"Смерть на рассвете" - читать интересную книгу автора (Мейер Деон)

7

Ван Герден оказался совсем не таким, каким она его себе представляла. Кемп сообщил, что ван Герден — бывший полицейский.

— Что я могу о нем сказать? Он… не такой, как все. Зато он отлично умеет расследовать сложные дела. Только будьте с ним потверже.

А ей очень нужно было «отлично расследовать сложное дело».

Хоуп Бенеке не знала, чего и ожидать. Не такой, как все? Может, с серьгой в ухе и конским хвостом? Но такого напряжения, какое она испытала при общении с ним, она точно не ожидала. Как он давил на Вилну ван Ас! Да, она испытала страшное напряжение, иначе не скажешь. С ван Герденом трудно общаться. Он как будто начинен взрывчаткой.

Они договорились о гонораре: две тысячи рандов в неделю. Авансом. Если ван Герден не найдет завещание, ей придется платить ему из собственного кармана. Большая сумма! Даже если Вилна ван Ас после отдаст ей долг по частям. Такие деньги ее фирма не может себе позволить. Придется звонить Кемпу. Она потянулась к телефону и вдруг обернулась.

На пороге стоял ван Герден.

— Мне придется еще раз побеседовать с ван Ас.

Хоуп невольно залюбовалась его стройной фигурой, черными глазами и бесшабашным выражением лица. Он стоял опершись о дверной косяк, с коричневым конвертом в руке. Хоуп испугалась его и поняла, что он видел ее испуг. Рука потянулась к телефону. Неприязнь к новому знакомому еще только зарождалась в ней, но обещала стремительный рост.

— Нам нужно все обсудить, — ответила она. — Кстати, перед тем, как войти, не мешало бы постучаться.

— Зачем нам что-то обсуждать? — Ван Герден сел на стул напротив и подался вперед. Все его жесты демонстрировали враждебность.

Хоуп глубоко вздохнула и заговорила, стараясь держаться как можно тверже:

— Вилна ван Ас — человек, и потому она вправе ждать от нас с вами сочувствия и уважения. Не забывайте, за прошедшие девять месяцев она перенесла тяжелую душевную травму; немногим доводится испытать то же, что испытала она. Несмотря на то что у нас очень мало времени, сегодня утром вы вели себя с ней совершенно недопустимо.

Ван Герден выпрямился и принялся ритмично постукивать по конверту ногтем большого пальца.

— Вижу, у вас тут женское предприятие.

— Что?

— Ваша фирма. Женщины-адвокаты. — Он поднял голову и смутно махнул рукой в сторону окружающих кабинетов.

— Да. — Хоуп не понимала, куда он клонит. И при чем тут ее пол и пол ее партнерши?

— Почему? — спросил ван Герден.

— Не понимаю, какое это имеет отношение к вашей черствости.

— Сейчас объясню, Хоуп. Вы нарочно создали такую фирму, где работают только женщины?

— Да.

— Почему?

— Потому что правовая система — мужской мир. А вокруг тысячи женщин, которые имеют право на то, чтобы с ними обращались чутко и уважительно, когда против них выдвигают судебные обвинения или когда они подают на развод. Или ищут завещание.

— Вы идеалистка, — заметил ван Герден.

— А вы — нет, — отрезала она.

— Да, Хоуп, тут мы с вами сильно различаемся. Вы думаете, что ваши женские группы, ваши фирмы, состоящие только из женщин, и регулярные взносы в фонд помощи беспризорным детям и миссионерам помогут вам стать чистыми и белыми как снег. Вам кажется, что вы и другие люди по сути своей хорошие. Вы ездите в дорогих БМВ, посещаете модные фитнес-клубы или клубы здоровья, и вы так довольны самими собой и окружающим миром, что просто тошно делается! Потому что все изначально хорошие. Позвольте вас разочаровать. Мы плохие. Вы, я, мы все.

Ван Герден вскрыл конверт, извлек оттуда две фотографии размером с почтовую открытку и бросил их на стол.

— Видали? Покойный Йоханнес Якобус Смит. Его привязали к собственному кухонному стулу. Что вы сейчас испытываете — сострадание, сочувствие, жалость? На что он вправе рассчитывать как человек? Подберите любое политкорректное слово. Его пытали. Прикрутили проволокой к стулу и прижигали паяльной лампой до тех пор, пока он сам не захотел, чтобы его пристрелили! Кто его мучил? Люди. А ваша не подлежащая критике клиентка, Вилна ван Ас, находится в самом центре событий. Толстый инспектор Тони О'Грейди из отдела убийств и ограблений считает, что она каким-то образом причастна к гибели Смита. Кое-что не сходится. А когда дело касается убийства, статистика на его стороне. Обычно виновными оказываются муж, жена, любовница, любовник. Может быть, инспектор прав, а может, и нет. Но если он прав, что останется от вашего идеала?

