила тошнота. Хани попробовала встать, но не смогла: что-то, лучше цепей, не давало ей пошевелиться.

  - Покажи мне, что видела.

  Голос Мудрой раздавался будто отовсюду сразу. Хани не хотела еще раз пережить ту ночь, но повиновалась, вернее - у нее не осталось выбора. Воспоминания, лики, снег и алое зарево - все завертелось водоворотом.

  Когда Хани открыла глаза, она по-прежнему была у очага, в доме Мудрой. Поленья почти истлели, над ними курчавилась дымка, в которой девушке продолжали мерещиться странные образы из разбуженных воспоминаний. Она осмотрелась: сквозь разукрашенное морозными узорами не проникал свет, за дверь завывала вьюга.

  - Духи-охранники тобой насытились, - произнесла все тем же скрипучим голосом Мудрая.

  Хани смолчала, кое-как сумев сесть. Ее колотил озноб. Пришлось прижать колени к груди и обхватить их руками, чтобы хоть как-нибудь согреться.

  - Завтра скажу жителям, что за весть ты принесла.

  - Что ты будешь делать, Мудрая? - Хани никак не могла согреться, все ближе подвигаясь к очагу.

  - Шараши с давних времен изводили нас, но мы всегда сдерживали их за границами Пепельных пустошей. Из месяца в месяц, много зим. И мы всегда выходили победителями. Эрл соберет мужчин и они разгонят скверну с нашей земли. А я буду просить духов о милости и помощи.

  - Мудрая, шараши что-то задумали. Они никогда прежде не охотились так... - Хани замешкалась, не в силах подобрать слова.

  - Знаю, - проворчала Мудрая. - Не глупее же я маленькой девчонки.

  - Прости, - Хани потупила взор.

  - Шараши задумали охоту. Выгнать нас, как зверя из норы и заставить бежать. Но мы перехитрим их и не станем ждать нападения. Найдем все ловушки, одну за другой и выкорчуем.

  Хани промолчала.

  - Те люди, что пришли сюда с тобой, путники издалека.

  - Они едут в Сьёрг. С рассветом покинут Яркию.

  - Ты - останешься, - приказала Мудрая.

  Хани не смела перечить. Тем более, что и так решила остаться в деревне, пока не убедится, что жителям Яркии больше не нужна ее помощь. Может быть, все это - испытание Скальда. Справится и получить долгожданное благословение. Мысли об этом немного согрели, но не разогнали тягучую сонливость.

  - Тебе нужно поспать и собрать силы. Ложись у очага.

  Мудрая скинула с плеч тяжелую меховую накидку и протянула ее девушке. Хани с благодарностью приняла ее и тут же завернулась, едва ли не по самый нос. Живот, долго не получавший пищи, протестующе заурчал, но усталость брала свое. Веки налились тяжестью. Хани легла на бок, ложась почти к самому краю каменного кольца очага и быстро уснула.

  ***

  Утро выдалось солнечным.

  Раш, разбуженный Арэном, который всегда вставал едва ли не с рассветом, сел в кровати, разглядывая комнату так, будто впервые видел ее. Арэн давно оделся и теперь застилал кровать. Раш никогда не понимал этой его привычки - убирать за собой даже на постоялых дворах и в гостиницах. Но дасирийца было не переделать.

  - Я бы еще час-другой поспал, - зевнув, сказал Раш. На столикое возле его кровати стояла миска и кувшин с водой. Всунув туда палец, Раш выругался и его хорошее настроение мигом улетучилось. - Дикари, даже воду не подогревают.

  - Собирайся, - поторопил Арэн, оставив реплику карманника без внимания. - Скоро выезжаем.

  И вышел, прихватив меч и вещевой мешок.

  Раш никогда не собирался долго, но сегодняшнее утро стало исключением. Он долго, скрипя зубы, обтирал себя куском шерсти, опуская ее в таз. Ледяная вода пробирала до костей, но Раш терпел. Ничего другого не оставалось. Холод он не любил так же сильно, как и морские путешествия.

  Закончив с умыванием, быстро оделся, проверив, чтобы кинжал и метательные ножи оставались на своих местах: в петлях внутри рукавов, в потайных карманах куртки, за голенищем сапога. Последний, легкий и смертоносный стилет, Раш прятал в волосы. Удивительно, но за два года странствий, никто из товарищей, кажется, даже не догадывался о существовании еще одного тайника: подсунутый под кожаный шнурок, что поддерживал волосы, стилет с облегченной рукоятью, всего длинною не больше ладони, оставался незамеченным.

  На первом этаже постоялого двора царила тишина. Накануне, Раш долго не могу уснуть: порядком захмелевшая толпа местных мужиков распевала песни и громко стучала кружками об столы. Ворочаясь в постели, карманник жалел, что не набрался за компанию с Миэ. Арэн сразу отвернулся к стенке и засопел. Обычно Раш не любил это сопение, но прошлой ночью пожалел, что не слышит его в стоящем грохоте.

  За тем же столом, что и вчера, сидели все его друзья. Миэ прикладывала ко лбу матерчатый компресс, уныло ковыряла в тарелке и не нашла сил даже на пожелание доброго утра. Только кивнула, тут же морщась от головной боли.

  - Как спалось, мой друг? - Банру тоже выглядел неважно. Жрец, привыкший к теплым песочным равнинам в плодородном зеленом лугам в устье Гэнра, - самой полноводной реки в южных землях Эрбоса, большая часть которой лежала на территории государства Тутмос, - испытывал мучения в суровом климате Артума. Он не жаловался, но почти постоянно мелко дрожал.

  Раш не стал отвечать на его вопрос. Вместо этого он широко зевнул и уселся напротив Арэна. Воин разделывался с куском жареного мяса, предпочитая отмалчиваться.

  - Напомните мне, чтоб я больше никогда так много не пила, - простонала Миэ, окуная компресс в миску с уксусной водой. Перед женщиной стоял наполовину выпитый кувшин яблочного сидра. Сегодня, снова одевшись в удобную одежду для путешествий, Миэ забыла о своих манерах и пила прямо из кувшина. - Нужно купить пару бутылок местного вина - вот что не даст мне замерзнуть в снегах Северных земель, если снова заблудимся.

  - Не заблудимся, - успокоил ее Арэн, отложив на край тарелки мясную кость.

  - Нашелся проводник? - Раш провел взглядом одну из помощниц хозяина, которую заметил еще вчера. Девушка бросала призывные многозначительные взгляды, но, - увы, - была совершенно не в его вкусе. Пресытившись женским вниманием, карманник сам выбирал женщин, все чаще останавливаясь на молоденьких девушках знатного происхождения, ухоженных и пахнущих цветами.

  Он отвернулся.

  - Да. Один из местных охотников, славный парень. Только на общем знает от силы десяток слов. - Арэн не выглядел таким беззаботным, как хотел казаться. Мужчина отодвинул миску, вытер руки отрезом грубого тканого полотна, задумчиво посмотрел в кружку с медовухой и отставил ее в сторону. - По правде говоря, меня беспокоит, что тут твориться.

  - Только не нужно корчить из себя героя, милый Арэн, - Миэ никогда не разделяла его благородных позывов помочь. В этом Раш поддерживал ее. - Ты же сам говорил про обязательства. Мы направляемся в столицу, а здесь разберутся и без нас.

  - Может быть, - задумчиво протянул он, не став вступать с ней в спор. - Нам чего-то недоговаривают, я чую обман. Нутром.

  -Всю ночь вокруг меня ходила тревога. Здесь пахнет непролитой кровью. - Банру поддержал подозрения Арэна, обвел всех за столом долгим тяжелым взглядом.

  - Здесь пахнет козьим дерьмом. Мы ехали в Сьёрг, - на всякий случай напомнил Раш и, видя, что женщина не собирается прикасаться к своему завтраку, подвинул тарелку к себе.

  Больше за столом никто не проронил ни слова. Они закончили трапезу, обмениваясь только короткими взглядами. Раш чувствовал напряжение, такое тягучее, что его можно было резать ножом. Он не тревожился - за долгое время странствий по миру, между ними случалось всякое, похлеще этого.

  Вскоре, к ним подсел мужчина. Борода и густые косматые брови, нависшие над глазами, не давали угадать его возраст. На общем он действительно едва говорил, но Миэ, окончательно поборов хмельную слабость, поговорила с ним на северном наречии. Они обменялись короткими фразами, охотник несколько раз задумчиво морщил лоб.

  - Может будешь так добра и посвятишь нас в разговор? - Арэну никогда не нравилось, если что-то решалось за его спиной. Как правило его участие всегда шло только на пользу; со временем голос дасирийца стал решающим. Со временем Арэн стал негласным лидером - он решал, куда ехать и что делать дальше, и никто не перечил ему.

  Раш тоже принял новые порядки. Он не всегда соглашался внутренне, но подчинялся. Правда, оставлял себе лазейку на тот случай, если решения Арэна пойдут в разрез с его жизненными принципами.

  - Он сказал, что будет ждать нас у ворот, в полдень. Их Мудрая будет говорить с эрлом и собирает всех жителей Яркии, раньше он не двинется с места.

  - Еще как двинется, - Раш зло метнул взгляд на сидящего рядом северянина.

  Тот вряд ли понял сказанное, но, в ответ, тоже озлобился, что-то быстро сказав Миэ. Та поспешно успокоила его, сопровождая ослепительной улыбкой чуть ли не каждое слово.

  - Я говорил, что здесь что-то неладно, - Арэн словно почуял подтверждение своих опасений. - Спроси его, не знает ли, о чем будет говорить эта Мудрая.

  - О большой беде, - после очередного обмена словами, сказала Миэ. И добавила уже от себя: - Арэн, погляди на артумцев! Думаешь, им нужна наша помощь? Не знаю, о какой беде будет говорить Мудрая, но нам нет в том печали.

  - Кто такая Мудрая? - Почти хором спросили Раш и Банру.

  - Самая сильная колдунья в поселении. Ее слово выше слова эрла. Мудрые предупреждают об опасностях, заговаривают погоду, призывают в помощь духов-защитников, когда приходит беда. Обычно Мудрые из расположенных пососедству поселков собираются в тайном, одним им известном месте, чтобы творить сильную охранную магию. Фергайры - тоже Мудрые, что заслужили право жить в башне Белый шпиль, в Сьёрге. Говорят, в этой башне есть огромное ледяное зеркало, через которое фергайры видят все земли Артума и пристально следят за младшими сестрами, чтобы потом забрать достойных к себе в совет.

  - Бабье царство, - бросил Раш, и, поняв, что сболтнул лишнего, с опаской покосился на северянина. Тот хмурился, теребил бороду, но, кажется, не понял ни слова. - И что теперь?

  - Ждать, - отрезал Арэн.

  Как успел заметить карманник, уголки губ воина на короткое время приподнялись вверх, видимо в унисон внутренней улыбке.

  - Пусть нарисуют нам карту и обойдемся без проводника, - предложил Раш, которого каждая минута, проведенная в Яркии, злила почище хитрых и жадных таремских купцов.

  - Нет уж, - взбунтовалась Миэ, - если они так же рисуют карты, как показывают дорогу, тогда я лучше потерплю еще немного, но поеду с проводником. И вообще. - Она вдруг вспомнила про компресс, обмакнула тряпку в воду и с несчастным видом встала из-за стола. - Я собираюсь воспользоваться случаем и вздремнуть еще пару часов, лежа в нормальной кровати. Ну... почти в нормальной. И вам советую.

  Прихватив с собой кувшин с сидром, Миэ устремилась в сторону лестницы. Охотник тоже вышел из-за стола, на языке пояснив, что сам придет за ними, как только будет готов выдвигаться в путь. Раш подавил в себе желание свернуть ему шею, вместо этого согнав злость на столешнице, что есть силы хватанув по ней кулаком.

  - Успокойся, - осадил его Арэн, - пара часов ничего не стоят. Миэ права - в Северных снегах без проводника мы снова заблудимся. И, признаться, мне не хотелось бы снова напороться на странное растение. Хани не заметила ее, но Рок сказала, что заметил другие, о которых никто из нас даже не подозревал. Мне будет спокойнее.

  - Делайте, что хотите, - Раш пожал плечами. Он понимал - Арэн прав. Но гордость не позволяла согласиться. - Пойду, прогуляюсь.

  За дверями постоялого двора, кипела бурная жизнь, совсем противоположная затишью в зале. Ветер носил размеренные удары кузнечного молота, блеянье овец и запахи свежеиспеченного хлеба. Раш повертел головой, прикидывая, в какую-бы сторону пойти. Не долго думая, пошел вниз от "Медвежьей лапы", к тому месту, откуда раздавался монотонный, многоголосый гул - обычно так галдела рыночная площадь. Скоротав путь между домами, Раш вышел на небольшую пятачок земли, со всех сторон окруженный деревянными столбами в человеческий рост. Между ними свисали натянутые толстые веревки, с которых, в свою очередь, свешивались разные нехитрые товары - домотканые рубахи грубого полотна, лошадиная сбруя, выделанные кожи... Внутри своеобразного круга, расположились торговцы, судя по одежде - почти все местные, скорее всего крестьяне и ремесленники. Многие громко нахваливали свой товар. Раш смешался с покупателями, поглядывая по сторонам. Только в самом конце рядов, он увидел то, что действительно пробудило в нем интерес. На куске яркого, расшитого красным, сафьяна, лежали мечи. Раш подошел ближе, сразу вцепившись взглядом в изящный кинжал, размером не больше двух ладоней. Змеистое лезвие играло на солнце, зловеще и, в тоже время, маняще отливая алым. Рукоять из кости какого-то животного была, цвета песка. Её обвивала дутая из тончайшего серебра, змея, наполненная ртутью. Торговец, - коротышка-таремец, со взглядом хищника, приметившего подходящую жертву, - тут же принялся всячески обхаживать покупателя. Он едва ли не силой впихнул кинжал в ладонь Рашу, предлагая "почувствовать небесную легкость смертоносной стали". Карманник воспользовался предложением. Глядя как ловко покупатель вертит клинок в ладони, торговец еще больше воодушевился.

  - Человек, продавший мне эту вещицу, утверждал, что нашел его в землях Шаймерии.

  Раш тут же мысленно скривился: среди торговцев будто существовал тайный сговор. Любую мало-мальски пристойную вещицу они непременно "находили в шаймерских землях". Он повертел клинок, рассчитывая найти клеймо кузнеца - вряд ли мастер, сотворивший такую прекрасную вещь, пожелал остаться неузнанным. Так и есть, сбоку, на рукояти из полированной кости, виднелся едва заметный, выпуклый вензель. Мастер даже тут проявил талант, искусно выточив отметину прямо на кости. Правда, нужно отдать должное, Раш никогда прежде не видел столь странных символов - вероятно, то было мастерское клеймо, а не инициалы оружейника. Раш не стал говорить торговцу о разоблачении его лжи, знал, что у того мигом найдется с десяток новых историй. Вместо этого спросил цену.

  - Двадцать золотых кратов, господин.

  - Грабеж. За такие деньги лошадь можно купить.

  - Можно, но разве у такого видного господина нет лошади? - Таремец прищелкнул языком и покачал головой. - Зато у господина нет такого прекрасного кинжала.

  - Есть другой.

  - ... но не такой, как тот, что продаю я.

  Раш снова принялся вертеть кинжал, так и эдак, раздумывая и в надежде сбить спесь с торговца. Таремец не торопил, но смотрел с прищуром. У Раша было только четырнадцать золотых. Торговец может сбавить цену, но вряд ли так низко.

  - Подделка, - карманник нагнал на себя безразличие и вернул кинжал обратно на прилавок.

  - Я уступлю, - догнал его в спину голос таремца. - Девятнадцать золотых.

  Раш продолжал идти дальше, не оглядываясь. Торговец громко предложил восемнадцать, но он сделал вид, что не услышал. Ненадолго задержался у хорошенькой торговки сладостями, купил мешочек запеченных в сахаре земляных орехов - здесь они были не такими, как в южных землях, мельче и сытнее.

  - Солнечного и доброго утра, - раздался позади Раша знакомый девичий голос.

  Раш обернулся, рассматривая Хани. Сегодня она выглядела получше, чем накануне, когда они с Арном вернулись из лесу, хотя под глазами северянки по-прежнему виднелись темные синюшны круги, как от бессонной ночи. Хани сменила походный костюм на удлиненную куртку с капюшоном, подбитую куницей, и светлые штаны оленьей кожи. Раш сразу заметил, что теперь ее одежда заметно отличалась от той, в которой ходили деревенские.

  - Я думала, вы покинули Яркию с рассветом, - задумчиво сказала Хани, почем-то уставившись на мешочек с орехами в его руках.

  - Наш новый проводник упрямее осла, заладил - не поеду, пока не узнаю, чего скажет Мудрая. - Раш ловко закинул в рот пригоршню орехов и протянул мешочек девушке, молча предлагая угоститься.

  Она отказалась, морща лоб, как от тяжких раздумий.

  - Я нигде не вижу Рока. Он не с вами ли собрался?

  - Если и собрался, то я об этом ничего не знаю. Вчера он почти сразу, после тебя, куда-то делся. Послушай, а что собирается говорить Мудрая? - Раш поманил ее рукой в сторону, за круг, где бы их не тревожили.

  Девушка охотно пошла за ним, отстранившись, когда он попытался взять ее под локоть. Она выглядела такой несуразно маленькой, особенно на фоне остальных местных. Даже ему, не слишком высокому, она едва ли достигала плеча. В купе с мягкими чертами лица, казалась ребенком, девчонкой, где-то растерявшей кукол. Если бы не взгляд: глубокий, пронзительный. Казалось, она всегда смотрит куда-то глубже, чем кажется. И Рашу стало не по себе, когда она вдруг пристально взглянула на него, прямо в глаза.

  - Большая опасность подбирается к здешним. Мудрая будет говорить с эрлом, чтобы тот поднимал народ.

  - Какая опасность? - Раш стянул петельки мешка, пряча его за пазуху. Желание насыщать утробу напрочь пропало. Да и как тут есть, когда странный фиалковый взгляд того и гляди дыру прожжет?

  - Людоеды. - Хани понизила голос. - Раньше они никогда не выползали за пределы Пепельных пустошей так далеко. И идут не с севера, а с юга. И ставят ловушки. Много ловушек. Теперь они не просто пустоголовое стадо. - Девушка снова "поймала" его взгляд. Несколько мгновений, будто бесконечных, она рассматривала его пристально, как если бы готова была найти в нем источник всех бед Северных земель.

  - Хватит на меня таращиться, - сквозь зубы процедил он. - Хочешь что-то сказать - говори.

  - Их кто-то направляет. Кто-то умнее, чем они. И у него есть магия, сильная отметина Шараяны. - Она замолчала, давая ему возможность как-то отреагировать на сказанное, но Раш молчал и Хани продолжила. - В наших землях всех детей обязательно смотрит Мудрая и тех, у кого есть отметин, забирает для усмирения магии, чтобы направить ее по верному пути. Редко когда отметины появляются у тех, у кого их не было в детстве. Но даже так - Мудрая все чует, знает. Только она одна получает благословение Виры, ее истинное зрение.

  Раш окончательно запутался, кто и то получает и видит, но виду не подал. Лицо у девчонки было таким, будто она разбалтывала ему все тайны мирозданья.

  - В наших землях появился черный маг, - закончила она.

  - Чушь, - отмахнулся Раш. Он уже жалел, что поддался на разговор. Пусть бы шла себе, куда шла, его дело - сторона. И, вспомнив, добавил: - Ты ведь тоже отмечена Шараяной.

  - Уезжайте. - Тон голоса Хани сменился, стал звеняще ледяным. Она оставила его слова без ответа. - Если у вас есть дела в Артуме, поспешите с ними. Может случится, что скоро наши земли станут небезопасными для путников.

  Хани собиралась сказать еще что-то, но ее отвлек громкий, громче рыночного гула, шум многоголосой толпы. Раш и сам повертел головой, пытаясь понять, откуда раздавался шум. И двинулся на него, ловко проскальзывая между суетливой толпой. Деревенские толкались, зажимали его плечами, но он продолжал идти, собираясь воочию увидеть, что же вызвало пристальный интерес. Человеческая масса следовала к центру, к тому самому месту, где вокруг большого очага сидели старухи.

  - Стрелы шарашей... Много... Бедолага... Позовите Мудрую... Не жилец... - На все голоса галдела толпа.

  Хани, каким-то непостижимым образом оказавшись впереди Раша, яростно спешила вперед, локтями распихивая плотные ряды любопытных. Раш нагнал ее, помогая продираться сквозь толпу. Он даже не сразу понял, что они достигли цели, когда обоих буквально вытолкнуло на окруженный людьми кусок земли. На нем, в истоптанном грязном снегу, на спине, лежал Рок. Он весь буквально был истыкан стрелами, из ран сочилась кровь, левую часть лица рассекала рваная рана, выворачивая из-под кожи мясо и обнажая кость. Глаз заплыл вверх.

  Раш был очень удивлен, когда заметил прерывисто вздымающуюся грудь молодого воина. Никогда раньше он не видел, чтобы человек оставался жив после того, как в него всадили минимум десяток стрел. Нападавшие, судя по всему, не рискнули подойти близко, предпочитая расстреливать беднягу на расстоянии.

  - Рок... Рок... - Хани упала рядом на колени, растеряно, дрожащими руками пытаясь зажать то рану на груди, то место в плече, из которого торчала стрела. - Потерпи. Сейчас придет Мудрая, она исцелит твои раны.

  Молодой воин попытался что-то сказать, из его горла родился только булькающий хрип, губы пошли алой пузырящейся пеной. Раш только успел подумать о том, что хорошо бы позвать Банру, как жрец и сам вышел из толпы. В два шага он оказался возле Рока, бегло осматривая раны.

  Здесь же были и Миэ с Арэном. Оба отмалчивались.

  - Печень, легкие, желудок, - вслух перечислил Раш. Указал пальцем на стрелу, торчащую прямо в левой части груди. - Застряла между ребрами, иначе уже давно бы...

  Арэн остановил его взглядом.

  - Сейчас не время для твоего дурацкого бреда, - насела Миэ. - Иногда мне кажется, что боги покинули твой разум.

  Карманник пожал плечами и сосредоточился на жреце. Банру не торопился доставать из своей сумки снадобья. Он ощупал руки парня, потом ноги. "Рок не жилец, - подумал Раш". Тутмосиец делает вид, что готовится помочь ему, а сам, так же, как и остальные, наблюдает за медленным угасанием северянина; не хочет тратить драгоценные снадобья зря. Вряд ли, даже если влить все разом, Рок сможет выкарабкаться из царства Гартиса. Обменявшись взглядами с Арэном, Раш понял, что не одинок в свой догадке. Хани молчала, поглаживая друга по ладони.

  Когда в круг вышла Мудрая, Рок был уже мертв. Старая женщина отдала несколько указаний. Тело Рока подняли и унесли. После него остался только багряный силуэт, зловещий, тягостный.

  - Не печалься, госпожа, - Банру, как мог, пытался утешить ссутулившуюся под тяжестью горя, Хани. - Рок погиб, как храбрый воин. Его имя не будет забыто.

  Девушка отстранилась, невидящим взором осмотрела стоящих перед ней и поднялась с колен. Подняв ладони к лицу, она еще какое-то время молча разглядывала кровь на подрагивающих пальцах. Раш видел, как беззвучно шевелятся ее губы.

  А потом девушка переменилась. По лицу скользнула тень то ли недоумения, то ли неожиданности. Она чуть склонила голову набок, словно прислушивалась к невидимому собеседнику.

  - Шараши идут, - сказала она. - Близко. До полудня будут здесь.

  Толпа загудела, рождая обеспокоенные женские выкрики, но один взмах руки Мудрой успокоил жителей деревни. Очень вовремя, потому что теперь к ним вышел еще и эрл. Огромный, он буквально высился над толпой, которая почтительно расступилась, образуя для него живой коридор. Одет он был запросто, только по вороту его рубаху украшала гладкая вышивка рунического орнамента.

  - Откуда ты знаешь про шарашей? - Он налетел на Хани, как лавина, того и гляди снесет натиском силы.

  Но девушка выдержала, отвечая ему холодным взглядом.

  - Рок сказал мне. Он убрал несколько ловушек неподалеку от Яркии, а потом попал в засаду. Их много, очень много.

  Люди снова зашумели.

  - Да он ни словом не обмолвился! - Затрещала дородная тетка, с топорщившимися из-под шапки немытыми волосами. - Врет она!

  Сельчане поддержали ее, толпа снова загалдела.

  - Ты смеешь тревожить духов, девчонка? Ну?! Отвечай! - Эрл стал темнее тучи, яростно сжимая кулаки, так, что хрустели костяшки пальцев.

  - Она файари, - взяла слово Мудрая. - Не тронь девочку.

  - Пусть убирается, - уже спокойнее, но не сбавив злости, приказал эрл.

  - За частоколом шараши, она сгинет сама, ты это знаешь, эрл Варай.

  - Думаешь, Мудрая, меня заботит ее судьба? Кто знает, может они привели за собой людоедов.

  Эрл неопределенно обвел рукой, не указывая ни на кого конкретно, но было ясно о ком речь.

  - Нет времени вести спор. Нужно подготовиться. Собирай людей эрл, всех, кто может держать оружие, зови за собой. - Она повернулась к народу, который теперь странно притих и внимал каждому слову. - Прячьте в ямы детей и стариков, укрепляйте жилища и загоняйте скот в хлева: если шараши прорвутся, то никого не пощадят.

  Едва успел смолкнуть звук ее голоса, жители Яркии рассыпались по домам. Прошло немного времени и возле того места, где скончался Рок, остались только Мудрая, эрл, Хани и четверка путешественников. Раш нарочно старался оставаться позади остальных: уж больно тяжелым был взгляд Варая.

  - А что будешь делать ты, Мудрая? - спросил эрл. - Что будет с ней? - Он взглянул на Хани.

  - Мы буем звать в помощь духов-защитников Яркии и молить Скальда смилостивиться.

  В подтверждение своих слов, старая женщина схватила Хани за руку, заставляя стать позади себя; девушка послушалась. Она взяла в ладони горку чистого снега, что лежал на приготовленных для большого очага поленьях, и растерла его, стряхивая с пальцев мутно-алую жижу.

  - А вы? - Эрл с сомнением посмотрел на путников. - Что будете делать вы?

  - У нас нет выбора, - спокойно, сдержанно, в свойственной ему манере, ответил Арэн. - Нам нужно попасть в столицу, но выехать сейчас будет слишком опасно. Поэтому, мы останемся. Я хороший воин и много знаю в искусстве военного дела. Если бы ты, эрл, согласился принять мою помощь, мы могли бы укрепить деревню.

  Варай не стал отказываться, но и не рассыпался благодарностями. Раш мысленно выругался. В его планы не входила героическая смерть. Карманник пока не видел шарашей, которые, как он успел понять, были бичом Северных земель, но о людоедах представление имел. Насколько он помнил, твари Шараяны были на редкость живучи.

  - Арэн, подумай хорошенько. - Раш выдержал многозначительную паузу. - Ты сам всю дорогу твердил про обязательства. Кто доставит послание, если мы все здесь провалимся в черное царство Гартиса?

  Упоминание о каком-то послании насторожило эрла.

  - Я никого не держу, - не поворачивая головы, сказал воин. - Если из деревни есть дорога, или тропа...

  - Есть путь в Хеттские горы, - сказала Мудрая. - Но там много огненных пещер. Хеттские горы кишат демонами.

  - Демоны или людоеды, выбор невелик. - Миэ покусывала губы и от волнения ее щеки то вспыхивали, то бледнели. - Но если кто-то провел нас...

  - Забудьте о проводнике, - грубо перебил женщину эрл. - Каждая пара рук на счету. Хотите уходить - вас никто не держит.

  - Я не ухожу, - Банру, который все это время отмалчивался, встал на сторону Арэна. - Я могу лечить, и обучен обращаться с оружием.

  - Раз нет проводника, то мне тоже придется остаться. - Миэ лучезарно улыбнулась, будто не она только недавно сокрушалась, что хочет поскорее убраться из артумских земель.

  Раш молчаливо согласился, всем видом давая понять, что делает это под принуждением, а никак не из доброты души. Он всегда презирал слепое благородство. Слишком часто на его памяти, от него безрассудно и по-глупому гибли люди. Может быть, уже совсем скоро, они четверо присоединятся к таким же самонадеянным, но безвестно канувшим в небытие, храбрецам.

  - Шараши порченные, гнилы насквозь. От них можно подхватить порчу и разные хвори. Я видела тех, что корчились в муках, пока черная кровь тварей растекалась по их жилам. И скорая смерть была бы милосерднее, чем такая кончина. - Мудрая говорила будто бы для всех чужестранцев, но блеклые глаза уставились на Арэна. - Вы должны знать, что северяне убивают всякого, кто подхватит порчу и чье тело не одолеет ее за положенный срок.

  - Понял я, - сухо ответил он. Дасириец и сам предпочел бы кончину в бою, поэтому слова старухи не испугали его.

  Мудрая одобрительно кивнула.

  - Мне нужен план деревни, - заговорил Арэн, видя, что товарищи не покидают его. - Еще солома и масло, все, какое есть.

  - Соломы мало, - призадумался эрл.

  - Сколько есть. Пригодится все. И пусть натаскают воды. Мы привяжем солому по верху частокола, сверху смочим ее водой и подожжем. Дым закроет нас от стрел, и тогда врагам придется подойти ближе. Нужно щедро полить маслом все, вблизи ворот, пусть жители покинут дома и заберут весь скарб. Огонь и дым собьют людоедов с толку. - И, чуть тише, добавил: - Если ветер будет нам в помощь.

  - Будет, - уверила Мудрая...

  ***

  Арэн, сколько себя помнил, постоянно слышал от отца, что должен непременно стать воином, имя которого будут знать во всех уголках Эрбоса. Все, от мала до велика, должны прославлять славный дом Шаам, который породил героя и дал его людям, как тот светоч, что несет добро и истину. Маленьким, Арэн думал, что отец хочет ему славной доли, радовался и подолгу слушал его рассказы о войнах, через которые прошел Шаам-старший. Тот стал на военную службу еще при императоре Тирпалиасе, деде нынешней наследницы - семилетней императрицы Нинэвель. Тирпалис унаследовал от матери порченную кровь и все годы его правления Дасирийская империя терпела садиста-императора. Смерть Тирпалиаса была скоропалительной и нелепой, как и его жизнь, и на трон сел наследник - чудаковатый Нимлис, великовозрастное дитя. Скрыть, что сын императора глуп ровно настолько, насколько был жесток его отец, не удавалось даже придворным мудрецам, и великая держава стремительно скатилась в пучину беззакония. Власть перекочевала в руки к советникам, большая часть которых давно кормилась с руки таремских магнатов.

  Нимлис тоже не задержался на троне. И тогда на императорский престол короновали мальчишку Сатара Третьего - темнокожего, в свою мать, эфратийскую рабыню. К малолетнему императору выписали регента - бойкого, молодого и дерзкого, что западный ветер, Шиалистана, племянника рхельского царя Ракела и единоутробного брата импратора-полудурка Нимлиса.

  Полгода назад, то ли волею случая, то ли с легкой руки неразоблаченных заговорщиков, Сатар свалился с лошади и свернул шею.

  В тот же день на трон империи спешно посадили сопливую Нинэвель, и регента Шиалистана подвинула ее мать - властная, хитрая и тщеславная Фарилисса, которую за глаза называли Паучихой. Впрочем, предприимчивый Шиалистан не долго отсиживался в немилости: не успели отплакать похоронные колокола по мальчишке Сатару, как фанфары, ликуя, оповестили о помолвке меж Шиалистаном и новоиспеченной императрицей.

  Дасирия застонала под пятой хитрого рхельского шакала и регентствующей императрицы-матери. Менялась власть, менялись советники. Легкой закарлючкой Нинэвель заверяла все указы, по-детски послушная слову матери. Отправлялись в отставку полководцы первой и второй руки, затевались реформы и новострои.

  И все же, несмотря на потуги Паучихи всюду совать свой нос, всем по-прежнему заправлял Шиалистан.

  Шааму-старшему удалось сохранить за собой должность военачальника при трех императорах, но Шиалистан неудержимо и не таясь наставлял в Дасирии свою волю. Он лишил военачальников права не платить земельных налогов, нарушив указ, принятый почти сотню лет назад, благословенным императорам Гирамом Великим. Волна недовольства прокатилась среди знати, но указ был издан, внизу пергамента стояли императорская подпись и оттиск перстня.

  Многие военачальники первой и второй руки объявили свои владения независимым от Дасирии, а себя назначили вольными королями. Очень скоро многие земли пали под натиском варварских племен, некоторые разорились, и бывшие великие полководцы коротали век глубоко в неприступных подземельях своих твердынь.

  Смат Шаам хранил верность империи и императору, но презирал Шиалистана и регентствующую императрицу-мать, не таясь называя его то "рхельским душегубом", то "щенком шлюхи Бренны".

  Богатые угодья Шаамов стремительно хирели. Рабы удирали, своровав часть серебряных тарелок и припасы из кладовых. Вскоре в Орлином замке остались лишь повариха, старая нянька-рабыня, через которую прошли все отпрыски Смата от всех его жен, и несколько самых преданных горничных. Арэн не мог видеть, как мать с другими женами часами напролет льют слезы, подкошенные нищетой.

  Арэн любил отцовский замок и бывал в нем чаще, чем в собственном. Орлиный замок будто было отдельным миром, в котором цвела любовь и нежность. Даже когда отец приезжал после смотров подвластных земель, взвинченный, хмурый, с грозовой тучей в челе, жены находили для него ласковые слова, а дети - улыбки.

  Когда Шаам-старший позвал к себе Арэна и сказал, что ему нужно ехать в Артум, с посланием, от которого зависит судьба Дасирии, сын не смог отказать. Ту ночь они провели у камина, в долгих беседах. Отец постоянно прислушивался к шорохам, замолкал на полуслове, услыхав волчий вой за стенами замка. В камне живут уши, говорил Шаам и опрокидывал в себя крепкий ром.

  Когда горизонт за окнами дрогнул зарей, Арэн узнал тень величия Дасирии и колени его дрогнули, стоило встать на ноги.

  Рассвет принес не только истину, но и гостей - бывшего военного министра. Плешивый старик не мог обходится без палки, его глаз поблекли, а рот лишился десятка зубов. Но отец уважал немощь, к тому ж, они со стариком Юшана были старинными друзьями. Юшана привез два свитка, один из которых был спрятан в зачарованный глиняный туб и залит оловом с двух концов. Арэн получил свитки и устные наставления обоих, и отца, и плешивого Юшана, с чем и отбыл из замка.

  Дорога его лежала на север, в края Скальдова царства.

  Раскладывая связки щедро политой маслом соломы, вдоль дороги, что вела к центу Яркии, Арэн вспомнил отца. Увидь старик его за таким "бабским делом", проклял бы за промедление.

  - Ты уже подумал, что случится, если никто из нас не выберется живым? - Раш, который не упускал случая ругнуться, как раз закончил присыпать снегом лежащие поперек дороги веревки.

  По замыслу Арэна, в назначенное время, двое крепких парней должны будут натянуть их и задержать людоедов.

  - Я предпочитаю думать, что закат мы встретим все вместе, - ответил Арэн. - В здравии.

  - Смело.

  Арэн передернул плечами - другого от карманника он и не ждал; Раш всегда страшился смерти, только прятал страх не за бравадой или в хмельном забвении, а брызгая ядом направо и налево.

  - Может, девчонке померещилось? - Карманник поднял голову, разглядывая яркий солнечный диск, что стоял почти в зените.

  - Может. Я больше верю своим глазам. А они видели, что сталось с Роком. И преследователи могут прийти за ним по следу. Не сегодня, так завтра или послезавтра.

  - Но мы же не станем торчать в этой дыре, ожидая, когда людоеды решать напасть?

  - Не станем, конечно, - успокоил Арэн. Он отвлекся, провожая взглядом пацаненка лет пяти. Тот нес в обеих руках увесистую дубину, прогибаясь под ее тяжестью. - Тебе может показаться это странным, но пока мы здесь, я хочу сделать хоть что-то для них.

  Теперь Раш сдержался от гаденького ответа, развернулся на пятках и затерялся между снующими жителями.

  Когда Арэн увидел Мудрую, то не сразу узнал ее. Она облачилась в длинное свободное одеяние, которое спадало до самых пят, заплела седые волосы в косы. За ней шла Хани и несколько девочек младше, лет десяти с небольшим. Мудрая остановилась возле него, и Арэн выдержал долгий, изучающий взгляд.

  - Они близко, я слышу топот сотен ног.

  - Мы готовы, Мудрая. Не знаю, что за враг придет к Яркии, но мы встретим его достойно. - Арэн позволил себе легкую усмешку. И заметил едва уловимую улыбку Хани в ответ.

  Старая женщина направилась к стене, ее маленькая свита двинулась за ней.

  - Спасибо, - шепнула Хани, проходя мимо, и коснулась его руки.

  Арэн больше не медлил. Он собрал часть людей у стен, и приказал засесть лучникам под самым частоколом. Вместе с ними была Миэ, сменившая свой роскошный наряд на простую одежду, явно с чужого плеча, одолженную у какой-нибудь крестьянки. Таремка растирала ладони, беззвучно повторяла слова заклинаний; за поясом ее одежд торчали несколько пергаментов с волшебными заклинаниями. Раш и Банру остались с эрлом и второй частью маленького войска вооруженных сельчан. Арэн глядел на них, поверх ряда вил и дубинок, и не давал черному отчаянию пробраться в душу.

  Мудрая взошла на небольшой помост, наспех сооруженный из бочек и досок. Она взяла протянутый Хани деревянный посох, увенчанный деревянным набалдашником, и вознесла руки к небу.

  И в тот самый Арэн услышал первый рык, сложившийся в нестройный рев из сотен точно таких же, что подхватили его. Дасириец выглянул сквозь щели в частоколе. Сперва он не видел ничего, кроме темного марева, стелившегося по снежному покрову. Но с каждым мгновением оно все приближалось и приближалось. Рык стал сильнее, яростнее. Теперь даже Арэн мог слушать топот ног. А потом из клубящегося темного тумана стали появляться точки, неясные силуэты. Некоторые бежали на четырех, как волки, некоторые - на двух.

  - Миэ, поджигай! - скомандовал Арэн.

  Волшебница выставила руки вперед, ладонями вверх и начертала несколько символов в воздухе, приговаривая нараспев слова заклинания. Вслед за ее руками, по воздуху пошли едва уловимые волны, образуя тонкий, как нить, огненный след. Символы приобрели пылающие контуры, разом вспыхнули, и над ладонями Миэ повисло несколько огненных шаров, размером со спелое яблоко. Женщина повела их, словно привыкая и, прицелившись, послала по обе стороны ворот. Шары прошлись ровно над соломой, рассыпаясь огненными сгустками. Языки пламени жадно впились в сухую траву.

  - Стрелять по моему сигналу! - Выкрикнул Арэн, и первым натянул тетиву.

  Солома, политая сверху водой, не давала огню себя поглотить. Пламя бушевало под ней, но верхний наст не поддавался. Воздух наполнился едким запахом, вслед за ним поползло густое удушливое облако белесого дыма.

  - Скальд, не оставь своей милостью! - Раздался высокий, звучный голос и Мудрая расставила руки, будто готовилась взлететь. Ее тело, обняли белые вихри - над Яркией пронесся первый порыв ветра, потом еще один, и еще. Они следовали друг за другом, собираясь вокруг Мудрой, послушные ее приказам. Она собрала их, черпая из воздуха, неясно размахивая руками и потом, в один миг, освободила. Ветер рванулся вперед, хватая все, что попадалось ему на пути. Сельчанам пришлось хвататься друг за друга, чтобы не улететь.

  Когда через ворота полетел первый залп стрел, воздушный поток повстречался с дымом и вернул его вспять, в лица врагам.

  - На стены! - Арен в два шага выскочил по лестнице, прислоненной к частоколу, перешагнул на мешки и первым выпустил стрелу. Он не стал дожидаться, пока твари перезарядят свои луки; вместо этого стремительно присел, так, чтобы острые пики забора прикрывали его и заложил новую стрелу. Деревенские уже лезли на стены.

  - Держитесь подальше от огня! Не заряжайте стоя, в укрытие!

  Со следующим выстрелом он все же смог разглядеть одну из тварей. Никогда прежде Арэн не видел таких пожирателей человеческой плоти. Они были много больше тех, что ему довелось повстречать в битве у Мертвых равнин. Странная смесь человека и зверя, с острыми пастями, и несуразно длинными когтистыми руками. С их тел свисали куски плоти, местами обуглившейся, местами начавшей гнить - даже копоть дыма не могла заглушить тошнотворный запах разложения.

  Только те, что перемещались на двух, несли с собой оружие - длинные ржавые мечи и луки. Остальные, подобно стае бешеных волков, не страшась ничего, лезли на стены. Дым разъедал глаза лучникам, они корчились, но продолжали стрелять наугад, иногда попадая в своих же. Во многих уже торчали стрелы, посланные деревенскими: их отличало яркое алое оперенье. Но людоеды вырывали стрелы из своих тел, словно занозы, и продолжали наступление. За стенами Яркии уже лежали первые убитые люди.

  - У них таран! - Выкрикнул кто-то.

   Арэн бросил лук, спрыгнул вниз. Кое-то их тех, кто должен был принять удар, уже свирепо ревели, заглушая рев шарашей. Воины размахивали дубинами и дасириец в очередной раз удивился северному народу - еще утром они убирали навоз из сараев, а теперь - заправские воины, яростные и беспощадные. Он не сомневался, что им станет храбрости ринуться на врага, но у него была своя тактика и, прежде чем спустить артумцев с цепи, он хотел ослабить врага.

  - Вы, - он поочередно перевел взгляд на двух сельчан, державших края спрятанных под снегом веревок. - Не пропустите момент. Они должны задержаться здесь. Миэ...

  - Я знаю, у меня наготове пара фокусов, - волшебница подбоченилась, будто готовилась встречать самого короля.

  - Предупредите кто-нибудь эрла, пусть будет готов прикрывать наш тыл.

  Последние его слова утонули в первом глухом ударе. Арэн метнулся в сторону, где под одним из деревьев лежал подготовленный щит. Он как раз успел сменить оружие, когда таран пробил в воротах брешь. Люди за стеной напряглись, ожидая еще одного удара, того, который наверняка повалит единственную преграду на пути в деревню.

  Ворота разлетелись вдребезги.

  И в тот же час, сквозь дыру, что ощерилась обломками, хлынул черный ревущий поток. Он шевелился, как ужасная сороконожка, и сминал все, на своем пути.

  Когда сельчане натянули веревки, первые людоеды пали, преграждая путь остальным. В считанные мгновения образовалась живая стена тел, через которые остальным приходилось уже перелезать. Засвистели стрелы лучников, смертоносный дождь поливал людоедов. Они рвались вперед, падали, подкошенные острыми наконечниками, и снова ползли. Арэн сделал условленный жест рукой, ближайшие дома озарились яркими вспышками огней. Пламя побежало по разлитым масляным линиям, захватило несколько стоящих на пути мешков с соломой. В мгновение ока огненный барьер перегородил путь людоедам. Твари продолжали ползти вперед, но отступали, стоило огню попасть на их тела.

  Арэн воодушевился - все шло так, как он и предполагал. Покоя не давал только таран: откуда он взялся у безмозглых пожирателей плоти, всеми чувствами которых руководил только голод? Но об этом он подумает после, в покое, у теплого очага.

  Людоеды прорвались. Ходячие на двух ногах перегрызли глотки своим же и швырнули их на пламень. Едва в огненной стене появился проход, остальные хлынули в него, понеслись убийственным потоком. Арэн перехватил меч удобнее и, не дожидаясь, пока на него нападут, рванулся в самую гущу. Острый клинок пронзил гниющее тело шараша. Людоед задергался, пытаясь соскочить с лезвия: этот был двуногим, скорченным и отвратным. Дасириец чуть не задохнулся от вони, исходившей от него. Провернул меч, выпуская потроха, и резко рванул на себя, одновременно отталкивая шараша ногой. Развернулся и наугад нанес удар сверху, рассекая попавшего под клинок чуть ли не надвое.

  Он рубил и колол, пот струился по коже, застилал взор, но отточенные годами инстинкты воина помогали там, где подводило зрение. Воздух наполнился запахом крови, тишина - громогласными ругательствами северян и их же победоносными кличами. Время от времени в гуще сражения вспыхивали синеватые всполохи, рассекая всех, кто попадался им на пути. То Миэ, решил дасириец, мысленно поблагодарив волшебницу. Несколько раз магия задевала сельчан, но женщина продолжала свое колдовство.

  Все сладится, решил Арэн, крутанулся, сея смерть разящим клинком, и только на короткое мгновение увидал в сече белоснежные косы Хани. Девушка стремительно спешила вперед, окруженная парой бравых северян: оба прикрывали ее, не давая шарашам дотянуться. Что-то не так, раз девушка покинула Мудрую. Но время было не до расспросов. Арэн попросил богов смилостивиться над всеми ними и не допустить беды, продолжив опускать свой меч на головы людоедов.

  ***

  Запах смерти, смешанный с горячим воздухом.

  Хани задыхалась. Каждый новый шага давался ей с трудом. Хотелось упасть в одну из снежных куч и забыться в снежном одеяле сном без сновидений. Но Мудрая велела ей поспешить. Хани не спрашивала, зачем и что предстоит сделать, она послушно исполнила приказание. Через огненный барьер не было пути, и она шагнула в гущу сражения. Крики, боль, рев - все обрушилось на голову, сминая остатки храбрости. На лицо и одежду тут же брызнули алые бусины крови и черные капли мерзости, которая сочилась в жилах шарашей. Если бы не двое, чьих имен Хани не знала, ее постигла бы участь лежать в грязном снегу с разорванным в клочь телом. Но в страхе и панике, девушка утратила способность мыслить здраво. Мужчины прикрыли ее.

  Когда гуща сражения стала редеть, одного из защитников поразил меч. Он успел убить обидчика и еще парочку его сородичей, прежде чем рухну на землю. Хани вскрикнула, сторонясь мертвого взгляда светлых и чистых как рассветное небо глаз.

  - Осторожнее, госпожа! - Другой потянул ее за шиворот, прижал к себе огромной рукой, второю орудуя дубиной.

  Девушка зажмурилась.

  Давно, в родной деревушке, она часто становилась свидетелем нападений шарашей. Обычно они шли небольшими ордами, около сотни голов или даже меньше. Детей, стариков и нерожавших девушек, прятали в вырытых в земле укрытиях. Они сидели там тихо, дожидаясь, пока остальные прогонят мерзость. Хани редко видела ярость сражения, только много позже, когда мертвых уносили на ритуальное кострище, ходила по кровавой снежной жиже, представляя, как храбро пали воины. Взросление ее пришлось на те времена, которые называли Временами покоя. Многие поговаривали, что Скальд обратил взор на Северные земли и избавил своих детей от пошести; другие утверждали, что шараши испугались мощи воинов Артума и больше никогда не смеют ступить за пределы Пепельных пустошей. Но в тот год, когда они с Роком пустились на поиски благословения, людоеды снова стали нападать на деревни.

  Когда воин вытолкнул ее вперед, буквально повалив на землю, Хани почти ничего не соображала, потеряв рассудок. Ее хватило только чтоб отползти немного вперед и осмотреться. Где-то позади остались звуки клинков, путь вперед скрывала занавеса белесого тумана, странная мгла, сквозь которую ничего было не разглядеть.

  "Вставай, Хани" - раздался голос в голове.

  Она до сих пор не могла привыкнуть к ним - умершим, которые хотели говорить с нею. В последнее время такое случалось не часто, но за сегодня - уже дважды, и Хани тревожилась.

  Голос принадлежал Року и оттого сделалось еще больнее. Она всхлипнула. Хотелось дать волю слезам.

  "Спеши веред, скорее, со всех ног" - требовал голос. И она подчинилась, встала на четвереньки, только со второй попытки сумев подняться во весь рост, опираясь на поднятое с земли обломанное древко вил. Нужно ли идти прямо в туман, думала девушка, мешкая. Голос велел идти. Уже через несколько шагов она перестала ориентироваться, в верном ли направлении идет. Шаг за шагом, окруженная маревом, Хани шептала молитвы. Несколько раз она пыталась зачерпнуть силу, но пальцы сжимали лишь пустоту.

  А потом вокруг нее началась возня. Неясные тени ходили кругом, лязг сошедшихся клинков полоснул по ушам. Она вертела головой, силясь понять, что служит источником звука. Не найдя его, продолжила идти вперед, и вскоре мгла рассеялась, обнажая новое поле битвы.

  Пылали дома, сочась в небо черными столбами дыма. Земля вокруг, куда хватало глаз, алела от пролитой крови. Мертвые шараши, мертвые северяне, отрубленные части тел. Звук битвы оглушал настолько, что растворился даже голос Рока. Или ее проводник просто исчез, выполнив то, зачем пришел.

  - Наши дети! - В подол ее платья вцепились скрюченные руки женщины. Ее лицо заливала кровь, голос дрожал на предсмертном вздохе. - Они забирают наших детей...

  Последние слова зашлись в кашле и несчастная скончалась. Но как? С чего вдруг шараши стали действовать так слаженно, будто вдруг обрели способность мыслить разумно? Хани снова попробовала взять силу - получилось. Ладони наполнились сгустками, что пульсировали в такт ударам сердца. Она двинулась вперед, поражая тварей, которые преграждали путь. В пылу битвы детские крики были едва слышны.

  - Там! - Кто-то с силой схватил ее за плечо, девушка с трудом сдержала крик боли. Перед нею, весь в крови и черной мерзости шарашей, стоял эрл. Его грудь шумно вздымалась, рот перекосился то ли от боли, - в плече мужчины торчал костяной наконечник стрелы, - то ли от ярости. - Они прорвались, выбили брешь в стене. Твари забирают наших детей! Ты же файари, заклинаю всеми богами Эрбоса - помоги! Может, шараши станут тебя слушать.

  Хани рывком плеча скинула его руку и, только теперь вспомнив про хлыст, вооружилась им. Эрл решил, что раз она носит отметины богини темной магии, значит они с шарашами закадычные друзья. Злость на мужчину прибавила ей решительности.

  В толпе она увидела Раша. В руках его лежали изогнутые кинжалы, и он ловко орудовал ими. Сделав очередной смертоносный выпад, Раш тоже заметил ее. В глазах парня плескалась ярость. Он быстро поравнялся с Хани, но прежде чем сказать хоть слово, замахнулся кинжалом. Она зажмурилась, не ожидая предательства. И поняла, что произошло, когда прямо над ухом раздался сдавленный рык и бульканье.

  - Мне нужна помощь, - сказала девушка раньше, чем поняла, что говорит.

  - Пойдем. И хоть иногда смотри по сторонам.

  Он увел ее в сторону, за дома, где от дыма нечем было дышать, но зато здесь их прятал дым и они успели скоротать часть расстояния.

  - Они привели с собой тролля, - быстро говорил Раш, замолкая только когда они входили в дымовые завесы. - Большого, взрослого. Он раскидал половину людей, прежде чем мы поняли, что происходит. А вслед за ним хлынула еще одна волна.

  - Откуда тролль... - Хани не ждала ответа, лишь вслух проговаривала то, чем обеспокоилась.

  - Я не знаю, но он добрался до одного убежища и выпотрошил его. Не смотри по сторонам, - предупредил Раш, когда детские крики стали громче.

  Теперь Хани слышала их совсем рядом, будто все другие шумы умолкли.

  Из-за покосившегося дома с рухнувшей крышей, послышался трубный рев и появилась нога тролля: огромная, покрытая грязно-синей чешуей. Девушка почувствовала, как ужас сковывает все члены. Тролль, которого убил Рок, был едва ли не в четверть размера этого, его кожу покрывал не такой плотный ряд чешуек.

  - Ты же волшебница, придумай что-то! - рявкнул Раш, видя замешательство девушки. - Я видел твои фокусы в лесу.

  - Это только раззадорит его.

  Хани едва могла шевелить губами, мысли едва ворочались в голове. Тролль вышел полностью, теперь нависая над женщинами, которые отчаянно пытались защитить детей, спрятанных в глубокой норе. Громадина размахивала тяжелыми когтистыми лапами, хватала несчастных и швыряла их прочь.

  - Я призову духа-защитника, - решилась она и, видя непонимание Раша, торопливо пояснила. - Не знаю, как долго мне удастся держать его.

  - Мне-то что делать?

  - Охранять меня.

  Хани встала на колени, послабила ремешок, которым перевязала косы и те вновь зазмеилилсь по плечам и спине. Она не стала говорить Рашу, что раньше духи-охранники лишь раз отзывались на ее зов. Фергайра Илия недовольно качала головой и в конце концов вынесла неутешительный приговор - духи не слышат ее, они приходят сами, когда им вздумается. Но теперь не было времени горевать, и девушка собиралась пробовать все известные ей способы.

  Она чувствовала, что не сама. Рок молчал, но присутствие незримых наблюдателей ощущал каждый дюйм кожи. Девушка прикрыла глаза, обращаясь к внутреннему взору. Голова закружилась, отяжелела. Хани взмахнула головой, запрокидывая ее то вперед, то назад, раскачивая тело подобно маятнику.

  - Чтоб тебя харсты драли в третьем круге царства Гартиса! - лающей бранью залился Раш и рядом с тем местом, где сидела наполовину впавшая в небытие Хани, свалился камень, вздымая в воздух пыль и грязные клочья снега.

  Хани оставалось лишь надеяться на расторопность незнакомца. Пути назад не было. Она нащупала тонкую нить, проводник между миром живых и миром мертвых. Мудрая и фергайры не дали разрешения на такое волшебство, но Хани было не до того. Раскаянью будет свой час, как и наказанию, которое последует незамедлительно.

  Духи молчали. Хани молила смилостивиться и прийти на помощь, но они оставались глухи. Перед ее затуманенным взором плясал хоровод искр, светившихся на манер радуги, всеми цветами сразу, к горлу подступил ком. Она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Единственным, что напоминало о мире живых, стали детские крики о помощи.

  "Дай свою силу" - потребовал незнакомый, зычный женский голос. Хани встрепенулась, как ото сна. "Я отдам свой дух, я отдам свое тело..." Хани твердила слова скороговоркой, сбивалась. Может быть, если она умолкнет, духи перестанут слушать.

  Голос все нарастал, оглушая подобно каменному обвалу в горах. В конце концов, он стал заглушать мысли, поглотил остатки связи с миром живых.

  - Вставай, вставай же! - Голос Раша вырвал ее из небытия. - Не знаю, что ты шаманишь, но лучше убираться, пока нас не достал тролль!

  Она отстранилась, не поднялась с колен. Невидящим взором уставилась на тролля. Он уже стоял над ямой, в которой прятались дети и собирался запустить туда лапу. Ребятня отчаянно пищала. Вокруг лежали их матери, их шеи, руки и ноги были неестественно вывернуты. Почему духи-защитники молчат, думала Хани, почему не приходят на помощь и молча смотрят, как по их земле ходит скверна?

  А потом повеяло холодом. Прямо из ниоткуда, чуть дальше от того места, где бушевал тролль, завертелся снежный волчок. Он рос и расходился вширь. Когда из вихря появились первые очертания, Хани слабо улыбнулась.

  Дух-защитник, снежный медведь, встал на задние лапы и его рык прокатился эхом по деревне. Тролль замешкался, так и оставшись стоять с поднятой лапой. В бесплотное тело, сотворенное снежной дымкой, полетели стрелы шарашей, но ни одна не причинила вреда - все пролетели насквозь, не встретив преграды.

  - Чтоб я ослеп, - глаза Раша расширились от увиденного.

  - Духи услышали, - ответила Хани.

  Она чувствовала, как силы покидают ее. Дух был сильным, и черпал глубоко. Девушка чувствовала сковавший движения холод, приникающий в самое нутро. Она знала, что не долго сможет поддерживать его своими жизненными силами. Но бестелесный хищник уже пустился в бой, сметая все на своем пути. Его клыки пронзали тела людоедов, зверь высасывал их жизни и швырял оземь. Тролль пятился, глуповато ковырял пальцем живот, переминаясь с ноги на ногу. И именно в этот момент его накрыла гудящая огненная вспышка, словно прилетевшая с небес. Когтистая тварь пронзительно закричала, пытаясь сбить с себя пламя. Но огонь уже скользил по чешуе, проникал в нее, струился по венам, проступая под толстой шкурой алыми дорожками.

  Медведь довершил начатое огнем. Стоило троллю упасть на землю, бестелесный дух-защитник взобрался на него, опуская на тушу тяжелые удары лап.

  - Они отступают, отступают! - кричало эхо позади, нараспев сразу всеми голосами.

  Хани отшатнулась от услужливой ладони Раша.

  - Нельзя, отойди, - она отползла в сторону.

  Мысли просили духа остановиться. Медведь, разделавшись с троллем, повернул голову. Пустой взгляд устремился на Хани. В тот самый миг, как она подумала, что дух нарочно задержался, чтоб покарать ее, призрачный силуэт разлетелся снегом, будто его и не было.

  Девушка с облегчением вздохнула. Раш продолжал топтаться рядом, придерживая кровоточащее плечо.

  - Вовремя я, - сказала Миэ, оказавшаяся рядом. - Первый раз видела духа-защитника. Напишу песню о медведе Яркии, именем Амейлин. Увалень невоспитанный, помоги девушке встать на ноги.

  - Сама помоги, - угрюмо бросил Раш, не сдвинувшись с места.

  Руку Миэ Хани приняла с немой благодарностью. Теперь, когда ее тело больше не служило источником силы духа, это было безопасно. Но пояснять причины первого отказа, Хани не стала. Все силы ушли на связь с духом, тех же, что остались, едва хватало на то, чтобы ворочать языком. Женщина подставила плечо, придерживая Хани за талию.

  - Есть тебе больше нужно, - ворчала она. - Костлявая, что карга.

  - Карги не костлявые. Поедем в Сьёрг, - она перевела дыхание, - заедем в Теплый лес, поглядишь на карг.

  Они прошли совсем немного, прежде чем дорогу перегородила Мудрая и эрл: старая женщина сводила к переносице седые косматые брови, мужчина тут же выдернул из плеча стрелу. Нарочно он что ли, подумала Хани.

  - Ты не смела. - спокойно, звенящей вьюгой в голосе, сказала Мудрая. - Шилихана Медведица самый старый из духов-защитников Яркии, она гневается, что ее растевожили. Даже Скальд и дочь его, светлоликая Мара, не спасут нас, если Шилихана лишит деревню своей милости.

  - Тролль хотел забрать детей, - спокойно же ответила Хани. - Я поступила так, зная о наказании. И готова принять его смиренно.

  - В холодную ее, - скоро приказал эрл. Он снова был главным над Яркией, от трясущегося паникой воина не осталось и следа.

  - Она же спасла ваших детей!

  Все взоры обратились к Арэну. Его кольчугу, еще утром чистую и блестящую, покрывали пятна крови и темные разводы сажи. Сам воин выглядел целым и кровь на лице и руках, вряд ли принадлежала ему. Клинок в его руке весь до гарды чернился кровью шарашей.

  - Не вмешивайся в наши дела, чужестранец, - предупредила Мудрая. - А ты, эрл, не горячись. Я сама решу, как с ней поступить.

  Хани видела, как Арэн поддался вперед, но взгляд мудрой остановил его. Чтобы не быть раздором, девушка отстранилась от Миэ и поравнялась со старой женщиной. Ноги болели, колени подгибались, но Хани скорее откусила бы себе язык, чем показала слабость. Достаточно того, что теперь вся деревня видит в ней врага.

  - Мои ученицы приготовили места в амбаре, отнесите раненых туда - о них позаботятся. Если на то будет воля Скальда, к ночи узнаем, скосит ли их порча. Да соберите погребальный костер для наших воинов. С приходом ночи я буду просить Гартиса принять их достойно, - приказала Мудрая. - Шарашей сожгите за холмом.

  Глава четвертая

  Баттар-Хор, столица рхельского царства.

  Малый тронный зал был безлюдным. Круглые небольшие окна под самым потолком, выложенные разноцветной мозаикой, пропускали внутрь солнечный свет. Центром зала служил стол резного дерева, покрытый лаком и отполированный до блеска; круг него - стулья с мягкими подушками и подлокотниками.

  В стороне, заняв собою весь угол, скрипел дровами камин, с ним рядом устроился приземистый столик для шахматной игры. Вдоль стен растянулись скамьи.

  Основным украшением Малого тронного зала, служил царский престол. Он стоял на помосте, покрытом парчой: высокая спинка оббитая белым атласом, по которому тянулись вверх вышитые золотом и серебром стебли причудливых растений, в изголовье - россыпь драгоценных каменьев. На подлокотниках белого золота играли солнечные блики.

  Именно здесь царь Рхеля принимал своих советников и почтенных гостей, с которыми желал вести беседы с глазу на глаз.

  Распорядитель побеспокоил Катарину лишь за полдень следующего дня. Привычно раскланявшись, будто старые кости не изнывали от каждого сгибания, Киран передал на словах приглашение Ракела - царь просил гостью присоединиться к нему в Малом тронном зале. Сегодня Катарина с особой тщательностью подобрала наряд. Темно-вишневый строгий силуэт платья, разбавленный лентами по пройме, всего на тон светлее основной ткани. Рабыни гладко подобрали ее волосы, шею украсила лишь одна нитка жемчуга.

  Окинув себя придирчивым взглядом в серебряном зеркале, леди Ластрик осталась довольна.

  Ракел, вопреки ее ожиданиям, не сидел на троне. Когда двери распахнулись, Катарина нашла правителя рхельского царства сидящим во главе стола. Завидев гостью, Ракел поднялся и двинулся ей на встречу.

  - Леди Ластрик, - он припал губами к ее ладони. - Вы знаете, что менестрели Рхеля уж давно называют вас Цветком персика?

  Катарина, настроившая себя на тяжелую беседу, не смогла сдержать довольную улыбку. Какая женщина устояла бы перед таким изысканным, пусть и насквозь сочившимся лестью, комплиментом, полученным из уст царя?

  Ракел был мужчиной немногим за сорок, рослым, статным, с царской осанкой и живыми зелеными глазами. Курчавая аккуратная бородка обрамляла волевой подбородок и скулы, встречаясь с густой каштановой шевелюрой ниже плеч. Еще розовый шрам рассекал висок царя, ничуть не портя лица. Шелковые одежды были просты, но тяжелая цепь белого золота стоила полсотни отборных скакунов.

  - Ваше Величество галантнейший среди правителей, - сказала Катарина чистую правду.

  - Простите ли вы мое давешнее невнимание? - Царь настороженно ждал ответа. - Дела государственные... Мне ли вам говорить, как часто заботы застят мир вокруг, леди Катарина.

  - Мои заботы ничто, в сравнении с царскими.

  Ракел повел рукой, указывая на стол.

  - Я хотел бы отобедать с вами, леди Катарина. Мой новый кухарь просто кудесник.

  На стол подали запеченный в меду телячий окорок, грибы, фазанов, форель и лосося в сметане, и еще много блюд, многие из которых Катарина в тот вечер так и не попробовала. Забористое белое рхельское вино, славящееся на весь мир своим неповторимым букетом, щекотало ноздри.

  Разделив пишу, они вели непринужденную беседу.

  На сладкое принесли еще с десяток блюд, от запаха которых рот Катарины наполнился слюной, хоть утроба ее была уже полна.

  После они как водится, сели за шахматы.

  - Леди Ластрик, дочь просила меня побеспокоить вас вопросом, - начал Ракел, выводя в игру черную пешку. - Не прислал ли молодой лорд Ластрик весточку?

  Катарина поблагодарила богов, что теперь нет нужды самой начинать тяжкий разговор. Она нарочно медлила с ответом, делая вид, что старательно обдумывает ход в игре; на самом же деле Катарина обдумывала другое.

  - Мой племянник так молод, - неопределенно ответила она, походила ладьей и передала ход царю.

  Тот не подал виду, что ждал совсем иной ответ.

  - Молодость, - Ракел погладил холеную бороду. - Я на днях только вспоминал о своей юности. Одним богам ведомо, почему не сгинул в бою. Мой придворный лекарь говорит, что если сложить разом все мои шрамы, да вытянуть их, то выйдет пояс в три обхвата.

  - Я была уверена, что в четыре, - Леди Ластрик позволила себе легкое кокетство.

  Они снова завели пустой разговор. Фигуры были разыграны. Ракел забрал трех пешек, коня и ладью, а Катарина заполучила ферзя, украшенного посеребренным круглым набалдашником, несколько пешек и двух слонов. Леди Ластрик умела играть в шахматы, не так искусно, но и не настолько плохо, чтобы не почуять фальшь.

  Игра масок началась.

  - Как чувствует себя молодой наследник Руфус? - Поинтересовался Ракел, после чего, с самым серьезным видом, перед этим нарочито долго обдумав следующий ход, подставил под удар черному коню гостьи свою белую ладью.

  - Здоров и бодр, - скороговоркой ответила Катарина, забрала фигуру и пожурила царя за невнимательность.

  - Я немного, должно быть, озадачен тем, что долго не слышал вестей из Тарема, - наконец сознался Ракел. - Сейчас тяжелые времена, говорят, что в дасирийских землях ходит смута.

  - Ваше Величество, кому, как ни вам, знать, что гложет наших соседей, славную Дасирию.

  Она не ждала, что правитель Рхеля начнет отпираться перед нею. Несмотря на скорое родство и желание Ракела во что бы то ни стало заручиться поддержкой Верховного лорда-магната, он продолжал быть царем целого государства. И, как ни пытался скрыть это, смотрел на Катарину сверху вниз.

  - Я не знаю мыслей и планов моего племянника, леди Катарина. После того, как Шиалистан отбыл из Баттар-Хора, мы отдалились.

  - Я слыхала, при дворе Вашего величества много великих кудесников-волшебников. - Теперь, когда словесная партия стремительно набирала обороты, шахматы были позабыты. Леди Ластрик повертела между пальцами черного короля - резную высокую фигурку, покрытую тонким слоем лака и увенчанную позолоченной короной в три пика. - Разве обязательно сидеть вот так, через стол, чтобы обсудить государственные дела? Разве не к вашему двору год назад были доставлены два ониксовых шара? Один из них, по моим сведениям, находиться в покоях Шиалистана, Ваше Величество. Не красоты же ради, даже вы не станете этого отрицать.

  Зеленые глаза Ракела сузились, кожа вокруг них собралась мелкими морщинками. Но он продолжал хранить невозмутимый вид и не спешил касаться своих фигур на доске.

  - Леди Катарина, склоняю голову пред вашей осведомленностью. Можно только гадать, откуда такие сведения.

  - Вы мудрейший из правителей, Ваше Величество. Вы властны и помазаны богами на престол. А мы простые торговцы. Приходиться юлить, изворачиваться. Иначе никак.

  Женщина почти кокетливо сморщила нос, она намеренно упомянула "помазание богами", свершенное кровавым восстанием бунтарей, науськанных рхельской знатью. Больше тридцати лет назад, руками бунтарей, с трона был свергнут малолетний наследник Исакай - десятилетнему мальчишке снесли голову лишь за то, что в его жилах текла дасирийская кровь. Династическая ветка Хамы Первого прервалась, и знать посадила своего царя - угодного и "чистокровного" Анада. Боги послали ему двоих сыновей, старший из которых, Ракел, и унаследовал трон. Но Катарина ни мгновения не сомневалась, что знать не упускает случая напомнить владыке, чьими силами его род попал на трон. И, - кто знает, - не пугает ли новым переворотом. Ракелу стало бы сил удержать в руках царство, но придворные интриги и склоки порой оказывались губительнее войн. И даже царь может встретить рассвет с перерезанным горлом.

  - Шиалистан - мой племянник, - повторил он, как будто не был уверен, что Катарина понимает смысл этих слов. - Он вырос при дворе, не стану скрывать - во многом я сам занимался его воспитанием. Связь между нами крепка, но я не указываю ему отсюда, какую политику вести в дасирийской империи. И потом, - он вновь коснулся бороды, - на троне сидит императрица Нинэвель, ее рукою и императорской печатью заверяются указы.

  - Ваше Величество, как ребенок может понимать, под чем ставит свой росчерк? - Катарина позволила себе немного иронии. - Нинэвель неразумное дитя. То ли дело ваш племянник - есть те, кто считают его слишком ... амбициозным.

  - К чему вы клоните, леди Катарина? - Только теперь голос Ракела стал жестче, прохладнее.

  Он станет и дальше улыбаться, думала таремка, пока безмолвные рабы, лишенные языков, подносили им чаши со щербетом: тяжелые, выточенные из нефрита, кубки, сочились причудливой золотой вязью по ободу и широкой ноге. Ракел не из тех правителей, что визжат, как невинные девицы, увидавшие мужское достоинство; он расчетливый стратег, который продумает десять ходов вперед, прежде чем сделает один шаг, первый. И сейчас, когда его маленькая шлюшка-доченька почти стала женою племянника Катарины, Ракел не спешит праздновать победу. Тарем для него как удойная корова, и, пока она будет давать молоко, Ракел всячески окружит телку заботами.

  Одного лишь он не учел.

  Катарина подхватила серебряной ложкой сладкий ломтик, положила его на язык и подождала, пока растает и на мгновение зажмурилась, наслаждаясь густым вкусом ванили.

  И, стоило рабам удалиться, Она более не медлила.

  - Тарему известно о строительстве, которое затеял Шиалистан. - Теперь сладость была лишь привкусом щербета во рту, в речах леди Ластрик от нее не осталось и следа. - Великий торговый путь, меж Дасирией и Рхелью, в обход Тарема. Ваше Величество не станет отрицать, что такая задумка не могла осенить семилетнюю пигалицу. Чрезвычайно выгодная Рхелю задумка, чьи склады ломятся от товаров.

  - И губительная для таремских лордов и купцов, - подхватил царь, поигрывая нефритовой чашей, будто та весила легче перышка.

  - Чтобы погубить Тарем и его колонии, одной дороги будет недостаточно, Ваше Величество. Но, - тут же продолжила Катарина, - торговля на континенте и близких островах многие десятилетия остается вотчиной таремских лордов-магнатов. И им не нравится, когда в старинные договоры и устои лезут сторонние люди.

  - Надеюсь, угроза в столь дивном голосе, лишь плод моего воображения, - Ракел ни чем не выдал свою злость.

  - Я приехала дать рхельскому царству шанс одуматься! - Она резко отставила чашу на чеканный поднос, камень припечатал серебро, блестящая поверхность сморщилась под тяжелой пятой. На сегодня запас любезностей в личном арсенале Катерины, иссяк. - Мало того, что Шиалистан, не таясь, показывает свою власть, прикрываясь девчонкой, как щитом, он возомнил себя правителем дасириецской империи! Никто не станет налаживать торговлю в обход таремских дорог и портов.

  Ракел поднялся, выпрямляясь во весь рост. Катарина последовала его примеру.

  Взор царя был тяжелым. Он не хмурился, каждая морщина на лице распрямилась от натуги, того и гляди зазвенит струной.

  - Леди Ластрик, Шиалистан лишь голос при истинной императрице.

  - На которой он собрался жениться, - тут же парировала она. - И, стоит верховному жрецу Храма Всех богов провозгласить его мужем Нинэвель, как соплячка мигом передаст ему право на престол!

  - Шиалистан был вызван дасириецской знатью, может вам, леди Ластрик, обратить свой взор в их сторону, пока мое терпение не иссякло?

  Катарина собралась. Сейчас самое время для удара, вести, которую она лелеяла вот уже несколько месяцев, и за которую расплатилась золотыми дмейрами. Ей стоило больших трудов и мудрости, чтобы удержать брата от поспешных решений. Она припрятала тайну, на всякий случай. И интуиция не подвела ее.

  - Может ли Ваше Величество сказать мне, откуда бы я могла взять эти предметы?

  Изящным, сотни раз мысленно отрепетированным движением, Катарина достала из замшевого мешочка, который носила у пояса, гребень и аккуратно отрезанный лоскут изумрудной парчи, расшитый маками. Только слепец бы не заметил, как тонко свита алая нитка шерсти, как аккуратно легли стежки на дорогой ткани. Гребень, примерно с ладонь величиной, был вырезан из слоновьей кости, стрекоза над острыми зубцами, хвасталась драгоценными каменьями всех цветов радуги.

  Ракел подошел ближе, рассматривая предметы с ладони Катарины. Он будто страшился прикоснуться к ним.

  - Откуда у вас гребень, леди Ластрик? - Растерянно спросил Ракел.

  Таремка мысленно разразилась хохотом: как ни старался царь Рхеля напустить на себя суровый вид, глаза изменили ему, в купе с голосом. Как жаль, дорогой владыка, мнивший себя мастером шахматной игры, думала Катарина, нарочно затягивая ответ, что я не могу запечатлеть этот момент на века!

  - О, я вижу, он вам знаком. - Таремка тронула пальцами острые зубья гребня. - Я помню руку мастера, сотворившего сию красоту - Хазал, старый пройдоха и великий кудесник, личный ювелир моего почтенного брата; я узнаю его работу из тысячи. Руфус, плененный красотой дочери Вашего величества, попросил мастера сделать украшение, достойное кудрей царевны Яфы. Три десятка дней Хазал не выходил из своей мастерской. Он принес моему племяннику Радужных стрекоз - пару тонких гребней. По три голубых, розовых и белых бриллианта в крыльях, - ее палец очертил камни, - по пять сапфиров и изумрудов, десяток агатов и десяток голубых жемчужин. Подарок, достойный наследницы Рхельского трона. Только стрекоз было две, Ваше Величество.

  Катарина умолкла. Она давала Ракелу время. Несколько минут, не больше, чтобы не загонять зверя в смерть.

  Царь молчал, лишь переменчивый цвет лица, от багряного к бледному, и серому, говорил, какие тяжкие думы гнетут его.

  - Этот лоскуток, - вновь заговорила Катарина, - от платья царевны. Я прекрасно его помню, как и тот пир. Ваша дочь одела стрекоз и покоряла сердца менестрелей своею красотой. Один из них в ту ночь получил ее благосклонность более других.

  - Это клевета! - взревел Ракел. Глаза его налились кровью, губы мелко дрожали, а пальцы судорожно сжались в кулаки.

  - Как видите, срез сделан очень осторожно, - меланхолично продолжала таремка. - Чтобы сохранить узор. Вряд ли молодой бард из Алексии, чье имя известно во всех концах света, мог отрезать его в танце. Юноша недавно гостил у меня, дамский угодник, каких не сыскать, но голос дивный, краше соловьиной трели.

  - Нет! - Ракел развернулся на пятках, бросился к шахматному столу и обрушил на него клокочущую злость.

  Фигурки разлетелись каскадом в стороны, доска треснула, ударившись об пол.

  На шум влетела стража, и затопталась у двери, несколько пар глаз уставились на царя, ожидая одного приказа. На короткий миг Катарине показалось, что Ракел отдаст его, и остаток дней она скоротает в заточении. Но мысль рассеялась, как только царь взглянул на нее.

  - Прочь, - прогнал он стражников и те, громко звеня доспехами, оставил зал.

  - Мне нравились шахматы, Ваше Величество. Надеюсь, у вас есть еще одна доска и набор фигурок, чтобы мы сыграли мировую партию, когда договоримся. - Катарина подняла фигурку белого короля, по иронии судьбы скатившегося к ее ногам.

  - Дочь моя... Она...

  - Она маленькая потаскушка, Ваше Величество. - Теперь, когда игра в маски были закончена и личины пали, таремка не стеснялась в выражениях. Она держала Ракела за яйца, - любимая фраза брата Фиранда, - и царь мог лишь корчиться в бессильной злобе. - Полагаю, вам лучше меня известно, что за участь ждет Яфу, если станет известно об утраченном до брака целомудрии.

  - Что вам нужно? - Ракел, наконец, справился с эмоциями и сел на трон.

  Катарина знала, что он сделал это намеренно, опустив ее до ранга обычных дворян и дипломатов.

  - Приехали сказать, что все договоры между нами расторгнуты? Свадьбы не будет? Или вам и вашему брату хочется крови, леди Ластрик? Имейте в виду - никто не причинит вред моей дочери; я пойду на все, чтобы защитить Яфу.

  - Для начала, Ваше Величество, вам стоило бы выпороть девчонку, как следует, да подержать в черном теле и молитвах где-нибудь на окраине рхельского царства.

  Царь скрипнул зубами, с остервенением вцепившись в подлокотники трона.

  - Тем не менее, - Катарина смягчила тон, - никому из Ластриков нет необходимости порочить вас. По крайней мере, до тех пор, пока мы, Ваше Величество, будем поддерживать доверительные отношения. Вы сажаете на цепь своего племянника, а Ластрики держать язык за зубами. Более того... - Катарина спрятала вещи обратно в мешочек и надежно затянула на нем ремешки. Тем самым она давала понять, что чем бы ни окончился разговор, доказательства бесчестия Яфы останутся у Ластриков. - Я готова просить моего почтенного брата принять Яфу в свою семью и закрыть глаза на ее позор. Конечно, девочке придется прибегнуть к хитростям, чтоб облапошить беднягу Руфуса, но если она проявит сноровку и смекалку, тайна останется за семью печатями.

  - А как же менестрель? - Прищурился царь. - Если он так треплет языком.

  - Ваше Величество, слухи разобьются о славное имя Ластриков. Неужели вы думаете, что после того, как царевна войдет в нашу семью, мы станет чернить себя таким позором? - На лице таремки появилась тень презрения.

  - Я должен подумать.

  - Нет, - решительно отрезала она. - Разговор, Ваше Величество, будет последним. Либо мы договоримся сейчас и разойдемся миром, готовясь к свадебному торжеству, либо разойдемся каждый при своем интересе.

  Катарина знала, что царь Рхеля попробует тянуть время. Стоит ей дать слабину, как он нанесет ответный удар. Какой - угадать она не могла, но зная изворотливый ум Ракела, ожидать стоило чего угодно. Наверняка, царь попытается найти менестреля, чтобы заткнуть ему рот, или сделает ответный ход, заставив рифмоплета сознаться в лживости хвастовства. Катарина не стала говорить, что менестрель не покидал Замок на Пике, а остался там, одурманенный хмельными напитками, куреньем хасиса и развратницами-рабынями. Только так леди Ластрик оставалась в полной уверенности, что держит все ниточки.

  - Я не могу приказывать Шиалистану. - Когда царь заговорил, голос его сделался ровным, глазам вернулась прежняя зелень, но печать отчаяния осталась вспухшими веками и обескровленными губами. - За ним стоит рхельская знать здесь и купленные на рхельское золото советники в Дасирии. Если я откажусь сейчас, мои дни на троне будут сочтены.

  Катарина безразлично передернула плечами.

  - На кону стоит жизнь царевны, Ваше Величество. И каким способом вы приструните молодчика, меня мало интересует. С дасирийскими советниками Тарем и сам управится. Вы же должны приструнить руку своего племянника здесь, лишить рхельской поддержки. Тарему не нужен торговый путь в обход и новый дасириецский император Шиалистан.

  Ракел снова вскочил, взбешенной собакой заметался по залу.

  Катарина не смогла найти в себе жалости к царю. Она не относилась к тем, кто испытывает удовольствие, глядя на чужие страдания. Но мягкость, свойственная женщинам, у таремок отсыхала вместе с пуповиной, и леди Ластрик не была исключением. Ракел нравился ей, некоторое время назад она даже смотрела на него с вожделением. Наваждение минуло, плоть успокоилась ласками другого мужчины, голова остыла. Сейчас, глядя, как царь не находит себе места, охваченный бессилием, Катарина не чувствовала даже жалости. Она хотела лишь одного - покоя Тарему любой ценой.

  И не сомневалась, что Ракел найдет выход, лишь бы отвести удар от дочери.

  И он нашел его. Смуглое лицо правителя рхельского царства просветлело, он пригласил гостью к столу. Катарина отказалась от вина, а Ракел, наполнив свой кубок, сделал жадный глоток, будто долго мучился жаждой.

  - Я готов обменять тайну на тайну, - сказал он, после того, как дыхание его сделалось ровным. - Большой секрет дасириецской регентствующей императрицы-матери, в обмен на скорейший брак между Яфой и Руфусом, до окончания месяца вера#769;ля.

  Катарина недоверчиво глянула на Ракела.

  - Фарилисса - битая фигура, Ваше Величество. С момента, как было объявлено о помолвке Шиалистана и малолетней императрицы, ее мало что решает.

  - А что бы вы сказали, леди Ластрик, скажи я вам, что в Нинэвель нет ни капли императорской крови?

  Леди Ластрик откинулась на спинку стула, вся обращаясь в слух.

  - Я бы попросила Ваше Величество не томить меня недомолвками и продолжать.

  Глава пятая

  Весь день до вечера, Арэн не видел Банру. Знал только, что жрец заботиться о раненых вместе с несколькими девочками, воспитанием которых занималась Мудрая. Воспитанницы были на несколько лет младше Хани, но не боялись ни вида крови, ни лика смерти в застывших взорах умерших.

  Тех, кто пережил нападение, осталось немного: из амбара раздавались стоны раненых, женщины успокаивал детей и оплакивали погибших мужей, мужчины слаживали костер по приказу Мудрой. К первым звездам, в северной части деревни, он был готов - широкий, в половину роста взрослого человека, помост, из скрещенных бревен, помазанных древесной смолой. Когда на него стали сносить тела, Арэн понял, что погибших много больше, чем ему казалось.

  Вокруг погребального кострища собрались все жители Яркии, в руке каждого, от мало до велика, горел факел. Мудрая долго молилась на родном языке, но слова ее молитв угадывались без труда. Когда речь закончилась, женщина обильно полила умерших маслом и первая подожгла траурное ложе. Ее примеру последовали остальные. Скоро языки пламени взвились к небесам, заревом осветив скорбь на лицах сельчан.

  В "Медвежьей лапе" поселилась тишина. Столы пустовали, из-за шкуры не тянуло запахом свежеиспеченной сдобы и бараньей похлебки. Но к ужину им подали свежих колбасок с салом, вяленую рыбу и запеченные в горшках грибы с картофелем и луком. Арэн вяло орудовал ложкой и поглядывал, как Миэ снова заливает в себя вино.

  - Наш проводник, - сказала женщина, икнув, - отдал душу Гартису. Видела бедолагу без руки и с вывороченными потрохами. Теперь, небось, горюет, что не унес ноги.

  - Вряд ли мы выжили бы, попадись на пути людоедам. Напомните, чтобы я пожертвовал пару лорнов в храм Калисеи. - Раш, вытер пальцы тряпицей, подлили вина в кружки и кликнул хозяина. - Еще вина!

  Банру оставался молчаливым. Он пришел только когда погребальный костер уже догорал. Мудрая подала сигнал, выпустив в воздух ленту разноцветных искр и за холмом подожгли трупы людоедов, чтобы те, своим смрадом, не омрачали последний поход павших воинов.

  - Нам нужно ехать с рассветом, - сказал жрец с задумчивостью. На его загорелом лице пролегли морщины усталости, глаза пошли алой поволокой, а голос потеря цвет. - Я чувствую, как черная туча идет в Северные земли. Пора ехать, пока не поздно.

  - С каких пор жрец солнца стал бояться темноты? - Арэн вопросительно взглянул на тутмосийца, припоминая - видел ли раньше на его лице подобную обреченность.

  - Моя богиня не явит свой лик, пока здесь столько крови. Моя одежда, моя руки, моя кожа, - Банру поглядел на свои ладони так, как будто впервые видел их. - Все пропиталось запахом смерти. Только очищение поможет мне, долгая молитва в храме Ласии.

   - Или крепкий хмельной сон, - хлопнул его по плечу Раш и проследил, чтоб жрец осушил кружку до последней капли. - Но в одном я с тобой согласен - стоит уносить ноги, да поживее. Не знаю, что за срань течет в жилах тварей, но ветер приносит нестерпимую вонь. Как бы не подхватить проказу.

  Арэн, впервые за долгое время, был согласен с карманником. Он и сам мертвецки устал. В такие моменты дасириец вспоминал о родительском доме. Зимой в Орлином замке, которое частенько называли "гнездом Шаамов", растапливали хару, и в комнатах, расположенных над ней, сразу становилось тепло. К столу, согласно традиции, подавали семь блюд,. После, в Орлином замке, сестры и мать пели, играя на арфе, а братья воевали игрушечными армиями, отлитыми из олова.

  У Арэна, как и всякого зрелого дасирийца, давно был собственный дом, жены. В Замке всех ветров хару только строили, и в каменных стенах часто гостил холод. Зато была трофейная ванна, отделанная розовой эмалью и на ножках в виде отлитых из бронзы драконьих лап. Рабы доверху набирали ее теплой водой, постоянно подливая еще и еще.

  Арэн не любил думать о своем доме, где его никто не ждал. Он согревал себя мыслями о месте, в котором провел детство. Сейчас дасириец отдал бы все содержимое своей мошны, лишь бы хоть на час оказаться в Орлином замке, в окружении родителей, братьев и сестер.

  Ступени, ведущие наверх, скрипнули. Один из постояльцев, подумал дасириец, разглядывая мужчину, спускающегося вниз. Судя по дорогом сапогам, хорошо скроенному кафтану зеленого бархата, и тяжелой цепи из переплетенных золотых и серебряных звеньев, постоялец был из купеческой братии.

  - Видел его сегодня на местном рынке, - шепнул Раш. - Товары дорогие, местным не по кошельку. Готов спорить, что не торговать приехал. И не проездом через Артум - дальше на север только Пепельные пустоши и Край.

  - Может, как и мы, держит путь в столицу.

  - Сейчас узнаем.

  Раш сгреб в охапку круглолицую помощницу хозяина. Девушка не стала противиться, когда постоялец усадил ее себе на колени, ловким движением выудив из ее волнистых волос серебряный лорн.

  - Красавица, - Раш скользнул ребром монеты по лицу, непринужденно и легко - кто не знал уловок карманника, не заметил бы греха. - Ты, я погляжу, расторопная и смекалистая. Не откажешься от лорна, так ведь?

  Девушка моргнула, соглашаясь.

  - Тот господин, в дорогих одеждах - давно он гостит в Яркии?

  Монета снова "затерялась" в волосах, но только для того, чтобы снова вернуться к Рашу, теперь - в другую ладонь. Помощница хозяина призадумалась, принялась загибать пальцы.

  - Восемь раз солнце встало, как приехал.

  Раш положил монету ей в ладонь, девица, однако же, не торопилась уходить.

  - А что он тут делает? - В свою очередь поинтересовался Арэн.

  - Торгует, много у него всяких диковинных вещей.

  Видя, что монет ей больше не дадут, она встала, собрала со стола посуду, нарочно несколько раз потеревшись пышной грудью о плечо Раша, и оставила их.

  - Я видел у него кинжал, с пламенеющим лезвием и ртутной змеей на рукояти. Дорогой, сто#769;ит, что мой конь.

  Банру, который оставался безучастен к разговору, встрепенулся.

  - Со змеей? - Спросил он громко и Рашу пришлось шикнуть, чтоб заставить жреца быть тише.

  Арэн перевел взгляд на купца - не заподозрил ли тот чего? Но мужчина, получив свой ужин, уплетал за обе щеки и ни на что не обращал внимания.

  - В Тутмосе кинжалы со змеей на рукояти носят хасисины из Послесвета, - было заметно, как неприятно жрецу упоминание об убийцах. - И братья Послесвета никогда не отдают своих клинков, не продают их и убьют всякого, в чьи руки он попал по воле случая.

  - Этот торгаш выглядит вполне живым и в здравии, на убийцу не похож и, здается мне, не слишком прячется...

  - ... или не знает, что попало ему в руки, - закончил слова Раша Арэн.

  - Хасисины Послесвета - мастера перевоплощений, - добавил Банру. Теперь в его взгляде, обращенном на купца, сквозил священный гнев, жрец для себя уже решил, что перед ним - истинный убийца. - Нужно скорее покидать северные земли. Если здесь есть место одному убийце, значит есть много других, скрытых.

  - Не похож на убийцу, - подавив зевоту, сказала Миэ. - Купечишка, ручки холеные, щеки в пудре, глядите, как щурится - близорук, что старый кот моей тетки. Прав Арэн - не знает, что несет и чем светит. Хотя, кто его тут найдет?

  - Найдут, - упрямо твердил Банру, - Поселсвет чтит священное оружие убийц, новый хасисин получает его в дар, после ритуала, каждый кинжал сделан по руке хозяина: рукоять, лезвие. Говорят, что их благословляют сами Близнецы.

  - Не могу взять в толк - чем вам дался бедняга? - Миэ отчаянно боролась с зевотой. - Если глуп, как пень, так поделом ему. А что ехать нужно, так я согласна с Банру - чего ради торчим в этой дыре?

  - У нас нет проводника, - напомнил Арэн, не сводя заинтересованного взгляда с купца.

  Тот как раз закончил с первой тарелкой и подвинул вторую. По его рту струились жирные капли, мочили стол и пачкали дорогую вышивку серебром по пройме рукавов. Не было похоже, чтоб купца расстраивала порча дорогой одежды - он наслаждался трапезой, выглядел довольным жизнью. Не как человек, за которым по пятам идут самые беспощадные убийцы юга.

  - Девчонка, Хани, знает дорогу, она может провести нас до границы, - предложил Раш.

  - Сомневаюсь, что ее выпустят за пределы Яркии в ближайшее время. - Миэ недовольно зыркнула на Арэна, который отобрал у нее кувшин с вином. - Мудрая будет просить духа-защитника о милости и, чтоб задобрить его, отдаст ему Хани. Девчонке повезет, если такая громадина не полакомиться ее жизнью до конца.

  - Я ничего не понимаю в обычаях северян, - угрюмо сказал Арэн, - объясни простым языком - что они хотят сделать.

  - Ты же был с ней в лесу, - пожала плечами Миэ, - своими глазами видел. Только защитники - особые духи. Это павшие шамаи - избранные воины севера. Тело того, кто заслужил право пройти ритуал посвящения, покрывают кровью тотемного животного; после воин должен съесть его сердце, завернуться в только что снятую шкуру и провести пять дней и ночей без еды и питья. Выжившие становятся шамаи - оборотнями. - За неимением вина, женщина бесцеремонно отобрала у жреца кружку с козьим молоком. Сделав глоток, поморщилась. - Век шамаи не долог. Зверь внутри них стареет быстрее, чем отписано человеку. Когда они умирают, в битве или от истощения духа, их хоронят в деревнях и городах, которые дух будет охранять после смерти, но уже в зверином обличии. Их нельзя тревожить никому, кроме Мудрой.

  - Но старая стояла на стене и не собиралась вмешиваться, - прошипел Арэн и, чтобы спустить пар, припечатал кулаком стол. Посуда пошла ходуном, кувшин полетел на пол и с треском лопнул.

  Хозяин исподлобья глянул в сторону постояльцев. Пока его помощницы вытирали пол и собирали черепки, за столом царило молчание.

  - Устои деревни - не нашего ума дело, - холодно осадила пыл дасирийца Миэ.

  - Эта девочка чуть не умерла там, в лесу. А теперь ты говоришь, что ее ждет испытание посильнее. И за что? За то, что спасла детей?

  - Только ли детей, - вслух, не обращаясь ни к кому конкретно, произнес Раш. Он задумчиво ковырял стол ножом. Хозяин, то ли зная, что получит свое звонкой монетой, то ли из уважения к воинам, проявившим себя в Яркии, помалкивал. - Людоеды не собирались уходить. Они пришли забрать детей и убить остальных. Когда тролль издох - ушли. И не потому, что испугались. Кто-то вел их.

  - Мне тоже так показалось, - согласился Арэн.

  - Если собираетесь вмешиваться, то без моего участия. Мне дорога жизнь и я не хочу закончить ее в холодной. Вы пришли в чужие земли, не зная нравов северян, но хотите навязать этим варварам свою волю? Увольте, - Миэ поднялась. Ее качнуло в сторону, язык заплетался, но взгляд оставался трезвым. - Надеюсь, боги вложат в ваши пустые головенки хоть каплю разума до рассвета. Иначе наши пути разойдутся.

  С уходом Миэ, ее место за столом заняла тишина. Мужчины переглядывались, но никто не решался говорить. Арэн понимал их - вероятно, и Раш, и Банру мысленно соглашались с Миэ. Он и сам видел истину в ее словах, но нутро протестовало. Образ несчастной, посиневшей от холода Хани, что лежала на снегу, преследовал его. И решительный взгляд, когда она согласилась принять наказание: северянка знала, что последует за ее проступком, но поступила так, а не иначе.

   - Дикари, - повторил он слова, сказанные карманником в тот день, когда они натолкнулись на артумцев. То, что огромный, пышущий здоровьем Рок нынешней ночью стал пеплом вместе с остальными павшими, не укладывалось в голове. Думать, что вскоре Хани присоединится к нему, не хотелось.

  Но выбора не осталось. Может быть, потом, если боги пощадят его и дадут славно встретить старость в окружении внуков, он поймет, верно ли поступил, оставив маленькую пигалицу на милость ее собратьев-варваров. Сейчас ответа не было, только сомнения.

  - Утром едем, - отчеканил Арэн. - С Хани или без нее.

  - Преклоняюсь перед твоей мудростью, - согласился Банру. - Я попрошу Ласию послать маленькой госпоже мужество и храбрость, достойно встретить всяческие испытания.

  - Пройдусь, остужу голову.

  Арэн вышел из постоялого, вдохнул. Над Яркией еще висел смрад горелой плоти шарашей - он выедал глаза и гнилостным привкусом скатывался на язык. И все же здесь воину стало свободнее, чем в "Медвежьей лапе". Он наугад выбрал направление. Тяжелые тучи, застившие небо, трусили снегом, который поскрипывал под сапогами Арэна. Проходя мимо амбара он заметил двух северян, что вывели третьего - тот едва переставлял ноги, хрипел. Один повалил несчастного на землю, проверил, чтоб голова легла на стоящую тут же колоду. Второй встал за спиной приговоренного и, размахнувшись, одним крепким ударом размозжил ему голову. Дасириец остановился, одновременно и поражений, и обозленый дикостью сельчан. Здоровяки оттащили мертвеца в сторону, бросили на другие мертвые тела, среди которых Арэн заметил короткие детские ступни.

  Нутро Арэна наполнилось гневом, но памятуя слова Миэ, не обронил ни слова. Дав себе зарок больше не глазеть по сторонам, уткнулся взглядом в носки сапог и бесцельно побрел вперед. Остановился только когда дорога уперлась в частокол. По правую сторону стоял дом Мудрой, в единственном его окне дрожал тусклый пламень свечи.

  Арэн тронул дверь, и та отворилась, будто его здесь давно ждали. Он пригнул голову, входя. Сразу было видно, что мужчины здесь бывают редко: мало кто из местных смог бы протиснуться в проем.

  Внутри пахло горечью и пряными травами. Арэн узнал ароматы розмарина, шафрана и липового меда. Откуда бы ему здесь взяться, подумал воин, даже в гораздо более теплых землях Дасирии и много южнее нее, мед был диковинкой, и стоил не меньше десяти лорнов за пинту.

  - С чем пришел? - окрикнул его голос Мудрой.

  Арэн не сразу заметил ее: старая женщина переоделась в меховые одежды и сливалась со шкурами, которыми были оббиты стены. Она изучающе поглядела на него, сощурив глаза, и потянула из длинной трубки для курения.

  - Хочу знать, что будет с Хани, Мудрая.

  - И ради этого тревожишь меня в моем доме, придя без разрешения?

  - Дверь не заперта.

  - И на ней нет замка, - добавила она. - Никто не входит сюда, пока я не зову.

  Арэн скрипнул зубами. И зачем только пришел? Выйдя из постоялого двора, он собирался проветрить голову, прогнать злость и успокоить совесть. А вместо этого пришел к Мудрой, вломился к ней посреди ночи и теперь, чего доброго, накликал новую беду.

  Дасириец обернулся на дверь, раздумывая, не уйти ли.

  - Присядь, коль пришел. - Мудрая кивнула ему на мешок у очага, ровно напротив того места, где сидела сама.

  Арэн послушался.

  - Эрл горяч. Он мужчина и в нем кипит кровь воина. Издавна, артумцы вели войны за эти снежные просторы, наши дети рождаются с жаждой битвы. Эрл избран мной, в свое время в Яркии не было воина, сильнее него. Но ему, как и всякому мужчине, нелегко подчиниться мне, старой немощной старухе. Эрл никогда не пойдет против моей воли - так воспитаны все наши мужчины.

  Она умолкла, снова затягиваясь табаком. Сладкий аромат курился из табачного дыма. Голова Арэна пошла кругом, он смахнул ладонью настырный дым и попытался предугадать о чем дальше станет говорить старуха.

  - Накануне, я не дала ему прогнать Хани из деревни, - продолжала Мудрая. - Теперь он думает, что был прав. Только наши порядки не дают ему привселюдно устыдить меня. Я не могу вступить за Хани. Она понесет свое наказание, и, если так будет угодно богам, останется живой. - Старая женщина снова наградила его долгим взглядом. - Девочка слаба. Духи слишком часто терзали ее.

  - Она умрет? - Прямо спросил Арэн.

  Мудрая молчала, пускала дым через ноздри и прожигала в госте взглядом дыру.

  - Я не позвала духа-защитника, потому что очень стара для этого. Дух изматывает зовущего, насыщается им. Я хочу на покой, отправится туда, где будет вечная тишина, но Яркии нужна Мудрая, а замена мне еще слишком неопытна. Ты понимаешь?

  - Понимаю. Хани страдает и из-за твоей слабости, Мудрая.

  - Все мы рано или поздно отвечаем за ошибки кого-то другого. Девочка отмечена Шараяной, ей не найти места в северных землях, где бы ее приняли такой, как есть. То время, что она провела у фергайр, ничего не значит. Раз даже в Белом шпиле ей нет места, никакие просторы Артума не станут девочке родным домом. Может, смерть станет для нее избавлением.

  - Смерть - это всегда только смерть. В ней нет ничего, кроме тьмы и пустоты. - Арэну пришлось собрать всю волю в кулак, чтоб остановить себя от необдуманных слов. - Всегда есть выход. И ты, Мудрая, не стала бы приглашать меня к своему очагу, если б его не было.

  - Я погляжу, что она тебе приглянулась... - Уголки сухого, сморщенного рта старухи на миг поднялись.

  - У меня была сестра. В ту осень, когда дшиверцы напали на замок моего отца, ей должно было исполниться четырнадцать. - Дасириец мысленно перебил себя от дальнейших излияний души. Говорить о Эбейль, все равно, что распороть грудь ножом и колоть в самое сердце, а здесь неподходящее место и время для горьких воспоминаний.

  Мудрая не расспрашивала. Она раскуривала трубку все сильнее и сильнее, пока дым не забрался во все щели дома. Арэн не мог справиться с головокружением, и, чтобы хоть как-то поддерживать себя в бодрствовании, мысленно повторял детскую песенку, которой разучила их старая нянька-рабыня.

  - Шараши идут с юга, как будто прорыли подземные ходы от самых Пепельных пустошей. На севере Артум защищает наша столица и каменные стены крепостей. Прежде чем шараши сунут свои поганые морды за предел пустошей, воины Конунга сотрут их с лица земли. И твари понимают это, потому идут тудой, где нет заслона... Но мы далеко от Сьёрга. Против еще одного нападения, Яркия не устоит.

  - Кто-то должен предупредить Конунга о том, что твориться на юге его земель, - продолжил мысль Арэн, и у него появилась слабая надежда. Не просто же так Мудрая это говорит?

  - Один из вас поедет в столицу Северных земель, говорить с правителем и донести весть о наших бедах. И фергайры, они должны обратить свои взоры в сторону Яркии.

  - Один? - переспросил Арэн.

  Она оставила вопрос без ответа. Отложила, наконец, трубку, и позвала одну из своих воспитанниц, которые накануне помогали лечить раны жителей деревни. На зов прибежала рослая, большеглазая девчонка.

  - Скажи Хани, пусть придет ко мне. И вещи захватит, какие с собой принесла.

  Девчушка бойко бросилась выполнять поручение, а старая женщина снова обратила свой взгляд на дасирийца.

  - Один или двое из вас, чужестранцы, поедет в Артум. Я знаю, что вы держали туда путь. Хани станет при вас проводником. Остальные - останутся здесь.

  - Зачем? - Арэн, только перестав тревожиться о судьбе девушки, озадачился условием, что вот-вот сорвется с губ старухи.

  - Чтобы вы не медлили в дороге, не удрали, свернув обратно, и были убедительны в свих речах, когда станете говорить с владыкой Северных земель.

  - Если бы мы хотели сбежать...

  Мудрая остановила его взмахом руки.

  - Сейчас Яркия нуждается в вас более, чем было еще на рассвете. Если бы не твои уловки, воин, наши головы варились бы в котлах людоедов.

  - А если так станется, что те, кто поедут, падут в пути? Какая участь ждет оставшихся?

  - Издохнуть в бою, как и всем нам, если эрл не пришлет помощь, - сказала, как отрезала. - Много небылиц ходит о северных людях, но мы не убийцы. Хлад делает наши тела крепче, шкуру толще, а сердца суровее, но мы чтим законы гостеприимства.

  У Арэна в запасе была уйма слов о том, что такое истинное гостеприимство, но он не произнес ни одного. И гнал прочь мысли о предстоящей разлуке с друзьями. Свою участь дасириец уже решил: остаться здесь и молить заступника всех воинов, Ашлона Охранителя, направлять его меч, если в том будет нужда. Оставалось лишь одно, что тревожило Арэна. Письма, которые бывший советник Юшана повелел передать владыке Севера, должно передать из рук в руки. Ни в одном из своих друзей Арэн не сомневался, даже мошенник Раш бесчисленное множество раз доказал свою преданность. Но кроме писем, Арэн нес и устное поручение, которое должно было стать самым веским доводом, крайнее средство на тот случай, если все остальные окажутся неубедительны.

  В тяжелых раздумьях его потревожили вкрадчивые шаги. Арэн не сдержал улыбку - Хани, в ореоле белоснежных кос, с ее прозрачными глазами цвета чертополоха, поочередно переводила взгляд то на Мудрую, то на него. Она выглядела растерянной, но не изменила той решительности, что дасириец заприметил еще в день их встречи.

  - Ты поедешь в Сьёрг, - велела мудрая, на что Хани молча согласно кивнула.

  Мудрая повторила то, что прежде сказала Арэну. Девушка слушала не перебивая, только изредка в ее взгляде читалось то удивление, то непонимание.

  - Чужестранцев фергайры не станут слушать, но ты отмеченная, - говорила Мудрая. - Покажи им, что видела, покажи, как Яркия защищалась. Они должны повернуть свое зеркало в нашу сторону, пока враг не стал слишком силен. Когда вернешься, с подмогой и наставлениями фергайр, - старуха пожевала губы, раздумывая, - твоя вина будет искуплена.

  - Но что скажет эрл?

  - Если ваши кони будет резвы, то поглядит в след их задницам. Собирайтесь, нужно выехать, пока ночь скроет вас. Дозорные, хвала богам, всегда не прочь выпить моего чая с черноягодой. Ну? - Она недовольно посмотрела на них. - Чего глаза вытаращили, что лососи на нересте?

  Арэн, поняв, что она серьезна, взял Хани за руку, забрал у нее увесистый мешок с вещами, и, ни слова не говоря, выволок из дома. Девушка едва поспевала за его быстрым шагом. На полпути к "Медвежьей лапе", остановился и толкнул северянку в темноту между домами. Возле амбара, где ему довелось стать свидетелем расправы, послышалась возня. Все те же двое здоровяков подхватили с земли последнее обезглавленное тело и поволокли его за частокол, скорее всего для того, чтоб тоже предать огню.

  - Где твоя лошадь? - Шепотом спросил он, прижимая девушку спиной к стене. Тень скрыла их от пары деревенских, идущих мимо.

  - В конюшне при постоялом дворе, - скороговоркой ответила Хани.

  - Жди здесь, никуда не уходи. - Он уже собирался уйти, но задержался, вдруг поняв, что в последний раз говорит с нею. По крайней мере до того дня, как она вернется из столицы, если боги будут щедры и сохранят им жизни. Арэн хотел сказать девушке что-то ободряющее, но он всегда с трудом находил нужные слова. Поэтому просто погладил ее по голове, как сделал бы, будь на месте северянки Эбейль. - Ты спасла всех нас.

  Она растерялась, не зная, как реагировать. Арэн готов был биться об заклад, что девушка уже давно не слыхала ласковых слов.

  - Ты остаешься? - поняла она.

  - Остаюсь. Раш упрямец, у него осиное жало вместо языка, но он защитит тебя.

  Она кивнула, молча, соглашаясь. Как в доме Мудрой. Решительности ей придавал страх.

  - Наши кони будут быстрее ветра, Арэн, - пообещала она.

  Больше медлить было нельзя. Дасириец, не оборачиваясь, вынырнул из темноты, нарочно делая вил, что путается со шнуровкой на штанах, будто ходил по малой нужде.

  На первом этаже постоялого царила тишина. Не было ни его товарищей, ни купца. Только хозяин протирал столы, собирая плошки, полные расплывшихся свеч. Арэн чувствовал на себе его взгляд все время, пока поднимался по лестнице. На втором этаже царила темень. Пришлось немного обождать, пока глаза привыкнут к темноте. Когда черноту ночи разбавили серые оттенки, Арэн шагнул в сторону комнаты, которую делил на двоих с Рашем.

  Карманника не было. Арэн послал ему всяческих проклятий, раздумывая, где бы тот мог коротать время в столь поздний час.

  Ждать пришлось недолго - дверь легко отворилась и в щель, тонкой тенью, юркнул Раш. Арэн мигом кинулся к нему, схватил карманника за грудки.

  - Это я, ты чего?! - Раш ловко вывернулся, нырнув Арэну под руку.

  - Где тебя носит? Опять окучивал чью-то молодуху?

  Карманник секунду медлил, будто прикидывал, стоит ли сознаваться.

  - А тебе то что, - нехотя бросил он, озлобившись. - Я обета безбрачия не давал.

  - Собирайся, - коротко бросил Арэн. - Поедешь в Сьёрг.

  - С рассветом и соберусь, а теперь спать охота.

  - Нельзя ждать рассвета. Поедешь с Хани, она все расскажет в дороге. И перестань таращиться, как филин.

  Раш, начав понимать что к чему, достал из-под кровати вещевой мешок, послабил завязки и на всякий случай проверил, все ли на месте. Зажечь свечу Арэн не дал.

  - Думаешь, Конунг станет со мной говорить? - только и спросил Раш. - Я не дасириец, вряд ли мои слова будут значить больше, чем комариный писк.

  - Тебе не нужно говорить о том, ради чего мы приехали в Артум. Главное, чтобы Конунг узнал, что творится на юге его земель. Слушай Хани. - Арэн ненадолго задумался, его лоб взбороздили морщины. - Чем скорее вернетесь, тем лучше. Кто знает, сколько будет нападений. И станет ли сил отбить их.

  - Мы едем только вдвоем? Я и эта девчонка?

  - Ты и Хани, - нарочно поправил карманника мужчина. - Довези ее в Сьёрг в целости, слышишь? Любой ценой.

  - Ладно, - было видно, что Рашу не по душе компания северянки.

  Но Арэн видел в Раше единственно верный выбор. Миэ? Она слишком изнежена, хоть и красноречива. Ее очарования хватило бы, чтоб пробиться к владыке Севера, уговорить его и даже привести за собой на край страны, но если никто не будет ее подгонять, до столицы они с Хани доберутся не раньше, чем через десяток дней. Банру? Жрец не смог бы убедить его самого, не то, что правителя Артума. А Раш изворотлив и ловок; у него острый глаз и хорошо подвешенный язык.

  Они выбрались через окно по веревке. Тем же путем Арэн собирался после вернуться обратно в комнату.

  - Куда теперь? - Раш выжидающе посмотрел на мужчину, когда они вывернули из-за угла постоялого, стараясь прятаться в тени домов.

  Ночь была безлунная, даже звезды скрылись за снежными тучами. Арэн указал ему на темный закоулок, уходивший в дома.

  - Хани там. Погоди, - остановил его, когда карманник уже шагнул в указанном направлении. - Дозор. Мудрая собиралась напоить их чаем.

  - Что бы это значило?

  Мимо, негромко переговариваясь, прошли северяне-каратели, остановились около Мудрой, почтенно склонив головы. Дозорные поделились кружками, куда старая щедро плеснула из меха.

  - Не знаю, но пока она там с ними, нужно ждать. - Арэн присел на корточки, стараясь не упускать и виду старуху, которая подливала обоим дозорным что-то из бурдюка, который принесла с собой.

  - Этак мы околеем раньше, чем здоровяки сваляться с ног, - ворчал Раш, от холода переступая с ноги на ногу. - Может старуха из ума выжила, позабыла, чего ради к ним шла?

  Арэн угрюмо молчал. Что будет, когда утром эрл и другие деревенские обнаружат, что Хани сбежала? Дасириец не сомневался, что Мудрая говорила всерьез и не обманывала его, но хватит ли ее убедительности, чтоб защитить их от ярости эрла? И что сказать Миэ и Банру? С какими глазами говорить, почему он не дал им права самим решить свою участь?

  Сомнения окружили Арэна, подобно черной туче и глодали его, вгрызаясь в самое нутро.

  - Уходит. Старуха уходит. - Голос карманника вырвал его из тяжких раздумий.

  Мудрая действительно ушла. Дозорные обменялись парой шуток, разошлись по своим постам и спустя немного времени, уже посапывали в обнимку с дубинками.

  - Иди за Хани, я выведу лошадей.

  Деревня крепко спала. Лошади, к великой радости дасирийца, не подняли шум, и он спокойно вывел их из стойл. К его удивлению, на улице поджидала Мудрая. Она покачала головой, показывая свое недовольство. Выяснять, что ей не по душе, времени не было.

  - Сама отведу лошадей, - сказала она и подала Арэну мешок, и два небольших бурдюка. - Положи на лошадей и иди спать.

  - Я хотел... - Напоровшись на рассерженный взгляд, ему ничего не оставалось, кроме как взвалить мешки на спины коням, в сердцах махнуть рукой и вернуться на постоялый двор.

  Забравшись в комнату, он, не раздеваясь, упал на постель, набрасывая на себя все шкуры сразу, прося богов послать ему долгий сон без сновидений. Кто знает, каким будет утро. После сегодняшней крови, тело отчаянно молило об отдыхе.

  Глава шестая

  - Арэн... Арэн, вставай.

  Его грубо тряхнули за плечо. Отточенные воинские инстинкты сработали мгновенно: дасириец вскочил на ноги, хватая лежащий рядом меч и осмотрелся.

  Его будила Миэ, и выражение лица женщины не сулило ничего хорошего. За спиной таремки стоял Банру, сонный и растерянный. Вход в комнату перегораживала мощная фигура эрла: несмотря на суровый артумский мороз, его торс скрывала только льняная рубашка. Заметив взгляд Арэна, эрл Варай грубо отпихнул в стороны Миэ и Банру, и уже протянул руки, чтоб схватить Арэна за шиворот, но тот предугадал его действия. Он отклонился, зашел за спину северянину. Несмотря на недавний сон, тело не подвело молодого воина.

  Арэн сразу понял, чего ради его подняли в такую рань. Рассвет только-только скользнул по окнам, но со двора уже доносилось блеянье овец и перекрикивания артумцев. Как и не было вчерашней кровавой бойни, жизнь вошла в привычное русло, никто не скорбел по погибшим.

  - Четвертого нет, - сквозь зубы процедил эрл. - Сбежал, вместе с девчонкой. Сговор.

  - Арэн, где Раш? - Миэ сделала вид, что не слышала слов эрла.

  - Уехал, - бросил дасириец. - Я сам помог им с Хани сбежать.

  По ее лицу пробежала тень недоумения, вслед за которой пришла злость. Губы Миэ подрагивали, корчились в безмолвных проклятиях, на скулах дергались желваки.

  Арэн не ждал иного. Но сейчас его больше заботил эрл. Услышав, что прав в своих подозрениях, он стал еще злее. Арэн не сомневался - будь воля северянина, он тот час разорвал бы чужестранца на куски.

  - Эрл, Мудрая зовет тебя.

  Арэн не сразу увидел девчушку в пороге своей комнаты. Это была та самая, большеглазая. Когда стало ясно, что Варай собирается игнорировать приглашение, девочка повторила снова. Арэн признательно улыбнулся ей.

  - Вздумаете бежать - пойдете на корм шарашам, - предупредил эрл, свирепый от того, что не удалось почесать кулаки об обидчика. И вышел, хлопнув дверью так, что задрожали стены и пол под ногами пошел ходуном.

  - Объяснись, - потребовала Миэ.

  Дасириец сел на край кровати, потирая кулаками глаза, давая себе время, чтоб собраться с мыслями. Банру продолжал хранить молчание.

  - Я поступил, как счел единственно верным, - наконец, сказал Арэн. - Кто-то должен был сопровождать Хани до Сьёрга. Я решил, что это будет Раш.

  - Сопровождать? - Глаза Миэ, светло-карие, почти янтарные, теперь превратились в тлеющие уголья. - Говори, дасириец, иначе, клянусь ликом прекрасной Амейлин, я испепелю тебя.

  Он не решился испытывать терпение волшебницы - Миэ никогда не отличалась благоразумием, терпением и пониманием. Впрочем, Арэн считал эти качества присущими всем женщинам Эрбоса, за редкими исключениями. Он обстоятельно рассказал все, начиная от того, как попал в дом Мудрой и заканчивая побегом. И чем больше он говорил, тем больше свирепела Миэ. К концу, она буквально захлебывалась яростью. Не стесняясь присутствия жреца, она обрушила на голову Арэна поток грязной брани. Жрец поспехом покинул комнату.

  - Я поступил так, как счел нужным, - повторил Арэн, как только ругательства женщины иссякли и ее голос стал хриплым от долгого крика.

  - Думаешь, можешь спрятаться за дежурными словами? Думаешь, раз ты такой благородный и мы все привыкли следовать за тобой, тебе все дозволено?

  Арэн, конечно же, так не думал, но сейчас Миэ была не готова слушать вразумительные объяснения. Гнев застил ее разум и Арэн берег слова и доводы на потом, когда таремка остынет.

  Если остынет.

  - Ты сказал: я поеду в Артум, Северные земли, просить владыку Северных земель помочь Дасирии прогнать дшиверстких варваров. И просил нас ехать с тобой. Помнишь ли ты, Арэн из рода Шаам, что я спросила тогда?

  - Ты спросила, верну ли я вас обратно живыми.

  - Вот как ты держишь свое слово, Арэн из рода Шаам. - В устах Миэ его имя звучало словно самое грязное ругательство.

  - Мы еще живы, - только и сказал он.

  Оставшись один, Арэн тяжело опустился на постель. В комнате было холодно. Одиночество поселилось рядом, словно незваный гость и тихонько скулило. Дасириец не искал себе оправданий, он знал, что все сложится именно так, стоит только прийти рассвету, который разоблачит беглецов. Его не пугала злость Миэ, он готовил себя к такому исходу. Но одиночество подбиралось все ближе, как тот шелудивый пес, тайком забравшийся в псарню. Пройдет немного времени, и холодная тоска схватит дасирийца за горло.

  Уединение нарушила девушка. В ней Арэн узнал одну их дочек хозяина "Медвежьей лапы", кажется, ее звали Бьёри и она всегда с опаской поглядывала на меч дасирийца. Девушка принесла кувшин с водой, чистый отрез льна и, вдруг, улыбнулась ему. Словно знала, что именно сейчас Арэну более всех сокровищ мира хотелось именно этого.

  - Если бы не ты, добрый господин, - потихоньку сказала она, опасаясь быть услышанной, - моего отца уже переваривал в своем брюхе шараш. А младшую сестру унес бы тролль. Я пришла по просьбе отца. Он велел передать, что признателен тебе за все и в нашем доме ты будешь накормлен досыта и получишь постель. Вот, я подогрела воды.

  - Тебя ведь Бьёри зовут? - Арэн улыбнулся в ответ.

  - Да господин.

  - Передай своему отцу, милая Бьёри, что я и мои друзья высоко чтим его гостеприимство.

  Она торопливо кивнула, попятилась к двери, и оставила комнату.

  Закончив умываться, мужчина спустился вниз. Как раз вовремя, как оказалось. В зале, высоким писклявым голосом невинной девицы, ущипнутой за зад, голосил таремский купец. Ему вторил громогласный рев здоровяка, который, как показалось Арэну, был его охранником. Из всей чехарды слов, дасириец понял только одно - у купца пропал кинжал. Видимо именно тот, о котором говорил Раш. Банру, наблюдавший всю возню издалека, хмурился и впервые за все время, Арэн видел на смуглом лицу тутмосийского жреца, панику.

  - Говорю тебе, господин, - оправдывался здоровяк, - в комнату никто не входил. Замок цел, сам же видал.

  - От тебя разило местной брагой! - визжал купец. - Ты так храпел, что не услышал бы и топота мамонта!

  От звука его голоса у Арэна начиналась зубная боль. Зато он сразу понял, куда запропастился кинжал. Понял и дал себе зарок проучить Раша, как только увидит его. Вот, значит, с какой "девицей" он коротал время. В памяти сразу всплыла веревка, небрежно наброшенная на плечо карманника. И как он сразу не догадался?

  Арэн не стал ничего говорить купцу. Глядя на охранника, которого тот себе выбрал, он только мысленно пожал плечами. Купец поскупился на достойного наемника из Лиги Сопровождающих, чьи гильдии были разбросаны по всем уголкам Эрбоса. Брали они много, но о них ни разу не пошла дурная молва и даже вельможи, отправляясь в дальние странствия, пользовались услугами Лиги. Арэн рассудил, что купец получил свое, за жадность.

  Дасириец уселся к столу. У дверей околачивались трое северян с мечами. Все трое нацепили тяжелые кожи, обитые медными заклепками, за их спинами висели короткие луки. Эрл решил подстраховаться, подумал Арэн. Наверняка еще парочка дежурит на улице.

  - Раш? - Миэ вопросительно посмотрела на него.

   - Если ты о пропавшем кинжале, то я не видел, чтобы Раш клал его в свой карман.

  - Будто кто-то из нас хоть раз видел, как он таскает чужое, - женщина фыркнула.

  - Купцу следовало быть осторожнее с ценными товарами. Только глупый вор не разжился бы на его добре.

  - Плохо. Очень плохо. - Голос Банру звучал, как тревожный набат. - Теперь хасисины пойдут за Рашем. Нам следует денно и нощно молиться Леди Удаче, чтоб она хранила и его, и госпожу Хани.

  - Хватить пророчить, - осадила жреца Миэ. - Раш и не из таких передряг выбирался. Лучше попроси Кассию отвести от Яркии людоедов и прочую нечисть.

  Когда все трое разделались с завтраком, двери постоялого распахнулись и в пороге снова появился эрл. Арэн зря ждал, что разговор с Мудрой просветлит ум Варая - лицо северянина осталось жестким. Он сразу отыскал путников взглядом и подошел, не садясь за стол. Заложил большие пальцы за широкий, обитый бронзовыми пластинами, пояс, смотря с высоты своего роста: угрожающе, будто постоянно давил в себе желание разделаться с гостями сейчас же.

  - Мудрая поведала мне, что сама просила тебя, дасириец, проводить девчонку-файари и говорить с владыкой Северных земель. Я сказал ей и скажу сейчас тебе - очень глупо.

  - Что же здесь глупого, эрл? - Арэн устал от тягостного взгляда Варая и для себя решил, что если тот снова будет пытаться унизить его, - человека, чей титул длиннее, чем Яркия, - он отстоит свое доброе имя клинком. И боги сами решат, чьей правде быть.

  - Вы - чужие в наших землях. Вам не дано понять наши устои. И Конунг не станет слушать ни недостойного человека, чье лицо так же гладко, как лед, ни девчонку, с черными отметинами Шараяны. А теперь мы должны решить, кто из вас троих будет задабривать своим источником духа-защитника. Поблагодарите после Мудрую, что она не дала бросить вас в холодную.

  - Я готов быть источником для духа, - Арэн ответил на взгляд эрла тем же презрением, что перенял у него.

  Варай, чье лицо подернулось недоумением, вынул руки из-за пояса, упершись ими в стол. Так, что теперь его лицо чуть ли не нос к носу нависло над дасирийцем. От эрла разило потом, вечерней хмельной брагой и дымом костра; Арэну потребовалось сделать над собой усилие, чтоб не отвернуться, иначе северянин счел бы это знаком духовного поражения противника.

  - Мудрая сама решит, кого из вас возьмет, - сказал Варай, и его злую улыбку была не в силах скрыть даже пышная борода с дюжиной косичек.

  Потом эрл распрямился, обведя зал тяжелым взором: все смотрели на них, и даже купец на какое-то время перестал стенать о пропаже. Северяне слышали приговор. Дочка хозяина "Медвежьей лапы" остановилась на полпути к столу, где сидели постояльцы. Она нерешительно топталась на месте, руки ее подрагивали, будто поднос, на котором стояли кружки с подогретым молоком, жег ей руки.

  Эрл прошел мимо девушки и вышел вон.

  ***

  Хани ехала первой. Она привычно сжимала бедрами меховый мешок с птенцом. Он время от времени высовывал голову, покрытую жидкими перьями неопределенного цвета, и широко раскрывал клюв, требуя пищи. Хани кормила его красными ягодами, которые собрала тогда в лесу. Ягод было не много, но по приезду в Яркию, девушка перебрала их, выбрасывая испорченные, а те, что остались, пересыпала тертой сладкой свеклой. На рынке в деревне несколько торговцев продавали мед, но у нее не было столько денег. Почти все запасы ушли на путешествие. Несколько раз им с Роком везло: почти на самой границе Артума, в небольшом поселении, они разобрались с нашествием летучих мышей, за что получили шесть серебряных лорнов на двоих. Рок, который, как и большинство простых жителей Северных земель, умел считать лишь до пяти, радовался, и собирался купить меч из редкого та-хирского железа. Хани не стала рушить его мечты, но трех лорнов не хватило бы и на треть дюйма акульей кожи, которой та-хирцы перетягивали рукояти своих прославленных клинков.

  - Если станет совсем туго с едой, - раздался насмешливый голос Раша, - зажарим этого уродца.

  Их лошади поравнялись, парень выразительно посмотрел в сторону мешка. Прошло всего полдня пути, большую часть которых кони шли быстрой рысью - Хани опасалась погони. Снег, что провожал их из Яркии, рассеялся, вскоре они выехали на тракт. Дорога была пустынной в обе стороны.

  - Почему вы сжигаете своих воинов? - Продолжал донимать Раш.

  - А вы делаете как-то иначе? - Она даже не глянула на попутчика, сунув птенцу очередную ягоду.

  - Ну... - Парень медлил с ответом. - У всякого народа свои традиции. В Тутмосе, откуда родом мой возвышенный друг Банру, покойников из высокой знати кладут в странные деревянные ящики, разукрашенные, что куклы, а после - в высокие остроконечные строения, без дверей и окон.

  - И что тебя удивляет в наших традициях? - Она не смогла сдержать улыбку. - Как отдают последние почести умершим, в твоих краях?

  - Я вышел из пены морской, - хохотнул он. - Я такой один, без роду, без племени.

  - Так не бывает. Человек не может быть один.

  - Никому об этом не говори. - Раш стал говорить тише, будто их могли подслушивать. - Особенно, если когда-нибудь покинешь дикие северные земли.

  День до вечера они ехали молча, лишь изредка обмениваясь парой слов. Когда Хани повернула лошадь с тракта, в сторону серого горного перевала, Раш незамедлительно спросил, почему они съехали с дороги.

  - Дальше дороги нет. Летом с неба упала горящая звезда, расколола землю, лошадьми только в обход.

  К ночи их кони остановились у первой гряды холмов. Покрытые снегом, с редкой чередой голубых елей, они казались уснувшим гигантом, что уже долгие годы ждет пробуждения. Пока Раш собирал костер, Хани нарезала несколько ломтей сыра и достала пару кукурузных лепешек. Мудрая собрала им копченый олений окорок, несколько сыровяленых мясных рулетов и еще много всего. Среди припасов Хани нашла даже горшочек овощного рагу с грибами, щедро залитого топленым салом. Но она решила экономить. Чутье истинной северянки подсказывало - погода может измениться в любой момент и тогда дорога до Сьёрга затянется.

  - Что там, на севере? - Раш указал рукой на светлое пятно далеко впереди, висящее ниже всех остальных звезд на небе, но не уступавшее им в яркости.

  - Ярость севера, огненная звезда в пике башни фергайр. - Хани протянула чужестранцу кружак мясного рулета и кукурузную лепешку. - У нас есть легенда, что когда-то, когда восстанет мудрый правитель, и придут Забытые люди, чтоб ознаменовать единение всех народов, все зло Эрбоса выйдет, чтоб преградить им путь. И тогда Ярость севера вспыхнет ярче солнца и от света ее пробудятся Бессмертные легионы и выйдут, чтоб сражаться со злом в Последней битве.

  - Что еще за Забытые люди? - В глазах Раша, полных странных всполозов, появился неподдельный интерес.

  - Те, что ушли перед тем, как шаймерские маги накликали на свои земли гнев богов.

  - Румийцы тоже Забытые люди? - Парень откусил большой кусок и привалился к камню, закрывая глаза. - Они ведь ушли...

  - Их прокляли боги, - резко оборвала его Хани, ругая себя, что забылась и начала верить, будто с этим злым человеком можно спокойно вести разговор у костра, преломив один хлеб.

  Спасли они по очереди.

  С рассветом, снова двинулись в путь. За первой грядой холмов, которую лошади преодолели без трудностей, лежала вторая - крутые склоны, поросшие редкими кустарниками, обвивала тропа серпантинной дороги, такая узкая, что два всадника не разминулись бы на ней. Конь Раша встал на дыбы и ничто не могло заставить животное двигаться дальше. Парень недовольно поглядывал на спокойную жеребицу Хани.

  - Наши лошади привычны, - пояснила она, хоть Раш и не спрашивал. - Половина земель Артума - холмы и горы. За этой грядой будет еще две, твой конь не пойдет.

  - Предлагаешь мне бежать вслед за тобой? - зло огрызнулся Раш.

  - Моя Снежка выдержит двоих всадников. Как-то конь Рока пал, и она несла нас семь дней. А ты, - Хани окинула его с ног до головы, - намного меньше Рока. Отпусти своего коня. Если Скальду будет угодно, он найдет дорогу обратно.

  - Сомневаюсь, - снова озлобился Раш.

  Нехотя, он снял с коня дорогую сбрую и седло, погладил животное по морде. Хани понимала, что скакун, скорее всего, не переждет ночи и погибнет в пасти волков или гиен. Понимал это и Раш.

  Взобравшись позади нее в седло, он потянулся было к узде, но девушка отвела его руки в сторону.

  - Снежка не станет тебя слушать.

  Она не видела, только почувствовала, как он безразлично пожал плечами и в следующее мгновение руки парня легли ей на талию, обвивая кольцом. Хани чуть не захлебнулась от ярости, попыталась брыкаться, но Раш не собирался уступать.

  - Мне не за что держаться, - ехидно заявил он. - Сомневаюсь, что твоя дикая лошадь, ни разу не ходившая под седлом, даст себя оседлать, чтобы я получил опору для рук. А упасть башкой вниз где-то на полпути, мне не охота.

  - Держи свои руки там, где держишь, - предупредила Хани, понимая - он прав.

  - Если кто-то прознает, что я сидел на кобылице, больше ни одна девка не разделит со мной постель, - то ли в шутку, то ли всерьез, сокрушался Раш.

  - С чего бы? - Хани тронула бока жеребицы коленями и лошадь послушно двинулась в гору.

  - Сидеть мужчине верхом на кобылице - непростительный позор. Славному мужу пристало держать под седлом только горячего жеребца. Таков обычай Переменчивых и Южных земель. И если ты кому-то растреплешь, мне придется перерезать тебе горло, от уха до уха. - Последние слова Раш произнес почти ласково, будто нашептывал колыбельную малому ребенку.

  Хани почувствовала вереницу мурашек, побежавших вверх по спине. Она не знала, бояться ли его, или нет, но шутки непрошенного спутника заставляли ее нервничать и поторапливать лошадь, забывая подчас об осторожности.

  Подъем вверх давался медленно. Тропа не была крутой, но Хани приходилось время от времени останавливать кобылку и давать ей привыкнуть к высоте. Когда они достигли пика вершины, солнце начало клониться к горизонту. Ветер на пике свистел сильнее, чем внизу и пробирал до костей, но зато здесь им были не страшны дикие звери.

  - Мы еще можем ехать, - упрямился Раш. - В запасе есть немного времени до заката.

  - Предлагаешь коротать ночь на тропе, свесив ноги вниз? - Спросила Хани, снимая с лошади свернутые валиком шкуры. - Поедем завтра.

  - Ты не понимаешь! В вашей чертовой деревне остались мои друзья. Остались, потому что вы, северяне - дикари, не знающие о гостеприимстве и благодарности. И чем больше мы медлим, тем меньше шансы их спасти.

  - Как мы сможем помочь, валяясь у подножия холма со свернутыми шеями? - Хани тоже повысила голос. - Я знаю цену благодарности и понимаю, что сделали твои друзья. И остальные понимают. Но есть традиции, есть наши предки, которые давно отошли в благословенные края и далеки от нас. Им не доказать, что мой поступок был совершен не из глупости, а от безвыходи!

  Эхо многократно усилило ее слова и понесло вокруг, множа на все голоса.

  - Я хочу помочь, чтобы ты не думал, чужестранец, - уже тише, продолжила Хани. - Но глупость губит и тех, кто много сильнее нас.

  Она вспомнила Рока: умирающего, пронзенного стрелами, со страхом во взгляде. Он, не сомневалась Хани, до последнего верил, что боги даруют ему еще один шанс.

  - Поедем, как только заалеет горизонт. - Раш показал ей спину, устраивая место для ночевки.

  ***

  Арэн не помнил, кто из просветленных мудростью мужей сказал, что ожидание приговора страшит сильнее, чем сам приговор. Сейчас, как никогда раньше, он понимал всю истину этих слов. Утро принесло вьюгу, метель бушевала так, что даже очаг, что всегда пламенел в центре Яркии, погас. Старухи дружно качали головами и сотрясали воздух скорченными немощными руками, вознося их к небесам. Дурной знак, хором пророчили они, пугая жителей. Пророчество подхватила перепуганная ребятня, весть пошла по деревне, расползаясь стремительно, как круги по воде.

  - Огонь в Большом очаге развел Ярик, прозванный Одноглазым филином.

  Арэн увидал рядом Эрба, хозяина постоялого. Второй день их троих держали почти взаперти. В пределах "Медвежьей лапы" они были свободны, но выход и само здание денно и нощно стерегли дозорные. Эрб всячески старался услужить гостям, кормил досыта и неустанно травил байки. Но вечером, когда в зале первого этажа собирались деревенские, он словно отгораживался. Арэн понимал его и не держал зла.

  - С тех пор не случалось такого дня, чтоб огонь затухал. Ни снег, ни ветер, ни метели - ничто до сей поры не убивало пламени основателя. - Эрб в задумчивости пожевал нижнюю губу.

  - Это же просто огонь, - Арэн отвернулся от запотевшего окна.

  - Священный огонь, от руки нашего предка.

  - Пусть так, - кивнул дасириец, не утруждая себя тяжкими раздумьями.

  - Это гневается дух-защитник. - Северянин покачал головой, глядя на Арэна таким взглядом, словно над тем уже висел палачий топор. - Сегодня эрл придет за одним из вас.

  - Скорей бы уж, - выдохнул мужчина.

  Дверь в "Медвежью лапу", отворилась, с шумом ударяясь о стены.

  - Ты пойдешь с нами, человек, - Варай лично пришел за ним, сопровождаемый четырьмя воинами, к которым присоединились и те, что охраняли выход. - Мудрая выбрала тебя.

  Арэн повиновался, мысленно благодаря всех богов сразу. Больше всего он опасался, что выбор падет на тутмосского жреца или красавицу Миэ. А эту ношу должно было нести только ему.

  Они покинули постоялый двор. Дасириец, несколько дней не выходивший на улицу, с наслаждением глотнул холодный воздух и подставил щеки бушующей метели. Снег нещадно хлестал кожу, ветер пробирал до костей, но сейчас непогода только радовала воина. Даже тревожные мысли о Хани и Раше, которых ненастье может застать в пути, не омрачали внезапно поднявшегося настроения.

  Большой очаг продолжал оставаться бездыханным. Поленья едва тлели; тут же стояла Мудрая, хмуро поглядывая в очаг. Она опиралась на свой посох и Арэн видел, какого труда ей стоит стоять на ногах. Одежды старой женщины трепал ветер, в какой-то миг дасирийцу даже показалось, что они развиваются вокруг нее, словно клочья тумана. Она действительно уже очень давно была немощной старухой, ее кости ныли и требовали покоя - Арэн, как никогда ясно, вдруг, почуял ее усталость. И на смену злости, пришло раскаянье и уважение.

  Стоило подойти ближе, как деревенские обступили их со всех сторон, образуя живую преграду.

  - Связать его, Мудрая? - После короткого поклона, спросил Варай.

  - Ни к чему, - она сама подошла к Арэну, двигаясь медленно и грузно.

  Взгляд ее теперь стал еще более древним, чем в их прошлую встречу. Зрачки выцвели, подернулись беленой, как у слепца. Арэну стало не по себе, под таким взглядом, но он не отвел глаз.

  - Знаешь, ради чего ты здесь, воин? - спросила старая женщина.

  - Знаю.

  Позади него раздалась возня и возмущенные крики горожан. Арэн обернулся - сквозь плотный строй людей, пробирались Миэ и Банру. Оба выглядели взволнованными, а глаза волшебницы подернулись слезами.

  - Не троньте его, слышите, дикари?! - Ее голос звенел чистым горным хрусталем. - Я испепелю ваши дома, и да поможет мне Амейлин!

  - Миэ, не стоит, - попытался успокоить Арэн, но гул в толпе возрос и слова утонули в нем.

  Варай уже двинулся к волшебнице, но Мудрая остановила его, призывая деревенских к тишине. Дасириец в очередной раз подивился ее удивительной власти - стоило только заговорить, и все звуки разом смолкали, как по мановению странного колдовства.

  - Наши традиции непонятны чужакам, - сказала Мудрая, обращая взор в сторону Миэ. - Но этот мужчина покорился им. В Яркии вдосталь пролилось крови.

  Миэ уже порывалась с ответом, но Банру, дождавшись молчаливого согласия Арэна, закрыл ей рот ладонью и прижал женщину к себе. Бронзовокожий жрец покорно принимал ее слабые удары ладонями, только шептал что-то на своем родном языке. В конце концов, Миэ перестала сопротивляться, укрывшись на его плече. Тело таремки содрогалось рыданиями.

  - Я буду просить духа о милости, - только и сказала Мудрая, вновь оборачивая лицо к Арэну.

  Дасириец не стал отвечать. Он не знал, что его ждет, мог только догадываться, вспомнив ритуал, который ему довелось увидеть в лесу. Хани тогда вряд ли смогла бы уйти, останься она без помощи. Оставалось только верить, что его не бросят умирать одного. В памяти всплыл отцовский замок: реющие на башнях знамена, цвета спелой пшеницы, с летящим орлом, дубовая роща, полная дичи, младшие сестры за вышиванием и мать у окна, с глазами полными грустью.

  Вспомнились и письма, которые он так и не отдал Рашу. Обещание, данное отцу.

  В толпе снова раздалась возня, в этот раз деревенские расступались живо, пропустив вперед двух северян: лица обоих были цвета спелой свеклы, рты широко раскрывались, на волосы налипли тонкие сосульки.

  - Мудрая, - проговорил один, но дыхание его сбилось и он умолк.

  - Мы ездили за частокол, по южному пути, как приказал эрл, - заговорил второй. - Шараши. Их много. Куда хватает глаз - все чернится от них.

  - С ними тролли и гиены. - Первый, совладав с дыханием, снова обрел речь.

  В толпе пронзительно закричала женщина, ее подхватил дружный плач ребятни и тихий гомон мужчин.

  Мудрая еще сильнее вцепилась ладонями в палку. Она сгорбилась, как будто ей на спину свалилась непосильная ноша, вмиг стала вдвое меньше ростом. Варай поспешил помочь, подставляя руку.

  - Когда будут здесь? - Наконец, заговорила она и голос едва был слышен.

  - Два, может быть три дня, - ответил первый лазутчик. - Мы загнали лошадей, но шараши идут пешими. На их пути озеро, мы же поехали в обход, по тайной тропе, через лес.

  Арэн слушал внимательно, ловя каждое слово.

  - Эрл, вели всем расходиться по домам, - приказала старая женщина. - Ты, - ее крючковатый палец указал на дасирийца, - останься.

  - Хочешь закончить ритуал? - Арэн позволил себе вымученную улыбку.

  - Будешь на совете. - Она велела эрлу молчать, как только тот попытался встрять с гневными речами. - Ты мудр, воин, твои советы уже помогли Яркии выстоять. Пусть дух гневается, если на то его воля.

  - Тогда я прошу, чтобы на этот совет допустили моих друзей, - потребовал Арэн. - Они многое повидали и их советы не менее ценны, чем мои.

  - Пусть будет так, - согласилась старая женщина. - Варай, считаю, долги их сочтены и больше никто из твоих цепных псов не станет чинить им преград. Ты понял меня? - Она требовательно ждала ответа. Не сразу, но эрл согласно мотнул головой.

  - Только что же делать с Большим очагом? - Он поскреб в затылке.

  - Ты - эрл? Вот и разведи огонь.

  В доме эрла, - здании, мало чем отличавшемся от всех остальных в деревне, - пахло хлебом. В комнате, где их посадили, стоял тяжелый стол, грубо сколоченный из досок. Кругом него лавки, покрытые шкурами. В углу горел очаг. Арэн заметил не стенах несколько голов медведей и шкуру белого тигра - ценнейший мех, за который расплачивались золотом. Варай, видимо, держал ее для хвастовства - о свирепом нраве и кровожадности белых тигров Артума рассказывали еще со времен Первого огня.

  В доме эрла Арэну сразу стало не по себе. Даже стены будто бы враждебно напирали на него, грозя стиснуть последним объятием. Жена эрла, ладная милая девушка, годами чуть младше Хани, приветливо усадила гостей к столу. Она носилась вокруг стола, как легкий весенний ветерок, поднося новые блюда с едой. Ее порядком округлившийся живот так же не остался незамеченным. Судя по его размерам, эрл ждал наследника к концу весны.

  Миэ, глядя на девушку, собирала губы в горькой ухмылке, но ей хватило благоразумия не болтать языком.

  - Господин, вас можно поздравить с прибавлением в семействе? - Банру, простодушный как всегда, прижал ладонь к груди. - Отцовство - великое событие в жизни каждого мужчины.

  - Я уж дважды был отцом, - насупился Варай. И продолжил только после того, как молодая хозяйка покинула комнату. - Мою первую жену с двумя годовалыми младенцам, убила хворь. Хильда - сестра покойной жены, осиротела вскоре, после того, как боги отняли у меня Бруунду и детей. Я взял Хильду в свой дом и Мудрая соединила нас прошлым летом.

  - Сколько ей лет? - Не удержалась Миэ.

  - Этой весной будет пятнадцать, - ответил северянин.

  Волшебница уткнулась взглядом в стол, будто хотела высмотреть что-то, средь переплетенных жил плохо отесанной деревянной столешницы. Миэ родилась в семье торговца и мореплавателя. С малых лет коренная жительница теплых теремских земель обучалась грамоте и пению, музыке и истории, астрономии и математике. Таремские женщины не уступали в образованности мужчинам. И они не спешили выходить замуж, если только замужество не было подкреплением успешного торгового союза двух купеческих династий.

  Вместо глиняных кружек хозяйка поставила медные, грубой работы, кубки. Эрл собственной рукой разлил в них игристое янтарное вино и пригласил гостей угощаться. Ели молча.

  Мудрая пришла только когда первый стол уже был убран, и на сладкое Хильда подала пирог с брусникой, теплые куски его еще дымились на тарелках гостей.

  - Я послала птицу с вестью в Холмы, к своим сестрам, - сказала она, садясь ближе к очагу, протянула руки к огню и потерла их, будто целую вечность провела в холоде. - Но сейчас зима, коршуны и горные граты повсюду, и они голодны.

  - Осталось пять десятков человек, кто способен оборонять деревню, - эрл, затеребил косы в бороде. - С детьми и женщинами около девяти десятков будет.

  - Нужно уходить, оставлять деревню и прятаться, - Арэн посмотрел сперва на Варая, который сделал вид, будто не услышал слов, потом на старую женщину. - В Хеттские горы.

  - Все там сгинем, - Мудрая глядела на огонь и в ее мутных глазах заплясали языки пламени.

  - Здесь тоже, - стоял на своем Арэн. - В горах нас не смогут окружить. Замок моего отца стоит в ущелье, я знаю, как оборонять горы.

  Женщина молчала, и слово взял эрл. Он встал, сделав широкий круг по комнате, потом развел руки, будто собирался обнять весь мир.

   - Чужестранец, это - наша земля. Многие десятки лет наши прадеды жили на ней, с самого основания. Чтили духов предков, чтили богов и прославляли имена павших воинов. Мы живем от того, что дает нам море, земля наша не так плодородна, чтобы прокормить всех детей севера. Куда нам идти? Что станет с нами, если уйдем от земли и воды, что кормят нас?

  Он смотрел на Дасирийца так, будто ждал ответа. Но у Арэна его не было. Он знал только, что еще одного нападения деревня не выдержит. В прошлый раз твари отступили, потому что бух, призванный Хани, расправился с троллем. А тролль пришел за детьми. Шараши не просто крови ради шли к деревне, они шли забрать детей. Стали бы людоеды щадить взрослых, получи желаемое? Арэн сомневался.

  И высказал сомнения вслух, обстоятельно, чтоб понял даже недалекий Варай.

  - Мы никогда не убегали, - упрямился эрл. Раззадоренный решимостью Арэна и тем, что Мудрая не поддерживала его самого, он вошел в раж. Лицо северянина побагровело. - Если так будет угодно Скальду, мы погибнем.

  - Очень неразумные слова говоришь, господин. - Банру, грея ладони об чашу с подслащенным молоком, вмешался в разговор неожиданно.

  Арэн предупредил его и Миэ, чтоб не вмешивались. Он сам настоял на том, чтобы прийти в сопровождении друзей, но их вмешательство в разговор не входило в его планы. Тем более, что ни волшебница, ни жрец, не были сведущи в военных делах, хоть Миэ и хвалилась заученными назубок стратегмами времен Первого огня.

  Банру же, то ли позабыв наставления Арэна, то ли нарочно действуя по своему усмотрению, продолжал.

  - В отступлении нет ничего позорного. Позорно отдаться глупой смерти. У моего народа есть легенда о великом воине Тархи, славном, как вольный южный ветер. Как-то он возвращался домой и путь ему перегородил великан, такой огромный, что голова его закрывала солнечный лик. Тархи знал, что ему не одолеет великана. Знал он и то, что на пути, по которому он пришел, лежит огромная непроходимая пустыня, со смертельно опасными зыбучими песками. И лишь немногие знали о спасительном пути. И Тархи отступил, а великан пустился в погоню за ним. Несколько дней и ночей бродил великан по пустыне. Он ослаб и сделался немощен. И когда ноги его увязли в песках, Тархи вышел к нему и отсек голову, не боясь больше могучего противника. - Банру окунул губы в молоко, чтобы промочить горло. - Скажи мне, господин, трус ли Тархи?

  К удивлению Арэна, эрл мешкал с ответом. На его лбу пролегли борозды белесых морщин раздумий. Когда он заговорил вновь, его голос больше не звучал угрожающе.

  - В Хеттских горах полно огненных пещер, земля там лопается от раскаленного пара. В глубинных пещерах водятся демоны, а летучие мыши засасывают до смерти всякого, кто потревожит их покой.

  - Далеко до них?

  - На запад, пара часов лошадьми, три санями, - Мудрая то и дело ловила ладонью воздух у рта, в поисках трубки. Не находя ее, разочарованно шлепала губами. - Мы верим, что Ярик пришел с берега океана, через проход в Хеттских горах. Но ход за ним завалило камнями, и больше никто никогда не возвращался из них. Все смельчаки пропали без вести.

  - Это лучше, чем ждать смерти, - пожал плечами Арэн. Рассказы о демонах его не пугали. Он с детства привык к страшным сказкам няньки-рабыни, в которых огненные твари убивали невинных младенцев и извращали человеческих женщин. Именно так, если верить словам старой рхельки, появлялись все демоны Эрбоса. За свой недолгий век, Арэн видел многое, но ни разу не встречал, ни огненных созданий, ни рогатых порождений человека и пламени. - Решайте, пока есть время.

  Теперь тишина в доме эрла, поселилась надолго. Она нарушалась лишь треском огня, пожирающего поленья, да тихими шагами молодой жены Варая, шумом спиц в ее вязании и негромкими окриками дозора с улицы.

  - На рассвете выступаем, - наконец, сказа Мудрая.

  - Я бы не стал ждать... - начал было дасириец, но она перебила его.

  - Может больше этим людям не дано погрузиться с сонные грезы. Никто не отнимет у них права на сон в теплых постелях. Погода завтра будет ласковой, до полудня будем у горной стопы.

  На том и решили. Арэн, в сопровождении Миэ и жреца, покинули дом эрла сразу после ухода Мудрой. Дасириец поблагодарил жреца за вмешательство, тот добродушно улыбнулся, сотрясаясь на холоде, подобно осиновому листу.

  - Мы ехали к Верховному конунгу, чтобы просить его выступить со своим войском к границе Каменного леса, - ворчала Миэ. - А вместо этого застряли в чахлой деревушке. Остается только молиться, чтоб дшиверские всадники не вздумали поторопить своих жеребцов, иначе могучей Дасирии придется туго.

  Арэн знал, что она говорит из желания досадить. Пройдет немало времени, прежде чем таремка простит ему и еще больше, прежде чем забудет обиду.

  - Я знаю, что ты тревожишься за свой народ, - примирительным тоном ответил дасириец. - Уверяю тебя, Миэ, нужно много больше времени, чем пара недель в заснеженных равнинах, прежде чем дасирийская армия уступить хоть милю своих земель. Дшиверцы не тронут Тарем.

  Волшебницы зашипела, как кошка, которой наступили на хвост.

  - Никому, даже всем полководцам Дасирии, не справиться с высокими стенами Тарема. И уж тем паче таремцам хватит золота, чтоб купить хоть бы и целую армию Народа драконов или выкупить Бессмертные легионы из царства Гартиса, если в том будет нужда! Или мне напомнить тебе мирные договора, которые предки ваших императоров принесли к воротам Тарема?

  Арэн, нежданно даже для себя самого, рассмеялся. Миэ была истенной дочерью Тарема - гордая, своенравная и уверенная, что самый большой город на просторах Эрбоса никогда не падет.

  Дозорные разом повернули головы, недовольно заворчали и зашикали на нарушителей спокойствия.

  - Послушай, Миэ, и ты, Банру. Вы сами видите, как нас встречает северный народ. Артумцы никогда не славились добродушным нравом. Отец мой мудрый дипломат, но он недооценил нравов этих бородачей. - Арэн понизил голос до шепота. - Конуг не станет даже разворачивать письма, если не примет меня за своего. Эти нашествия - наш шанс доказать преданность и храбрость, и после, когда я приду и попрошу помощи, конунг не сможет мне отказать.

  - Я помолюсь Амейлин, чтобы ты оказался прав, - не разделяя оптимизма друга, ответила Миэ, зевнула и приостановилась, позволяя Арэну открыть ей дверь в "Медвежью лапу". - Посмотрим, что принесет рассвет.

  Глава седьмая

  Хани открыла глаза, растревоженная ржанием лошади. Обычно молодая кобыла была спокойно и подавала голос только на хозяйский свист. Девушка открыла глаза, садясь, и рассеянно пошарила рукой, в поисках хлыста.

  Раш сидел на самом краю холма, и Хани сперва показалось, что он вот-вот спрыгнет вниз. Но прошло немного времени, а он так и продолжал сидеть, недвижимый, как коршун, заприметивший добычу.

  Девушка поднялась на ноги, развела плечи, потягиваясь. Подошла к кобылке, погладила ее. Животное перестало ржать, но продолжало прясть высокими мохнатыми ушами. Меж них одинаково с двух сторон, шерсть сворачивалась двумя вихрями не проросших рогов- знак примеси крови артумских рогатых тяжеловозов; многие северяне считали, что на таких лошадях ездили Перворожденные. Жеребица Хани была мельче, но грива ее так же низко спускалась до земли, а ноги покрывал густой курчавый мех. Год назад Хани получила ее в подарок от Мудрой. И по сей день лошадь была единственным, что было ценным в ее небольших сокровищах.

  - Что там? - Наконец, решилась спросить Хани.

  - Дым от костра. - Раш показал на высокую гряду холмов впереди. - В воздухе пахнет жареным мясом, мой желудок проснулся прежде меня.

  Девушка насторожилась. Сперва, она не увидела ничего, кроме поросших кедрами белых возвышенностей, но вскоре взгляд нашел тонкую струйку дыма. Он рождался где-то в кустарниках, примерно на полпути к вершине холма, и убегал в небо.

  - Я не слышу запаха, - принюхавшись, сказала Хани.

  - Наверное, потому что ты его проспала. Кто бы там ни был, он ушел до рассвета, не потрудившись, как следует засыпать костер снегом.

  - Это прогневит духов. - Девушка озадачилась.

  - Никто из северян не совершил бы такой необдуманный поступок, так ведь? - Раш выпрямился, поглядывая на Хани с немым вопросом.

  Девушка сразу поняла, куда он клонит.

  - Не все северяне знают эту дорогу, откуда бы ее знать чужестранцам?

  Парень ничего не ответил.

  Спуск с холма занял меньше времени, чем подъем на него. Снежка, привыкшая к узкой тропе, шла ровно, выбивая тяжелыми копытами куски земли из-под снега. Спустившись в долину, сделали перерыв. Раш долго изучал взглядом высокую гряду. Склон был покатым и подъем не казался таким уж тяжелым.

  - Я не увидел тропы, - сказал он, жуя ломоть хлеба в прикуску с копченым окороком.

  - Никто не видит, если не знает, куда глядеть. - Хани снова вспомнила дым от костра и подняла голову, пряча ладонью глаза от слепящего солнца.

  Перекусив, путники снова двинулись в дорогу. Только когда лошадь сделал первую сотню шагов, тропа вперед стала приобретать ясные контуры. Она вилась между кустарниками и валунами, как угорь, где-то стремительно убегая вверх, где-то спускаясь вниз, минуя крутой подъем. Там, где тропа становилась совсем узкой, всадники спешивались и коротали путь пешком. Несколько раз на них сходил снег с вершины, грозя смести незваных гостей, но всем троим удалось остаться на тропе.

  Примерно на полпути, Раш начал осматриваться, выискивая место, где был разбит лагерь. Дым давно иссяк, и единственными ориентирами служили только память и глазомер.

  - Мы на том же куске дороги, - сообщил он, когда им с Хани снова пришлось спешиться. - Осматривайся, может что увидишь.

  Когда впереди показалась густая хвойная заросль, оба, не сговариваясь, указали, указали на нее. Хани пошла первая, делая вид, что не слышит недовольного ворчания Раша.

  - Здесь пещера, - сказала она, раздвинув ветки.

  В земле, покрытой мхом, был проход. Неглубокий, как раз, чтобы в него пролез взрослый мужчина. Вниз вели ступени, теряющиеся в непроглядной темноте.

  Раш отодвинул Хани в сторону, сел у самого края прислушался.

  - Ничего не слышно.

  - Думаешь, они еще там? - Хани, сама того не желая, заговорила шепотом.

  - Нет, - Раш ответил неуверенно, снова прислушался и снова повторил, в этот раз с большей решимостью, - нет, ушли. Переждали ночь и ушли. Ты ведь ничего не знала о пещере?

  Хани отрицательно качнула головой. Ей вдруг стало очень стыдно. Два дня пути она хвалилась чужестранцу, что никто лучше нее не знает здешних троп, камней, шепота ветра. Теперь же насмешливый взгляд Раша заставлял ее жалеть о поспешных словах. И поделом, подумала Хани, впредь будет наука, как не стоит распускать язык.

  - Интересное дело... - Слова парня тянулись, как патока за ложкой. Его пальцы поигрывали подвеской на серьге, темный маслянистый камень хищно поблескивал в свете солнца. - Чужестранцы и знают твои земли лучше.

  Хани могла бы сказать, что всего раз была в холмах, когда они с Роком ездили на юг Артума, и обнаружили, что тракт разбит глубоким ущельем, откуда тянуло жаром. Они думали, что обязательно найдут в холмах сокровища, обшарили каждый куст, заглянули чуть не под все камни, но так ничего и не нашли. И пещеры, может статься, еще и не было.

  Но Хани смолчала.

  - Нужно спуститься, посмотреть, что там, - вместо этого, предложила девушка.

  - У нас мало времени, - напомнил Раш. - Дыма нет, не из-за чего утраивать переполох.

  - Я собираюсь спуститься и проверить, что внутри, а ты можешь идти дальше - я догоню.

  Раш громко скрипнул зубами, стиснув губы так сильно, что они побелели. Хани знала - он не рискнет продолжить путь в одиночестве.

  - Будь по-твоему, - согласился он и, прежде, чем Хани угадала его движения, сцапал ее запястье. Тонкую кожу обхватила стальная хватка пальцев. Раш рванул девушку на себя, так, чтобы их взгляды встретились. В черных глазах "рожденного в пене", сверкали алые искры, подобные тем, что рождаются над пламенем. - Но если с моими друзьями что-то станет...

  Хани потянула руку, чтоб высвободиться. После нескольких неудачных попыток, парень сам отпустил запястье. Он отошел в сторону, уступая Хани право первой ступить на земляную лестницу.

  Девушка замешкалась лишь для того, чтоб зажечь факел. Меряя ступеньки шагами, стараясь ничего не упустить из виду, она боялась обернуться. За спиной раздавалось негромкое дыхание Раша, теплый воздух изо рта парня щекотал затылок, но Хани отдала бы все, лишь бы остаться одной. Общество Раша стало тяготить и пугать, как никогда прежде.

  Между тем, лестница резко оборвалась, оставляя путников в небольшой, круглой пещере. Внутри пахло плесенью, свечным воском и сургучом. Из покатых земляных стен торчали коренья, округлый свод густо порос коричневым мхом.

  - Стены свежие, - сказала Хани, стараясь не смотреть на Раша и держаться на расстоянии от него.

  - Вижу, - угрюмо отозвался он, двигаясь вдоль наспех сооруженного стола - доски, уложенной на козлы.

  На столешнице остались следы разлитых чернил, стекло масляной лампы нуждалось в чистке. Рядом, на земле, валялись испорченные гусиные перья. В дальнем углу пещеры, в небольшом углублении, был сложен очаг, похожий на те, которые сооружали северяне - такой же выложенный камнем круг, полный золы и несколькими полуистлевшими поленьями. Рядом же нашлась пара лопат разной длинны, моток веревки и пустые сенники.

  - Похоже на убежище, - Раш поковырял лопатой в золе и попросил Хани посветить ему.

  В свете факела в золе стали ясно видны обуглившиеся клочки пергамента. Раш вытащил несколько самых крупных, всматриваясь в них, но обрывков слов без начали и конца, ничего не разглядел. Тем не менее о спрятал свою находку за пазуху.

  - В этих холмах есть золото? - Спросил он, скользя взглядом по стенам и полу. - Серебро, драгоценные камни?

  - Откуда мне знать? - призналась Хани. - Я не умею отыскивать золотоносные жилы и рудники. У Верховного конунга есть специально обученные искатели, их дело отыскивать все тайники природы.

  - Верней всего, мы наткнулись на логово браконьеров, - подытожил Раш и, зачем-то, принюхался к чернильным пятнам на столе. Сморщился, как от кислого, отводя нос в сторону.

  - Все плодоносные жилы Северных земель принадлежат конунгу, - отчеканила Хани заученную с детства фразу. Нельзя отстреливать дичь в лесах, принадлежащих конунгу и Сьёргу, нельзя прятать урожай, нельзя утаивать добычу и еще много других законов Артума, которые с рождения вкладывали младенцам в головы.

  - Всегда будут те, кто не прочь разбогатеть, - парировал Раш. - Если то не северяне, им дела нет до ваших законов. Нашли рудник и копают золотишко, знай вывози.

  - Только глупец станет делать такое. Разоблачение карается смертью.

  Раш присвистнул.

  - В Переменчивых землях за воровство отнимают лишь руку.

  Хани, убедившись, что костер окончательно погас, засобиралась наверх. Раш тоже не задерживался, правд, прежде чем он поднялся вслед за ней, прошло несколько минут. Хани осмотрелась, прикидывая, где может быть та самая золотоносная жила. Холм стремился дальше вверх, за время подъёма по склону, она не заметила ничего, что хоть отдельно напомнило бы тропу. Была лишь одна, та, по которой шли они.

  - Если повезет, нагоним молодчиков где-то в пути, - Раш взобрался на спину жеребицы, увернувшись от ее зубов, которые чуть не вцепились в его плечо. Лошадь невзлюбила второго седока и при всяком удобном случае доносила неприязнь то укусом, то ляганием. - Если, они не прячутся в других пещерах, о которых ты, верно, тоже ничего не знаешь.

  Хани проглотила очередное унижение. Что толку злиться, чужестранец только и ждет, чтоб она дала повод для насмешек. Поведение Раша вызывало головную боль; он то угрожал, то, как сейчас, услужливо протягивал ладонь. Хани не приняла руки, сама села на лошадь и подавила страх, когда Раш привычно обхватил ее за талию.

  Путь их лежал дальше, вверх, к тому месту, где вершину холма покрывала плотная белая шапка снега.

  ***

  Рассвет пришел тягостным.

  Яркое солнце забиралось в окна домов, щекотало лучами лица хмурых жителей. Но никто не спешил улыбаться и радоваться теплу, которое принесло этим утром ароматы весны. Деревенские собирали свое добро, им некогда было радоваться теплу, а взгляды, обращенные на юг, были горестными.

  Арэн чистил коня. Мерин, почуяв свободу после долгих дней в стойле, гарцевал, вставал на дыбы, чем пугал любопытную ребятню. Дасирийский жеребец, гнедой, с короткой гривой и белой отметиной на лбу, стоил нескольких деревень.

  Арэн погладил жеребца, вспоминая, когда впервые оседлал его. То было в день первой свадьбы, когда дасириец взял в жены сорокалетнюю Талию, вдову военачальника второй руки. Отец устроил их брак, Шаам-старший видел в том выгодную сделку. Вдова в одночасье потеряла и мужа, и двоих сыновей, старший из которых был всего немного младше Арэна, и осталась единственной владелицей небольшого, но хорошего замка и соседствующих с ним деревень. Правда, замок Талии, Замок всех ветров, находился на самом побережье, в отдаленных дасирийских землях и дорога до него занимала десяток дней. После свадьбы, молодой хозяин Шаам поехал, как должно, осмотреть свои владения. Он сразу навел новый лад: велел заложить широкие окна на первых этажах, вместо которых остались лишь узкие зарешеченные проемы, подстегнул рабов, вяло стоящих второй шар стены, заставил крестьян в срок платить налоги. Население роптало, но нескольких показательных казней хватило, чтоб прекратить смуту.

  Через год, Шаам-старший призвал сына к себе и представил Арэну девочку лет десяти - широкая, как пивная бочка, покрытая шрамами от оспы, она больше походила на карлицу. Несуразно короткие ноги делали ее походку развалистой, косолапой. Девочка оказалась дочерью одного из бастардов предыдущего императора, звалась Халит и стала второй женой Арэна. В приданное за невесту дали железные рудники, недалеко от Орлиного зака. Рудники взял в оборот отец, а Арэну досталась маленькая уродка, которую он отвез в Замок всех ветров. Халит, на красоту которой поскупились все боги разом, отличалась незаурядным умом и, к тому ж, проявила способности к волшебству. Она уговорила мужа нанять учителей и вскорости в замке появились мастер-чародей, алхимик и врачеватель.

  В последний раз Арэн был в собственном замке почти два года назад. Но за Орлиным замком, в котором родился и вырос, скучал много сильнее. Мать говорила, что мужчину тянет домой не очаг и сытная еда, а женщина, что для слаще меда. В собственном замке Арэна ждала стареющая вдова, так и не снявшая траурных одежд, и уродка, с которой Арэн никогда не разделит ложе.

  - Дай меч поглядеть, - мальчишка, тощий и лохматый, потянул дасирийца за рукав.

  - Гляди, - Арэн провел щеткой по боку коня, и шерсть залоснилась, играя на солнце. К луке седла были пристегнуты оба меча - длинный, острый, как игла, со стальной кромкой, и короткий - широкое лезвие алхимического серебра и легкая рукоять. На втором своем коне дасириец вез железный щит с парящим орлом, тяжелый топор работы дасирийских кузнецов, несколько кинжалов и длинный лук из прочного дерева жайран, что росло только в жарких землях Эфратии.

  - Не видать, - не унимался паренек.

  - А ты внимательнее гляди. - Арэн схватил мальчишку за шиворот и живо забросил на коня.

  Мальчишка, сперва обескураженный и удивленный, быстро опомнился и горделиво шмыгнул носом, свысока осматривая ватагу малышни, тут же слетевшейся, как воробьи к хлебным крошкам. Они галдели, норовили погладить коня и просили Арэна рассказать про далекие страны.

  Дасириец невольно улыбнулся, краем глаза заметив, что эрл все-таки взялся разводить огонь в Большом очаге. Когда пламя робко шевельнулось, жители, до этого занятые погрузкой добра на сани, словно повеселели. Они подходили к огню, грели ладони, и с надеждой смотрела в небеса.

  Когда деревенские были готовы выступать, Мудрая совершила последний обряд поклонения духу-защитнику. Ее одежды были скудны - простая рубаха, расшитая разноцветными нитками и деревянными бусинами, ожерелье из кошачьего глаза, такое длинное, что конец его стремился к самому животу. Она была босой, но холодная заснеженная земля будто вовсе не тревожила ее - Мудрая ступала уверенно. На какое-то время Арэн даже засомневался, так ли она слаба, как сказала?

  Старая женщина ходила вокруг Большого очага, одна ладонь ее сжимала пучок сухих веточек, вторая - бурдюк с вином. Она одну за другой подбрасывала ветки в пламя и те мгновенно становились пеплом.

  - Просит прощения у всех погибших воинов и предков, давно ушедших в далекие земли, - подсказала Миэ Арэну, для которого тягучие речи Мудрой оставались непонятны.

  Миэ где-то раздобыла накидку из яковой шкуры, промасленную и тяжелую; хрупкая таремка, казалось, переломится под ее тяжестью, но Миэ не жаловалась. Впервые, за последнее время, волшебница была странно молчаливой.

  - Как думаешь, - она не повернула головы, - Раш и Хани уже добрались до Сьёрга?

  Арэн в уме подсчитал дни.

  - Нет. Хорошо, если скоротали часть дороги.

  Волшебница беззвучно вздохнула, о чем дасирийцу поведали ее на мгновение приподнявшиеся плечи. У него не нашлось для прекрасной Миэ слов утешения, да она и не нуждалась в них. Одним богам было ведомом, что за мысли роились в ее головке, на которой, подобно короне, высилась замысловатая прическа из тугих локонов цвета осени. Все-таки таремка осталась верна себе, даже теперь, раз уж шелка и бархат были не к месту. Арэн видел, как выразительны глаза женщины, какими розовыми и влажными стали ее губы - незаметная, кропотливая робота с дорогими помадами и пудрами, кисточками и пуховницами.

  - Прекрасно выглядишь, - зачем-то сказал Арэн.

  - Если уж мне суждено попасть в царство Гартиса в рассвете лет, - в ее голосе звучала тоска, плохо прикрытая иронией, - то я спущусь туда королевой.

  Мудрая открыла бурдюк и, медленно ступая по снегу босыми ногами, лила за собою вино. Когда алая кромка хмельного напитка сомкнулась вокруг Большого очага, костер вспыхнул ярче. Над головами собравшихся жителей, пошел гомон.

  - Духи приняли жертву и не будут держать зла, - опять пояснила Миэ.

  Последние слова ее утонули в громогласном голосе Варая, который, едва увидев знамение, скомандовал двигаться в путь. Немногим больше часа назад, вернулись всадники, посланные на разведку. Он принесли хорошие вести - до Хеттских гор все спокойно, нет следов шарашей и их ловушек.

  Чтобы не рисковать, решено было выехать из северной части Яркии. Для это, утром, спешно пришлось убирать часть деревянных бревен частокола, чтоб дать путь саням. Первым ехали охотники, что разведывали земли, за ними - Варай с двумя десятками вооруженных кто чем, северянами. Следом - вереница саней, нагруженных пожитками деревенских. Прямо на мешках резвилась малышня. Матери с трудом успокаивали их, кто уговорами, а кто и увесистым подзатыльником. Здесь же вели овец и коз. Живность покорно шла за санями, изредка останавливаясь, чтоб оборвать кустарники, которые то и дело встречались на пути.

  Последними везли стариков. Они походили на нахохлившихся кур - казалось, натянули все вещи разом, огрузли, не в силах пошевелиться.

  Замыкали вереницу еще два десятка ополченцев, Миэ, Банру и Арэн.

  Особняком, позади всех, ехал таремский купец со своим охранником и санями, нагруженными дорогими товарами. Утром Арэн невольно стал свидетелем их с эрлом разговора: таремец услужливо предлагал свои мечи, по выгодной цене. Всего по десять кратов за штуку, говорил он. Варай, конечно же, отказался от сделки. Торговец пожал плечами, но цену более не сбросил, на том и разошлись.

  Сейчас таремец облачился в кольчугу, низ которой хватал его колени, нахлобучил высокий посеребренный шлем, с плюмажем из конского волоса. Купец постоянно сетовал на горькую судьбу, подтирал красный от простуды нос, шелковым платком, но речь его не умолкала ни на миг.

  Дорога шла легко. Коротконогие, но упрямые волы без труда тянули сани, снег хрустел под полозьями. Стоило выехать за частокол, каменный хребет словно выросли перед ними. Арэн, которому выбеленные горные пики казались далекими, как просторы родной Дасирии, с удивлением глядел на черные склоны; наваждение, будто горы приближаются к ним, а не наоборот, не давало покоя.

  - Почтенный господин, - тонкий голосишко, сладкий, до оскомины, вкрадчиво отвлек дасирийца от раздумий.

  - Почтенный купец, - вежливо склонил голову Арэн, стремясь задавить в себе чувство гадливости.

  Он догадывался, откуда растет любезность таремского торгаша. Поразмыслив, купец понял - случись что, вряд ли кто-то прикроет его драгоценный зад. Наемник сбежит первым - уже сейчас от него за милю разило страхом. Деревенские станут на смерть за жен и детей, до заезжего торгаша им и дела нет.

  - Я заметил вашу отвагу, - начал купец после затянувшейся паузы. - Позвольте представиться - имя мое Дюран Марш.

  - Арэн, из рода Шаам, - назвался дасириец.

  - Марш... Знакомая фамилия, - Миэ поравнялась с ними, ее лошадь обошла купца по левую руку. - Я припоминаю одного Марша, часто бывал в доме моего отца.

  Купец приободрился, воодушевленный встречей с землячкой и ее же красотой. Вмиг его внимание переметнулось с дасириецца на Миэ, он принялся расспрашивать, кто ее предки и на ветке древа какого великого рода распустился столь прекрасный цветок.

  Арэн не спешил пускать коня вперед. Их разговор развлек его. Дасириец достал из кисета мятную палочку и сунул ее в рот, лениво пожевывая. Обоз мерно шел вперед, ничто не предвещало беды, и Арэн разрешил себе расслабиться, в пол уха слушая болтовню таремцев.

  - Славный, славный род лорда Эйрата! - Дюран Марш прищелкивал языком, его мелкое тело тряслось на спине лошади, как глиняный болванчик. - Я знавал вашу мать, прекрасная леди Миэль! Она была дивной красоты женщина и голос ее услаждал слух.

  Миэ вежливо улыбнулась.

  - Как жаль, что сгинула в морской пучине, - поник купец, всеми силами изображая скорбь.

  - Не стоит утруждать себя печалью, господин Марш. Семь лет уж прошло, отец дважды успел жениться и обзавестись четырьмя наследниками, к тем трем, что родила моя почившая матушка.

  - Простите мое невежество, леди Миэль, я давно уж не бывал в Тареме. Земли Маршей лежат в его северной колонии.

  - Недалеко от рхельской крепости Паш? - Осторожно поинтересовался Арэн.

  - Да, господин. В северных колониях живет мой род, мы многие годы верно служим Тарему и совету магнатов. Пусть и обитаемся столь далеко от столицы, да хранит Шарат ее своей милостью и полнит мошны лордов-магнатов звонкой монетой!

  Паш - грузная крепость в холмах, принадлежала рхелькому государству и за стенами гранитного предела начинались его земли. Когда-то и сама крепость, и многие мили дальше, на запад - все было подвластно Дасирийской империи. Славные времена расцвета, венец военной мощи, Шаам-старший часами мог говорить о военных походах на запад, когда под натиском Дасирии один за другим пали города Рхеля.

  Огромные территории, завоеванные кровью и многими смертями, ширились все больше, все дальше на запад уходил император c военачальниками, оставляя без присмотра восточные земли и столицу. Империя стала трещать по швам и лопнула, клочки с таким трудом отвоеванных земель снова наполнились рхельцами и волна вернулась вспять, необратимо, как прилив.

  - Что за злая судьба привела достопочтенную леди в холодные земли варваров? - Хоть никто не мог их слышать, Дюран заговорил тише.

  - Мой друг держит путь в столицу Артума, - ответила она, дополнив слова улыбкой, лучезарной, как всегда. - Я сопровождаю его. Никогда не поздно увидеть мир.

  Тот согласно закивал головой и принялся рассказывать о том, как обнаружил пропажу ценного кинжала. Чем больше таремец жаловался, тем сильнее Арэн уверился в своем предположении - вряд ли купец знает, кто был прежний владелец кинжала, как не знает ничего и о братьях Послесвета.

  - ... а эти варвары даже пальцем об палец не ударили, чтоб мне помочь! - Дюран потряс в воздухе изнеженным кулаком. - Ничего не знают о законах гостеприимства. Я ходил к эрлу, предлагал полюбовное решение. Я купил кинжал за двадцать пять кратов и согласился бы, верни он хоть это, чтоб я остался при своих. Так медный лоб и выставил меня за порог, будто я пес шелудивый. Нога моя больше не ступит в Северные земли, путь торгуют с дшиврцами, раз не угодно уважать торговцев из Тарема.

  Дюран Марш посмотрел на Миэ, ища поддержки.

  - Твои слова кажутся мне разумными, - соврала женщина, соблюдая традиции круговой поруки меж торговцами Тарема.

  Чувство гадливости к Маршу привкусом тухлой рыбины прилипло к языку Арэна. Не помогала даже жевательная палочка.

  - Двадцать пять кратов - немалая сумма, - повторил дасириец, собрал во рту слюну и остатки мятного листа, и смачно выплюнул в снег. Привкус никуда не делся. - Наверняка тот, кто продал его, рассказывал, что за вещица.

  - Само-собой. - Дюран подбоченился, прочистил горло кашлем. - Клинок тот был из шаймерских земель, тех, в которые нет хода уже три сотни лет. Старинная вещица, принадлежала младшему сыну императора. Предыдущий владелец кинжала прятал свое лицо черным саваном; когда я спросил, уж не хоронится ли он от правосудия, бедолага открылся. Его тело побила порча, язвы и фурункулы изъели лицо до кости! - Таремец осенил себя охранным знаком. - Проклятие богов каждому, кто ступит в земли Шаймерии. Несчастного, думается мне, уж давно терзают харсты Гартиса.

  - Участь, достойная каждого мародера, - под тяжелым взглядом Арэна, купец скукожился, как змеиная кожа на солнце, и торопливо повернул лицо к Миэ.

  Уж не сам ли коротышка, ездил в шаймерсике земли, призадумался дасириец, выезжая чуть вперед. Сомнительно - таремец труслив. Чего ж тогда дрожит, будто харсты нарочно для него раскалили свои вилы?

  - Не нравится он мне, друг мой, - кипел всегда спокойный Банру, как только их лошади поравнялись. - Смердит от него.

  - Цветочной водой и пудрой, - пошутил Арэн и тут же оборвал смешок, под негодующим взглядом Банру.

  Он вполголоса, бегло, пересказал тутмосийскому жрецу слова торговца. Рот Банру скорчился судорогой презрения, едва Арэн закончил.

   - Может так статься, что тот клинок... - Чуть не сказав "у Раша", дасириец прервался - Что кинжал тот просто похож на кинжал братьев Послесвета?

  - Может статься все, что угодно богам, - смягчился Банру. Морщины ушли с его лба, глаза заблестели теплом. - Мы ведь в самом деле не видели кинжал. Прости, друг мой, что нагнал тревожные думы, - жрец приложил ладонь к груди, покорно склонив голову, едва не свалившись с коня.

  Арэн вовремя подхватил южанина и помог удержаться в седле, похлопав по плечу, мол, какие между нами обиды.

  Но говорить, что нутром чует - кинжал принадлежит Послесвету, не стал.

  - Господин Шаам, я бы желал говорить с вами, если вы найдете несколько минут внимания для простого торговца, - таремец нагнал их со жрецом.