Хоуп оторвала взгляд от фотографий. Лицо у нее было бледное.

— И вы собираетесь проткнуть мой мыльный пузырь…

— Хоуп, вы когда-нибудь видели живого убийцу?

— Спасибо, достаточно.

— Или насильника-педофила? Мы… — Прежде чем продолжать, ван Герден помолчал какую-то долю секунды и сам себе удивился. — Я… однажды задержал насильника, который охотился на детей. Он оказался милым, симпатичным старичком пятидесяти девяти лет, который здорово смахивал на Санта-Клауса. Он соблазнил семнадцать девочек в возрасте от четырех до девяти лет; заманил их к себе в машину ирисками и отвез на Констанциаберг…

— Вы уже сказали все, что хотели.

Ван Герден откинулся на спинку стула:

— Так позвольте же мне, черт возьми, сделать свое дело!

Северо-западный ветер снаружи гнал в окна мрак, а внутри Вилна ван Ас говорила, говорила… Она искала Яна Смита с помощью слов; пальцы рук, лежащие на коленях, постоянно двигались.

— Наверное, я его совсем не знала. Его трудно было узнать, понять. Но я не настаивала. Я любила его, он был такой… Как будто у него была рана, как будто… Иногда я лежала рядом с ним ночью и думала: он похож на собаку, которую часто и жестоко били. Я представляла себе всякое. Может быть, думала я, у него где-то есть жена и дети. Когда я беременела, он страшно пугался. Поэтому я решила, что, может быть, у него была жена, которая бросила его и забрала ребенка. Или, может быть, он — сирота. В общем, кто-то когда-то так сильно его обидел, что он никогда никому об этом не рассказывал. А больше я ничего не знала и ни о чем его не спрашивала. Я ничего о нем не знаю. Понятия не имею, где он родился и вырос, не знаю, кто его родители, живы ли они. Не знаю, почему он начал заниматься именно торговлей старинной мебелью. Зато в одном я уверена: по-своему он меня любил. Ян был добр ко мне, нам бывало весело вместе — нечасто, но бывало. Мы вместе смеялись над кем-нибудь. Он терпеть не мог напыщенных дураков. И еще тех, кто выставляет напоказ богатство. Мне кажется, в прошлом ему пришлось пережить трудные времена. Он так следил за своими деньгами — был так аккуратен, так осторожен. По-моему, он боялся людей. Или стеснялся… Друзей у него не было. Мы были с ним только вдвоем. А больше нам никто не был нужен.

Она замолчала. В тишине стали слышнее завывания ветра и стук дождя по стеклу. Вилна ван Ас подняла голову и посмотрела на Хоуп Бенеке:

— Я много раз хотела что-то у него спросить. Хотела успокоить его: мне он мог рассказать все, я всегда буду его любить, что бы он ни натворил. Я была ужасно любопытна, мне хотелось узнать его получше. Наверное, дело в том, что я хотела куда-то его поместить, как мы поступаем со всяким, помещая в определенное место в голове. И тогда мы знаем, что сказать этому человеку в следующий раз при встрече, как ответить, чем утешить. Тогда жизнь становится чуточку легче. Но я ни о чем его не спрашивала. Боялась, если начну расспрашивать, то потеряю его.

Она перевела взгляд на ван Гердена:

— У меня ничего не было. Иногда я представляла, что его родители похожи на моих: отец крепко пил, и мать развелась с ним. Может, он тоже вышел из низов. Как я. Но у него была я, а у меня — он, а больше нам ничего не было нужно. Вот почему я не перечила ему. Даже когда я забеременела и он сказал, что надо что-то придумать, потому что дети не заслуживают того, чтобы бросать их в наш жестокий мир, и что мы не сумеем их защитить. Я ни о чем его не расспрашивала, потому что поняла, что его били. Как собаку. Часто и жестоко. Я пошла и сделала аборт. И попросила стерилизовать меня, чтобы я больше никогда не могла иметь детей. Нам с ним никто не был нужен.

Вилна ван Ас вытерла каплю с кончика носа, посмотрела на свои руки. Ван Герден не знал, что сказать, хотя и понимал, что не может задать ей те вопросы, которые собирался.

Дом превратился в могилу.

Наконец Хоуп Бенеке произнесла:

— По-моему, нам пора. — Она встала, подошла к ван Ас и положила руку ей на плечо.