  Банру отдал все положенные приличия, назвав свое имя и пожелав купцу удачи и лика Леди звонкой монеты, и придержал коня, чтоб оторваться.

  - Злая судьба распорядилась так, что мой охранник оказался бесполезен. Ни глаз, ни отваги. - Он качал головой постоянно, будто шея его не держалась хребта. - А после того ужасного нападения, мне страшно помыслить, что станет со мной, если такое повториться. Я всего лишь купец, меня уверили, что южные территории Артума безопасны. Я никак не мог угадать иного. У моей семьи есть личная охрана, вымуштрованная сотня голов! Знай я, как обернется - разве стал бы ехать налегке? До моих земель рукой подать, сразу за Длинным лесом, через реку и вот они - земли Маршей.

  - Хотите нанять охрану? - Арэн оборвал его затянувшийся монолог.

  - Мы верно поняли друг друга, - согласился Дюран. - Охрана и сопроводители до моих земель. Я не поскуплюсь благодарностью.

  В последнем Арэн сомневался. Стоит купцу почуять, что больше в охране нет нужды, он начнет юлить и находить лазейки, чтоб остаться при своих монетах. Дасириец ничего не имел против купцов и торговцев, он уважал тех из них, кто оказывался достоин уважения. От того, что ехал рядом, несло розовой водой и пудрой, но никак не честью.

  - Мы не местные, почтенный, - сухой вежливостью отозвался Арэн. - И я не нанимаюсь в охрану к купцам.

  - О, я понимаю... - Коротышка потянулся за мошной, долго копался за пазухой, Арэн мог спорить, что расслышал звон монет задолго до того, как Дюран достал кожаный кошель.

  "Самый меньший выбрал, небось", - дасириец хранил каменное лицо.

  - Мы можем обсудить цену, которая заставит почтенного господина изменить решение, - поросячьи глазки расплылись хитрыми щелками.

  - Сомневаюсь, уважаемый.

  - Могу ли я рассчитывать хоть на ваше сопровождение в обратном пути? - Тон Дюрана мигом стал холодным, сдержанным, патока перестала течь с его языка.

  Чему дасириец был несказанно рад.

  - Я не знаю, что будет с закатом. Как могу что-то обещать?

  - Тем не менее, - Марш сунул мошну обратно. Следующие его слова звучали с вызовом. - Я намерен держаться вас, господин Шаам. Тут то вы не можете мне воспрепятствовать.

  Он натянул поводья, лошадь заржала, закусив удила, и остановилась.

  Дорога шла дальше. Арэн пришпорил коня, нагнав сани, на которых сидела Мудрая. Она раскуривала трубку, запах табака горчил пряностями. Но Арэну он странным образом, нравился.

  Завидев дасирийца, старая женщина поманила его, заставляя Арэна склониться к ней.

  - У меня было видение, - шепнула она. - Заснеженные холмы, и птенец над ними. Файари жива.

  - А мой друг? - Арэн не мог радоваться раньше, чем узнал бы, что стало с обоими.

  - Я видела лишь холмы и птицу в белом оперенье. Большего мне не ведомо.

  Дасириец тряхнул головой, причесал топорщившиеся соломой волосы пятерней. Отчаяние и надежда боролись в его душе и отчаяние, в этот раз, уступило. Арэн поблагодарил Мудрую, она отмахнулась и выпустила порцию дыма, глядя белесым взглядом будто сквозь воина.

  Обоз приближался к горам.

  Когда колонна начала замедляться, Арэн пришпорил коня и нагнал эрла. Подъезжая ближе, он сразу почувствовал теплый воздух с запахом серы, пахнувший в лицо. Обычно послушный мерин мотнул головой, заплясал ногами и нехотя пошел вперед.

  Чем жарче становилось, тем больше росла темное ущелье, густо поросшее лозами дикого винограда и странными наростами, что росли, казалось, прямо на камне. Лишь подъехав совсем близко, Арэн увидел небольшие островки земли в кусках породы. Ущелье терялось между двумя стенами нависших гор. Высоко над ними, неясными темными вальяжно набирала круги пара птиц.

  - Приехали. - Варай, который остался при своем мнении, что разумнее всего было бы остаться и оборонять деревню, спрыгнул с коня. Он уже успел снять накидку, меховые рукавицы и овчинный жилет. Воины, что коротали путь с ним, сделали так же. Он кликнул одного из всадников и велел ему проехать до конца обоза, поторопить остальных подтягиваться.

  - Кони волнуются, - сказал один из охотников, которые разведывали дорогу перед обозом. - Не знаю, пойдут ли. Как бы толчеи не вышло.

  В унисон его словам раздалось испуганное громкое ржание сразу нескольких лошадей. Даже мерин Арэна продолжал упрямиться.

  - Отчего так жарко? - Дасириец, держа коня под уздцы, покосился на расщелину.

  - Сказано же - в горах полно огненных рудников. - Эрл скинул меховые поножи и налегке, вооружившись мечом и верными воинами, двинулся прямо в разящий жаром разлом.

  - Погодите! - Окрикнул их Арэн. Он тоже быстро избавился от меховых одежд, сразу почувствовав свободу в движениях. - Нельзя оставлять людей одних. Будет лучше, если эрл останется.

  Варай посмотрел на него так, будто Арэн обвинил его в трусости.

  - Я не стану прятаться за бабские юбки! - Звучно сказал он, и эхо прокатилось по горам.

  Откуда-то сверху, посыпались мелкие камешки, встревоженно зашуршала бурая листва винограда.

  - Не стоит кричать в горах, - Арэн повесил за спину щит, взял оба меча. - Если здесь и вправду что-то есть, живыми могут выйти не все. А людям нужен эрл. Я пойду.

  - Его слова разумны, Варай, а ты глуп и горяч, - поддержал дасирийца голос Мудрой.

  Она приехала с одним из воинов, следом за Банру и Миэ. Воин-северянин снял старую женщину со спины лошади, делая это со всем почтением, на которое был способен.

  - Арэн, ты забыл про свое обещание? - напомнила Миэ. Ее голос звучал нарочито громко, чтобы слышали все. - Если погибнешь ты, тогда может так статься, что пострадают другие люди. Я бы, на твоем месте, не забывала о дшиверских варварах.

  А ведь волшебница права, вынужден был признать Арэн. Он окинул взглядом немногочисленных вооруженных северян, которые теперь собрались у разлома. Артумцы с опаской поглядывали в темноту щели в горах. Арэн чуял в них страх, которого не было прежде, даже когда на Яркию напали людоеды. Может, Варай не ошибся, и стоило остаться? Может, обороняя родные дома и священную землю, северяне дрались бы яростнее? Здесь же, храбрых, но малограмотных деревенских, пугала не скорая смерть, а неизвестность, страх перед легендами.

  - Что ты предлагаешь? - спросил он, поняв, что почувствовал эрл на его предложение остаться с обозом.

  - Пойду я, - ответила волшебница.

  - И я, - поддержал ее бронзовокожий тутмосиец.

  Арэн согласился, хоть затея пришлась ему не по душе. Сначала Раш, теперь еще двое друзей, которые, - кто знает? - могут остаться в Хеттских горах на веки, погребенные камнепадом, завалом или демонами, о которых предупреждали местные легенды. А он, вместо того, чтобы разделить их участь, взвалить на себя опасную ношу, останется сидеть на санях с какой-нибудь высохшей старухой, будто немощь.

  - Миэ... Береги себя.

  - Что ты глядишь так, будто меня уж ногами вперед вынесли! - Волшебница хохотнула, лихо подбоченилась, разглядывая ноги, обтянутые полотняными штанами. - Выгляжу скверно - вот это беда. Лучше присмотри за Дюраном, не по нраву он мне. Говорила же - сладкий и напудренный. Но дураком прикидывать мастер, этого не отнять.

  Банру провел время в молитве, выбрав относительно сухой клок земли и преклонив колени. Его взгляд искал солнце, губы безмолвно шевелились.

  У раскола толпились северяне. Они сбились в кучу и завели громкий спор, кто пойдет первым. Воздух уже сотрясали дубины и рассекали хищные зубья вил.

  - Я испросил благословения у Лассии, - сказал Банру, поднимаясь с колен.

  Хоть его все так же продолжала бить мелкая дрожь, голос жрец наполнился решимостью.

  - Тише вы, - осадил северян эрл. Он вернулся с двумя бурдюками и факелом, который вручил Миэ. Бурдюки перекочевали к северянам. - Там пиво, бодрить кровь.

  Деревенские снова загалдели, теперь дружно и весело, нахваливая щедрость их эрла.

  В гору вошли по двое. Миэ и Банру втиснулись в голову процессии. Никто из них так ни разу и не обернулся.

  Арэн долго смотрел в темноту раскола. Исчезли отдаленные голоса, затихли звуки шагов. Обоз держался на расстоянии от входа в горы и здесь, где он устроился на камнях, безраздельно царствовала тишина.

  Дасириец потянулся за пазуху, достав пергаменты, которые вручил свергнутый маршал Юшана. Два пергамента и кроткое послание на словах. Ноша, которую Арэн не смел переложить на чужие плечи.

  Если кто-то узнает, что ты везешь и с чем едешь к Верховному конунгу, говорил отец, дни рода Шаам будут сочтены. Он изо дня в день, до самого отъезда сына, повторял их, словно боялся, что завет недостаточно надежно отложился в памяти Арэна.

  Позади, в той стороне, где разбили лагерь до возвращения разведчиков, раздался тонкий девичий голосок.

  - Господин, - за лапами коротких сосенок, появилась Бьёри. Ее волосы, цвета гречаного меда, были перехвачены шнурком, а в глазах плыла улыбка. - Я принесла поесть.

  Она несла миску, над которой поднимался легкий дымок.

  - Спасибо, - Арэн, как мог, вымучил улыбку благодарности. Есть не хотелось, но обижать девушку отказом он не стал.

  - Все обойдется, господин, - вдруг сказала Бьёри. Уверенно, как если бы знала то, что неведомо остальным. - Боги не оставят нас.

  "Боги оставили меня", - подумал Арэн, поднимая взгляд к чистым небесам.

  Птицы так и висели над горами в свободном парении. Безмолвные, темные предвестники беды.

  Глава восьмая

  Таремское утро купалось холодным дождем. Непогода уже который день властвовала над Непокоренным градом, как часто звали Тарем. Небо хмурилось сизыми облаками, сверкало далекими вспышками молний, в воздухе пахло грозой. Кудрявое море будто взбесилось: волны, обычно ласковые и завитые белыми кружевами пены, нынче многократно выросли, бросались на багряные стены Тарема, погибая, чтоб вернуться в пучину и возродиться вновь.

  Катарина проводила время в зимнем саду Замка на Пике, чьи гранитные стены более ста лет были пристанищем рода Ластриков. С тех пор его бесчисленное количество раз перестраивали, дополняли башнями, комнатами, внутренними постройками для скота и рабов. Один из архитекторов, по приказу прадеда, создал переплетение тайных ходов на самый крайний случай. Предок Катарины, человек не злой, но прагматичный, как только работа была закончена и планы оказались в его руках, велел замуровать мастера в один из коридоров, чтоб тайна не покинула замок. Их с братом дед заложил новые крылья, отец закончил начинание, а Фиранд позаботился о втором слое гранита на стенах. Теперь Замок на Пике был виден на многие мили вокруг, знамена Ластриков реяли при любой погоде круглый год; лишь в дни большой скорби их на половину спускали.

  Тарем, что и так был городом-цитаделью, обзавелся второй чередой рвов, ощетинился длиннолучниками, - наконечники стрел торчали вдоль всей городской стены, - катапульты, загнув хвосты, выжидали, готовые в любой миг встретить неприятеля каменным дождем.

  Поежившись от протяжного грозового раската, эхом прокатившегося по небу, Катарина взяла из рук рабыни нож, аккуратно, чтоб не хватануть слишком низко, срезала лилию, понюхала, улыбаясь. Передав цветок другой рабыне, в руках которой уже собрался целый букет белоголовых красавиц, вытерла руки о передник, надетый поверх дорогого платья с куницей по вороту.

  Минуло три дня, как она вернулась домой. Фиранд пошутил, что сестрица приволокла за собою не непогоду, а гнев и сопли рхельского царя. Катарина, зная непредсказуемый нрав брата отвечал лишь улыбками, и согласными кивками. Фиранд, первый лорд-магнат в совете Тарема и всех колоний, рвал и метал, когда открылся секрет рхельской царевны; если б не увещания Катарины, он в тот же день направил в Баттар-Хор гонца, расторг всякие договоренности с родом царствующего Ракела, и ославил беспутную девицу. Три дня чело его хмурилось злостью, а в глазах пылал гнев. Слуги, страшась попасть под горячую руку, даже перешли на шепот. Замок замер. Катарина все это время старалась держаться рядом с братом и только благодаря этому удержала Фиранда от гневных писем, которые тот диктовал писарю бесчисленное количество раз.

  В конце концов, первый лорд-магнат поддался на уговоры, гнев его обессилел, и Фиранд велел сестре разумно пользоваться тайной. Делай, что потребуется, сестра, сказал он, но оставил за собою право не женить сына на обесчещенной Яфе.

  Из столицы Рхеля Катарина Ластрик выехала обремененная знанием и раздумьями. День и ночь, проведенные в пути до стен родного замка, она придумывала хитрости и уловки, которые помогли бы уговорить Фиранда взять царевну в семью. Мысли путались, тело, измученное переходом через портал, молило о мягкой перине и долгом сне без сновидений. Но Катарина не поддавалась слабости. Все, что таремка могла себе позволить - это Многоликий. Он следовал за нею по пятам, будто тень, молчал и, как только выпадал случай, массировал ступни и играл на альтари. Инструмент, послушный ловким пальцам Многоликого, то пел звонким девичьим голосом, то рыдал безутешной вдовой, а то и грустил, будто не упокоенный дух.

  По приезду она первым делом написала письмо в Иштар, дасирийскую столицу, опальному бывшему советнику Саа-Рошу - его, как и многих других, Шиалистан со всяческими почестями, отправил на покой. Впрочем, как ни старался Шиалистан прикрыться сладкими речами о спокойной старости, которой он якобы желал советникам, все при дворе понимали - будущий император избавляется от неугодных, чтоб окружить себя верными людьми.

  Когда письмо было закончено и чернила впитались в пергамент, Катарина спрятала его в деревянный туб, залила отверстие сургучом, приложила печать семейства Ластриков и вызвала придворного мастера-волшебника, чтоб тот наложил охранные чары. Конечно, можно было воспользоваться ониксовыми шарами: с давних времен они служили средством для дальних переговоров. Шары, - их могло быть и два, и три, и даже больше, - тщательно вытачивалась, полировалась до зеркального блеска; после, за дело брался волшебник. Лишь немногие из отмеченных богинями магии достигали мудрости и мастерства, достаточных, чтобы настраивать шары один на другой. Маленькая оплошность - и ониксовые "глаза" оставались навеки незрячими.

  У Ластриков было много ониксовых "глаз". Но, с тех пор как мастер-волшебник, долгие годы верой и правдой служивший Фиранду, исчез, Катарина перестала доверять шарам. Старика могли похитить и пытками ли, уговорами ли, заставить рассказать, как он настраивал "глаза" Ластриков. Если так и случилось, то Катарина скорее бы дала откусить себе руку, чем хоть слово сказала в черный, маслянистый шар, всегда холодный, будто вечные льды севера. Теперь таремка корила себя, что не дала Фиранду воспользоваться примером прадеда и уговорила брата сохранить жизнь старику.

  Так или иначе, а до тех пор, пока судьба волшебника оставалась тайной за семью печатями, Катарина не рисковала. Когда письмо было подготовлено, она передала туб Многоликому, вложила в ладонь мальчишки рунный ключ-камень и, пожелав благословения Калисеи, отправила в Иштар.

  Когда Катарина закончила заниматься цветами, ее потревожила сенешаль Замка на Пике. Звук от деревянных подошв ее обуви, был резкий и хлесткий, как и сама женщина. Леди Ластрик не могла припомнить точно, который год минул этой раздобревшей, но по-прежнему бойкой бабе.

  - Госпожа...

  - Вернулся Многоликий? Он сам? - Не дала закончить Катарина, вытерла ладони тряпицей и отослала прочь рабынь. Проводив взглядом безмолвную кавалькаду темнокожих, бритых наголо эфратиек, - Катарина считала, что всякая растительность на теле рабов служит рассадником паразитов и кожных высыпаний, - она вновь поглядела на сенешаль, ожидая ответа.

  - Да, госпожа, - торопливо подтвердила женщина. - Он просил передать, что привез дасирийский подарок.

  Катарина просияла. Даже быстрее, чем она думала. Впрочем, Многоликий как-то сказал, что дарит ей свою голову, и если настанет черный день и он не сможет исполнить волю госпожи, то не станет прятаться от наказания. Леди Ластрик льстила щенячья покорность конопатого мальчишки, но она не разрешала себе забыться - как бы там ни было, а Многоликий навсегда останется волком, посаженным на хозяйскую цепь. Он научится есть с руки и вилять хвостом, но никогда не перестанет искать случая, чтоб перегрызть и ошейник, и глотку хозяину.

  - Желает ли госпожа, чтоб подготовили комнату? - Сенешаль чуть приподняла косматую, девственно не знавшую щипцов, бровь. Одетая во все серое, она напоминала сову - крючковатый нос, обманчиво неповоротливое тело на коротких ногах. Единственным ярким пятном на ней была сенешальская атласная лента - зеленая, с белыми лилиями фамильного герба Ластриков.

  - Нет, гость не задержится.

  Сенешаль склонилась в поклоне - в седых волосах, тонких и ломких, как сухой тростник, добавилось проплешин. Катарина поморщилась. Несмотря на безупречную службу и прочие заслуги перед гербом с лилиями, женщина эта называлась женщиной лишь потому, что родила троих детей.

  - Я подготовлю Трофейный зал для трапезы, госпожа.

  - Не стоит. Приведи гостя сюда, и скажи Многоликому, чтоб присоединился к нам. И пусть подадут теплого вина с гвоздикой - что-то мне нездоровится.

  В подтверждение словам, леди Ластрик чихнула и подтерла нос. Проклятый Баттар-Хор, все же братец Фиранд прав был, когда говорил о соплях, только Ракел не имел к тому никакого отношения.

  Сенешаль уже стояла в дверях, намереваясь покинуть сад, но Катарина задержала ее громким окриком. Женщина смиренно повернулась, сложила ладони поверх ленты и бесцветными глазами уставилась на хозяйку.

  - Как наш алексийский соловей? - Катарина тронула пальцами крохотные синие бутоны незабудок, улыбаясь цветам так, как редко улыбалась людям.

  - Счастлив, госпожа.

  - Проследи, чтоб его не перепоили хасисом, а то еще ослабнет умом.

  И снова кивок, покорный, учтивый - сенешальская ленка чуть не достала пола. Жестом, Катарина отпустила женщину.

  Ожидая дасирийского гостя, она присела на скамейку под сенью буйных виноградных лоз. Молодые гроздья раздулись от сока, и клинья их тянулись вниз, напрашиваясь в ладонь. Леди Ластрик задумчиво сорвала пару крупных ягод, но так и не положила их в рот. Здесь, в Тареме, виноград рос чуть ли не на голом камне, лозы жадно ползли к ласковому солнцу, цепляясь тонкими пальцами за все, что находилось поблизости. Синий мелкий виноград, кислый и годный лишь на брагу для рабов, крупный зеленый, из листьев которого делали салаты и добавляли в соленья, для кислинки, янтарный сорт с горчинкой, черный терпкий - всех было не пересчитать. То, что здесь шло на корм рабам и скоту, в северных землях считалось дорогим лакомством.

  Катарина отбросила ягоды в сторону, подыскала подходящую пышную гроздь, и срезала ее.

  Когда в дверях, окруженный стражей, появился бывший дасирийский советник Саа-Рош, Катарина встретила его кивком и виноградной гроздью, стараясь не смотреть на потное, воспаленное прыщами, лицо. Саа-Рош тут же откусил, прямо с грозди, сок брызнул на пухлую, будто свежая булка, ладонь, побежал в рукав. Дасирийцу даже в голову не пришло попросить воды, чтоб сполоснуть с ладоней дорожную пыль. Катарина мысленно пожелал себе терпения, задумалась о благе Тарема и слилась с улыбкой.

  - Катарина, ты всегда знала толк в угощениях, - крякнул волнистый от жировых складок бывший советник, встал на одно колено, чтоб поцеловать край платья. Даже этих небольших телодвижений хватило, чтоб лицо Саа-Роша сделалось пунцовым. Завязки на его дорожном камзоле едва не трескались, ткань впилась в тело, будто веревки в свиную сардельку. Толстяк поднялся.

  - А ты, Саа-Рош, всегда знал, как хорошо послужить Тарему. - Катарина покачала головой.

  Она дала знак страже и мужчины, вооруженные молотами, удалились. В тот момент, когда выходил последний, в дверях появился Многоликий. Одетый во все серое, он беззвучной кошкой подошел ближе, становясь за спиной толстяка. В руке его мелькнуло белое лезвие кинжала, чуть изогнутое, на манер тех, которые держали при себе тахирские пираты. Неуловимое движение ... Витиеватый кожаный шнурок, на котором Саа-Рош, известный своими суеверными страхами, носил золотую гривну, освященную в храме богини удачи, упал к ногам толстяка.

  Дасириец шарахнулся в сторону, отходя на безопасное расстояние. Губы Многоликого дернулись от гадливости, - в отличие от госпожи, парень мог позволить себе роскошь быть откровенным, - он нашел взгляд Катарины и, с ее молчаливого одобрения, устроился в стороне на мраморной глыбе.

  Саа-Рош заволновался, забыл про виноград и подозрительно уставился на женщину.

  - Зачем же, в таком случае, ты спускаешь на желанного гостя своего цепного пса?

  - Только для безопасности нашего разговора. - И это отчасти было правдой.

  В Замке на Пике Катарина не боялась ничего. Они с Фирандом, не страшась быть подслушанными, заключали сделки с представителями купеческих гильдий, покупали в обход многих лиц новые куски земель близь таремских колоний, вели двойные, а подчас и тройные игры. И все же, сегодня Катарина предпочла не искушать судьбу.

  Ее слова не убедили дасирийца - его лицо, круглое и гладкое точно репа, пошло пятнами. Катарина укоризненно посмотрела на Многоликого - мальчишка с отсутствующим видом осматривал растения в саду. Саа-Рош поднял гривну, вытер ее рукавом, и зажал в свободной ладони.

  - Я не стану разговаривать, когда мне, того и гляди, перережут глотку, - хорохорился толстяк.

  - Прошу тебя, Саа-Рош, с каких пор тебе вдруг стало опасно под крышей Ластриков? - Леди Ластрик позволила себе иронию. Визгливый голосок бывшего советника раздражал ее и, не будь он нужной фигурой в партии, которую Катарина собиралась разыграть, Многоликий бы получил удовольствие "поиграть" с гостем. Небольшой урок того, как следует разговаривать с Ластриками.

  - С тех, госпожа, как в стенах этого наипрекраснейшего замка, появился этот...

  -Я бы хотела говорить с тобой. - Она резко оборвала толстяка, понимая, что его стенания могут продолжаться нескончаемо долго. - О деле, которое принесет пользу Дасирийской империи и лично тебе, если будешь в точности следовать моим указаниям.

  Саа-Рош прищурился, отчего глаза его утонули под тяжелыми веками.

  - Откуда такая забота, госпожа?

  - В память о старой дружбе, - соврала она. - Надеюсь, со времени моего последнего визита в Иштар, ничего не изменилось?

  Их прервали рабы. Один принес поднос с засахаренными фруктами и зефиром, второй - приземистые чаши без ножек, над которым курилась дымка. Катарина предложила гостю угощение. Сама же, взяв одну из чаш, пригубила горячее вино, терпкое и острое от специй.

  - Через два десятка дней Шиалистан и соплячка встанут под свод храма Всех богов, - пожал плечами Саа-Рош. - И пусть боги будут милостивы к Дасирии ибо все мы обречены.

  Катарина не спешила с ответом. Она наслаждалась вином. Благо, что бывший советник заткнулся, накинувшись на сладости и хмель, и умолк. Многоликий, тем временем, по-кошачьи свернулся на мраморной глыбе, подложив под щеку ладони, и будто бы дремал. Обманчивое создание, подумала Катарина, нисколько не сомневаясь, что мальчишка нарочно прикидывается спящим, чтоб толстяк успокоился.

  - Советник, - Катарина нарочно звала его так, памятуя раздутое тщеславие дасирийца, - помнишь ли мою страсть к секретам и загадкам?

  Толстяк хотел ответить, но из набитого едой рта раздались лишь невнятные звуки, да посыпались на одежду куски зефира и фиников.

  - Так вот, мне в руки, совершенно случайно, попала тайна. Если будешь благоразумен - я поделюсь ею. Воспользуешься верно - вернешь и должность, и спасешь Дасирию от рхельского шакала.

  "А не будешь - так заставлю, или найду кого посговорчивее", - про себя добавила леди Ластрик, улыбаясь своему отражению в чаше с вином.

  Саа-Рош проглотил пищу и жадно, большими глотками, влил в себя вино, после облизав губы неповоротливым языком.

  - С каких пор Тарем стал подавать милостыню? - Спросил бывший советник.

  - Это услуга, которая, не скрою, послужит и на благо Тарема. Братские отношения дорогого стоят. - Леди Ластрик сделал неопределенный жест рукой.

  Дасириец, ученный годами службы при троне императора, прищелкнул языком, погрозив Катарине толстым, как сосиска, пальцем, и снова взялся набивать брюхо. Оборот, который приобретал разговор, Катарине не нравился. Не хватало только, чтоб толстяк напился вдрызг.

  - Хватит! - Женщина выбила чашу из рук Саа-Роша.

  Остатки вина выплеснулись ему в лицо, залили ворот камзола. От неожиданности, дасириец часто заморгал, беззвучно открывая рот. Возмущенный, он озлобился, и уже, было, направился к двери. Многоликий тенью сорвался с места и преградил путь. Чуть склонив голову на бок, мальчишка рассматривал дасирийца пустым взглядом. Толстяк отшатнулся, затоптался на месте на гнущихся ногах, почти что пританцовывая от страха.

  - Пес! - взвизгнул Саа-Рош, но мальчишка ничем не подал понять, что слова задели его.

  - Советник, если ты не прекратишь, я позабочусь о том, чтоб любимые охотничьи гончие моего брата нашли новую игрушку, - предупредила Катрина тихо. - Сядь.

  Дасириец мигом стал сговорчивым, раскланялся, лепеча какие-то извинения, и сел на самый край скамьи, отчего его задница мешком свесилась набок. Он вытянулся, подобрав живот, сложил руки на коленях, будто школяр, готовый получать наказание.

  Многоликий зевнул во весь рот, и снова вернулся на належанное место.

  - Теперь будем говорить, - Катарина чихнула, прикрывая нос платком. - Мне доподлинно известно, что Нинэвель родилась не от семени Нимлиса.

  Саа-Рош перестал дрожать, вместо этого лицо его вытянулось, пальцы задергались так, будто он перебирал струны на невидимых гуслях. Было видно, как дасириец порывался что-то сказать, уже даже открывал рот, но каждый раз что-то удерживало его. Наконец, бывший советник завертел головой, опасливо озираясь.

  - Не бойся, в Замке на Пике нет лишних ушей. И Многоликий не позволит, чтоб вдруг залетная пташка нас подслушала.

  - Не каждый день... - Саа-Рош достал платок и утер им лицо, продолжая выискивать в отдаленных уголках сада невидимых шпионов. Когда снова заговорил, голос его был тише, Катарине даже пришлось подойти ближе. - Ты точно уверена, что информация настоящая?

  - Несомненно. - Катарина, неторопливо, обошла толстяка кругом, какое-то время тишину под сенью виноградных лоз нарушал лишь шепот подола ее платья. - Человек, который поделился секретом, знает, что с Ластриками лучше не шутить. И не пытаться обвести нас вокруг пальца.

  Дасириец хмыкнул, но страх еще больше угнездился в его мышиных глазках. Если б Катарина могла выбирать, она за все сокровища Тарема не стала бы даже близко подступаться к бывшему советнику. Но Саа-Рош был жаден, тщеславен и имел много влиятельных друзей при дворе. Леди Ластрик знала, что даже теперь, когда Шиалистан всеми силами пытается запретить бывшим советникам и прочей отозванной от престола знати, появляться в императорском замке, у Саа-Роша остались верные ему люди.

  - Если это правда, тогда Фарилиссе не поздоровится. - Толстяк полоснул по горлу ребром ладони.

  - Что делать со шлюхой ваше дело, - безразлично отмахнулась Катарина, высморкалась, молча проклиная Рхель, и снова отпила из чаши, чтоб промочить горло. - Я знаю, кто обрюхатил Фарилиссу, и знаю, где его искать. И готова платить золотом тому, кто найдет полюбовника, получит от него признание и клятву присягнуть на своих словах в храме Всех богов. Платить дмейрами, - уточнила она.

  Ловушка захлопнулась. Саа-Рош перестал трястись, улыбнулся всем ртом, сложил ладони замком и водрузил их на живот. Теперь он ловило каждый жест Катарины, позабыв про мнимых шпионов, испорченную одежду и даже Многоликого. Удивительно, как меняет человека упоминание о золоте, подумала Катарина, впрочем, ничуть не удивляясь. Бывший советник делал все в точности так, как она и предполагала.

  - Я всегда был полезен дому Ластриков, госпожа знает, как я преданно служил и ей, и ее брату, чей ум благословен богам.

  - Именно потому ты здесь, - не могла не согласиться леди Ластрик. - Если Дасирия избавиться от шакалов, наши страны снова смогут вести правильный, старый уклад. Тарем всегда желал лишь мира Дасирии, нашему старшему брату.

  Саа-Рош поддакнул.

  - Дозволен ли мне вопрос, Катарина? - Он пожевал губами, словно сам не до конца уверенный, стоил ли начинать.

  Леди Ластрик разрешила. Толстяк был на крючке, она так и видела его, мысленно подсчитывающим золотые дмейры где-нибудь подальше от людских глаз. Хватит ли дасирийцу ума исчезнуть сразу после того, как партия будет разыграна? Женщина сомневалась, но предпочла о том помалкивать. Когда Шиалистана выставят из дворца, рхельский шакал может согнать бессильную злобу на зачинщике. Именно потому Катарина не спешила проявлять враждебность к рхельцу, и уговорила брата не разрывать всякие дела с империей. Женщина была хорошим стратегом, порою, и брат Фиранд говорил, что Катарине должно было родиться мужиком и править таремский флот.

  - Тарем всегда был мудростью Дасирии, - бывший советник откровенно лукавил, но леди Ластрик пропускала лживые речи мимо ушей. Саа-Рош любил заходить из самого дальнего далека. - Уверен, что рхельцам не понравиться, если их ставленника выбросят с императорского трона, уж год нагретого шакальим задом.

  Бывший советник будто прочел ее мысли. Что ж, не сделай он этого, Катарина начала бы сомневаться, верно ли поступает, связываясь с человеком, которому охота до денег отбила всякий нюх на неприятности.

  - Я понимаю, что никто из Ластриков, - он сцапал с подноса сморщенную дольку абрикоса, шустро сунул ее в рот, как вороватый ребенок, и обремененные тяжелыми щеками челюсти заходили ходором, - не станет показывать свою причастность. Но кто после поручиться за мою голову, госпожа? Жрецы в храмах Гартиса нынче цены заламывают втридорога за самое плохонькое лечение, а уж чтоб воротиться из темного царства...

  Он многозначительно замолчал, закатывая очи горе.

  - Уже торгуешься, советник?

  - Торгуюсь, - не стал отпираться он, - чтоб не продешевить. У меня пять жен, восьмеро спиногрызов и столько родни в доме, что негде нужду справить. Если я сгину, они проклянут меня так, что Гартису дурно станет. А мне, светлейшая, не хочется, чтоб меня харсты в зад драли трижды вдень.

  - Брат мой, мудрый Фиранд, никогда не был жадным, но всегда слыл чутьем и торгашачим нутром. И он щедро заплатит за хорошую работу. - Нарочно сделав акцент на предпоследнем слове, Катарина промокнула нос платком, продолжив: - Если тебе, Саа-Рош, не по душе наше предложение и наше золото, что ж - разойдемся миром. Только, - она позволила себе злую шутку, - прежде придется отнять тебе язык.

  Советник громко закашлялся, подавившись угощением, и Катарина поспешила его успокоить:

  - Но ведь мы договорились и Ластрикам нечего переживать, что тайна пойдет по просторам Эрбоса гуляй-полем? Или я ошиблась?

  - Нет-нет, светлейшая, - он так торопился, что еда вновь пошла ему не в то горло. Когда Саа-Рош, наконец, заговорил, голос его хрипел, будто в простуде. - Я лишь хотел увериться, что ты, госпожа, не оставишь меня в дураках.

  - Сделай, что велено, советник, и получишь пять тысяч дмейров.

  Тот чуть не подпрыгнул, живо, - откуда только взялась легкость в ногах! - подскочил к Катарине, бухнулся в ноги, и обцеловал подол платья таремки. Катарина выдержала время, давая дасирийцу унизиться еще больше, после чего вырвала из пальцев Саа-Роша скомканный край юбки.

  Бывший советник встал, выискал на подносе полную чашу, - Многоликий так и не прикоснулся ни к еде, ни к питью, - влил в себя уже подостывшее вино, и щенячья покорность поселилась в его мелких глазах.

  Катарина тем временем поравнялась с Многоликим, ласково, как ребенка, потрепала его по волосам: меж лохмами, будто обкромсанными самыми тупыми во всем Тареме, ножницами, застряли иголки дасирийских голубых сосен. Как ни настаивала она, мальчишка напрочь отказывался пользоваться услугами придворного цирюльника и портного, оттого и выглядел всего неопрятно. Таремка понимала его опасения - предавший своих братьев, Многоликий был обречен на вечный страх удара из-за угла. Потому-то и боялся всякого, кто мог подступиться к нему достаточно близко, не говоря уж о мастерах бритвы и ножниц.

  - Хочешь, чтоб спустил с него жир? - Не открывая глаз, спросил мальчишка.

  - Не для того я просила тащить эту свинью в Тарем, - она шепнула это прямо ему в ухо. - Выполнишь еще кое-что для меня, Многоликий?

  - Как велишь, моя госпожа.

  Видя, что дасирийцу не по душе их перешептывания, леди Ластрик вернулась к гостю. Насморк и резь в глазах были плохими предвестниками начинавшейся простуды. Поняв, что было глупостью вести разговоры здесь, далеко от тепла камина, она решила поторопить разговор.

  - Тебе придется поехать в Северные земли, Многоликий отправится с тобою. Я доверяю ему рунный камень-ключ.

  Бывший советник исподлобья покосился на мальчишку, определенно недовольный тем, что придется снова терпеть неприятную компанию, но в этот раз ему хватило смекалки промолчать.

  - Поедешь в Съёрг, найдешь там храм Эрбата. Я знаю, что раньше кобелек служил знаменам военачальнику первой руки Драту, и хвалился тем, что его бастард. Но чем-то прогневил папашу и был отослан на край Эрбоса с глаз долой.

  - Все десирийцы через одного хвалятся, что Дратовы щенки, - неуверенно предупредил Саа-Рош.

  - И лишь у одного на морде папашкина длань, - закончила Катарина. - Мне было сказано, что видно три пальца из пяти.

  Толстяк закивал, оба его подбородка дружно поддакивали в такт.

  - Как отыщешь - делай, что придется, лишь бы заставить его признаться. И не стесняйся просить Многоликого, он и немого разговорит.

  - Все исполню как велишь, госпожа.

  - Для твоего же блага, советник, не свалять дурака, - погрозила она.

  После, кликнув стражу, велела сопроводить гостя в круглый трапезный зал. Когда в саду остались лишь она да Многоликий, мальчишка бросил прикидываться спящим, и, стоило Катарине присесть на скамью, устроился в ее ногах.

  - Моя госпожа так добра, - сказал он печально. - Этому борову не мешало бы вспороть брюхо за дерзость.

  - Он мне нужен, Многоликий, нужен Тарему. Если хочешь, чтоб входы били крепкими, их нужно как следует удобрить. Чистоплюйство, мой дорогой, нынче роскошь.

  - Велика твоя мудрость. - Мальчишка положил голову на колени госпоже. - Будут ли для меня особые указания?

  - Проследи, чтоб толстяк не распустил язык. Я очень дорожу секретом и мне не с руки, чтоб кто-то прознал о том раньше срока. Тем более, чтоб весть достигла императорского замка. Когда найдете кобеля Фарилиссы, делай, как сочтешь нужным. Только не калечь, чтоб мог говорить и был при памяти. А теперь ступай. Вам скоро в путь, поешь, как следует и возьми у золотаря сколько тебе нужно на дорогу и прочие мелкие расходы.

  Мальчишка молча поднялся и растворился в дверях. Катарина знала, что он не возьмет ни единой лишней монеты. Он был убийцей, а не вором. Кровавой гончей что, взявши след, уже никогда его не бросит, пока не пустит жертве кровь. К тому ж здесь, в Замке на Пике, у бывшего брата Послесвета, было все, чего он желать - Катарина никогда не держала в черном теле тех, кем дорожила и чьими услугами пользовалась. Лишь сытая, обласканная собака никогда не предаст хозяина.

  Оставалось одно - уговорить Фиранда взять Яфу в дом Ластриков. Катарина нарочно откладывала разговор, ожидая подходящего момента, но теперь, когда вышло время промедленья, предстояло выдержать всю тяжесть братского гнева.

  Глава девятая

  - Пекло, как в печи у Гартиса.

  Северянин прикрыл ладонью рыжую бороду из пяти косиц, и плюнул на пол. Миэ успела запомнить, что остальные звали его Хромым. Он и правда припадал на правую ногу, что не мешало бородачу бойко идти вперед по каменистой земле. За ним следовали двое, возрастом моложе - один бритый с бородой, заплетенной косами, один светловолосый и кривоносы, Оба вооружились мечами и деревянными щитами обтянутыми кожей. Тот, что носил три косицы, звался Ярос, второй, с кривым носом и гнилыми передними зубами, носил имя Дорф.

  За троицей шли Банру и Миэ, за ними - остальные, кого эрл послал разведать путь. Хромому приходилось то и дело покрикивать на деревенских, чтоб не поднимали шум.

  Воздух в горе был жарким. Миэ глотала его с отвращением, словно паршивую брагу. Во рту поселился гадостный привкус серы, глаза напухли от мелких песчинок, что плотной пеленой слились с воздухом.

  Расщелина поглотила их почти сразу, стоило ступить в гору. Трех факелов не хватало, чтобы освещать путь и Миэ, нехотя, выколдовала светящийся шар. Она чувствовала магию. Как пес, науськанный на лисицу чует запах добычи, так и волшебники Эрбоса умели "слышать" магию - легкая вибрация воздуха, его бодрящий вкус, ощущение легкости. Стоило разведчикам шагнуть в горы, как волны сильной магии, одна за другой захлестывали волшебницу, будто шторм. Глубоко в подземельях и высоко в горах, магия часто становилась необузданной. Только очень сильные волшебники рисковали колдовать в таких местах. Но, пока путь не углублялся глубоко под гору, магия лишь немного пьянила, и Миэ избегала волшебства скорее из предосторожности, чем от страха.

  Стены горы неприветливо ощерились острыми каменными выступами. Свод терялся в непроглядной тьме, та же тьма жадно проглатывала дорогу, что оставалась позади. Миэ содрогалась от мысли, что они могут просто-напросто не найти выхода. Волнений добавлял и жрец: Банру, истинный последователь своей солнечной богини, лишенный ее лика, поник. Тутмосиец силился держаться, но глаза его сделались неживыми, пальцы теребили расшитый пояс. Даже пальцы жреца стали холодными, несмотря на то, что в горе воздух с каждым шагом становился все горячее.

  - Развилка! - Сообщил скрипучий голос Хромого и процессия застопорилась.

  Миэ проскользнула между Яросом и Дорфом, и, озадаченная, нахмурилась.

  До этого относительно широкий путь, рассекал клин бурого камня, что своею пятой сливался с землей, а верхом стремился к свод пещеры. Сливался ли он с ним или нет - оставалось загадкой. Таремка подняла шар так высоко, как могла, но темнота ревностно хранила свой секрет.

  В свете факелов каменный клин поблескивал красными и желтыми искорками. Дорога здесь расходилась налево и направо, и оба пути были похожи, словно отражения.

  - Чего делать-то? - ворчливо спросил кто-то позади.

  Миэ почувствовала на себе несколько вопросительных взглядов. Некоторые смотрели на Хромого. Не хватало еще разделиться, подумала таремка, шагнув в правый коридор.

  - Стойте тут, - предупредила она сунувшихся было нескольких деревенских. - Я должна послушать магию.

  В правом коридоре вибрация была значительно сильнее, у Миэ почти сразу голова пошла кругом. Женщина поспешно вернулась, дав себе немного времени, чтобы отдышаться.

  - Нет времени тут прохлаждаться, - проскрипел Хромой и снова плюнул под ноги. - Как бы наших баб и ребятню не задрали шараши, пока мы тут гадаем да придумываем. Нужно разделиться.

  - Верно говоришь, - поддержал Ярос и еще несколько голосов.

  - Эрл велел держаться вместе, - напомнил Дорф. - Кто знает, что там за напасть. Большой кучей-то биться лучше.

  - Только время зазря потеряем, - стоял на своем Хромой.

  - А вместе шкуры целее будут, - подхватили те, что приняли сторону Дорфа.

  Миэ, чье плохое настроение достигло пика, привлекла к себе внимание хлопком в ладоши. Эхо подхватило звук, как голодный пес кость, и размножило его. Северяне дружно нахмурились, но умолкли.

  - Дорф прав, - таремка взяла сторону кривоносого. - Если мы разделимся, станем слабее.

  - Там могут быть глубокие подземелья, харст знает, сколько времени уйдет, чтоб проверить хоть один, - влез Ярос.

  - А может и не быть глубоких подземелий, а прямая дорога через горы. - Миэ заметила одобрительные взгляды соратников Дорфа. - Гадать можно сколько угодно, нужно идти, каждый час на счету.

  - Вот и идите, - отрезал Хромой. - Кто не хочет маяться дурью, подтирать сопли и тащиться за бабьей юбкой - за мной.

  Он больше никого не слушал, лишь туже затянул пояс и скрылся в левом коридоре. Ярос и остальные, - Миэ насчитала десятерых, - двинулись за ним, на прощанье желая остальным удачной охоты и милости Скальда.

  - Ослы, безмозглые бараны! - Заругалась волшебница им в след, и осмотрела оставшихся.

  Увы, вместе с Хромым, ушли все самые рослые и крепкие из северян. Теперь остался только Дорф и меньше десятка деревенских: из них лишь у троих были мечи - железный и два бронзовых, у нескольких - дубины, обвитые шипастой лентой. Остальные вооружились вилами и острогами. Миэ почувствовала приступ паники, но кое-как подавила нарастающее волнение.

  Куда больше волшебницу волновал оставленный им правый коридор. Он буквально сочился сильными магическими волнами, и Миэ рисковала остаться без волшебства - единственного оружия, которым располагала.

   - Послушайте, - Таремка нашла в себе силы для ободрительной улыбки, прекрасно понимая, как она действует на мужчин. - Мы зайдем в этот коридор и пройдем его, чтобы найти выход из гор. Нет ничего непосильного, если подойти с умом. Боги не оставят нас в добром деле.

  Северяне, воодушевленные, загалдели, сотрясая воздух оружием.

  Банру, угрюмый и безучастный, молчал. Миэ хотелось подойти к жрецу и как следует встряхнуть его, чтоб хоть немного привести в чувство. Но она сдержала себя, понимая - порадовать тутмосийца в силах только солнечный свет, и чем скорее они найдут выход на поверхность, тем лучше.

  - Не будем же терять время, - как можно решительнее сказала Миэ, несмотря на усталость и ноющие ступни. Она хотела лечь, хоть бы и на сенник прямо тут у стены, дать отдых телу и голове. Но любая остановка могла стать решающей для тех, кто ждал у горной пяты. Да и Банру угасал, как свеча; Миэ проклинала себя за то, что позволила жрецу пойти за ней.

  Теперь их поредевший отряд возглавлял Дорф. Кривоносый держал наизготовку меч и уверенно прокладывал путь вперед. Несколько раз приходилось останавливать, чтобы убрать с пути каменные завалы. Очень скоро стал виден и потолок - с него, скалясь, свисали острые каменные сосульки. Чем глубже разведчики уходили в гору, тем уже становился коридор. Наконец, стены сошлись настолько близко, что идти можно было лишь по одному. Отряд выстроился длинной гусеницей и не сбавил шагов.

  Миэ изо всех сил бодрилась, но магические волны становились все больше и чаще, лишая ее сил. Отметины светлой богини Виры, полученные Миэ по прихоти судьбы, были одновременно и даром, и проклятием. Те, кто всецело посвящал жизнь служению магии, совершенствовали дар Виры усиливающими эликсирами и отварами, становились отрешенными от мира, теряли интерес ко всему, кроме бесконечных поисков новых заклинаний и создания великих артефактов. Миэ вспомнила мастера-волшебника, которого отец нанял обучать ее магии. Ей едва исполнилось четырнадцать, и дар Виры раскрылся внезапно. Отец тревожился, что дочь его может помешаться рассудком - участь многих, в ком магия просыпался в старшем возрасте. Родитель не поскупился на учителя. Вскоре в их доме появился короткий, сгорбленных под тяжестью прожитых лет, старик, с лысиной, что от старости покрылась широкими рытвинами морщин. Он исправно учил подопечную, наставлял ее в искусстве волшебства и зачарования, помогал изучать книги с гравюрами самых опасных созданий Эрбоса и научал способам, как их одолеть. Но голос его был лишен цвета, слова монотонны, взор давно потух, и, закончив урок, старик спешил в уединенные покои, как молодой муж на ложе первой брачной ночью. Спустя многие годы, мастер просто исчез. Его комнату нашли пустой, всюду были разбросаны книги и осколки склянок для зелий.

  Миэ больше никогда не слышала о нем, но каждый раз, думая о будущем, видела себя такой же в старости - заброшенной, отрешенной от мира, старухой с давно умершей душой.

  Дорф вскинул руку в тот момент, когда Миэ приходила в себя после нового магического всплеска. Разведчики остановились: первые по цепочке передали последним, что насторожило Дорфа. Миэ, идущая третьей, протиснулась между мужчинами и поравнялась с кривоносым.

  Коридор закончился неожиданно. Стены немного разошлись, вливаясь в пещеру. Их трех факелов продолжали жить только два и те угасали, а путеводного шара Миэ не хватало, чтобы осветить всю пещеру, но чернота, что стерегла пещеру, казалась не слишком плотной. Здесь потолок нависал совсем низко, был таким же гладким, как стены и пол; казалось, кто-то нарочно стер в пыль все острые выступы, и избавился от пещерных грибов. В стене, рядом с тем местом, где оборвался коридор, Миэ заметила пустой держатель для факела.

  - Чудно#769;, - протяжно сказал Дорф и переступил грань, за которой начинался зал. - Погляжу, что там впереди.

  Миэ пожалела, что с ними нет Раша. Кто знает, что могут таить в себе стены пещеры? До того, как отряд разведчиков зашел в Хеттские горы, таремка успела наслушаться про ужасных огненных тварей и пламень, выбивающийся прямо из-под земли, про непогребенные души погибших смельчаков и врата в мертвое царство Гартиса. И ни слова, про обитаемые пещеры.

  Пламя факела в руке Дорфа распугало тьму. Пещера оказалась не такой большой, как подумала Миэ. С того места, где остановился Дорф, поднимая факел на вытянутой руке, желтый свет от огня очертил плотное кольцо стен. У западной, в половину роста взрослого человека, разлеглась куча хлама, напротив нее, на вбитых в стену деревянных колышках, висели одежды, как показалось Миэ - несколько старых черных плащей.

  - Здесь, видать, выход-то один, - сказал кривоносый, разглядывая потолок, будто хотел высмотреть там спрятанный путь.

  Миэ вошла следом, подталкиваемая любопытными деревенскими. Они высыпали в пещеру, как горох из стручка. Волшебница задержалась у стен с держателем, поджидая Банру. Жрец, воспользовавшись короткой задержкой, достал из заплечного мешка ящик с настойками и зельями, выбрал одну из склянок и, откупорив пробку, влил на язык пару капель.

  Миэ почувствовала знакомый запах терпкой горечи.

  - Настойка из хасиса? - Она не ждала ответа, стараясь одновременно не упускать из виду северян, столпившихся у кучи хлама: они предусмотрительно тыкали в нее острогами и вилами. - Банру, хасис туманит рассудок.

  - Я жажду тумана, госпожа моя, - ответил Банру. - Силы покидают меня, отчаяние терзает душу, лишенную единственной отрады - прекрасного лика Лассии. Моя богиня...

  - Не думала, что вера твоя так слаба, - грубо оборвала Миэ, метнула взгляд-молнию на склянку в ладони Банру и отвернулась, чтоб не поддаться желанию, залепить жрецу пощечину. Банру нравился ей своим непоколебимым духом и мудростью, но, как оказалось, все это испарилось, стоило солнцу покинуть его. - Зачем только поплелся следом.

  Ответом ей стал звук нового глотка.

  - Эрель, - окликнул один из северян. - Мы тут кой чего отыскали.

  В куче хлама, которую деревенские растащили вилами, нашлось несколько книг, обломки глиняной посуды и небольшой ящик, в нескольких местах почерневший, как от огня. Северяне не спешили притрагиваться к находкам и Миэ, поворчав, первой приступила к осмотру.

  Книги оказались старыми - их пергаментные страницы курчавились обожженными краями, чернила выцвели от времени. Медные уголки обложек растеряли благородную позолоту. Книги высоко ценились на рынке, на изготовление одного тома уходило много времени, сил и золота. Те три, которые Миэ лишь бегло осмотрела, могли потянуть на полсотни золотом, несмотря на потрепанный вид.

  - Мы возьмем книги, - сказала Миэ и, недолго думая, сунула все три тома в свой заплечный мешок, тот разом заметно потяжелел.

  - В тех книгах чего-то важное, эрель? - Дорфу не понравилось, что чужестранка прибрала к рукам найденное в их горах и, по праву, принадлежавшее северянам.

  - Сказки. - Миэ обезоруживающе улыбнулась. - Как только вернемся, я обязательно прочту вам одну или две.

  В глазах северянина скользнуло сомнение, но он не решился спорить с волшебницей. Вместо этого он первым забрал ящик, на который нацелилась Миэ, и унес его в сторону, подальше от загребущих рук таремки. Миэ, не будь она так сосредоточена, залилась бы хохотом, глядя, как Дорф бестолку вертит находку.

  - Раз была посуда, значит были и люди, - раздался над головой таремки безжизненный голос жреца.

  Она покрутила между пальцами крупный обломок чаши, после отбросила его и поднялась, стряхивая с колен пыль.

  - Что за книги ты спрятала, госпожа? - Глаза Банру уже загорались огнем, что пробудил дурман хасиса, на смуглой коже щек проступил лихорадочный румянец.

  Миэ медлила с ответом, и, в тот миг, когда решилась говорить, пещера наполнилась пронзительным визгом. Один, второй, третий. Они раздавались оттуда, где на крючках висела одежда.

  Писк был высоким и тонким, дребезжащим, будто натянутая тетива. Один за другим, северяне валились на землю, закрывая ладонями уши, корчась судорогами. Рты их раскрывались, но крик тонул, как и все остальные звуки. Остался лишь пронзительный визг и тени под потолком.

  Миэ в последний момент успела заметить, как одна из темных накидок, встрепенулась и сорвалась с места. То, что казалось тканью, обернулось летающей тварью, чьи крылья были похожими на кожистые крылья летучих мышей. "Накидка" зависла под потолком, развернулась, показывая обратную сторону себя - на брюхе белесая кожа, покрытая мелкими пятнами, на которой скалился рот, полный мелких острых зубов. Сквозь них сочился раздвоенный змеиный язык.

  Волшебница билась агонией. Волны магии, донимающие ее в пещере, сделались сильнее. Она перевернулась на спину, потом на бок, вгрызаясь ногтями в пол. В голове пульсировала боль. Путеводный шар, потерявший контроль, хаотично метался по пещере. Света от него становилось все меньше, но летуны шарахались, стоило шару оказаться поблизости.

  Всего в нескольких шагах от того места, где лежала, Миэ увидела одного из северян. Мужчина лежал на земле, руки и ноги его мелко дергались, будто в судороге, рядом валялся потухший факел, а на груди несчастного сидела черная тварь. "Накидка" разинула рот и буквально заглотила лицо северянина. Еще одна стремительно спикировала вниз, выбрав себе другую жертву. Третий летун продолжал вертеться под сводом пещеры, будто выжидал, пока насытятся остальные.

  Единственный, кто устоял на ногах, был Банру. Одурманенный настойкой хасиса, которую часто давали тяжелораненным воинам, чтобы те могли забыться в царстве грез, Банру уставился на летающую под потолком тень. Казалось, они вели безмолвный поединок.

  Миэ разразилась новым беззвучным воплем боли. Она потянулась к жрецу, почти не веря, что он заметит ее. Так и сталось - Банру, немигающим взором, глядел лишь на чернокрылого летуна.

  Неожиданно, все звуки умолкли. Миэ сперва подумала, что слух ее не выдержал пытки и она оглохла. Но нет, в нависшей тишине, такой же болезненной, как и писк теневых летунов, раздавались отголоски слов - шипящий шепот, протяжный и, в то же время, обрывистый. Миэ видела, как шевелятся пересохшие, неестественно бледные губы Банру. Тени взвились под потолок, их обагренные кровью рты изрыгали лишь тишину. Волшебница поднялась, покачиваясь на слабых ногах. Она хотела говорить, но безмолвие, что заполнило пещеру, глушило каждый звук.

  В ногах, окутанные облаками пыли из-под сапог спохватившихся разведчиков, навеки затихли трое северян. Миэ дернулась, проглотив рвотный позыв. Быстро отошли, подумала она, отводя взгляд от кровавого месива, которым стали лица мертвых мужчин.

  В следующий миг ее толкнули. Волшебница снова упала, едва не угодив ладонью под ногу одного из северян, вооруженного мечом. Почти сразу, над головой таремки проскользнула тень, запах серы шлейфом тянулся за нею. Тень настигла острога - беззвучно, острый зазубренный край вынырнул из белого брюха летуна, вязкая желтая жижа окрасила наконечник. Миэ вовремя увернулась от рухнувшей твари. Тень мигом ссохлась, будто земляная лягушка, свернулась вовнутрь и затихла.

   Миэ почувствовала легкое облегчение. Значит, она не ошиблась, и Хеттские горы стали пристанищем для таронов - созданий ночи, пожирателей плоти и ловких обманщиков. Таронов считала давно вымершими созданиями, но, как оказалось, твари продолжали существовать и дальше. Сильнее всего тароны любили лакомиться содержимым человеческих голов, но оставляли его на десерт, сперва насыщаясь свежей кровью и мясом. Те, что поджидали в пещере, целились в лицо, ближе к любимому лакомству, а значит были не голодны.

  Миэ не успела подумать о том, кем могли пировать тароны в безлюдной пещере. Рядом с нею оказался Дорф, дернул за руку, поднимая, будто безвольную куклу. Северянин размахивал мечом, отбиваясь от яростного летуна, теснившего их в коридор. Другой тарон, окруженный тройкой деревенских, бился под сводом - Миэ успела заметить рваную дыру в кожистом крыле.

  И только Банру, застыв недвижимый, будто камень, оставался спокоен.

  Дорф схватил меч второй рукой и продолжал размахивать им перед собой, не подпуская тарона ближе, но и не нанося летуну никакого вреда. Тарон раззевал пасть, его алый язык сочился свежевыпитой кровью, но тварь не спешила подбираться ближе. И вдруг, заметив жреца, тарон крутанулся волчком, взвился, на миг слившись с тьмой под сводом, и камнем упал вниз, стремясь к Банру.

  Миэ бросилась вперед. Она кричала, предупреждая об опасности. Охваченная страхом сущность отказывалась верить, что тишина, сотворена волшебником, не поддастся и слова умрут не родившись.

  Тарон впился в спину жреца. Банру мотнул головой, ноги предали его. Жрец упал на колени, но не рухнул окончательно, найдя опору в руках. Миэ, как сквозь пелену сна, видела тутмосийца, стоявшего на четвереньках, и летуна на его спине. Проскользнувший путеводный шар отразил на стены длинную тень человека, обретшего крылья.

  Над спиной жреца, не зацепив тарона, пролетело копье. Четная тварь обняла Банру крыльями, припала всем телом к жертве, становясь подобием уродливого горба. Жрец не сопротивлялся, только пальцы его обреченно скребли землю.

  Миэ, оказавшись на расстоянии руки, вцепилась в крыло летуна. Тщетно - тварь не спешила отрываться от жертвы. Обезумев от отчаяния, крови и смерти вокруг, волшебница рвала крыло, ломая ногти об плотную кожу, и, в последней сумасшедшей попытке помочь, вцепилась в летуна зубами.

  Под сомкнувшимися челюстями хрустнуло.

  В следующий миг тарон оторвался от Банру - брюхо и пасть летуна перепачкались кровью, ее густой аромат вонзился Миэ в ноздри. Тварь хищно оскалилась. Жрец завалился на бок и затих.

  Таремка разглядела лишь молнию клинка в руках Дорфа. Ни звука удара, ни предсмертного вопля летуна. Окровавленное брюхо тарона поддалось острой кромке меча. Удар отхватил треть туши. Тварь упала, скукожилась, стала меньше чуть не вдвое.

  Миэ видела, как Дорф что-то выкривал, слюна летела от его губ. Таремка мелко дрожала, кивала головой сама не понимая чему. На заднем фоне, изрешеченный вилами и острогами северян, сдох и третий тарон.

  Женщина поспешила к Банру. Он был жив, но слаб - грудь едва вздымалась под ладонью волшебницы. Поблагодарив Амейлин Звонкоголосую, Миэ достала из-за пояса жреца кривой короткий кинжал, который тот носил лишь для красоты и никогда не пускал в дело, и разрезала ремни, что стягивали плотную шерстяную тунику. После осторожно сняла ее и следом - полотняную рубашку, насквозь мокрую от пота и крови. Веки жреца дрогнули, но он остался в беспамятстве. Миэ, пользуясь тем, что магия немного утихла, начаровала новый путеводный шар. Поманив огонек к себе, направила его так, чтобы свет падал на спину жреца.

  И затряслась, как в лихорадке.

  Клыки тарона без труда прошли сквозь плотные одежды и нашли кожу. В спине Банру осталось множество глубоких кровоточащих ран.

  Таремка не медлила. Она позволила себе забыть, как боится вида чужой крови, как страшится распахнутых взоров мертвецов. Волшебница переступила через лишенного лица северянина, направилась к коридору, оттолкнув чью-то руку, что пыталась ее задержать. На полу лежал мешок Банру. Миэ достала ящик с зельями, откинула крышку, выбирая нужные склянки и глиняный горшочек со смердящей мазью.

  - ... чтоб их харсты драли!

  Сонм голосов, звуков, шорохов, накрыл волшебницу одновременно с толчком магии - чародейство Банру отступило. Таремка не поддалась головокружению. Решительность давала силы.

  - Эрель, мертв он, - басил позади Дорф.

  - Жив, - отсекла она и, собрав нужные склянки, шагнула к жрецу.

  Она не смотрела по сторонам, не слушала печальных слов молитв северян.

  - Потерпи, - просила она жреца, приподнимая его голову. Раздвинула рукою губы и втиснула меж зубами палец. Жидкость одной из склянок тонким ручейком скользнула в рот жреца. Миэ не торопилась, чтоб не пропало ни капли. Потом оторвала рукав от рубахи Банру, валявшейся рядом, смочила ткань вином, - северяне дружно загалдели, обиженные тратой драгоценного хмельного напитка, - и смыла кровь. На коже остался след хищной пасти - все зубы тарона достигли цели. Содержимое следующей бутылочки, густое как масло, Миэ втерла в спину жреца. Раны перестали сочиться, края отметин от зубов стали белесыми. Последней была мазь из горшочка - ею волшебница умастила спину Банру.

  - Мне нужна рубаха, - потребовала она.

  - Налегке шли, эрель, - растерянно сказал кто-то.

  - Снимите с покойников, им без надобности.

  - Нехорошо, эрель, - кривоносый Дорф присел рядом. Он смотрел на тутмосийца, все еще не веря, что тот жив. От собственной оплошности северянин громко сопел и закусывал ус. - Нужно уважать покойников.

  - Если бы не он, - Миэ указала на жреца, - все мы были бы сейчас покойниками. Так что уважь его, Дорф, или я тебя испепелю, и да поможет Амейлин моему гневу!

  Кривоносый решил не испытывать ее терпение, принес и рубаху, и овчинную тунику. Одежда по вороту обагрилась кровью предыдущего хозяина, но была целой. Вдвоем, Дорф и Миэ переодели Банру, пока трое оставшихся в живых северян, оттащили в сторону тела, нагромождая их кучей.

  - Скажи им, чтоб не вздумали жечь покойников, - предупредила Миэ, лихорадочно соображая, кто понесет Банру.

  - Нужно проводить павших в мир духов. - По выражению лица Дорфа стало ясно, что он не снесет еще одного непочтительного отношения к умершим.

  - Если тела загорятся, будет много вони. - Миэ едва сдерживалась, чтоб не сорваться на крик. - Выход отсюда лишь один, в тот коридор, по которому мы пришли, и вся вонь пойдет туда. Мы задохнемся раньше, чем доберемся до поверхности. И одним богам ведомо, сколько еще таронов притаилось в горе. Эти были не голодны, а когда тароны едят вдосталь, они очень быстро плодятся. Здесь даже не гнездо. Засада, и твари чуют, что в нее кто-нибудь, да попадет. Если мы не унесем ноги, будет много хуже.

  - Никогда северяне не станут убегать, - буркнул кто-то из выживших, но его голос остался одиноким.

  - Хромой и Ярос, и остальные... - Дорф напрягся в ожидании ответа.

  Миэ поднялась, оставив Банру заботам Дорфа. Даже зная, что тарон мертв, волшебница страшилась подойти к нему. Тварь, недавно живая и смертоносная, сморщилась, как сухой лист, шкура на ней посветлела до серого. Миэ подняла обломок древка остроги и несколько раз ткнула тарона в разных местах. Убедившись, что тот не шевелится, перевернула его так, чтоб скорченный рот оказался наверху, и присмотрелась. Ни глаз, ни рук, ни ног, только темный отросток внизу, не больше мизинца. Миэ осмотрела остальных, и вздохнула.

  - Тут лишь самцы. Самки таронов не охотятся только если сидят на яйцах или стерегут молодняк. Самки на треть крупнее самцов и никого не подпустят к детенышам. Те, что попадут к ним, обречены. - Миэ не собиралась щадить чувства северян, напротив - она немного повысила голос, чтоб каждый слышал ее слова. Может тогда упрямые селяне начнут скорее понимать. - Хромой повел людей прямиком в логово. Если они растревожили гнездо...

  Заканчивать Миэ не стала. Ей было достаточно того, что северяне зашевелились.

  Волшебница по очереди, быстро, как умела, обработала их раны. Одному из деревенских летун до кости разорвал плечо, но волшебница не услыхала от мужчины ни звука, когда, перевязывая рану, неосторожно тыкала пальцами в самую середины развороченной кожи.

  Северяне подобрали остроги и то, чем можно было обороняться. Миэ забрала коробку, которая так и не поддалась Дорфу - волшебница не хотела тратить время на отгадывание секрета, понадеявшись, что у нее еще будет на то время и спокойное место. Дорф вызвался нести Банру.

  - Заткните уши, - потребовала Миэ. Подавая пример, таремка вырвала клок бараньего меха из овчины в оторочке жилета, смочила его слюной, скатала пальцами и воткнула в ухо. - Идти нужно быстро и заткнув рты, в случае опасности - поднимать руку. И молитесь своим богам.

  Дорога назад была тягостной. Теперь первым шел один из северян, тот, что пострадал меньше остальных. Это его рука умело наколола тарона на острогу, и северянин был тем горд. Он вернул себе оружие, срезал с убитого летуна длинный кусок кожи и повязал на острогу, у самого наконечника.

  Следом шла Миэ и направляла путеводный шар. За нею - северянин с мечом, Дорф с Банру на спине, и замыкал ход третий из уцелевших. Жрец продолжал находиться в беспамятстве. Миэ нашла в его ящике с зельями наполовину пустую склянку с настойкой хасиса. От такого количества жрец мог быть в царстве грез несколько дней. Миэ радовало лишь то, что в забытьи Банру не чувствовал боли.

  Таремке казалось, что обратный путь стал вдвое длиннее. Они шли и шли, а впереди никак не появлялся долгожданный просвет развилки. Несколько раз приходилось останавливаться, чтобы проверить раны жреца и плечо северянина. И снова в путь.

  Когда Миэ почти уверилась, что они попали в лабиринт, в игру иллюзий, путеводный шар осветил широкий коридор. Северяне замедлили шаг, первый вытянул затычку из уха и прислушался. Миэ знала, что в тайне все он надеялись увидеть здесь своих, чудом выживших. Но она уж давно не верила с такие подарки судьбы, а богиня Калиссея, любимая торгашами и игроками, не зря звалась госпожой Стервой за непредсказуемый нрав.

  Знаками, Миэ поторопила остальных.

  Теперь дорога пошла в гору. Небольшой наклон, но даже он с трудом давался уставшим и отчаявшимся северянам. Таремка сама пребывала в мрачном расположении духа. Путь в Хеттские горы был закрыт. Они не нашли огненных тварей и врат в царство Гартиса, но от того легче не становилось. Логово таронов, раскормленных в тепле и еде, ни за что не пропустит лакомую добычу. Миэ не могла взять в толк одного - откуда летуны брали еду? Северяне так страшились гор, что вряд ли стали бы лезть в них без нужды. Даже под страхом быть съеденными шарашами, они раздумывали, какое из зол меньше. Но тароны, без всякого сомнения, ели часто и много. И в куче мусора были остатки посуды. И еще крюки на стене для одежды.

  Миэ надеялась, что найдет ответ в книгах и ящике с секретом.

  Когда отряд достиг выхода на землю спустились сумерки. Воздух дурманил, хоть в нем по-прежнему оставался запах серы. Миэ вспомнила, как замерзала первые дни путешествия в Северные земли. Сейчас она многое отдала бы за пригоршню чистого снега.

  Их никто не встречал. Таремка было решила, что лагерь заснул - уставшие от перехода и забитые неизвестностью, деревенские нуждались в отдыхе. Но темноту ночи не нарушали костры. Миэ выбросила шерстяные шарики из ушей и прислушалась - ни гомона дозорных, ни звука, ни шороха.

  В нескольких шагах от расщелины, из которой они вышли, остался недогоревший костер и пара мешковин рядом. Ждали ведь, подумала Миэ, вспоминая Арэна, что долгим взглядом провел их в путь. Дасириец поклялся, что не сдвинется с места до их возвращения, а он всегда сдерживал свои обещания. Только нужда могла заставить его изменить решение.

  - Тихо-то как. - Один из тройки поравнялся с ней, держа меч наизготовку. - Не по душе мне такая тишина.

  - Мне тоже, - поддержала Миэ.

  Стоило ей выйти из гор, как силы быстро вернулись к ней, магия вновь поддавалась велению волшебницы, но таремка не спешила воспользоваться чародейством. Она оглянулась на жреца, который все еще лежал на спине Дорфа.

  - Думаю, его можно положить здесь, земля теплая. - Миэ указала на землю у подножия пещеры. Волшебница знала, что тароны, какими бы голодными они ни были, не покинут убежища, пока есть яйца или детеныши. Да и при свете дня, она не заметила у входа в пещеру ничего, что говорило об обратном. - Не разводите костра.

  Банру осторожно уложили на мешковину.

  - Чего делать, эрель? - Дорф, избавившись от ноши, встал с другой стороны. - Пойти дозором или дождаться рассвета?

  Миэ не хотела признавать, что растеряна. Путеводный шар освещал достаточно, чтобы идти дальше, но усталость брала свое, и даже страх за остальных не развеивал сонливость. И северяне, как ни храбрились, потихоньку зевали в кулаки. Тот, что с разорванным плечом, заметно побледнел и ссутулился. Миэ знала, что сон не придет к ней, пока она не узнает, что случилось с лагерем; в ней теплилась малая надежда, что Арэн и эрл увели деревенских на ночь подальше от Хеттских гор. С чего бы им возвращаться обратно, если в спину гонятся шараши, спрашивала себя волшебница, медля с ответом Дорфу.

  - Нужно пойти вперед и посмотреть, - наконец, решилась она. - Вы четверо, останетесь здесь, присмотрите за Банру и на тот случай, если появиться кто-то из своих. А я разведаю.

  Оба мужчины с сомнением посмотрели на хрупкую волшебницу, они даже не пытались скрыть своего недоверия к подобному решению, но северяне, воспитанные в почтении к носителям дара светлой Виры, не отважились спорить. Только как могли показали свое несогласие - сплюнули, скрипнули зубами и дернули себя за бороды.

  - Как скажешь, эрель, - угрюмо согласился кривоносый. - Станем здесь и дождемся тебя с вестями.

  - Как бы не вышло, что опять растеряемся, - предупредил второй.

  - Ничего не делайте до моего возвращения, - как можно строже предупредила таремка. Она потирала ладони, разогревая их перед тем, как творить волшебство. - Я не стану далеко ходить, поищу следы лагеря. Или намеки, куда он мог деться.

  Миэ сложила кончики пальцев, один к одному и развела их, будто натягивала пять невидимых нитей. Воздух между ладонями засверкал мелкими искорками. Северяне попятились назад. Сияние собралось облаком, окутало Миэ, будто кокон, и в следующее мгновение волшебница исчезла без следа.

  - И не поднимайте шум, - сказала она и чуть не прыснула от смеха, увидав вытянутые от удивления лица мужчин.

  Они закивали, еще больше попятились, оглядываясь - невидимая пелена, которой Миэ окружила себя, было одним из первых заклинаний, которое она освоила под руководством мастера-волшебника. Таремка гордилась тем, насколько безупречно творит это чародейство.

  Миэ погасила путеводный шар и шагнула в темноту, невидимая ни для кого.

  Путь, однако, оказался недолгим. Глаза, привыкшие к темноте, замечали следы стоянки лагеря. Борозды полозьев саней, кострище, полное несгоревшего хвороста, мешковины. Несколько раз попадались перевернутые корзины с едой, которую волшебница не без брезгливости, подобрала. Все указывало на одно - лагерь спешно сорвался с места. Неужели тароны осмелели настолько, что выбрались из безопасной пещеры? Миэ сомневалась - она не увидела ни одного мертвеца. Сомневалась она и в том, что перепуганные нападением летунов, северяне стали бы рисковать и забирать покойников.

  Таремка прошла не больше трех сотен шагов, когда под ногами стали попадаться камни. Чем больше вперед уходила Миэ, тем больше их становилось на пути. Тишину беззвездной ночи нарушали лишь редкие шорохи шагов волшебницы.

  Вскоре, когда ей приходилось уже буквально перебираться по камням, Миэ поняла, что произошло. И, не почуяв опасности, она снова осветила дорогу путеводным шаром, но, из врожденной осторожности, сделала его вдвое более тусклым. Желтоватый огонек взлетел, поднялся над головой таремки и осветил тропу впереди. Недалеко, - Миэ не дошла всего несколько десятков шагов, - тропу разрезал обвал. Тяжелые, монолитные камни, нагромоздились друг на друга непроходимой преградой. Стена высилась, забирала вверх и Миэ не видела ее края. Волшебница подошла ближе - каменная крошка под ногами больно врезалась в ступни даже сквозь двойные кожи на подошвах артумских сапог.

  Таремка отступила. Ноги подкосились, и, чтобы не упасть, волшебница присела на валун. Картина того, что случилось, ясно виделась ей - начавшийся обвал заставил людей сорваться с места, чтобы не оказаться заточными между камнем и Хеттскими горами.

  Возвращалась она нарочно медленно. Что сказать остальным? Что путь назад закрыт? Каменный заслон не поддастся, вернее всего они погибнут, едва взберутся достаточно высоко, чтобы растревожить неряшливо взгромоздившиеся валуны. И всей ее магии будет недостаточно, чтобы сдвинуть с места хоть один монолит. Волшебница посмотрела на корзину, в которую собрала еду, всю, которая попалась на обратном пути. Подобрала она и мешковины. Руки изнывал под тяжестью поклажи, ноги отказывались слушаться, но таремка шла.

  Уже на подходе, Миэ сняла с себя чары невидимости, чтобы не пугать северян. Кто знает, может так статься, что они станут единственными, с кем она встретит смерть.

  - Был обвал, - без долгих словесных прелюдий, сказала она, подойдя к месту лагеря, который разбили северяне. - Думается мне, обоз отошел, чтобы не застрять в каменной мышеловке. Вот что смогла найти. С рассветом пусть пойдут двое, может найдут еще что полезное. - Она сгрузила свои находки кучей.

  Мужчины молчали.

  - Завал большой и шаткий. - Миэ потрогала лоб Банру и жрец, в сладком забвении, улыбнулся не открывая глаз. - Через него не пройти, по нему тоже.

  - Эрель, что делать? - Дорф внимательно глядел на нее, выискивая надежду.

  - Спать, - отрезала волшебница. Надежда была непозволительной роскошью, таремка предпочла хорошенько выспаться и с рассветом подумать, как поступить. - Спать всем, - добавила она, услыхав, как северяне договариваются меж собой, кто первым станет дозором. - Здесь безопасно. Тароны не покинут пещер, а через завал не пробраться никому.

  Она заняла место рядом с Банру и закрыла глаза. Северяне, уставшие и безмолвные, прикорнули неподалеку, но все ж таки решили по очереди сторожить до утра.

  Путеводный шар вскоре потух. И, когда мужчины принялись дружно похрапывать, Миэ позволила себе роскошь пустить слезы.

  ***

  Раш принюхался. Ветер с севера принес густой аромат копченого окорока, щедро приправленного запахом костра.

  Карманник не зря устроился на ночлег неподалеку от спуска с вершины - тонкая тропа, много круче тех, по которым они с северянкой взбирались на последнюю, третью гряду холмов. Раш не без опасения думал о предстоящем спуске, но ничем не выдал своего волнения.

  Впереди, у подножия гряды, раскинулась снежная пустошь, такая белая, что и безлунной ночью от нее было светло. Редкие кедры-охранники, нарушали гармонию одиночества северных просторов, да небольшая полоса частого соснового леса. Нигде ни огонька, ни случайного путника, ни разбуженного голодом зверя.

  Но нюх никогда не предавал Раша, поэтому карманник не спешил. Холодный темный взгляд видел далеко кругом, больше, чем могли бы видеть другие. Раш не выдавал своих секретов, даже тем, с кем долго путешествовал и сражался плечом к плечу. Как никто не знал о спрятанном в волосах кинжале, так никто не догадывался и о зрении редкой остроты.

  Парень оглянулся на Хани: девчонка, как ни хорохорилась, уставала и спала крепко, всегда в обнимку с меховым мешком, в котором жил уродливый немощный птенец. Рядом с ними, как дозорный, дремала жеребица.

  Сейчас все трое спали беспробудным сном.

  А ветер продолжал приносить ароматы копченостей. Раш подобрался ближе, к самому краю вершины и заглянул в темноту. Недалеко, может, в полусотне шагов вниз, пологий склон холма курился дымом. Помня про найденную накануне выкопанную пещеру, карманник почти не сомневался, что здесь охотники за рудой, приготовили еще один лагерь. Видать он не ошибся, когда сказал, что воришки потихоньку скребут дорогую жилу - золотоносную или, может, железную. Раш с трудом представлял человек, что ради меди или олова, стал бы так корячиться, да еще и под страхом смерти.

  Карманник проверил кинжалы, прицепил к поясу моток крепкой веревки, еще раз глянул на Хани - не проснулась ли? Девчонка продолжала мирно сопеть, закусив нижнюю губу как ребенок. Раш не видел причины, бояться оставить ее одну. За время их пути, он ни разу не нашел и намека на преследование или погоню. А в пещере, если нюх его не подводит, могло быть золото. Неплохая плата за "гостеприимство" северян.

  Раш присел и спустил ноги на тропу. Осторожно, стараясь не шуметь, легко ступая по снегу, карманник прокладывал путь вниз. Чем ближе становилась дымка, тем сильнее становился запах окорока. Раш не мог пожаловаться, что они с Хани коротали путь впроголодь, но северянка осторожничала, нехотя разводила скудный костер, огня от которого не хватало, чтоб как следует прогреть пищу. Раш сглотнул набежавшую слюну и двинулся дальше, стараясь не упускать из виду место, откуда курился дым.

  Когда до цели осталось с десяток шагов, Раш пригнулся, прислушиваясь. Разговор, карманник не мог разобрать слов, но слышал интонации. Говорили двое, мужчины. Голос одного скрипел, как несмазанное колесо, Раш решил, что хозяин голоса не первый день страдает простудой. Речь второго лилась монотонно.

  Парень сделал еще несколько шагов и снова остановился, выжидая, когда говорящие войдут в раж - мужчины спорили. Слова "добыч" и "делить" летали от одного к другому, все яростнее и громче. Шум скрыл шаги Раша и тот, незамеченный, подобрался к самому краю, ловко скользнул на небольшой уступ, опоясывающий холм, и прижался к мшистому склону. Край выступа был истоптан множеством шагов.

  Вход в пещеру был уже, чем тот, что они с Хани нашли накануне; этот был круглым и узким, как раз настолько, чтобы пропустить взрослого человека. Из прохода сочился тусклый свет.

  Спорщики успокоились, видимо поделив добычу. На смену их громким голосам пришло ритмичное чавканье и кряхтение как от ударившего в нос доброго пива. Раш присел на корточки, сливаясь с темнотой, и притих. Зачем врываться теперь, когда оба вольных рудокопа полны сил и их кровь порядком разгорячилась в ссоре. Лучше подождать, пока хмель свалит их в крепкий сон, а после - зайти и подчистить карманы и мешки. Все в их поведении говорило, что браконьеры не ждут незваных гостей - они даже не потрудились занавесить шкурой ход в свое логово, чтобы спрятать дым и сдержать запах.

  Только глупец лезет в лоб один протий двух, рассуждал Раш, чутко прислушиваясь к звукам в пещере. Даже если эти двое не держали в руках ничего, грознее кирки. Хотя, - карманник улыбнулся своим мыслям, - кирка не самое негодное из подручных средств.

  Он не ошибся. Прошло немного времени, и голоса в пещере затихли. На смену им пришло громкое храпение. Будто оба соревновались еще и в том, кто в этом деле горазд лучше другого. Раш и теперь не торопился. До рассвета было далеко, ночной покой не нарушали даже голоса потревоженных птиц. За Хани он не тревожился - случись что, ее бешеная жеребица тот час поднимет переполох.

  Когда мороз артумской ночи прогрыз его до кости, Раш решил, что время пришло. Он размял затекшие ноги, растер ладони и плечи, пока не почувствовал, что снова хозяин над всеми своими членами. И, попросив Ка#769;ритту, покровительницу интриг и воров, одну из Близнецов, послать ему удачу, нырнул в пещеру бесшумной тенью.

  Раш оказался в узком, покатом лазу. Вниз бежали вырубленные прямо в зеле ступени, узкие и частые. Карманник проделал путь в два подхода, останавливаясь, чтобы прислушаться, и идти дальше. Глаза Раша быстро привыкли к темноте. Он буквально прилип к стене, стоя на последней ступени, скользя взглядом по месту, в котором оказался. Эта пещера была намного меньше первой. На полу, в центре нее, чернели остатки костра, а по обе стороны от него, свернувшись калачами, спали двое. Их плечи мерно поднимались и опускались, из глоток вырывался протяжный храп. У противоположной стены покоились кирки и лопаты всякого размера. Рядом с ними, на полу, под тяжестью ноши оплыл мешок. Раш почувствовал приятное волнение, что рождалось всякий раз, когда нюх чуял добычу.

  Карманник, шаг за шагом, беззвучно, вдыхая лишь на половину, чтобы не шуметь, обошел пещеру по правой стене, пока не достиг места, где лежал мешок. Один из спящих, - мелкий, как показалось Рашу, может быть не старше Хани, перевернулся на другой бок, и снова захрапел.

  Раш потянулся к мешку, но не спешил трогать узел, туго стягивающий края. Только осматривал, на случай, если хозяева позаботилось о сохранности содержимого больше, чем о своей собственной. Не найдя ничего подозрительного, Раш потянул добычу на себя. Сума охотно поддалась, приятной тяжестью повисла в ладони.

  Парень позволил себе триумфальную улыбку и тем же путем вернулся назад, до самого входа в пещеру. Он хотел остановиться и проверить, что за славную добычу послала ему Каритта, но раздумал - сначала нужно сбежать, а уж потом, в безопасности, похвастать перед северянкой "уловом". Раш так и предвкушал ее вытянутое от удивления лицо.

  Не давая себе забыть об осторожности, карманник незамеченным выбрался наружу.

  - Еще шаг - и я перережу тебе глотку, - шорохом листьев прошептал голос.

  Раш сглотнул, зацепенев. Сталь предупреждающе коснулась горла. Карманник чувствовал человека за спиной. Скосив взгляд, заметил руку, что держала кинжал - спрятанная под кожаную перчатку, ладонь могла принадлежать лишь поистине крупному человеку.

  - Осторожнее, Эрик, - из темноты выплыла тень.

  Раш еще раз мысленно пересчитал все кинжалы, что были спрятаны на нем, хоть знал их число лучше, чем имя, что получил при рождении. Если изловчиться, то выйдет улизнуть от того, что позади. Но второй, до сих пор скрытый в тень, загораживал тропу. Раш с иронией подумал, что если и выйдет ускользнуть, то лишь на четвереньках, как собака, меж ног великана.

  - Как тебя зовут, вор? - Негромко спросил тот что стоял за спиной.

  Северянин. Раш сразу узнал грубый говор артумцев, хоть говорящий использовал общую речь и довольно сносно.

  - Зачем знать имя того, кого собираешься прирезать? - Раш держался спокойно, ничем не выдавая зародившееся волнение.

  - Отвечай, когда тебя спрашивают, - пригрозил второй и, наконец, показался.

  Он был даже больше, чем Рок, чем эрл и все северяне, виденные Рашем. Широкие плечи и безволосый торс бугрились тугими узлами мышц. Странное переплетение широких кожаных ремней, поддерживало короткую, чуть ниже груди, тунику шкуры белого медведя. Из той же шкуры были и наручи, так же обернутые ремнями, и высокие поножи. Вся конструкция, которую и одеждой-то назвать было трудно, казалась хлипкой, будто держалась на одном честном слове. Штаны топорщились мелким мехом, плотно, будто вторая кожа, обнимали ноги. Поверх них была юбка из светлой шкуры. Из-за спины выглядывала сталь округлого топорища.

  Но более всего в глаза Рашу бросились шрамы: выпуклые, белесые срезы кожи, сложенные символами, нанесенные умелою рукой мастера. Карманник не понимал, чтобы могли значить символы, но многое отдал бы за то, чтоб получить хоть один такой.

  Раш и глазом не повел, хоть не сомневался, что с великаном ему ни за что не справиться. Чутье подсказывало - тот, что стоит позади, не уступает этому ни ростом, ни мощью.

  - Раш, рожденный в пене морской, - буркнул карманник и почувствовал, как сталь, будто ласковая любовница, прижалась к горлу.

  - Сколько ты награбил, вор? - продолжил великан. Он не был лысым, напротив - светлые волосы свободно лежали на плечах и уходили за спину, лишь над ушами собранные двумя косами. Синие глаза смотрели безучастно. Шрам, тонкий и ровный, рассекал бровь.

  Вместо ответа, Раш бросил суму к его ногам.

  - Позаимствовал это у парочки, что храпит без задних ног.

  - Вор своровал у воров, - голос сзади стал едким. - Тала#769;х, веришь ты ему?

  - Верю. - Великан, обретший имя, склонился, послабил узлы на мешке, пригляделся. - Уголь, железный камень, золото, серебро. Всего понемногу.

  - Разведчики, выискивают, где есть чем поживиться, - сказал второй.

  - Вы-то кто такие? - Раш снова покосился на руку с кинжалом.

  Его вопрос оставили без внимания. Талах отодвинул мешок ногой, кивнул второму. Тот с неохотой убрал кинжал от горла Раша. Карманник вдохнул на полную грудь и потер место, где острая кромка кинжала оставила порез.

  - Дернешься без позволения... - Хозяин кинжала шагнул вперед, немного, насколько позволял узкий уступ у входа, - прирежу.

  Он, - Раш помнил, что великан звал его Эриком, - был как две капли воды похож на Талаха. Близнецы: один взгляд, один цвет волос, оба безбородые, одинаково сложены. Лишь шрамы у двоих разнились, и были нанесены на разные места.

  - Я вор, а не сумасшедший, - огрызнулся Раш раньше, чем вспомнил, что богиня удачи сегодня не на его стороне.

  - Откуда ты тут? - Талах не спускал с него взгляд.

  - Едем в столицу...

  Он быстро, в нескольких словах рассказал все, с того дня, как напоролись в лесу на растение-ловушку. Несколько раз Эрик прерывал его, призывая молчать, сам тем временем, прислушиваясь к звукам, что слышались из пещеры. Раш сказал, что воришки выпили бурдюк вина, Эрик беззвучно хмыкнул, но бдительности не утратил. Талах нахмурился лишь раз, когда узнал, что Раш оставил спутницу одну.

  - Она волшебница, - отмахнулся карманник. - Что с ней станет? И за нами никто не шел.

  - Уверен, что не ошибся? - Талах сощурился.

  Раш, успевший сотню раз пожалеть о сказанном, умолк.

  - Чего делать-то будем? - Эрик выразительно посмотрел в сторону пещеры.

  - Запрем, - ответил Талах. - Пусть владыка Севера сам решит, как их наказать. Есть у них еда и питье? - Обратился северянин к Рашу.

  - Не видел, - честно признался тот. - Кирки есть и пара лопат.

  - Как бы не пробили путь, - сомневался Эрик.

  Рашу до зубной боли хотелось спросить, как близнецы собираются запереть браконьеров, но он сдерживался. Хоть буря и миновала, и никто не собирался лишать его жизни, карманник чувствовал себя неуютно. К тому ж не давала покоя сумка с добычей: теперь она лежала на земле, и не было похоже, что северяне собираются разделить содержимое. Но даже не это было самым главным. Более всего страдала уязвленная гордость. Он, который никогда и ничего не упускал из виду, хвастал, что не пропустить даже черную кошку в темной комнате - и не заметил двоих верзил! Раш мысленно дал себе пинка под зад.

  - Возвращайся. Туда, где девушку оставил, что с тобой едет, - приказал Талах. - Эрик, пойдешь с ним, я нагоню, как только уверюсь, что воры не сбегут.

  Раш был рад уйти. Эрик подтолкнул его в спину, поторапливая. Карманник положил себе запомнить тычок.

  Подъем давался тяжело. Без добычи, встретившись со странными близнецами, от которых так и разило порядочностью, Раш преодолевал путь. Горизонт раскрашивали алые облака, золоченные восходящим солнцем. Поднялся ветер, пробиравший до костей. Рашу оставалось только гадать, к каким ухищрениям прибегал северянин, чтобы не страдать от холода.

  - Глупо оставлять тех ребят, - Раш не видел причины, чтобы не высказать свое мнение, хоть и подозревал, что добром это не кончиться.

  - Почему? - В голосе северянина не было ни искры интереса.

  - Это вторая пещера, которую я вижу меньше, чем за два дня. Копатели знают, что здесь есть чем поживиться. Могут быть и другие, придут - и вытянут своих.

  На самом деле Рашу и дела не было до того, что станет с браконьерами, но карабкаться к вершине, в тишине, под свист нарастающего ветра, оказалось невыносимым.

  - Ты плохо знаешь артумцев, - теперь Эрик позволил себе насмешку.

  - Хотел бы я и дальше вас не знать, - буркнул Раш. - Десятка дней не прошло, а я дважды чуть не попал в лапы к Гартису.

  В этот раз северянин не ответил. До самой вершины холма шли молча.

  Хани они нашли проснувшейся. Девушка сидела на сеннике, прижав колени к груди, и кормила уродца в мешке. Увидев Раша, быстро поднялась, прижала меховое гнездо с птенцом-переростком к груди, и недоуменно смотрела поверх головы карманника. Рашу даже показалось, что она вовсе не заметила его, всем вниманием северянки завладел Эрик.

  - С рассветом тебя, эрель, - поздоровался великан.

  - И тебе светлого утра, - ответила Хани.

  Голос ее звучал смиренно, будто Раш привел с собою самого Конунга.

  - Мое имя Эрик, зовущийся Волком, - представился северянин. Рашу показалось, что он совсем не порадовался встрече с землячкой.

  - Хани, Говорящая с духами, - девушка порывисто подошла к нему, присела на колени в его ногах и коснулась ладони. - Я чту жертву, что ты принес, воин-шамаи. Позволь оказать тебе помощь, всякую, что в моих силах.

  Эрик легко поставил Хани на ног, погладил по голове, будто ребенка, хоть сам выглядел лишь на десяток лет старше ее. При этом взгляд его будто бы собрал все грозы Эрбоса.

  - Мы с братом много дней ходим в этих краях, и давно не ели человеческой пищи.

  Хани улыбнулась и тут же бросилась разводить костер. Северянин взялся помогать ей.

  Человеческой пищи. Слова назойливым насекомым крутились в голове Раша. Миэ рассказывала что-то об этих шамаи, вспомнил карманник, устроившись в сторонке, делая вид, что занят поисками в содержимом своего вещевого мешка. Шамаи, воины-оборотни. Эрик назвался Волком. Слова о человеческой пище обрели иной смысл. Во рту стремительно образовался горький комок слюны, Раш сглотнул и прислушался к разговору. Говорили на языке северного народа, карманник, как ни старался, не смог понять ни слова.

  Когда костерок закурился дымом, появился Талах. Он двигался легко, как для человека столь мощного сложения. Лицо его, как и прежде, пряталось за маской безучастности. Северянин тоже представился - отдавая дань вежливости к чужестранцу, как и брат, сделал это на общей речи, а после того сразу перешел на северное наречие. Талах зовущийся Орль. Раш понятия не имел, кто такой орль, но подозревал, что он-то и был тотемным животным этого человека. В руках Талаха Раш не заметил сумки с образцами руды, мысленно послал все и вся в задницу харста, и дал себе зарок - покинув Северные земли, больше и близко не соваться к их границе.

  - Я разогрела нам пищу, - позвала Хани.

  Сели кругом огня. Северяне вновь перешли на общий. Раш, впрочем, совершенно не интересовал их. Оба брата травили байки об охоте, вольных заснеженных просторах в долине Калтахи, о теплом ветре, что несет весну. Карманник мало что понимал, но старался ловить каждое слово.

  - Верно ли сказал этот человек, что с юга идут орды шарашей? - Талах отставил в сторону порожнюю миску.

  - Верно, - подтвердила Хани. - Много их. Ставят ловушки, каких я прежде не видела.

  - И верно то, что вы идете в Сьёрг?

  Она согласно кивнула. Раш заметил, что северянка почти не прикоснулась к еде, только съела ломоть сыра. Зато над костерком дымился котелок, в котором Хани заваривала смесь из трав. Запах от них напрочь отбивал парню аппетит, близнецы же, как ни в чем не бывало, заглатывали один за другим все их припасы.

  - Мы напали на след браконьеров, нашли их пещеры в холмах, и в Хеттских горах, но не видели ни шарашей, ни ловушек. - Эрик почесал свежий рваный шрам на плече.

  - Говорят, что в Хеттских горах водятся огненные порождения из царства Гартиса, - в фиалковых глазах Хани мелькнул страх. - Может, шараши побывали в тех краях, но есть там нечего - никто не станет селиться близ Хеттских гор.

  - Мы нашли лишь гнездо таронов, откормленных на человечине. Я и брат идем в столицу, с новостями для владыки Северных земель. - Талах приложился к бурдюку с кислым молоком, после промокнул губы рукой. - Проведем вас.

  Раш чуть не подавился, увидав благоговейную улыбку, что поселилась на губах девчонки. Он едва заставлял себя сидеть с ними у очага, тешась тем, что северяне уйдут, когда набьют животы. Но никак не мог представить, что придется провести вместе с близнецами-переростками неизвестно сколько дней пути.

  - Станем заметны, - попытался противиться Раш. - Чем больше ног, тем длиннее путь.

  Хани посмотрела на него так, вроде он сказал что-то против богов. Братья же, напротив, улыбнулись, но в тех улыбках Рашу чудилось снисхождение.

  - Сократим путь, пойдем через бурые пустоши, - успокоил Талах. - В это врем года там непроходимая долина, вся острая ото льда. Человеку не пройти. Понесем вас, к завтрашней ночи будем в Сьёрге.

  Слова волшебным образом подействовали на карманника. Он продал бы год жизни за мало-мальски теплую воду, чтоб прогреть в ней окоченевшее тело, и резвую девку в постели. В столице, без сомнения, найдется и то, и другое.

  - Но прежде, ты, чужестранец, скажешь, что за дело у тебя и твоих товарищей к правителю Артума. - Эрик припечатал грезы Раша тяжелым взглядом.

  - То дело моего друга, который остался заложником в деревне, - снова огрызнулся карманник. - Я, по его просьбе, сопровождаю девчонку, чтоб не сгинула в пути, и несу весть о беде и людоедах, чтоб ваш Конунг пошевелился прийти на помощь.

  - Мало ты учен вежливости, - пророкотал Талах. - Нужно выказывать почтение женщине, что носит отметину Виры.

  Раш умолк. Близнецы обменялись взглядами, но не проронили ни слова.

  - Если бы не его друзья и он сам, - Хани, наконец, отважилась вступить в разговор, - мы бы все погибли в Яркии. Дасириец, что едет к владыке Севера - хороший человек, он без злого умысла ступил в Северные земли. Я верю ему. - Девчонка указала взглядом на Раша. - И ему тоже. Мы коротаем уж третий день пути, он стерег меня и охранял мой сон...

  Тут она осеклась, увидав, как удивленно взметнулись брови Эрика.

  - Как скажешь, эрель, - не стал спорить Талах. Ветер трепал его волосы, поваливший снег ходил круг него хороводом, будто ластился к шамаи. - Нужно двигаться в путь.

  Быстро, - Раш не успел и глазом моргнуть, - потушили костер снегом, собрали остатки припасов. Мешок значительно похудел. Птенец, молчавший все это время, всполошился: он тянул несуразную голову из мехового гнезда сумки, кричал, протяжно и обрывисто, будто ворон, и раскрывал клюв. Хани дала ему дольку яблока, засахаренного до хруста, и облезлый уродец успокоился.

  - До подножия холма спустимся своим ходом, - сказал Талах.

  Рашу не нравилось в братьях решительно все: тон, нетерпимый к обсуждениям, право решать за остальных, которым северяне сам себя наделил, их подозрительность. Он раздумывал, не сбежать ли, но вспомнив, как не смог услышать их накануне ночью, отринул мысли прочь. Да и не выжить ему среди снегов. Оставалось смириться.

  Еще один спуск вниз. В этот раз первым шел Эрик, за ним Хани и Раш, и Талах замыкал строй. Эрик двигался легко. Иногда Раш со злорадством смотрел, как нога северянина опускается на шаткий камень: миг, и здоровяк кубарем скатится вниз. Но нет. Эрик ловко преодолевал путь, будто знал каждый камень в холме, и каждый куст. Поравнявшись с тем местом, где обосновали логово браконьеры, Раш понял, почему братья не тревожились о побеге пленников. Там, где ночью была узкая дыра, едва заметная за кустами, теперь лежал округлый валун, большой настолько, что Раш, проверки ради, тронул его рукой. Камень отозвался холодной твердостью, от пальцев на тонкой корке снега остались борозды. Настоящий. Карманник не стал трудить голову домыслами, как Талах приволок такую громадину.

  Спустившись вниз, сделали остановку.

  - Лошадь придется отпустить, эрель. Я возьму тебя на спину, Эрик понесет чужестранца.

  И, прежде чем Раш успел открыть рот, чтоб щедро посыпать их ругательствами, братья почти мгновенно оголились. Хани зарделась, поспешно отвернулась. Оба же не стесняясь своей наготы, собрали вещи в два узла. Отдельно, ремнями, перехватили оружие - топор Талаха и короткое копье Эрика, с зазубренным наконечником, выточенным из кости. Теперь карманнику стало понятно, почему одежда на этих северянах казалась такой хлипкой - по мановению руки она падала к ногам, оставляя тела хозяев свободными для превращения. Раш никогда прежде не видел оборотней, только читал в старых книгах. Получив возможность поглядеть воочию, он смотрел во все глаза.

  Тела близнецов быстро менялись. Эрик упал не колени, спина его пошла буграми костей, что будто выворачивались из суставов. Лицо вытянулось, губы обнажили стремительно ползущие из десен клыки. Пальцы стали длиннее, умножились суставами, когти терзали тело, срывая лоскуты треснувшей по швам кожи. Куски ее слетали вниз, как истончившийся пергамент, пуская наружу зверя. Под людской оболочкой уже топорщился косматый седой мех. Волк, огромный, втрое больше своих сородичей, да к тому ж стоящий на задних лапах, зарычал, припадая к земле. Уши, много выше волчьих, стали торчком. Зверь попробовал носом воздух, распрямился.

  Талах, так же сбросил обличие. Руки его вытянулись крыльями, ноги выгнулись хищными птичьими когтями. Голова с крючковатым клювом, увенчанная тяжелым костяным гребнем, высилась над телом, и хмурые, совсем не птичьи глаза, смотрели надменно сверху вниз.

  Жеребица Хани громко заржала, протестующе встала на дыбы, забила копытами воздух. Запах хищника волновал животное, и Хани, как ни старалась, едва могла сдерживать ее. Раш в два прыжка оказался рядом, перехватил поводья. Молчаливо кивнул на поклажу, мол, снимай.

  - Все равно она была самой упрямой и бестолковой лошадью из всех, что я видел, - пожал плечами Раш, когда девчонка, сняв сбрую, отпустила кобылу на свободу.

  Хани наградила его холодным взглядом.

  Тем временем, перевоплощенный в свой тотем Талах, взмахнул крыльями, нагоняя больше ветру, и взлетел, чтоб размять крылья. Темное оперенье заблестело на солнце. Волк ощерился, неспокойно озирался по сторонам, будто на белом полотнище снежной равнины был кто-то невидимый для остальных. В конце концов, хищник стал на все четыре лапы, мягко, припав к земле, двинулся на Раша, подставляя спину. Карманник, озадаченный, не мог сдвинуться с места, и волку пришлось поторопить его низким рыком.

  - Боги прокляли меня, - под нос бубнил Раш, взобравшись на волка и ухватив полные пригоршни косматого меха. - Сперва на дикой жеребице, теперь - харст знает на ком.

  Хищник брыкнулся. Человеческая сущность, порабощенная зверем, напомнила Рашу, что разум не дремлет и всегда властвует над телом. Волк подошел к узлу с вещами, челюсти сжались на поклаже.

  К тому времени вернулся орль. Птица подставила крыло приглашая Хани. Северянка взяла вещи Талаха, сунула их в свой опустевший мешок с припасами, забросила на плечи. Сумку с птенцом предусмотрительно пристегнула к себе поясом и, для верности, перехватила веревкой. Орль покорно дождался, пока девчонка взгромоздиться на него. Осторожно поднялся в воздух, сделал круг, замер в свободном парении, закрывая крылами небо. Раш готов был биться об заклад, что глаза не обманули его, и северянка счастливо улыбалась, когда громадная птица потянулась выше, за облака. Карманнику до зубной боли хотелось вновь заседлать резвого скакуна, почувствовать под задом не бугристый хребет, а доброе таремское седло и самому править.

  Волк поднялся, отряхнул с брюха снег и его лапы беззвучно ступили вперед. Быстрее и быстрее, пока Раш не стал задыхаться от ветра, что бросался в лицо. Ему пришлось припасть к самой шерсти, чтоб не свалиться. Иногда он так сильно сжимал коленями бока зверя, что тот злобно рычал, косясь налитыми кровью глазами.

  И Раш отринул всякие сомнения о том, что путь в компании близнецов замедлиться. Память услужливо подсказала слова, брошенные Талахом - завтрашней ночью они прибудут в столицу.

  Глава десятая

  Арэн никогда прежде не знал такой нестерпимой боли в голове. Еще до того, как понял, что проснулся, он почувствовал ее: монотонные толчки во лбу, тяжкие и необратимые, будто звонили разом два десятка колоколов Храма всех богов. Следом пришло головокружение, до тошноты. Стоило дасирийцу сделать робкую попытку подняться, как пища, незнамо сколько пролежавшая в утробе, зашевелилась. Он перевернулся, встал на четвереньки, не в силах открыть даже глаза, и немного отполз в сторону, прежде чем желудок взбунтовался и изверг содержимое. В ноздри ударил кисло-горький запах, от которого в висках раздалась барабанная дробь частых, острых ударов.

  Так же, на ощупь, Арэн вернулся к тому месту, где лежал. В затылке саднило. Пальцы сами нашли больное место, наткнулись на громадную шишку. Она была щедро смазана жиром, волосы слиплись и вязко тянулись за рукою.

  Арэн смутно помнил, что приключилось. Прошло совсем немного времени, после того, как Миэ и Банру, в сопровождении северян, скрылись в горном расколе. Он устроился на мешковине у горной пяты, развел небольшой костерок: тепла, что шло от гор, было столько, что северяне один за другим скидывали теплые тулупы и шкурные накидки, но огонь потрескивал ветками и грел душу. Для себя Арэн решил, что не сдвинется с места, пока друзья не вернуться, другого исхода он не предполагал. Надежда как сварливая жена, любил говаривать отец, никогда не уходит, сколько не гони ее прочь. Дасириец верил. К нему наведался Дюран. Купец принес бурдюк сливовой наливки из собственных подвалов. Арэн не мог отказать и пригубил из глиняной кружки, хоть пойло показалось ему редкостно кислым - если купец не солгал и его семейство вело торг вином из собственной винодельни, то дасириец с трудом представлял, кто бы стал пить такую мерзость да еще и за деньги.

  Купец вновь попытался склонить Арэна взять над ним охрану, зашел издалека и весьма мудрено, но дасириец оборвал его, не церемонясь, и напомнил, какой ответ дал прежде. Дюран с досадой сморщился, от его физиономии прокисло бы и молоко, но Арэн не собирался уступать - еще не дело, чтобы сын хоть и бывшего, но военачальника первой руки императора дасирийского государства, нанимался телохранителем к купцу.

  Только боги всевидящие знают, сколько бы еще просидел Дюран, если б не Варай. Впервые за все время Арэн был рад его видеть. Эрл пришиб таремца тяжелым взглядом и тот убрался, прихватив с собою бурдюк. Северянин молча извлек кисет с табаком, набил трубку и затянулся, пуская дым ноздрями. Арэн положил на язык мятную палочку, пошевелил ветки в костре, и вытянулся на мешковине, разглядывать, как ветер гонит по небу косматые облака.

  Он задремал. Проснулся от громких криков и гула, от которого стонала и дрожала земля. Вскочил на ноги, осмотрелся и бросился обратно, туда, где меж нависшими горными стенами курилась серая дымка. С неба сошел камнепад. Булыжники валились градом по горным склонам, будто орехи из прохудившегося мешка. Животные, почуяв опасность, взбесились - несколько раз Арэн едва не попал под копыта сорвавшимся лошадям, дважды его таранили бараны.

  Воспоминание отозвалось болью в бедре. Арэн лег обратно на спину, выровнял дыхание, стараясь не думать о колоколах под черепной коробкой, и вновь двинулся по следу своих воспоминаний.

  Он помнил крики женщин и детей. Помнил, как налетел на женщину, что прижимала к груди безвольное тело ребенка с вывороченной шеей, помнил, как тяжелая лавина разом привалила несколько стоящих рядом обозов - камень стал могильным курганом для стариков. С ними была и Мудрая. Арэн подхватывал всякого, кто не мог идти, тянул на себе, передавал немногим мужчинам, что остались на поверхности. Тело его сделалось мокрым от пота, грязь и пыль прилипали к языку, ели глаза. Дасириец предупреждал, чтоб закрывались всем, что способно сдержать упавший камень.

  После был чей-то крик, предупреждающий о новой лавине. Арэн нес на себе сразу троих, ноги гнулись под тяжестью обмякших тел, но дасириец упрямо шел вперед. А потом был грохот и, следом за ним - удар в затылке, от которого мир в глазах потух.

  - Господин, - совсем рядом раздался девичий голосок. Арэн узнал в нем Бьёри. - Господин, я принесла поесть.

  Он улыбнулся - все повторялось, будто время вернулось вспять.

  Арэн не стал вымучивать из себя фальшивую улыбку. Бьёри ему нравилась, не хотелось обижать услужливую девушку ложью. Но Арэн собрался, перевернулся на другой бок и сел, опираясь ладонями, чтоб не упасть. Веки неподатливо разомкнулись.

  Над миром властвовала ночь.

  В нескольких шагах, присев коленями на край мешковины, сидела Бьёри. В руках ее была миска, от которой шел ароматный запах бараньей похлебки.

  - Спасибо, Бьёри, - поблагодарил дасириец и потянулся за едой. Глиняная посудина обдала ладони теплом. Арэн сглотнул.

  Девушка, между тем, развела потухший костер. Огонь нехотя ожил, задобренный кусками сухих древесных грибов.

  - Как твое здоровье, господин? Мы положили тебя отдельно, чтоб не растревожить сон голосами. - Ее голос звучал взволнованно. - Я не мастерица в лекарских делах, но мать учила меня делать припарки из медвежьего жира и корней чернолиста. Я всегда держу горшочек про запас: на кухне постоянно пальцы огнем да и прихватит.

  Арэн не видел связи между шишкой на своей голове, и ожогами, но был благодарен девушке за всякую заботу. Он выудил из миски кусок ребра с хорошими ошметками мяса и обглодал до самой кости. Нутро одобрительно заурчало, требуя еще. Пока он насыщался, Бьёри занялась шишкой. Ее пальцы действовали легко, ни разу не причинив боли, даже когда она соскребала частым гребнем остатки старой мази и приводила в порядок его волосы.

  - Сколько осталось живых? - спросил Арэн, опорожнив миску.

  - Семь кулаков, - ответила девушка, снова заняв место на сеннике подле него. Теперь, когда глаза дасирийца привыкли к темноте, он видел несколько свежих царапин на лбу северянки, и пятно в половину скулы, наверняка к рассвету на его месте расцветет синяк. - Жена эрла и Мудрая - обе тоже нынче в чертогах Гартиса.

  Арэн со свистом выдохнул. Семь кулаков - чуть меньше четырех десятков людей. Неудивительно, что нынче в лагере такая тишина, лишь трескотня костра и их с Бьёри тихий разговор.

  - Камни закрыли путь в горы, - продолжила Бьёри, и он видел, как поникли ее плечи. - Теперь туда нет дороги. Отец говорит, что эрлу нужно послать разведчиков, поглядеть, кудой можно обойти, но наш эрл только бурдюк обнимает да чадит табаком.

  - Проверили обвал? Его правда не перейти, не разобрать? И сколько мужчин взрослых осталось, Бьёри? - Мысли в голове Арэна со скрипом зашевелилась.

  - Не ходил никто, господин. Боязно. А мужчин... - Бьёри призадумалась, - если с эрлом и мои отцом, то два кулака наберется. Но мой отец не сможет помочь.

  - А далеко отошел обоз? - Дасириец только теперь почувствовал, что артумский мороз подобрался к нему и схватил, будто бешеный пес.

  Девушка в этот раз лишь молча кивнула. Арэн, вдруг, отчетливо услышал слова Миэ, сказанные ею в день, когда обнаружился побег Хани и Раша: он обещал, что вернет их домой. И что теперь? Карманник неизвестно жив ли, волшебница и Банру отрезаны каменной преградой, и их участь незавидна. Арэн решил, что с рассветом обязательно самолично убедится, так ли непроходим завал, но чутье подсказывало, что утешения он не найдет. Даже если глыбы поддадутся, вряд ли той горстки северян, что избежала камнепада, хватит, чтоб разобрать обвал быстро. Могут уйди десятки дней, прежде чем получиться убрать камень до проходимой тропы. Разведчики уходили налегке, а Арэн не видел никакой живности около разлома в горе и вблизи него. И вряд ли Миэ станет сил на сотворение чародейства достаточного, чтоб пробить ход со своей стороны.

  И оставались шараши, которые, может статься, уже добрались до деревни и нашли ее пустой. И тогда рассвет может принести не только солнце, но и скорую ужасную погибель.

  Арэн поднялся, стараясь, чтоб движения его были мягче кошачьих лап. И только распрямившись, позволил себе набрать полную грудь морозного воздуха северной зимы. На небесном своде не нашлось звезд, полумесяц схоронился за ночными облаками, скупо выставляя напоказ то один, то другой рог.

  - Я помогу господин, - поддалась было Бьёри, но дасириец мягко отстранил ее. Девушка насупилась, потом, юркой птахой рванулась к нему и порывисто обхватила ручонками за шею. - Господин...

  Она сама себя остановила на полуслове, ткнувшись губами в его рот. От нее пахло костром и бараньей похлебкой. И поцелуй вышел неумелым. Арэн попытался оттолкнуть северянку, но зашатался на слабых ногах. Дыхание девушки согрело лицо, руки притягивали непокорную шею ближе, тонкое тело, завернутое во многие одежды, будто кочан капусты, волновало.

  Арэн справился с собой и, стараясь не причинять девушке боли, отстранил Бьёри от себя. Облизнул губы, на которых сохранился поцелуй.

  - Господин Арэн, я сама, сама решила, сама, - сбивчиво твердила она, снова тянулась руками, силясь обнять, и хмурилась, получив от ворот поворот.

  - Бьёри, милая, - Арэн не признал свой голос, таким низким он стал, - в тебе страх, а для поцелуев того мало.

  - Я ничего не боюсь, - упрямилась северянка. Черные бусины зрачков разошлись, отчего глаза сделались почти темными. - Моя мать говорила, что если чего захотеть, то нельзя ждать. Мы все могли умереть нынче, но Скальду было угодно сохранить нам жизни. Но лишь Снежному ведомо, сколько еще мы будем дышать и топтать землю. К чему ждать, господин мой?

  Арэн с шумом выдохнул. Он смотрел на эту девушку, пытаясь угадать, сколько ей минуло лет. Пятнадцать? В Яркии, в дверях его комнаты, с кувшином теплой воды, Бьёри казалась совсем крохой, немногим старшего его второй жены. А сейчас, стоя так близко, он чувствовал выпуклости под ее одеждой, по-девичьи маленькие и тугие. Он уже успел понять, что северяне взрослели рано, но назойливая мысль о том, что ею движет лишь страх, будто верткий червь прогрызла в нем сомнение.

  - Мы не умрем. - Он сжал ее плечи, давая почувствовать уверенность в своем обещании. - Раз выжили, значит боги решили, что здесь, на земле, мы им нужнее, чем в темном царстве Гартиса.

  - Когда напали шараши, боги тоже не всех призвали, но нынче они схоронили под камнем многих.

  Арэн не мог не признать ее правоты. Он притянул Бьёри к себе и обнял, почти лишив возможности двигаться.

  - Ты уже была с мужчиной? - Спросил осторожно.

  - Нет, мой господин, - ответила она, подняла голову и ее лицо наполнилось гордостью. - Мудрая говорила, что если понести младенца от первого мужчины в самый первый раз, то непременно будет мальчик, весь в отца, и боги будут улыбаться ему всю жизнь. Я всегда подносила на алтарь Скальду свежий хлеб и молодое бри, он щедро одарит моего сына своей милостью.

  Арэну сделалось горько. От того, что не может уложить ее на мягкие простыни, усыпанные лепестками ванили и жасмина, не разотрет ее ступни маслом из цветов апельсина. И, как того требовали дасирийские обычаи, не поднесет в подарок самоцветы, каждый из которых будет символом.

  - Господин мой, я никому не скажу. - Глаза ее не лгали. - Если Скальд сохрани мне жизнь, то я...

  - Арэн, милая Бьёри, теперь зови меня по имени.

  Дасириец отбросил всякое сомнение, осторожно подхватил ее на руки и уложил на сенник, укрывая их обоих ее накидкой.

  Новый день принес непогоду. Ветер надул густые серые тучи, что сеяли мелким снегом. Солнце потерялось на небесном своде.

  Арэна разбудил шум голосов и дружное ржание немногих уцелевших лошадей. Он сонно осмотрелся не найдя рядом Бьёри, но девушки нигде не было. Он помнил, как уснул, прижимая ее к себе, разгоряченный их любовными играми. Перед тем, как сомкнуть глаза, подумал, что может взять Бьёри третьей женой. Почему бы и нет? Первая - жена лишь на словах, вторая - мала и, вернее всего, даже когда подрастет, он не сможет заставить себя разделить с ней ложе. Бьёри, напротив, сильная и молодая, и северная кровь даст ему крепких наследников. Дасирийский муж может иметь столько женщин, сколько сможет прокормить, значит, ничто не мешает взять в Замок всех ветров еще одну жену. Арэн потянулся, припоминая, сколько жен кормил его отец и после десятка сбился со счету.

  Боль в затылке по-прежнему досаждала, но теперь она была не такой острой. Наспех обтерев торс снегом, Арэн оделся.

  Над лагерем висел гомон голосов, от костров тянулись рваные дымные кружева. Дасириец заметил сложенный из сосновых веток шалаш, из которого раздавались детские голоса. В стороне, несколько крепких северянок разделывали барана.

  У одного из костров сидел купец. Арэн в который раз подумал, что не понимает помыслов богов, которые сохранили жизнь ничтожному торгашу без чести и совести, и забрали жену Варая, что была на сносях. Дюран же, едва завидев Арэна, бросился к нему, подметая снег длинными одеждами.

  - Вы нынче герой, господин Арэн из рода Шаам. - Его речи были сладкими, будто мед. - Северяне готовы в рот вам глядеть.

  - Не вижу для того причины, господин Дюран.

  Арэн огляделся, надеясь найти эрла, и увидел его, сидящим в стороне, с трубкой во рту.

  - Вы вынесли из-под камней многих, проявили смелость, и теперь все здесь будут прославлять доблесть воина-чужестранца. Я слыхал разговор двух женщин - обе уверяли, что назовут вашим именем своих будущих отпрысков.

  - Если нам посчастливиться выжить. - Арэн с удовольствием наблюдал, как довольная ухмылка сползла с губ таремца и глазки его в панике забегали.

  Пользуясь замешательством купца, дасириец отошел, быстрым шагом преодолев путь до эрла.

  Тот как раз вытряхнул пепел из трубки, - Арэн заметил, что снег вокруг эрла успел стал серым, - всыпал в желоб новую щепотку и раскурил, не обращая на дасирийца внимания, словно тот стал невидимым.

  - Нам нельзя задерживаться здесь. - Арэн не хотел тратить время на соболезнования. Он знал, что слова не станут для северянина утешением. - Есть ли другой путь?

  - Нет пути, - нехотя бросил Варай. Язык его заплетался, воздух наполнился запахом перебродившего вина.

  - Ты посылал разведчиков? - недоверчиво переспросил Арэн.

  Северянин неопределенно мотнул головой и, закрывая глаза, потянул из трубки. Сейчас Арэну более всего хотелось схватить здоровяка за грудки и как следует встряхнуть, чтоб тот, наконец, вырвался из плена табака и хмеля, в который сдался по доброй воле. Но что-то подсказывало, что, сведенный с ума горем, эрл только изваляет его в снегу.

  - Эрл, люди ждут, когда ты укажешь им путь, - как можно спокойнее напомнил Арэн.

  - Все равно куда идти, так или иначе скоро станем жратвой для людоедов. Понюхай? Слышишь, как смердит воздух от гнилостного дыхания из их глоток? Твари темной богини идут набивать животы мясом северян!

  Последние слова были сказаны громко, ветер разнес их круг лагеря. Деревенские, прежде занятые своими делами, повернули головы на своего эрла, тревожно хмуря лбы. Еще несколько таких слов, рассудил Арэн, и вера покинет их души, уступив отчаянью. Дасириец же намеревался до последнего не опускать рук. Может, самое время прислушаться к словам торгаша?

  - Мне нужен кто-то, кто знает здешние места, и мой конь, - сказал он, вернувшись в центр лагеря. - Шараши еще не пришли и рано класть оружие к их ногам.

  Северяне поддержали его одобрительными словами. Вперед выступил юнец, немногим больше десяти лет. Рука его висела на перевязи, но в глазах светилась решительность.

  - Господин, мой отец был охотником, и он хорошо учил меня.

  - Как тебя зовут?

  - Лумэ, господин.

  - Ты сможешь управляться с конем одной рукой, Лумэ?

  - Смогу.

  Арэн рассчитывал на крепкого мужчину, но раз только этот паренек мог показать тропы, то не стал ему отказывать.

  - Собирайся, Лумэ, едем скоро.

  Мальчишка мигом выровнялся, будто проглотил кол, кивнул и нырнул меж людьми, с криками "Дайте мне коня!"

  - Собирайтесь, - приказал Арэн остальным. - Будьте готовы выступать в любое время. И гасите костры - если шараши идут по следу, то нечего давать им знать, в какой стороне искать. Выстрогайте побольше кольев, они могут пригодиться. И ничего не делайте, пока мы не вернемся.

  Одна из женщин вывела его мерина - жеребец, увидав хозяина, радостно заржал и ткнулся мордой в ладонь.

  - Что с эрлом, господин? - Отважился спросить кто-то.

  - Оставьте ему его горести и займитесь делами.

  С этими словами Арэн взял жеребца по уздцы и направился к месту, где провел ночь. Часть его снаряжения, та, что лежала на тягловой лошади, пропала под камнями Часть сохранилась - два меча, кольчуга, нагрудник и прогнутый в двух местах щит. Подумав немного, Арэн облачился в кольчугу поверх рубашки - железные звенья даже сквозь одежду отдавали холодом. Выбрав оба меча, проверил, крепко ли затянуты ремни седла. Когда с приготовлениями было закончено, появилась Бьёри. Она принесла бараньего мяса и медово-ореховых колобков. На щеках ее не было и следа стыдливого румянца девушки, утратившей нынче невинность. На скуле проступило синюшно-зеленое пятно кровоподтека.

  - Поешь, господин, - предложила она.

  Арэн не стал отказываться.

  - Где твой отец, Бьёри? - спросил дасириец, разделавшись с первым куском мяса.

  - Присматривает за младшими. Камнями ему перебило спину. - И, совсем тихо добавила: - Он не может встать на ноги.

  - Я бы хотел говорить с ним.

  - О чем, мой господин? - Насторожилась Бьёри.

  - Хочу просить тебя в жены.

  Девушка, мгновение назад серьезная и спокойная, вдруг зарделась, глаза ее блеснули непролитыми слезами.

  - Правда ли то, господин? Или я от страха тронулась умом?

  Арэн негромко рассмеялся, чувствуя, как со смехом уходят невзгоды, пусть и ненадолго.

  - Я никогда не бросаю слов на ветер, милая Бьёри, - заверил он. - И если тебе будет угодно, ты станешь моей третьей женой.

  - Третьей? - Северянка снова растерялась и Арэну пришлось бегло, налетая словами на слова, пояснить ей обычаи родной страны. Выслушав его, она мгновение или два раздумывала, а потом спросила: - Ты любишь своих жен?

  - Нет, - честно признался он, и, угадав ее следующий вопрос, добавил: - Я могу позаботиться о тебе, Бьёри, а ты дашь мне наследника.

  - Тогда иди к моему отцу, господин, - улыбнулась она.

  - Как только вернусь, - пообещал Арэн, поднялся, увлекая ее за собой. - Обещай мне, что будешь осторожной. И если вдруг... - Он не хотел пророчить плохого, вместо этого лишь погладил ее по волосам и тронул губы северянки легким поцелуем.

  Его мерин нетерпеливо бил копытом снег, жевал удила и, завидев хозяина, мотнул головой. Арэн забрался в седло - от резкого движения в голове поднялся шум, а на языке вновь появился противный привкус кислый вкус. Лумэ держался рядом: лошадь под ним была грузной и коротконогой, Арэн мог биться об заклад, что животное не часто ходило под седоком. Однако же кобылица была покладиста и мальчишка мог управляться одной рукой.

  - Западнее есть путь на побережье, господин, - сказал Лумэ. - На восток равнины и холмы.

  - Тракт? - Арэн и сам знал, что выйди они на равнины - станут легкой мишенью для людоедов, но предпочел узнать все варианты, прежде чем решить, в какую сторону повернуть коня.

  Парнишка отрицательно мотнул нечесаной головой.

  - На дороге большое ущелье, можно идти через холмы, но по крутым склонам груженые лошади и сани не пойдут, господин.

  - Тогда к побережью, - решил дасириец и пришпорил коня.

  Они покинули горный проход и выехали на равнину, разреженную кустарниками. Ветер, будто нарочно поджидающий путников, обрушился на них всею силой. Шкурные накидки трепались за спинами всадников, как тонкие пергаменты, податливые северной непогоде. Мальчишка молча протянул дасирийцу пару рукавиц, старых и засаленных, но Арэн был благодарен и за то - пальцы его стремительно коченели, и он едва мог шевелить ими, чтобы править

  Непогода резвилась. Вьюга стала им попутчицей: она рычала, как сварливая баба, кусала и терзала всюду, где одежда не прятала кожу. Снег налипал поверх одежи, слепил глаза. Лумэ шел первым, низко пригнувшись к спине лошади и Арэн начал гадать - не околел ли мальчишка? Воин пришпорил мерина, но конь отказывался идти быстрее, растревоженный непогодой.

  Лишь когда стужа улеглась, так же непредсказуемо, как и началась, парнишка распрямился, оборачиваясь к своему попутчику.

  - То Скальд выметает сор из своих чертогов, - пояснил он, глядя на Арэна взглядом умудренного мужа. - Мы уж привычные, господин. Видишь там, впереди?

  Его палец указал на зеленую полосу сосен, до которой уже было подать рукой.

  - В деревьях можно спрятать женщин и детей.

  Арэн чувствовал, как на щеках натянулась кожа, обожженная холодом, каждый мускул на лице будто заморозился, утратил чувствительность, и дасирийцу пришлось сделать не одно усилие, чтобы заставить себя говорить.

  - А что за деревьями? - Зубы предательски стучали от холода.

  - Выход к побережью Острого моря, господин. Когда-то там были рыбацкие поселения, но потом их не стало. Отец как-то сказывал, что Одноглазый Велаш взял всех слугами в свои подводные владения. Бог вышел на берег высокой волной и проглотил все, даже дома и скотину.

  - Отец не говорил тебе, остались ли лодки?

  - Нет, господин.

  Вспыхнувшая, было, надежда, отступила в тень, но Арэн не собирался так просто сдаваться. Прежде он хотел собственными глазами увидеть, что полезного найдется на берегу. Если бы нашлись лодки, размышлял дасириец, когда они продолжили путь, можно было бы переправиться водой, вдоль берега. Арэна удручало, что рядом нет Миэ, которая, казалось, знала все на свете, в том числе и о том, смогут ли шараши преследовать их вплавь. Дасириец же располагал лишь тем знанием, что приобрел в сражениях. А с людоедами ему доводилось столкнуться всего дважды, второй раз - несколько дней назад.

  - Послушай, Лумэ, - спросил он, когда лошади их зашли меж деревьев. В ноздри, обожженные холодом, ударил запах хвойной смолы. - Шараши бояться воды?

  Маленький северянин раздумывал, взьерошил пальцами и без того косматые лохмы рыжих волос.

  - Мы убиваем их огнем и всяким, что способно проткнуть поганые туши. - Он не ожидал вопроса, на который не сможет дать ответ и теперь, от злости на самого себя, озадаченно кусал губы.

  Полоса вечнозеленых сторожил закончилась, и дальше равнина пошла по наклонной. Снег стал реже, чаще мелькали гигантские деревья, усыпанные серебром листвы: под одной раскидистой кроной такого великана могли бы разом уместиться несколько обозов.

  - Духи Артума, великие Дровы - наши пращуры. - В голосе Лумэ звенел благоговейный трепет. - Они многие века дремлют, их корни так велики, что они оплетают все Северные земли, и не пускают из мертвого царства прихвостней Гартиса. Мудрая говорит, что когда придет нужда, Дровы встанут и оборонят Артум.

  Тут мальчишка осекся, погрустнел. Наверное вспомнил, что Мудрой больше нет, подумал Арэн, и, чтоб хоть немного подбросить мальца, хлопнул его по плечу.

  Вскоре снег совсем сошел, уступая напиравшей с берега темной гальке, вперемешку с кусками раковин и песком. Воздух смешался с солеными брызгами прибоя. Появление чужаков спугнуло пару альбатросов и птицы, гоняя ветер ударами сильных крыльев, поднялись к небу, не спеша улетать далеко, оставаясь крикливыми наблюдателями.

  Арэн и Лумэ пустили коней легкой рысью, вдоль кромки воды. Эту часть побережья по обе стороны огораживали утесы, чьи острые край резали воду. Здесь же и нашлись следы поселения. Деревянные столбы, наполовину изгнившие и ставшие последним пристанищем для черных морских звезд, реяли остатками рыбацких сетей. Арэн не нашел ни намека на хижины и постройки, только крошку домашней утвари, разбросанной по всему берегу.

  Арэн спешился, осматриваясь. Водоросли, сухие и свежие, были везде, даже на остатках каркасов хижин, всего в нескольких десятках футов от того места, где вода набегала на берег. Неудивительно, что от поселения не осталось и следа. Интересно, кто надоумил бедолаг селиться так близко от воды?

  - Можно собрать плоты, - себе под нос говорил дасириец, осматривая поросший деревьями земляной холм. Его песчаный край, будто срубленный одним метким ударом топора, изрешетили норы мелких птиц.

  Море, сейчас спокойное, размазывалось пеленой тумана. Арэн помнил, что Острое море охватывает все побережье Артума, с запада на север, до самой столицы и дальше, в Пепельные пустоши. Дасириец вновь окинул изучающим взглядом круг себя. Но, он мотнул головой в такт мыслям, если море разволнуется, их всех постигнет участь жителей рыбацкого поселка, от которого теперь остались лишь порванные сети.

  Арэн направил шаги вперед, в ту сторону, где утес нависал над берегом. Здесь, велением природы, будто темный лоскут на теле песчаника, зиял проход в пещеру. Арэн запомнил его еще до того, как слез с коня, но чем ближе подходил, тем больше становился ход. Решив, что сама судьба толкает их навстречу горам, Арэн позвал мальчишку, и они вместе вошли в гостеприимно распахнутый земляной рот утеса.

  Внутри их встретил каменный мешок - не слишком просторный, разделенный тремя пещерами поменьше. Места было как раз, чтоб спрятать малышню, женщин и тех, кто пострадал от камнепада. Воздух здесь был влажным, на стенах, неровными пятнами всех оттенков коричневого, расползся мох. Потолок, будто звездное небо ясной ночью, поблескивал десятками светящихся сосулек. Арэн попробовал отломить несколько - сосульки поддавались.

  Хорошее место, раздумывал Арэн, проверив все три пещеры. Нужно бы не забыть предупредить, чтоб очистили верх, положил себе не забыть дасириец.

  - Сухо. - Арэн потрогал стены и земляной пол. - И ракушек нет.

  Лумэ, сбитый с толку постоянно что-то бормочущим чужестранцем, только хлопал глазами и тормошил волосы. Паренек решил помалкивать, пока его не спросят, и держаться в стороне, чтоб ненароком не попасть под горячую руку своего хмурого спутника.

  Арэн, между тем, по второму разу осмотрел пещеры, высматривая, нет ли чего подозрительного, и, не найдя, улыбнулся, довольный находкой. В лагере остались пустые мешки, если их наполнить песком, которого вдосталь на берегу, этого хватит, чтоб заложить вход на случай шторма. Сам Арэн собирался взять нескольких мужчин и вернуться обратно, по тому пути, которым деревенские бежали из Яркии, чтобы проверить, пришли ли людоеды и каким путем бросились в погоню.

  Оставались лишь две вещи, что волновали Арэна: по его подсчетам, Раш и Хани вот-вот приедут в столицу. Если Конунг выступит с войском, нужно дать знать, где искать уцелевших селян.

  И Миэ с Банру. Все же Арэн тешил себя воспоминаниями, когда Миэ умудрялась находить пути из безнадежных передряг.

  - Не нравиться мне тут, - все же пробубнил паренек, стреляя в Арэна насупленным взглядом. - Муторно.

  - Ты видел птичьи гнезда, Лумэ? - Арэн рукой поманил его к выходу.

  - Да, господин.

  - Разве стали бы птицы селиться близь угрозы для птенцов?

  Лоб маленького северянина пошел бороздами от раздумий.

  - Верно, господин. Отец говорил, что я слаб умом... - Зачем-то добавил он, перекладывая рукавицы из ладони в ладонь.

  - Ум приходит с опытом, - подбодрил Арэн. Сел в седло, снова морщась от тягучей боли в затылке. - Теперь возвращаемся - нужно успеть привести сюда людей, до наступления темноты.

  Ехали быстро. Арэн, обеспокоенный невесть откуда взявшимся поганым предчувствием, торопил коня. В пути он то и дело оборачивался, вглядывался в пустой горизонт. Но каждый раз взгляд воина находил лишь сонные белые пустоши. Ни шума, ни ветра, ни дыма горящей деревни. Может разведчики ошиблись, думал Арэн, в надежде отпугнуть тревогу, но тщетно. Она только умножилась, выросла тугим холодным комом, со многими щупальцами, сдавила его грудь плохим предзнаменованием.

  Только оказавшись снова в лагере, где, как и до их отъезда, поселился покой, Арэн вздохнул с облегчением. Он отдал указания собираться: велел мужчинам садиться верхом и готовиться сопровождать колону, а женщинам собрать все пустые мешки.

  Варай так и сидел на прежнем месте, весь, как в кокон, обернутый табачным смрадом. Арэн, в котором терпение только что скончалось, решительно поравнялся с северянином и без лишних слов схватил его за грудки. Тот не сопротивлялся, мутными пустыми глазами глядя на дасирийца.

  - Эрл, ты должен вести своих людей, - напомнил Арэн, с трудом сдерживаясь, чтоб не привести увальня в чувство кулаками. - Хватит оплакивать мертвых, пора думать о живых.

  - Скальд забрал их, одну за другой, - губы северянина тронула скорбная улыбка. - Мне никогда не держать на руках своих детей, не учить сына охотиться и свежевать оленью тушу, не видеть, как мои дети пройдут священную иду.

  - Самое время заботиться о тех детях, которых еще можно спасти, - не желал отступаться воин. - Мы пойдем к морю, в скале есть пещера, там можно спрятать женщин и детей.

  - Ты дурак, чужестранец. - Варай рассмеялся прямо ему в лицо.

  - А ты - трус, прячешься в своем горе, подтираешь сопли, как старуха, и жалеешь себя, потому что больше ни на что не способен.

  Арэн оттолкнул эрла, мужчина пошатнулся, оступился и сел в снег. Воспаленные глаза его, алые, от надутых кровью век, глядели в пустое, заволоченное серыми облаками, небо.

  - Лассия отвернул свой лик, дасириец, ослеп ты, разве, что не видишь? Это знак участи, которую нам боги посылают. Я буду ждать ее здесь и погляжу в глаза смерти, когда она придет за мной.

  - Дело твое, - бросил Арэн и вдруг почувствовал как злость в нем растворилась, будто ее и не было. Осталось лишь презрение.

  Дасириец оставил эрла, убежденный, что видит северянина в последний раз.

  Уже в пути, когда обоз выехал на равнину, еще хранившую в снегу следы копыт их с Лумэ лошадей, Арэн поравнялся с санями, на которых везли раненых. Хозяин "Медвежьей лапы" лежал отдельно, посиневший и осунувшийся. Бьёри устроилась подле отца. Увидав того, с кем провела ночь, подарила ему теплый взгляд.

  - Почтенный Эрб, могу я с вами говорить? - Арэн не был уверен, что тот в состоянии услышать его приглушенную речь, но говорить громче значило бы поставить в известность всех о его планах жениться. Люди, подкошенные невзгодами, могли увидать в таком поступке неуважение к их горестям.

  Безбородый Эрб лишь наполовину разлепил веки, моргнул, что понимает.

  - Я желаю взять в свой дом вашу дочь, красавицу Бьёри. У меня есть ее согласие.

  Северянка прикоснулась к ладони родителя и подтвердила, что согласна стать женою Арэну. Мужчина долго глядел в лицо дасирийца, прежде чем рот его родил ответ.

  - Бери ее, чужестранец. Теперь я отойду спокойно.

  - Спасибо, почтенный Эрб. Ваша дочь не будет знать нужды ни при мне, ни после моей кончины.

  На том и закончили. Лишь перед тем, как вернуться в хвост обоза, Арэн поглядел на Бьёри, что стала его невестой. Девушка выглядела счастливой, но ей хватало сдержанности хранить молчание. Будет хорошей женой, решил Арэн, окончательно убедившись в верном выборе.

  ***

  - Хоть бы подстрелить какую птицу. - Дорф закончил чесать бороду, заплел ее косами и теперь, довольный, приглаживал косицы ладонью, глядя в серое небо. - Что будем делать, эрель?

  - Не знаю, - честно ответила Миэ, грея ладони над пламенем костра. Сколько раз за прошедший день, она слушала этот вопрос? Таремка сбилась со счету.

  С рассветом, по ее наставлению, двое северян вернулись с ней до места обвала. На обратном пути нашли тушу барана, с разожженной от удара головой. Камень, что убил животное, тяжелый и забрызганный кровью, лежал рядом. Северяне нехотя взяли животное: перебивая друг друга, оба твердили, что есть забитую камнем скотину - дурной знак. Если барана убила воля богов, ругались они, то трогать его нельзя. Миэ пришлось несколько раз напомнить, что никаких припасов нет, а баран - это мясо, которое поможет не протянуть ноги с голоду, пока эрл не найдет способ разобрать завал. Здоровяки, нехотя, приволокли барана в лагерь, но никто не взялся его разделывать. Миэ, превозмогая тошноту и отвращение, вырезала кусок мяса с бедра барана и опалила над костром шерсть. С горем пополам застрогав палку, таремка нанизала мясо целым куском, присела к огню, сунув баранину над пламенем. Северяне, хоть и были голодны не меньше нее, воротили носы.

  - У нас есть время думать, - сказала Миэ, перевернув мясо, сырым боком к огню. - Может статься, что целая жизнь. Только короткая.

  Северяне, что устроились близь костра кольцом, недовольно заворчали на все голоса.

  - Ты бы, эрель, не кликала беду, - покачал головой один из них, косолапый, с бельмом на глазу. - Боги и так прогневаны на нас, нужно помолиться Скальду. Жаль, нет живого барана - было б щедрое подношение для Снежного.

  Миэ пропустила слова мимо ушей. В отличие от деревенских, она не так рьяно страшилась попасть в немилость богов. В том, что случилось, была лишь их вина. Почему она не подумала о таронах прежде, до того, как соваться в пещеры? Разрешила заморочить себе голову россказням про демонов, вместо того, чтоб как следует подготовиться. Ведь видела же, как от малейшего шума по горным склонам бегут камни, видела обломки костей вдоль ущелья и тяжелые валуны, невесть откуда взявшиеся прямо на пути. Куда только глаза глядели!

  Ее тягостные думы прервал стон Банру. Жрец понемногу возвращался из дурмана, но все еще не размыкал глаз и лишь мотал головой, часто хмуря лоб, весь в крупных бусинах пота. Миэ, по капле, вливала в рот жреца целебное зелье, промокала чело. Странно, еще несколько дней назад она бы только фыркнула, скажи кто-то, как будет побиваться над молчаливым бронзовокожим жителем Тутмоса. Таремка мало что знала о нем, они редко разговаривали. Теперь же, по странному порыву души, всегда черствая Миэ, взялась опекать жреца, будто родню. Северяне, для которых темнокожий жрец был диковинкой, сторонились Банру не меньше, чем мертвой туши барана, будто тот мог заразить их проказой. Когда с рассветом Банру стал бредить на непонятной им речи, мужчины более не подступались к нему ближе, чем на десяток шагов.

  Когда мясо достаточно подрумянилась, Миэ, села за позднюю трапезу. Мужчины хором отвели взгляды, когда зубы таремки оторвали первый кусок. Мясо оказалось жестким, сырым и постным, но пламя сделало его горячим и съедобным ровно настолько, чтоб Миэ могла заставить себя проглатывать кусок за куском, почти не разжевывая. Наверняка, позже, желудок ее, изнеженный дорогими кушаньями, воспротивиться, но сейчас важнее было обмануть голод.

  Кое-как разделавшись с едой, Миэ вернулась к Банру, чтоб снова влить меж губ жреца несколько капель целительного зелья. Из склянки пахло горькими травами, яркая и густая маслянистая капля, желтая, будто янтарь, скользнула в рот тутмосийца, потом еще одна, и еще. Жрец поворочал языком, глотнул, и ресницы его дрогнули.

  - Темно все, - прошептал он едва слышно.

  Миэ погладила друга по голове, улыбнулась, силясь сдержать слезы радости.

  - Скоро глаза твои встреть день, Банру.

  Он не ответил, вновь уходя в сладкое забытье. Миэ подбила шкуру, что укрывала жреца. Хоть здесь, близь гор, тепла хватало, чтобы не испытывать холода, жрец Лассии постоянно мелко дрожал, будто его бил озноб. Миэ мало что знала об уходе за больными, но горячий лоб Банру был плохим признаком. Может, изнеженный солнечною лаской южанин, поддался стуже и простудился. Или она, Миэ, по неумению плохо обработала разорванную зубами тарона спину Банру, и занесла в кровь заразу. Таремка предпочла пока не думать о причинах.

  Женщина, пользуясь одиночеством, пока северяне сколачивали разбитые сани и вострили остроги, достала книги и коробку, найденные в пещере. Тяжелые фолианты, перетянутые засаленной кожей, не имели никаких надписей. Кое где обложках виднелись выемки - скорее всего, когда-то в них красовались драгоценные каменья. Теперь Миэ не нашла ни одного, только на медны уголках остались следы позолоты. На всех просторах Эрбоса книги оставались большой ценностью, не многие могли позволить себе собственные экземпляры поваренных книг или экземпляры Хронологии мироздания. Те, что лежали сейчас перед таремкой, все всякого сомнения, были переписаны под заказ для библиотеки знатного господина. Вряд ли человек, имеющий достаток, чтоб покупать собственные книги, стал лезть в пещеры на краю света.

  Миэ не стала больше гадать и открыла первую книгу. Обложка нехотя поддалась пальцам, отворилась, будто дверь в другой мир.

  Таремка любила книги. В родительском доме была библиотека с редчайшими экземплярами летописей и справочников. Множество писарей трудились не покладая рук, мастера обворачивали деревянные страницы обложек выделанными козьими кожами, ювелиры щедро рассыпали поверх драгоценные камни. Миэ повидала много всяких книг и знала в них толк.

  Та, что открылась ей, была очень дорогой и редкой. Меж страницами, тонкими, потертыми временем и множеством пальцем, рука мастера-книжника заложила прозрачные папирусные пленки, чтоб не портить рукописный текст. Тонкие изящные клейма, навеки выжгли на мягком пергаменте заглавные буквы; уголки каждой странницы с обеих сторон украшали затейливые растительные орнаменты.

  Миэ с замиранием сердца, прикоснулась к буквам самыми кончиками пальцев - время не пощадило обложек, поглумилось над страницами, но пощадило слова. Таремка узнала древний язык Шаймерии, давно позабытый, ненужный. Шаймерия ушла в пески много десятков лет назад, с тех пор из тех, кому посчастливилось выжить, вышли новые народы; многие их них постигла та же участь, что и славное государство магов, многие слились в могучие державы, кое-кто ушел в теплые земли и на острова. Шаймерию помнили, но чистый язык ее давно забылся.

  Миэ еще раз осмотрела все книги - может, это и есть забытые книги из Великой шаймерской библиотеки, о которых говорили, что в них хранятся все знания мира? Но нет, ни одна не выглядела хоть в половину такой старой.

  Таремка не знала сколько прошло времени с тех пор, как она села за чтение. Жрец спал, северяне собрали сани и поплелись к завалу, в надежде раскидать камни, а она, наедине с книгами, потеряла счет времени. Лишь когда отняла взгляд от страниц, увидела, что солнце клониться к вечеру. Голова, переполненная знаниями со страниц чудно#769;й книги, шла кругом, во рту пересохло. Миэ отложила фолиант в сторону, потрогала лоб жреца - жар спал, следом за ним со лба тутмосийца ушли морщины.

  Северяне вернулись хмурые и с пустыми руками. Миэ слышала их негромкий, но ярый спор, после которого двое из мужчин все-таки взялись свежевать бранью тушу. От барана, который пролежал полдня в тепле, шел слабый душок, и Миэ предпочла не думать, как сильно ей нужно проголодаться, чтоб притронуться к порченому мясу.

  - Прочла что-нибудь в книгах, эрель? - Дорф протирал руки тряпицей и на его ладонях густо пузырились мозоли.

  - Это книга летоисчисления, - волшебница попыталась подобрать слова, чтоб точнее донести суть до северянина. - Кто-то исправно записал на страницах все, что происходило каждый день, на протяжении нескольких лет. В других томах - продолжение. Столетие истории.

  - Ну? - Северянин продолжал ждать, когда же чужестранка обрушит на него тайные знания, нетерпеливо касался рукояти меча, висевшего в петле у пояса.

  Миэ тяжело вздохнула: уставшая от невзгод голова требовала расслабления, мысли сделались вязкими и тягучими, будто подтаявшая на солнце древесная смола. Что сказать северянину? Что в книгах написана история незнамо какой страны? Средь слов попадались имена царей и правителей, известные ей - дасирийские императоры, рхельские цари, первое нашествие дшиверских варваров. Нашлись и упоминания о далеком и отрезанном от мира непроходимыми болотами лесном народе шайров. Но тот, кто вел прилежные записи, упоминал и другой народ, история которого, год за годом, путеводной нитью шла рядом с историей Эрбоса. Среди странных слов, титулов и имен, Миэ не нашла ни одного знакомого, а истории она училась так же прилежно, как и чародейству.

  - Так что, эрель? - Поторопил Дорф.

  - Это очень дорогие книги и они нужны мне целыми, - только и сказала она. Северяне уже показали вспыльчивый и скорый на расправу нрав, и могли сделать что угодно, скажи она, что такие книги видит впервые. Швырнут в огонь и делов, с них станет.

  - Эх, вот если б там было что сказано, как выбраться из задницы в Хеттских горах - другое дело. Никто не отберет их, эрель, о том не волнуйся. - Несмотря ни на что, северянин старался не падать духом. - Как твой черненый солнцем друг, эрель? - Здоровяк поскреб в затылке. Было видно, что ему смерть как не хочется говорить то, что вериться на языке. - Мы тут подумали... Ты только не серчай.

  Миэ сощурилась, но ни проронила не звука, ожидая, каким "откровением" огорошит ее северянин.

  - Он ведь того. Все утро стонал, будто его харсты терзают. Вон, мужики говорят, что в черненого добаш вселился. Слыхала же, что Мудрая говорила - полно в Хеттских горах демонов, вот, видать, мы одного на свободу-то и выпустили.

  Таремка ожидала чего-то подобного, потому смогла сдержать волну гнева. Но лицо выдало ее, потому что Дорф попятился, вдруг становясь даже как-то ниже, ссутулился, будто ожидал получить затрещину. Тут же, как нарочно, Банру снова тяжко и измученно забился в судорогах, то невнятно что-то выкрикивая, то шипя змеей.

  - Ты погляди, погляди, - Дорф тыкал в жреца пальцем, - точно добаш его душу портит, как закончит...

  Северянин не стал договаривать, весь и так захлебываясь суеверным страхом пополам с боязнью накликать на свою голову гнев волшебницы.

  - Банру очень болен, - Миэ почти рычала, от сдерживаемого негодования. - Я дала снадобья, от которых он будет спать, чтоб скорее поправиться. Никаких демонов в нем нет, хватит молоть чушь.

  Дорф продолжал переминаться с ноги на ногу, слова не разубедили его. Более того - Миэ увидела взгляды других северян, пристально глядящие в их сторону. Послали парламентера, поняла она. Нашли того, кто донесет их недовольство, поставит ее перед фактом, и, - в том Миэ не сомневалась, - не помышляют об отказе.

  Решительность ее только окрепла, стала каменной преградой северному упрямству. Подумать только, а ведь она собиралась сочинить в честь храбрости артумских воинов пару отважных песен! Ну уж нет, в самый раз будут шуточные вирши с хвалой ослиному упрямству бородачей.

  - Ты бы все ж осторожнее с ним. Лучше бы связать - так оно всем спокойней будет.

  - Только суньтесь, - предупредила она, чувствуя тепло в ладонях, как было всегда, когда в ней пробуждалась магия.

  Дорф нахмурился, исподлобья уставился на нее, делая в таремке взглядом дыру, а потом махнул рукой, - мол, дело твое, - показал Миэ спину, и отошел к своим, что тут же обступили его с расспросами. Таремка не переживала, уверенная в своих силах. На поверхности магия вновь сделалась послушной и, если северянам хватит ума сунуться к Банру, она, Миэ, покажет пару фокусов, чтоб навсегда отбить охоту становиться поперек дороги волшебнице из Тарема.

  Она собрала книги в мешок, поглядела на коробку, о которой совсем позабыла, увлекшись чтением. Миэ повертела ее в руках, надеясь отыскать подсказку как открыть. Напрасно - таремка даже не поняла, где верх, где низ. Гладкое дерево, отполированное до безупречной гладкости, было одинаковым с обеих сторон; ни петель, ни замка, ни подсказки. Лишь полоса, не толще волоса, опоясывала коробку вдоль, ровно пополам.

  Миэ легонько потрясла коробку. Ответом ей стала тишина. Мысленно пожав плечами, таремка сунула вслед за книгами и коробку, и занялась ранами жреца.

  - Лассия, - шептал он то ли в бреду, то ли на самой грани с миром вокруг, - Лассия...

  Его язык прилипал к гортани, едва ворочался. Миэ приоткрыла рот Банру и нахмурилась, увидав, что тот распух вдвое и обернулся белесым налетом.

  - Разогрейте воды, - велела он северянам.

  Деревенские, хоть и сторонились подходить ближе, продолжали уважать магическую отметину таремки и послушно исполнили просьбу. Дорф заново развел ее потухший костер, наполнил котелок водой из бурдюка и быстро удалился. Когда вода запузырилась под густым паром, Миэ добавила немного листьев эфратийского чайного дерева из личных запасов, дождалась, пока вода станет пунцовой, и по глотку влила все в жреца. Алые листья эфртийского чая заставляли разум человека забыть про сон на день или даже два; эбонитово-черные воины Эфратии, в годы войн, могли не спать по пять-шесть дней к ряду, изводя врага непрекращающимися даже ночью битвами. Правда, многие после становились умалишенными или падали замертво, обессиленные.

  Банру только приоткрыл глаза. Темные взгляд его глядел с непониманием и укором.

  - Я жив? - В голосе тутмосийца сквозило сомнение.

  - Жив, - буркнула Миэ. Теперь, когда жрец возвращался из сновидений, она понемногу успокаивалась. Место паники заняли обида и злость, взращенные на усталости. - Попробовал бы ты спуститься к Гартису.

  Губы Банру, - обескровленное белое пятно на загорелой коже, - тронула улыбка. Потом его ресницы дрогнули, глаза закрылись и лицо расслабилось, сделавшись маскою без единой эмоции. Волшебница фыркнула, про себя обозвав жреца ленивой кошачьей задницей.

  От баранины Миэ решила не отказываться: желудок, еще днем выпустивший на свободу часть непереваренного сырого мяса, требовал насыщения. Она зажмурилась, представила себя на пиршестве в таремской Ложе магнатов и съела все, что нашлось в плошке. Северяне, к счастью, приготовили мясо с толком, до хрустящей корочки.

  Насытившись, Миэ устроилась рядом с Банру.

  С рассветом она вновь примется за книги и откроет проклятую шкатулку, хоть бы для это пришлось разбить ее о чью-то голову.

  Глава одиннадцатая

  Арэн сам проследил за тем, как деревенские обустроятся на берегу. Свободолюбивый ветер резвился вволю, будоража волны и редкие деревца на вершине утеса. Дасирииец вышвырнул из головы мысли о том, что приводить деревенских на берег, вероятно, было слишком поспешным и необдуманным решением. Как бы там ни было, он взял на себя ответственность за этих людей, и пока нет достойного приемника, будет поступать так, как сочтет нужным. Под ребрами зашевелилось воспоминание годичной давности, но еще болезненная, как свежая рана.

  Бунт, который подняли несколько обожравшихся землевладельцев, пришлось усмирять мечом. Сперва Арэн как новый хозяин Замка всех ветров, обезглавил смутьянов-землевладельцев, а после забрал по одному ребенку из каждой семьи крестьян, что пошли за своими хозяевами. Дети остались рабами в замке и, хоть обращались с ними хорошо, участь их была незавидной: в Дасирии никогда не становились свободными те, кто носил клеймо раба, а так же их дети, и дети детей. В назидание за то, что подняли руку против единственного владыки над всеми землями, что находились под пурпурным стягом Арэна из рода Шаам! - так распорядился дасириец. Он знал, что решение его жестоко, но земля, много лет не знавшая хозяйской руки, требовала сурового правления. Арэн слышал, что за глаза его давно называют Арэн Кровавый, презирал себя за то, что рождает в сердцах людей презрение, но продолжал насаждать свои порядки. Уезжая их дома, обрадованный, что снова окажется в кругу друзей, дасириец рассчитывал ненадолго скрыться от неприятного прозвища. Так и стало, только теперь на его шее висело три десятка людей, о которых следовало заботиться. Никто не просил Арэна взваливать на себя такую ношу, но он не умел поступать иначе. Благородство слишком дорогая роскошь, любил говорить Раш. Арэн только теперь осознал, как сильно завидовал карманнику, боясь признаться в том даже себе самому.

  - Проверьте, чтоб прибрали все с потолков, как бы кого не пришибло, - распорядился Арэн. - И не шумите, ради всех богов.

  Дети, кто постарше, занялись обустройством пещер и присматривали за малышней, мужчины наспех собирали в мешки песок и стягивали его к входу. Тех немногих овец, что уцелели, пришлось прирезать и теперь женщины потрошили туши, благо, что осталось два мешка с солью, чтобы переложить мясо. Шкуры расстилали тут же на берегу, чтоб их подсушило скудное солнце.

  - Нужно ехать, - поторапливал Арэн мужчин.

  Солнце давно перевалило за полдень. Арэн поднял ладонь с растопыренными пальцами, на глаз меряя расстояние меж горизонтом и солнцем, что изредка выглядывало из-за туч. Еще не скоро до заката, но дасириец предпочитал не засиживаться. Его все больше тревожило затишье за их спинами. Неужели разведчики ошиблись? Спрашивать было не с кого - оба северянина ушли в Хеттские горы и теперь судьбы их были во власти богов.

  И все же, внутреннее чутье подсказывало, что мужчины не ошиблись. Но если так, почему тогда с юга не тянется черный туман пожарищ? Вместо того висит зловещая тишина, будто время замерло.

  Северяне, двое из четырех, что ехали с Арэном, простились с женами, поцеловали детишек и взобрались на спины лошадей. Животные тянули головы, прижимали уши и пятились.

  - Зверя чуют, - сказал один из деревенских. - Приглядывайте за женщинами.

  Слова предназначались тем троим мужчинам, которых дасириец, несмотря на все протесты, заставил остаться и присматривать за лагерем. Как человек, видавший и знающий всякое, он никогда не оставлял свой дом без воинов. Незаметно для остальных, горько усмехнулся, почесав подбородок, что уже несколько дней не знал бритвы. Вся его "армия" состояла из семерых крестьян, и лишь у одного из них нашелся меч, да и тот бронзовый и давно не востренный. Арэн предложил мужчинам взять что-то из своего уцелевшего снаряжения, но те поспешили отказаться, мол, не учены, с вилами и острогами сподручнее. Дасириец не спорил: даже смертоносный клинок требовал умения и сноровки в обращении.

  Выехали. Погода сжалилась, мороз утих, а снег обратился мелким дождем и поливал головы всадников. Очень скоро по волосам всех пятерых стекали мелкие ручейки. Северяне отплевывались, ругались; лошадей все чаще приходилось пускать легкой рысью, так сильно раскис снег. Копыта коней вязли, отчего животные нервничали пуще прежнего.

  - Тихо, что в могиле, - сказал бородач, ехавший по правую руку Арэна. - Какого лиха премся в глотку к тварям, господин? - уже ворчливо добавил он.

  - Потому что мне тоже не нравится затишье, - отвечал дасириец. - И я предпочитаю собственными глазами поглядеть, что сталось с Яркией. Если шараши не стали жечь домов, значит не хотят стать заметными и выдать себя. Мне это не нравится.

  - Верно все, - поддержал тот, чей лоб едва ли не в половину посинел от расползшегося кровоподтека. - Хоть знать будем, чего на уме у поганых тварей Шараяны.

  - А мне за женку тревожно и дите, - отозвался один из тех, что ехали позади. - Что как море рассердится? Близко у воды без спроса попортили овечьей кровью владения Велаша.

  - Не кликал бы беду, Олаф, - прикрикнул на односельчанина "синий лоб".

  - Помолчали бы вы все, и так как на ладони, так еще пусть ветер речь разнесет. - Арэн остановил мерина, приподнялся в стременах, разглядывая путь впереди. Только мелкий дождь да неповоротливые тучи.

  Еще какое-то время ехали вперед, стараясь держаться кучно. Арэну казалось, что они уже достаточно далеко от побережья: как бы там ни было, а дасирийцу не хотелось надолго оставлять без присмотра женщин и ребятню.

  Дорогу перегородил земляной холм. Арэн помнил его. Здесь еще несколько дней назад лежал снег и сани прошли без труда. Теперь же даже куцая насыпь казалась неприступной: талый снег мешался с землей, студенистая жижа пузырилась под припустившим дождем.

  - Придется объезжать.

  Арэн первым повернул коня, наугад, вправо. Смахнул ладонью дождевые потоки, что застили взгляд и только потом услышал возню. Шум сделался громче, следом за ним пришло хлюпанье, будто сразу несколько ног месили грязь. Северяне тоже услышали, остановили коней, выстраиваясь по двое. Чавканье усилилось. Лошади дружно заржали, даже спокойный мерин Арэна встрепенулся, стал на дыбы и забил копытами дождь.

  Ответом ржанию стал высокий трубный звук, от которого дасирийцу сделалось жутко. Звук повторился, теперь более протяжный и грозный. Словно за коротким холмом прикорнул сам северный ветер и теперь, разбуженный неосторожными всадниками, испускал боевой кличь.

  Еще раньше, чем Арэн услышал громкие выкрики "Мамонт! Мамонт!", он увидел острые бивни, что покачиваясь выплывали из-за насыпи. Мерин продолжал плясать, выбивал грязь копытами и громко ржал. Дасириец едва не вывалился из седла, когда конь сделал отчаянную попытку повернуть.

  А между тем, следом за бивнями, показался длинный мохнатый хобот толщиною в руку крепкого мужчины, голова, заросшая густым бурым мехом. Огромная мохнатая туша показалась целиком. Арэн слышал о мамонтах многие легенды и часто видел их на гравюрах. Часто их называли "ходячими горами Артума". Но живого мамонта дасирийцу довелось видеть впервые: он мало чем отличался от своего южного собрата слона, что в большом множестве водились в Эфратии и Тутмосе. Их рознила только шерсть, которой мамонт порос весь, от хобота до ног, и размер бивней. У того, что сейчас загораживал собою горизонт, бивни были светло-серыми, расходились в стороны и загибались внутрь, будто оглобля.

  - Молодой еще, - с облегчением сказал один из северян. Однако он уже успел выхватить острогу и на всякий случай держал ее наизготовку.

  - Вы уже убивали мамонтов, хоть раз? - Спросил Арэн. Он таки совладал с конем и животное, хоть и продолжало нервно вскидывать голову, слушалось руки седока.

  Мамонт и правда был не так велик, как показалось на первый взгляд. Шерсть сбилась колтунами, на животе свисала грязными комками чуть не до земли. Вонь от зверя шла нестерпимая, едва не выедала глаза. Но мамонт продолжал топтаться на месте, шумно тряс головой, рассекая бивнями воздух.

  - Было дело, - прошептал северянин почти в самое ухо дасирийцу. Он как будто боялся, что зверь разберет его слова и кинется мстить за погибших сородичей. - Яму рыли и гнали, пока не провалится. Муторное дело, никогда без крови не обходилось.

  - Если мы не станет его трогать...

  Арэн не успел задать вопрос. Мамонт затрубил, попятился, будто собирался отступать. Кони северян испуганно заржали во все глотки, понесли кто куда. Время словно замерло на короткие мгновения, в которых отразилось, как один из коней, вместе с седоком, рванулся прямо меж ног "мохнатой горе", как мамонт отвел голову в бок, намереваясь защищать себя. Северянин же, то ли потеряв рассудок от страха, то ли в приступе безумной удали, уже нацеливал на зверя вилы. Арэн будто издалека услыхал эхо собственного голоса:

  - Стоооой!

  Вилы свистнули, распороли воздух, конь взял на дыбы. Всадник покачнулся, потерял равновесие. Зубцы проскребли мех, точно большой гребень, и уже в следующее мгновение северянин свалился в грязь. Он не успел встать, не успел даже отползти - бивни мамонта возвращались назад, набрав чудовищной силы. Раз! - и тело безумца взметнулось в воздух, будто оно вовсе ничего не весило. Тот лишь успел вскрикнуть, отлетев на добрых двадцать шагов, плашмя свалился в грязь. Арэн услышал противный хруст ломающихся костей и увидел короткую феерию алых брызг.

  А мамонт уже нес вперед неудержимой смертоносной горой. Арэн что есть силы пришпорил коня, потянул поводья, уводя скакуна вправо. Вовремя - туша шла прямо на него, и дасириец в последний момент увернулся от хобота, нацеленного на него точно удав. Рука рванулась за спину, обнажила длинный клинок. Сталь придавала уверенности, тяжелый эфес обдал ладонь холодом. Развернув мерина, быстро окинул взглядом происходящее: северяне бросились врассыпную, стараясь держаться от мамонта на расстоянии. Зверь же, снова остановился, не зная за каким их всадников бросаться вдогонку. В Арэне родилась надежда - может удастся улизнуть, отделавшись малой кровью.

  Мамонт снова затрубил, сотрясаясь всем телом, попятился, как бы для разгона и в следующее мгновение повернул в сторону. Арэн глазам своим не верил - откуда в такой громадине столько прыти? Эфратифские слоны был куда менее поворотливыми, да и пугались попадать в кольцо людей, если только их нарочно не тренировали. Мамонт же нес лбом вперед, точно таран. Северянин спрыгнул с коня, что совсем обезумел от страха и смрада и не поддавался узде. Смельчаку удалось отбежать на достаточное расстояние, чтоб избежать первого удара. Его односельчане спешили на выручку, дружно призывая Снежного в помощь. Арэн тоже не стоял на месте.

  Что можно сделать с такой тушей, спрятанной за мехом и толстой шкурой? Дасириец постарался, чтоб конь прошел остаточно близко к мамонту. Проверить, так ли крепок этот мохнатый увалень. Слоновья шкура чувствительна, ткни только - и животное впадает в ярость. Прежде чем нанести удар, Арэн успел с сожалением помянуть навеки погребенный под камнями добротный лук.

  Лезвие полоснуло мамонта по ноге, там, где на шерсти висели огромные куски засохшей грязи. Меч смахнул бурый клок, достал шкуру. Удар вышел слабым, но все-таки достиг цели. Мамонт снова ушел в сторону, на ходу поворачивая голову: из меха на Арэна поглядел налитый кровью глаз, под хоботом дрожала пенная борода.

  - Он бешенный! - Заорал дасириец, уводя коня от нацеленных в их сторону бивней.

  Мамонт увязался за ним. Конь плотно прижал к голове уши, с остервенением вцепился челюстями в удила. Арэн припал к самой гриве, правя только одной рукой. Оторвавшись от мамонта настолько, чтоб выиграть время для разворота, дасириец встретил тушу лицом. Мамонт упрямо пытался смахнуть назойливого всадника, продолжая размахивать бивнями из стороны в сторону. Изловчившись, Арэн хватанул его по хоботу. "Мохнатая гора" издала громогласный вопль боли, мех на хоботе стремительно краснел от густой темной крови.

  В воздухе пропела острога. Тонкое древко с шипением вонзилось в горб, впилось в мамонта комариным жалом. Зверь отступил, размахивая раненой плотью - кровь полетела в стороны, щедро окропила дасирийца. Выиграв несколько мгновений, Арэн отъехал дальше, чтоб набрать разгон. Мамонт снова затрубил, в этот раз тише, неуклюже повернулся, тронув задом земляную насыпь. Бока его раздувались, только теперь являя костлявую плоть под мехом - подхватив бешенство животное истощалось неутолимой жаждой, неспособное найти себе пропитание, одурманенное лишь одним желанием.

  На ум Арэну пришло только одно решение, возможно спасительное, но рискованное. Благо, туша развернулась и северяне не стояли столбами, и уже напирали на зверя со всех сторон, громко улюлюкая. Мамонт какое-то время топтался на месте, несчастный хобот висел плетью, едва ли не надвое раскроенный клинком. Арэн снова дал коню галопа, на скаку перехватил меч второй рукой и занося его над головой. Лезвие вытянулось горизонтальной смертоносной струной. Цель была близка, вонь с новой силой накрыла дасирийца.

  Клинок запел и раскромсал тонкую кожу под коленями мамонта. Кожа, мясо, тугие нитки сухожилий - все поддались крепко заточенной стали. Удар пришелся таким сильным, что Арэна едва не выбило из седла, но дасирией удержался и, не мешкая, повернул обратно, перекладывая меч для удара по левой ноге.

  Животное зашаталось, припало на раненную ногу. Пасть его, теперь вся взмыленная, родила то ли стон, то ли плачь. Северяне ликовали, но бдительности не утратили и не сближались с мамонтом, грозя ему вилами и острогами. Арэн тем временем, достиг новой цели и, собирая всю силу, снова чиркнул по сухожилиям. В этот раз остаться на коне не вышло - обратная сила утянула дасирийца, бросила оземь. Он покатился кубарем, едва не попав под тушу мамонта, который, потеряв возможность стоять на задних ногах, сел на землю, чтоб уже больше не подняться. Зверь отчаянно сопротивлялся, трубил и норовил поддеть бивнями всякого, но участь его была решена. Арэн вскочил на ноги, следуя ровно вдоль туши, чтоб ненароком не попасть под смертоносные костяные клинки мамонта. Воняло так, что становилось дурно, дасирийцу пришлось задержать дыхание, чтоб не закружилась голова. Остановился он у передних ног, скосив еще одну порцию мышц под коленями. Теперь, когда мохнатый увалень мог лишь беспомощно дергаться, не прекращая попыток подняться, можно было не спешить. Северяне, осмелев, объезжали мамонта сзади и кто чем кололи его в бока.

  Арэн же хотел скорее закончить агонию и милосердно подарить животному скорую смерть. Когда тот завалился на бок, потеряв последнюю ногу, дасириец поравнялся с головой и одним коротким ударом, пробил мамонту темя: тут кость была тоньше всего, и меч зашел почти наполовину.

  Зверь затих, но хобот его еще несколько длинных мгновений бил по земле в смертельной агонии.

  Дасириец устало облокотился на тушу, вытирая перепачканный кровью и серым студнем мозгов меч о шкуру мамонта. Северяне спешились, обступили мертвого товарища, склонили головы. Арэн слышал, как они переговариваются, где бы сложить погребальный костер. В самый раз, на костер-то и сбежится вся нечисть в округе, со злостью подумал дасириец.

  - Никого мы жечь не будем, - сказал, как отрезал. - Пусть Гартис распорядится душой павшего, как он того заслужил при жизни, а могилой ему станет земля. Нельзя здесь дымить.

  Деревенские погалдели, недовольные, но скоро успокоились. Они глядели на поваленную назем тушу, будто издохший мамонт отличался от живого.

  - Не бешенный он, - сказал коротконогий и ткнул вилами в ногу животного.

  Мех здесь был пропитан старой засохшей кровью. Под колтунами виднелась воспаленная алая кожа, бугристая от волдырей. Арэн присмотрелся: на коже виднелись длинные отметины, точно кто-то пытался оторвать кусок мяса прямо с туши. Подтверждением тому стал и обломок гниющего клыка, торчавший в меху, точно наконечник стрелы.

  - Шараши, - прошептал кто-то у Арэна за спиной.

  - Порча, - продолжил коротконогий, пятясь, словно мог заразиться. - В него попала дурная кровь и гниль людоедов.

  - Видать твари шараяны напоролись на стадо, - добавил один из северян.

  Арэн поскреб подбородок - молодая щетина нещадно зудела. Если так, тогда понятно, что могло задержать людоедов в пути. С другой стороны, разведчики рассказывали про полчища шарашей, неужели стада мамонтов хватило, чтоб распугать их?

  - Не трогайте ничего, даже бивни, - велел он, хоть северяне и так сторонились убитого зверя.

  Вонь только усиливалась. Прямо на глазах алые глаза мамонта набухли от крови, из дыры в голове повалил густой зловонный пар и серая жижа. Лошади снова заволновались. Мерин Арэна подошел к хозяину и ткнулся мордой в плечо.

  - Дальше-то куда? - Спросил один из деревенских.

  Арэн не знал. Простая вылазка обернулась новой кровью. Кто знает, что еще станет? Он не хотел рисковать без нужды, но не неизвестность гнобила.

  - Я сам поеду, - буркнул он. Сел в седло, пряча меч за спину. - Шуму меньше.

  - Некогда геройничать, господин. - Коротконогий смачно харкнул. - Не бабы мы, чтоб всякой дряни зады и спины показывать.

  - Верно говоришь, Крос, - подхватил тот, что стоял по правую руку от него.

  Остальные тоже присоединились. Арэн кивнул. В конце концов, без северян он никогда бы не одолел мамонта. А если кому-то из них суждено встретить смерть, так тому и бывать. Он видел как люди умирали целыми сотнями, был в сражениях, где земля становилась вязкой от пролитой крови. Убивал без меры, всякого, кто лез под клинок и стоял под другим стягом. Обученных воинов, свирепых наемников, простых крестьян, сопливых мальчишек. И никогда не сожалел. Всяк, кто выбрал себе дорогу, сам же в ответе за участь, которая ему отныне уготована.

  Дорога спорилась. Дождь перестал, но тучи еще гуще наползли на небо. Северяне негромко обсуждали долгожданную оттепель, обменивались планами, что бы дать земле в этом году - картофеля или свеклы. Губы дасирийца невольно тронула улыбка, когда мужчины принялись обсуждать, не обрюхатить ли заодно и своих женок. Может Бьёри тоже понесла? Арэн надеялся, что боги, которые уже давно не давали ему своей милости, расщедрятся и дадут крепкого наследника.

  Всадники миновали короткий пригорок, у ног которого остались следы недавнего костра, в котором сожгли трупы людоедов. Из грязи выглядывали редкие остатки костей. Северяне не сговариваясь, спешились, дружно помочились на пепел и туда же еще и наплевали. Дасириец не стал присоединятся к ритуалу осквернения.

  Когда показалась острая череда частокола, всадники перевели коней на шаг. Арэн потихоньку проклял так не вовремя пришедшее тепло: если людоеды прошлись этой землей, то грязная жижа приняла в себе всякие следы. Но даже если шараши и побывали в Яркии, они не тронули ни единого дома. Внутренний голос гаденько шипел: уноси ноги.

  -Неизвестно, что творится, - мрачно изрек коротконогий Крос, и отрыгнул под приглушенный гогот собратьев. - Проверить бы, раз уж приехали.

  Ни слова не говоря, Арэн пустил коня вперед. Мерин шел спокойно, совсем не так, когда чуял поблизости мамонта. За частоколом царил все тот же хаос, который оставили по себе деревенские, поспешно собираясь в дорогу: открытые двери домов скрипели от каждого порыва ветра, по земле, рыхлыми змейками расползались следы от зерна. Очаг оставался бездыханным.

  - Кто б мне дал тех поганцев, что страху навели, - злобно зашипел трескучий голос позади. - Достать бы с того света да башку свернуть.

  Арэн, напротив, не торопился с выводами. Он спрыгнул с коня, заглянул в несколько домов, что попались на пути первыми. Несмотря на затишье, что-то продолжало волновать его. На всякий случай дасириец оголил меч.

  Побродив по брошенной деревне, не найдя никаких следов людоедов, северяне собрались вокруг Арэна. Он задумчиво разглядывал горстку мокрой золы в Большом очаге и думал, почему тревога никак не уймется. Выходило так, что, столкнувшись с мохнатыми громадинами, шараши передумали нападать на деревушку. Или все-таки прошли ничего не тронув?

  - Неспокойно мне, - сказал он. Присел к очагу и подковырнул золу.

  - Глядите-ка, - Крос оказался рядом и сунул руку в пепел, осторожно, будто нашел драгоценность, вынул кривую обугленную корягу, пряча один ее бок ладонью.

  На самом краешке обломанной ветки тлел крошечный, едва живой огонь. Арэн снова почесал зудящую щетину, подумав, что теперь-то северяне непременно захотят вернуться, увидав, что Большой очаг родил пламень. Так и стало. Мужчины во все глотки принялись хвалить Снежного заступника Артума, благоговейно глядели на покрасневший кусок ветки и твердили, что можно возвращаться по домам.

  - Ярик Мудрый филин отвел напасть, - приговаривали они, будто забыли другие слова.

  Кто-то напомнил про мамонтов и этому тоже приписали божественный промысел и заступничество славного предка. Арэн хотел напомнить, что мамонт-то был всего один, к тому ж молодой, но, поразмыслив, махнул рукой. Права была Миэ, ох как права: в Северных землях свои устои, свои порядки. Они даже не от крови Перворожденных, народ, что родился в снегах и в снегах же закалился. Северяне не станут слушать, когда дело коснется их традиций и обычаев, хоть сколько бы доводов он не привел.

  - Нас Снежный направил, - добавил один из мужчин. - Чтоб показать, что предок наш отвел невзгоды. Пусть Гартис будет к нему милостив.

  - Нужно отнести весть остальным.

  - Эх, жаль только скотину перевели. - Крос с досадой подергал косицы в бороде.

  - Зато шкуры целы, - ответил ему чей-то голос. - Весна нынче пришла, яки вернутся и буйволы, не пропадем. А там глядишь и ярмарки пойдут, соберем у кого что есть закупим овец и коз на развод.

  Арэн грубо перебил их, отчего-то раздосадованный на себя. В отличие от северян, которые уже и думать забыли об осторожности, он продолжал прислушиваться к каждому шороху. Нутро завертелось, будто в нем поселился червь. Засвербела гадкая мыслишка: вот бы сейчас из-за домов выбралась орда людоедов. Тогда бы он не чувствовал себя так, будто лишь его поспешность стала причиной стольких смертей.

  Но Яркия дышала покоем.

  Тот, что отыскал огонь в Большом очаге, обшарил несколько домов и вернулся с факелом. Мужчина прытко поджег смоляную головешку факела от тлеющей ветки, пламя вдохнуло всей грудью, разрослось живым цветком.

  - Возвращаемся, - бросил Арэн и сел в седло.

  Северяне последовали его примеру. Ехали неспеша, боясь сбить драгоценное пламя. Снова наткнувшись на тушу мамонта. Дружно поворотили носы от зловония, что ширилось вокруг животного как пошесть. Кое-где шкура мамонта расползлась, будто животное гнило уж не один день, в буром мясе копошились личинки. Арэн решил, что они завелись внутри еще до того, как зверь издох. Мужчины поскорее миновали порченное место, северяне в который раз прокляли Шараяну и ее отродий.

  А потом им наперерез выехали всадники. Арэн не сразу заметил трех женщин на коротконогих лошадях. Как только всадницы приблизились и стали видны их заплетенные косами волосы, деревенские спрыгнули с лошадей и отдали уважительные поклоны. Косы всех всадниц густо переплела седина, однако они были не так стары, как Мудрая. Одна из них, в накидке с лисьей каймой, приветствовала путников, те ответили пожеланиями вечной мудрости и долгих лет.

  - Кто вы? - спросила всадница. Говорила она на северном диалекте, но Арэн с горем пополам разбирал ее слова.

  - Мы из Яркии, Мудрая, - на северном же ответил за всех Крос.

  Женщины переглянулись, будто безмолвно совершили короткий разговор. Арэн начинал волноваться: разговор мог затянуться, если северяне и дальше будут обмениваться вопросами и традиционными пожеланиями, а между тем оставлять лагерь надолго было неразумно. Мысли постоянно возвращались к гниющей туше и нетронутой деревне. Вероятнее всего, что шарашам пришлось искать другую дорогу на север. Вдобавок, у дасирийца снова разболелась ушибленная голова, он стиснул челюсти до зубного скрежета и попытался заставить себя вслушаться в разговор. Они продолжали говорить родной речью, Арэн едва ли понимал больше двух-трех слов из десятка, но суть уловил. Мудрые выехали из Высокого леса, что был по ту сторону разбитого тракта, повернули на восток, чтоб миновать расселину, там застали снежный буран и потому задержались в дороге. Дасирийца так и подмывало спросить, почему же они не заговорили погоду, не повернули ветер, но он скорее проглотил бы язык, чем обронил хоть слово.

  Разговор продолжался. Северяне коротко рассказали, что произошло. Зашли издалека, начав с того, как в деревню приехали чужестранцы, а с ними и девушка с черной отметиной Шараяны. И если про Арэна и остальных мужчины говорили уважительно, то всякое упоминание девочки-файари заставляло их кривиться. Даже история с призванным духом-защитником звучала в их устах иначе. Все в купе дало Арэну еще один повод уяснить - северяне скорее умрут, отдаваясь воле традиций и обычаев, чем примут помощь от недостойного. Станут ли слушать Хани в Сьёрге? И станет ли владыка Северных земель слушать его самого? Тубы с письмами всегда были при нем, Арэн постоянно проверял, на месте ли важные послания. И, случись так, что мгновения его жизни будут сочтены, ему хватит и предсмертного вдоха, чтоб двумя словами сделать свитки непригодными для чтения. Юшана и Шаам-старший предпочли перестраховаться. Уезжая, Арэну подумал, что отца скорее огорчит отказ Конунга, чем смерть сына. С того дня прошло много времени, но он лишь укрепился в своем мнении.

  - Чужестранец? - На общей речи обратилась к дасирийцу старуха в лисьих мехах.

  - Я из Дасирии, Арэн из рода Шаам.

  - Что за печаль у тебя к Конунгу? - спросила ее сестра, всем видом выказывая недоверие.

  - Еду, чтоб предупредить о дшиверских варварах, которые вскоре придут и к северным границам. Если владыке Севера будет угодно заключить военный союз с Дасирийской империей, то мощи наших держав хватит, чтоб вышвырнуть дшиверцев туда, где им самое место - в черное царство Гартиса.

   Арэн так часто повторял себе, что лжет лишь во имя благой цели, что вскоре его перестали мучить угрызения совести и благородная кровь. Да и сказанное было отчасти правдой - дшиверцы медленно, но уверенно подбирались к границам империи дасириев. Только рхельский шакал предпочел налаживать мир с западными родичами. Чтоб подкрепить поездку Арэна из Шаам настоящим поводом, и не вызвать ненужных подозрений, заинтересованной знати хватило кратов, чтоб подкупить кого нужно в военном совете. В итоге из шести военачальников первой руки, четверо высказались за то, чтоб отправить кого посмелее в Артум, разведать, что на уме у Конунга.

  Арэн не сказал правды даже друзьям.

  Мудрая покачала головой, ничего не сказав. Дасирийцу оставалось лишь гадать, чтобы это могло значить. Он все чаще посматривал в сторону моря, силясь поймать каждый миг уходящего на покой солнца, чтоб разглядеть хоть что-то.

  - Мы не видели шарашей, и следов их не углядели, - отвечала одна из троих, тонкая, будто жердь, наверное, самая высокая из них. Ее длинный нос выпирал вперед, будто киль корабля. Арэну Мудрая показалась странно похожей на цаплю - такая же важная в своей неторопливости. - Наткнулись только на дохлых мамонтов. Все были порченными, как тот, который нынче встретился вам.

  - Значит стадо все-таки спугнуло людоедов, - самому себе сказал Арэн.

  - То была воля нашего снежного заступника, - неприминул вмешаться Крос.

  Дасириец, которому до харстового зада надоели такие разговоры, припечатал говорившего гранитным взглядом. И, на тот случай, если северян не понял намека, пояснил:

  - Я верю в богов, посещаю храмы, как того требует вера Эрбоса. А еще делаю богам подношения. Но еще ни один из них не почтил меня милостью лицезреть божий лик воочию и не усладил слух голосом своим. Человек сам по себе и без богов многого стоит, особенно, если широко открывает глаза и внимательно смотрит по сторонам. - Сбросив жар речи, продолжил уже спокойнее. - Мамонты шли, потому что в Северные земли воротилось тепло. Нет здесь промысла. Только совпадение, которое, - как знать? - может стало спасительным для нас.

  Последняя из троих, грузная, раздобревшая как удойная телка, молчаливо поддержала его полуулыбкой. Все лучше, чем ничего, подумал дасириец, ожидая, что скажут ее сестры. Те не долго медлили и огласили, что раз уж ехали из далеких далей, то задержатся с выжившими до той поры, пока придет подмога. Двое, кроме третьей, той, что взяла сторону Арэна.

  - В моей деревне четыре породели на сносях, - только и сказала она.

  - Эрель, нынче неспокойно в наших краях, неразумно ехать одной, - неодобрительно сказал один их мужчин, за что тут же напоролся на холодный взгляд и совет посадить язык на привязь.

  Женщину провели пожеланиями миновать в пути всякие невзгоды и скорее преломить хлеб от родного огня. Когда всадница отъехала так далеко, что фигура ее стала меньше вдвое, поспешили на побережье. Тем более, что священный огонь на факеле начал увядать, а налетевший ветер трепал во все стороны, грозя погубить драгоценное пламя.

  К морю выехали когда на Артум наползала ночь. Волны разбушевались, и теперь водная стихия вышвыривала их на берег, будто силилась достать до пещер, в которых обустроились люди. Женщины, завидев Мудрых, приободрились, выпустили ребятню отдать поклоны и получить благословения. Когда же весть о том, что Большой очаг Яркии родил новое пламя, пронеслась над головами деревенских, ночную тишину наполнили благодарности богам и предкам, которые каждый северянин повторял точно заклинание. Для отчаявшихся людей, за которыми дни напролет шла погибель, огонь стал доброй вестью. Арэн слышал, как матери обещали детям возвращение домой, видел как мужья голубили жен, шепча что-то на ухо.

  Дасириец поискал глазами Бьёри. Не найдя девушку в толпе, заглянул в пещеры. На мешковинах лежали раненые, среди которых Арэн не нашел Эрба.

  - Помер наш веселяк Эрб, - откашливаясь и громко кряхтя, сказал старик с перемотанной головой. - Дочка взяла его, чтоб совершить последние молитвы.

  Дасириец вышел, прикидывая, куда бы могла пойти девушка. По обе стороны побережье перекрывали скалы, глубоко заходящие в море. Если Бьёри и пошла куда-то, то только дальше от берега. Арэн поглядел на редкие сосны и ели, что топорщились на верхушке утеса частым гребнем. Туда и направился.

  Девушка не пошла дальше первой полосы деревьев. Она стояла на коленях, прямо в грязи, склонившись над завернутым в перепачканное полотно мертвецом. Крутые кудри северянки нещадно рвал ветер, сбив их колтуном. Арэн не стал беспокоить ее, пока девушка шептала молитвы. Подошел лишь тога, когда голос Бьёри умолк.

  - Не уходи далеко от лагеря, это небезопасно. - Он положил ладонь на девичье плечо, крепко сжал, заставляя подняться.

  Она шмыгнула носом, не отводя взгляда от мертвого родителя. Арэн не нашел слов утешения, вместо этого взвалил тело на плечо.

  - Предадим его воде, - решительно ответил он. Видя, как округлила глаза северянка, пояснил: - Эта участь будет для него лучше, чем стать кормом для дикого зверья. Да и людоеды ходят поблизости, нельзя, чтоб почтенный Эрб обрел вечные муки, попав в брюхо шарашу.

  Немного подумав, девушка согласилась. Они вместе добрели до края утеса, Арэн положил тело на землю и подтолкнул ладонями. Печальный сверток лениво перекатился и отправился в полет. Его встреча с водой ознаменовалась громким всплеском. Девушка всхлипнула, ее плечи поникли и часто задрожали. Арэн прижал Бьёри к себе, погладил по спутанным волосам. Другого утешения у дасирийца не нашлось. К тому времени, когда слезы ее высохли, Артум укутался безлунной ночью.

  Северяне, если и слышали всплеск воды, то не поняли, что произошло, а Арэн всячески оградил Бьёри от расспросов. Если Одноглазому Велашу будет угодно покарать смертных за то, что отдали его стихии тело, не испросив дозволения, тогда они примут кару. Но поднимать шум в лагере, который только-только зазвенел детскими радостными голосами, Арэн не собирался. Ожидание смерти, мысленно напомнил себе дасириец. Тот, кто не знает, крепче спит.

  ***

  Ночь принесла Миэ множество открытий.

  Едва ей удалось справится с холодом и пригреться под боком жреца, как слабость скрутила живот. Да так, что таремка выходила из-за кустов только чтоб поглядеть, как Банру. Миэ не знала, сколько прошло времени, прежде чем нутро успокоилось, но дозорные сменились трижды. В конце концов, обессиленная, вполовину осушив мех вина, Миэ уснула.

  Ей снился родной Тарем, отцовский замок и милая сердцу библиотека, где Миэ провела бесчисленное количество дней. Во сне она ступала босыми ступнями по дорогим коврам, наслаждалась покоем и запахом благовоний, которые курились вместе с огоньком, что плавил тутмосийские свечи. Такие стоили по тридцать лорнов за штуку, и отец нарочно каждый раз наказывал своим торговцам привозить новые и новые ароматы. Миэ опустилась в кресло, раскрыла один из тяжелых томов, оплетенный бугристой змеиной кожей и только собралась углубиться в чтение, как кресло под нею пошло ходуном. Ножки точно завороженные, приплясывали в такт неслышимой песне, норовя стряхнуть таремку на пол. Женщина прикрикнула на ожившую мебель и, когда та не стала слушаться, пообещала предать огню. Кресло угроза только раззадорила. Оно подбоченилось лакированным подлокотником, предупреждающе постучало одной из передних ног и пустилось в пляс по кабинету. Миэ едва успела ухватиться за спинку, проклиная все на свете. Чувствуя себя так, будто оседлала самого харста, таремка принимала удары от падающих с полок книг.

  - Ах чтоб тебя..! - Миэ почти слышала собственный крик сквозь сон.

  - Эрель, вставай, тут того...

  Голос был не из сна, а достиг слуха таремки откуда-то из холодной артумской нои. Миэ встрепенулась, сонно потерла глаза, покривилась от гадостного привкуса во рту.

  - Где он? - Раздосадовано спросила она, силясь рассмотреть, кто из северян ее растревожил.

  - Кто? - Дорф озадаченно глядел на чужестранку с высоты своего роста. Он нарочно стал с ее сторон, стараясь даже не приближаться к жрецу.

  - Тот зверь, что наклал мне в рот, пока я спала, - буркнула женщина. Зевнула, дожидаясь, когда северянин скажет, чего ради поднял ее.

  - Шум в горах, эрель.

  Миэ еще плохо видела его лицо, - северянин стоял так, что свет от жидкого костра прятался аккуратно за спиной Дорфа, - но зато отчетливо слышала тревогу в голосе. А этот северянин был не так труслив, чтоб шарахаться всякой ерунды. Потому таремка поспешила подняться на ноги, мимоходом пощупав лоб Банру - жар спал, грудь жреца размеренно опускалась и поднималась.

  И, только собравшись спросить, что за новая напасть, как услышала странные звуки. Они рождались где-то в черной расщелине: приглушенные, будто кто-то скреб по камню. Миэ выколдовала путеводный шар, северяне, обступили ее со всех сторон, вооружившись, чем нашли: кто вилами с обломанными древками, кто острогами.

  - Давно это? - Спросила Миэ, ритмично разогревая ладони, мысленно повторяя слова заклинаний.

  - Только вот началось, эрель, - ответил приглушенный голос.

  - Заткните уши, как я учила, - велела она и, подав пример, достала из-за пояса два комка овечьей шерсти, скатанных до тугих шариков. Примерилась и сунула их в уши, поглубже затолкав пальцами.

  Северяне не отставали, благо, что наука Миэ не прошла даром - у каждого нашлась при себе пара клоков овечьей шерсти.

  Миэ снова потерла ладони, стараясь ничего не упускать из виду. Ночь - самое время для визгливых летунов. И если тароны настолько осмелели, чтобы покидать насиженные пещеры, тогда у нее останется только один шанс, чтобы попытался защитить и себя, и северян. Один миг, чтоб сотворить колдовство. Овечья шерсть в ушах хоть и скрадывала большинство звуков, но не лишала слуха полностью, как это сделало заклинание Банру. Но зато так можно избежать ошеломления, первого протяжного визга, от которого люди лишаются рассудка.

  Из расщелины выплыл силуэт, за ним еще один. Миэ подтолкнула путеводный шар вперед, чтоб разогнать тьму. Она успокоила себя: будь то летуны, гору покинула бы туча тварей помельче.

  Дорф, который стоял впереди и прикрывал волшебницу плечом, вынул из ушей мех, лицо его расплылось широкой гнилозубой улыбкой. И только когда три силуэт подошли ближе, Миэ узнала в измученных, перепачканных кровью и грязью людях тех, что ушли вместе с Хромым. Она освободила уши и скрестила руки на груди.

  Один из трех был Ярос, имен других волшебница не запомнила. Северяне, радуясь встрече, обменялись громогласными приветствиями и железными дружескими хватками. Таремка про себя обозвала их дуралеями, и молча дожидалась, пока закончатся церемонии.

  - Остальные-то где? - спросил Дорф.

  Ответом ему стало молчание. Северяне пожелали успокоения погибшим товарищам и тут же потянули выживших к костру. Миэ остановила их.

  - Прежде расскажите, как выбрались, - велела она.

  Ярос глянул на нее, точно волшебница обзавелась парой рогов - в глазах его смешались страх и злость. Миэ дела не было до того, о чем думает северянин, она готова была убить его только за то, что пошел следом за Хромым. Будь их больше, все могло обернуться иначе.

  - На нас напали летающие твари. Не сразу. - Ярос задумался и пояснил: - Мы уж много прошли, все какими-то путаными лазами. Воняло там так, что глаза коробило. А потом наткнулись на ихнее гнездо.

  Воспоминание заставило северянина дрогнуть, но он тут же взял себя в руки, ухватил за горло мех, протянутый кем-то из своих, опрокинул в себя щедрую порцию вина.

  - Тьма их там была, черное все от поганых крыльев.

  - И куда ни глянь - всюду гроздья странные, точно виноград, - продолжил один из северян, что вернулись с Яросом. - Только большие они были и в дряни какой-то липкой.

  - Яйца, - мрачно сказала Миэ. - Дальше что?

  Слово снова взял Ярос. Речь его была мрачной, зловещей. Миэ очень захотелось позволить какому-то заклинанию "случайно" соскользнуть с пальцев, чтоб прижечь умника по самую задницу, но таремка держалась. Пусть сперва расскажет, как выбрался, решила она, от нетерпения покусывая губу. А там видно будет, что делать.

  - Хромой там и помер. Еще нескольких удавили следом. Слыхали бы вы, как они визжат, до одури. До сих пор в толк не возьму, как башкой не тронулся.

  - Слыхали мы, - ответил Дорф и в двух словах рассказал, как перепало им.

  Когда он закончил, разговор будто потух. Мужчины поглядывали друг на друга и глядя на их лица Миэ оставалось лишь гадать, что за мысли посещали головы северян. Может они сожалели, что разделились, а может о том, что выжили. Устав ждать, когда кто-то нарушит безмолвие, Миэ в третий раз спросила:

  - Как вы выбрались из гор? - Она будто высекала каждое слово, говоря нарочно громко. И дала себе обещание - не получив ответа, сделать Яросу и тем двоим, что топтались за его спиной, очень больно. И пусть боги будет к ней благосклонны, и Амейлин простит гнев.

  - Мы повернули, не пошли дальше. А потом заплутали. - Ярос как-то сразу поник, плечи его осунулись. - А потом случайно нашли ход и вышли к тому месту, где случилась развилка. А уж после вот и к вам.

  - Что за ход? - Насторожилась Миэ.

  - Что за ход? - Насторожилась Миэ.

  - Да харст его знает, эрель, - подал голос один из двоих. В его волосах угнездились два колтуна, каждый размером с кулак, на щеке вздулась гнойная рана и слова давались с трудом. - Там навроде муравейника все, сплошные лазы да пещеры. Один точно на юг тянулся, но Ярос велел не идти тудой. Пошли бы - точно сгинули ни про что.

  Миэ быстро соображала. Путь на юг. Под землей. Спрятанный там, где мало кто сможет на него наткнуться. Тот, кто хоть немного знал нравы местных, наверняка взял в расчет, что деревенские не полезут в Хеттские горы, хоть бы там что. И не полезли, если б не Арэн и Банру, которые переупрямили толстолобого эрла.

  - Ничего странного не заметили? - Таремка не надеялась, что услышит что-то стоящее, поэтому, когда слово взял северянин с раной на щеке, она ловила каждое слово.

  - Воняло там, будто из пасти шарашей. Везде серой да гарью, а с юга загнившими кишками.

  - Теперь понятно, откуда пришли людоеды, - Миэ позволила себе победоносно вскинуть бровь. Она бы и чувствовала себя так же, только подмышками чесалось, а под ногтями собралась грязь. Какая уж тут победа, подумала таремка, когда выгляжу, будто бесхозяйная рабыня.

  Северяне между тем, бурно обсуждали ее слова. Голоса смешались: кто уверял, что волшебница зазря говорить не станет и лучше послушать, что она скажет, другой спорил, третий требовал подождать рассвета и решить на светлые головы. А сама Миэ поддержала Дорфа, который велел мужикам прикрыть хлебала, не забывать про порядки и слушать отмеченную Вирой, раз им самим боги не дали ни ума, ни способностей колдовать.

  - Мы здесь застряли так или иначе, - сказала волшебница, привлекая внимание спорщиков покашливанием. Она понимала, что хватанула лишку в своем стремлении занять верх над северными мужчинами. Мудрую стали бы слушать или свою, северянку, но чужестранка, хоть бы сколько отметин не оставила на ней Вира, останется чужестранкой. А она достаточно испытывала терпение. Поэтому, как бы мерзко не было во рту, Миэ усладила речь, вспоминая, как совсем недавно деревенские стелились ей под ноги, улыбнулась, неуловимым движением поправив рваный ворот мехового кафтана. - Думаю, никто не станет спорить, что у нас отсюда есть всего один выход - обратно в гору. И если уж там нашелся путь на юг, стоит поглядеть, куда он приведет.

  - Эрель, ты ж сама сказала, что тама шараши могут быть, - влез непрошенный голос.

  - Могут, - кивнула таремка. Путеводный шар начал тускнеть и лица северян заволокло серой дымкой. - Но раз боги сохранили наши жизни, значит у нас есть предназначение. Кому-то суждено узнать, как людоеды дошли до южных границ. Разве не нам? Впрочем, - она нарочно приберегла самый веский аргумент напоследок, - я пойму ваш страх. Кто бы еще, в крепком рассудке, сунулся в рассадник летунов да еще и в самую глотку шарашам.

  Мужчины утыкали ее суровыми взглядами. Яд недоверия сделал свое - обвинение в трусости стоило бы таремке головы, будь она мужчиной. Но ее не тронули. Только щедро одарили молчаливыми укорами.

  - Когда пойдем, эрель? - Проглотив обиду, спросил Дорф.

  - А зачем ждать? Накормите их, - кивнула в сторону изможденной троицы, - я осмотрю раны и пойдем. И так день потерян.

  - А с этим-то чего? - Дорф показал взглядом в сторону жреца.

  - Понесем. Мой друг еще не совсем поправился, но вот-вот разум прояснится и Банру вернется из царства сна.

  - Это без меня, - отозвался кто-то. Голоса размножились - северяне продолжали верить, что в темнокожего жреца вселился злой дух.

  Миэ отчаялась - ей не станет сил тащить жреца самой, но о том, чтоб оставить Банру одного, она даже не помышляла. Таремка, проглотив унижение, с мольбой посмотрела на северян. Мужчины молчали, отводили глаза, а то и вовсе показывали спины. Один только поддался вперед, подтирая зеленый гной, что струился из распоротой щеки.

  - Я понесу, эрель.

  Миэ с облегчением выдохнула, почувствовав, как отчего-то защипало в глазах.

  - Как тебя зовут?

  - Уртом кличут, эрель.

  - Пойдем, я погляжу, что с твоей раной, Урт.

  Когда приготовления были закончены, северяне столпились каменистого раскола, из которого разило серой. Миэ старалась не думать, что идея снова сунуться в каменную шапку принадлежала ей. Казалось, горы зловеще насмехаются и расщелина кривляется оскалом лежащего великана. Урт, чья рана оказалась не такой уж страшной, взвалил на себя жреца, благо, что Банру уже начал приходить в себя и большую часть времени проводил с полуоткрытыми глазами. Жрец пытался говорить, но каждый раз Миэ строго поглядывала на него.

  Один из северян, тот, что пришел с Яртом, отказался возвращаться. Он присел у костра, сгорбился, обхватил плечи руками и покачивался из стороны в сторону, будто сам себя убаюкивал.

  - Не заманить меня туда, - озлобившись шипел он, не поворачивая головы к собратьям. - У вас рассудки помутились, так и ступайте к Гартису в самую огненную реку, а я тут обожду. Я всегда исправно подносил Скальду и монет не жалел, и самого жирного ягненка колол. Нынче подходит великий праздник, боги пройдут по земле. Снежный услышит мои мольбы.

  Северяне покрыли труса руганью и плевками, но тому и дела не было: мужчина продолжал успокаивать себя, речь его сделалась неразборчивой, слова принялись путаться. Вскоре он и вовсе бессвязно бормотал себе под нос.

  - Он рассудка лишился, - сказала Миэ и велела оставить бедолагу в покое. - Его участь незавидна.

  - Подохнет как собака, - махнул рукой Дорф, и бросил камень, которым собирался огреть спятившего сородича. - Сам на муки подписался.

  Первым в Хеттские горы зашел Ярос. Он до последнего топтался у входа, оборачиваясь, чтоб наглядеться, как в расплавленной золотой дымке рождалось солнце. Следом за Яросом тянулись остальные, в хвосте человеческой змеи - Миэ и Урт. Последним шел Дорф.

  Путь коротали молча. На всякий случай таремка заткнула рот Банру куском полотна, мысленно попросила у жреца прощения. Магия в ней снова разволновалась, лишила своих сил, оставляя волшебницу со слабостью и головокружением. Миэ чувствовала, будто сама жизнь вытекает из нее, но силилась ничем не выказать своей немощи. Урт нес Банру точно ребенка, хоть тутмосиец ненамного уступал ему в росте. Северянин приободрился, успокоенный тем, что боль в щеке прошла, начал поглядывать на Миэ и, когда таремка ловила его взгляд, улыбался всем ртом. Передних зубов у Урта было как минимум на три меньше положенного. Миэ заставляла себя отвечать вежливой улыбкой, чтоб ненароком не спугнуть единственного, кто вызвался нести Банру. Они зашли уже слишком далеко, если мужчина бросит ношу, тогда волшебнице придется остаться рядом с товарищем и надеяться на то, что она вытянет Банру раньше, чем их сожрут тароны. Впрочем, если догадка ее верна, летуны могут стать благословенной легкой погибелью.

  Дойдя до развилки, Ярос замедлил шаги, останавливаясь у каменного гребня, что делил коридор надвое. Мужчина прислушался, призывая всех молчать.

  - Идем, - шепотом скомандовал он, - только тише мышей.

  Змея из человеческих тел поползла в коридор, который вскоре стал опускаться все глубже и глубже. Каменные стены делались земляным, в лицо все больше отдавало жаром. Шли долго, не торопились, боясь развести шум.

  Как только Миэ начало казаться, что они и впрямь идут в самое нутро гартисова царства, Ярос снова остановился. Они оказались в свободной пещере. Света факела не хватало, чтоб осветить каждый угол, а использовать чары волшебница не осмелилась. Когда светлый источник Виры в ней так бурлит, не стоит испытывать судьбу и верить в щедрость Госпожи удачи.

  - Там, - шепнул Ярос, кивком головы указывая на юг.

  Но еще прежде, чем сказал северянин, Миэ почувствовала вонь. Таремка хорошо помнила этот смрад, от которого ее еще долго выворачивало наизнанку. Именно так несло от шарашей в день, когда Яркия оборонялась. Волшебница прикрыла нос рукавом.

  В той самой стене, где темнел лаз, по которому пришли северяне, расположилась еще одна дыра. Мужчина подошел ближе, освещая факелом густую темень прохода. Он была вдвое больше, просторнее.

  - И верно шарашами несет, - сказал Дорф.

  Миэ зашла в коридор, попросила Яроса посветить. Коридор будто царапали огромные кошки с железными когтями - в земляной стене остались широкие борозды.

  - Его вырыли, - заключила таремка. Она подковырнула ногтем землистые стены, потом еще и еще, примерно на полпальца. - Недавно, глубже земля влажная.

  Мужчины переглянулись, будто не сразу поняли, о чем толкует чужестранка, - иногда Миэ и вправду небрежно использовала северный диалект, перемежая его общей речью, - после вперед вышел Дорф. Он поравнялся с волшебницей и поскреб стену. Миэ молча ожидала его слов, дав себе зарок больше никогда не принимать всерьез ослиное упрямство артумцев.

  - Верно все, - подтвердил Дорф. Его брови встретились у переносицы, собравшись единой косматой линией. - Прям под носом, чтоб им пусто было. Нужно поглядеть, куда хоть рыли.

  - Да у людоедов в голове с орех мозгов, - прошептал кто-то.

  - Не иначе есть кто над ними, - ответили ему. - Вона как в деревню пришли - с тараном, с троллями. А те двуногие...

  Послышался звук плевка.

  - Этим путем шли на юг, - Миэ покривилась, почувствовав во рту поганый привкус тухлятины. - Нужно идти дальше.

  - Прям им в самый зад и ударим, - негромко хохотнули северяне, обменялись бранными словечками, грозя поиметь шарашей во-все названные места.

  - Идем тогда, братья, - зазвал Дорф.

  Он поджег новый факел, свет полыхнул ярче, заставляя тьму жаться по углам.

  Путь лежал дальше, на юг.

  Глава двенадцатая

  Наконец-то Съёрг.

  Хани вздохнула полной грудью, стоило им ступить за ворота. Воздух, крепкий от запахов свежего хлеба и супа, тянул за нос. И хоть с ним смешивалась еще и вонь нечистот, этого было недостаточно, чтоб испортить сладкое чувство возвращения.

  Дорога с шамаи и правда заняла меньше времени. Бурые пустоши в это время лишь хранили лишь название. Голубой лед покрывал всю низину, которая лежала будто в чаше, меж холмов. Воздух звенел в ушах Хани многоголосыми колокольчиками, когда Талах-орль нес ее над просторами, что сверкали в свете дня радужными бликами. Когда приходила оттепель, вода в низине таяла, набиралась глиной и песком из недр земли, отчего долину и прозвали Бурой. Столетние старцы говорили, что когда-то на этом самом месте было озеро, чистое как слеза и полное рыбы. Хани помнила лишь грязную гать, поросшую редкими деревцами и ягелем.

  Башня Белого шпиля острой иглой пронзала полные снега небеса. Еще с половины пути, Хани видела путеводный свет, венчавший пик башни: Северная ярость многие годы освещала просторы столицы и окрестных земель.

  Город еще дремал. Улицы в Съёрге быль под стать северному нраву артумцев - прямые, широкие, вымощенные грубым камнем, подчас острым даже сквозь подошвы. Дома тесно жались друг к другу, меж ними редко когда оставались переулки, столь узкие, что не раскинуть рук. Столица Артума никогда не хвалилась пышными изваяниями, статуями. Каменный город молчаливым исполином лежал на заснеженной равнине у подножья горного кряжа, за которым, на север, били лишь Пепельные пустоши. Съёрг первым принимал на себя удар вылазок шарашей, стоя непроходимой преградой на их пути. Здесь знали цену крепкому камню и не тратили его почем зря, укрепляя городскую стену, и Браёрон - горный замок Конунга.

  - Здесь и воздух слаще, - произнес Талах, шагающий рядом с Хани.

  Близнецы сменили обличье как только до городской стены оставалось лишь несколько сотен шагов.

  - Ненавижу города, - в противовес брату, сказал Эрик. - Огонь, дым, глотку режет, будто каленым железом.

  - Просто брат мой не любит собак - они его запах чуют за сто шагов. Облают всего, почем зря. - Пошутил Талах и лицо его просветлело. Он заглянул в глаза Хани, озадачился. - Тебя что-то беспокоит, эрель?

  Северянка кивнула. Она любила Съёрг. В башне Белого шпиля фергайры дали ей кров на весну и лето, здесь она постигала знания и мудрости, и обучалась. Но после фергайры собрались советом и велели ей искать свой путь. Чтоб темная богиня в ней успокоилась, или взяла верх над светлой, если в том ее судьба. К тому времени Рок воротился из странствий и Хани, не мешкая, покинула башню. Иди, чтоб очиститься, или сгинуть, так сказала фергайра Дрия.

  Но духи по-прежнему жили с Хани, хоть теперь их голоса стали тише, и появлялись лишь иногда. Однако же, она не избавилась от своей темной отметины, и осталась файари - порченой светлой колдуньей.

  В тот день, когда на их пути встретились чужестранцы, они с Роком возвращались домой, но условились, что прежде заедут в Белый шпиль. Хани не знала, что будет, когда она вновь придет к фергайрам, но в ней жила надежда - для нее непременно найдется место в Артуме. Рок, всегда веселый и неунывающий задира, успокаивал подругу и, сотрясая воздух топором, грозил, что пришибет всякого, кто тронет Хани. Северянка знала, что то было лишь мальчишечье геройство, но оно, странным образом, добавляло уверенности.

  Теперь же спутником ей стало опустошение. За плечами остался пепел, которым стал Рок, и рассерженный дух-защитник. Не пришло благословения Скальда. Только слова Мудрой из Яркии, что преследовали ее будто бешенные псы: "Тебе нет места нигде в Северных землях".

  - Мне нужно в башню Белого шпиля. - Она постаралась, чтоб голос звучал ровно. Рядом с теми, кто добровольно отдал свое тело зверю и обрек себя на раннюю смерть, ее горестям не было места. - Я должна убедить фергайр повернуть Зеркало на юг, но слова покинули меня.

  - Фергайрам ни к чему слова, чтоб знать, с чем ты явилась. - Эрик, зверь в котором никак не желал униматься, изредка скалился и негромко рычал.

  Хани боялась его, хоть и не чувствовала зла. Прошлой ночью, наткнувшись на редкий молодой лесок, они сделали короткий привал. Хани удалось задремать, но ее быстро растревожил протяжный волчий вой. Открыв глаза, северянка увидела лишь Раша с кинжалом наготове. Когда меж деревьями послышался хруст ломающихся веток и Хани потянулась, чтоб зачерпнуть магии, к месту привала выскочил Эрик, в своем зверином обличии. Пасть его щерилась, перепачканная парившей теплой кровью. На краткий миг северянка поверила, что зверь в шамаи одолел человека, как случалось иногда, если дух воина истощался или был недостаточно силен, чтоб главенствовать над разумом. Поговаривали, что даже орда шарашей не так страшна, как один дикий шамаи.

  Но волк-Эрик отступил, вернувшись в лес. Они с Рашем так и не сомкнули больше глаз. Вскорости вернулись оба близнеца. Разгоряченные охотой, они смеялись и шутили, ловко, играючи, распотрошили тугие шишки кедров: семена из них были питательными и вскоре они с Рашем насытились вдосталь, чтоб продолжить путь.

  Но та окровавленная волчья пасть, огромная настолько, чтоб с легкостью перекусить человека, виделась Хани каждый раз, когда она смотрела в сторону Эрика.

  Дорога уводила глубже в город. Приземистые дома сменили добротные здания, крепко сбитой кирпичной кладки. Никаких внешних убранств, лишь редкие короткие пихты украшенные лентами и глиняными игрушками. Они прошли храм Скальда, с огромным колоколом на башне, потом - площадь с Дровень-деревом, в каменном кольце - говорили, этому древу лет в два раза больше, чем самому городу. Когда путники миновали несколько переулков, путь их перегородил широкий мост через реку, что делила город пополам. Сейчас воды Косицы Мары покрывал лед: гладь в лунном свете вся была исчерчена петлицами от полозьев, которые ребятня привязывала на ноги, чтоб кататься по замерзшей воде.

  Хани остановилась.

  - Думаю, вам нужно поискать, где провести ночь. За мостом, недалеко, дойдете до площади, там сто шагов на право, гостиница "Мокрый ус" и...

  Ее перебил Раш.

  - Нам? - Его брови сошлись единой нитью.

  - К Конунгу можно попасть не раньше рассвета, а к фергайрам я пойду сейчас. - Хани проигнорировала злость во взгляде чужестранца. Рядом были шамаи, значит Раш не станет лезть на рожон, если только он не растерял по пути весь разум.

  - В паршивой деревне остались трое моих друзей, - змеем зашипел парень, но с места не сдвинулся. - Они ждут помощи, потому что их взяли пленными неблагодарные скоты, которым мы помогли спасти их детей!

  Слова рассекли воздух, накалили его, нагнав незримого, трескучего грозою, тумана. Эрик, будто только того и ждал, по-звериному оскалился. Даже всегда невозмутимый Талах скрипнул зубами. Однако же Раш словно сделался слепцом - он продолжал уничижать Хани взглядом, словно она стала воплощением всех несчастий.

  - Как бы я кой-кому язык не укоротил, до самого корня, - пригрозил Эрик.

  Хани сделалось страшно. Что удержит их от перепалки? Раш будто бы и не услышал слов, обращенных к нему, молча ожидая ответа.

  - Я не всесильна, - неуверенно ответила северянка. Пар изо рта густым облачком вырвался на свободу. - К Конунгу нас не пустят средь ночи. Или, может, у тебя есть письмо с печатями или какие другие регалии?

  Вновь повисла тишина. Раш пожевал губы, негодование сменилось сомнением. Краем глаза Хани заметила четырех стражников, которые направлялись в их сторону. Наверное, решили проверить, кто не спит в такую ночь, подумала северянка. Так и есть - стражники подошли, чеканя шагами мостовую.

  - Кто такие? - Спросил один. Его косматые брови кустились над глазами, будто клоки волчьей шерсти.

  - Путешественники, - как можно спокойнее, ответила за всех Хани.

  Мужчина смотрел с подозрением, громко сопя и не снимая ладони с эфеса меча. Кто-то из его спутников кивнул на близнецов и зашептал на ухо.

  - Почтение вам, шамаи, я чту вашу жертву, - поклонился тот, что был за старшего.

  Остальные последовали его примеру.

  - Так за каким делом прибыли вы столицу? - Глаза под кустистыми бровями по очереди осмотрели каждого, задержавшись Раше.

  - Мне нужно к Конунгу, - опередил Хани чужестранец. - Я еду из Яркии, поселении на юге Северных земель. Туда идут орды шарашей, меня послали гонцом, чтоб предупредить вашего правителя об опасности и просить Конунга выехать на защиту своего народа.

  За спиной главного раздался смешок, но тот осадил весельчака крепким матерным словом, от которого к ушам Хани прилила кровь.

  - Все так, - подтвердила она, видя, что для четверки слова чужестранца едва ли не пустой звук. - Мудрая просила меня говорить с фергайрами от ее имени.

  Главный снова осмотрели их, поговорил с обоими братьями-шамаи: услыхав про браконьеров, озлобился, снова выругался, и плюнул себе под ноги.

  - Поведем их в замок Конунга, - сказал он остальным и никто не возразил.

  - Мне нужно к фергайрам, - упрямилась Хани. - Может быть, если они обратят Зеркало в сторону Яркии, то смогут углядеть шарашей. Мне есть что показать, чтоб убедить их и в башне Белого шпиля меня знают, должны впустить и средь ночи.

  Под конец голос предал ее, она нарочно закашлялась, чтоб скрыть дрожь. Пустят ли? Или прогонят с порога, как прокаженную?

  - Я могу пойти с тобой, - предложил Талах. Ясно голубой взгляд его гнал прочь все печали, успокаивал. - Хватит и одного языка, чтоб донести весть до Конунга, а брат мой красноречив за двоих. Фергайры, помнится мне, чтят шамаи и не оставят одного из них без крыши над головою. И кто-то должен нести твоего птенца, иначе ты вскорости и спину не разогнешь.

  Хани согласилась, скинула с плеч лямки меховой сумы. Птенец спал, укрыв голову крылом, из которого торчали редкие колючие перья. Северянке показалось, что их стало еще меньше. Талах, со всей осторожностью, принял ношу и взвалил себе на плечо - легко, будто та весила легче пуха.

  Стражники больше не задерживали их. Братья попрощались, условившись встретиться у храма Скальда после полудня. Северянка нарочно отвернулась от Раша, чтоб не видеть больше тяжелого взгляда чужестранца. Она была рада, что пути их разошлись. Когда Конунг выступит с войском в Яркию, - а Хани не сомневалась, что вскорости так и случится, - они, вероятно, вновь встретятся, но тогда она сможет затеряться между людьми.

  - Ты бывала в Белом шпиле? - Спросил Хани северянин.

  В то время, как Эрик и Раш, в сопровождении стражи, перешли через мост, на север, они с Талахом остались по другую сторону, повернули на запад, каждым шагом приближая свет Северной ярости.

  - Провела там минувшую весну и лето. - Хани отогнала тяжелые мысли.

  - Ты файари, ведь так? - Голос Талаха остался невозмутимым, будто он только что спросил, не голодна ли его спутница. Увидев ее непонимающе-удивленный взгляд, шамаи улыбнулся всем ртом. - Я понял это, едва взглянув на тебя.

  Хани ждала ответа более полного.

  - Просто почувствовал, - пожал плечами шамаи. - Это есть в тебе, глубоко. Я слышу, как пахнет твоя кровь, эрель. Лишь раз такой запах встречался мне раньше. Так пахла моя мать.

  - Что с ней сталось? - спросила Хани так тихо, что сама едва услыхала слова.

  - Отец отнес ее к границе Пепельных пустошей. А Эрик до сих пор злиться, что я после того перестал называть отца отцом. Он верит, что наш родитель поступил истинно верно.

  Девушка больше не спрашивала. Ее могла ждать та же участь.

  Они повернули налево, дорога снова сузилась настолько, что идти можно было лишь друг за другом. После - опять вышли на широкую улицу, что дважды пересекалась спящими торговыми площадями, свернули за храмом огненного бога Эрбата.

  Шли молча. Несколько раз им попадались патрули, но, завидев воина-шамаи, северяне лишь склоняли головы, не задерживая путников, которые торопливо топтали камень мостовой.

  Они прошли грузное здание гильдии кузнецов, на стенах которого, освещенные луной, поблескивали щиты с гербами мастерских, миновали улицу ремесленников: в некоторых окнах плясали тусклые огоньки, тишину нарушали шорохи и покашливания умельцев, трудившихся и ночью. После, путь вывел их на просторную площадь: на черном маслянистом граните раскинулась лучами восьмиконечная звезда белого мрамора. В свете Северной ярости, мраморная звезда сверкала, будто только что отполированная до блеска. В отличие от остальных улиц, площадь эта еще хранила островки не попранного подошвами снега. Луч на запад упирался прямо в череду широких ступеней, которые взбирались вверх. Туда, где горделивою пикой убегала в вышину башня фергайр.

  - Я мог бы отнести нас, но зверю во мне не по нраву запах в городах. - Талах, впрочем, не выглядел огорченным. Он первым встал на ступени и поманил Хани рукой.

  Чем дальше уносили их каскадные ступени, перемежеванные парапетами со светящимися соляными глыбами, тем больше девушке казалось, что они идут прямо в облака. Хани поймала себя на мысли, что когда поднималась в башню в первый раз, к ногам ее будто приросли крылья. Теперь же она с трудом переставляла ступни. Всему виной тревога, думала Хани, стараясь дышать носом, а еще отчаяние, страх. Она корила себя за слабости с тех самых пор, как Сьёрг распахнулся для путников; для светлой колдуньи, порченой чернью Шараяны, столица казалась большою мышеловкой.

  Когда ноги Хани устали, а дыхание сбилось, до башни оставалась еще половина пути. Талах же, как ни в чем не бывало, продолжал коротать путь тем же легким шагом. Расстояние между ними стремительно увеличивалось. Когда северянка остановилась на очередном парапете, прислонившись к соляному столбу, пронизанному сверкающими жилками, Талах вернулся за ней.

  - Я ... Мои ноги... мне бы ... - Слова тонули в шумных выдохах.

  - Хорошо, эрель, я понесу тебя, - решил шамаи и, не дожидаясь ее согласия, взял Хани в охапку, прижимая к себе.

  Она хотела возмутиться, потребовать поставить ее на ноги, и напомнить, что перед ним все же какая-никакая светлая колдунья, и он обязан чтить и ее отметину. Но стоило шамаи прижать ее к своему горячему телу, как Хани сделалась так спокойно, как не было никогда.

  Она и оглянуться не успела, как Талах опустил ее на ноги у самого входа в башню. Двухстворчатые двери светлого дерева, щедро украшенные мозаикой из белого и синего стекла, уходили футов на десять вверх. Вблизи башня казалась просто огромной. Ни охранники, ни животные стражи, не стерегли покой Мудрых. Здесь шумел лишь ветер.

  Хани шагнула к дверям, приложила к ним ладони и громко произнесла:

  - Я Хани, Говорящая с духами, и со мною воин-шамаи. Мы пришли с прошением!

  Мозаичные узоры молчали. Северянка убрала ладони, не спуская взгляда с дверей, и ждала. Фергайры славились мудростью и магией, которую они творили все разом и по отдельности, но вряд ли нашелся бы хоть десяток человек, кто похвалил бы их доброту и отзывчивость. Еще гостьей в башне Белого шпиля, Хани помнила многих путников, что приходили к высоким сводам с просьбами о помощи, но двери открывались едва ли не одному из сотни.

  Девушка продолжала молча ожидать. Даже когда время потянулось медленно, будто смола. На небо набежали тучи, посыпая столицу мелкой снежной мукой.

  - Может нас не услышали? - Талах подошел ближе и потянулся к двери, но Хани остановила его руку. Ладонь Шамаи была теплой, будто он только вышел из нагретой купели, а не стоял полуголым на морозе.

  - Услышали. Фергайры знают, что мы здесь, знают кто такие и откуда. Но не спешат отворять. - Она подняла ладони, собирая снежинки, что таяли, едва коснувшись кожи. - Может, нас вовсе не пустят.

  Шамаи нахмурился, лицо его вдруг подернулось злостью, на скулах забились желваки, но он ни проронил ни слова. Лишь отвернулся к башне спиною, будто хотел показать этим свое пренебрежение. Хани не винила его. Она и сама не понимала многого из того, что происходило за стенами Белого шпиля, но ее быстро научили помалкивать. Мудрость не в том, чтоб всюду совать свой нос, помнила северянка слова, что стали ей первым уроком, мудрость в том, чтоб понять не спрашивая.

  Холод кидался на них сворой голодных псов. Хани казалось, что прошла целая вечность, ладони ее закоченели и приходилось согревать их дыханием. Она переступала с ноги на ногу, чтоб разогнать кровь, но ступни будто сделались деревянными. Талах же продолжать стоять недвижимо, скрестив руки на груди, словно изваяние.

  А потом послышался шум. Грузно, будто на выдохе, отворились двери, гостеприимно разошлись в стороны. В лицо Хани повеяло теплом и знакомыми запахами трав. В дверях стояла фергайра Фо#769;ира, девушка помнила ее по их долгим занятиям колдовству. Кажется, она была самой молодой средь своих сестер в башне. С тех пор Фоира ничуть не изменилась - тот же живой, настороженный взгляд, темные косы до крестца, и сычик на плече. Хани вновь пришла в голову мысль, что не ее памяти птица эта будто никогда не смыкала глаз. Фергайра была в белом просторном одеянии, доходившем до самых пят, поверх которого надевалась туника, отороченная дорогим мехом и расшитая специально по вкусу хозяйки. Сейчас Фоира была лишь в платье.

  - Проходите, - немногословно приказала женщина.

  Хани торопливо вошла, Талах следом.

  Странное щемящее чувство застонало в душе Хани. Несмотря на горечь и страх, отчаяние неизвестности, на нее снизошло умиротворение. Вернулась домой, лукавил внутренний голос, подмочив глаза слезами. И тут же, услужливый рассудок напомнил, что никогда для такой как она, не найдется места ни в Белом шпиле, ни в родной деревушке.

  Стены первого этажа занавесили тяжелые ковры, расшитые непонятными узорами и щедро сдобренные аппликациями из бус. Широкий зал был пустынным и тихим, ни скамеек, ни услужливых угощений гостям.

  Единственным украшением ему служила лестница: добротная ледяная спираль, с ледяными же перилами, росла вверх, и терялась где-то меж бесконечных этажей. Многие мастера трудились над каждым завитком прозрачных перил, шлифовали ступени, чтоб те не скользили под ступней. А сильная магия сделала лед достаточно твердым, чтоб он не боялся тепла.

  Ничего не говоря, фергайра пошла вверх, Хани и воин-шамаи последовали за ней.

  Пока они шли, миновав несколько этажей, свет в башне постоянно менялся, то становясь бледно-желтым, будто лунная ночь, то голубым и снова белесым. Хани потихоньку показала Талаху на ледяные кристаллы, разбросанные по стенам проема, в котором вилась лестница. Северянка так и не поняла, что за сила заставляет кристаллы сиять.

  Фоира свернула на шестом этаже, проводя гостей лентою коридора, что убегал в арку. За нею была обеденная - маленький зал для каждодневной трапезы. Пару круглых окон под потолком, украшали мозаичные звезды, похожие на ту, которая лежала в черном граните перед дверями Белого шпиля. Овальный стол из цельного куска кедра, занимал две трети свободного места. Вдоль него, вместо привычных скамей, устроились стулья с высокими спинками, покрытые овчинами.

  - Хани... Не думала, что увижу тебя вновь, девочка.

  От скрипучего, будто несмазанное колесо, голоса, девушке захотелось тут же кинуться к Краю мира. Во главе стола сидела фергайра, что, казалось, воплощала собою саму старость. Она уже давно не собирала волосы косами, потому что в том более не было нужны. Морщины осели на старушечьем лице, делая его похожим на сухое яблоко. Глаза терялись в складках век, кожа на руках свисала и болталась от любого движения. И, хоть фергайры в Белом шпиле были равны меж собою, Ванда стояла над ними, и ее голос зачастую мог изменить решение совета.

  Хани боялась ее больше, чем шарашей, больше, чем неизвестности. Идя в башню она не думала, что фергайре Ванде будет хоть какое-то дело до того, кто пришел и с чем. Самой Хани довелось лишь дважды говорить с нею, но и этого хватило, чтоб навсегда запомнить ее безжизненный хриплый голос, ее лицо без глаз. И ее пророчество.

  - Фергайра Ванда. - Хани умолкла, не зная, что говорить дальше. Она поискала глазами ту, что привела их, но Фоира оставила обеденную.

  Старуха поманила гостью костлявым пальцем. Северянка послушно подошла к ней, стараясь унять дрожь в ногах. Почему именно она, думала Хани, приседая на колени перед Вандой. Именно та, которая днями напролет читала книги и смотрела в небо за окнами, отрешенная от мира, встревающая в дела сестер лишь после их многократных просьб, вдруг сама встречает полуночных гостей. И не Конунга, не важных персон, а девчонку с порченой магией Виры. Хотя, может все дело в шамаи? Хани сомневалась.

  - Выросла ты, я погляжу, - сказала Ванда, громко шлепая беззубым ртом. - Минул малый срок, а в Белый шпиль воротилась не девочка, но женщина. Помнится мне, ты и не кровила, пока была у нас.

  Хани готова была провалиться сквозь землю. Лицо полыхнуло жаром стыда, но как только она собралась спрятать взгляд в пол, старуха ухватила ее за подбородок и подняла лицо к себе. Дряблые веки дрогнули, но глаз Хани так и не увидала. Зато кожа под пальцами фергайры заныла, будто сдавленная тисками - откуда только сила взялась в немощном теле.

  - Я не вижу с тобою друга-оболтуса, девочка.

  - Рок погиб, фергайра Ванда. Шараши убили его.

  Их перебил каркающий крик проснувшегося птенца. Хани знала, что он голоден, но без дозволения фергайры не смела сделать и шагу. Старуха поморщилась от неприятного звука.

  - Ну хоть этого сберегла, - сказала она голосом, едва ли приятнее, чем крики голодной птицы за спиной воина-шамаи.

  Хани попыталась заговорить, но старуха жестом заставила ее молчать.

  - Чернь угнездилась в тебе. Но она и не взяла верх, хоть испытания терзали тебя. Знаешь, что за участь тебя ждет, Говорящая с духами?

  - Нет, фергайра.

  Старуха пожевала сухими бескровными губами, отпустила лицо Хани и возложила руки на подлокотники. Ее крючковатые пальцы вцепились в полированное дерево, ногти заскребли по его поверхности.

  - То я велела моим сестрам прогнать тебя из Белого шпиля, - признание вылетело из ее рта. - Ты несешь порчу, девочка, отраву. И пока чернь темной богини в тебе, ты будешь отравлять жизнь всякого, кто приблизиться. У тебя не будет ни семьи, ни детей, ни людей, что защитят тебя от невзгод. Готова ли к такому?

  Ванда не отводила от Хани лица. И хоть северянка не видела ее глаз, взгляд старухи жег насквозь.

  - Я не знаю, - честно ответила девушка. - Как можно отказаться от семьи, если она отказалась от меня? Есть лишь люди, что приняли птенца альбатроса в свое гнездо. Я никогда не думала о семье, как же возможно потерять то, чего нет?

  Сердце ее билось в виски, и, на краткий миг меж двумя ударами, Хан показалось, что губы фергайры тронула улыбка. Однако же, более ни одна морщина не ожила на сморщенном лице.

  - Ты за этим приехала нас тревожить?

  Хани отрицательно мотнула головой и, как могла быстро и понятно, рассказала все, с того момента, как они с чужестранцами нашли в лесу ловушку шарашей. Фергайра не перебивала. Когда Хани закончила, старуха лишь кивнула, не проронив не слова, и поглядела поверх ее головы, туда, где стоял шамаи. Она отпустила Хани и велела подойти ему. Поменявшись местами с Талахом, девушка отошла, едва ли не прижимаясь к стене. Хотелось поскорее покинуть эти стены, вырваться на волю, туда, где никто не будет напоминать ей, что она - прокаженная. "Есть ли у тебя такое место? - спросил едкий голос сомнения".

  Между тем, фергайра и шамаи, что встал пред нею на колени, молчали. Они лишь смотрели друг на друга, долго, не моргая, будто затеяли молчаливый спор. Когда, наконец, Талах поднялся с колен, старуха заговорила. Она велела шамаи подать руку и сопроводить в ее комнаты. Он не посмел ослушаться, лишь оставил девушке меховую суму с неугомонным птенцом.

  Оставшись одна, Хани присела на стул, взяла на колени мешок и погладила большеголового цыпленка по кожистой голове, почти такой же морщинистой, как старая Ванда. Достав из мешочка на поясе горсть ягод, по одной скормила птенцу. Но тот продолжал каркать и не успокоился, пока не опорожнил ее запасы.

  - Гляди, нет у меня больше ничего. - Хани показала глазам-бусинам порожний мешочек. Ее собственный дорожный мешок был пустым, в нем остался лишь хлеб да немного соленой оленины, но птица все равно не стала бы этого есть.

  Птенец повертел головой, недовольный, но, будто поняв, что криком больше ничего не добиться, встопорщил жидкие перья и сунул голову под крыло.

  Мысли в голове Хани путались, а веки сделались тяжелыми. Усталость гналась за нею с самой Яркии, настигла жертву и не желала отступать. Северянка еще какое-то время боролась с собой, гнала сон прочь, заставляя себя помнить об обещании. Но дремота обняла как ласковая мать, убаюкала беззвучной колыбельной. Хани сложила руки на столе, прижалась к ним лбом, давая себе обещание лишь немного полежать с закрытыми глазами.

  И тут же уснула.

  Проснулась она от шума отворившейся двери. Дремота еще стояла в глазах, но даже сквозь пелену Хани различила лица фергайры Фоиры и фергайры Дрии.

  - Пойдем, файари, - голос Дрии был строгим, холодным.

  Хани всегда казалось, что эта женщина невзлюбила ее с первого взгляда, еще прошлой весной. Хоть фергайра наставляла ее и многому научила, северянка видела в глазах Дрии радость, когда покидала Белый шпиль.

  - Поторопись, девочка, ради всех богов, - прикрикнула Фоира, неодобрительно глядя, как сонная гостья пытается взвалить на спину меховую суму.

  Хани молчала. Она догадывалась, куда ее отведут. Поэтому даже не удивилась, когда, преодолев много этажей вверх по лестнице, фергайры завели ее в укутанный полумраком зал. Центром ему служила жаровня в виде когтистой руки, вот-вот готовой стиснуться в кулак. На углях плясало пламя, от которого по стенам разбегались бесформенные туманы.

  Хани насчитала десяток и еще семеро сестер. Почти всех Хани помнила, не нашла лишь нескольких, на чьи места пришли фергайры, которых она видела впервые. Все они стояли кругом жаровни, храня на лицах задумчивость, а в стенах тишину. Фоира, следовавшая за ней, приняла суму с птенцом, чьи-то руки забрали вещевой мешок. Кто-то поднес травяное питье. Хани опорожнила чашу в несколько глотков и сразу почувствовала головокружение. Земля ушла из под ног так быстро, что северянка не успела понять как оказалась на полу, рядом с пышущей жаром железной рукой.

  А потом свет от пламени полоснул по глазам, и мир потерялся где-то за стеною огня...

  ***

  Раш подпирал спиною стену тесной комнатушки в какой-то лачуге, куда его определили дожидаться часа, когда Конунг решит говорить с ним. Шамаи увели как только только их пустили за замковую стену. Впрочем, это было едва ли не единственное приятное событие за все путешествие из Яркии. Хмурый увалень смотрел на него так, будто раздумывал, не пустить ли зверя в себе на волю, чтоб тот полакомился человечиной. Поэтому, избавившись от его компании и запаха псины заодно, Раш вздохнул с облегчением.

  Замок Конунга, который все звали не иначе, как Браёрон, что означало Медвежье логово, вырос перед ними черной каменной громадиной. Стены его были так искусно замурованы в скалу, что могло даже показаться, будто сама природа дала в горе пристанище владыке Северных земель. Сначала Рашу показалось, что Браёрон будто бы был игрушкой в руках ребенка - башни, огромные и маленькие, толстые и тонкие, торчали из каждого уступа, расползаясь вширь на несколько миль. Остроконечные пики на обледенелых крышах ловили облака. Раш не видел окон, заменой им стали крохотные зарешеченные отверстия. Несколько гребней замковых стен, между которыми присели квадратные башенки для патруля, неровными волнами соединяли западную и восточную часть Браёрона, и соединяли их с основной трехголовой цитаделью. Черный, как ночь, трезубец, будто бы грозил самим небесам. Ветер трепел над трезубцем знамя Артума: темно-синее звездное небо, с восьмиконечной белой звездой по центру.

  Раша завели в один из домов во внутреннем дворе и велели ждать. Скоро прибежал заспанный пацаненок, раскланялся, поставил на стол плошку с куском мяса на кости, парой мелких картофелин и ломтем хлеба. Потом убежал и вернулся с кувшином, и снова скрылся в дверях. Глядя на скудное угощение, Раш не без завести решил, что шамаи-то наверняка приготовили более достойный ужин.

  Раш прислушался - где-то невдалеке послышался крик петуха, которым шпороногий страж приветствовал рассвет. Надо же, про себя ворчал Раш, безуспешно пытаясь прожевать холодный и жесткий кусок телятины, была ли печаль торопиться, видать, северяне и зад не почешут, пока не засвербит. Проглотив так и не разжеванное мясо, бросил остаток в миску и потянулся за кувшином, в котором оказалось молоко, тоже холодное. Раш заставил себя сделать глоток, пробуя на вкус. За время пути прокисшая козья дрянь ему порядком надоела, к тому ж от нее крутило живот. Молоко оказалось сладким, и Раш сам не заметил, как наполовину опорожнил кувшин.

  Чувствуя себя по-прежнему голодным, карманник встал, потянулся, зевнул, борясь с дремотой, и направился к двери. Он был почти уверен, что она заперта, поэтому удивился, когда ничто не сдержало его сперва в комнате, а потом и в доме. У входа в дом не стояли караулом стражники. Казалось, что никому за замковой стеной до него нет дела.

  Раш вышел, приминая подошвами молодой снег. Горизонт уже давно стал серым, солнце разгоняло тьму и та убегала, будто поверженный враг. Во дворе уже кипела работа. Овчары выгоняли из сараев овец, слышался звук кузнечного молота. Двое мальчишек тащили колесо от телеги и при этом дружно спорили, кто сильнее.

  Но Раш не остался совсем без внимания. Едва увидав ночного гостя, девушки из прислуги обступили его, и засыпали расспросами: правда ли, что дасирийское войско идет войною на Артум? Раш не мог взять в толк, кто им подсказал подобную небылицу, но переговорить раскричавшихся болтуний не виделось возможным. Потому карманник, со свойственной ему прытью, проскочил между северянками и поспешил затеряться в веренице воинов, что как раз вышли из длинного здания, которое Раш сперва принял за сарай. Все они зевали, на ходу зашнуровывали плотные кожи, одетые поверх кольчуг. Кто-то едва не сморкнулся Рашу на сапоги. От нечего делать парень пошел за ними. Но, когда он уже собирался поворачивать за угол, его остановила чья-то крепкая рука. Пальцы сомкнулись не плече Раша с силою кузнечных тисков, карманник выругался и, отработанным движением, разыграл побег: крутанулся волчком, согнул колени, разом становясь ниже, и нырнул под руку захватчику. Оказавшись за спиной северянина, Раш едва не поддался соблазну врезать ему под зад, но вспомнив, что рядом нет никого из друзей и некому прикрыть его, просто сложил руки на груди. Но все-таки позволил себе ехидную усмешку.

  - Хорош, - сказал мужчина, обернувшись.

  Голос его был таким же тяжелым, как и взгляд. Раш помнил его - именно этот здоровяк, после всяческих расспросов, велел дожидаться, пока Конунг захочет с ними говорить. Медная борода северянина стремилась к животу, Раш даже не стал пересчитывать в ней косицы, так много их было. Нагрудник на мужчине в лучах света бросал солнечных зайчиков и в начищенном железе карманник видел свое отражение.

  - Я за тобой. Конунг ждет.

  Раш последовал за ним. Задаваясь вопросом, куда же подевался Эрик, решил, что тот трясет постель с какой-нибудь падкой на героев северянкой.

  - Ты сказал, что звать тебя Раш, - не поворачивая начал, сказал здоровяк. - И все? Не короткова-то ли имя?

  - В самый раз, чтоб запомнить, - беззаботно ответил карманник.

  Больше они не обменялись ни словом.

  Путь их был долгим: сперва по длинной лестнице до второй череды стен, где их уже ждало четверо для сопровождения. Все они, как и здоровяк, носили у поясов тяжелые секиры, только вместо нагрудников их тела защищали кольчужные рубашки. Они обменялись между собою парой фраз на родном языке и подъем возобновился. Рашу казалось, что стенам, лестницам, арочным переходам между башнями не будет конца. Когда северяне вышли на третий гребень стен, Раш начал стремительно замерзать. Ветер здесь резвился малым дитем, не встречая преграды, способной усмирить его. Он раздувал их одежды, будто парус, трепал волосы и застил взгляд. Карманник шел почти вслепую, каждый раз опасаясь, что свалиться вниз, через край, огражденный лишь каменной каймой не выше двух локтей высотою.

  Когда все шестеро вышли к дверям, Раш чувствовал себя одной из тех сосулек, что свисали почти с каждой крыши. Массивные деревянные двери, обитые шипастыми листами железа, напомнили карманнику разозленного ежа. Над дверями нависал куцый смотровой балкон со смотровым. Мужчины обменялись молчаливыми взглядами, тот, что сидел над дверями, выкрикнул несколько слов и двери медленно потянулись в стороны. От скрежета Раш прикрыл ладонями уши, за что сразу нарвался на дружный хохот северян.

  Внутри было едва ли теплее, чем снаружи. А еще в Браёроне хозяйничали сквозняки, такие же промозглые и коварные, как северный ветер Артума. Полы серого камня не устилали ковры, стены, такие же серые, не украшали ковры и картины. Зато нашлось много факелов, в кованых сетках пламя плясало от каждого порыва ветра. Единственное, чего нашлось вдосталь, так это оружия. Оно висело вдоль всего широкого коридора, которым вели Раша. Длинные мечи, топоры, копья с двузубыми наконечниками. Был и молот, такой огромный, что Раш невольно вспомнил легенды о великанах, которые пришли в мир Эрбоса задолго до того, как в нем появились люди. Карманник решил, что такое оружие как раз пришлось бы впору одному из них. Но, хоть великаны жили теперь лишь в сказках, молот на стене выглядел настоящим.

  Пока они шли, Раш успел насчитать больше десятка дверей: на некоторых висели щеколды и замки, некоторые, наоборот, вовсе не запирались. По пути им попалась толстуха, небрежно завернутая в шкуры. Она несла деревянный бочонок, из которого разило квашеной капустой и карманник решил, что за дверями кладовые.

  Коридор закончился грубой каменной аркой, пройдя в которую, они оказались в просторном квадратном зале: на восток и на запад были двери, у северной стены - гранитные ступени, убегавшие вверх. Раш заметил за ними еще одну дверь.

  У восточной двери стояла стража, вся в тяжелых панцирях, с увесистыми топорами у пояса и в шлемах, украшенных короткими рогами. Здоровяки стояли широко расставив ноги и скрестив на груди руки в кольчужных перчатках.

  Тут увалень в сверкающем нагруднике, повернулся к Рашу.

  - Говори по делу, не трепли языком абы что, а если вздумаешь чего худое, - он насупился, - у нас разговор короткий: на пол и голову долой.

  Раш кивнул. Что-то было в голосе здоровяка, что отбило у него охоту шутить.

   Здоровяк толкнул дверь, вошел и остальные последовал за ним. При этом карманник заметил, как проворно, по двое спереди и сзади, северяне взяли его конвоем.

  Бегло осмотревшись, Раш испытал легкое разочарование. Он-то рассчитывал, что хоть в тронном зале будет что-то диковинное. Но и здесь стены оставались голыми, полы бугристыми, а воздух чадили бесчисленные факелы. Скамьи жались к стенам вдоль зала. У противоположной от двери стороны, лежал массивный пьедестал молочно-белого мрамора о трех ступенях. Трон, что стоял на нем, выточили из того же камня. Высокую, совершенно прямую спинку, украшала рунная резьба. Массивные подлокотники оканчивались медвежьими лапами, с когтями из черного обсидиана.

  По обе стороны трона стояла стража, одетая так, как и те двое, что стерегли вход. А на троне сидел Конунг - могучий, как старое, закаленное непогодой дерево. Раш никак не мог понять, сколько же лет минуло владыке Северных земель. Его голова была тщательно выбрита, бороду едва тронула седина, лица не коснулись морщины, но в глазах, серых, как штормовое небо, читалась буря. Лоб перехватывала тяжелая тиара выбеленного серебра, каждая косица в бороде заканчивалась серебряным же кольцом. На Конунге не было ни кольчуги, ни доспех, только льняная рубашка, штаны из дубленной светлой кожи и длинная туника, скроенная из меха белого медведя.

  Рашу вдруг отчаянно захотелось оказаться в другом месте. Владыка Артума глядел на него так, будто уже подписал чужестранцу смертный приговор и лишь чудо заставит его раздумать.

  В тронном зале был и Эрик: шамаи стоял чуть в стороне от трона и встретил Раша холодно, будто видел впервые. Раш не стал гадать, ночевал ли шамаи в замке или его тоже пригласили.

  Еще в зале было двое - брюхатый, плешивый мужчина, и высокий лысый бородач с рассеченной нижней губой. Брюхатый уставился на Раша жалящим взглядом, заложил руки за спину, выпятив живот, и улыбнулся.

  - Я привел чужестранца, владыка, - объявил здоровяк в нагруднике. - Только он на северном-то и говорить толком не умеет, и понимает плохо.

  Человек на троне велел подойти ближе, конвоиры за спинами Раша подтолкнули карманника вперед. Когда он поравнялся с бородачом, тот остановил его ладонью.

  - Назови себя, - приказал Конунг. Его общая речь была не в пример лучше той, которую доводилось слышать Рашу здесь, в Аруме. Даже Хани куда отвратнее путала ударения.

  - Раш, - отозвался карманник.

  Человек на троне ждал.

  - Назови свое полное имя, - поторопил Раша "сверкающий нагрудник".

  - Я сказал имя, которым зовусь, другого нет. Я человек простой, мне длинные титулы не по плечу.

  Здоровяк в нагруднике потянулся, чтоб затрещиной поучить гостя вежливости, но Конунг остановил его.

  - Ты мне больше не нужен. Берн присмотрит за мной.

  - Как тебе угодно, владыка, - покорился тот и покинул тронный зал. Четверка стражников последовала за ним.

  Северянин с рассеченной губой шагнул ближе к трону, положив ладони на топорище секиры, что держалась его пояса. Наверное, он и есть Берн, сообразил карманник.

  - А теперь рассказывай, все, что видел, - велел Конунг.

  И Раш исполнил его приказ. Слово в слово, то, что видел. Идя по тропе воспоминаний, он поймал себя на мысли, что минувшие события кажутся ему такими же далекими, как и дни детства. А Арэн, Миэ и темнокожий жрец - потерянным эхом где-то в далеких-далеких землях. Сколько времени минуло с той ночи, когда они с девчонкой удирали из Яркии? Он сбился со счету.

  Когда Раш закончил, брюхатый переложил ладони на живот, но лицо его сохранило все ту же странную улыбку, за которой карманник не мог угадать ничего, кроме гадостного ощущения, будто его высмеивают.

  - Шараши не могли пройти незамеченными так далеко на юг, - наконец, сказал толстяк. Щеки его раздувались, а живот дрожал, будто студень. - Я бы не стал верить чужестранцу, владыка. Мы видим его первый раз. И почтенный шамаи предупреждал тебя, что его нашли в логове браконьеров.

  Раш даже не удивился. Подумал только, что не отказался бы услышать собственными ушами, что еще наплел пес.

  - Со мной шла девушка, северянка, - вслух сказал карманник. - Она свидетель каждому моему слову. Хани ее зовут. Когда мы прибыли в столицу, она ушла в башню... - Раш попытался вспомнить, в какую башню сбежала девчонка, но память поскупилась на подсказки. Или всему виной было то, что он всегда в пол уха слушал, о чем говорит северянка. - Харст его знает, в какую башню. Вот его спросите, где да что, с нею пошел его брат.

  Карманник кивнул на шамаи. Тот едва не разорвал его взглядом.

  - Владыка Торхейм, брат мой и девушка, о которой говорит этот человек, направлялись в Белый шпиль, думаю, они до сих пор там. Но девушка эта с порченной белой магией. Она тревожит духи наших умерших, - огрызнулся Эрик, снова поворачивая лицо к чужестранцу.

  - Мне дела нет, чьи духи она тревожит, - отдал той же монетой Раш, стараясь избегать смотреть на шамаи. - В Яркии остались мои спутники, среди которых почтенный Арэн из рода Шаам, который несет весть из Иштара - столицы Дасирийскои империи

  - Что за весть? - Конунг поддался вперед.

  - Я не знаю, меня не посвящают в дела, которые решают меж собой важные седалища на высоких тронах, - соврал Раш.

  - Это может быть ловушка, владыка Торхейм, - продолжал брюзжать толстяк. - Если тебе будет угодно, можно просить фергайр заглянуть в Зеркало.

  Владыка Севера отмахнулся от него, как от назойливой мухи, встал и сошел вниз. Но он не спешил подходить к Рашу, лишь разглядывал его, будто искал повод объявить пришлого лжецом. Карманник в который раз проклял северянку: пойди она с ним, слова его имели бы больший вес. Может девчонка и была паршивой овцой в артумских снегах, но ее бы выслушали хоть потому, что она своя.

  - Хорт, сколько поганые стервятники Шараяны уже не беспокоят Сьёрг? - Конунг обернулся к брюхатому.

  - С лета, владыка Торхейм, - быстро ответил толстяк, будто знал заранее, о чем его спросят.

  - Долгое затишье. - Конунг помрачнел.

  Надолго в стенах тронного зала повисла тишина. Раш успел пересчитать все завязки на одеянии толстяка Хорта, рубины в эфесе меча Берна, а владыка Торхейм, вернувшийся на трон, продолжал молчать.

  - Берн, ты что скажешь? - Наконец обратился к прямому, как гвоздь, северянину.

  Рашу показалось, что голос владыки в этот раз звучит уважительнее, чем когда он говорил с брюхатым. Карманнику вдруг и саму стало интересно, что же ответит молчун.

  - Хорт прав - мы не знаем, что за чужестранец принес нам черные вести с южных границ Артума. Но можно послать кого-то к фергайрам и если девушка там, заставить ее говорить. Осторожность не глупость, никто еще не был за нее высмеян, владыка.

  В то мгновение, когда позади Раша раздался шум отворившихся дверей, карманник как раз решил, что нашел северянина, который пришелся ему по душе.

  В спину повеяло холодом и запахом морозного ветра. А после мимо Раша проследовали почтенного возраста матроны, одетые в белые мантии без всякой вышивки и длинные туники соболиного меха. Волосы всех троих белых ворон, как про себя окрестил матрон Раш, были заплетены в косы, как у Хани и старухи-колдуньи из деревни. Только фигурки и украшения на кончиках косиц были богаче - нефрит, сусальное золото, алый жемчуг из Кровавого моря. Карманник почувствовал знакомый зуд в ладонях, появлявшийся всякий раз, как он видел наживу, даже если понимал, что никогда не сможет ее украсть.

  А потом Раш увидел и саму девчонку. Несмотря на то, что старость гнула матрон к земле, они все равно оставались выше Хани и белоголовая северянка затерялась среди них. Раш почувствовал легкое облегчение: девчонка пришла как раз вовремя, чтоб расспросы и сомнения упрямых дуболомов не затянулись.

  - Вы в самое время явились, - отозвался Торхейм. - Я как раз собирался послать гонца в Белый шпиль.

  От зоркого глаза карманника не укрылось, каким колючим взглядом Конунг встретил старух. Между Торхеймом и тремя седовласыми матронами будто зарождалась стужа. Раш впервые пожалел, что рядом нет всезнающей Миэ.

  - У нас тяжелые вести, Конунг. - Взяла слово та, что шла первой. Она показалась Рашу самой старой, ее спина надулась горбом, что кособоко распластался на правом плече.

  - Шараши на юге моих границ? - Торхейм метнул недобрый взгляд на брюхатого Хорта.

  Толстяк попятился и подобрал живот, будто боялся, что его могут отнять вместо головы.

  Горбунья ответила, и ее короткое "да", взлетело к потолку черным вороном.

  - Мы смотрели ее глазами. - Теперь заговорила вторая, такая сухая и тощая, что из-под одежд ее выпирали угловатые плечи. Старушечий костлявый палец указал на Хани. - Южные границы Артума почернели от полчищ отродий Шараяны. Мы глядели в Зеркало - всюду их следы, но самих ширшей нет как нет.

  Раш взглянул на Хани и только теперь увидел, какой бледной она пришла. Будто сам Скальд выбелил ее лицо, смыл со щек румянец и украл цвет из глаз. Северянка смотрела себе под ноги, словно боялась оступиться.

  - Что с деревней? - Зарычал Раш, двигаясь вперед. - Хани! Проклятая девчонка, посмотри на меня и скажи, что с ними!

  Старухи разом поглядели на него и карманника обдало холодом, но он успел сделать еще несколько шагов, прежде чем северянка взглянула на него.

  Никогда прежде Раш не чувствовал такой боли. Волна за волной его накрывали отчаяние, ярость, страх, паника. Он будто стал на пути шторма, который испытывал его крепость. Голова пошла кругом, до тошноты, до одури.

  Раш увидел пепел. Пепел. Один только пепел. Он летал в воздухе, как мелкая мошкара. Перед глазами карманника замаячили лица, бесконечная вереница глаз и ртов. Люди, длинная живая лента. Они улыбались, но глаза их пожирало пламя, тела вспыхивали и тут же тлели. Вот в веренице промелькнул Банру - грустный взгляд бронзовокожего тутмосийца скользнул по Рашу и на его глазах Банру разлетелся пеплом. И снова лица, лица. Арэн, весь в пепельном саване. Лента скользнула дальше, Арэн растворился в тумане. Пепел, только пепел. Миэ. Красавица Миэ, которую медленно пожирал огонь. Кожа ее тлела прямо на глазах, обнажая мясо, которое обуглилось так же скоро, и вот уже хоровод водит скелет с пляшущей челюстью.

  Раш скорчился, поздно понимая, что лежит на полу и трясется судорогами, как в припадке падучей.

  Хани отвернулась и боль, преданным псом, отступила вслед за нею.

  Карманник перевернулся на живот, подобрался, неторопливо встал сперва на колени, потом на ноги. Зрение вернулось к нему, видения исчезли, но все тело ныло, будто его долго колотили палками.

  Никто из стоящих в зале даже не пошевельнулся. Только Эрик неотрывно следил за Хани, и губы его дергались, словно шамаи готовился обнажить волчьи клыки. Девушка вернула взгляд в пол, тяжелые косы закрыли лицо от мира.

  - Только смерть, - прошептала она еле слышно.

  - Чья? - Раш потирал ушибленный затылок.

  Но Хани ничего не ответила или просто не успела, потому что в тронном зале снова зазвучал голос горбатой старухи. В нем карманнику чудилось что-то от вороньего карканья - черное пророчество. На краткий миг Рашу захотелось выхватить украденный кинжал со зловещим пламенеющим лезвием и воткнуть его мегере в рот по самую рукоять, и от такой мысли сделалось неожиданно хорошо. Но тут его спугнул взгляд одной из старух и парень поспешно отвернулся: хоть ничто не говорило о подобном, карманнику чудилось будто белое воронье видит насквозь самое его нутро.

  - Нужно ехать на юг, Конунг, - сказала горбунья. - Собирать войско и прогонять скверну с наших земель, пока ее корни не укрепились в чистых снегах Артума. Много времени потеряно, больше некогда ждать. Много невинных умерло.

  - Где же были ваши хваленые глаза? - Торхейм метнул в старух огненный взгляд. Лицо владыки Северных земель стремительно багровело, наливалось гневом, как спелое яблоко. - Я чту ваше уединение, колдуньи, исполняю все ваши просьбы, слушаю каждое слово и не вмешиваюсь, когда вы остаетесь глухи к моим просьбам. Но вы клялись не мне, вы клялись Артуму следить за его просторами и охранять покой неустанно, и днем и ночью! А нынче же вы говорите, что юг моих земель обагрился кровью невинных жителей, чьи души навечно попали в гартисову огненную бездну!

  Слюна летела из его рта, пальцы сжимались в кулаки и тут же разжимались, чтоб снова собраться разом. Никто не смел перебить Конунга, все мужчины, кроме Раша, потупили взоры. Старухи же, напротив, будто собирались подчинить его сразу в три пары глаз. Горбунья дождалась, пока Торхейм закончил.

  - Мальчишка, - презрительно фыркнула она, и Раш готов был спорить, что косы ее зашевелились змеиным клубком. - Благодари Снежного, что здесь так мало людей и никто не узнает, что сильный Конунг верещал, как мальчишка, у которого еще и борода не проклюнулась. Хватит стенать, Торхейм. Нужно звать вождей, пусть дадут своим знаменам ветра, а лошадям дороги!

  Раш продолжал ждать, когда же здоровый, как скала, Конунг, ответит ей той же монетой, но владыка Северных земель молчал. Он занял свое место на троне, осматривая старух тяжелым взглядом.

  - Будь по-вашему, - наконец, огласил Торхейм свое решение. - Выступим завтра в полдень. И пусть в храме Снежного нынче всю ночь молятся о его милости.

  - Мы заговорим погоду, если надобно, владыка Севера, - в этот разговорила третья из старух, что до теперь не проронила ни единого слова. - И сестра наша поедет с тобою, чтоб быть глазами и ушами фергайр.

  Торхейм нахмурился.

  - Я не малец какой-нибудь, чтоб мне сопли подтирать. Ваша печаль сидеть в своей башне, а войну оставьте воинам.

  - Ты сделаешь как велено, - предупредила горбунья. - Или еще до заката у Артума будет новый Конунг. Вон, - тощий палец переместился на Берна. - Погляди-ка на достойного приемника, и хорошо подумай, прежде чем разбрасываться словами.

  - Не нужен мне трон, - отсек Берн.

  - Если тебя о том спросят, тогда дашь ответ, а сейчас помалкивай. Прибереги слова для отца, раз он сам еще не набрался ума, чтоб понимать. Вечером будет военный совет, как велят традиции. Сестра наша придет и сядет по правую руку от владыки Севера, как должно. И никто не посмеет тронуть ее или прогнать. И будет она ровней тебе, Торхейм, и прежде чем осмеять ее иль запретить говорить, вспомни эти мои слова.

  Больше белое воронье не проронило ни слова. Они вышли так же стремительно, как и появились, и ни один звук не потревожил их уход. Только когда стража прикрыла дверь, Торхейм послал в спины старухам проклятия. Брюхатый с готовностью подхватил его, вдогонку поливая фергайр отменной бранью. И как только глотку не боится порвать, подумал Раш, с досадой понимая, что поговорить с девчонкой не удалось. Зачем она послала ему страшные видения? Было ли то сделано нарочно или он сам заглянул, куда не следовало? Тревога надежно угнездилась в нем.

  - Берн, разошли вести вождям, пусть поднимают людей и вострят топоры. Мне нужны все. Упрямого Корода притащи хоть бы и за бороду, хоть пьяного из-под бабы, но чтоб его задница сегодня была в Браёороне.

  - Сделаю, владыка. Велишь послать птиц в Перст и Острую твердь?

  Конунг медлил с ответом. Рашу хотелось раствориться, стать песчинкой, мелкой букашкой, чтоб только скользнуть в одну из щелей и бежать прочь от разговоров, в которых он ничего не смыслил и не понимал, почему его не выставили вон вслед за старухами.

  - Нет, я не оставлю Артум без защиты и глаз. Ступай, Берн, только тебе я доверяю равно, как самому себе.

  Северянин чеканным шагом пересек тронный зал, последний раз глянул на Раша, уже открыл рот, чтоб что-то сказать, но смолчал.

  Когда в стенах остались лишь они вчетвером, Конунг обратился к толстяку.

  - Хорт, позаботься, чтоб из казны выделили достаточно золота на фураж и продовольствие.

  - Как велишь, владыка. - Брюхатый расшаркался и, спросив разрешения удалиться, покинул их.

  Рашу не нравилось, что его все так же не замечают. И то, как Эрик смотрел на него: шамаи словно обдумывал скорую расправу.

  Наконец, взгляд Конунга перемесился и на карманника.

  - Так что ты делал в логове браконьеров? - Задал он вопрос.

  Раш видел его взгляд, видел напряженно ходящие туда-сюда крылья носа. Торхейм совладал с собой лишь внешне, но даже такому слабому знатоку человеческих душ, как Раш, не составляло труда понять, что весь гнев остался при нем. Он клокотал в Конунге, подобно лаве, что ищет путь наружу. И карманнику не хотелось стоять на пути гнева, когда прорвет. Поэтому он, как мог обстоятельно и четко, повторяя то, что говорил раньше, рассказал о холмах, норе в них и мешке с самородками разных пород, который нашел у одного из нечестных рудокопов. Не таясь, рассказал и о том, что собирался поживиться их добром. В другой раз, при других обстоятельствах, Раш никогда бы не сознался, но сейчас, в окружении чужаков, скорых на расправы, всего вернее было не юлить.

  - Он вор, владыка Торхейм, - сказал Эрик. - Для вора в Северных землях есть лишь один судья и одна кара. Если будет тебе угодно, я готов... - Шамаи сделал шаг в сторону Раша.

  - С каких это пор великие воители Севера стали мясниками? - осадил его Торхейм, чем тут же заслужил немую благодарность Раша.

  Карманнику стало не по себе. Он не боялся много раз, даже тогда, кода бежали опытные воины, сильнее, ловчее его. Раш никогда не лез на рожон, считая отвагу и храбрость уделом глупцов и благородных; для себя он всегда находил укромные места за спинами врагов, темные уголки или тени, все, что давало ему преимущество для удара. Один точный выпад - и даже короткое лезвие кинжала становилось смертельной отравой. Удар под колени и враг падал стреноженным, чуть вверх, под бедро - и противник истекал кровью в считанные мгновения. Еще выше: печень, почки, хребет, уязвимое место подмышкой, островок мягкой плоти, часто не прикрытый даже тяжелыми железными панцирями опытных воителей. Уловки, знания, о которых здесь не знал никто. Артерия, вена, спинной мозг, нервы - все они, даже его сотоварищи считали эти слова придуманными, не означающими ничего. И Раш не торопился раскрывать истину. Куда проще быть тем, кто родился из морской пены.

  Но здесь, в холодном, продутом сквозняками замке, карманник не чувствовал себя в безопасности. В заснеженных равнинах и на крутых склонах холмов, рядом с сопливой девчонкой ему было спокойнее, чем в Браёроне. В тронном зале будто сгинули все тени, растворился спасительный мрак и Раш чувствовал себя нагим перед голодным зверем. Стоило Торхейму спустить пса и Эрик не станет медлить, он и так едва держался в человеческом теле.

  Но Конунг указал волку, где ему место.

  - Ты правда вор, чужестранец?

  - Я беру лишь столько, чтоб прокормиться, и не вижу стыда в том, чтоб своровать у того, кто сам же нагрел руки. Пусть таким будет природа справедливости. Меня тоже часто обирали до нитки, и я не ропщу.

  - Но грабители взяли то, что по праву принадлежало всему Артуму.

  - И что мне с того? Я воровал у воров. - Раш понимал, что такие оправдания смешны, но если уж решил признаваться, то до конца.

  - Но ты мог сбежать, почему же пошел, зная, что тебя ждет.

  Раш хотел было ответить, что от двух увальней вряд ли удалось бы сбежать даже в кромешной тьме, но вдруг понял, что мысль о спасении ни разу не посетила его. А ведь он мог попытаться. В ту ночь, когда шамаи, нарядившись в звериные личины, охотились, был шанс. Или не было? Заснеженные равнины не дали бы убежища ни от зоркого глаза орля, ни от нюха Эрика-волка. Но Раша неприятно удивило другое: он даже не подумал о побеге.

  Злость на самого себя залезла карманнику за шиворот липкой мокрой многоножкой и тут же больно впилась в хребет.

  - Я еще не решил о твоей судьбе, чужестранец, - объявил свое решение владыка Северных земель. - Шамаи, сейчас ты можешь уходить. Я чту жертву, которую ты принес, и буду просить Скальда продлить твой недолгий век. Не бойся пользоваться моим гостеприимством.

  Эрик шумно забрал носом воздух.

  - Я хочу присоединиться к твоему войску, владыка Торхейм. И говорю от имени своего брата тоже. Хоть его нет здесь, я чувствую, что злость его готова обрушиться на шарашей. Мы воины Артума, верные стражи Севера и нам до#769;лжно исполнять свой долг.

  - Сразимся же вместе, - согласился Конунг.

  Когда в тронном зале остались лишь Раш и Торхейм, карманник приготовился услышать то, что предназначалось только для его ушей. Иначе, зачем бы тогда Конунг сделал так, чтоб никто не стал свидетелем их разговора?

  Когда владыка Севера заговорил вновь, голос его вдвое стих, будто Торхейм боялся, что несмотря на все предосторожности, где-то здесь прячется невидимы шпион.

  - Я не верю порченой девчонке, фергайры могли высмотреть все что угодно в голове той, чья кровь смешалась с черной скверной Шараяны. Даже они, - Конунг обращал слова в сторону двери, и не скрывал презрения в голосе, - ошибаются, иначе мне не пришлось бы теперь думать, как полчища шарашей прошли через всю страну незамеченными. Они хотят следить за мной, читать каждый шаг и слышать каждое слово до того, как мой рот родит его. А я не вол, чтоб держать меня в ярме. Готов ли ты выкупить свою жизнь поручением, которое я на тебя возложу? Ты, как я погляжу, не чистоплюй.

  Раш все отчетливее чуял занесенный над его головою невидимый топор палача.

  - Честь мне не по карману. - Он едва сдержался, чтоб не плюнуть на пол. - Что за поручение?

  - Избавь меня от приставленной старухами оговорщицы. Никому из северян не станет смелости пустить кровь старой мегере, все бояться божьего гнева. Даже я, - криво усмехнувшись, признался Торхейм. - Сделаешь все чисто и без лишнего шума - сохранишь голову и получишь сто кратов.

  - Этого не хватит, чтоб вымолить прощения у Виры, когда она увидит, что стало с одной из ее дочерей.

  - Богам на нас насрать, - грубо осадил его владыка Севера.

  - Когда? - только и спросил Раш. Старухи ему не понравились, и он не видел ничего зазорного в том, чтоб выпотрошить одну из них.

  - Не в Браёроне. Пусть старуха посидит на совете, послушает. А после, когда мы покинем столицу, сделай так, чтоб она нашла смерть. Ты ведь так или иначе поедешь с моим войском, раз у тебя в той деревне остались друзья. - Он в который раз глянул на дверь, остервенело вцепившись в подлокотники трона. - Я владыка Севера, и сам решу, как будет лучше для моего народа. Никакое бабье не станет мне указывать.

  В голове Раша крутились многие сотни вопросов, но он не дал жизни ни одному. Зачем спрашивать, что станет залогом сохранности его собственной жизни, когда он старуха будет мертва? Человек этот, в тяжелой тиаре и на каменном троне, не гнушался ничем, и враньем тоже. Все правители скоты, некоторым просто достает ума хорошо маскироваться - так любила говорить его мать. Вместо сказок, она убаюкивала сына истинами, но суть многих Раш понимал только годы спустя. "Ты не убийца", - откуда-то из темных глубин укоризненно шептала недодавленная совесть. Вор, карманник и большой лжец, но не убийца. "И что с того? - злость пнула совесть и та умолкла. - Спасаешь свою шкуру, а если для того, чтоб выжить, нужно пустить кровь карге, так тому и быть". И обещанное золото склонило карманника к тому, что следует ответить на предложение Конунга.

  - Хорошо, - согласился Раш. Конечно, то была лишь видимость, будто он и в самом деле может выбирать. Про себя карманник решил, что потом, когда дело будет сделано, он найдет способ позаботиться о собственной шкуре, если вдруг Торхейму захочется вслед за жертвой отправить и палача.

  Конунг довольно улыбнулся, кажется, впервые за все время, что Раш провел в зале.

  - Я не могу оставить тебя во дворце, поэтому остановись в какой-нибудь харчевне. И не вздумай бежать, - предупредил он, - иначе станешь короче на голову прежде, чем доберешься до городских ворот.

  Карманник и не помышлял о побеге. Сотня золотом, которую посулил Торхейм, держала его крепче цепи.

  - Не сбегу.

  - С рассветом жду тебя в Браёроне. Теперь иди.

  Раш с радостью исполнил приказ.

  Поблуждав в холодых коридорах, он покинул замок. Долгий спуск по стенам Браёрона, во время которого карманника, казалось, продули все ветры разом. Он смог вздохнуть спокойно, только когда оказался за стенами замка.

  Снова шел снег. Раш кутался в накидку, поглубже прячась в капюшон, нырнул в переулок, стараясь вспомнить, каким путем стражники вели их с Эриком в замок. Дневной Сьёрг ничем не отличался от того серого неприветливого города, который встретил их ночью. Правда, судя по тому, что почти на каждом углу путь карманнику преграждала лоточница и предлагала купить к празднику голубых и белых лент, намечалось какое-то торжество. Редкие пихты вдоль домов и короткие елки тоже пестрели лентами.

  Раш свернул на нескольких поворотах и когда в нос ударил запах соленой рыбы, понял, что зашел совсем не туда, куда нужно. Первый же попавшийся на пути горожанин плохо говорил на общем, но и этого оказалось достаточно, чтоб понять друг друга. Старик сказал, что впереди гавань и там как раз встречают вернувшихся из-за моря северян, и добавил, что вернулись они полные добра, награбленного у вольных народов. Раша мало интересовал промысел северян, потому, когда горожанин уже порывался уйти, он придержал его за ворот и расспросил, где в столице есть приличное место, чтоб скоротать ночь. Северянин мигом протрещал несколько названий, из которых Раш успел понять лишь одно.

  Отпустив бедолагу, карманник продолжил путь, теперь разыскивая конкретное место, харчевню под названием "Два осетра". Свернув направо, как советовал старик, он вышел на набережную, покривившись от запаха рыбы. Крики назойливых чаек над причалом оглушали, вторили им голоса детворы. Ребятни было так много, будто к причалу сбежались разом все дети столицы. Карманник постарался быстрее миновать место, куда сносили добытый скарб: шкуры, бочонки, тканые ковры и одежды, меха. Прямо перед ним, едва не свалив Раша с ног, двое северян воняющих брагой и потом, пронесли тяжелый ларец. Под крышкой позвякивали монеты. Раш мысленно пожелал им дюжину харстов за пазуху, осмотрелся в поисках вывески. В череде зданий, прилипших друг к другу, он заметил вывеску: тяжелые цепи, что держали окованное медью днище бочки, раскачивал ветер. "Два осетра" - было выжжено на общей речи и карманник направился в сторону харчевни.

  Внутри, как и на пристани, хозяйничал смрад соли и рыбы, щедро приправленный крепким духом немытых тел. В зале оказалось людно: северяне, почти все в свежих и зарубцевавшихся шрамах, расселись по лавкам, вдоль трех столов, которые протянулись от самой двери зала и упирались в противоположную стену. Если бы живот Раша не крутило от голода, а кости не ждали тепла очага, он бы не раздумывая подался прочь из прокопченных огнем и дымом стен харчевни.

  Карманник протиснулся вперед, стараясь не попадаться под руку северянам, многие из которых уже порядочно набрались. Чувствуя себя карликом в логове гигантов, Раш кое-как добрался до сколоченной из досок стойки, за которой хозяйничал одноглазый долговязый мужик в переднике с двумя вышитыми рыбинами. Когда-то вышивка была красивой, теперь же нитки растрепались и в чешуях рыб остались просветы.

  - Я хочу снять комнату. - Раш положил на прилавок горсть медных монет. - На день.

  Хозяин харчевни проткнул гостя досужим серым глазом. Второй глаз его будто зашивала рука ребенка: слипшиеся навсегда веки еще хранили следы широких стежков, со временем ставших белесыми, будто под кожею заснули тонкие черви.

  - Есть комната, - ответил он. - С господина лорн.

  Раш с кислой физиономией сгреб медь, швырнул на деревянную столешницу серебряную монету и хозяин ловко смахнул ее в карман передника. После, услужливо предложил Рашу первому идти по лестнице. Ступени противно поскрипывали под ногами, карманник мечтал о горячей еде и постели, чтоб в зад не морозило снегом, поэтому успокаивал себя скорым отдыхом. В комнате оказалось чисто и прибрано, кровать жалась к стене, сбоку нашелся деревянный сундук для вещей, стол и стул. Одноглазый поинтересовался, спуститься ли гость вниз или предпочтет отобедать в уединении. Раш выбрал второе. Хозяин ответил, что немедленно похлопочет об этом и, пожелав гостю отдыха, вышел, на прощание наградив уши гостя протяжным скрежетом дверных петель. Ну хоть никто не влезет ночью, подумал Раш с кривой усмешкой и свалился в постель, лицом в подушку, набитую свежей соломой.

  Сон сморил его сразу, потому что когда дверь снова завыла, он схватился на ноги, рефлекторно потянувшись за кинжалом. В пороге застыла девушка, лицо ее отражало всю панику мира, и Раш вовремя подоспел, что подхватить едва не вывалившийся из ослабевших рук поднос.

  - Старая привычка, - отшутился он, бесшабашно улыбаясь во весь рот.

  - Я растревожила сон господина? - пролепетала она едва разжимая губы.

  - Самую малость. - Раш принюхался к еде на деревянном подносе - обжаренный в травах и меду окорок с картофелем и яблоками, маринованные перцы, кунжутные булочки, что еще дышали жаром печи. Желудок гневно потребовал насыщения.

  Девица же не торопилась уходить, чуть склонив голову, разглядывая чужестранца. Раш мысленно хмыкнул: наверное, на фоне бородатых и волосатых увальней он казался ей сущей диковиной. Впрочем, так же верно было и то, что карманник никогда не оставался без женского внимания. Горькая насмешка судьбы. Знали бы все эти женщины...

  - Ты не принесешь мне горячей воды? - Попросил он, прикидывая, насколько его телу нравится северянка. К низу живота прилила кровь, но утроба продолжала рычать.

  - Хорошо, господин, - покорно пискнула девица и шмыгнула в дверь.

  Раш быстро схватил кусок мяса за мосол, и, вприкуску с гарниром, умял в один присест. Потом разделался со всем, что нашлось в остальных мисках. Когда девчонка вернулась с кувшином и отрезом ткани, он как раз снимал рубаху. Девушка снова зарделась, торопливо поставила ношу на стол, забрала поднос с посудой и кинулась к двери. Карманник опередил ее, преградив путь.

  - Не потрешь мне спину, милая? - Спросил он ни капли не улыбаясь на сей раз. Тело, насытившись пищей, требовало иного удовольствия. Раш бесчисленное количество раз давал себе обещание не знаться с простя#769;чками, но теперь тело требовало ублажения похоти. И хоть северянка была не ахти, под одеждой ее было то, что интересовало карманника куда больше смазливой мордочки.

  Уходила девчонка довольной, торопливо собирала волосы под ленту и хлопала глазами. Раш же, получив то, что желал, теперь мечтал лишь, чтоб она сгинула с глаз долой. Как только комната опустела, он засунул под подушку змеистый кинжал, устроился под шкурами и провалился в сон.

  Глава тринадцатая

  - Чем я разгневал богов? - Бывший дасирийский советник стенал и заламывал руки, точно девица, что отдала невинность до благословения союза.

  Многоликий потрогал рукоять кинжала: госпожа лично распорядилась, чтоб мастера-кожевники взялись за работу. И если сперва Многоликому не понравилась ее затея, вскоре он изменил мнение. Мягкие ножны китовой шкуры, двумя ремнями крепились к поясу и вдоль и поперек, как хотелось хозяину. Изогнутый кинжал выскакивал на свободу без всяких задержек, не рождая даже самого тихого звука.

  - Будешь визжать, почтенный - отрежу язык. - Многоликий беспечно стряхнул с волос первые снежинки.

  Артум снова кутался в пургу. Портал лежал в часе езды от столицы Северных земель, как было положено договоренностями меж государствами и таремскими лордами-магнатами. Тарем - вотчина торгашей, давно не вел войн, богатея от торговли, которую вел со всеми уголками Эрбоса. Но как бы там ни было, флот Тарема продолжал главенствовать на воде, а казны сверхо#769;м хватило бы на покупку самых отчаянных наемников и головорезов. Потому правители, что пожелали вести с Таремом торговлю, выставили условие - не располагать порталы слишком близко от столиц. Впрочем, такой предосторожностью отличились не все: жаркий Тутмос подпустил торговцев ближе, Народ дракона, напротив, дал согласие только на самую отдаленную часть своих земель. Чего не было у Тарема - так это пути к оседлым на восточных островах румийским черным магам. Румийцы вели торговлю с пиратами и изредка, когда в том возникала нужда, приторговывали с таремцами, дасирийцами и дшиверскими варварами. И поговаривали, что румийцы, проклятые за свое тщеславие светлой Вирой и одаренные сверх меры ее темною сестрой, давно нашли способы беспрепятственно передвигаться по Эрбосу незамеченными и неузнанными. Хотя всякий знал, что румийцы были обречены на вечное проклятие: тела их покрывались гнойниками и нарывами еще в утробах матерей, кости и хрящи выворачивались из суставов, языки двоились или отсыхали вовсе, а глаза часто появлялись и больше двух.

  Многоликий поправил накидку, нетерпеливо ерзая в седле. Саа-Рош, подгоняемый угрозой, скребся на лошадь. Пока они проходили через портал, разумнее было спешиваться, теперь же, достигнув выхода из радужного тоннеля, можно было снова заседлать коней.

  Только с третьей попытки толстяк взобрался на животное. Лицо его пошло пятнами, на трясущихся щеках разлился багрянец. Многоликий гадливо скривился. Он видел перед собою не человека, а откормленного хряка, которому так и подмывало пустить жир. Мальчишка не понимал, что заставляет людей так без меры потчивать свое брюхо. Наверняка дасириец и отросток свой не видит за пузом, когда по нужде ходит.

  Многоликий пришпорил лошадь.

  Они прибыли в Сьёрг впереди сумерек. Многоликий и раньше бывал в Северных землях. Правда, было то давно, в другой жизни о которой мальчишка любил не вспоминать. Пожив в роскошно убраном Тареме, он смотрел на Артум совсем иначе. Убогие домишки, будто сложенные наспех, грязные улицы и вонь, как из выгребной ямы. И люди такие-же: мужики все угрюмые, женщины - высокие точно сосны, не знающие о белилах для лиц и ароматных маслах. Многоликий едва успел отвести лошадь в сторону, когда дверь одного из домов отворилась и здоровенная баба выплеснула прямо на дорогу содержимое ночного горшка. Сзади послышался хохот Саа-Роша. "Дай мне повод выпотрошить тебя", - подумал Многоликий, и повернул коня.

  - Мы разыскивает храм Эрбата, госпожа. Не подскажешь ли путь? - Спросил он молоденькую девицу, волосы которой перехватила разноцветная лента.

  Многоликий владел северным наречием почти в совершенстве, как и языком шайров, и путанной речью эфратийцев. Общая речь Эрбоса родилась из речей шаймерцев. После того, как великая Шаймерия пала, остатки ее жителей расселились по всему материку, занимая островки земель, пригодные для жизни. Прошли десятки лет, речь дасирийцев приобрела свои оттенки, рхельцы стали говорить на иной лад, народ Дракона, тутмосийцы, даже та-хирсике пираты - все они вышли от шаймерцев. Потому-то речь и звалась "общей" - как бы не менялись говоры, корни брали начало из одного источника.

  Девушка указала путь и предложила гостям Артума взять нарядных лент. Многоликий дал пару медяков и, получив ленту, повертел ее в руках. Мимо, распускаясь гомоном и смехом, пролетела стайка ребятни: на рукавах их кафтанов трепались точно такие же ленты. Мальчишка так же повязал и свою. Дасириец, что старался держаться на расстоянии, зашелся кашлем и принялся сетовать, что вот-вот схватит простуду.

  Многоликий не удостоил спутника ответом. Он считал Саа-Роша свиньей, а с животными станет разговаривать только идиот. К тому ж вряд ли госпожа Ластрик обрадуется, узнав, что бывший советник свалился к Гартису раньше срока.

  В храме Эрбата пахло точно в коптильне. Дасириец пуще прежнего заныл, что голоден. Он съежился, втянул голову глубоко в плечи и семенил за Многоликим, нехотя, точно шел на плаху. Стены храма, сложенные бурым камнем, тянулись вперед, упираясь в алтарь. С расшитых гобеленов грозно глядел сам владыка Эрбат: вот он застыл фигурою, охваченной огнем, а вот его пламенное лицо взирает на смертных прямо из извергающегося вулкана. Многоликий не глядел по сторонам - в прошлой жизни он отрекся от всех богов, кроме Близнецов, а теперь не молился даже им. Гартис уж давно велел слугам своим вострить вила для желанного гостя. Мальчишка мысленно пожал плечами - никаких молитв не хватит, чтоб умилостивить богов, чьих слуг он без счета отправлял в черное царство Гартиса. Так стоит ли пытаться?

  Народа в храме не было: и час был поздний, и праздничная ночь. Северяне почитали богов всеобщим весельем на улицах Сьёрга.

  Над алтарем, в широкой раме червонного золота, плясал мозаичный пламень. Стекло всех оттенков красного играло в свете множества факелов и могло даже показаться, что огонь живет. Алтарь, - гранитная багряная глыба, покрывал кусок черного шелка; поверх ткани расположилась чаша с маслом и целая череда свеч, самого разного размера и формы.

  Многоликий скосил взгляд на Саа-Роша - бывший советник мигом бухнулся в ноги, припал лбом к ткани, зацеловав клок, словно сиськи молодой девки. Мальчишка не стал бить лживых поклонов, только сунул палец в чашу, принюхиваясь - масло пахло хвоей.

  Прошло немного времени, Саа-Роша пробубнил все молитвы огненному богу Эрбоса, какие только знал, а никто из служителей не спешил выйти к путникам и, как полагается, послать вопрошающим благословение. Многоликий повертелся, обошел алтарь и велел дасирийцу заткнуться, снова пригрозив отнять язык. Когда толстяк умолк, тишину в храме нарушала лишь размеренная трескотня свеч и факелов, да шум шаркающих ног, раздававшийся откуда-то справа. Мальчишка пошел на него, очутился перед дубовой дверью из-под которой выбивалась полоса света. На двери пристроилась кованная замочная скважина. Не долго думая, Многоликий выудил из-за рукава отмычку, - тонкую, легко гнущуюся палочку, увенчанную крюком. Отмычка вошла в расщелину, пара легких нажатий пальцами - и замок поддался.

  В комнате за дверью, обжилась теснота. Стены под потолком чернились, перепачканные сажей, из щелей свистел ветер. Стол, сундук для клади, кровать - все точно в крестьянской халупе. Не зря жрецов Эрбата считают самыми праведными праведниками, подумал Многоликий, поймав взглядом мужчину в алых одеждах служителя Хозяина огня. Лоб жреца схватил обруч с гранатовой слезой, руки пихали в дорожную суму нехитрый скарб.

  Услыхав щелчок, мужчина повернулся, взглядом ощупал мальчишку и будто бы расслабился. Лицо служителя уродовал страшный ожег, как если бы ему не посчастливилось попасть под удар раскаленной железной перчатки. Над правым глазом остались следы двух пальцев, на щеке - отпечаток третьего.

  - Мы пришли за благословением Эрбата, служитель, - блеклым голосом соврал Многоликий.

  - Нынче праздничная ночь на дворе. - Как не пытался жрец напустить умиротворенный вид, его взгляд метался из стороны в сторону. - Боги приходят в Артум, когда наступает черед таять снегам. Нет нужды нынче испрашивать благословения в храмах, боги слышат смертных, коль помыслы их чисты.

  Он покосился на дверь за спиной нежданного гостя, тень скользнула по его лицу. Многоликий еще раньше услышал позади кряхтение Саа-Роша, которому голод и страх не мешали всюду совать свой нос. Наверняка жрец углядел его и теперь прикидывал, что за чудна#769;я пара посетила храм Эрбата: толстяк, одетый не по северной моде, и сопляк, которому хватило наглости тревожить божьего слугу.

  - Уж не ересь ли слышится в твоем голосе, жрец? - Многоликий говорил ровно, ничем не выдавая своего настроения. Он давно усвоил урок, что нет ничего страшнее каменного лица собеседника. Неизвестность - сестра ужаса. - Мой почтенный родитель пришел в великой скорби и умоляет тебя попросить для него благословения Огненного.

  Саа-Рош снова раскашлялся, что-то недовольно пробубнил в ответ - слова его перемежались бранью. Жрец отступил, лицо его сделалось бледным. Многоликий про себя пожурил леди Ластрик за то, что не навязала ему толстяка. Он мог прекрасно справиться и без него, жирная свинья только путался под ногами и, как сейчас, норовил все испортить.

  - Кто вы? - Спросил служитель Эрбата, рука его метнулась куда-то в складки мантии. Обратно ладонь вернулась с кинжалом, который жрец выставил вперед.

  "Да он нас ждал!" - мальчишка мысленно присвистнул. Интересно, что скажет госпожа, когда прознает об измене. Он не сводил глаз с Саа-Роша все время пути: если бы толстяку стало храбрости предупредить кого-то, он не смог бы передать вестей незаметно. Хотя дасириец только то и делал, что трясся от страха. Значит, предатель завелся либо в Замке на Пике либо рхельский царь не сдержал слова. Многоликий счел оба варианта равноценными.

  Глядя, как волнуется лезвие в руке жреца, мальчишка покривился. Он знал десяток способов лишить его кинжала еще до того, как жрец поймет, что остался безоружным. Но Многоликий не торопился. Что за интерес играть коту с мышью, если она даже не противится?

  - Именем Эрбата, - как-то неуверенно начал мужчина, - священный огонь спасет меня и защи...

  Мальчишка метнулся вперед. Сорвался с места, как притаившаяся змея. Только одно движение, безоружное, но не менее опасное. Клинком стала рука, сложенные вместе большой и указательный пальцы - острым ему наконечником. Точный удар в кадык... и глаза жреца округлились. Он с шумом раскрывал рот, не находя спасительного глотка воздуха. Кинжал был позабыт, скрюченными судорогой пальцами, служитель Эрбата драл горло - от ногтей оставались белые полосы, что тут же алели, надувались кровью.

  Многоликий знал, как справиться с оружием, как обойти противника. Когда мальчишка видел, что соперник ему по зубам, он заводил игру - неторопливо изводя соперника страхом, наносил удары достаточные, чтоб причинить боль, но не слишком глубокие и не смертельные. Говорили, что у Народа драконов несколько раз в год проводили бычьй турнир, когда несколько опытных воинов сходились в клеть вместе с раззадоренным вепрем. На потеху толпе они кололи зверя пиками, пока тот не истекал кровью. Братья Послествета звали таких смельчаков "мясниками", убийцы чтили свое ремесло, но всегда умерщвляли с первого удара. Кодекс запрещал терзать жертву, по той же причине убийцы старались избегать использовать яды.

  А Многоликий любил запах агонии, и никогда не отказывал себе в удовольствии довести жертву до безумия. Но когда дело доходило до колдовства, он забывал об играх - в другой жизни довелось слишком дорого заплатить за свою беспечность, когда судьба свела его с та-хирским чародеем.

  - Куда ты направляешься, жрец? - Он сгреб волосы мужчины в кулак и задрал его голову к себе, разглядывая выпученные глаза. - Уж не бежать ли? Разве Эрбат не защитит слугу своего в храме своем?

  Служитель громко сделал вдох, так ничего и не ответив.

  - Эй! - Мальчишка окликнул толстяка. - Погляди, чтоб никто не потревожил нас.

  Саа-Рош промокнул лоб платком и прытко выскользнул за дверь. Чистоплюй. Презрение в Многоликом лилось через край, но он не смел идти против воли госпожи. Потом когда леди Ластрик попросит его спеть для нее, после купания разомлев на подушках, он обязательно попросит больше никогда не давать сопроводителей в помощь.

  - Что ... тебе... нужно? - Слова с трудом протискивались через глотку жреца, густая слюна текла по подбородку, пузырилась, сочилась на гранитный пол.

  - Ты знаешь, - пожал плечами мальчишка и отпустил голову несчастного.

  - Я ничего не знаю, я лишь смиренный слуга Огненного и если на то будет его воля, он покарает тебя. Не за меня, - жрец кое-как собрался, чтоб встать на ноги. Он покачивался из стороны в сторону точно спьяну. - Ты осквернил место для молитв.

  - Я осквернил обожженную рожу прелюбодейника, - выплюну ему в лицо Многоликий, уже вооружившись кинжалом. Он нарочно похвастался изогнутым лезвием, гравированным дикой кошкой, готовой к прыжку.

  Жрец сглотнул, поморщившись от боли, когда дернулся кадык.

  - У меня есть сбережения. Сотня кратов и сотня лорнов. Я готов выкупить свою жизнь.

  Многоликий сделал вид, что обдумывает его предложение. Сотня золотом - приличная сумма. Хватило бы, чтоб купить какой-никакой дом на окраине Тарема и всю утварь в него. Только что за нужда в доме, если есть за#769;мок? Многоликий, продавшись однажды, больше не торговал своей преданностью. По крайней мере до тех пор, пока кто-то не предложит больше, чем госпожа.

  -Мало, - ответил он.

  - Это все, что у меня есть, - голос служителя дрожал, того и гляди сорвется на крик. - Пощади, я никому ничего не скажу!

  Что ж, по крайней мере ему хватило ума не отпираться, рассудил мальчишка. Видя, как жрец Эрбата заводит руку за спину, скрипнул зубами и, точно в танце, двинулся к нему. Два шага, скользящих, будто ноги не знали пола, широкий замах и скользкий удар вдоль, точно по груди. И еще шаг - в сторону, чтоб не перепачкаться кровью. Чуткий слух поймал звук треснувшей ткани мантии, следом за ним - более тихий стон лопнувшей кожи. Первое мгновение жрец не понял, что произошло, притронулся к груди. Жадная ткань глотала кровь и тот час делалась мокрой.

  А потом мужчина закричал, заваливаясь на колени, словно срубленное дерево. Многоликий ткнул его ногою в лицо, заставляя на короткое время умолкнуть, забывшись стоном. Удар вышел сильным, больше, чем хотелось мальчишке - хрустнул нос, над губой расцвел кровавый, с землею пополам цветок.

  - Будешь пробовать чародейничать - пущу кишки сразу, - наклонившись к жрецу, произнес Многоликий. Госпоже этот кобель был нужен живым, но сам он о том не знал, так что мальчишка собирался до последнего терзать его угрозами. - Понял ты меня? - переспросил вкрадчиво, на тот случай, если в тумане боли служитель не расслышал его.

  - Понял! - Мужчина гундосил и не знал, за что ухватиться: то ли за нос, синий и надутый, как слива, то ли за порез на груди. Жрец лежал ничком и сучил ногами, словно беспомощный жук.

  Многоликий задорно рассмеялся. Зрелище веселило его сильнее балаганных скоморохов и кукольных театров, что часто бывали в Тареме в ярмарочные дни. Что интересного в кукольных смертях и страстях? Их деревянный тела мертвы. Другое дело - живая плоть, чуткая к боли. И настоящая жизнь, которую можно держать над клинком - отпустить или дать жертве право на еще один вдох?

  В такие моменты Многоликий считал себя едва ли не властелином над человеческими жизнями.

  - Бывал ли ты восемь лет назад в Дасириии? Весною, когда на троне еще сидел император-полудурок? - Мальчишка присел на корточки в паре шагов от жреца. Не было нужны спрашивать, но ему хотелось сделать все, как следует. Вдруг кобель еще об чем проболтается?

  -Был, был, - спешно ответил служитель Эрбата. - Я не хотел, клянусь Огненным! Она сама, грязная баба, все хотела понести, чтоб было кого заместь Нимлиса на престол усадить. Чтоб ей пусто было, гадюке!

  - И Фарилисса не прибегала ни к каким средствам, чтоб обезопасить себя от твоего семени? - Многоликий отставил проклены жреца без внимания. Щенячья натура - все валить на бабу, будто она ему черным колдовством Шараяны член подняла.

  Мужчина отрицательно качнул головой.

  - И сколько раз ты с нею был?

  - Два, - выпалил он и вдруг как-то сжался, словно застигнутый врасплох любовник перед лицом обманутого мужа. - Нет, три, - поправил сам себя и побелел, глянув на собственную окровавленную ладонь.

  На всякий случай мальчишка отодвинулся еще на шаг назад - не хватало, чтоб кобель вывернул ему на ноги свой обед или ужин. Сидеть на корточках было неудобно, ноги затекали и грозили потерять ловкость, а Многоликому непременно хотелось видеть лицо прелюбодея, поэтому он не сменил позы, но поторопился с дознанием. Благо, что жертва запросто сознавалась во всем.

  - И ты присягнешь на том в Храме всех богов?

  Служитель уже собирался в который раз кивнуть, но раздумал.

  - Я не вернусь в Дасирию, - как-то угрюмо ответил он, вроде страх в нем истощился. - Тем более в Храм всех богов. Едва ноги мои ступят за стены Иштара, несносить мне головы, уж Фарилисса о том позаботилась.

  - Я не предлагаю, - напомнил мальчишка и, будто бы невзначай, размазал пальцем лужицу крови. - Ты поедешь с нами по своей воле или не по своей, выбирай.

  Что-то во взгляде жреца подсказало мальчишке, что по-хорошему кобель не пойдет. Ну и ладно, решил он, поднимаясь, чтоб снова отвесить удар в самое рыло. Новый хруст, новый вопль. На пороге затряс телесами толстяк Саа-Рош, закудахтал, точно квочка.

  - Ты что - удумал пришибить жреца Эрбата прямо в его храме?! - Его подбородки колыхались, поблескивали то ли от пота, в руках звенела монетами полная мошна - наверняка дасириец собирался пожертвовать Огненному, чтоб откупится от божественного правосудия.

  - Заткнись, - прошипел Многоликий почти не разжимая губ. - Бери этого и пойдем. А будет дергаться - дай по роже.

  В последнем мальчишка сомневался. Впрочем, он бы и так не отказался от удовольствия приложиться к прелюбодею сапогом или сталью.

  Многоликий немного задержался, глядя на кошель бывшего советника, который Саа-Рош таки оставил на алтаре Эрбата. Мальчишка не тронул денег - они были ему не нужны. Он только с любопытством поглядел на все лики бога и опрокинул на подношение чашу с маслом.

  - Так я и знал, что вы все глухи и слепы, - произнес он, так и не дождавшись кары.

  И двинулся к выходу, вдоль кровавого следа, что тянулся за служителем Эрбата.

  Глава четырнадцатая

  Раш проснулся от нестройного ора голосов северян, которые упражнялись в пении. Он какое-то время отчаянно боролся с недосыпом, закрывал ладонями уши, но вакханалия внизу продолжала настойчиво выталкивать из сна. Карманник свесил ноги, прошелся пятерней по волосам, которые спутались вороньим гнездом, и зевнул. Окно густо затянуло морозным кружевом, но Раш смог рассмотреть главное - на северную столицу опустились сумерки.

  Он быстро оделся и привел себя в порядок, после чего покинул комнату и спустился вниз, лихо перескакивая сразу через две ступни. Ему до смерти не хотелось наткнуться на северянку, что не так давно ублажала его плоть; почему-то мысли о ней вызывали у Раша отвращение и он не сомневался, что попадись девчонка на глаза, лицо выдаст его с головой. Но боги решили улыбнуться ему, потому что в толчее, которая царила в зале, не смогли бы встретиться и правая рука с левой. Карманник юркою мышью прошмыгнул к двери и покинул харчевню, лишь на улице вздохнув полной грудью.

  Не решив, куда идти и чем заняться, парень дал волю ногам. Сегодня звезда в пике башни горела не так ярко, как прошлой ночью, но даже ее света хватало, чтоб тьма сторонилась просторных улиц и жалась в уголках и переулках. Раш направился на свет Белого шпиля, рассудив, что раз уж судьба занесла его едва ли не к Краю, стоит получше рассмотреть все местные диковинки. К его удивлению, улицы города были куда более оживленными, чем минувшей ночью. Северяне, одетые кто во что, но обязательно с лентами на рукавах, ходили шумными ватагами, распевали песни и славили Скальда. На него самого налетел пьяный здоровила с непросветной тупостью в глазах, приложил Раша ладонью по спине, да так сильно, что карманник согнулся пополам.

  - Пей! - Детина сунул ему под нос мех, в котором, судя по запаху, было огненное бри.

  Карманник поспешил убраться подальше, радуясь, что северянин достаточно набрался, чтоб догнать его. Миновав несколько кварталов, стараясь держаться подальше от встреченных группок горожан, Раш вышел на торговую площадь. Теперь прилавки устилали куски полотна, на котором лежало всякое угощение - сдоба, пироги, маринованные овощи и куски мяса вместе с запеченными целиком луковицами, нанизанные на выстроганные ветки. Каждый подходил и брал, что ему по вкусу. Раш тоже угостился и направился дальше, на свет Северной ярости.

  Дальше улица вывела его на пятак земли, окруженный высокими темно-красными гранитными стелами. Улица убегала дальше направо, а площадь упиралась в грузное здание такого же красного гранита. Высокие острый купол венчал кованный язык пламени, дверь пряталась в каменной арке, выточенной так, будто по ней змеился огонь. Храм огненного бога Эрбата, только слепец бы не понял этого. Здесь, на севере, он был не таким роскошным, как на юге, где Эрбата чтили больше. В землях Народа драконов, храмовую утварь украшали рубинами, подчас размером с кулак.

  Раш почитал бога огня не больше остальных богов, отдавая себя во власть богам-близнецам: интриганке Каррите и тихому убийце Картосу. Только Близнецам не ставили храмов под светом солнца, жрецы их не носили мантий и не воспевали хвалебных од. И лишь посвященные в тайну, те, что доказал преданность, получали откровение.

  Дверь храма отворилась, в жидком свете факелов, что висели при входе в храм, показалось трое. Один - толстый коротышка, кряхтевший и стонавший от каждого шага, второй и того хуже - он едва волочил ноги и Раш заметил алую росу, которая оставалась вслед за ним на снегу. Третий кутался в плащ, был невысок и будто бы худ, и подталкивал хромого бедолагу в спину.

  Ну и что, решил карманник, стараясь оставаться на расстоянии. Судьба распорядилась так, что пути его и троицы, лежали в одну сторону. Раш отставал ровно на десяток шагов, и иногда, когда хромой оступался и падал, нарочно задерживался, чтоб расстояние между ними не сокращалось. Когда трое проходили вдоль дома, на втором этаже которого горел свет, бедолага в очередной раз упал, охнул и выплюнул в истоптанный снег кровь. Толстый попятился, сказав что-то по поводу дорогих сапог, а коротышка занес руку будто бы для удара кулаком. Ладонь его обнимала рукоять короткого кинжала черненого серебра. Мужчина беспомощно застонал, попросил жизни. Коротышка пнул несчастного носком сапога, тот закричал и рука с кинжалом снова взлетела над его головой.

  Раш знал, что после, когда мысли улягутся, он пожалеет, скорее всего не единожды. Но глядеть как убивают того, кто не способен за себя постоять сделалось вдруг невыносимым. И если спасти жреца Эрбата, может это зачтется искуплением за отмеченную Вирой? Кто его знает, может боги сами дают знак?

  Он умел двигаться быстро. Беззвучной тенью оказываться за спиной противника и наносить короткие, смертоносные удары. Умел и обескураживать, глядя, как жертва отчаянно карабкается из гартисова царства, зажимая ладонями раскроенное острием горло. Раш считал себя мастером во многом.

  Поэтому, когда он метнулся на коротышку, голову карманника не посетила мысль о провале. Рука сама нашла украденный кинжал: рукоять оказалась холодной, хоть и пролежала в петлях у бедра. Толстяк наверняка будет уползать, как шавка, которой надавали под зад. А мелкий... Такие, как он, не способны дать отпор тому, кто сильнее. Раш уже видел, как сталь целует место на шее недомерка, там, где колотится вена, видел испуганный взгляд, лепет с мольбой отпустить.

  Лезвие распороло воздух.

  Карманник услышал тихий свист стали, что скользнула прямо у самого его носа. Легкое касание - щека полыхнула огнем. Недомерок, вдруг, оказался позади, и Рашу пришлось отпрыгивать, чтоб избежать еще одного шипящего выпада, и еще, и еще, до тех пор, пока каменные стены, толстяк, алые одежды жреца Эрбата и неуловимая тень не стали единым целым. Он не знал, куда ступает, не видел, ноги сами плясали в грязи.

  Будто во сне, уклоняясь от очередного змеиного удара, карманник видел, как со стали, что метила ему в глаз, слетели мелкие кровавые ягоды. Запах собственной крови вонзился в ноздри.

  А коротышка продолжал вертеться волчком круг него. Он то оказывался рядом, то маячил где-то впереди, прикрываясь несчастным жрецом, будто щитом. Раш попытался угадать его действия, но все шло прахом, как только противник наносил очередной удар - туда, где он меньше всего ждал. И лишь чудо в купе с инстинктами помогало Рашу оставаться живым.

  - Не достанешь, - шепнул мальчишеский голос прямо в ухо.

  Кинжал не достал шеи, но ловко срезал кожаный ремешок, которым к серьге была привязана серебряная подвеска.

  И Раш ответил. Кинжал, тонкий, как игла, тот, что дремал в волосах, оказался в ладони прежде, чем подвеска стукнулась о землю. Обманный маневр, уйти в сторону, будто бы для удара в бок, отвлечь. Мальчишка, увидав оружие во второй ладони Раша, отступил на шаг, заманивая противника в тень. Жрец, едва державшийся на ногах, будто пьяный болтался из стороны в сторону, став для мальчишки заслоном. А тот снова рванулся вперед, наскоком, целясь карманнику в шею. Раш решил ответить ему тем же. Крутанулся мельницей, сбивая с толку. Сердце гарцевало необъезженным мерином. Краткий миг на вдох, передышка, чтоб меж ударами сердца переложить пламенеющий стальной зуб лезвием вперед для пикового удара.

  И выпад! Снизу вверх, целя в место под челюстью, там, где между лучевидной костью остается просвет. Мягкая точка, как раз для тонкого змеистого лезвия. Волны разорвут кожу, как пила покромсают гортань.

  Стихло. Раш балансировал на полусогнутых ногах, собираясь натянутой тетивой. Боль в распоротой щеке пульсировала с каждым вздохом, будто набиралась силы. Сквозь розовое марево в глазах, растекался яркий свет Северной ярости, который будто бы нарочно заглядывал в темный переулок.

  Мальчишка стоял в стороне: его губы нервно дрожали, щеки, густо покрытые серыми веснушками, будто до сих пор не знали щетины. Бесцветные глаза смотрели с вызовом. А на подбородке распустился кровавый лепесток.

  Как же так, озадачился Раш, стараясь не упускать из виду ни одного движения коротышки.

  - Я знал, что рано или поздно меня выследят, - прошипел мальчишка.

  - Старые счеты, а? - Ответил Раш, даже не пытаясь понять, о чем говорит конопатый. Главное сейчас - не дать себя достать. Парень оказался ловок, как водомерка на воде, и карманнику не нравилось, что в простой потасовке он уже заработал несколько ударов, которые даже не смог предугадать. А если бы и смог, остановил бы?

  - Если уйдешь с дороги, я пощажу тебя, - предупредил коротышка.

  - Отдай жреца и проваливай на все четыре стороны.

  Толстяк, о котором Раш почти позабыл, жалобно заскулил, оборачивая накидкой руку. Ткань стремительно пропитывалась кровью. Жрец лежал неподвижно у стены, будто куча тряпья и карманник не знал, жив ли он. Могло случиться, что в безумной пляске с мальчишкой, служитель Эрбата стал случайной жертвой.

  - Зачем он тебе? - в голосе мальчишки сквозило недоверие.

  - Молюсь Эрбату о милости, - ухмыльнулся Раш и щека тут же отозвалась болью, так, что зубы свело до скрежета.

  - Иди поищи милости в другом месте, - огрызнулся конопатый. - И скажи, что я больше не подаю. Пусть пришлют кого порасторопнее, а то начну думать, что у братьев перевелись коты, остались только беззубые котята.

  Раша так и подмывало спросить, кто такие братья, но парень смолчал. Что-то подсказывало - пока мальчишка принимает его за другого, он в относительной безопасности. Ехидный голос внутри подтрунивал: "Может теперь научишься ни во что не влезать?"

  Жрец зашевелился, хрипло попросил помощи. Мальчишка ткнул его ногою в бок и несчастный снова затих.

  - Сейчас мы уйдем, - почему-то шепотом заговорил коротышка, - а ты не станешь нас преследовать. Потому что, клянусь, не спасет тебя и благословение Картоса.

  Раш, который и так не собирался следовать за строптивой жертвой, опять сплюнул.

  Они ушли. Пацан прикрикнул на толстяка, тот, продолжая скулить и кряхтеть, взвалил на себя жреца.

  - Это чтоб ты не передумал, - выкрикнул мальчишка, когда они отошли на приличное расстояние.

  Раш услышал свист, голубую искру, что стремилась к нему через всю улицу, как преданный пес. Карманник шарахнулся в сторону, оступился на бугре и грохнулся на спину, припечатав затылком брусчатку.

  Когда раздался грохот, Раш успел зажмуриться и свернуться, прикрывая голову руками. Высокое зарево, яркое, как будто сама Северная ярость свалилась в переулок, обдало светом и серной вонью. Следом пришла боль, а за нею - ливень тысячи осколков лопнувших окон. Карманник чувствовал себя так, словно лежал на дне самого глубокого колодца. Издалека доносился вязкий шум голосов, крики женщин, детский плачь. И зловонный запах серы, едкое облако сизого дыма, от которого не продохнуть. Громельный камень, только от него бывает столько грохота и смрада. Раш думал, что громели слишком дороги, чтоб каждый оборванец носил при себе такой. Но так ли уж мальчишка походил на оборванца?

  Раш кое-как поднялся: осколки звенящей капелью посыпались на землю, хрустнули под подошвами, противно, до ломоты в зубах. Надо же, размышлял карманник, рассеянно вытирая кинжалы о рукав, споткнулся чуть не на ровном месте, как зеленый мальчишка, а если бы не упал, одним богам ведомо, что сталось бы. Хотя, когда зрение вернулось и Раш увидел клин стекла, странным образом пережившего удар о камни, по спине карманника побежал холодок. Не свались он, осколок бы раскроил его от уха и до зада.

  Когда в переулке замельтешили факелы и длинные тени горожан, Раш поторопился улизнуть. Ноги крутило, будто у столетнего деда, но карманник нашел убежище в тенях. Он слился со стеной, скользнул к выходу, где скрылась троица, и дальше, налево, на квадратную площадь с красавицей-сосной. Раш осмотрелся: дорога убегала на все четыре стороны света и угадать, на какую из улиц свернул мальчишка и его прихвостень, помогло бы только чудо. Но Раш не стремился их догонять, напротив - раненый, утыканный мелким осколками, все еще не крепко стоящий на ногах, он предпочел бы больше не сталкиваться с коротышкой. На пути ему встретилась толпа пьяных северян: здоровяки так набрались, что не заметили бы и кого-то менее шустрого, чем Раш. Воспользовавшись этим, парень замер в тени разлапистого дерева, дождался, пока шумная ватага освободит путь, и свернул налево.

  Когда ноги вынесли Раша к "Двум осетрам", вся левая часть лица его онемела. Он ввалился в дверь, продираясь сквозь густую завесу винного духа. Как добрался до комнаты, Раш помнил смутно. Потом прибежала девчонка, та самая, с которой он развлекся днем. Она что-то невнятно бормотала, вытирала кровь с его лица, а потом приложила к ране припарку с запахом прелой травы и обмотала поверх нее широкий лентой овчины. К тому времени, как северянка закончила, карманник уже спал одним глазом. Раш всучил ей лорн, поблагодарил за заботы и попросил убраться. Не слишком вежливо, но девчонка, заполучив монету, и так не задерживалась.

  Последнее, о чем подумал Раш, был мальчишка. Вернее, его лицо, которое осталось в памяти карманника лишь серым безликим пятном.

  ***

  Когда Хани очнулась, она лежала на постели, укрытая тяжелым покрывалом, скроенным из кусков шкур. Под мягким мехом было тепло и уютно, совсем как дома, в те редкие дни, когда в домике охотника не жалели для очага ни дров, ни угля. Большую часть времени припасы хранили до самых суровых морозов.

  Хани приподнялась на локтях и осмотрелась. В комнате сгустился сумрак, и глаза северянки вылавливали лишь неясные контуры. Что ж, похоже, ей отвели ту самую комнату, в которой она гостила в свой первый приезд в Белый шпиль. Пара деревянных стропил и перекрещенные под потолком балки, на которых висели веники из еловых и сосновых веток. Запах хвои хоть как-то забивал запах сырости, которым пропиталась башня - за все время, что Хани пробыла в Белом шпиле, они ни разу не видела, чтоб фергайры разводили настоящий огонь. Разве что в той жаровне, вчера, но девушка сомневалась, был ли тот огонь рожденным от кремня и дров.

  Девушка мотнула головой, стряхивая сон. Как ни старалась, она не могла вспомнить, почему оказалась здесь. Последнее, что сохранилось в памяти, был круг фергайр, которые собрались в зале, чтоб прочесть ее воспоминания. А потом лишь темные бескрайние волны, на которых она покачивалась, будто в колыбели. Свернув все на усталость, Хани зевнула и, собрав в ладонь тепло, выколдовала путеводный шар. Свет мягко озарил комнату.

  Напротив, на приземистой лавке, сидела женщина. Хани вздрогнула, прижалась спиной к стене.

  Незнакомка напротив могла быть королевой, царицей, владычицей. Ее платье лоснящегося бархата, отливало густым бордовым крепкого вина. Волосы, черные, будто непроглядная ночь, были зачесаны в высокую прическу, украшенную тонким гранатовым обручем. Гладкое лицо пылало темными же глазами, а губы налились алым как спелая клюква.

  - Я испугала тебя? - Голос незнакомки полнился мягкостью материнской песни.

  - Немного, - призналась Хани, подтягивая одеяло едва ли не до самого носа.

  Женщина улыбнулась - меж губ ее блеснули ровные зубки, белее жемчуга. Хани редко видела, чтоб у простых людей были столь красивые зубы. Даже фергайры прибегали к разным хитростям, чтоб выбелить свои: варили эликсиры для полоскания, настаивали отвары дорогой и редкой ромашки, которую покупали у приезжих с юга купцов. Эта же незнакомка будто знала особенный секрет.

  - Я не хотела растревожить твой сон. - Женщина улыбнулась так, что Хани показалось, словно это ей самой следует извиняться за то, что не вовремя проснулась.

  Северянка не была уверена, проснулась ли от того, что в комнате кто-то был или просто пришла пора открывать глаза, но на всякий случай поспешила уверить гостью, что ей не за что просить прощения. Незнакомка ответила ей новой улыбкой. Хани только теперь заметила тонкое кружево, дивным образом обвитое вокруг пальцев гостьи. Варежка - не варежка, но девушка никогда прежде не видела подобного украшения. Поверх кружев на пальце незнакомки поблескивал холодом светлого металла один единственный перстень - тонкая полоска в россыпи мелких темных камней.

  - Это перчатки, - ответила незнакомка, очевидно заметив, что привлекло внимание девушки.

  - Перчатки, - повторила Хани будто заклинание. Взгляд, оторвавшись от странного предмета одежд женщины, метнулся к двери - закрыто.

  - Я хотела говорить с тобой, - продолжила незнакомка. Она заложила ногу на ногу, скрестила руки на груди, сидя так ровно и величественно, словно под ней была не деревянная скамья, а трон чистого золота. - Если ты прогнала сон, может, угостишь меня и мы обсудим кое-что?

  Девушка уже собралась отвечать, что угостить гостью ей нечем, когда увидела на столе пару глиняных кружек, кувшин с узким горлом и блюдо с высокою горой засахаренных слив, яблок и орехов. Видя, как выжидающе незнакомка глядит то на нее, то на сладости, Хани все же выбралась из постели. Она была раздета до самой нижней рубашки и готова была вспыхнуть от стыда, вспоминая каждую заштопанную дыру и ужасную заплату как раз на плече. Как могла, Хани прикрылась одеялом, сдерживая его одной рукой, а второй наливала гостье из кувшина. Наверное одна из богатых чужеземок, размышляла девушка, стараясь не расплескать вино. К фергайрам ездили со всех уголков Эрбоса: кто за пророческими видениями колдуний севера, кто в поисках знаний, иные ждали мудрого совета. И лишь немногим удавалось получить ответы. Темноволосая незнакомка, с кожей будто пронизанный солнцем янтарь, наверняка была жительницей теплой страны.

  - Благодарю. - Женщина, не дожидаясь приглашения, взяла чашу и пригубила.

  Хани, продолжая хранить молчание, последовала ее примеру, но вина не пила. Она присела на край постели, пряча ноги в одеяло, так, чтоб ступни не касались холодного пола.

  - Ты славная девочка, - начала незнакомка, поигрывая глиняной чашей так, словно в пальцах ее покоился самый изысканный кубок. - Эти заледеневшие от собственной важности, старухи, готовят для тебя какое-то посвящение.

  Она понизила голос, как будто боялась, что выбалтывает то, о чем говорить не следует. Невольно, Хани поддалась вперед. О чем говорит красивая женщина? Какое посвящение? Но слова не шли из горла, и Хани смогла лишь невнятно просить гостью продолжать. Та усмехнулась, снов припала к кружке и заговорила.

  - Я слышала, как они шептались в большом зале, там, где алтарь точно из чистого хрусталя.

  Хани кивнула, давая понять, что знает, о каком зале идет речь. Лишь в одном месте во всей башне стоял именно такой алтарь, и он действительно был выточен из куска небесно-голубого хрусталя. Зал, где фергайры собирались советом. Зал тот прятался почти в самом пике башни, но попасть в него можно было лишь хитросплетениями дверей-обманок; человек, не знающий верного пути, ни за что бы не нашел тайное место.

  - Какое посвящение? - переспросила Хани, так и не притрагиваясь к вину.

  - Кажется, старухи решили сделать тебя своей сестрой. - Гостья пожала плечами, отставила кружку, придирчиво оценила сушеные фрукты, но, не найдя ничего по вкусу, уставилась на Хани глазами-углями.

  Теперь девушка точно уверилась, что черноволосая не из местных - никто, в чьем теле резвилась крепкая артумская кровь, не стал бы говорить о фергайрах с пренебрежением.

  Как такое может быть? Откуда? Почему именно она - порченная светлая колдунья? И как эта красивая женщина, - Хани посмотрела на незнакомку, пытаясь угадать, кем бы та могла быть, - может знать то, чего не знает она сама?

  - Ты не слишком рада, я погляжу? - Женщина не сводила пытливого взгляда.

  - Кто ты такая, госпожа? - Вместо ответа, спросила Хани. И удивилась, почему не задала его раньше.

  - Можешь звать меня госпожой Хелдой, - после короткой паузы, предложила незнакомка.

  - Говоришь так, будто только сейчас решила, что тебя так звать. - Хани все меньше нравилась компания незнакомки. Изо рта девушки вырывался пар и она только теперь почувствовала промозглый холод, пробравшийся в комнату.

  - У меня слишком длинный титул, - отмахнулась Хелда. Улыбка не сходила с ее лица. - Так ты не ответила.

  Хани, в конец растерявшись, только уставилась на свое отражение в кружке. Может быть, все это - испытание? А так ли реальна госпожа Хелда? Девушка не раз видела, как фергайры упражнялись в создании образов, но те были безмолвными, блеклыми, точно отржание в неспокойной воде, а красивая госпожа говорила складно, да и лицо ее полнилось жизнью.

  Или ей затуманили рассудок? Как нынче днем, когда она шла в замок владыки Севера. Все видела, все слышала, но язык словно онемел, тело задеревенело, перестало слушаться. Что-то подумал Раш? Видел ли он? И как смог пробраться в ее образы?

  - Я слышала, они говорили, что ты порченная. Темная отметина, светлая отметина - все смешалось в юном теле. - Растревожила ее незнакомка. Слова звучали непринужденно, словно женщина наговаривала детскую считалочку.

  Хани нахмурилась, не зная смеются над ней или издеваются. Да кто она такая, эта госпожа Хелда, чтоб вот так, без приглашения, расхаживать по Белому шпилю, вторгаться в каждую дверь с дурацкими вопросами?

  - Иди лучше, госпожа, - попросила девушка, освобождая ладонь от кружки. После встала на ноги, всем видом давая понять, что хочет остаться одна.

  - Как хочешь, - не стала спорить Хелда и тоже встала, изящным движением расправляя складки на юбке. Ее тонкие пальцы в кружевах, что звались "перчатками", казались на удивление длинными. - Позволишь сделать тебе маленький подарок? Ты мне симпатична.

  Сердце Хани сжалось в кулак, остановилось. Она открывала рот, чтоб вдохнуть, сделать глоток жизни, но не могла. Тело будто сковало цепями - не пошевелиться. Почему так страшно?

  - Это мелочь, конечно же, ничего стоящего, но, думаю, может стать полезным. И держись от него подальше - внешность так обманчива бывает, - она покачала головой, насмехаясь взглядом.

  - От кого? - Только и смогла спросить девушка.

  - От того, кто за спиной. - Госпожа Хелда подмигнула, будто старинной подруге, и вышла.

  И Хелда вышла. Она не стала утруждать себя закрыванием двери, та сама закрылась, проводив ее печальным скрипом. Прошло еще немного времени, прежде чем Хани справилась с собой и уняла дрожь в теле. Казалось, ее лихорадило: руки и ноги мелко дергались, голова кружилась, тело то выгибалось дугою, то складывалось пополам. Хани сама себе напоминала куклу из балагана, которую дергал за ниточки неумеха-кукловод. Ноги ее подкосились, до кровати девушка добралась ползком, стараясь тянуть за собою и одеяло, которое теперь словно лежало под пятою мамонта и никак не желало поддаваться. Едва забравшись на постель, Хани укрылась с головой, свернулась клубком, чтоб скорее согреться. Только на мгновение прикрыть глаза, дать отдых векам, прогнать всякое воспоминание о ночной гостье, а вместе с ним и страх.

  - ... боги Великие, да сколько тебя можно будить, девчонка!

  Хани брыкнулась, будто на нее вылили холодной воды, вскочила, опираясь на руки и сонным взглядом осмотрелась. "Не может быть, я ведь только-только закрыла глаза?" - было первой мыслью. В следующее мгновение фергайра чуть не силой выволокла ее из постели, всучила аккуратно сложенный тканевой сверток, и велела идти за ней. Девушка не смела спорить.

  Они миновали несколько пролетов вниз, после свернули в одну из арок. Почти все место в комнате, где они оказались, занимал круглый бассейн, до краев наполненный водой. Фергайра велела ей раздеваться и привести себя в порядок. Хани снова исполнила приказы. Вода в бассейне оказалась ледяной, тело отказывалось подаваться добровольной пытке холодом, но взгляд фергайры был еще холоднее, и девушка, зажмурившись, позволила себе упасть. Вода обняла ее, сомкнулась над головой, обожгла льдом. Хани едва хватило сил, чтоб вынырнуть и шумно вдохнуть полной грудью, и тело опять погрузилось в воду. Может фергайры решили избавиться от нее? Тихо и мирно, даровать легкую смерть. В воспоминаниях невольно замаячили образы из детства: с рассветом, изо дня в день на протяжении всего времени, что она провела в доме Мудрой, та выводила ее к озеру и заставляла заходить в воду по самую макушку. Но Хани никогда не замерзала так, как сейчас. Старая женщина говорила, что раз вода пощадила ее однажды, тому есть причина.

  Хани снова вынырнула, понимая, что это может быть последний вдох, который она сделает. Фергайра продолжала стоять у края бассейна и глядела на нее пустыми глазами. Убедив себя, что ей вынесен молчаливый приговор, Хани перестала сопротивляться. Так быстро, но тело и разум приняли свою участь. Не к ней ли она готовила себя весь год, пока судьба носила их с Роком по заснеженным просторам Артума?

  Вода стала материнским лоном. Она приняла сговорчивое тело в свое чрево, окружила плотным коконом, заботливо пряча от мира. Теперь, когда кожа привыкла к холоду, он уже не ранил, а приносил лишь расслабление. Хани показалось, что она даже согрелась, прежде чем почувствовала под спиной дно.

  Все правильно, так и должно было случиться. Еще немного, самая малость, пока глупое сердце не узнает покой.

  А потом вода прогнала ее. Хани готова была поклясться Снежным, что почувствовала ладони, что подтолкнули ее вверх. Вынырнув, она услышала ворчание фергайры:

  - Хватит плескаться, не время сейчас.

  Девушка выбралась из бассейна, досуха вытерлась куском шерсти и взяла из рук старой женщины одежду - белую мантию, точно такую же, как носили сестры Белого шпиля. Суровый взгляд фергайры удерживал ее от множества родившихся вопросов. Все еще босая, Хани последовала за ней. Снова лестница и долгий переход между этажами. Одна комната полная дверей, еще одна, и снова лестницы, снова подъем к пику, туда, где полыхает огнем Северная ярость. Хани сразу поняла, что они идут в тот самый зал с хрустальным алтарем. Поняла и снова вспомнила незнакомку. Неужели..?

  Когда девушка сбилась, в какую по счету дверь заводит ее фергайра, они вошли в небольшой зал. Внутри было светло, точно на солнечной поляне. Пол, выложенный белым мрамором, сверкал зеркальной гладкостью, воздух трещал, как в грозу, а в центре, обойдя кругом хрустальный алтарь, стояли фергайры. И все глаза смотрели на Хани.

  - Фергайры, Скальд решил дать нам еще одну сестру, - проскрипела Ванда и многократное "да" поддержало ее. - Подойди-ка сюда, Альбатрос.

  Альбатрос, безмолвным эхом повторила про себя девушка, Ханийрэя. Фергайра Ханийрэя.

  Хани подошла, не сводя глаз с Ванды, боясь, что если перестанет смотреть на нее, то все станет туманом и рассеется. Может быть она спит, как и тогда, когда ей привиделась красивая чужестранка? Или лежит на дне ледяного бассейна и сладко отходит в царство Гартиса. Но почему тогда так тревожно и громко ноет в груди?

  - Перестань глядеть так, будто овцы на закланье, - прикрикнула Ванда и Хани очнулась. - Опустись на колени и подними руки!

  Фергайра выразительно глянула на пол, ее выцветшие глаза выражали нетерпение. Кто-то прикрикнул на Хани за нерасторопность. Девушка встала на колени и протянула фергайре ладони, стыдясь дрожащих пальцев. Ванде подали палку: лента из слов скользила по дереву, навеки высеченная резцом в умелых руках.

  - Ладонями вверх, - командовала самая старая колдунья Белого шпиля и, как только Хани выполнила приказ, нанесла первый удар.

  Девушка едва сдержалась, чтоб не закричать. Откуда только взялась в немощном теле такая нечеловеческая сила. Дерево хлестко прошлось по коже ладоней, оставив по себе яркий багряный след.

  - Познай, кем ты стала отныне, - прочти зловеще сказала Ванда и сестры хором размножили ее слова.

  А удары все сыпались и сыпались, пока ладони Хани вконец утратили чувствительность. Кожа сперва пошла волдырями, после лопнула и теперь с каждым новым ударом из-под палки летели алые брызги, что окропили одежду, волосы и лицо. На губах появился привкус крови. Девушка дала волю слезам, но не крику. Горячая соленая влага заливала глаза, застила свет, что и так с трудом пробивался сквозь боль.

  - Хватит теперь, - сжалилась фергайра Ванда. - Запомнила ты урок, девочка?

  - Я должна быть смиренной и сносить все, что даст мне судьба, - сказала Хани слова, что назойливо вертелись в голове, пока палка опускалась на ладони. Посвящение было тайной, никто не знал, как оно свершается и почему Мудрая удостаивается такой чести. Говорили лишь, что выбирают только тех, кто достоин деяниями и знанием. Никто не учил ее, что говорить и как поступать. Она сама нашла слова.

  - Хорошо. - Лицо старой фергайры, размытое пеленой слез Хани, смягчилось. - Встань сестра, и подотри сопли - фергайры никогда не плачут, если есть хоть одни глаза, что могут стать тому свидетелями.

  Девушка кивнула, но на слова ей не стало сил. Хвала Скальду, они и не требовались. Каждая фергайра по очереди назвала ее сестрой и дала наставление. Толстая Ботта велела никогда не опускать рук, как бы сильно не колотила ее палка богов, задумчивая Тира пожелала оставаться об руку с надеждой, даже если Лассии будет угодно больше не выпускать солнце из его ложа за горизонтом. Фоира наставляла жить без оглядки на зло и добро, и вершить по справедливости, всегда улыбчивая Ниара велела не бросать в тяжкой хвори ни врага, ни друга. Много всего услышала Хани, слова сплелись в единую песню, которую, - девушка знала это, - ей никогда не забыть.

  Неужели, больше не будет испытаний, гадала Хани, когда фергайры умолкли. Вереницей, фергайры, - теперь уже ее сестры, - покинули зал. Хани шла за ними не видя пути, думая о том, почему вдруг так изменилось мнение колдуний Севера.

  Миновав сплетения коридоров и дверей, Хани, а с нею и фергайры, попали в книжную комнату - пожалуй, единственное место во всей башне, не считая кухни, где ютилось тепло. Стены прятались за массивными полками, такими высокими, что чтобы добраться до верхних стеллажей, требовалась лестница. Центром книжной комнаты служил длинный стол, на котором хватало места и множеству перьев, и пергаментам. Хани заметила рецепты зелий, которые кропотливо переносились в толстые, потрепанные временем тома.

  Ее усадили за стол и обработали кровоточащие ладони мазями и бальзамами, а потом обвернули тканевыми лентами, отчего руки будто тоже нарядились в ... перчатки. Боль утихла, пальцы вновь обрели способность сгибаться, хотя Хани чувствовала, что еще не скоро к ним вернется прежняя гибкость.

  - Теперь ты можешь задать свои вопросы, - разрешила Ванда. Она села как обычно во главе стола, и, пока устраивалась в кресле, громко сопела и кряхтела. - Только быстро, у нас есть дела важнее.

  - Почему? - Хани требовательно посмотрела на нее.

  - Потому что мы так решили. Сестры посчитали тебя достойной быть одной из нас.

  - Я молода, неопытна, я ношу порченую кровь. - Неуверенная, что говорит то, что следует, Хани запиналась, хватая воздух перед каждым словом. - Неужели во всем Артуме нет никого достойнее?

  - Есть, - ответила за Ванду грузная Ботта. Ее маленькие глазки заплыли широкими морщинами, ногти хранили следы зубов. - Более достойные были всегда, даже когда выбирали каждую из нас. Но быть достойным - не значит быть полезным. Для того или иного дела, -чуть подумав, добавила она.

  - Чем полезна я? - Втиснулась с новым вопросом Хани, хоть и видела, что фергайра не закончила.

  Ботта отнеслась к е нетерпению своей новой сестры со снисходительной усмешкой.

  - Я велела им прислушаться к моим словам. - Отозвалась Ванда и зашлась кашлем. Ниара неодобрительно нахмурилась и поинтересовалась, когда она в последний раз принимала настойку. Ванда отмахнулась от нее, не дав ответа. - Ты будешь полезна нам, - продолжала она, как только кашель отступил. - Будешь говорить нам все, что скажут тебе они. Раз твоя порченная кровь вложила в твои уши силу, чтоб слышать голоса предков, значит, так было угодно Скальду.

  - Я не получила благословения...

  - Ты осталась жива, - оборвала ее Ванда. - Мало ли такого благословения? Снежный мог схоронить тебя в снегах, скормить шарашам, извести болезнями, но ты цела. Много и возвращаются живыми, без благословения, м?

  - Да, - согласилась Хани после короткой заминки. На ее памяти в родной деревушки из путешествия длинною в год возвращались только те, кто получал благословение Снежного. Других настигала незавидная учась.

  - Ты порченная, - поспешила напомнить Фоира. Она продолжала смотреть на Хани с недоверием и даже отвращением. Может Фоира и смирилась с решением своих сестер, но всем видом давала понять - ничто не в силах заставить ее изменить себе. - Только богам под силу разделить темное и светлое.

  Фергайра еще много чего собиралась сказать, это читалось в ее взгляде, но Ванда осадила ее окриком.

  - Что я должна делать? - Хани пошевелила пальцами, пытаясь собрать в кулак магию. Не получилось - она едва чувствовала пальцы.

  - Ты поедешь с Конунгом к южным границам. Будешь следить за каждым его шагом, и докладывать нам. Станешь тенью за его спиной. Чтоб ни один приказ, слово или команда не прошли мимо твоих ушей.

  - Сделаете меня шпионкой? - Неуверенно переспросила Хани.

  - Нашими глазами и ушами, - поправила улыбчивая Ниара.

  - Но я должна буду доносить, - попыталась возразить Хани.

  - Служить своей стране! - Осадила Фоира. - Делать то, для чего тебя избрали и не задавать лишних вопросов.

  - На что же еще годна порченая кровь, - скорее самой себе, чем остальным прошептала Хани и грустно улыбнулась. Очередная попытка поймать магию не увенчалась успехом. Какими бы чудодейственными не были бальзамы фергайр, пройдет несколько дней, прежде чем пальцы снова станут достаточно гибкими, чтоб творить колдовство.

  - Ты послужишь Северу, - снова заскрипела старая Ванда. - Благодари богов, что все обернулось так. - И хватит разговоров. Тебе нужно поесть, и привести себя в порядок - сегодня ты отправишься с Брайорон и будешь сидеть на военном совете. Будет тебе испытание. - Последние слова утонули в новом приступе кашля.

  Ниара подхватила старуху под руки и, как ни пыталась сопротивляться Ванда, увела ее прочь. Оставшись одна, Хани почувствовала себя совсем как в том ледяном бассейне - одинокой и слабой, не способной сопротивляться. Будь ее воля - стала бы мышью, шмыгнула в тень, хоть бы и под самый сырой камень, лишь бы дальше от суровых взглядов. На лицах фергайр читалось презрение, злость, недоумение. Все, что угодно, кроме поддержки и приветливости к новой сестре.

  Это было так, если бы она вдруг поняла, что в тех сказках, что рассказывала мать, добро пошло об руку со злом - разочарование. Чудесная башня с огненной звезде в пике стремительно кренилась к низу.

  - Пойдем, - позвала фергайра Ида, тощая травница, от которой всегда пахло сушеным листом и полынью. - Поищем тебе одежду. - И, словно предугадав вопрос, добавила: - С этих пор у тебя новый статус, негоже фергайре ходить оборванкой.

  Дальше время потекло вязко, словно долгая переправа по затянутому туманом озеру. Хани не задумываясь съела все, что ей дали, проглатывая кусок за куском почти не разжевывая. Нужно есть, так сказала Ванда, нужно пополнять силы, даже если утроба протестует и, того и гляди, вернет все обратно. Потом, пока меняли повязки и наносили новые мази, Хани снова вымыли, досуха вытерли волосы и заплели их новыми косами. Несколько новых амулетов появились в них - белозолотая ракушка, тонкая, точно игла, костяная фигурка росомахи. И три полумесяца черненого серебра, всякой формы и размера - знак того, что она может призывать духов-защитников. Горькая ирония - в Яркию она вернется уже как фергайра, колдунья Белого шпиля, и никто не посмеет обозвать ее беглянкой.

  Воспоминание о деревне и ее жителях, вызвало мелкую дрожь, а вслед за нею - образы, которые пробудило в ней зелье фергайр. Колдуньи глядели ее глазами, видели, что сталось точно так, как видела это она. Но те образы, в которых был Арэн и бронзовокожий жрец, и красивая таремка - чем были они и зачем пришли?

  Тем временем, когда все волосы собрались косами, ей принесли другую одежду. Точь-в-точь такую мантию, как была до того, только чистую, а не в россыпи кровавых капель. К мантии дали пояс из тяжелых серебряных гривн, тунику меха северной белки и обувь - сапоги тонкой кожи, подбитые овчиной. Подарили ей и роскошную шубу, скроенную из мягчайших шкур бельков - белоснежный мех не чернился ни одним пятном, ласкал пальцы и взор. Роскошная вещь, цены которой не было.

  Со словами: "Остальное купишь сама", фергайра вручила Хани увесистый кошелек.

  - Скажи, почтенная Бордика, - отважилась Хани на вопрос, теребя тонкие звенья цепей, которыми пояс удерживался на ее талии, - гостит ли в Белом шпиле кто-нибудь?

  Фергайра Бордика сопровождала Хани до самого выхода. Она же помогала ей одеваться, но с того времени с ее губ не сорвалось ни звука. Впрочем, взгляд женщины не выражал ненависти, как и любви. Она глядела так, словно наряжала лентами ель к сегодняшней Ночи талого снега.

  - Гостят, - коротко ответила фергайра.

  - Красивая госпожа? Должно быть с южной страны. Темноволосая и красивая, как королева?

  Бордика отрицательно качнула головой.

  - Таких нет.

  Они остановились. Фергайра подозрительно покосилась на девушку, так, что Хани сразу прикусила язык.

  Значит то и взаправду был только сон, убедила себя Хани. После того, что приключилось в последние дни, могло причудиться и не такое. Долгие бессонные ночи, постоянный страх, следующий по пятам голодным волком, фергайры, что взбудоражили ее воспоминания - такое не могло пройти даром.

  У входа ее ждала лишь Фоира, та, кого Хани меньше всего хотела видеть. Странное дело, но еще утром ее точно так же пугала старая Ванда. Утро. Та Хани, что теперь готовилась выйти из Белого шпиля, совсем не походила на девочку, что пришла в башню на рассвете.

  - Ты наши глаза и уши, - напомнила фергайра. - Смотри, слушай и запоминай. И меньше трепли языком.

  Девушка кивнула, дождалась, пока отворяться двери и вышла, едва не сгибаясь под тяжелым взглядом Фоиры. Только оказавшись за стенами Белого шпиля, она почувствовала облегчение. Морозный воздух еще пах сумерками, небо, словно по случаю праздника, нарядилось драгоценными каменьями звезд. Город шумел на все голоса, эхо подносило новые и новые раскаты песен, что славили ночь, в которую зима встречалась с весною. Одна из легенд Артума, такая древняя, что древнее нее были разве что айсберги в Остром море, рассказывала о чудесах, что могут снизойти на каждого, кто почтит в эту ночь зиму и весну.

  Собравшись было, смешаться с толпой, Хани не сразу поняла, почему горожане, завидя ее, расступаются и гнут спину поклонами, желая всяких благ и светлого чуда в праздничную ночь.

  - Девочка совсем... Юная... Видать сильная колдунья...

  Шепот гнал ее в спину, заставлял ускорить шаг. Став фергайрой, Хани могла более не опасаться за свою жизнь - каждый добропорядочный северянин чтил колдуний Белого шпиля подчас больше, чем Конунга. И не всякий разбойник посмел бы поднять на фергайру руку, опасаясь гнева богов. Говорили, что в далекие времена нашелся безумец, которому стало смелости поднять нож на колдунью. В отместку, его отдали на расправу толпе. История утверждала, что убийцу разорвали на клочки.

  Только разменяв вторую половину пути, Хани вспомнила, что так не справилась о судьбе Талаха. Впрочем, за него девушка не волновалась - что может статься с шамаи? Но мысли о светловолосом воине не давали покоя, согревали и румянили щеки. Пусть бы просто оказался рядом, провел ее до Браёорона. С ним даже молчание было особенным. Потихоньку, Хани надеялась, что шамаи будет сопровождать Конунга во главе войска. Пусть бы даже для этого пришлось терпеть в дороге его брата.

  Так, предаваясь мыслям о Талахе, девушка обралась до замка, преодолела все гребни стен. Браёорон встретил неласково - влажным холодным сквозняком, полным запахов вина и пива. Здесь тоже полным ходом шло празднество, в чем Хани убедилась, когда распорядитель провел ее в Западный зал.

  Стоя в дверях, разглядывая шумную толпу вождей Севера, Хани чувствовала себя пустым местом. Никто бы и не заметил ее присутствия, если бы распорядитель громко не доложил о приходе фергайры. Его слова достигли ушей мужчин только с третьего раза.

  - Глядите-ка, какая мелкая нынче пошла колдунья! - С такими словами Конунг встретил ее, салютуя полной кружкой пива, что плескалось на стол от каждого неосторожного движения.

  Хани и правда почувствовала себя мелкой, - в который раз за день! - но смогла взять себя в руки. Может все дело было в тяжелом поясе, что холодил кожу даже сквозь ткань мантии, или в новых амулетах, что тяготили волосы. Так или иначе, а Хани вошла и остановилась рядом с Конунгом, который уставился на нее хмельными мутными глазами.

  Сзади послышалась возня, лязг металла - краем глаза Хани заметила, как повскакивали с лавок вожди, принялись отряхивать с бород хлопья пивной пены. Конунг тоже как-то разом стих, отставил кружку и пригласил гостью к столу. Хани поблагодарила кивком, стараясь не выдавать своего волнения, заняла кресло подле владыки Севера, и предложила сесть остальным.

  - Желаешь ли вина, фергайра? - Торхейм точно протрезвел, серые глаза смотрели испытывающе. Лицо его выражало непонимание и настороженность. Еще бы, ведь еще накануне, он видел Хани только девчонкой-файари, одурманенной зельями колдуний Белого шпиля. Теперь же она сама явилась в Браёрон, как фергайра.

  Хани отказалась. Она никак не знала, с чего начать. Вожди притихли, шептались меж собою, косились на нее, и в тех взглядах не нашлось и капли дружелюбия. Да, мужчины отдали положенное почтение и сделают это каждый раз, как того требуют традиции, но как заставить их говорить? И тут, только теперь глянув на противоположный край стола, девушка заметила близнецов-шамаи. Эрик привычно хранил угрюмый вид и косился на нее едва ли не со злостью. Талах не улыбался, но синий взгляд шамаи вселял веру и будто говорил: ничего не бойся.

  И Хани собралась. Может она и правду только на словах фергайра и посвятили ее лишь для того, чтоб сделать доносчиком. Но раз уж тело ее облачили в мантию колдуньи Белого шпиля, а волосы украсили освященными амулетами, то она сделает все, чтоб никто не увидал в самой юной фергайре перепуганную сироту. Даже если сердце в груди вот-вот пустится в пляс.

  Дождавшись, пока шорохи немного утихнут, Хани собралась с силами, мысленно попросила Скальда быть к ней милостивым, и громко, как могла, произнесла:

  - Светлого праздника вам, воители Северных земель! Пусть Ночь талого снега благословит вас светлым чудом и пошлет тихого года вашим семьям и покоя всему Артуму!

  Губы Талаха тронула тень улыбки, за которой Хани прочла молчаливое ободрение. Мужчины, между тем, нестройным хором, пожелали ей умножать мудрость и жить долго во славу Севера. Обмен речами прогнал тяжелый гнет, что поселился в Западном зале и даже Торхейм, казалось, смирился.

  - Теперь самое время поговорить о походе на юг, - как можно спокойнее предложила Хани, опасаясь, что нить доверия, еще хрупкая и тонкая, лопнет от неосторожного слова. - Ночь сегодня особенная, боги все слышат, Скальд и дочь его Мара дадут знак своим верным детям, как стоит поступить с шарашами.

  Вожди напряжено ждали, что ответит Торхейм. Ждала и Хани.

  Конунг свел брови, потеребил косицы в бороде, и, наконец, дал ответ.

  - Мы собрались тут советом, почтили хмелем праздник Артума, проводили снега. Теперь боги, если будет им угодно, станут нам на выручку. Будем держать совет и пусть фергайра эта, - он указал на Хани, - видит и слышит каждое слово, и знает, что мужи Севера не трусят и поступают по велению разума.

  Посуду быстро прибрали со стола, заменив ее картой: большой пергамент местами заворачивался и лоснился, но выжженные клеймами рисунки навсегда отпечатались на коже.

  - Как же твари Шараяны пробрались через весь север? - Спросил один из вождей, лицо которого показалось Хани смутно знакомым. Он поглядел на карту, задумался ненадолго, и добавил: - Никто их не заметил, ни зверь не учуял, ни разведчики.

  - Продолжай, Берн, - велел владыка Севера.

  Поглядев на рассеченную губу мужчины, девушка вспомнила, что уже видела его подле трона Конунга, днем, когда пришла сюда вместе с фергайрами. Берн был сыном Конунга, но, судя по тому, что не носил его герба на своих одеждах, был рожден не от законной жены Торхейма. Северяне чтили святость брака, но с не меньшим усердием чтили и женское лоно, и свое семя в нем. Далеко не все из рожденных младенцев доживали до года, потому мужчины стремились оставить после себя как можно больше наследников, чтоб род северян никогда не истощился. Но дети, что рождались без брака, навсегда становились "хора" - рожденными за глаза богов, без их согласия. Их уважали, почитали за деяния или мастерство, но они не имели права входить в отчий дом, совершать кровную месть и носить имя отца. Впрочем, незаконных детей в артумских землях было предостаточно.

  - Шараши никогда бы не полезли в воду, - исполняя волю отца, снова заговорил Берн. - Значит, они бы не прошли по воде.

  - Эти твари и корабль не знают как сколотить, - скорчил гримасу отвращения вождь, в грубых одеждах с воротом, отороченным цельной волчьей шкурой. Раскроенная пасть хищника скалилась под квадратным подбородком мужа, точно вторая голова.

  - Они могли пройти подземными ходами, - предположил Талах.

  Вожди загалдели. Нет под Артумом подземных ходов, чтоб о них никто не проведали, а те, что были, прочесывались постоянным дозором вдоль и поперек.

  - Сколько зим уж я приглядываю за лазами, что прорыли шараши, - взял слово грузный северянин, чей голос был подобен звуку, что рождает боевой рог, - ни разу мне не встречалось, чтоб подземные ходы были такими длинными.

  - Но они их роют и делают это быстро, - стоял на своем Талах.

  Хани захотелось поддержать его, но она хранила молчание, заключив чувства в камень. Ее дело слушать, глядеть по сторонам и ничего не упускать, как велели сестры.

  Северяне же, между делом, затеяли громкую перепалку. Слова летали от одного к другому, будто острые копья. Вожди перемежали речь бранью, ничуть не стесняясь поминать и харстов зад, и отросток старого барана, которым в царстве Гартиса поимеют всякого, кто при жизни давал глупые советы.

  - А ну-ка замолкли, чтоб вас драли шараши в Пепельных пустошах! - Торхейм так грохнул кулаком об стол, что грузная столешница едва не треснула. - Пусть шамаи закончит, а мы послушаем.

  Мужчины мигом поутихли. Талах поблагодарил Конунга и продолжил:

  - Я думаю, что нужно послать отряд с разведчиками в Пепельные пустоши. Пусть кто-то из вождей возьмет своих людей и прочешет все, от границы, заглянет в каждую щель, поднимет каждый камень.

  - Разумно, - поддержал статный мужчина, возраста едва ли старше самого шамаи. Он держался прямо, чистый взгляд полнился отвагой. Скажи ему Торхейм" "Поезжай немедленно!", мигом вскочит на коня. - Я готов, если позволишь, владыка. Под моим стягом три сотни воинов.

  - Горячий какой, - пробубнил муж с волчьей головой и та будто бы сверкнула мертвыми глазами, выражая согласие. - Как бы худа не вышло.

   - Кород, что ты все бормочешь, словно ума лишился, - осадил его Берн. - Хочешь что сказать - говори громче, чтоб все услышали.

  - Можем разворотить крысятники. - Кород с тоской зыркнул на чаши с пивом, что отодвинули на самый край стола, пожевал губами. - Что станет, если людоеды заприметят войско у своих границ? Как бы не взяли нас в тиски, владыка.

  Хани видела, как морщины перепахали лоб Конунга. Он вдруг сделался таким уставшим, что ей невольно захотелось утешить его хоть бы одним словом. Храни молчание и гляди в оба, подсказал внутренний голос, почему-то говоря на манер Фоиры. Хани оглянулась, так сильно было ощущение присутствия фергайры. Позади была лишь стена, да кованная оружейная подставка с парой топоров и мечом для двух рук.

  - Ирт, делай, как решил, - огласил свое решение Торхейм. - Да будь осторожнее, чтоб без лишнего шума.

  Молодой вождь сорвался с места. Кород недовольно поерзал на лавке, но не посмел возразить решению правителя. Мужи Севера пожелали своему собрату по оружию благословения Скальда в пути. Стоило Ирту выйти, обсуждение за столом возобновилось. Северяне склонились над картой, тыкали пальцами то в береговую линию, то в гряды холмов, тех самых, которыми Хани довелось совсем недавно перебраться. Кто-то предложил идти по тракту. Девушка уже собиралась предупредить, но Кород обогнал ее.

  - По тракту не пройти, - проворчал он. Кород остался единственным, кто не сдвинулся с места, будто ему дела не было до военного совета. Зато он с вожделением не отрывал взгляда от кружек. - Новую дорогу еще не проложили, а моста как не было так и нет.

  Конунг скрипнул зубами, сжал кулаки с такой силой, что костяшки ощерились, выпирая из-под натянутой кожи. Они обменялись взглядами с Берном - сейчас оба, и отец и сын, были будто отражениями друг друга, с разницей в пару десяткой лет.

  - Можно переправиться вплавь, - сказал Берн. - Нынче вернулись из походов корабли, мы легко доберемся за два-три дня.

  - Нельзя сходить на воду, не получив разрешения владыки морского, - сказал коротконогий северянин, в приплюснутом шлеме.

  - Правильно, таков порядок, - вторил ему низкий бас. - Сперва ритуал.

  - Вам не хуже моего известно, что ритуал отложит поход еще на день, - напомнил Торхейм.

  - Если с нами будет фергайра, она успокоит духов воды.

  Слова принадлежали Берну и, как только затих последний звук, все взгляды обратились в сторону молодой колдуньи. Нутро Хани собралось тугим комом. Должна ли она говорить, что никогда прежде не говорила с духами воды, один вид которых повергал в ужас всякого смертного. Да что там, Хани видала охранников морей лишь на гравюрах в книгах. Многие морские духи были столь велики, что топили целые армады кораблей.

  - Нельзя! Не порядок! Кому - сопливой девчонке?! - Разом возмутились воители.

  - Вы говорите с фергайрой, колдуньей Белого шпиля, - напомнил Талах. Он оставался спокоен, но слова его прогрохотали в стенах зала точно колокол, сметая разом всякое неуважение.

  Нехотя, вожди склонили головы и попросили Хани не гневаться. Она отвечала улыбкой. Слова не шли, словно она разучилась говорить. Зачем Талах смотрит так, будто верит, что она и вправду справится с морским духом? А Эрик того и гляди обернется зверем и разорвет. Настойчивый шепот Фоиры продолжал твердить одно и то же: гляди в оба, ты - наши уши, ты - наши глаза.

  - В холмах падет много воинов, - сказал Эрик, и Хани облегченно перевела дух, как только шамаи отвлекся от нее. - В Бурых пустошах полно острого льда, лошади не пойдут.

  - А без благословения Велаша кормить нам рыб, - крякнул Кород.

  - Или та-хирские жаберники достанут, - коротконогий нахмурился пуще прежнего.

  - Фьёрн ходил в поход, - опять взял слова Берн. - Нет в Остром море пиратов, артумская зима больно сильно кусает их теплолюбивые зады. Та-хирцы не приходят раньше второго весеннего месяца, а уж с такой затянувшейся зимой, так раньше Жига их и ждать нечего.

  - Тоже верно, - согласились несколько.

  - Нужно купить в храме Огненного два десятка зажигательных горшков, - предложил Берн, но тут же поправился: - Лучше три, в убыток не будет. А против шарашей средство верное.

  - Как же, не будет, - закудахтал Кород. - Эти никогда себе в убыток не продадут.

  Хани не нравился Кород. Он будто пророчил несчастья и радовался тому.

  - Почтенный, - она позволила своему голосу набрать высоты, - не кликайте беду на наши головы. А со жрецами стану говорить я.

  Она и сама не поняла, где взялась смелость. Ворчливый вождь замолк, но перед этим нарочно громко скрипнул зубами, чтоб все видали - Кород чтит традиции, хоть они ему и не по сердцу.

  - Колдунье-то поди цену верную скажут, - сказал один из тех, что сидели в самом конце стола. - Верно эрель говорит.

  Его поддержали и остальные.

  - Нет времени яйца чесать и рассиживаться, - отрезал Торхейм. Он окинул каждого вождя долгим взглядом. - Артум уж давно не видал славной биты. Если шараши вздумали укусить нас промеж ног, так покажем тварям Шараяны зад, и отдерем в причинное место, да так, чтоб неповадно было. И пусть боги помогают нам. Испросим милости в храме Скальда, братья мои, раз нынче ночью боги ходят меж людей, глядишь, Скальд услышит наши мольбы и замолвит словечко перед своим одноглазым братом Велашом.

  Северные мужи поддержали своего владыку громким ором. С его одобрения кружки пошли по рукам. Стены Браёрона наполнились дружным "За здравие Конунга!". Хани же сидела недвижимо, будто приросла мягким местом к стулу. Она не знала, стоит ли ей уйти или остаться и вместе с вождями отправиться в храм Скальда, чтоб совершить молитву. Только когда в нос ударил знакомый терпкий запах, она встрепенулась. Талах занял место позади нее и склонился к самому уху.

  - Ты молодец, почтенная колдунья Белого шпиля, - шепнул шамаи. Его губы, отел он того или нет, коснулись кожи, слова обдали жаром.

  Хани обернулась на Талаха, молчаливо спрашивая, что же делать теперь. Он, поддерживая ее молчание, подал руку, помогая подняться. Так они и стояли, дожидаясь, пока вожди осушат кружки, и владыка Севера велит всем ступать в храм Снежного. Талах задержал ее, чуть сильнее сжав ладонь, не пуская следовать со всеми. Хани безмолвно послушалась. Когда мимо прошел Эрик, близнецы молча проводили друг друга взглядами.

  - Ты умеешь усмирять духов воды? - Шепотом просил Талах, когда они последними покинули Западный зал. В коридоре свистел ветер, широкая каменная лента будто стала ломом для каждого замкового сквозняка.

  - Не умею, - призналась Хани.

  - Не знаешь или не случалось проверить?

  - Не было случая...

  - Значит, ты ничем не отличаешься от остальных фергайр, - заключил Талах. Он нарочно не спешил, и вскоре они отстали настолько, что голоса вождей и Торхейма доносились лишь эхом. - Не всякая фергайра хоть бы раз видела духа воды, и уж верно, что еще меньше справлялись с этими духами.

  - А ты видел защитников моря? - Зачем-то спросила она.

  - Видел лишь оттуда, - он указал вверх.

  Она проследила взглядом, не сразу поняв, что шамаи имел в виду небо. Тот же, словно только того и ждал, взял девушку за вторую ладонь, становясь так близко, что почти навис над ней, точно гора. Хани замерла, боясь сделать вдох. Сквозняк взбудоражил их с Талахом волосы, смешал пряди на краткий миг.

  - Я останусь рядом, колдунья Белого шпиля, - тихо произнес шамаи. - Ничего не стучится, пока за твоею спиной будут мои крылья.

  - Почему ты не зовешь меня по имени? - Хани поднялась на цыпочки, чтобы стать еще ближе к воителю. Зачем так поступила - не знала, поддалась порыву.

  Он дрогнул, потянулся в ответ. Дыхания смешались, веки Хани дрогнули в предчувствии того, что случиться впервые. Хотелось остановить время, чтоб исчезло все вокруг - голоса, люди, Браёрон. Хоть бы и весь мир развеялся пылью, чтоб остался один единственный осколок - земля под их с шамаи ногами.

  - Снежный нас покарает, - прошептал шамаи, едва касаясь ее губ.

  Хани задрожала, потянулась вперед, скользнула в кольцо рук Талаха. Если бы могла говорить, просила бы еще поцелуев, снова и снова, до насыщения, до самого истощения. И пусть бы Скальд прикрыл глаза и не подглядывал.

  - Хани... - Позвал Талах.

  Она нехотя открыла глаза, вернулась в тот мир, где на нее смотрели голубые глаза. Лицо шамаи отчего-то стало серьезным, брови сошлись.

  И тут Хани стало стыдно, как не случалось никогда раньше. Она рванулась, собираясь высвободится. С чего она взяла, что шамаи есть до нее хоть какое-то дело? Раз улыбнулся, взял за руку, а она поплыла.

  Талах отпустил ее. Хани отошла, так, чтоб запах его тела не будоражил что-то в самой середке.

  - Ты станешь со мной, чтоб боги освятили наш союз? - Спросил Талах.

  Союз? Голова пошла кругом, стены замка заплясали, земля дрогнула, отчего-то пошла волнами. А глаза шамаи оставались все такими же ясными. Хани даже почудилось, что за ним раскинулись крылья орля - белоснежные перья взбивают воздух, лицо того и гляди преобразится. "Нет! Не нужно, побудь еще немного собой!" - чуть не выкрикнула девушка, но вовремя поняла, что то были лишь козни воображения.

  - Что ответишь мне, Хани, Говорящая с духами?

  Сердце грохотало. Его удары сокрушали все звуки, заполняли каждый кусочек разума. Взгляд во взгляд, она смотрела на шамаи и попросила всех богов Артума разом, чтоб они выжгли в ее душе этот миг. Мгновение, что подарил Талах.

  - Я отвечу, что пойду с тобою хоть за Край и разделю всякую участь, - зачем-то шепотом дала она ответ.

  Только услышав ее слова, Талах улыбнулся, тряхнул головой, словно сбросил наваждение. Снова подошел к ней, прижал к себе, так, будто спрятал от всех невзгод.

  - Не могу держаться, так желаю тебя, - шептал где-то над головою Хани его голос, теперь низкий, гортанный, будто речь давалась Талаху с трудом. - Му#769;ка.

  Хани много раз слышала наставления старых женщин, как жене должно ублажать мужа. И немного смыслила как устроено мужское тело. Теперь же, став с шамаи едва ли ни единым целым, она ощущала его желание даже через одежды. И обрадовалась, что Талах не видит ее свекольно-красных щек.

  - Еще мгновение уединения, и мое мужество возьмет свое. - Он негромко рассмеялся. - А если так станет, мы накличем на головы проклятие богов. Хотя, еще прежде нас кинутся искать, а я не смогу уйти из тебя не освободившись.

  Хани не разделяла его веселья. Под кожей то вспыхивало пламя, то бушевала стужа, мысли путались. И в висках билась одна единственная пугающая мысль - он шамаи, избранный воин Севера, а она - фергайра. Благословят ли боги такой союз, если оба присягнули служить только Артуму и светлым богам?

  Она сильнее прижалась к нему, стремясь удержать волшебство, что сотворили они оба, друг для друга.

  - Пойдем, - Талах отстранился, сглотнул и прочесал пятерней волосы, будто не знал, куда деть руки. - Когда все закончится, попросим благословения здесь, в Сьёрге, в храме Снежного.

  - Да, попросим, - глухо повторила Хани.

  Все исчезло, он снова стал шамаи - свободным яростным оборотнем, что не ведает страха, нежности и любви. Остался лишь взгляд Талаха, от которого делалось тепло. Хани молча приняла правила: пока южные границы Артума в опасности, нет времени на брачное единение. "Это и есть долг?" - спрашивала себя девушка, следуя за шамаи сбивчивым шагом. Думать прежде о долге, а уж после о себе?

  Во рту собралась горечь, будто от полынного листа. Хани сглотнула неприятный комок и спрятала в укромный уголок сердца короткие мгновения, когда она была счастлива. А еще дала себе обещание: в скорой молитве Скальду, попросить бога заступника Артума пощадить их с Талахом, и не гневаться за те мысли, что появились в ее голове, когда шамаи заявил о своем желании.

  Глава пятнадцатая

  С рассветом боль в щеке стала меньше. Карманник, на которого сперва сошел беспокойный сон, скоро проснулся и остаток ночи коротал вертясь на постели волчком. Боль пронзала до самой кости, точно разом разболелись все зубы. Когда стало совсем нестерпимо, Раш зажал меж зубами подушку и просидел так до тех пор, пока снова не забился сном. Засыпая, он подумал, что кинжал мальчишки мог быть и отравленным, и если уж ему суждено загнуться, то смерть его будет не геройской. Незавидная участь, которой Раш не пожелал бы никому из тех, кто становился на тропу странника.

  Но тот сон не стал последним в жизни карманника. Раш проснулся, когда за дверью его комнаты раздались шаги. Карманник приподнялся на локтях, поблагодарив всех богов разом и особенно Каритту, что сохранили ему жизнь. Дверь открыла девчонка-прислужница, отчего-то смурнее тучи. Оставила на столе кувшин и отрез ткани, и удалилась, даже не пожелав доброго утра. Раш попытался вспомнить, чем бы мог так прогневить служанку, но, не найдя ответа, махнул рукой и на нее, и на все невзгоды разом. Девчонка скоро вернулась, всунула ему миску с едой - ноздри Раша сладко забрали аромат хорошо запеченной маринованной свинины, прожаренного лука, картофеля и моркови.

  Умывшись и позавтракав, Раш отбыл из "Двух осетров". Гавань с рассветом точно преобразилась. Море еще дремало, хмуро-серое и гладкое, точно зеркало. Длинные, что селедки, драккары, каждый украшенный на свой лад, кучно сбились у пристани и мочили хвосты в Остром море. Раш насчитал почти два десятка. Длинные весла сушились под скудным солнцем, колодочники гремели цепями и бранились - за все время, что Раш был в Северных землях, он впервые видел здесь рабов. И то лишь на тех судах, что были самыми громоздкими и тяжелыми, раздувались вширь, точно набухшие тыквенные семена. Скорее всего, на них повезут припасы, решил Раш, останавливаясь чуть в стороне, чтоб не мешать снующим туда-сюда северянам складывать снасти. На днище пузатых суден сносили мешки и корзины, тучные бурдюки, набитые стрелами колчаны, веревки. Последними, с особой осторожностью, внесли небольшие сундучки. За колодочниками шел мужчина в алых одеждах служителя Эрбата: он то и дело прикрикивал на невольников, чтоб шли осторожнее. Глядя на него Раш вспомнил минувшую ночь и в который раз проклял мальчишку, что наградил его ударом кинжала.

  Самый грозный драккар, из беленого дерева, выкрашенный причудливыми мордами зверей и рунами, стоял в центре, у выступа пирса, что заходил далеко в воду. Головою судну стал ящер: огромная распахнувшую пасть клыкастая морда будто готовилась изрыгнуть пламя. Выточенные умельцами, чешуйки неприветливо топорщились. Воины свешивали вдоль бортов щиты, занимали места на лавках, выглаживали точильными камнями лезвия мечей и топоров.

  В изголовьях других драккаров пристроились волки, соколы, медведи.

  Раш любил и не любил море. Иногда запах прибоя приносил воспоминания о детстве и юности, о высоких волнах, что штурмовали утес близ родного дома, о штормовых ветрах и низких черных тучах.

  Карманник развернулся на пятках, оставляя вместе с солеными брызгами и старые воспоминания. Самое время схоронить их в море.

  Путь его лежал в Браёрон и Раш пожалел, что остался без лошади. В отличие от дасирийской столицы Иштара, где улицы были такими узкими, что верхом ездили разве что зажратые благородные задницы, на дорогах Сьёрга запросто могли разминуться два всадника.

  Сегодня в северной столице царил покой. О минувшей разгульной ночи напоминали лишь разноцветные ленты на деревьях. Впрочем, тишина скоро разрушилась настойчивым гулом. И, хоть Рашу было совсем не по пути, отдаленные крики: "На кару ее!", "Предать смерти!", заставили карманника повернуть. Голоса умножились, раздаваясь откуда-то с того края улицы, куда и направился карманник. Мощенная дорога опрокинула его в орущую на все голоса толпу. Люди текли вперед, точно снежная лавина. Раш кое-как расталкивал их руками, плечом прокладывая путь ближе, туда, где высилась глыба черного камня. Достигнув цели, примерно на две трети, карманник остановился. Дальше ряд человеческих тел становился настолько плотным, что штурмовать его было бесполезно, разве что по головам. Карманник осмотрелся: горожане, еще вчера улыбчивые, все в парах хмельного веселья, сегодня преобразились. На их лицах багровела ярость, рты, точно заговоренные, выкрикивали призывы предать смерти отмеченную Шараяной. Все, от малых детишек, оседлавших родительские плечи, до стариков и старух, требовали мук и смерти. Уж не девчонку-северянку вздумали предать гневу, пронеслась мысль. Карманник попытался вышвырнуть ее, но та, словно репей, ухватилась за самое нутро и крепко угнездилась.

  А потом Раш заметил знакомое лицо. Тот, кого звали Берном, высокий северянин с рассеченной губой, поправил сброшенный чьей-то неосторожной рукой капюшон темно-серой простяцкой накидки. Раш пробился к северянину, становясь рядом и, изловчившись, скинул тому капюшон. Мужчина повернул лицо, процедил какие-то проклятия, но, завидев знакомое лицо, осекся и умолк, нахлобучив капюшон по самые брови, теперь предусмотрительно придерживая его рукой.

  - Господин Берн, если мне память не отшибло? - Обратился Раш, не сводя взгляда с каменного постамента, который пока оставался свободным. Карманник не боялся говорить в полный голос - громкий ор горожан перекрывал всякие попытки подслушать, если такие и были. Ведь не зря же этот приближенный к Конунгу человек вдруг вздумал нарядиться в крестьянскую накидку.

  - Чего тебе? - Угрюмо бросил тот.

  - Мне было велено явится в замок с рассветом. А тут такое... Не подскажешь, что?

  Раш поднял взгляд на собеседника, выше его на целую голову и вдвое больше в плечах. "Скорее бы обратно, надоело чувствовать себя полумерком", - подумал Раш, дожидаясь ответа.

  - Казнь, - коротко ответил тот.

  Раш собрался спросить, как принято расправляться с отмеченными темной богиней в Северных землях, но не успел: крики удвоились, перекрывая всякие попытки говорить. Берн поддался вперед, попробовал втиснуться меж горожанами, но тщетно. Раш мог спорить на еще неполученные золотые краты, что та, кого собрались предавать смерти, важна хмурому северянину. Мужчина, понимая, что пробиться ближе никак не получится, отступил.

  Тем временем чернокаменный пьедестал заняла процессия. Высокий жрец в синих одеждах служителя Скальда шел впереди. Рука его сжимала тонкий как игла посох, сверкающий и прозрачный, точно сотворенный изо льда. За ним следовал длинноволосый сухой старец, с пергаментом в руке. Следом, толкаемая двумя стражниками, вышла маленькая женщина - в туманном сером утре ее серебряно-белые волосы полыхнули будто снежный пламень. Раш моргнул, рванулся вперед. Неужели дикари и впрямь вздумали лишить девчонку жизни?! Плотный строй горожан отшвырнул его обратно, прямо на Берна. Северянин отодвинул карманника и, на краткий миг, Раш увидел в его серых глазах муку.

  Женская фигура поравнялась со жрецом, стражники повалили ее на колени. Нет, это была на Хани: Раш видел достаточно хорошо, чтоб заметить разницу. Хотя, женщина походила на Хани так, как выглядела бы девчонка, будь ей десятка три лет. Отмеченная Шараяной, проскользнуло в мозгу, но карманник не успел сосредоточиться на мысли. Старик со свитком поднял руку и толпа умолкла. Он развернул пергамент, прочистил горло кашлем и заговорил. Раш помянул харстовы задницы - северянин говорил на северном наречии, из которого карманник успел выучить не так много слов. Раш хотел попросить Берна пояснить, но тот глядел лишь вперед, недвижимый, словно гранитный обелиск.

  Старик говорил и говорил. Иногда делал паузы, давая толпе поддержать его речи одобрительными криками. Когда он закончил, слово взял жрец Скальда. Служитель в синих одеждах указал посохом на женщину. Когда заговорил, слова его не звучали собачьим лаем, подобно тому, как хрипел предыдущий оратор. Речь жреца оказалась короткой. Карманник решил, что служитель просит Гартиса не быть слишком жестоким к той, что вот-вот шагнет в его царство. Толпа не разделила его просьб, угрюмо промолчав.

  После слово опять взял старик. Один из стражников протянул ему топор - лезвие покрылось пятнами ржавчины. Старик что-то выкрикнул в толпу и люди снова загудели, вскидывая руки горе. В голове Раша родилась смутная догадка.

  - Спрашивает, кто совершит правосудие, - блеклым голосом вдруг сказал Берн, подтвердив то, о чем прежде подумал карманник. - Тот, кто избавит Артум от отмеченной темной богиней, накличет на себя проклятие Шараяны. Мы не приказываем кому-то взять на себя такое тяжкое бремя. Нужен доброволец.

  - И их оно не страшит? - Раш недоумевал.

  - Нет. Потому что тогда их детям и детям детей зачтется милость Снежного. И десять кратов от служителя в придачу.

  Раш в который раз уверился, что ему никогда не понять северян. Так не стоит и пытаться.

  Между тем старик выбрал одного из толпы. Здоровяк с выпуклым пузом, лысою головой, вытянутой, точно яйцо, вскоре появился ка каменной глыбе. Он с поклоном принял топор и благословения служителя: жрец назвал его "истинным сыном Севера", протянул кошель. Старик передал топор. Раш хотел уйти, - он никогда не понимал безумцев, которым нравится глазеть, как другого лишают жизни, - но горожане, предвкушая кульминацию, ринулись вперед. Человеческие тиски сжались. Оставалось одно - дождаться, когда кончиться расправа.

  Женщина продолжала стоять на коленях. Один из стражников схватил ее волосы, завел их назад, оттягивая так, чтоб обнажилась шея. Толпа застыла. Даже ветер притих, слушая, как оборвется человеческая жизнь. Раш слышал шепот Берна, что неотрывно глядел на нее одну. Молился ли он или говорил с женщиной в последний раз, карманник не понял.

  Новоиспеченный палач засучил рукава, поплевал на ладони, схватился за древко, несколько раз примерился, как будет лучше, и кивнул стражнику. Тот снова дернул за волосы, да так сильно, что жертва качнулась. Карманник даже удивился, что за все время, женщина не проронила ни единого звука. Северянин занес топор.

  Раш отвернулся.

  Раздался хруст. Противный, мерзкий звук не до конца лопнувшего хряща. Толпа будто вся разом вздохнула. И снова свист занесенного карательного лезвия и удар.

  - Во имя всех богов, дай же ей смерть! - выкрикнул Берн.

  "Ржавым, да еще видать и тупым топором-то?" - мысленно переспросил Раш. Почему-то карманнику казалось, что оружие выбрано не случайно, наверняка чтоб больше помучить поганое тело, в котором угнездилась черная магия.

  За третьим ударом тишина разродилась воплем многих голосов.

  Все кончилось. Горожане, получив зрелище, разбредались.

  - Пойдем, - сухо позвал Берн.

  Раш послушался.

  - Что будет с телом? - Поинтересовался он.

  - Положат в мешок вместе с топором, и отвезут к границе Пепельных пустошей. - Берн скинул дешевую накидку, под которой сверкнул начищенный до блеска нагрудник, наплечники и наручи. Все более грубой работы, чем делали дасирийские и рхельские мастера-бронники, известные на весь Эрбос своим искусством. Единственным украшением брони Берна был след медвежьей лапы в правом углу нагрудника - белое золото словно вобрало в себя весь хлад артумских снегов.

  В конце улицы, той самой, по которой пришел Раш, Берна ждали несколько северян. Один, ровесник карманника, с бритой головой, покрытой глубокими свежими шрамами и ухоженной светлой бородой с десятком кос, сидел на странном жеребце: над ушами коня росли рога, длинные, забирающие назад, на манер тех, что Раш видел у антилоп, только больше и завитые точно раскрученная лента. Всадник держал под уздцы еще и точно какую же жеребицу. Парень так же был в доспехах, на манер тех, что носил Барн, отмеченных медвежьей лапой. С ним были четверо стражников, чьи плащи так же отметил медведь. Раш заметил, что даже в столице Северных земель не пользовались седлами; вместо этого круп лошадей заворачивали целым куском шкуры и крестообразно схватывали ее ремнями.

  - Все? - Только и спросил парень, когда Берн поравнялся с ними.

  Мужчина молча кивнул и забрался на лошадь. Раш озадаченно поскреб затылок, ощущая себя без лошади, точно хромой. Должно быть северянин подумал о том же, потому что велел одному из стражников спешиться и отдать коня чужестранцу. Тот исполнил приказ. И, хоть даденый жеребец не носил рогов и ростом был меньше, Раш искренне поблагодарил северянина.

  Всадники направились в замок.

  Во внутреннем дворе Браёрона толпился народ: огромные, как каменные идолы, северяне шумели, обмениваясь крепкими словами под дружный хохот сородичей. Солнце, что изрешетило утренний туман, скользило по броням северян. Выверны, росомахи, горделивые орлы - Раш перестал различать зверей, что угнездились в железе доспехов и щитов. Карманник выискивал взглядом фергайру. В толпе мелькнул Эрик-волк, рядом - его брат. Карманник сжал челюсти, пожелав им провалиться к Гартису.

  - Мы чтим шамаи, - сказал Берн так, чтоб слышал только Раш. - Только этот сдается мне бешеным псом, а не благородным волком.

  - Мне тоже, - охотно согласился Раш.

  Во дворе они остались верхом, как и все остальные северяне. Наверное то и были вожди, о которых говорил Конунг - все с лысыми черепами, с тонкими насечками шрамов на скулах и бровях. И все выпячивали вперед себя бороды, будто знамена, которых Раш так и не разглядел.

  - Фергайра! Почтение северной колдунье! - выкрикнул кто-то, и все повернулись в сторону ворот.

  Раш пожалел, что северяне пренебрегают стременами, потому что за горой спин бородачей, он не стразу разглядел ту, что Торхейм велел лишить жизни. Только северяне расступились, образуя проход для фергайры, карманник увидел свою жертву.

  Под колдуньей была белоснежная лошадка, с тонкими серыми рогами. Через спину жеребицы лежал отрез шкуры белого медведя, опоясанный тремя парами ремней. Кобыла шла послушно, ее длинная грива курчавилась, точно дорогое руно, ноги, мохнатые от колен, чеканили камень новыми подковами.

  А всадницей была девчонка-северянка, Хани, Говорящая с призраками.

  Раш сглотнул. Голова загудела растревоженным пчелиным ульем. Он не сразу расслышал ее слова, когда девушка поравнялась с ними и поприветствовала улыбкой.

  - Спасибо за подарок, Берн. - Хани потрепала жеребицу по голове.

  Раш понял, что только ради него она говорила на общей речи, отдавая уважение чужестранцу.

  - Животному, достойному колдуньи Севера, не должно застаиваться в стойле воина, - как-то слишком степенно, на общем, отвечал северянин. - Это сын, мой, Фьёрн, - Берн указал на парня, что был вместе с ним. Молодой северянин склонил голову и попросил благословения, на что Хани ответила вереницей слов на северном наречии.

  Девушка будто нарочно избегала смотреть на Раша, но карманник был даже рад этому. Ему казалось, что стоит их взглядам встретиться - и Хани сразу все поймет. Кто знает, что она теперь такое - осталась ли трусливой девчонкой или стала одной из старух белых ворон, при виде которых северяне умолкали. Насмешкою какого бога стал такой оборот, гадал Раш, когда девчонка отъехала, приветствуя остальных вождей. Он мог представить, как засадит кинжал в спину какой-нибудь сморщенной старушенции, допускал, что свернет шею или придушит. И, хоть мысли эти вызывали отвращение, Раш готов был запачкаться, чтобы выкупить собственную жизнь, а заодно наполнить оскудевшую мошну монетой. Но колдуньей оказалась девчонка. Сколько она говорила ей лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Разглядывая спину в белом меховом одеянии, Раш вспомнил, как они коротали заснеженные степи несколько дней подряд, вдвоем. Почти не разговаривали, грелись скудным огнем и делили пищу. Хани не нравилась ему: она предпочитала отмалчиваться, если он первым не поддергивал девчонку, та могла молчать часами напролет. Свою ненормальную кобылу и облезлую курицу северянка чаще баловала разговорами, чем его. И, когда пути их разошлись, - тогда Раш еще не знал, что ненадолго, - карманник почувствовал облегчение.

  Но Раш не мог представить, как убьет ее. Может теперь северянка стала другой, но он не хотел становится тем, кто отправит ее к Гартису. Он даже не хотел представлять ее мертвой. "Харстов зад!" - про себя выругался карманник. Да она же всего лишь ребенок! Некстати вспомнился и утыканный стрелами Рок, и тела мальчишек, которые обороняли Яркию наравне со-взрослыми.

  А еще он вспомнил, как дернулся, когда решил, что это ей, молчаливой угрюмой северянке, хотят снести голову на каменном помосте.

  Вожди зашумели, приветствуя владыку Северных земель. Голоса их громыхали, распугав все тяжелые думы Раша. Конунг проехал под поднятой замковой решеткой и ответил своим людям громким выкриком. Даже скудных знаний Раша хватило, чтоб понять - он желал всем славного рассвета. Карманник проследил за Хани, которая уже подвела лошадь к Конунгу. Мужчина спешился, двое мальчишек, что бежали в хвосте его лошади, простелили отрез шкуры, на которую Торхейм преклонил колени. Дождавшись тишины, Хани благословила его. Молитва длилась долго, но ни один звук не прервал девчонку. Рашу показалось, что даже солнце затихло, перестав баловаться солнечными зайчиками.

  А еще его глодала мысль о той несчастной, которой сняли голову. Когда Хани подняла лицо к небу, Рашу пришлось сморгнуть, что избавится от назойливого наваждения.

  Когда Хани умолкла, Торхейм поднялся, горделиво расправил плечи, будто разом стал выше. Под решеткой показалась еще одна процессия. В этот раз вела ее женщина, чье чело венчала серебряная тиара, а платье богатого синего цвета, украшала золотая вышивка. Раш решил, что она жена Конунга. Следом ехали несколько служителей Скальда, за ними двое северян несли носилки крытые шкурой снежного льва. Замыкали процессию служители Виры.

  На шкуре лежал молот. Рукоять его была обита черной сталью, в двух местах Раш заметил "талии" для ладоней. Оголовье молота было поистине колоссальным, Раш с трудом представлял человека, способного поднять молот. Даже Арэну, которого он привык считать образчиком мужественности и силы, вряд ли была по плечу такая ноша.

  После церемоний, которых карманник в который раз не понял, носилки с молотом поднесли к Торхейму, и тот, перехватив рукоять, поднял молот к небу. Густая рунная вязь кольцом вилась по оголовью, место, где оно встречалось держаком, скрадывали кожаные ленты. Не было заметно, что Торхейму приходится туго стоять вот так, держа молот на вытянутых руках.

  Отбыли из Браёрона после того, как северяне отпили огненного бри из одного меха, пустив его меж собой.

  Путь лежал в гавань. Всюду, где появлялись всадники, на улицы высыпал народ, чтоб приветствовать и славить защитников Артума. Горожане следовали за правителем, собираясь, точно снежный ком - весь Сьёрг провожал сыновей Севера. Раш старался держаться рядом с Берном, но когда того призвал к себе Конунг, карманник нарочно придержал коня, чтоб забиться в хвост веренице всадников. В первом ряду ехал Конунг с Берном и жрецом Скальда, чья цепь со святым символом была отлита из красного золота. Несколько раз карманник чувствовал на себе волчьи взгляды Эрика - шамаи будто учуял неладное. Талах взял по правую руку от Хани, они ехали во втором ряду всадников, вместе с Фьёрном и двумя вождями, один из которого носил на броне гарцующего коня, второй - горную кошку. Хани и шамаи обменялись парой слов и Талах, как бы невзначай, коснулся ладони девушки - бледные щеки северянки расцвели румянцем.

  Раш отвернулся, раздумывая, когда же эти двое успели настолько сблизиться. Еще не решив, что делать дальше с приказом владыки Севера, карманник знал наверняка, что не станет поперек дороги шамаи. А может так статься, Раш снова нашел взглядом Талаха, что он уже встал на его пути.

  Горожане провожали воинов. Жрецы Велаша, испросили у морского владыки позволения выйти судам на воду. Раш несколько раз слышал недовольный ропот в толпе, мол, худое дело идти не узнав ответа, но никто не смел роптать в полный голос.

  Драккары, под командованием своих вождей, прощались с берегом. Раша и Хани определили на корабль к Берну - красногрудое судно на три десятка весел, с забранным парусом багряного цвета. Раш слышал, что меж собою северяне звали кораблю "Красным медведем". В носу судна устроился отбивающий ритм и гребцы дружно дали веслам воды.

  Только к концу дня Рашу выпал случай поговорить с Берном. Гребцам дали короткий отдых, поставив ветру парус, и громогласные песни сменились чавканьем и жадными глотками. Раш нашел северянина на корме: Берн, скрестив руки на груди, разглядывал идущие следом корабли. Стоило спуститься сумеркам, как места в обоих концах корабля заняли волшебники из храма Виры. Они колдовали путеводные шары и судна продолжали тянуться по воде длинною цепью.

  - Морская хворь? - Покосился Берн, как только Раш встал рядом. - Говорят, нужно выпить три кружки морской воды, чтоб полегчало.

  Карманник вспомнил, что видел Фьёрна, который тягал ведром воду, стоило драккарам набрать скорости. Парень то и дело перегибался через борот и кормил рыбу содержимым своего желудка.

  - У меня крепкое нутро, - ответил Раш. И, немного помедлив, не зная, как лучше начать, спросил прямо: - Кто была та женщина?

  Лицо Берна осталось безучастным. Он продолжал глядеть вперед, где в туманной дымке сумерек желтел свет путеводного шара над носом идущего следом корабля. Щека Раша снова заныла предзнаменованием бессонной ночи.

  - Все несчастья Артума - вот кто она была, - ответил северянин, когда карманник уже собирался оставить его. - Черная отметина поздно раскрылась в ней. А потом тело взял добаш.

  - Добаш?

  - Демон. Он овладевает всяким, в ком есть черная отметина, извращает душу и заставляет творить злодеяния. - Было видно, что Берну неприятно каждое сказанное слово, маска спала с его лица, обнажив тоску. - Фергайры велели убить ее, пока не сталось непоправимого.

  Надо же, про себя подумал Раш, оказывается, не все северяне скроены из толстых шкур.

  - Она сделала что-то плохое? - снова задал вопрос карманник.

  - А этого мало? - Северянин, наконец, глянул на того, с кем говорил.

  - Конечно, - пожал плечами Раш. - Зачем судить того, кто не совершил злодейства? Только потому, что он может его сделать? Так всякий может, неужто в Северных землях все преступники - помеченные Шараяной?

  - Не все. - Берн отвернулся, с остервенением вцепился в просмоленное дерево. - Так решили фергайры. Никто в Артуме не пойдет против их воли. А колдуньи не захотели сохранить ее жизнь. Потому-то Торхейм так строптиво говорил с ними. Наши традиции всегда будет превыше всего, даже крови, но какою ценой...

  - Так владыка... - Раш, пользуясь тем, что никто не слышит их разговора, не стал величать Торхейма как положено. - Якшался с нею?

  Берн неодобрительно насупился, шрам на нижней губе побелел от натуги.

  - Она дочка его была, - сказал коротко и вновь напустил безразличие.

  Больше Раш его не расспрашивал. Он вернулся на отведенное ему место, устроился на сеннике, и подпер спиной борт. Теперь-то он понемногу понимал, почему Торхейм хотел крови одной из старух. Где-то здесь была и жажда мести, и отчаянная попытка избавиться от влияния колдуний. Раш вспомнил, как злился эрл в Яркии, когда приходилось делать так, как велела Мудрая.

  И все же, - карманник прикрыл глаза, игнорируя боль в распоротой щеке, - почему девчонка так похожа на ту одержимую? Может ли так быть, что Хани тоже от крови Торхейма? Или его внучкой, от крови порченной северянки - это объясняло и отметину Хани. Раш понял, что ничего не знает о девчонке. Но даже если так - что изменилось бы?

  Карманник спал мало. А то время, что спал, сквозь пелену сна разглядывал гребцов, что налегали на весла даже ночью, правда, с меньшим усердием. Бой в барабан сделался реже, воины переговаривались в полголоса, хоть и продолжали травить байки. Пару раз карманник улыбался даже через туман сна. В конце концов усталость предыдущей бессонной ночи взяла свое.

  Уже когда небо сделалось светло-серым, а солнце за снежными тучами степенно взбиралось вверх, послышались крики: "Парус, парус!" Раш проснулся, зевнул.

  - Разлегся тут! - Ворчливо ругнулся кто-то из воинов, едва не прицепившись через ноги карманника, которые тот вытянул во сне.

  - Гляди, куда прешь! - огрызнулся Раш. И тут же пожалел о том, что сказал вслух - северянин мог запросто полезть в драку.

  Но сегодня богиня удача решила побаловать карманника: воин оставил слова чужестранца без внимания. Северяне все разом поднялись, приложили ладони ко лбам, вглядываясь вперед.

  - Чей парус-то? - Спрашивал кто-то.

  - Серый вроде, больше хрен увидишь, - ответил ему другой.

  - Та-хирцы, - подхватил следующий и смачно плюнул. - Я их задом чую.

  - Не, не та-хирцы - у тех парус прямой, а этот - клином, высокий. Не иначе вылупки драконьих яиц пожаловали.

  Раш, решив, что так северяне называют выходцев из Народа дракона, заинтересовался, поднимаясь на ноги. Потянулся, вскользь проверил, все ли кинжалы на месте, осмотрелся в поисках, чем бы промочить горло. В бурдюке, что лежал неподалеку, на сумках с кукурузными хлебами, оказалось прокисшее молоко. Раш сделал пару глотков и протянул бурдюк Фьёрну, что выбрался из самого дальнего закоулка драккара. Молодой северянин был зеленее морской воды, веки и кожа вокруг них вспухли серым пятном, губы и того хуже - почти посинели, будто разом лишились всей крови. Раш хотел было сказать, что сейчас тот похож на бродячего скомороха, но смолчал. Парень принял мех и жадно приложился к нему.

  - Худо мне, - буркнул нехотя, словно бы признавался в чем-то дурном.

  - Ты больше воду из моря не хлещи, бестолку. - Карманник разглядывал пару острых парусов, что виднелись впереди. Достаточно далеко - как не смотри, а не видать рисунка на парусине, но уже близко, чтоб разглядеть корабль. Однако же туман, что стелился по воде, будто бы нарочно скрывал утренних гостей. И Рашу это не нравилось.

  - А ты, по всему видать, часто ходишь под парусом. - Фьёрн облизал с обветренных губ капли молока и отрыгнул.

  - Я в пене родился, вода мне мать. - Отшутился Раш, впрочем, довольно грубо, потому что, наконец, понял, что его взволновало в парусах. - Ветра нет.

  Фьёрн вскинул бровь, не понимая.

  - Идут так, будто у них в парусе ветер на привязи, - сам себе сказал Раш, не обращая внимания на северянина, и быстро пересек палубу.

  Он всмотрелся в туман, выискивая зорким взглядом хоть что-то, что могло развенчать страшную догадку. Тщетно - ни шума весел, бьющих воду, ни самого мелкого огня.

  - Герги! - что есть мочи выкрикну Раш и стремительно обернулся. - Двое, может трое!

  Северяне молчали. Первым очнулся Берн.

  - Велите трубить остальным, пусть уходят к берегу! - Громогласно приказал он. - Лечь на весла!

  - Не успеем, - тут же вмешался Раш.

  Его перебил протяжный стон рога. Троекратное гудение раздавалось с носа корабля - северяне предупреждали остальных об опасности. Не прошло и нескольких мгновений, как им ответил другой рог, двумя короткими хриплыми выкриками. Потом еще один, и еще, и еще, каждый слабее и дальше другого.

  - Левая сторона - расселись на два борта, остальные - молитесь, закладывайте стрелы и готовьте копья!

  Раш спешно прижался к борту, когда северяне бросились в рассыпную. Даже зеленый от тошноты Фьёрн проявил прыть. Воины разделились: половина редко расселась по обе стороны драккара, налегла на весла, вторая доставала из-под лавок сундуки со снаряжением и копья. Карманник успел заметить, что в Северных землях их делали короче, но зато наконечники ковали по форме рыбины - длинными и плоскими.

  - Велашова кара... Проклятие Одноглазого на наши дурные головы... И что за напасть...

  Раш стряхнул голоса, что так и сыпались со всех сторон, постарался сосредоточиться. Многие называли гергов цепными псами Велаша. Огромные рыбины, размером иногда с две трети драккара. Раш видел, как эти твари заглатывали людей целиком. Однажды, довелось поглядеть и на то, как герг надвое раскусил когг. И, хоть то было лишь раз и многие потом говорили, что явился сам Одноглазый, Рашу стало не по себе, когда заметил знакомые плавники - темно-серые с белыми пятнами.

  Впереди замаячили светлые косы. Хани переоделась в тот же самый дорожный костюм, что был на ней всю дорогу до столицы Севера. Теперь, когда северянка рассталась с белым балахоном, а заодно и частью неприступности, она снова стала той самой угрюмой девчонкой. Воины, забитые суматохой, не признавали в ней фергайру, дважды валили с ног, но каждый раз Хани молча поднималась.

  - У нас есть три зажигательных горшка, - краем уха услышал Раш.

  Возле Берна топтались оба волшебника, по случаю тоже вооружившись копьями. Глядя на их немощные тела, карманник сомневался, что чародеям станет сил сделать замах для удара достаточной мощи. Он и сам вряд ли сможет достать - толстая шкура глубинных рыбин часто зарастала мелкими ракушками и становилась пристанищем для морских звезд, что надежно покрывали тело герга, точно панцирь - воина. Поэтому, хоть кожа этих рыбин не знала чешуи, достать их копьем, а тем более стрелой, было не так уж просто.

  - Придержите на черный день. Надеюсь, что от вас будет проку ровно столько, сколько запросила за ваши услуги гильдия.

  - Пустая бочка есть? - спросил Раш, но ответа услышать было не суждено.

  Судно тряхнуло. Вода, до этого покладистая, укрытая периной тумана, взбрыкнула норовистым мерином. Раш раскинул руки, сохраняя равновесие. Кое-кто из воинов упал, остальные хватались за борт. Хани тоже зашаталась, но смогла устоять на ногах. Берн проревел, чтоб убрала парус.

  "Красный медведь" накренился, мачта забрала влево, гребцы дружно заматерились: кое-кто таки сполз с лавки и кубарем покатился к другому борту. Остальные спешно обвязывались веревками, что крепились прямо около весельных отверстий.

  Воины кое-как выстраивались в ряд, широко расставляя ноги, чтоб выдержать лихорадку трясущегося корабля. Раш тоже вооружился копьем - тяжеловато, как на его руку, но все же лучше, чем попросту тратить кинжалы, которые, вернее всего, сгинут в пучине не достав цели. Карманник высмотрел еще несколько "парусов", что мелькнули в волнующемся море, и ушли куда-то на запад. К тем двоим гергам, что шли прямо на них, присоеденился еще один. Откуда-то издалека раздался крик и вспышка озарила серый рассвет: бирюзовый хвост кометы зашел высоко и обернулся, сделав дугу. Набрал ходу, разгораясь с новой силой, и шлепнулся в воду. Море точно разорвалось изнутри в том самом месте, где синяя комета встретилась с водой, подняв на прощание высокий столб воды. "Слишком близко! - с досадой подумал Раш, закрываясь от соленых брызг, - только раззадорили!" Волшебники, увидав комету сотворенную их собратом, и себе вскинули руки, но Берн велел не спешить.

  - Пусть фергайра успокоит велашовых псов, - выкрикнул рассерженный голос.

  Раш посмотрел на девчонку и ему вдруг стало жаль ее: короткая, карлица средь своих земляков-верзил, она будто сделалась еще меньше. Косы вскидывались от каждого толчка, звенели побрякушками, а руки судорожно выхватывали из воздуха темные клочья, совсем как тогда, в лесу. Только теперь она выглядела совсем растерянной, будто впервые собиралась воспользоваться чародейством.

  Плавники стремительно секли воду. Вот уже показались округлые гребни спин и громадные тени в воде. Раш нетерпеливо вскинул копье, покосился на Берна - почему северянин медлит, чего ждет? И не вовремя понял, что то, что видно его глазу, северяне еще не могут разглядеть.

  Хани вышла вперед - от нового толчка споткнулась, но Фьёрн вовремя подхватил ее и отодвинул себе за спину.

  - Нечего женщине лезть вперед мужчины, хоть бы и в морское царство Одноглазого, - сказал и вдруг засмеялся.

  Северяне приумножили его смех.

  Острое море закипело. Вода пошла буграми, будто-то кто-то нарочно волновал ее снизу. Ветер вырвался на свободу, заревел. Он принес с собою колючий дождь и молнии, собрал тучи, точно овчар овец. Непогода подхватила корабли, как малый ребенок игрушки. Раш успел разглядеть два драккара, что шли позади: неимоверная сила развернула их, подняла на волне и стукнула друг об друга, добавляя к реву штормящего моря треск древесины и сноп щепок.

  Герги разделились, обходя сразу несколько кораблей с двух сторон. Берн скомандовал и стрелы запели. Им глухо вторили копья, а кометы, синяя и желтая, раскрасили небо, точно радуга. Раш швырнул копье туда, где в воде виделось белое пятно на черной тени - та часть рыбин, что находилась чуть выше головы. У молодых гергов кожа там была мягче, и если повезет... Впрочем, судя по плавникам, Одноглазый "чтил" незваных гостей и встречал проверенными слугами.

  - Еще! - приказал Берн и первым потянулся за следующим копьем.

  Кометы достали воды, вспенили ее, разрываясь. Море застонало, над волнами родилось густое облако пара. Наверное, одна из комет достала рыбину, потому что в следующее мгновение герг вскинулся, являя себя, устрашая людишек своим величием. Раш застыл, не в силах оторвать взгляд, прикованный ужасом.

  Длинное серое тело свернулось дугой, как лук с невидимой тетивой. Широкий хвост полыхнул белым, разошелся надутым парусом, плавник распорол воздух. Рыбина была не меньше "Красного медведя", с длинною головой, продолжением которой стала широкая пасть, полная острых зубов. Герг, точно хвастаясь, громко клацнул ними в воздухе, поглядел на смертных и вернулся в родную стихию. Но прежде, Раш успел рассмотреть на его спине ошметки разорванной кожи и несколько копий с обломанными древками. Заметили и другие, потому что победный клич разнесся над кораблем.

  От удара герга об воду, родились новые волны. Они накатили на "Красного медведя", точно лавина, накрыли соленой шапкой. Раш в последний момент успел ухватиться за цепь, что опоясывала мачту. Некоторых унесла вода, кто-то, проклиная всех и вся, становился на ноги. Берн содрал мокрую накидку, тяжелую от воды, и громкими молитвами Скальду подбадривал своих людей.

  - Снежный не оставит нас! - Громыхал северянин и выбросил руку, отпуская копье в полет.

  - Фергайру унесло! - откликнулся Фьёрн.

  Раш выругался и не усел прикрыть рот, когда вслед за одной волной пришла вторая, еще выше, еще холоднее. Карманник заглотнул соленого моря, почувствовал, как драккар клониться на бок. Но им повезло и в этот раз - судно отчаянно трепыхалось и вырвалось из плена волн, но теперь людей на палубе стало еще меньше. Раш недосчитался одного волшебника, второй кое-как нашел опору меж лавками для гребцов и, едва вода отступила, громко распевая слова заклинания, принялся творить новые чары.

  Сетка молний озарила черное от туч небо, гром оглушил. Казалось, что следующего раската Эрбос не выдержит, и лопнет по швам. Раш уже не понимал, в какую сторону глядит медвежья голове на носу корабля - стихия трепала судно из стороны в сторону, и только неведомая сила удерживала его на поверхности. Карманник видел, как в гребнях волн мелькали человеческие тела, весла, обломки кораблей и разорванный парус с орлиной головой. Герги вскидывали пасти, вылавливая людей, точно мелкую рыбешку.

  Где-то над головой яростно закричал орль.

  - Фергайра! - Снова закричал Фьёрн, как только выплевал всю воду изо рта.

  Раш мысленно обложил его на чем свет стоит и попытался сориентироваться. Он продолжал держаться за цепь, что опоясывала мачту. Правда, теперь от мачты остался лишь куцый обрубок, верхушка торчала тут же, проломив часть настланных для палубы досок, а заодно и брюхо воину, которому не посчастливилось унести ноги. Кишки его уродливыми червями расползись по сторонам.

  Только Берн остался там, где и стоял, будто заговоренный. Рядом с ним толпились выжившие, хватали и метали копья в напирающий плавник. Спина герга уже ощетинилась деревянными древками, будто ехидна, но того было слишком мало, чтоб остановить рыбину.

  И в это время, между обломками мелькнула белобрысая голова девчонки. Кажется, она пыталась всплыть, но морская пучина не желала расставаться с пленницей. Еще немного - и темное пятно герга достанет северянку. "Может, то судьба? - мелькнуло в голове карманника, - лучше так, чем..."

  Раш и сам не понял, как ноги понесли его вперед. Ловко, выверив каждое движение, справившись с качкой, карманник вскочил на борт, оттолкнулся, складываясь прямой стрелой, и ушел под воду, напоследок глотну воздуха. Где-то шевельнулась мысль, что тот вдох может стать последним.

  Он плыл вперед, делая широкие замахи руками, стремясь туда, где мелькали косы Хани. Северянка тянулась к нему руками, но воля Велаша тянула ее все дальше, все глубже. Почему-то карманнику показалось, что теперь ее глаза сверкают. Он почти настиг ее, их пальцы соприкоснулись. Боковым зрением Раш увидел серую тушу герга, всю рябую от налипших ракушек, и зубатую пасть с обрывками человеческой кожи на зубах. Рыба готовилась заглотить их, она будто даже ухмылялась. Карманник потянулся за северянкой, в последней отчаянной попытке потянуть на себя, хоть знал, что вернее всего погибнут они оба.

  Но, вместо того, чтоб напасть, рыбина дернулась, резко ушла вправо. Вода окрасилась кровью: Раш чувствовал ее кожей, каждым оголенным куском тела. Он чувствовал, что легкие начинают поддаваться, требовать спасительного глотка, но Хани уходила все глубже, ее косы потускнели, глаза закрылись. Только безвольные руки, словно водоросли, продолжали тянуться вперед.

  Вода пошла частыми толчками, вторя ударам в груди Раша. Тьму глубин разрезали множество светлых лучей. Многие из них прошили герга, будто не встретив препятствия. Рыбина забилась агонией, пошла к поверхности, подгребая хвостом. Раша забрало в поток, потащило следом. Карманник попытался противиться, но тщетно - он потерял девчонку из виду быстрее, чем понял, что вслед за рыбиной вскинулся вверх, подлетая на добрых несколько футов. Память подстегнула тело собраться, и только благодаря этому Раш не распластался на бурлящей воде. Он снова с головой ушел в Острое море, но тут же вынырнул, отгребая в сторону. Герг бился в агонии, щелкал челюстями, будто стремился напоследок забрать с собой как можно больше душ в услужение Одноглазому хозяину морей и океанов. Лучи, - теперь Раш видел, что их сотворил волшебник с "Красного медведя", его руки продолжали светиться и с них сочились остатки света, - наделали в рыбине дырок, и та сделалась похожей на решето.

  Рядом мелькал второй герг, чуть меньше, но его настигли когти орля. Раш снова бултыхнулся, опрокинутый волнами, которые нагнали крылья птицы-оборотня. Когда карманник вынырнул, орль держал рыбину лапами в том месте, где тело сужалось к хвосту, и поднимал в небо, яростно вырывая клювом куски мяса с боков. Рыба билась, старалась ухватить противника зубатой пастью, но хватала только воздух.

  - Сюда, сюда, чужестранец!

  Раш не сразу различил в круговерти звуков голос Берна. Но, услышав его, поплыл так быстро, как позволяли уставшие руки. Карманник стремительно коченел. Когда он был уже достаточно близко, в воду шлепнулась веревка. По ней Раша затянули обратно на борт.

  Несколько коротких мгновений он выплевывал из нутра воду, после отжал воду из узла волос и только тут понял, что кинжала в них нет. Невелика потеря, решил Раш, радуясь, что пока жив.

  - Где колдунья? - Не дав ему опомниться, налетел Фьёрн.

  - Рыб кормит, - угрюмо ответил Раш.

  И почувствовал облегчение. Все решилось так, как решилось. Девчонку было немного жаль, но может быть Одноглазый владыка будет к ней благосклоннее, чем харсты в мертвом царстве Гартиса.

  "Красного медведя" опять повело. Обломок мачты "присел", распорол дощатый настил, и замер всего в паре шагов от того места, где собрались выжившие. Новый гребень воды поднял судно, но, смилостивившись, почти нетронутым вернул морю. В воде, хватаясь за доски, трепыхались северяне. Воины с "Красного медведя" спасали, кого могли, но таких было не много. Волны раскидывали людей в стороны, насаживали на обломки драккаров, - Раш насчитал уже три разбитых корабля, что чудом держались воды, - и топили, точно котят.

  Но все же обе рыбины, что вертелись около "Красного медведя" перестали досаждать. Одна, та, что поменьше, трепетала под ударами орля. Птице-оборотень взлетал и бросался камнем вниз, терзал жертву крючковатым клювом и раздирал когтистыми лапами. Второй герг и вовсе исчезла из виду.

  Карманник уже собрался благодарить Близнецов и леди Удачу, что не дали ему сгинуть в пучине, когда в ноздри ударил тяжелый запах ила. Не успел Раш подумать, откуда бы ему взяться, как буря улеглась. Так же скоро, как и началась. Вода сделалась гладким шелком, ветер и дождь убрались восвояси. Остались только непроглядные тучи и противная до тошноты, вонь.

  - Что за новая напасть? - неуверенно сказал один из воинов.

  Северяне оглядывались, ждали подвоха. Раш и сам озирался по сторонам, нащупав за пазухой пламенеющий клинок. Однажды он уже спас ему жизнь. Конечно, дело было вовсе не в кинжале, но ртутная змея в ладони придавала уверенности.

  Где-то по обе стороны от драккара, темными силуэтами мелькали уцелевшие корабли. Раш не знал наверняка сколько их, надеялся, что живых окажется больше чем тех, что пошли на дно. В груди зашевелилась жалость - крохотная змейка, что дремала в нем, до этого надежно схоронившись в самом закутке. Хани. Раш посмотрел на мутную воду - частые ручьи стекали по растрепанным волосам, волнуя море разбегающимися кольцами, каждое из которых делала отражение Раша почти неузнаваемым. "Нет места жалости, помни это, когда будешь тянуть ладонь утопающему". Так когда-то сказала мать и теперь слова ее стали пророческими.

  - Глядите! - Выкрикнул кто-то и северяне дружно прилипли к борту драккара.

  Вода медленно поднималась вверх, надувалась горбом, точно мыльный пузырь, расходилась вширь. Еще и еще, пока завороженные непонятным явлением люди продолжали глазеть, разинув рты.

  И из воды, где-то с краю стремительно росшего горба, разрезая гладь точно вострый нож, вынырнул еще один плавник.

  - Бочка! - Берн схватил Раша за грудки и тряхнул с такой силой, что шея карманника хрустнула. - Есть пустые бочки!

  - Нужно переложить зажигательные горшки тряпками и сложить в пустую бочку. - Раш быстро пришел в себя. Он стряхнул руки вождя. - Если поджечь все разом - бабахнет лучше. Это... - Карманник покосился на плавник, что набирал высоту и несся прямо к ним, - только рыбина, хоть и очень большая. Может получится оглушить.

  Раш сам не верил в такую возможность. Оглушить такую громадину тремя горшками? Это работало в прошлой его жизни, только тогда в ход шли вовсе не зажигательные горшки. Но может быть удастся спугнуть, хоть бы на чуть-чуть, чтоб приблизить корабль к берегу.

  Драккар медленно сползал вниз по гладкому склону воды. Что бы там не росло в глубинах Острого моря, оно обещало быть гораздо больше герга, которого Острое море только что спустило с цепи. И Берн не мешкал. Северянин быстро отдал приказы: двое налегли на рулевые весла, - благо, что оба остались целы, чего нельзя было сказать про весла для гребцов, - кто-то отыскал бочку. Она оказалась вместительная, просмоленная и до одури воняла рыбой. Копья закончились, кому хватило луков, заложили стелы на тетиву, остальные вооружились мечами. Волшебник, узнав про задумку Раша, приободрился. Фьёрн бережно, насколько позволяла обстановка, принес сундучок - один из тех, которые Раш видел накануне отплытия. Наверное, подумал карманник, их взяли с запасом, а часть раздали на корабли. Берн сунул в бочку несколько накидок, что валялись на палубе и остатки паруса. Фьёрн аккуратно расставил горшки, так, чтобы ткань не дала им стукнуться друг о друга. Раш закрыл крышку и попросил волшебника наложить охранительные чары. Хуже, чем гвозди, но зато крышка держалась бочки.

  Закончили вовремя. Плавник теперь уже был так близко, что Раш мог рассмотреть светлый наконечник на его вершине и покатую спину, всю в острых наростах ракушек. Шар же стремительно вытянулся, став похожим на грушу. Из его вершины будто бы показалась голова - вода сотворила лицо, дала ему один единственный глаз во лбу и беззубый рот. После появилась шея, руки, словно невидимый мастер ваял прямо из самой стихии.

  - Великий Велаш! Одноглазый сам пришел за нами!

  Северяне кричали. Их вопли были такими отчаянными, что глушили все остальные звуки. Пока фигура набирала черты, Раш ухватил за шиворот волшебника, который пошатывался на некрепких ногах. Пришлось влепить ему пару затрещин, чтоб привести в чувство. Лицо, до того скованное ужасом, сделалось синим, словно чародея взял невыносимый холод.

  - Берн, бросай бочку на воду! - Закричал карманник, чуть не силой волоча за собою волшебника. Тот упирался, царапался, его пальцы разбередили свежий шрам на щеке.

  Северянин подхватил бочонок и легко швырнул его за борт. Раш даже зажмурился, вдруг подумав, что они сунули недостаточно тряпок и бочка полыхнет прямо тут же, под боком "Красного медведя". Но ничего не случилось.

  - Ветер! - Раш снова затряс перепуганного жреца. - Нужен ветер. Сделай так, чтоб бочка достала хоть бы наполовину до того! - Он указал пальцем на плавник.

  - Не могу, - волшебник едва мог говорить.

  - Чего? - Карманник затрясся от ярости и собственного бессилия.

  - Фергайры и Мудрые - они умеют заговаривать погоду! - Выкрикнул волшебника и задергался в руках Раша. Вырвавшись, он поскользнулся, упал плашмя на спину и зарыдал.

  Только теперь до Раша дошло, какую неимоверную глупость он совершил. Снова разволновавшаяся вода отбросила бочку на пару десятков футов, та медленно накренилась, стала клониться к низу, наполовину осев в воду под тяжестью содержимого. Карманник, не долго думая, сиганул следом. Вода приняла его с охотой. Выловив драгоценный бочонок, Раш огляделся, выискивая, за чтобы ухватиться. В голове бился вопрос: и что теперь? Герг продолжал лениво идти на драккар, а громадина, росшая из воды, студила кровь в жилах одним своим видом. Раш никогда не видел богов, но всяк в Эрбосе от мала до велика знал, что те могут явиться, если им вздумается. Поговаривали, что Велаш чаще приходит огромной рыбиной, такой большой, что в ее пасти корабли гибли целыми десятками. Но карманник привык верить только своим глазам. К тому ж, многое из того, что он видел, непосвященным могло казаться божьим промыслом.

  Однако же водяная человеческая фигура, что по пояс высунулась из Острого моря, была не обманом испуганного разума. Раш продолжал озираться, выискивая хоть что-то, что могло удержать его наплаву.

  Вода принесла внушительных размеров доску: дерево точно глодали жадные псы. Оно скалилось острыми зазубринами и напирало на Раша, словно собиралось нанизать на острый край. А на доске, ухватившись руками за другой ее край, висела мокрая девчонка. Ее косы прятали лицо, словно клубок угнездившихся змей, а руки побелели и покрылись тонкой коркой инея - Раш только теперь понял как стремительно менялась погода. Тучи продолжали застить небо, но стали светлее и прорвались густой снежной завесой. Хлопья валили и валили, точно кто-то сверху щедро сыпал пух из подушек.

  Раш не стал думать, как северянка, которую он видел уходящей ко дну и бездыханной, вдруг снова оказалась на поверхности. Одно карманник знал точно - она могла заговорить ветер, как та старуха в Яркии. Должна заговорить, чтоб он отнес проклятый бочонок как можно ближе к гергу. А великан, Велаш он или нет - какая к харстовым задам, разница?! Нужно драться до последнего, сопротивляться, вырывать зубами свою жизнь из цепких лап Гартиса.

  - Хани! Да очнись ты, девчонка! - Раш чувствовал, как неудержимо коченеют ноги, как судорога нет нет, да и уколет под дых. Изо рта вывалилось облачко пара, зубы застучали. - Хани, чтоб тебя!

  Девчонка дернулась, косы разошлись, пуская вперед лицо - бледнее бледного, ровно в цвет волосам, фиалковые глаза сверкали точно так, как Рашу показалось еще тогда, когда она тонула. Губы окрасились в густой синий. Она пыталась что-то сказать, но рот лишь беззвучно открылся.

  - Хани, ты должна помочь, слышишь меня? - Карманник и думать забыл, что ему велел Торхейм. Девчонка жива, девчонка владеет чарами, которые нужны, чтоб отбросить треклятую бочку как можно дальше.

  - Холодно, - прошептала северянка на своей речи, но Раш смог понять.

  Карманник проглотил искру жалости, обплыл доску и взгромоздил на нее бочонок. Другой рукой схватил Хани подмышку и пару раз приложился ладонью к ее щекам. Девушка снова открыла глаза, посмотрела на него так, будто впервые видела.

  - Хани, - Раш старался говорить как можно разборчивее, хоть губы закоченели и рот не слушался, - ветер. Я не знаю, что или кто вот там, но нужно, чтоб ты призвала ветер. Та старуха в деревне - она умела. А ты - фергайра, колдунья Севера. Ну же. Не вздумай закрывать глаза!

  - Снежный заступится, снежный нас не оставит... - словно в бреду повторяла она.

  - Да приди же в себя! - Раш залепил ей звонкую пощечину.

  И Хани очнулась. Мгновение или два смотрела на Раша с непониманием, потом нахмурилась и карманнику стало легче, когда лицо ее нарядилось в прежнюю угрюмость. Девушка хотела отодвинуться, оттолкнула руку, что держала ее, но тот час клюнула носом под воду. Раш едва ли не за волосы выволок ее обратно.

  - Колдуй, - зарычал он. - Иначе все тут подохнем, и твой птицелюд тоже!

  Слова подействовали как чудодейственное зелье. Хани отбросила назад мокрые косы, велела Рашу держать ее так, чтоб руки ее были свободны. И, когда карманник выполнил пожелание, сложила ладони разом.

  Раш не видел ее лица, слышал только непонятную речь, тягучую и резкую одновременно. Волосы Хани зашевелились, зазвенели серебряные амулеты, запылали всеми цветами точеные из камня обереги. Карманник нарочно не смотрел вперед, не хотел видеть, что сталось с водяным великаном. Может он вырос и уже заносит кулак над их головами, чтоб сокрушить смертных, а может готовится топить корабли. Интересно, сколько их осталось? Карманник не слышал ничего, кроме отдаленных молитв и голоса Хани. Он нашел взглядом место на шее девчонки, там, где кожа встречалась с кромкой волос, и уставился на него.

  И улыбнулся, когда первый рожденный ветер хлестнул его по лицу тяжелыми косами. Даже когда одна угодила в разорванную щеку. Воздушный поток стал сильнее, обнял из обоих, заверток воду волчком, спрятав от мира, точно заботливая мать. Доска, за которую держался Раш, отлетела в сторону. Чтоб не упасть, карманник крепко ухватился за девчонку: Хани перестала дрожать и голос ее обрел крепость.

  Водяной волчок вокруг них бешено вился, расходясь вширь, а головы посыпал густой снег. И, когда Раш перестал понимать, на каком свете находится и что происходит, северянка отпустила ветер. Тот рванулся вперед, подхватывая все, что попалось на пути. Бочонок поднялся вверх на добрый десяток футов.

  Водяной гигант продолжал стоять в воде ровно по пояс и глядел в небо единственным глазом. Шамаи-орль отвлекал его ударами крыльев и когтей, но они никак не моли принести вреда тому, что сотворила сама вода.

  Герг шел ровно на бочку. Раш вдруг подумал, взрыв, если все выйдет как он задумал, станет для рыбины не опаснее назойливой мухи в знойный день. Но ничего другого у них не было. Даже волшебник на "Красном медведе" не показывал нос за борт: карманник позвал его, но крик отнесло куда-то в сторону.

  - Нам нужно его поджечь, - громко сказал Раш прямо в ухо северянке. - Сейчас, пока еще не поздно.

  - Я ... я не могу, я еще не...

  - Ложи бочку на воду, только осторожно, - скомандовал Раш и ветер, точно невидимая рука, опустил бочонок на воду, на самом пути герга. - Хани, нам нужен огонь, молния, что угодно.

  Девушка задумалась, а потом, когда Раш уже готовился почить в пасти герга, выбрала самое очевидное решение. Ветер, до сих пор послушный приказам, опять подхватил бочонок, поднял высоко, раскружил и, что есть силы, швырнул аккуратно на покатую спину.

  Раш видел вспышку, яркую, будто родилось второе солнце. Пламя разошлось во все стороны, с громким гулом вылилось хищным огнем прямо на спину рыбины. Искры сверкнули звездами, запели прощальные песни.

  Раша и северянку накрыло волной, и они пошли под воду. Раш, почти полностью окоченев, едва мог шевелиться, и теперь уже девчонка тянула его вверх. В тощей соплячке словно проснулась нечеловеческая сила. Когда карманник открыл глаза, он не сразу смог видеть. Вспышка на короткое время сделала его слепым и лишь темные блики ходили на белом поле, которым стал для него мир. Когда вернулись цвета, карманник разглядел лишь спокойное море и густой снегопад. В стороне, словно напоминание о взрыве, плавал ошметок плавника герга.

  - Может мы подохли? - Сам себя спросил Раш и, когда щека отозвалась болью, выругался.

  "Красный медведь" подобрал их на борт и северяне рассказали, что произошло. Правда, карманник мало что понял из их слов. Рыбина повернула, оглушенная взрывом, а небеса полыхнули ледяной молнией и поразили водяного гиганта. Воины утверждали, что за их души спорили меж собой боги.

  Когда снег немного утихомирился, спереди и сзади подобрались оставшиеся корабли.

  - Много осталось живых? - Сквозь зубы спросил Раш.

  Девчонка как раз обрабатывала его рану, густо натирала ее мазью от которой разило хуже чем нынче от моря. Раш никак не мог заставить себя поверить, что сегодня увидал божественный лик.

  - Не знаю, - голос северянки был бесцветным.

  - Я видел шамаи в птичьем обличии, живой он. - Раш и сам не знал, зачем сказал это. Просто брякнул, что первое взбрело в голову.

  - Знаю, - сказала она с теплотой. А потом, подождав немного, заговорила вновь. - Я ничего не смогла сделать, чтоб спасти их. Сколько ушло в подводное царство Велаша? Три, четыре десятка человек? А может и больше. Славные молодые воины, защитники Северных земель, чьи-то мужья и отцы, чьи-то дети.

  - Знали на что шли, пожал плечами Раш. Сейчас его больше заботла потерянная серьга с изогнутое кольцо в губе. Кривясь от боли, карманникдостал его и без сожаления швырнул за спину.

  - Они верили, что с ними фергайра, великая колдунья, и она защитит их. - Северянка вздохнула.

  Опять затянулось молчание. Щека Раша онемела так сильно, что он перестал чувствовать боль. Тогда Хани достала из вещевого мешка костяную иглу, забрала в ушко тонкую жилу и принялась штопать карманника, словно прохудившуюся рубаху.

  - На корабле Торхейма есть служители Скальда, они зачаруют шрам так, что от него и следа не останется, - сказала Хани, пряча все мази, моток с жилами и иглу обратно.

  - Надеюсь, скоро этим займется Банру. - Раш поднялся, размял ноги. После того, как тело его покусала ледяная вода, карманник никак не мог согреться, постоянно чувствуя неприятное покалывание под одеждой. Пришлось натянуть все, что было в вещах, а мокрое разложить на пустых лавках. Команда "Красного медведя" уменьшилась втрое, теперь на весла сели даже Берн и Фьёрн. Последний, как только миновала стихия и жизням перестала угрожать опасность, снова позеленел в приступе морской болезни. Но ему удавалось сдерживаться.

  Хани забилась в угол палубы, туда, где под досками нашла меховый мешок с птенцом. Судя по тому, что из глаз ее лились слезы, уродец тоже не пережил сражение. Раш поравнялся с ней и глянул на птенца: тот весь промок, почти лишился перьев и даже не открывал клюва, когда северянка попыталась скормить ему кусок какой-то сморщенной дряни. Кожа немощного, раздутого точно мех, тела, сделалась синюшной - ни дать, ни взять старая туша индюшки, месяц пролежавшая во льду.

  - Брось его в море, - посоветовал Раш. - Сдох твой уродец.

  Северянка даже не подняла головы. Она продолжала настойчиво тыкать корм в закрытый клюв.

  Раш мысленно махнул на девчонку рукой и занял место за спиной Берна. Поплевал на ладони, крепче ухватился за весло и влился в ритм гребцов. До того места, где планировали высадиться северяне, оставалось полдня по воде.

  ***

  - Неужто и впрямь выбрались?

  - Тише ты, - прикрикнул кто-то. - Не видать ничего толком.

  - Я воздух чую, морозный, аж сладко на языке.

  - А мне мертвячиной несет от шарашовых туш.

  Миэ, устав слушать перепалку северян, только мысленно пожелала себе терпения.

  Волшебница смертельно устала. Сколько уже они идут по долгим лабиринтам под землей? Она сбилась со счета - тут не было ни солнца, ни луны, чтоб считать дни и часы. Таремке казалось, что они меряют шагами саму бесконечность. Сначала коридоры просто петляли: уходили то на запад, то на восток, выходили к маленьким подземным озерам. В одном из них вода оказалась достаточно теплой и чистой, чтоб кое-как смыть с себя грязь. Когда они покидали благодатное место, вода сделалась бурой от смытой старой крови и грязи.

  Банру, наконец, пришел в себя настолько, чтоб идти самому. Жрец хорохорился, но Миэ старалась держаться поблизости. Тутмосиец, который снова лишился лика своей солнечной богини, подлечил раны мужчин, а потом еще долго рылся в сундучке с зельями, выискивая меж разных склянок вторую настойку хасиса. Словно подозревая что-то, жрец поглядывал на таремку, но вопроса так и не задал. А Миэ сделала вид, что ей нет до его поисков никакого дела.

  Когда впереди замаячило пятно света, путники оживились.

  Первым вышел Дорф. Он велел всем оставаться в горе, до тех пор, пока не пройдет разведкой. Мало ли куда вывел нас лаз, сказал он, и серое пятно поверхности проглотило его. Остальные остались ждать, кучно рассевшись в нескольких шагах от выхода из горы, жадно глотая чистый воздух.

  - Мне грезилось будто я умер и Солнечная леди взяла меня в свое теплое царство за облаками, - сказал Банру.

  - Так я и дала тебя ноги протянуть, - фыркнула Миэ. Теперь, когда жизни тутмосийца ничего не угрожало, она перестала переживать и к ней вернулась прежня язвительность. Чтобы не начать срывать злость, таремка занялась деревянно коробкой, которая все никак не желала открываться.

  - Может кочевая жизнь не для меня, - продолжал рассуждать темнокожий жрец. - Может, я рожден для спокойного служения своей богине в храме ее?

  Волшебница тряхнула коробку с новой силой, сделав вид, что слова Банру остались неуслышанными. Она не знала, что ответить и нужно ли. Когда на них напали тароны, в какой-то миг Миэ самой показалось, что она так и останется навечно погребенной под каменной шапкой Хеттских гор. Но думать верно ли поступила, приняв предложение Арэна ехать на самый север Эрбоса, тогда было некогда. Позже, волшебница много раз возвращалась к тем мыслям, что метались в голове, когда в начарованной тишине по стенам пещеры мелькали черные тени летунов: тот ли выбор сделала? Она не давала себе ответа.

  - Дай я. - Жрец взял коробку и, повертев ее немного, сунул ноготь в узкую расщелину.

  Ничего не случилось. Миэ вскинула бровь, мол, думал ты тут самый умный, а между бровями тутмосийца появилась борозда. Но Банру не сдавался. Он обхватил коробку с обоих боков, потянул в стороны, словно преодолевая невидимое препятствие. От натуги даже пальцы побелели. А потом, когда и эта мера не принесла результата, повернул обе половины в разные стороны.

  Миэ даже рот раскрыла, когда коробка, со-щелчком, поддалась. Щель сделалась шире, но половинки продолжали держаться вместе. Банру поставил коробку на пол и потянул за крышку. Теперь она поддалась охотнее - странный механизм из железных трубочек и крючков поднял верхнюю часть достаточно, чтоб пропустить ладонь. Внутри, на нижней половине, в бархатном ложе, покоился шар. Ониксовая сфера размером не больше кулака, отполированная так, что в ней отразились лица жреца и волшебницы.

  - Глаз, - охнула таремка. Она вытянула шар - тот был холодным и тяжелым как для такого небольшого размера. - Никогда прежде не видела таких маленьких, хотя... - Миэ задумалась, разглядывая свое отражение. Где-то на заднем фоне появилась мысль, что выглядит она как никогда паршиво, но таремка отогнала ее прочь. Не до того сейчас было. - Видела, однажды, но тот все же был больше.

  - Что это? - Банру потянулся было за сферой, но Миэ ловко отодвинула его руку, а заодно осадила взглядом всех любопытных северян, которые, завидев непонятный предмет, поддались вперед.

  - Это, друг мой, ониксовый "глаз". Удобная штука для того, чтобы не мучить птиц и гонцов по пустякам. Или, что будет вернее, схоронить свои вести от всяческих подсматриваний, чужих рук и глаз. Стоит сказать нужные слова - и шар покажет того, кто владеет его братом-близнецом. Впрочем, - волшебница переложила находку в другую ладонь, - их может и три, и четыре.

  Жрец, как ей показалось, ничего не понял, но переспрашивать не стал. Вместо этого снова полез в ящик со склянками. Миэ даже стало жаль бронзовокожего спутника, но она не отдала бы настойку и за сотню дмейров.

  - Чудное, - рядом оказался Ярос. Северянин плохо говорил на общем и, скорее всего, не разобрал ни слова из речи Миэ. - Эрель, что оно?

  Таремка не хотела объяснять. Но с другой стороны, северяне смотрели на нее с видимым недоверием. Те, кто нашел "скарб" в пещере с таронами, могли по праву считать его своим, а волшебница прибрала к рукам и книги, и ящик.

  - Это черный артефакт Шараяны, - брякнула Миэ первое, что пришло на ум, и всех любопытных отбросило назад, точно волной. - Я не уверена, что он безопасен, нужно время, чтоб как следует посмотреть. Пока будет лучше, если спрятать черный артефакт обратно.

  Банру неодобрительно посмотрел на нее: жрецу не нравилась ложь и упоминание при нем темной богини.

  Таремка поспехом сунула ониксовый "глаз" обратно в бархат, надавила на крышку коробки и та, послушная, поддалась, закрылась с тихим щелчком. Миэ надеялась, что тот фокус, что проделал Банру, не был разовым и теперь, зная секрет, она в любой момент достанет шар. Интересно, откуда мог взяться "глаз" да еще и такой маленький? Пусть и небольшой, но все же ониксовый шар стоит дорого, что объясняет хитрость шкатулки, в которой его хранил прежний хозяин. Небольшой размер наверняка выбран для удобства - "глаз" привычного размера будет слишком тяжел, чтобы носить его в вещевом мешке за плечами. И в пути с ним может приключится всякое: трещина, царапина, сильное магическое действо поблизости. Все из этого способно навсегда испортить дорогую вещь.

  Но откуда он взялся в Хеттских горах? Таремка вернулась мыслями к книгам, пальцы принялись зудеть от нестерпимого желания сию минуту достать один из фолиантов и перелистнуть страницу. Откуда-то взялась уверенность, что стоит лишь взглянуть на них - и все станет ясно. Ее останавливали северяне - мужчины неодобрительно косились на них с Банру и о чем-то шептались. Несколько раз Миэ слышала поминание добаша и черной гадости Шараяны. Так что, как не сильно было желание, женщина сдержалась.

  Когда снаружи послышались шаги, Ярос велел всем помалкивать.

  - Я это, - раздалось сверху, и в пещеру сунулся Дорф, целый и невредимый.

  - Ну, не томи, - раздраженно уставился на соплеменника Ярос.

  - К озеру мы вышли, аккурат пешим тут недалеко. Только тама того... - Лоб северянина то бороздился морщинами, то снова делался гладким. - Шараши тут прошли, везде нагадили, животину убили в лесу, костей и шкур полно.

  Северяне переглянулись, а Миэ тем временем выбралась из-за широких спин.

  - Какое озеро? - Спросила она, где-то в глубине души понимая, о чем идет речь. В этих краях упоминали только одно озеро, то, мимо которого лежал их путь в Яркию.

  - Сиграл, возле Высокого леса. - И будто поняв зачем чужестранка переспрашивает, добавил: - Отсюда до Яркии часа два пешими.

  - Ты видел их, людоедов, хоть одного живого? - Снова задала вопрос таремка.

  Дорф отрицательно махнул головой.

  - Значит, нам нужно выбраться и спешить, - стремительно решила Миэ. - Если все так, то где-то впереди будут те, кто не погиб под камнепадом.

  - С чего бы им там быть... - забубонели мужчины на все голоса, но Ярос снова прикрикнул на них, приказывая дать слово эрель, как того требуют обычаи. Не сразу, но северян успокоились.

  - К морю они пошли, если не совсем спятили, - буркнул Урт. - В холмы не сунутся, на тракт тоже только за смертью идти в шарашовых брюхах. А к Острому морю самое оно. Да и бояться эти твари воды, чтоб им пусто было.

  Мужчина сплюнул, кривясь так, словно мог подхватить порчу от одного упоминания людоедов. Миэ тоже поежилась, вспоминая бойню в Яркии и поганые зловонные глотки, которые норовили ухватить ее то за руку, то за ногу. Таремке меньше всего хотелось напороться на людоедов. Она не сомневалась, что северянам станет храбрости не испугаться и биться до последнего, вот только вернее всего, никому не суждено будет выжить. Но и вечно прятаться в горах, как крысы в норах, она не собиралась.

  Убедив себя в правильности решения, таремка кое-как расправила волосы, стараясь не думать о грязи под куцыми ногтями и потрескавшихся губах. Улыбнулась - светло и сладко, пока все до последнего не уставились на нее, внимая каждому слову.

  - Непристало славным воинам прятаться от кучки глодателей костей, - сказала Миэ и голоса поддержали ее, все до последнего. - Пойдем к Острому морю. Что-то мне подсказывает, что нас уже давно дожидаются.

  Дорога спорилась не так хорошо, как думала таремка. Потеплело, снег растаял, и даже ночная изморозь лишь слегка взяла грязь коркой. Ноги вязли в жиже, шаг замедлился, но решено было идти всю ночь, без остановок. Вскоре добрались до озера. Даже в черноте ночи было видна мутная корка на поверхности воды. Немного поразмыслив, поглядев следы, решено было идти дальше, на север. Кто-то предложил пойти через лес, на запад, чтоб не делать крюк и скорее добраться побережья.

  - Ловушки в лесу. В такой-то темноте нам их не разглядеть, а обождать до рассвета - только время зазря потеряем.

  - Да и здесь могут быть, глядите куда претесь, - предупредил Ярос.

  - Знать бы еще, как они выглядят, ловушки эти, - сетовал кто-то позади.

  - Так и шел бы первым, - предложил другой голос, обращаясь к Яросу.

  Миэ чувствовала недоверие, что зародилось между северянами. Когда опасность миновала и прошла первая радость от встречи, все встало на свои места. То, что Ярос и двое с ним выжили, принимали с благодарностью, но во взглядах Миэ все чаще видела немой укор.

  - Будем держаться леса, а перед Яркией повернем к берегу. - Наконец, решил Дорф. - Заодно и поглядим, куда шараши пошли. А то куда ни глянь - всюду наследили, твари поганые.

  Кругом на пути появлялись зловонные лужи и куски обглоданных костей. Северяне начали перешептываться, уж не идут ли они прямиком в пасть людоедам, но Дорф, который взял на себя роль вожака, упрямо вел людей дальше. Когда он остановился, разглядывая что-то в грязи, мужчины мигом схватили кто чем вооружился и настороженно обступили Дорфа со всех боков. Между тем северянин вытянул то, что таремка сперва приняла за кусок оборванной ткани. И только присмотревшись, разглядела чешую. Крупную, хоть и не плотно сбитую, и порядком потрепанную.

  - Тролль у них, - сказала волшебница и на всякий случай потрогала кусок шкуры пальцами. Чешуи оставались довольно тугими, но все же не такими крепкими, как должно быть. Судя по их размеру, чудище подошло к зрелому возрасту. - Линяет видимо.

  Она нахмурилась.

  - Плохо это, эрель? - Виля ее озадаченность, переспросил Урт. Банру шел своими ногами и в его помощи не нуждался, но северянин все время крутился возле волшебницы и после каждого случайного шороха, норовил прикрыть собой, словно взялся добровольным охранником.

  - Плохо, - не стала лукавить Миэ. - Тролли в линьку злее натасканных псов становятся. Этот, - она потрясла ошметком старой кожи, - больше того, что пришел в Яркию в первый раз. Против него никакие мечи не помогут и остроги, и вилы.

  Северяне тут же притихли. Даже безучастный ко всему происходящему Банру с любопытством посмотрел на таремку, так, будто она говорила на непонятной речи.

  - Если будет достаточно огня, то и тролля можно одолеть, - степенно сказал жрец. Он потеребил переброшенный через плечо ремень сумки, задумался, отчего крылья его носа стали с шумом расходиться, выпуская тонкие струйки пара. - Масло нужно, смола. И много огня. Если найдется сера и воск, и еще немного кремневой пыли, я могу смастерить жгучие липкие смеси. Проку от них мало, но ноги вязнут, если угодить по неосторожности.

  Миэ не очень понимала, какой из этого будет толк, но тутмосиец, наконец, очнулся от хасисова забытья. А раз так, то можно снова рассчитывать на жреческую святую магию.

  - Нужно идти дальше, - решил Дорф. Он больше не спрашивал Миэ, что делать - роль вожака пришлась северянину по душе и остальные приняли его главным над собой. - Тут и свернем. Острое море уж близко.

  Стоило путникам свернуть на запад, как буквально за сто шагов появилась первая туша. Мамонт издох давно, гнилостное зловоние расползлось много шире того места, где тухло порченное мясо. Таремка порадовалась, что сберегла катушки овечьей шерсти, которыми затыкала уши. Сейчас они пригодились в самый раз и, заткнув ноздри, Миэ шагнула ближе, чтоб осмотреть зверя. Мамонт был большим, его бивни почернели, истерлись и стали короче от времени. Старый, про себя отметила таремка, приложила ко рту рукав, и сделала вдох. Привкус во рту был такой, точно там испражнился свиной выводок. Северяне предупредили чужестранку, чтоб не совалась от лиха подальше, но Миэ собиралась сама убедиться, от чего умер такой гигант.

  Ее опередил Урт. Он пошел следом, но задержался у головы мамонта. Поворошив острогой облезлый мех на голове, нашел меж глаз обломок древка. О чем тут же сказал волшебнице. Миэ мало что смыслила в оружии, но даже ее скудных знаний хватило, чтоб понять - древко выстрогали наспех, сделано оно было для кого-то вдвое выше человека. Да и походило скорее на наспех остроганное от лишних веток молодое деревце.

  - Шараши их убили. - Урт выглядел озадаченным и изо всех сил прятал испуг.

  - Вижу, - отвечала Таремка. - Знать бы еще, куда после пошли.

  - Нужно обождать. Пусть несколько из нас выйдут вперед и разведают, - предложил Ярос. - И еще бы хорошо к Яркии сходить. Странно мне, что дымным смрадом не несет, тихо да ладно, будто шли твари Шаряны, шли, и сквозь землю провалились.

  В этот раз Миэ поддержала предложение разделиться. Ей не нравилось, как солнце, которое стремительно выбиралась из-за горизонта, делает их видимыми. В случае чего они могут спрятаться в лесу, но таремке вовсе не хотелось угодить еще раз в ловушку. И что за напасть, думала волшебница, глядя, как Банру совершает поклонение первым солнечным лучам, с одного боку людоеды, с другого - их ловушки. А в Хеттских горах гнездились тароны. Надежда на то, что где-то впереди есть живые, а вместе с ними и Арэн, таяла так же стремительно, как артумский снег.

  Банру поклонился солнц, поднял к нему ладони, будто полной пригоршней черпал золотое тепло. Постояв так какое-то время, нараспев проговаривая слова молитв, жрец приложил ладони к лицу. Такое повторилось трижды. А после, когда янтарные глаза тутмосийца загорелись праведной яростью, вернулись северяне, которые ходили к лесу.

  - Чисто все, Дорф, - сказал один. Он запыхался, глотал слова, и лоб его налился кровью. - От шарашей ни следа, птицы не пуганные, ветки целые. Я не читатель троп, знамо дело, - тут же добавил мужчина, мол, я предупредил.

  Дорф посмотрел на Миэ, дожидаясь ответа. Таремка же неотрывно смотрела вперед, в ту сторону, куда ушли другие. Тревога нашептывала, что им тоже пора бы вернуться.

  И тут, как будто бы ее мысли услыхали высшие силы, со стороны Яркии появились первые черные точки. Одна, две... Волшебница, уже собравшись вздохнуть с облегчением, замерла, когда к первым неясным силуэтам, добавился третий, четвертый. Еще и еще, пока они не стали походить на ползущую прямо в северян кучу гигантских муравьев.

  - Бежииим! - Во всю глотку закричала таремка.

  Северянам не пришлось объяснять в чем напасть. Только Банру замешкался. Не найдя тутмосийца рядом, Миэ остановилась, обернулась. В первое мгновение появилась злость, что жрец, почуяв опасность, с новой силой кинулся на поиски спасения в хасисе, и в который раз выворачивает вверх дном ящик с зельями. Но нет - Банру широко расставил ноги, ладони его встретились, локти разошлись в стороны. Со стороны могло бы показаться, что жрец опирается на невидимый парапет. Тутмосиец весь изучал магию, казалось, сам солнечный свет потянулся к нему. Когда Банру произнес первые слова молитв, воздух сделался сухим. Впереди, всего в нескольких шагах, прямо на раскисшей грязью земле, появилась огненная змейка. Она извивалась, ловко скользила туда-сюда, выводя хвостом треугольный символ. На вершине его полыхнул пламень, два других заискрились и потухли.

  - Это задержит их, - сказал Банру и улыбнулся, умиротворенный.

  Миэ поблагодарила товарища одним взглядом. Охранный огненный глиф может причинить много неприятностей всякому, кого угораздит в него попасть, а тем более людоедам севера, которые от огня делались беспомощными и дохли. Когда глиф стал таять, растворяясь, будто его и не нет, таремка поторопила жреца. Они и так отстали от остальных, один Урт нервно топтался впереди, дожидаясь. Миэ только сильнее уверилась, что мужчина всерьез взялся оберегать ее.

  Уже когда бежала вперед, таремка подумала, что ей, со всей ее чародейством, впору защищать северянина, у которого только и было, что острога да отвага.

  Глава шестнадцатая

  Иштар, столица Дасирийской империи

  - Истину говорят - у дурных вестей две пары крыльев.

  Регент Шиалистан озадаченно потер лоб.

  Он был молод, только в прошлом году рхельцу минуло три десятка лет. Волосы, черные и прямые, Шиалистан носил свободно, не связывая их ремнями как того требовала дасирийская мода. Во всем остальном регент покорился обычаям империи, в которой собирался править. Дасирийцы были скупы и черствы все до одного, носили грубые украшения и не признавали шелков. Хлопок да тонкое сукно - даже императоры одевались в те же ткани, что и бедняки.

  Шиалистан велел красить его одежды в белый с алым. Вскоре вся его свита и новоназначенные советники переняли новые веяния. Шиалистан знал, что за глаза их всех часто звали "шакальими прихвостнями", но ему до того и дела не было. Куда важнее были свои люди, поставленные там, где нужно. Белые фигуры в его шахматной партии, против серых дасирийцев с их же серой империей.

  Шиалистан вспомнил слова Ракела: нужно уметь играть всякими фигурами и быть готовым к тому, что в любой момент доска может развернуться.

  - Дядя всегда точно в воду глядит, - невесело, себе под нос сказал регент.

  - Вы что-то сказали, господин?

  - Вспомнил мудрые слова и только.

  Шиалистан про себя ругнулся - и как он мог забыть, что не один? Скосил взгляд на человека, который жался у двери. Рослый, но такой сутулый, что казался даже ниже невысокого Шиалистана. Нескладный, с затравленным взглядом человека, по следу которого идут натасканные псы. Он преданно следил за каждым движением регента, покорно ждал указаний. И поощрений, хоть вести, которые доставил скорее ветра, были дурными.

  - Значит, уже в столице? - Шиалистан прошелся к столу орехового дерева - добротной столешнице на трех ногах. Откинул крышку шкатулки и задумчиво поглядел на два кошелька с монетами. Выбрав тот, что толще, кинул гонцу.

  Сутулый подхватил кошель точно голодная собака мясную кость, жадно вцепился узловатыми пальцами, перебирая монеты сквозь тонкую кожу.

  - Я ехал впереди, но у самых городских ворот они меня нагнали. Я задержался, поглядел, куда направились. Остановились перекусить в "Железном вепре".

  - Там остались?

  - Я не стал дожидаться, господин. - Будто чувствуя, что мошну могут отнять в любой момент, сутулый сунул ее за пазуху, отмахнулся от несуществующей мухи, и заговорил снова. - Спешил к вам, господин, чтоб скорее весть донести. Уж не знаю, как этот мальчишка его взял раньше, но только Дратов бастард ни жив, ни мертв был.

  - Ладно, иди. - Рхелец показал гонцу спину и дождался, пока за тем закроется дверь.

  Оставшись один, он вышел через арочный проход в левой стене своих покоев, преодолел коридор и вышел на балкон. Гранитная платформа выходила далеко вперед, окруженная кованными решетками, наглухо вставленными в каменный остов круг балкона. Фарилисса говаривала, что здесь у него персональная клетка. Шиалистан не разделял ее мнения. По его вкусу балкон походил на тюремные камеры Рхеля - холодно, студено от ветров с трех сторон света. Но, как ни странно, именно здесь Шиалистану думалось лучше всего, будто голова, подстегнутая гнетом камня и ветра, начинала работать вдвое скорее.

  Чуть больше десяти дней назад, он получил весть из Рхеля, которая одним махом нарушила его планы. С одной стороны, в ней не было ровным счетом ничего нового - то, что Фарилисса родила свою крысенышку не от императора-полудурка Шиалистан знал уже давно. И тогда это известие пришлось кстати: регентствующая королева, так лихо отлучившая рхельца от трона, на котором тот уже чуть ли не сидел, неприятно удивилась, когда Шиалистан заявился в ее покои. Он не любил тянуть время и играть, особенно в те моменты, когда все решало время. Бывший регент при свернувшем шею пацаненке, не желал надолго отлучаться от государственных дел, поэтому ему хватило получаса, чтоб показать зарвавшейся бабенке, кому она перешла дорогу. Дасирийская шлюха заламывал руки, шипела, брызгала слюной, но Шиалистан стоял на своем - либо он тот час пойдет в Храм всех богов и пред светлые лики святых изваяний раскроет ее обман, либо Фарилисса соглашается на их с Нинэвел скорый брак. При этом, сказал Шиалистан, он не станет отлучать ее от дел. Конечно, получив корону и императорское кольцо с печатью, он по праву станет императором, но отсылать от двора мать своей малолетней жены ему без надобности; рхелец посулил ей место в совете и пожизненное содержание. Шиалистан так или иначе не собирался упускать ее из виду, помня, что змею лучше крепше держать за хвост, а не пускать обратно в траву и гадать - не вздумает ли гадина укусить снова. Но регентствующая императрица, на радостях, что ее обман останется тайной, а она сохранит и голову и насиженное место при дворе, не увидала подвоха в щедрости будущего зятя.

  Уже на следующий день, под громкий звук колокола над Храмом все богов, Шиалистан объявил, что испросил согласия на брак с Нинэвель, и, получив его, клянется перед богами быть верным мужем и справедливым правителем. А чтоб подтвердить свои благие намерения, объявил о празднестве для всего народа. Люди ликовали, мраморные изваяния богов Эрбоса глядели с укором. Шиалистан никогда не был набожным, редко чтил богов молитвами и ходил с подношениями лишь по большим праздникам. Но здесь, в Дасирии, народ почитал веру больше всего и рхельцу пришлось перенять традиции. "Хочешь править нами - стань одним из нас", - любил говорить его дед, чистокровный дасириец Леат из рода Димаар, отец невинно убитой красавицы Бренны, первой жены Тирпалиаса Сумасшедшего. Леат и весь его древний род с целой кучей родни, так и не смогли простить смерти Бренны. Смерти бессмысленной и жестокой. Потому, стоило Шиалистану вернуться из Рхеля, где он воспитывался под присмотром дяди, весь род Дамаар тут же вступил с ним в сговор. Шиалистан знал, что такое кровная месть и поэтому охотно принял распростертые объятия дасирийсой родни. И даже почти простил им долгие годы отречения.

  Но дед знал дасирийцев и оказался весьма полезен в своих наставлениях. А еще у него было золото, железные рудники, хорошо укрепленные земли и замок. Ко всему этому Шиалистан щедро добавил звание советника-казначея.

  И вот, когда спорилась подготовка к брачному торжеству, прибыл гонец из Баттар-Хора. Шиалистан долго не мог простить дяде предательства. Как мог Ракел выдать секрет? Он же клялся, что никому, кроме него, Шиалистана, ни полсловом? Что заставило Ракела предать? Чем прижала его сука Ластрик?

  Теперь, когда он уже почти достиг цели, Катарина взяла верх и здесь. Как ей только удается всюду совать свой нос, таремская гадюка!

  Шиалистан не был бы уверен, что дратова бастарда притащил именно ее прихвостень, но мальчишка, как его описал гонец, походил на того серого недоросля, которого иногда видели при Катарине. Спит она с ним что ли, размышлял Шиалистан, разглядывая безоблачное небо над Иштаром. Даже ветер улегся.

  А рхельцу хотелось ветра, бури и проливного дождя. Что за напасть, куда ни глянь - всюду по швам трещит. Шиалистан хотел сорвать злость на рабыне, что беззвучно подошла сзади, будто безликая бесцветная тень, но сдержался. Женщина протянула кубок с терпким вином - Шиалистан так озадачился дурными известиями, что забыл как просил подать ему хмельного.

  - Погоди, - задержал он ее, когда рабыня так же тихо собралась покинут покои господина. - Отнесешь письмо Кеджи#769;.

  Рабыня замерла, точно ступни ее вросли в камень. Шиалистан вернулся в покои, отставил кубок. Служанка пошла следом. Он чиркнул несколько строк на пергаменте, свернул его и терпеливо выплавил несколько капель сургуча. Оставив оттиск перстня, передал послание женщине. Та ловко спрятала его в широком рукаве, поклонилась и исчезла, не нарушив тишины.

  Дожидаясь пока явится тот, за кем послал, Шиалистан вызвал к себе двух. Они явились вскорости: пристарелый сухой корень - хронолог Гиршет, с распухшим старым томом в руках, и Жи#769;вии - единственная женщина среди приближенных регента. Живии Орис-Фарован было около двадцати пяти лет, десяток из которых женщина провела с мечом в руке. Судьба ее была незавидна - некогда славный род воинов оборонял границы Рхеля, верой и клинком служил своему государству и всегда сдерживал натиски дасирийцев. Говорили, что Орис-Фарованы хвалились, будто кровь их идет от Перворожденных шаймерцев. Так ли это - никто не знал наверняка. Живии не любила говорить о своих предках, с тех самых пор, как очередная война с Дасирийской империей разом лишила ее и дома, и семьи. Никто не выстоял в том сражении, пали отец и братья. Даже мать и младшую сестру нашли изрубленными. Живии тогда вошла в самую пору юности и ее "пощадили": бросили животом на отчее ложе, привязав руками и ногами к резным столбикам балдахина, и всяк, кто хотел, мог огулять молодую дворянку. Девушку спасли подоспевшие рхельские войска. Восемь месяцев она молчала, пока росло ее чрево, не проронила ни звука даже когда разродилась двумя близнецами. Живии заговорила только когда собственноручно свернула шеи обоим, еще до того, как жрецы обрезали пуповины. Кричала, стонала и убивала. По законам Рхеля за детоубиство грозил костер, но последнюю из Орис-Фарован не тронули.

  С тех пор Живии всегда коротко стригла волосы, носила доспех, заслужила славу даже меж воинов-мужчин, и сражалась так, будто каждый раз шла на погибель. Воины говорили, что она ищет смерти в бою, но богам угодно мучить ее жизнью: ни меч не берет, ни стрела, ни чары. Ракел настоял, чтоб племянник взял Живии ко двору. Женщина противилась, плевалась, грозила пускать кишки каждому дасирийцу до тех пор, пока сможет держать клинок. Для Шиалистана так и осталось загадкой, каким речами дядя уговорил воительницу умерить пыл, но Живии отправилась в Иштар, и более не роптала. При дворе ее побаивались - женщины называли "черной девой", а мужчины молчаливо пускали вслед рхельке суровые взгляды, полные ненависти.

  Но, несмотря на погубленную женственность и неразвитую грудь, Живии оставалась молодой женщиной - высокой, подтянутой, с ясным карим взглядом и благородным профилем. И сейчас, когда она переступила порог покоев своего господина следом за стариком, Шиалистан невольно залюбовался ею. Начищенный нагрудник блестел точно новая монета, кольчужная юбка ладно обнимала бедра и ноги до самых колен. Женщина единственная не переняла моду Шиалистана, и не сменила своего черного одеяния на белые одежды. Накидка из черной же тяжелой ткани держалась на плечах застежками-галками. Каштановые волосы были слишком короткими, но даже их кончики завивались, в память о былых кудрях.

  Старик с прищуром поглядел на регента, кое-как поклонился. Шиалистан не стал его останавливать, не церемонясь о старческой немощи. Гиршет был прыток, где нужно, а где нужно - стонал так, будто сам Гартис тянул его за руку в темное царство. "Никогда не давай своим подданным права думать, что они могут не отбивать поклоны и пренебрегать почестями, - наставлял дед, - а то они начнут забывать как оно - гнуть спину перед своим господином".

  Живии поклонилась следом, дождалась, пока Шиалистан предложит им сесть и помогла старику советнику устроиться на широком стуле у стола. Тот рассыпался благодарностями; от Шиалистана не укрылось, как загорался взгляд женщины, когда старик величал ее "деточкой".

  - Я прихватил книгу, господин, как ты и велел, - сказал Гиршем, и бухнул об столешницу тяжелым фолиантом, который принес с собой. - Если тебе будет угодно, мог бы я спросить - какая в ней нужда?

  Шиалистан сложил пальцы клином, подпер ими подбородок, разглядывая засаленные и потертые страницы. Черная кожа переплетала обложку, янтарь и золотые лозы украшали верх. Регент знал, что внутри, о чем рассказывают старинные рукописные страницы, тщательно писанные несколькими придворными хронологами. Их рука запечатлела историю императорского рода с тех самых пор, как на трон сел Герам Великий. Кропотливый труд.

  - Я хотел бы прежде справиться о здоровье твоей дочери, хронолог. - Шиалистан улыбнулся старику самым безобидным образом.

  - О, благодаря вашему светлому распоряжению, она отбыла нынче на лечебные грязи в Рхель. - Хронолог лепетал, точно младенец, даже пустил скупую слезу.

  Шиалистан всегда любил представления и любил тех, кто умеет кривляться ему в угоду. Но сейчас его вопрос был задан для иной цели. Гиршем, вероятно, тоже понял второй смысл вложенный в простую любезность: он тут же раскрыл книгу, достал из кармана коричневой мантии увеличительное стекло - бесценную вещицу, единственное настоящее творение родом из пустыни, которой стала Шаймерия. Шиалистан знал, что второго такого нет.

  Гиршем был обязан Шиалистану своей жизнью и возможностью доживать старость во дворце, жизнью своей прыщавой дочери, что уже который год никак не могла понести. А еще тем, что регент пристроил нескольких его внуков от старшего сына. Парни оказались совершенными бестолочами, но зато боги дали им широких плеч и исполнительности. А регент любил держать в своей страже именно таких - покорных, знающих лишь голос своего господина псов, готовых разорвать всякого по велению хозяйской руки.

  С той поры хронолог кормился с регентской длани, старческая немощь пощадила разум Гиршама, и тот знал - случись что, он пойдет следом за Шиалистаном. Поэтому добровольно взял сторону регента, без оглядки на совесть разменяв дасирийскую сторону на рхельские краты и дмейры.

  И Шиалистан почти доверял ему.

  - Ты как-то говорил, хронолог, - начал рхелец, разглядывая темно-желтый разворот книги, - что кровь Гирама потерялась бы, если вдруг что станет с Нинэвель.

  Старик, как ни лоялен он был, вскинул жидкие брови и переложил увеличительно стекло в другую руку. Пальцы его почти все время дрожали, но сейчас хоронолога чуть не лихорадило, и Шиалистан, опасаясь, как бы старикана не хватил приступ, предложил ему вина. Хронолог не отказался. Получив бокал, жадно припал к нему сухими губами, осушил вполовину и отставил. Рот Гиршама сделался алым, точно он только что напился человеческой крови. Шиалистана покоробило.

  - Я думаю, что да, мой господин, - неуверенно ответил старик, подвинул книгу к себе, переложил стекло еще раз и долго листал, выискивая что-то меж ленточных и замшевых закладок.

  Регент не торопил, обратив взгляд на воительницу в черном. Карий взгляд смотрел куда-то в пол, будто Живии видела все насквозь до самого гартисового царства, и каменные этажи небыли ей преградой.

  - Живии, я хотел бы, чтоб ты взяла людей из моих Белых щитов, сколько нужно. И поставила дозоры по всему городу. Особенно возле Храма всех богов.

  - Сделаю, господин, - ответила она.

  - А еще загляни в "Железного вепря", - продолжал Шиалистан.

  - Кого мне искать, господин? - Только и спросила Живии, взирая на него так, будто видела перед собою лишь пустоту.

  И этот взгляд, пожалуй, был единственным, что раздражало в ней. Каждый раз уж много дней и месяцев, "черная дева" смотрела на всякого, как на пустое место. Как-то Шиалистан отважился спросить, почему так, а в ответ получил: "Я вижу мертвецов, господин, всегда только мертвые лица и глазницы, полные червей". После того регент перестал снисходительно смеяться, когда кто-то из придворных шутил, что Живии взял злой дух. Кто знает, что творилось в голове "черной девы".

  - Мальчишку, серого и худого, может быть оборванцем одет. С ним будет толстяк, вероятно - дасириец. Насчет второго нет уверенности, но ты знай. И с этими двумя - человек, служитель Эрбата. Скорее всего одежды ему сменят, чтоб не привлекать лишних глаз, но на лице должен быть ожег, будто от ладони. Гляди в оба. Служителя нужно найти, всякими способами. Сегодня до заката солнца он должен быть у меня. Сможешь?

  Шиалистан выразительно посмотрел на "черную деву". Живии хранила умиротворение на лице, только утвердительно кивнула. Неужели она никогда не обижается, подумал регент, переведя взгляд на старика, который шуршал страницами фолианта. Тот всеми силами делал вид, что не слышит разговора, но то и дело чуть поворачивал голову в их сторону.

  - Могу я идти, господин? - спросила женщина как только в их разговоре повисла пауза.

  - Ступай. И вот еще что... Если кто-то вдруг станет противится или, и того хуже, пытаться грозить оружием... Словом, я не слишком расстроюсь, если один или двое, или даже все отойдут в лапы Гартису. Но! - Шиалистан поднял палец. - Это крайняя мера, Живии.

  - Я поняла, господин.

  Черная дева покинула покои.

  - Так вернемся же к нашим баранам, хронолог. - Регент поднялся, обошел стол кругом и взял с серебряного подноса клин сыра, весь в зеленых прожилках плесени. "Мраморная голова" - так называли этот сорт в Рхеле, откуда сыр доставляли специально к столу Шиалистана. Дасирийцы переняли секреты у соседей, но даже самые искусные мастера-сыроделы не могли создать именно тот неповторимый сладко-терпкий привкус, которым прославился "мраморный" сыр рхельцев.

  Шиалистан с наслаждением откусил ломтик, дожидаясь, пока рот наполнится знакомым вкусом.

  Гиршем откашлялся, отложил в сторону увеличительное стекло и оставил книгу раскрытой на развороте, центром которому было нарисованное раскидистое древо клена. Клен издавна был символом Герами Великого, все его потомки носили кленовый лист в своем гербе - оливковый на белом поле. Только прихотью безумного Тирпалиаса поверх листа нарисовали еще и два скрещенных клинка.

  - Ваш брат по матушке, господин, наш светлый умом и почивший раньше срока император Нимлис был единственным наследником своего отца.

  - Он не был светлый умом, он был полудурком, хронолог. Уж при мне-то не лукавьте, ради всех богов. - Шиалистан снова откусил от сырного клина и запил вином, прохаживаясь вдоль стола. - Давайте называть вещи своими именами. Мне казалось, меж нами не может быть недомолвок.

  - Как прикажете, господин. - Хронолог покорно склонил седую голову в поклоне.

  - Продолжайте, Гиршем.

  - Дети вашего брата, принц Сатар Третий и его сестра Нинэвель - последние носители крови Гирама в этой ветке. Но есть еще и другие наследники, которые могут претендовать на престол по праву крови. Верно я понимаю, что вас интересуют все наследники на трон Дасирийской империи, господин?

  - Верно, - отмахнулся Шиалистан. Он снова занял место во главе стола, вальяжно облокотившись на спинку, покрытую шкурой тигра.

  - Тогда, с вашего дозволения, я продолжу. - Старик припал глазом к увеличительному стеклу, пристально разглядывая правую страницу разворота, так, будто выискивал там мелкого жука. Его палец следовал нарисованной короткой ветке. - У Гирама были близнецы от его второй жены, Сарико и Алигасея.

  - Эти старики, что заправляют в Храме всех богов? - Регент улыбнулся. - Сколько им уж минуло? Сто десять лет обоим, не меньше? Того и гляди оба душу Гартису отдадут. И, насколько мне известно, много-много лет назад, в свое время, эти двое отреклись от всякого права на престол в пользу Ашура.

  - Все так, господин, - подтвердил Гиршем. - Но вы желали знать обо всех наследниках и я...

  - Продолжай, - перебил Шиалистан. Несмотря на то, что положение его было шатким и приходилось ждать удара со всякой стороны и трижды в спину, регент не брал в расчет этих двух едва живых стариков-служителей. Они, вне всякого сомнения, были значимыми личностями, и слово Верховных служителей Храма всех богов подчас было равно слову императора, но в начавшейся шахматной партии эти фигуры уже вышли из игры, так и не сыграв свое.

  - Так же, на попечении Верховных служителей находится Лимис. И, хоть бедняжка унаследовала недуг своего отца Тирпалиаса и разум ее блуждает в неизвестных нам мирах, она носит кровь Гирама.

  - То есть, если вдруг кому-то взбредет в голову усадить эту полоумную на престол, то... - Шиалистан нарочно сделал паузу, предлагая хронолоу закончить за него.

  - ... то вряд ли Сарико и Алигасея дадут свое согласие на то, чтобы несчастная покинула пределы священной обители. Насколько мне известно, Лимис нынче занимается разведением цветов и помогает прокаженным. Отчего-то убогие со всех просторов Дасирии сползаются к Храму всех богов, чтоб Лимис возложила на них руки. Говорят, что она якобы лечит своим касанием и что ее слабый рассудок - то вовсе не хворь, а слишком щедрое благословение светлой богини Виры.

  - Но престол - она имеет на него право? - Нетерпеливо спросил Шиалистан.

  - Вне всякого сомнения. Хоть мать ее была простой рабыней, как и мать вашего покойного племянника Сатара Третьего, для дасирийцев всякое право передается лишь по крови. Чем она гуще - тем лучше.

  - Да уж, моя так и вовсе слишком разбавлена. - Шиалистан всеми силами старался показать, как ничтожно значим для него сей факт, но в глубине души, кровь, что текла в его жилах, всегда не давала рхельцу покоя. С одной стороны - не слишком важна была она для Рхеля, с другой - мало что значила и для Дасирии. И только счастливый случай да дядино золото на подкуп, дали Шиалистану шанс. Темнокожий мальчишка Сатар свернул шею так не вовремя, чтоб его!

  - Мне рассказывать дальше, господин? - Аккуратно кашлянул хронолог

  Рхелец кивком дал молчаливое согласие.

  - И так, есть еще Сиранна Потерянная. Но она пропала много лет назад и с тех пор о ней никто ничего не знает. С десяток раз приходили ко двору всякие оборванцы, что называли себя детьми Сиранны, только их головы быстро украсили пики за стенами Иштара. - Старик гаденько похихикал в седые усы, немощные и тонкие, как и он сам, крысиными хвостами сползавшие до впалой груди.

  - Так ли уж не известно, где ее искать? - Шиалистан поддался вперед. Байки про наследников Сиранны он и раньше слыхивал, только никогда прежде они не интересовали его так, как теперь. Он собирался сыграть сам, без дядиных указок и советов из Рхеля, но в таком случае следовало как должно подготовить фигуры. И узнать заранее, чем может дать отпор противник, имя которому было дасирийская озлобленная знать.

  - Бедняжку вроде как похитили та-хирские пираты, а у этих жабродышных один разговор - продать все, что можно продать. Принцесса, вероятнее всего, попала в рабство. Она еще в те юные годы была первой красавицей, вся в мать. Я знаю, что волею наших верховных служителей принцессу искали и были разговоры, что Сиранна попала в южные земли к богатому эфратийцу, потом тот продал ее в Тутмосе, а после следы принцессы стали слишком неразборчивы, чтоб понять, в какой стороне искать. - Старик пожевал губами, отчего усы его заходили ходуном - ни дать, ни взять седой кнур. - Я не был бы уверен насчет наследия по линии Сиранны, господин. Сатар Второй, отец Тирпалиаса, в ту пору уже отрекся от престола и принцесса родилась еще до того, как Сатар снова сел на престол.

  - Разве это имеет значение, когда речь идет о крови Гирама? - Шиалистан продолжил смаковать вино и сыр.

  - Смотря как обернулось бы дело, в случае, если объявятся наследники Сиранны. Политика и кровь, кровь и престол - все так зыбко и так шатко.

  - Продолжай дальше, хронолог, - приказал регент, отставив воображаемую шахматную доску еще несколько фигур пока неопределенного цвета.

  Старик снова принялся водить пальцем по рисунку, бормоча что-то в усы. "Интересно... Что тут у нас... Как занятно..." - только и смог расслышать регент.

  - Гиршем, я теряю терпение, - напомнил Шиалистан, когда кубок его опустел.

  - Я нашел занятное родство, господин. - Хронолог огладил усы и поглядел на рхельца так, будто видел его впервые. - Между вами и одним северянином.

  Шиалистан порывисто встал, поравнялся со стариком и поглядел на древо крови Гирама Великого.

  - Показывай, - велел кратко, чувствуя, что настал черед для еще одного нерадостного открытия.

  - Вот, господин, прошу поглядеть вот сюда. - Сухой палец переместился на самую нижнюю ветку на древе, которая тянулась едва ли ни к краю левой страницы. - Это ветка сына Гирама - Анаписа. У него было двое дочерей, обе из которых в разные времена стали женами рхельского царя Хамы Первого. Должно быть, вы знаете эту историю.

  - Знаю, знаю. Обе долго не протянули и вся Дасирийская империя по сей день зовет несчастного Хаму Первого не иначе, как Хама Душегуб. А на гравюрах - такой милый старик. И что там с ним, м?

  - Обе дасирийские принцессы родили царю детей. Двух сыновей и дочь. Как вы знаете, сын его, по имени Исакай, был вашим прадедом и от его потомка, вашего деда, появились на свет двое внуков, ваш отец Ила и ваш царственный дядя, его брать - царь Ракел.

  - По-вашему, я не знаю истории своей семьи? - Шиалистан снисходительно улыбнулся хронологу, пряча за показным добродушием раздраженность.

  - Прошу меня простить, господин, забылся.

  Палец Гиршема на странице дернулся, и Шиалистану пришлось успокоить его ненавязчивой шуткой про старческую слабую память. "Как бы хронолога удар не хватил до того, как он станет мне не нужен" - подумал регент.

  - Так вот, господин. Первым ребенком от дасирийской принцессы стал тогдашний наследник престола Рхеля, а вторым была девочка, которую назвали Сария. Хама был тогда уже в таком почтенном возрасте, что малышку назвали не иначе, как божественным благословением. Вскорости, когда Сария подросла, ее сосватали в жены в Северные земли. За бастарда нынешнего Конунга - Берна Свирепого медведя. Боги долго не давали им наследников, но Сария таки родила крепкого мальчишку, которого, если я не ошибаюсь, нарекли Фьёрном.

  - То есть в этом как там его... Фьёрне... тоже кровь Гирама?

  - Да, господин, хоть она и жидковата, но...

  Шиалистан перервал его и, вскинув руку, велел молчать. В голове зашевелилось воспоминание. Далекое, но от того не менее важное. Северные земли. Не туда ли отправили посланников не так давно на военном совете? Вопреки его воле, военачальники будто сговорились и решили, что только Артум поможет отбивать дшиверских варваров. А ведь дшиверцы пока спокойны и смиренно прячутся в степях близ Красного моря. Уж не за кровью ли Гирама отправили гонца?

  Шиалистан развернулся на пятках. Как раз вовремя, потому что привратник появился в дверях.

  - К вам человек, господин Шиалистан. Назвался Койотом.

  - Впусти, - распорядился регент. Сам закрыл фолиант и всучил хронологу, желая поскорее избавиться от старика. - С тобой, Гиршем, мы закончи разговор после.

  Вытолкав старика в спину, Шиалистан дождался, пока в покои зайдет гость. Он был высоким мужчиной, мощного сложения, одетый немногим лучше крестьянина. И несло от него не лучше. Впрочем, Шиалисан уже привык не гнушаться никого, кто бы мог принести пользу, будь то продажная девка или крестьянин, или благородный муж.

  - Кеджи, мне нужно, чтоб ты кое-что сделал для меня, - сразу перешел к делу Шиалистан. И, хоть сперва у регента было дело другого толка, теперь Кеджи оказался как раз кстати.

  Мужчина голодными глазами шарил по столу, и Шиалистану пришлось пустить его насытиться.

  - Зачем тебе снова понадобился добряк Кеджи? - Спросил тот, откусывая от бока перепела, запеченного в сухарях и цедре.

  Регент Шиалистан задумался, мысленно выбирая, какими фигурами начать разыгрывать партию. И заговорил.

  Глава семнадцатая

  Арэн не выспался. Всю ночь чудилось, будто его душит чей-то тяжелый взгляд. Несколько раз, ближе к утру, дасириец вставал с сенника, чтоб размять кости и пройтись побережьем. Тепло неумолимо наступало с юга, в воздухе пахло сырым рассветом, морем и кровью. Именно кровью, чей запах Арэн не мог не помнить, даже если б очень захотел.

  Дозорные сидели у небольшого костерка, переговаривались вполголоса и, завидев Арэна, притихли. Он не стал подходить к северянам, побродил немного и снова лег, пытаясь уснуть. Напрасно, так и провалялся до самого рассвета, когда из пещеры стали появляться заспанные женщины и насупленная малышня. Развели еще костер: в воздухе запахло жареным мясом.

  Огонь, что принесли из Большого очага Яркии, бережно хранили на поленьях внутри пещеры. Женщины вырыли небольшое углубление в земле, собрали весь хворост с округи и дождались, пока огонь разрастется вполню силу. После подложили толстых веток, которые мужчины собрали в лесной гряде на утесе.

  А потом прибежал Луме. Мальчишка то и дело пытался избавиться от перевязи, но кто-то из женщин обязательно оказывался рядом, чтоб остановить его и "приласкать" подзатыльником. Маленький северянин хоть и был круглым сиротой, на произвол судьбы его не бросили, а когда доходил черед есть, подпихали Лиме к остальным детям, и давали баранины вровень с остальными.

  Сейчас Луме бежал с самого верха утеса, так резво, что дважды чуть не свалился кубарем с пологого склона. Арэн подумал, что как только мальчик окажется поблизости, он и сам даст ему затрещин за то, что ослушался и, вопреки наставлениям, ушел далеко от лагеря. Но Луме спешил так, что у дасирийца невольно зародилось подозрение - не ведет ли маленький северянин за собою незваных гостей? Он торопливым шагом пошел ему навстречу и пацаненок, как только добежал до Арэна, принялся невнятно что-то говорить. От бега грудь его высоко вздымалась, слова комкались и рвались, образуя несвязный потом, из которого Арэн понял только одно - корабли.

  - Какие корабли? - Арэн тряхнул пацаненка за плечи.

  - Там, - Луме указал на север, отдышался немного, утирая слезы, набежавшие в уголки глаз. - С парусами такими, большими. И белый парус на том, что идет самым важным, и дракон у него на носу, тоже белый.

  - Много? - Дасириец не давал расцветающей надежде раскрыться в полную силу.

  - Много, господин, - кивнул мальчик.

  - Предупреди в лагере, - велел Арэн, - пусть готовятся на всякий случай. А я пойду погляжу, кого море принесло в гости в такую рань.

  Острое море принесло драккары. Дасириец насчитал несколько десятков, но были и еще. Луме все сказал верно - к тому времени, как Арэн взобрался на утес, первый из кораблей был достаточно близко, чтоб разглядеть тех, кто упрямо налегал на весла и рослого мужчину в самом носу драккара. Северяне, ветер приносил их громкую песню на северном наречии, рванном и грубом, но оно сейчас как никогда раньше ласкало слух дасирийца. И, хоть Арэн уже не сильно верил в то, что помощь придет, душа его ликовала.

  Когда он вернулся обратно на берег, там уже царил хаос. Часть мужчин похвасталась за выстроганные колья, часть пыталась заставить женщин и детей прятаться обратно в пещеру. Кто-то заливал огонь, какая-то старуха стенала, что в спешке опрокинули целый котелок похлебки.

  - Это помощь пришла, - громко сказал Арэн. Пришлось повторить, потому что даже его громогласные слова утонули в пререканиях и ругательствах, которыми обменивались северяне налетая друг на друга.

  Только когда до деревенских дошел смысл его слов, они перестали суетиться и почему-то уставились на него так, будто чужестранец объявил о рождении нового бога. Арэну пришлось в-третий раз повторить сказанное.

  К тому времени впереди, из-за выступа скалы, уже появился нос первого драккара. Даже та малая пригоршня выживших так громогласно возликовала, что крики их разнеслись далеко окрест. Арэн тоже впервые за долго время почувствовал облегчение, радуясь, что скоро увидит Раша и его неизменную кислую физиономию.

  Когда к берегу пристали первый из кораблей, северяне от мало до велика, вышли встречать владыку Северных земель. Арэн сразу узнал его по богатой накидке и цельно выделанной шкуры белого тигра и бороде, идеально гладкой, с серебряными кольцами, что держали косы. Селяне принялись кланяться и желать многих славных лет жизни и вечного благословения Скальда.

  Когда Конунг поравнялся с Арэном, дасириец отдал уважение на свой манер - приложил руку к груди склонил голову.

  - Ты здесь был за главного, чужестранец? - Спросил тот.

  - Я, владыка Севера, - ответил Арэн и поднял к нему лицо.

  - Слыхал, у тебя ко мне дело. - Сказав это, Конунг нахмурился и заложил большие пальцы за тяжелый железный пояс, обитый серебряными гривнами.

  - Так и есть. - Арэн не торопился показывать письма. Дасириец решил обождать и узнать, что сталось с Рашем, судьба северянки его так же беспокоила, но карманник, вечно попадающий в какие-то переделки из-за своей языкатости, мог нажить себе не одну проблему.

  - Поговорим после об этом, - не настаивал Конунг. Он осмотрел людей - сельчане хоть и улыбались, внимая каждому слову своего правителя, продолжали хранить затравленный вид. - Где шараши? - спросил коротко, снова оборачиваясь на Арэна.

  Дасириец рассказал обо всем. Его слова поддерживали и дополняли. Кто-то из женщин сказал, как отважно чужестранец помогал вытаскивать северян из-под каменного града в ущелье близ Хеттских гор, ее подхватили. Арэн, как мог, сдерживал улыбку - он был доволен, что деревенские не считали его злым пришлым с юга.

  Когда Арэн закончил, к берегу пристали новые корабли. Дасириец обеспокоенно разглядывал все новых и новых воинов, которые покидали драккары, грозя топорами и мечами людоедам, под дружное ликование выживших. Нигде среди них не было видно ни карманника, ни Хани. Арэн собрался набраться наглости и спросить Конунга, что с ними сталось. А в голове зародилась гадкая мыслишка о том, что и Раш, и девушка-северянка могли попросту сгинуть в снегах, а владыка Северных земель узнал о напасти от кого-то другого. Тут же вспомнились слова Мудрой: белый альбатрос над заснеженными просторами и ни слова про Раша, который сопровождал Хани по его, Арэна, велению.

  Но владыка Севера уже был в плотном кольце высоченных, под стать ему, северян, и к нему было не подойти. Судя по их одеждам, все они были выше рангом, чем простые вояки, что как раз раскладывали весла на сушку. Тут же замелькали синие мантии служителей Скальда, которые принялись громогласно предлагать помощь раненым, если такие есть.

  Дасириец почувствовал злость. Приступ дикой ярости на себя самого, на самоуверенность. Как он смел решать, что и кто будет делать? Возомнил себя властелином над человеческими жизнями и забылся, что это у себя в Замке всех ветров он был Арэном Кровавым, а здесь все равны. И нынче, когда они едва избежали гибели под ногами порченного мамонта - разве не тоже самое взбрело ему, Арэну, в голову? Все решать своей волей, все видеть своими глазами. И думать, будто бы...

  - Арэн, чтоб тебе девки никогда не нагибать! - Раздалось позади, и дасириец обернулся, не веря собственным ушам.

  Раш. Живой, хоть порядком потрепанный, со сливовой переносицей, распухшей, точно кто-то крепко приложился к физиономии карманника. На щеке уродливым красным полыхал шрам, почти от самого виска и до скулы. Кольца в губе не было, недоставало одной серьги. И первое, что сделал Арэн - лихо преодолел расстояние между ними и, что есть силы, схватил карманника в охапку, сжав так, что тот мигом посетовал:

  - Ты чего, полоумный, и так еле ребра целы остались.

  - Да ну тебя! - Арэн отпустил карманника, но напоследок припечатал кулаком его плечо. Радость от того, что прохвост жив, придала оптимизма. - Что это с рожей у тебя?

  Раш тронул себя за щеку, скривился, точно выпил кислого молодого вина. Нехотя, - это читалось в каждом его движении и каждой дрогнувшей мышцы на лице, - рассказал, как встретился с каким-то проходимцем. Потом Раш подошел к тому, как на них напали здоровенные герги, тут же сам себя перебил и спросил, почему не видно Миэ и Банру. Как раз когда Арэн собрался сообщить товарищу неприятную весть, их перебил угрюмый голос.

  - Чужестранец, - сзади стоял сам владыка Торхейм и глядел на карманника недобрым взглядом, - надобно нам поговорить.

  Настроение Арэна мигом улетучилось. Не рискуя вмешиваться, - он проклинал предстоящий разговор с Конунгом и не хотел загодя попадать к тому в немилость, - дасириец проследил за ними. Торхейм, в отличие от многих правителей, которых Арэну довелось повидать, не водил за собою хвост охраны, зато меч за его спиной был востро заточен и предназначен для боя, а не хвастовства ради.

  Что нужно правителю Артума от мошенника Раша, думал дасириец, глядя, как эти двое поднимаются в гору, по тропке, что вела на утес.

  Возня на побережье, между тем, все нарастала. Кромки земли, зажатой между скалами, не хватило, чтоб дать приют всем драккарам, потому северяне с кораблей, которые подходили последними, добирались до берега вплавь. Они шумели, ругали погоду и рассказывали, как сам морской повелитель Велаш встал им на пути: дети пугались и прятались за материны юбки, взрослые сельчане воздавали хвалу Снежному, что отвел напасть. Арэн так и не понял, что произошло с армадой кораблей, пока они шли по Острому морю. Глядя на обломанные мачты и потрепанные корпусы кораблей, видя, как сносят на берег едва живых воинов, мрачнел все сильнее. В конечном итоге, когда большая часть воинов покинула драккары, Арэн увидел, что воинство северян не так уж и велико. Помянул яростного Ашлона и попросил Хранителя отваги послать им благословение, если дело дойдет до битвы.

  Дасириец хмыкнул, вспомнив, как рассвирепел Торхейм, когда услыхал, что шаращей и следа нет. Владыка Северных земель ждал битвы, от него за милю несло нерастраченной жаждой крови.

  - Поглядите-ка, нынче порченная стала фергайрой, - раздался совсем рядом голос Лумэ, который постоянно крутился рядом с Арэном.

  Дасириец вопросительно глянул на него. В ответ мальчишка только указал пальцем на девушку, что хлопотала возле раненых. Арэн сразу узнал знакомые серебряные косы Хани. Только нынче на ней был дорогой пояс в серебряных бляхах и драгоценные украшения на косицах. Все деревенские, и воины Артума, и даже вожди расступались перед нею, стоило северянке подняться на ноги.

  - А те двое кто? - Арэн увидал сперва одного крепкого северянина, который что-то шепнул Хани на ухо, а после второго, похожего на него как две капли воды. Дасирийца удивило не сколько отсутствие у этих двоих бород, сколько их почти обнаженные торсы, покрытые руническими шрамами.

  - Шамаи, - почему-то шепотом ответил пацаненок, шмыгнул носом, не сводя глаз с обоих. - Первый раз увидал их. Сказывали, что шамаи больше уж и нет. Отец говорил, перевелись воители Севера. А эти... настоящие.

  Арэн чувствовал благоговение в голосе Лумэ. Что там Миэ рассказывала про шамаи?

  Харст бы все взял, и как он мог забыть?! Нужно немедленно найти Конунга и уговорить его дать людей, чтоб разобрать завал. Хоть на немного, чтоб дать шанс тем, кто еще мог быть жив. Сколько же времени прошло, думал дасириец, поглядывая в сторону, где скрылись Конунг и Раш. Несколько дней или больше? Точно больше, уже третий день, как он привел деревенских на побережье.

  Но посчитать не удалось. К нему как раз подошла северянка. Лицо ее как и прежде оставалось мертвецки бледным, а глаза дали приют печали и обреченности.

  - Арэн из рода Шаам, - сказала она и кое-как улыбнулась.

  - А мне стоит называть тебя фергайрой, колдуньей Севера? - Дасириец склонил голову, а когда поднял глаза на Хани, та вдруг сделалась совсем несчастной - того и гляди зайдется горючими слезами. Арэн озадаченно поскреб затылок, прикидывая, где хватил лишку.

  - Мы привели помощь, Арэн, - сказала она, справившись с собой.

  Дасириец чувствовал, как она изо всех сил старается держаться. Девчонка, испуганный ребенок, которому дали слишком необузданного мерина. И Арэн совсем не знал, какие слова сказать, чтоб облегчить ее участь.

  - Что сталось в Сьёрге? - только и спросил он.

  Девушка ответила не сразу, уставилась под ноги. А потом вскинула голову - серебряные "побрякушки" в косах запели, зазвенели на все голоса.

  - Ничего, чужестранец, - ответила она и как бы невзначай, отступила на шаг.

  Расстояние меж ними стало не многим больше, но Арэн чувствовал, что теперь на том месте будто выросла каменная стена - глухая и неприступная. И Хани спряталась за той стеной.

  - Файари стала фергайрой, только и всего. Я еще не очень понимаю, что да как, но мне было велено не спрашивать лишнего, а я не так безумна, чтоб спорить с колдуньями Севера... своими сестрами отныне и до тех пор, пока Гартис меня не утянет.

  - Я не знаю ваших обычаев, не знаю, как мне стоит себя вести теперь, так что ты уж не пускай мой прах по ветру, колдунья.

  Она дала свободу улыбке. Вскоре их потревожил один из северян, молодой, но уже с приличным числом косиц в бороде. Его нагрудник, помятый в нескольких местах, хранил гравировку медвежьей лапы.

  - Там лошадь твоя, фергайра, - сказал он, с любопытством изучая взглядом чужестранца. - Мужики кое-как выволокли упрямую на сушу, а тут она уж трех сшибла с ног.

  Девушка торопливо ушла, а северянин остался и назвал себя:

  - Я Фьёрн, сын Берна.

  Арэн назвался в ответ. Так вот он какой, Фьёрн, подумал дасириец, когда молодой северянин забросал его вопросами откуда тот и кто такой. Молодой, слишком молодой. Арэн старался отвечать немногословно, благо, что собеседник сносно говорил на общей речи.

  - Никогда не был в дасирийских землях, - признался Фьёрн и глаза его вспыхнули, будто он увидал диковину. - У нас говорят, что воины Дасирии ходят все сплошь в железных панцирях, и что их ни меч не берет, ни топор.

  - Ну полностью или нет - вопрос спорный, - улыбнулся Арэн, продолжая думать о своем. - А вот что меч не берет - враки. А не то бы тогда уж везде только одни дасирийцы и были, до самой шаймерской пустыни.

  - Еще у нас говорят, что как только ваши младенцы-мальчики научаются ходить, их ставят на пол меж мечом и мотыгой. И тем, кто выбирает мотыгу, тут же отнимают мужские причандалы и определяют в скотоводы.

  Арэн, как ни старался сдержаться, залился хохотом. Северянин озадаченно оглаживал бороду и дасириец поспешил объяснить, что ничего такого в его землях нет. И всякий, кто не раб, может заниматься тем, что ему по душе - хоть скот разводить, хоть пашню возделывать, хоть с мечом упражняться.

  - Если только воины будут девок оприходовать, тогда через десяток лет некому будет воевать, - снова хохотнул дасириец.

  Фьёрн тоже разошелся улыбкой во все лицо.

  ***

  - Почему эта белоголовая еще землю топчет? - Конунг шипел, брызгал слюной, и крылья его носа расходились в стороны, будто у разъяренного быка.

  Раш, на всякий случай, поддался назад, но Торхейм лихо ухватил его за грудки и поднял над землей. Карманник попытался выкрутиться, но тот держал крепко.

  - Воины мои размножили весть, что фергайра свалилась за борт, а ты ее выволок и от смерти спас. Или скажешь мне, что то лжа все?

  Раш продолжал сучить ногами, изворачиваться. Конунг тряхнул его, будто дворовую шавку, да так, что в щеке карманника снова заныло. Боль полоснула по челюсти, раздула ярость, которая так и не улеглась с самого нападения гергов. Рука нащупала спрятанный у бедра кинжал, тот, которые всегда лежал в петлях за поясом - короткий, не больше детской ладони, листовидный, чтоб оставлять неглубокую, но широкую рану. Идеальное оружие, если врага стоит лишь припугнуть. А на самый крайний случай - засадить по самую рукоять в глаз или шею.

  Раш выхватил кинжал как раз тогда, когда Торхейм, продолжая реветь точно раненый як, снова затряс его. Понадобилось лишь одно движение, чтобы клинок оказался в ладони. Раш мигом ощутил себя увереннее, отпустил на свободу злость и, приноровившись, наотмашь полоснул северянина по щеке. Будто в отместку за уродство, которое причинила ему промозглая страна.

  Кожа надрывно треснула, разошлась, выпуская из недр алые струи. Кровь брызнула на Раша, тот едва успел зажмуриться, ощутив на губах поганый соленый привкус. Торхейм отшвырнул его, ухватился за рану и залился бранью.

  Карманник быстро вскочил на ноги, в этот раз таки успев отойти от северянина так далеко, чтоб держать его на расстоянии. Ладонь Торхейма наполнилась кровью, взгляд налился. Раш знал, что обрезал себе путь к отступлению и, странным образом, его такой оборот позабавил. Надо же, размышлял карманник, стараясь ловить каждое движение владыки Севера, нынче наниматель стал сам жертвой, вместо той, которую велел извести. Интересно, когда ему придет в голову кликнуть воинов, чтоб те разорвали чужака на куски?

  - Ты... Ты... - Конунг захлебывался словами. - Вы в сговоре, да? С этой порченной девчонкой?

  - Никакого сговора, владыка. - Карманник нарочно придал голосу манерность, кривляясь. Он, харсты б взял всех в этом царстве холода, боялся и, чтобы хоть немного заглушить страх, устроил браваду. За спиною Торхейма Рашу уже чудилась возня и призрачные фигурки рогатых прислужников Гартиса, которые грозили ему огненными вилами. - Я передумал, только и всего. Ну сам посуди - проку мне с твоей сотни золотом? И здоровья не прибавит, и на мою разгульную жизнь на два десятка дней пировать всего. Да и слыхал я, что всякого, кто на фергайру руку поднимет с умыслом или взглянет косо, тут же и порча побьет.

  Торхейм оскалился, кровь густо пачкала его рот и обагрила бороду алыми разводами. Северянин потянулся за мечом; громадная рукоять в самый раз для двух рук, оказалась в здоровенных лапищах.

  - Не станешь кликать на помощь, владыка? - Раш ловко обошел дерево, раздвоенное у самого корня, отвел в сторону ощетинившуюся ветку сосны.

  Конунг не торопился, хоть с каждым мгновением промедления глаза его все гуще наливались злостью. Раш невольно почувствовал панику. Одно дело - юлить и злить противника, самому тем временем выискивая слабые его места, выбирая те, куда проще всего нанести нужный удар. И совсем другое - открытый бой один на один, когда соперник превосходит и силой, и толщиной доспеха. Раш уже поплатился за самоуверенность, недооценив противника, и не торопился с выводами теперь. Что у него есть в запасе? Скорость, несколько хитрых приемов, которые на кроткое время дадут преимущество и несколько мгновений для удара. И что с того? Длинное лезвие великого меча коснулось земли, точно испрашивало у нее дозволения пролить кровь чужестранцу. Заточенный кончик заиграл как ограненный алмаз, переливаясь на все цвета. Раш примерялся, обошел еще несколько стволов, не подпуская грузного Торхейма ни на один лишний шаг вперед, но и сам не отходил далеко - между деревьями северянину будет сложно сделать стоящий замах, но даже меньшего вполовину хватит, чтоб проделать в теле Раша приличных размеров дыру. Карманник знал, что шанс представится ему, если обойти Конунга сзади. Только Раш не шибко надеялся на такой оборот. Вряд ли здоровяк, что заслужил честь сидеть на троне, был настолько туп, чтоб пустить врага себе за спину.

  И все же - почему Торхейм не зовет кого-нибудь в помощь?

  Раш переступил ветку, беззвучно уходя все дальше в жидкий лесок.

  - Ты трусливая тварь, чужестранец, - сказал Конунг вместе с плевком. Сказал негромко, точно боялся, что их могут услыхать. Меч он держал перед собой, отводя ветки, которые попадались на пути. Поступь его тоже сделалась аккуратной, хоть для этого ему приходилось время от времени глядеть себе под ноги. Щека его вспухла, кровь, хоть теперь хлестала меньше, продолжала стекать на бороду, а оттуда - на тяжелый нагрудник, размножившись мелкими ручейками.

  И тут Раш понял. Осознание пришло так внезапно, что карманник чуть не хлопнул ладонью по лбу. Конунг не хочет, чтоб кто-то стал свидетелем их перепалки. Может, ему позорно, что коротышка чуть не вдвое мельче его, оставил по себе отметину на роже. Но Рашу верным казалось то, что Конунг попросту не хочет, чтоб всплыло о чем они толковали. Еще бы, так ведь слово за слово может открыться, какое черное дело замыслил светлейший правитель Артума.

  - Я умная тварь, владыка, - пожал плечами Раш. - Достаточно умная, чтоб понять, что миром нам не разойтись.

  Вместо ответа Конунг снес коротким ударом сосновую лапу и понес на Раша.

  Карманник увернулся, зашел в бок. Листообразный кинжал отбросил за ненадобностью, вместо него выхватил два других - пламенеющий со змеей в рукояти и кундейл, который хранился за голенищем, в тонком чахле, чтоб не поранить самого хозяина. Его трехгранное шилоподобное лезвие зловеще встретило свет синеватыми бликами по всему клинку. Раш надеялся, что "Дикая оса", - так он прозвал клинок, - спасет его задницу и в этот раз. Главное, чтоб был тот самый момент, хоть бы и один единственный, который даст место для удара, а уж там яд завершит начатое.

  Торхейм скорчил презрение, облизнул залитый кровью рот и снова пошел на противника. Карманник развернулся, обманно нырнул ему под руку, едва не попав под широкий замах Торхейма. Отступил на шаг, зашел в бок, почти приноровился для удара, когда северянин прытко развернулся - Раш едва успел присесть под смертоносное лезвие, которое чиркнуло прямо в том месте, где только что была его голова. Как для человека такого гигантского сложения, владыка Северных земель оказался проворен. Раш снова пригнулся, отступил, стараясь держаться так далеко, чтоб меч Торхейма не достал его. Северянин продолжал напирать - он вошел в раж, грубо косил мечом, кроша хвойную стружку себе под ноги. Рашу только того и нужно было. Еще немного, чтоб подразнить противника, подкинуть ему уверенность, будто отступает в панике. Пусть почует вкус непролитой крови, вкус победы. Еще немного бы продержаться.

  Однако Торхейм был не прост. Почуяв неладное, он перестал бессвязно махать клинком. Вместо того выставил его перед собой и не спускал глаз с чужестранца. Его грудь вздымалась, , кожа на обритом черепе взмокла.

  Раш видел в том передышку и для себя, но не воспользовался ею. Дать шанс великану отдохнуть, значит добровольно отдаться на погибель. Карманник пригнулся, забирая то влево, то вправо, виляя каждым шагом, будто заяц путающий следы. Пусть Конунг попробует угадать с какого боку ждать удар. Торхейм снова яростно замахнулся, срезал острой кромкой великого меча новую порцию веток.

  Раш обманул. Сделал то, чего Торхейм никак не ждал. Одной ногой нашел поваленное непогодой дерево, другой - толчок. И прыжок. Тело поддалось легко. Руки поднялись над головой и нацелились прямо в лицо Конунгу. Не достанет пламенеющий, так доберется кундейл.

  - Шараши! - Разнеслось вокруг громогласным эхом.

  Конунг отшатнулся, повернул голову. Короткий миг на ошибку и карманник ею воспользовался. Но на свой лад.

  Отравленное лезвие лишь слегка чиркнуло по шее, пустило самую малую кровь.

  Торхейм ругнулся, размахнулся мечом, но Раш был уже позади него и со всех ног бросился в лагерь. "Шараши! Идут по наши души!" - будоражило тишину многоголосое эхо. В лагере паника, быстро соображал Раш, пока ноги несли его обратно на побережье, можно будет затеряться в суматохе, спрятать себя. А к тому времени, как все закончится, либо подействует яд и Артум останется "безголовым", либо его, Раша, самого сожрут северные людоеды. Оставалась маленькая вероятность того, что яд не пробрать как следует, все-таки Торхейм тот еще здоровяк, но Раш усомнился в таком исходе - эфратийцы знали толк в ядах, не зря же цена их смертельным товарам подчас переваливала за сотню дмейров.

  Торхейм остался далеко позади, прежде чем Раш разглядел в толпе, уже наежаченной от копий, вскинутых луков и самострелов, Миэ и Банру. Оба жадно глотали воздух, как от долго бега. Раздалось громкое хрипение, отчего карманник сразу пожалел, что не так проворен с длинным мечом.

  - Тролль, - опередил его мысли Арэн, оказавшийся рядом точно по мановению магии. Дасириец наспех застегивал кованные перчатки. Покончив с этим, взялся за меч алхимического серебра.

  - Может даже несколько, - пробормотала Миэ как только отдышалась настолько, чтоб внятно говорить. - Мы нашли ошметки трольей шкуры, если хоть бы один линяет, можно смело считать его за пятерых.

  - Умеешь ты принести добрую весть, - озлобился Раш.

  Таремка оставила слова без внимания, грубо отшвырнула руку Арэна, который попытался поддержать ее. Миэ распрямилась - ее прекрасное лицо попортила усталость и множество мелких царапин, и кровоподтеков. Впрочем, в одном волшебница не изменила себе - она царственным жестом поправила кудри и растерла ладони.

  - Я говорила, что рада вас видеть живыми? - Сказала Миэ с улыбкой, и Банру, который все это время стоял позади нее безмолвной тенью, улыбнулся вслед.

  И только после жрец Лассии увидал в руке карманника кинжал со змеей в рукояти. Он мигом отшарахнулся в сторону, что-то громко выкрикнул, но слова потонули в громогласном воинственном кличе северян.

  Все пятеро обернулись, глядя, как воины Артума расступаются, пропуская вперед ощетинившегося волка-шамаи. Теперь Эрик в зверином обличии ступал на задних ногах, вдвое превосходя мужчин ростом. Он зарычал, показав всем, чем собирается сражаться - когти вышли из седого меха лап, рот оскалился клыками.

  Его крику отвечал сверху орль. Птица распарвила крылья и висела над самим войском, точно главное знамя. А после воины расступились еще раз, пуская вперед Хани в сопровождении волшебников и жрецов Скальда. Девчонка сидела на своей рогатой лошади и косы ее шевелились, точно живые. Воители Северных земель встретили молодую фергайру громогласными криками.

  - Скальд и все светлые боги Эрбоса нынче на нашей стороне! - Лошадь под Хани громко заржала, воинственно закусила удила, показывая зубы. - Да будет с вами, славные защитники, их благословение!

  ***

  Хани боялась.

  Не успела отшуметь в голове ревущая морская стихия, что взяла за собою пять кораблей и шесть десятков воинов, а надвигалась новая напасть.

  Весь остаток пути до берега Хани присматривала за ранеными, которых на корабле вождя Берна оказалось чуть больше десятка. Одному из воинов упавшей мачтой проломило голову, и Хани пришлось руками вытягивать щепки прямо из-под кожи, другому посчастливилось выжить после того, как ноги его побывали в пасти герга. Девушка знала, что ходить он не сможет, но утешала молодого воина как могла. У еще нескольких началась лихорадка: их кровь, схватив из воды всякой дряни, закипала, а раны стремительно загнивали. Всех спустили на берег, но никто из десяти так и не смог встать в ряды с другими воинами.

  Птенец издох. Хани готовила себя к тому, что так станется, но боль потерь многих жизней слишком сильно тяготила ее. Забившись в уголок палубы, она прижимала к груди меховую суму с мертвой птицей и беззвучно рыдала. Оплакивала свою судьбу, оплакивала погибших, снова и снова спрашивала молчаливых богов, за что те послали ей участь стать колдуньей Севера. Фергайра Ханийрэя - позорная девчонка, которая никогда не станет хоть бы и в половину такой же почтенной и могущественной как колдуньи Белого шпиля. Что изменилось с ее нового статуса? Только больше несчастий свалилось, умножились недоверчивые взгляды. Даже Конунг глядел так, будто за спиною ее шли полчища тварей Шараяны.

  Только ступив на берег, Хани почувствовала легкое облегчение. Деревенские из Яркии, на лицах которых читались многие горести, небольшой горсткой ютились в пещере. Увидав корабли и самого владыку Севера во главе воинства, люди повеселели: малышня распевала веселые песни, незамужние женщины прихорашивались, а мужчины приосанились. И, хоть вода еще не омыла испачканные кровью палубы драккаров, на душе Хани сделалось чуточку светлее. Навсегда затихший птенец остался лежать в меховой суме - Хани хотела предать несчастное уродливое создание огню. Может, найденыш ничем не заслужил чести пойти в последний путь стезею воина, но девушка не желала ему иной участи. После, если Леди удача подарит им свою улыбку и даст выйти из сечи живыми, Хани сбиралась исполнить задуманное.

  С Талахом они обменялись лишь парой слов. Близнецы-шамаи взошли на корабль Конунга, который шел вторым в армаде, и до самого конца путешествия девушка не видела ни одного из братьев. Она смутно помнила, как орль разгонял широкими крылами хмурые тучи и яростно кидался на громадных рыбин, которые грозили потопить один за другим все корабли.

  И все же, даже после того как своими глазами видела превращение, Хани не могла себя заставить верить, что громадная птица и рослый воин, который прижимал ее к своей груди и просил принять вместе с ним благословение служителя Скальда - это один и тот же человек. Будет ли так всегда?

  Сейчас, глядя на птицеоборотня в небе, Хани горько улыбнулась. Станет ли им удачи, чтоб пережить черную пошесть шарашей? Людоедов еще не было видно, лишь густой черный туман стремительно несся на северян, будто лавина.

  Конница Торхейма стояла позади лучников, готова вступить в бой, как только смертоносный дождь проредит толпу шарашей. Кони беспокойно пряли ушами, когда донесся первый рык. То были тролли, которые драли глотки, раз за разом разрывая полуденное умиротворение хриплым стоном.

  "Помнишь, как я убил тролля?" - раздался рядом голос, такой знакомый и такой близкий, точно говоривший стоял позади нее, а не стал пеплом.

  Рок.

  Хани погладила лошадь меж рогами, старясь ничем не выдавать свой страх вперемешку с печалью. И зачем пришел именно сейчас? Сколько дней молчал, сколько часов она провела наедине с паникой, и никто не пришел, никто не подал голоса. А теперь...

  "Я встану позади тебя, моя верная подруга файари, - говорил Рок, и Хани могла поклясться, что слышит, как призрачный приятель сотрясает топором. - Вместе погоним черных тварей туда, где им самое место!"

  "Простишь ты меня?" - спросила мысленно.

  "Я никогда и не гневался", - отвечал призрак за плечами. - "Не зазря помер, на том и весь сказ".

  С ней поравнялся Арэн. Чужестранец теперь снова был верхом на своем гнедом мерине и весь закован в доспех.

  - Сразимся еще раз плечом к плечу, Хани Говорящая с призраками? - Спросил он с улыбкой, но глаза его остались серьезны.

  - Сразимся, Арэн из рода Шаам, - вторила его словам девушка и тоже улыбнулась, понимая, что дасириец изо всех сил старается приободрить ее.

  Хани взяла злость, накрыла с головой, нежданно, точно снег посреди лета. Неужели выглядит она и впрямь так погано, что всяк норовит пожалеть да приголубить как дитя малое? Хороша же ты, Говорящая с призраками, мысленно пожурила себя Хани и распрямилась на спине рогатой жеребицы. Животное тряхнуло гривой, заплетенной долгими косами, покосилось на хозяйку голубым глазом, и потянуло вперед. Даже лошадь жаждала расправиться с шарашами, не боялась и не ждала, когда ее подстегнут.

  - Натянуть тетиву! - Где-то впереди прокричал Берн.

  Меж винами Севера пополз легкий ропот, мол, негоже начинать битву, пока владыка Торхейм не стал в голове войска, но Берн живо оборвал всякое недовольство.

  - За землю нашу идем, а владыка с нами будет в самой гуще!

  После краткого как вздох затишья, вожди подхватили голос Берна.

  - Кород, старый ворчун, сиди со своими конниками, пока мой рог не протрубит дважды, - велел Берн.

  - Раскомандовался тут, - беззлобно пробурчал в ответ вождь, и слова его повеселили воинов. - Буду ждать условленного сигнала, Берн, только ты уж не тяни. Не ради того я перся в морской болячке, чтоб погреть жопой спину своей старой коняги!

  - Не быть твоему топору без крови, Кород, - отвечал Берн. - Йоди, Мар, Стад и Лойке - пойдете следом за мной, как только лучники достанут шарашей стрелами. Остальные, кто пеший - за нами.

  Пешие воины громогласно потянули "За Артум!", в унисон их голосам запели клинки и топоры, кистени и "утренние звезды". Маги собирали мощь, готовясь встречать людоедов огнем и молниями. Хани слышала треск от еще не родившихся молний и видела, как запылали огненные сферы, послушные рукам чародеев. В резерве, у Корода и его конницы осталась часть зажигательных горшков, вторая часть разошлась по рукам вождей. Использовать зажигательные горшки следовало лишь в крайней необходимости, когда магические силы волшебников иссякнут. Хани помнила силу этих смесей, секрет которых надежно хранили жрецы Эрбата.

  Служители Скальда хором, точно сговорились заранее в какой миг начать, принялись плести слова благословения. Их ладони ловили солнце, наполнялись едва различимыми белыми линиями, из которых вскорости сплелось филигранное полотно прямо над головами воинов, и после рассыпалось мелкими исками. Хани подняла лицо к небесам, туда, где парил орль - Снежный дал свое благословение, бог покровитель Артума будет со своими детьми в сегодняшнем сражении!

  Берн снова что-то прокричал, разом натужно хрустнули тетивы. И следом грянули стрелы. Хани, как ни готовила себя к предстоящему, зажмурилась, с трудом удержавшись, чтоб не упасть с лошади. Теперь, совсем уже близко, заревел тролль, следом еще один и еще, а после, когда голоса стрел стали далеки, "черная туча" шарашей взбесилась. Наконечники достигли цели, поняла Хани, как только с другой стороны ответило долгое и разномастное шипение. Черные твари Шараяны наступали, ускорили бег. Вот уже впереди показались долговязые фигуры троллей, что неслись вперед, неудержимо, как валуны по горным склонам. Девушке даже показалось, что ничто не сможет остановить их, и чудо случилось лишь однажды, когда на ее зов пришла хранительница Яркии.

  Воины принялись кричать, подбадривать себя бранью, храбриться и греметь оружием об щиты.

  Второй раз запели стрелы и копья, теперь в купе с алыми огненными сферами. Вторые, оторвавшись от чародейских рук, загудели, взмыли вверх, как огненные звезды и скрылись с глаз, оставив по себе запах гари и серы.

  - За мнооооой! - Раздалось где-то впереди.

  То был Торхейм. Хани не успела заметить, откуда явился владыка Северных земель, но то было неважно. Северяне, увидав своего правителя, ринулись вперед. Откуда-то донеслось громкое ругательство Берна. Он просил остановиться, не спешить, дать прежде пройти коннице, но лавину человеческих тел было не остановить.

  Под сотнями ног задрожала земля того и гляди разверзнется путь в огненные чертоги Гартиса, поглотив всех без разбору. Северяне бежали, точно оголтелые. Ноги, руки, тела - все смешалось перед Хани. Если бы рядом не стоял Арэн, чей конь отчаянно рвался вперед, девушка перестала б понимать, на каком нынче свете. Дасириец выглядел смурнее грозовой тучи. Ему так же, как и Берну пришлось не по нраву, что все планы пошли насмарку.

  - Что-то не так? - Ей пришлось кричать, чтобы ее голос достиг слуха чужестранца.

  Арэн утвердительно кивнул. После склонился и прокричал в самое ухо:

  - Коннице не станет места для стремительного маневра. Там, - рука его указала в звеневшую железом "живую" гущу сражения, - теперь смешались и шараши, и воины Севера. Если пойти в галоп, полягут все без разбору.

  - Чтоб ему пусто было! - Совсем рядом раздался голос Миэ.

  Хани, справившись с собой, повернула голову, выискивая волшебницу среди человеческой реки. Она оказалась недалеко и как раз собирала над головою синие всполохи молний. Когда шевелящийся сгусток сделался вдвое больше ее самой, таремка отпустила стихию вперед. Молнии собрались сверкающим копьем и ринулись на цель - самого первого тролля, который уже подобрался так близко, что Хани видела ошметки облезлой, но еще державшейся кожи на его груди. Зверюга ревела, размахивала дубиной, норовя снести всякого, кто встанет на пути. Молнии настигли ее точно в плечо. Тролль замешкался, сотрясая воздух дубиной. Тут его настиг Эрик-волк. Хищник прыгнул на противника, вцепился клыками в самое горло, когтями прорвал плоть на груди.

  Тем временем шараши обошли воинов с боков. Теперь среди тварей Шараяны было много двуногих, вооруженных кривыми копьями и ржавыми мечами. Хани видела, как быстро они двигаются, как скоро появляются будто бы из ниоткуда. Твари словно множились на глазах, забирали широкими дугами и, прежде чем кто-то успел понять, что происходит, кольцо сомкнулось, проглотив всех пеших вместе с Торхеймом.

  - Строиться клином! - Велел Берн. - Зайдем слева, прорвем брешь, чтоб пешие пробрались из середки.

  Конники выстроились нужным порядком. Хани затиснули в самую середину, и она уже не видела ничего, кроме лошадиных боков, спин и лиц всадников. Многие едва ли были старше ее самой, кто-то шептал молитвы. Где-то впереди мелькнула лохматая макушка Арэна.

  - За Артум! - Сквозь шум разгоревшейся битвы прокричал Берн и кони вдарили копытами оземь.

  Застонала земля. Жеребица Хани сорвалась с места, понесла вперед так скоро, что только ветер в ушах зарезвился. Девушка едва успела собраться, зачерпывая магию пригоршнями. Туманные сгустки заклокотали в ладонях и Хани, держась на кобылице одними ногами, бросила шевелящиеся сгустки в шарашей, которые встали на пути. Их разорванные лица, полные гниющей плоти, теперь были совсем близко - девушка видела, как первый клок магии попал в поганую рожу шараша, как тот мигом оплыл, а воздух наполнился смрадом разложения. Она торопилась. Еще и еще швыряла перед собой туман чистой магии, дважды едва не свалилась с лошади, но вовремя удерживала равновесие.

  Девушка схватилась за поводья только когда клин вошел в самую гущу. И сделала это вовремя: несмотря на всю мощь конницы, лошади все ж резко умерили бег и те, что шли позади первых, замешкались. Хани отбросило назад, она покачнулась, голова пошла кругом.

  Девушка свалилась набок, ладонь разжалась сама собой, лишь второй рукой ей удалось удерживать себя от падения. Рядом показалось окаймленное липкой кровавой грязью копыто. Хани попыталась найти силы, чтоб подтянуть себя обратно на спину лошади, пока окончательно не сползла на землю. Ничего не получилось - тело, под тяжестью собственного веса, неумолимо сползало вниз. Еще немного - и нога перевалиться через спину жеребицы.

  Перед лицом мелькнуло кривое ржавое лезвие меча, все в царапинах и засечках. На клинке висели куски плоти, и одиноко болталась косица из чьей-то бороды. Хани потянулась, чтоб зачерпнуть магию - отчаянная попытка, заранее обреченная на неудачу.

  Чья-то сильная рука сцапала ее за шиворот и буквально бросила в седло. А двуногий шараш, хозяин меча, встретил щедрое железо молота.

  Хани не видела, кто был ее спасителем, потому что кони снова понесли. Хруст, визжание, громкое ржание - все смешалось страшным узором, лихорадочной мозаикой воспаленного страха. Кони падали, прижимая телами поверженных людоедов, а поверх коней ложились вечным сном воины, скошенные как колосья пшеницы.

  Девушка плохо понимала происходящее. Знала только, что нужно хватать магию и швырять во всякого подвернувшегося шараша. Сколько прошло времени, не знала - может миг или два, а может и больше. Не было времени поднять голову и взглянуть на небо. В гуще сражения казалось, что весь Эрбос спустился в черное царство Гартиса и никому не нейти из него выхода.

  Кровь была везде - на северянах, на шарашах, на земле и даже в воздухе плыла алая дымка, густо разбавленная вонью шараей.

  Впереди вырос тролль. Хани увела лошадь в сторону, но чешуйчатая тварь будто бы нарочно глядела на нее. С когтистых лап стекала кровь. Кто-то бросился наперерез чудищу, но тролль выхватил всадника из седла и прежде чем тот попытался колоть его мечом, переломал надвое, отбросив как хлам. Дорогу к Хани перегородили еще двое, но чудище расправилось с ними так же жестоко - один отлетел в сторону, сбитый широкий размахом лапы, второй свалился тут же, в землю и скорчился под копытами лошадей своих собратьев.

  Девушка еще дальше увела лошадь, спрыгнула, чтоб почувствовать под ногами землю. Тролль не унимался, но в этот раз дорогу ему перегородил Арэн. Лицо чужестранца заливала кровь, левая рука беспомощно болталась вдоль тела но кончик меча уверенно грозил когтистому противнику, будто в него вложили силу сами боги. Дасириец что-то прокричал, Хани смутно поняла, что он просил поторопиться, будто знала, что она задумала.

  Девушка опустилась на колени, едва не угодив под копыта лошадей. Кто-то залаял бранной речью, кто-то напротив - призвал расступиться, чтоб не мешать фергайре. Девушка отмахнулась от мира, от битвы, закрыла глаза. Она звала духов - всех, кто готов прийти на ее зов. "Я колдунья Севера, косы мои украшенными тремя священными символами, - повторяла она точно заклинание, - услышите мой призыв, не оставьте своих собратьев на погибель черной скверне!"

  Тишина. Оглушительная тишина, страшное молчание. Даже Рок, который обещал идти за ее спиной, умолк. Неужели духи тоже не вилять ее достойной, чтоб повелевать ими?

  Не сдаваться, звать снова и снова, пока не будет ответа.

  ***

  Арэн не чувствовал руки. Немногим прежде он не удержался в седле и едва не угодил головою под подкову, но успел вовремя перекатиться, и нога чьей-то лошади припечатала плечо. Дасириец завыл, нутро отозвалось эхом от хрустнувшей кости. Но Арэн поднялся. Его мерин вернулся, весь взбешенный от запаха крови, смерти и серы. Должно быть кто-то из волшебников тоже полез в самую гущу сражения, потому что огненные всполохи мелькали совсем рядом. Шараши, попав под огонь, разрождались предсмертным визгом и скоро тлели, как пучок сухой соломы.

  Арэн снова взобрался в седло, тут же раскроил пополам кого-то из двуногих, кто кинулся на него размахивая оторванной человеческой рукой. Орудовать мечом не держась за поводья давалось тяжело, на дасирийца спасали стремена.

  Когда Арэн увидел Хани, клинок его меча густо покрылся вязкой черной дрянью, что текла в жилах людоедов. Девушка спешилась в самое пекло, а на нее, будто натасканная собака, несся тролль. Дасириец быстро оценил расстояние - верхом не пробраться, слишком густо лежали поверженные шараши и северян. Дасириец спрыгнул - когда ноги ударились оземь, сломанное плечо будто сжали раскаленными клещами. Но боль придала злости. Арэн спешил со всех ног, несколько раз на него бросались изувеченные людоеды, намереваясь вцепится кто куда, но дасириец прокладывал путь клинком. Когда до северянки осталось несколько шагов, он вышел на тролля, почти не веря, что остановит его: когтистые лапы норовили смахнуть с пути всякого, кто путался под ногами. Но как бы там ни было, а Хани, - Арэн на краткий миг обернулся на нее, - получит чуть больше времени. И, может, духи придут ей в помощь. Девушка, закрыв глаза, стояла на коленях, бледная, перепачканная кровью, хрупкая, как статуя изо льда. Арэн чувствовал свою немощность и все сильнее входил в раж.

  Чешуйчатое чудовище нанесло первый удар. Кулак рассек воздух: троль собирался пришибить мелкого человечишку, но Арэн оказался проворнее. И умнее. Он отшатнулся и как только кулак припечатал землю, расплющив заодно пару голов покойников, дасириец что есть силы полоснул по когтистой лапе. От встречи клинка с чешуями, родились несмелые искры. Дасирией изловчился и полоснул еще раз, теперь по запястью, в том месте, где молодая кожа еще не успела обрасти защитным покровом. На этот раз меч забрал глубже, свистнул по сухожилиям.

  Тролль заревел, отшатнулся, недоуменно глядя под ноги мутными зелеными глазами. Увидав, что человек еще жив, попробовал сцапать его, но не смог - меч достал глубже, чем казалось Арэну, и тролль остался с одной лапой. Дасириец с иронией подумал, что теперь их шансы равны. Вот бы еще провидение сделало тролля вчетверо меньше.

  В этот раз чудовище понесло на дасирийца будто неудержимый таран на всем ходу. Арэн едва успевал отворачиваться от громадных ступней. Попасть под такие означало бы мгновенную смерть. Несколько раз троллю удалось достать противника, но кольчуга сдерживал натиск. Правда, с третьим ударом чудища, удача изменила воину и звенья лопнули, пуская пол кожу на здоровом плече все четыре когтя. Дасирией закричал от боли, упал на колени.

  И когда он уже готовился принять смерть, мысленно попросив богов позаботиться о Бьёри, над головою раздался шум крыльев. Громадная птица камнем бросилась на чешуйчатого. Тролль не успел сообразить, что происходит, прежде чем когти сцапали его за загривок и подняли вверх. Арэн видел, как тяжело птице тащить громадину, несколько раз тролль чуть не вывалился из лап. Но все же его удалось оттащить на два десятка шагов.

  И тут в воздухе загудело. Тяжелый гул нарастал, делался все сильнее. Дасириец подумал было, что это Хани смогла наконец призвать духов, но нет - северянка продолжала стоять на коленях, задирая ладони небу, окутанная странным свечением, от которого шараши шарахались как от огня.

  Впереди, в самой гуще, мелькнула фигура. Арэн и заметил-то ее лишь потому, что фигру неспешно и вальяжно приближалась вперед. Темные длинные одежды колыхались, руки торили чародество, ладони тонкие и идеально гладкие с одним единственным перстнем, собрали темные сгустки, совсем так, как делала Хани. Человеку вроде и дела не было до кипящего сражения: он остановился в нескольких шагах от Арэна, его одежды мерно колыхались, точно жившие собственной жизнью. Дасирией мог спорить, что лицо, спрятанное за капюшоном, смотрит в этот миг на него. Арэн моргнул, подумав было, что видит предвестника смерти, что пришел за ним, чтобы проводить в гартисово царство.

  Человек никуда не исчез. Только поднял голову вверх, выискивая глазами орля. Птицеоборотень упустил тролля, и теперь яростно клевал его и хватал когтями. Чешуйчатое чудище слабо сопротивлялось, хотя Арэн видел уже не так ясно, чтобы разглядеть все вточности. Одетый в черное поднял сгусток, который, буквально на глазах дасирийца, стал стремительно менять форму.

  Арэн не успел понять, что произошло. Громадная птица громко закричала, пронзенная разом десятками громадных копий. Орль попытался взлететь, но напрасно. Копья растаяли, будто их и не было, оставив по себе алые дыры во всем белом теле и крылах.

  Орел рухнул, грузно и тяжело провалился в кипящее сражение и в том месте, где исчезло его оперенное тело, началась яростная возня. Дасириец не мог подняться, он только стоял на коленях и ждал своей участи. Руки отказали ему, голова кружилась, меч провалился между нагроможденными телами. Напротив, как ни в чем не было, сидел шараш, здоровый и жирный, и глодал человеческую ногу. Арэн плюну в него, но тот даже не шевельнулся, продолжая угощаться будто на пиру.

  Дасирией только теперь вспомнил про странного человека, повел затумаенным взглядом по сторонам, но тот исчез, будто видение.

  А после, позади, ярко вспыхнул свет. Он был так велик, что Арэн зажмурился, хоть и был спиной к происходящему. Дасириец повернул голову, облегченно улыбнулся. Призрачный вол стоял впереди, огромный и умиротворенный, за ним - статная дева с великим мечом. А с нею вместе воин с туманным молотом.

  Арэн не успел как следует порадоваться, потому что в тот же миг на него набросился новый шараш и все вокруг померкло.

  ***

  Раш вертелся волчком.

  Рядом с ним только что пали сразу два волшебника - слабые недоумки, которым геройства стало лишь на то, чтобы сунуть морды в самое жарище сечи. Один за другим чародеи свалились с ног и тут же пропали под лапами шарашей.

  Карманник не знал покоя. Он накалывал на пламенеющий одного за другим каждого смелого людоеда, тут же отпихивал от себя или добивал вторым кинжалом, и снова рвался вперед. Туда, где, как ему казалось, будет спасительный выход из кольца, в которое взяли шараши. И чего ради только нелегкая понесла его в самое жарище? Карманник поздно вспомнил, что так он собирался скрыться от Торхейма. Не самый удачный выбор, ругался про себя Раш. Владыки Северных земель уж давно не было видно. Карманник потерял счет времени, но не сомневался, что яд вот-вот доберется до сердца Конунга.

  Рядом зашипела клыкастая морда, брязжа черным гноем и раскроенной груди. Раш отпрыгнул, почуяв позади чью-то спину. Был то друг или враг гадать не стал. Время торопилось как взмыленная лошадь. Шараш напирал, теснил широкими размахами молота, явно взятого у кого-то из павших северян. Раш дернулся вперед, змеей выбросил руку, - благо, что шараши, даже двуногие, не отличались ни смекалкой, ни умением понимать намерения врага, - и засадил кинжал в мутный глаз людоеда. Клинок вошел запросто, по самую рукоять.

  За спиной нараспев зазвенел голос Банру и на шарашей, в который раз за короткое время, посыплись головни. Большая часть задела и своих, но зато людоеды, клейменные огнем, шипели, мешкали и того было достаточно, чтоб северные воины разделывали их. Раш оттолкнул повалившегося на него здоровенного артумца с выжженным глазом, и повернулся к жрецу. Банру как раз плел новую паутину магии. Карманник услыхал знакомые слова в речах тутмосийца и сообразил зажмуриться. Даже сквозь закрытые веки он видел яркую вспышку солнечного света, настолько сильную, что в пылу битвы могло показаться, будто солнце грохнулось с неба. Следом пришла волна крика и визга - шарашей, людей. Совсем рядом громко ржали лошади.

  - Уходим! - Раш схватил Банру за рукав и потащил за собою.

  Жрец, хоть был выше и сильнее, почти не сопротивлялся. Пока смятенные магической солнечной вспышкой воины и чудища корчились судорогами и приходили в себя, путь вперед стал значительно просторнее. Карманник, еще не видя долгожданного высвобождения, нутром чуял, что идет верной дорогой. Если и отходить в гартисово царство, так не в таком грязном месиве, где никто после и не найдет его тела, чтоб отдать последние почести.

  - Нужно помочь раненым, - как-то глухо и неуверенно бубнил тутмосиец. Он высвободил руку, но не спешил останавливаться. То ли страх ему мешал исполнить задуманное, то ли сумятица вокруг окончательно застила рассудок. Тем не менее ему хватало смекалки прикрываться обломком щита. Булава болталась у пояса - Банру ни разу не пустил ее в ход, о чем красноречиво говорило чистое оголовье в случайных грязных брызгах.

  - Нужно уносить ноги, пока целы, - огрызнулся Раш.

  На пути выросло двое двуногих. Один лихо вертел копьем. Костяной наконечник копья пару раз просвистел над их с Банру головами, пока второй норовил наколоть кривой меч. Раш изловчился, обошел сбоку, попеременно нанося удары с обеих рук. Когда тот, что вертел копье, отвлекся, карманник срезал ему по шее.

  Краем глаза Раш видел, как над сражением поднялись призрачные фигуры. Прозрачные исполины будто соткал сам туман. Раш не мог не радоваться, памятуя, какую дикую мощь хранят погребенные давно воины и воительницы Артума. Когда северяне встретили духов-заступников громкими криками, карманник надорвал глотку вместе с ними.

  Битва будто сделала новый вдох. Лязг мечей сделался громче, небо снова раскрасили вспышки магии. Духи-защитники рвали тела шарашей, сносили их головы призрачными клинками. Громадный вол насаживал чернь на призрачные рога и оглушительно мычал. От того звука по спине Раша бегали мурашки и карманник, хоть победа будто бы пошла в руки к северянам, не сбавил шаг.

  Когда тела сделались еще реже, на встречу Рашу и Банру вылетел шамаи-волк. Шерсть его была влажной от крови, глаза налились яростью а в боках торчало несколько обломанных стрел. Волкооборотень так стремительно налетел на них, что Раш было решил, будто тот хочет задрать своих же. Кто знает, что сталось с человеческим разумом в звериной личине, только и подумал Раш, прежде чем заметил на спине волка человека. Тот был так же красен от крови и едва стонал. Зверь сбросил ношу под ноги и низко зарычал.

  - Лассия заступница! - Банру тут же оказался около человека и нерешительно перевернул его на спину.

  Но еще до того как лицо умирающего явилось их взорам, в здоровенной фигуре северянина Рашу почудилось что-то знакомое. То был Торхейм. От удара копья его не спас даже нагрудник и теперь меж вогнутым железом торчало толстое древко, все в шишках от наспех счесанных мелких веток. Конунг едва дышал, глаза его уже не открывались. Карманник видел, как дрожат пальцы Багру, когда тот коснулся обломанного копья. Когда жрец все ж решился послать ему спасительное тепло от жреческих целебных чар, Раш остановил его, крепко ухватив за плечо. Волк зарычал, низкло припав к земле, и сделал шаг в его сторону, но карманник не отпустил плеча друга.

  - Ему не помочь, - сказал громко, так, чтоб мог слышать Эрик-волк. И, хоть у Раша не было случая проверить, действительно ли шамаи, ставши зверем, понимает людскую речь, он повторил сказанное несколько раз, каждый из которых все громче и громче, пока хищник не отошел.

  Торхейм дернулся, потянулся слабою рукою вверх, будто кто-то из-за облаков протягивал ему ладонь. Рука беспомощно свалилась обратно, тело распласталось. Владыка Северных земель затих. Волк облизнулся, тяжело задышал и поднял голову к небу. Раш только теперь заметил, что орля там нет. Заметил и Эрик-волк. Он беспокойно потянул носом воздух и бросился вперед в гущу, где все чаще слышались победоносные вопли северян.

  Раш осмотрелся. Сеча отошла на восток, туда, где бушевали духи-защитники. Северяне, будто бы почуяв их покровительство, стремились встать ближе к призрачным воителям. Раш и Банру, вместе с телом Торхейма, остались далеко позади. Круг них лежали мертвецы и уже начавшие гнить туши шарашей. Так много мертвых тел Раш не видел еще никогда. Лица, пустые глаза, оторванные руки и ноги, вывороченные кишки. Банру осенил себя защитным знаком, неуклюже отвернулся и вывернул содержимое своего желудка.

  Карманник поглядел на мертвого Конунга и мысленно спросил его, как ему та участь, которой он желал для другой. У Раша не нашлось для покойника ни сочувствия, ни жалости. В конце концов, если б тот нынче не встретил свою погибель, тогда незавидная участь ждала бы его самого.

  - Ты чего? - Он отмахнулся от Банру, который, немного придя в себя, принялся его осматривать. - Жив я, нечего надо мной кудахтать.

  - Шараши могли тебя оцарапать, - отвечал жрец, не прекращая своего занятия. - Если так сталось, тогда зраза тебя погубит.

  После таких слов Раш не стал противиться, хоть и чувствовал, что Леди удача пощадила его. Несколько царапин Банру нашел на лопатке, там, где звенья кольчуги прорвал чей-то справный удар топором. Два ожога оставили по себе головни, которыми разбрасывал жрец, творя свои чары. И, хоть Банру не спешил обнадеживать товарища, Раш чувствовал, что черная кровь шарашей не достала его нутро. Было то предчувствие или самонадеянность - карманник размышлять не стал. Вместо этого потянулся к руке мертвого правителя Артума, на указательном пальце которого сидело тяжелое кольцо белого золота. Огранка из замысловатого орнамента странных символов и рун вилась по всей поверхности холодного металла. Выждав, пока Банру отвернет взор в сторону сражения, - теперь оно еще больше отдалилось, - снял кольцо и сунул себе за пазуху. Теперь и все счеты, мысленно ответил мертвецу Раш.

  К ним уже спешила пятерка конников, которые отделились от сражения и что есть мочи стегали коней. Раш видел, как неуклюже несут лошади, как то и дело спотыкаются о нагроможденные тела.

  В тех, кто приехал, Раш признал лишь Фьёрна. Северяне, завидев своего павшего правителя, понурили головы, словно вокруг не было многих и многих мертвецов, погибших точно так же, как и Торхейм. Рашу сделалось отвратно, будто кто-то сунул под нос собачьего дерьма.

  - Битва будет за нами, - сказал один из пятерых, - но какой ценой.

  - Наш славный правитель и воин-шамаи, - подхватил второй и его голос треснул на полслове.

  - Который из шамаи? - Раш не сразу понял, что задал вопрос вслух.

  - Славный орль, Талах, - нехотя ответил Фьёрн.

  Пока воины Севера преклоняли колени перед Торхеймом, Раш, не отрывая взгляда, смотрел туда, где бушевали призрачные духи-защитники. Теперь осталась только дева с мечом и вол. Но, раз они живы, значит, Хани хватает сил держаться, подумалось карманнику.

  Глава восемнадцатая

  Хани едва смогла разлепить веки. С того самого мига, как закрыла глаза, чтоб призвать в помощь духов-защитников, она сделал это впервые. Там, в темном мире, было сыро и холодно, точно в могиле. И там спутницей ей была тишина. Не стало звуков сражения, не стало криков и рычания голодных тварей, которые пришли поживиться северным народом.

  Защитники долго молчали. Хани звала их, просила выйти в битву, но отвечал лишь звенящий холод да промозглая стужа. И только много позже послышались голоса. Сразу несколько. Они требовали дать им сил, и девушка отдала все, что могла.

  После того мысли покинули ее голову, тело сделалось беспомощным как балаганная кукла без кукловода. Сколько минуло времени - оставалось лишь догадываться.

  "Прости... Я не смог стать крыльями..."

  Хани узнала голос. Узнала бы даже будь он тише подземного ручья, дальше звезд в небе.

  "Талах?" - спросила мыслями, боясь услышать ответ.

  "Отвези меня в Сьёрг, колдунья Севера" - отвечал голос. Спокойный, неживой, лишенный всяких оттенков, будто сплошное серое марево, заполонившее собою тьму вокруг. - "Положи под стенами храма Скальда, чтоб я смог стать вечным защитником Артума".

  Она открыла глаза.

  - Нет, - ответила в полный голос. И повторила снова и снова, пока горло не охрипло от крика.

  Чьи-то руки подхватили ее и унесли прочь с поля боя. Она не сопротивлялась.

  Не нашлось в глазах слез, не нашлось в сердце слов, чтоб проститься. Хотелось снова закрыть глаза и встретить темноту. Так и сделала. Только теперь в ней стало слишком людно. Крики, стоны, плачь, мольбы донести последние слова. Духи умерших сразу взяли Хани в кольцо. Их голоса слились единою рекой, сошлись потоком и накатили так же неудержимо, как горная река в час таянья снегов.

  - Не трогайте меня, уходите, все, - просила она, отчаянно стараясь вырваться из крепких рук того, кто уносил ее все дальше от могильника, которым стало место притихшего сражения.

  - Молчи девочка, во имя всех богов Эрбоса - молчи, - отвечал голос над головой.

  То был Берн. От него пахло кровью и смертью.

  Голоса же не умолкали. Они перестали просить, только требовали, перекрикивая друг друга, будто голодные дети круг матери с одним сухарем. "Я не слышу вас", - как заклинание повторяла Хани. Почему они не замолкнут на веки, не покинут ее головы?

  В словах потонули и речи Талаха. Девушка силилась вспомнить, как не почуяла того мига когда он нуждался в помощи, когда нужно было во что бы то ни стало оказаться рядом с тем, кому обещала единение под брачные молитвы?

  - Как она? Цела?

  Средь шумящих духов, звонкий голос Миэ показался спасительной нитью, за которую Хани с радостью ухватилась. Миэ оказалась рядом, едва Берн опустил Хани на ноги.

  - Ты в порядке? - Обеспокоенно переспросила Миэ и девушка поздно поняла, что вся с головы до пят в крови и черной скверне шарашей.

  - Да, кажется. - Она не чувствовала собственного тела, руки и ноги стали ледяными и в животе будто угнездилась тяжелая холодная змея.

  - Вот и молодец, - волшебница как-то неумело, по-матерински потрепала ее по голове, всеми силами вытягивая улыбку.

  Хани вдруг вспомнила, как Миэ явилась к ней в видении. Тогда, в Браёроне, когда фергайры привели ее к Конунгу одурманенную зельями, у нее было видение. Странно, что теперь оно сделалось таким ясным: Миэ, черненый солнцем жрец, Арэн из рода Шаам... Не было лишь неприятного чужестранца.

  Хани осмотрелась - рядом топтался жрец, весь ссутуленный будто под тяжкой ношей.

  - Ты обещала показать мне карг, девочка, - напомнила волшебница, изящным движением поправила взлохмаченные кудри и, увидав как пристально она на нее глядит, переспросила: - Что такое?

  Ответить Хани не успела.

  Прямо к ним шла процессия. Четверо воинов, во главе с Фьёрном, несли мертвеца, положив его на накидку. Девушка сразу узнала его, хоть лицо владыки Северных земель стало бледным, точно покрытое меловыми белилами. Стоило воинам положить тело павшего Конунга, как к ним рванулся Берн. Впервые Хани видела на лице всегда угрюмого Берна столько боли. Однако с губ Берна не сорвалось ни звука. Он не может дать клятвы кровавой мести, подумала Хани, и отвернулась.

  Началась суматоха. Всяк спешил отдать Конунгу дань уважения, преклонить колени и почтить его смерть молитвами. В начавшейся скорби, ей была отведена скудная роль. После, когда настанет час предать ритуальному огню тела мертвых воинов, именно она поднесет факел и проводит их в царство Гартиса поминальной песней. Но до тех пор пройдет немало времени, прежде чем утихнут рыдания по погибшему правителю.

  Хани долго блуждала меж тел. Она со странной холодностью глядела на изувеченные тела молодых и старых воинов. Небо моросило дождем. Может то были слезы Скальда, что горевал по стольким детям, что нынче спустятся в царство Гартиса. Средь них не было легендарных воителей, тех, что были достойны пировать в чертогах Бессмертного легиона. Может статься, Торхейм тоже пойдет разом со всеми прямиком в огненную реку Гартиса.

  Хани искала шамаи. Она бродила средь поля, не видя пути, пугала воронье и стервятников, что уже вовсю пировали на костях. Только когда наткнулась на низкий злой рык, сморгнула пелену в глазах и увидала Эрика. Тот по-прежнему был в звериной личине, весь лохматый и иссеченный ранами. Хани шагнула к нему, но зверь предупреждающе зарычал, ощетинился, шерсть на загривке встала дыбом.

  Позади волка лежал Талах. Глаза шамаи смотрели ввысь, губы странно сложились в горькую полуулыбку. Он будто даже после смерти отчаянно стремился в небо, где облака стали ему второй обителью.

  Хани мелко задрожала, шагнула вперед. Волк снова зарычал, теперь злее и тише, припал к земле - того и гляди прыгнут. Она не слышала, отмела прочь всякий страх. Страх был там, где впереди застывший навеки, лежал Талах.

  Кажется, волк прыгнул. Девушка не сразу поняла, как оказалась на земле, придавленная чьим-то коленом к мертвецу с раскроенной головой.

  - Так я и знал, что никакой ты не волк, - голос принадлежал Рашу.

  Чужестранец тронул ее за плечо, потянул, безмолвно предлагая подняться. В другой его руке Хани заметила лезвие - короткое и волнистое, точно змея. Волк стоял в стороне: широко расставив лапы и клацая зубами, оборотень всем видом показывал, что готов разорвать и чужака, и ее саму. Да и всякого, кому станет смелости сунуться к телу его брата.

  - Пес. И несет от тебя псиной, как от шавки побитой, - продолжал подзадоривать волка Раш, и смачно плюнул в его сторону.

  Хани не понимала, зачем ему дразнить и без того обезумевшего шамаи, но в этой схватке, если ей суждено случиться здесь и сейчас, девушка заняла сторону Раша. Во что бы то ни стало, всякой ценой, какую богам будет угодно затребовать, она получит Талаха, хоть бы после его смерти.

  - Отойди, - попросила она, слабо веря, что Эрик способен сейчас на сострадание, - Талах просил меня забрать его и предать земле под стенами храма Скальда. Дай свершиться его воле.

  Не было похоже, что волк собирается отступать. Но и нападать шамаи не спешил. В девушке вспыхнула надежда - удалось ли достучаться до человеческой личины под шкурой зверя? Хани шагнула вперед, но чужестранец чуть не силой оттолкнул ее себе за спину и, будто играючи, повертел мудреную рукоять кинжала меж пальцами, да так ловко, что лезвие будто завертелось волчком. Она хотела сказать ему, чтоб не смел соваться туда, где и без него хлопот хватает, но не успела.

  Волк выпрямился, становясь на задние лапы, и напал. Неожиданно, словно нарочно водил их за нос показным спокойствием. Хани услыхала только громкий щелчок, с которым челюсти оборотня сошлись, но поймали не плечо Раша, а лишь воздух. Тот вовремя отскочил, и, пока зверь целил лапами в нее, засадил змеистый кинжал прямиком в клокастый бок.

  Оборотень громко заскулил - нарочно ли, или нет, но чужестранец попал прямиком в то место, откуда уже торчал обломок черной стрелы. Зверь покачнулся. На какое-то время в нем будто проснулся человек - лапа прижалась к больному месту, когти неумело пытались достать кривое жало, но тщетно.

  - Не стой, как каменная! - Прикрикнул Раш.

  Он был уже рядом. И как только успевает, зачем-то подумала Хани, глядя на страдания шамаи. Ее руки сами зачерпнули магии. Один за другим сгустки полетели в оборотня, гоня его прочь. Зверь припадал на переднюю лапу, оставляя по себе новый кровавый след на телах. Алая дорожка окропила лицо Талаха. Как издалека девушка услышала собственный тихий стон.

  - Забираем твоего покойника и уходим. - Раш грубо тряхнул ее, дожидаясь, когда девушка повернет глаза в его сторону и продолжал трясти до тех пор, пока Хани не кивнула, мол, поняла.

  После взвалил на себя шамаи, несколько раз громко выругавшись. Он почти вдвое согнулся под тяжестью тела, но все ж кое-как тащил Талаха прочь с поля битвы. Хани послушно шла за ним, отчего-то неотрывно глядя лишь на ладонь мертвеца - пальцы посинели, потеряли гибкость, того и гляди обломаются.

  Когда чужестранец таки дотащил Талаха до лагеря, там уже сооружали погребальный помост для Конунга.

  - Хвала богам, - перед ней вырос какой-то мужчина в одеждах служителя Скальда. - Фергайра, там много раненых. Раны их глубоки и в них уже попала черная кровь шарашей. Пока не стало худо - хорошо бы поглядеть, кого еще можно спасти.

  - Мне нужно очистить тело славного шамаи, - ответила она, смахнув руку назойливого жреца.

  Глаза его округлились, и он снова повторил то, что сказал только-что.

  - Я и в первый раз толком расслышала, - сухо бросила Хани, боковым зрением видя, как Талаха обступили воины. Вскоре их стало так много, что мертвый шамаи вовсе исчез за плотным кольцом людей.

  - Но те люди, фергайра, - настаивал жрец и лоб его всякий раз морщинился, - они еще могут жить, если поторопиться. Сегодня Артум потерял многих сланых воителей, потерял он и владыку своего, но победа пришлась тому платой. Нельзя, чтоб смерти умножились без нужды, фергайра.

  Хани кивнула.

  "Ты молодец, колдунья Севера" - подбодрил ее призрачный голос в голое.

  Сделалось горько. Но служитель прав - нельзя забывать о долге в угоду своих слабостей.

  - Я посмотрю всех. Пусть нагреют воду.

  - Уже, эрель, - ответил служитель Скальда.

  - И пусть забирают мертвецов да складывают погребальные помосты. Ночь будет алой от пламени.