Они вместе выбежали под дождь, к своим машинам. Когда она вставила ключ в дверцу БМВ, ван Герден вдруг оказался рядом.

— Если мы не найдем завещание, она ничего не получит?

— Ничего, — ответила Хоуп Бенеке.

Он молча кивнул. А потом направился к своей «тойоте». Струи дождя били его по плечам.

Он позвонил, когда лук, перец и гвоздика закипели.

— Я готовлю, — заявил он, когда мама сняла трубку.

— Который час? — спросила она, и ему не хотелось слышать в ее голосе удивление.

Он посмотрел на часы:

— Десять.

— Прекрасно, — ответила она.

Ван Герден повесил трубку. Он знал: мама будет довольна. Сделает собственные выводы, но ни о чем не будет его спрашивать.

Он вернулся к газовой плите на кухне — единственной комнате в домике, которая не свидетельствовала об упадке и нужде. Вода почти выкипела. Он высыпал на ладонь несколько палочек корицы и добавил к остальным ингредиентам, томившимся в серебристой сковороде. Налил оливкового масла, отмеряя на глазок, прикрутил огонь. Луку надо румяниться медленно. Потом он придвинул к себе разделочную доску, нарезал бараньи ножки на куски и переложил их на сковороду. Размолол в мельничке имбирь и два стручка кардамона, добавил к мясу. Помешал и еще прикрутил газ. Засек время по часам, накрыл сковороду крышкой. Стол он накрыл белой скатертью, положил столовые приборы, поставил солонку, перечницу, подсвечник с белыми свечами. Он не помнил, когда зажигал их в последний раз.

Пора снова за работу. Ван Герден вскрыл две банки итальянских помидоров — на его вкус, они были лучше свежих. Размял томаты, достал из холодильника маленький стручок зеленого перца чили, помыл под краном, измельчил, добавил к помидорам. Заранее почистил картошку, сложил в миску. Потом налил в раковину горячей воды, добавил жидкости для мытья посуды, вымыл нож и разделочную доску. Откупорил бутылку красного вина.

В том сейфе было что-то важное. И кто-то знал, что именно там лежит.

В отдельной кастрюльке — молодая морковь, тушенная с добавлением столовой ложки апельсинового сока и чайной ложечки коричневого сахара. Он добавил немного тертой апельсиновой цедры, напомнив себе попозже добавить к моркови немножко сливочного масла.

Только так все становится понятно. Потому что из дома больше ничего не пропало: грабители не рылись в шкафах и буфетах, постели не перевернуты, даже телевизор не вынесли.

Ян Смит. Одинокий волк с любовницей. Человек без биографии, без друзей.

Ван Герден посмотрел на часы. Мясо тушится уже полчаса. Он снял крышку, добавил к жаркому пюре из помидоров и чили. Включил чайник, выложил еще в одну кастрюльку рис басмати, подождал, пока закипит вода, залил ею рис, зажег газ, поставил кастрюльку на конфорку, засек время. Подошел ко входной двери, убедился, что она не заперта, зажег свечи. Она скоро придет.

Ян Смит.

С чего же начать?

Дождавшись, пока апельсиновый сок полностью выкипит, он добавил к моркови ложку сливочного масла. Пошел в спальню, вынул из кармана куртки записную книжку, сел в продавленное кресло в крошечной, тесной гостиной, просмотрел свои записи, которые он сделал в участке, когда читал взятое у О'Грейди досье.

Полный тупик.

Ничего. Он глянул на номер удостоверения личности. 561 123 5127 001. Жизнь Яна Смита началась 23 ноября 1956 года. Где?

Открылась дверь. Джоан ван Герден вошла с порывом ветра; с зонтика капала вода. Увидев сына, она улыбнулась, встряхнула зонтик и поставила его на пол у двери. Голову она повязала шарфиком. Потом мама сняла плащ. Ван Герден встал, взял у нее плащ, бросил на спинку стула.

— Пахнет вкусно, — заметила она. — А стул намокнет. — Она переложила плащ на маленький журнальный столик.

Он кивнул.

— Томатное рагу.

Ван Герден сходил на кухню за красным вином, разлил его в два бокала, один протянул маме. Она выдвинула из-за стола стул, села.

— Ты снова работаешь.

Он кивнул.

Она отпила маленький глоток, поставила бокал, развязала шарф, сняла его, тряхнула головой. Он вышел на кухню, открыл сковороду с рагу, выложил туда картошку, посыпал свежемолотым черным перцем, добавил чайную ложку сахара, щепотку соли, попробовал, добавил сахару. Погасил огонь под морковью. Вернулся к столу, сел напротив мамы.

— Невозможная задача, — сказал он. — Я ищу завещание.

— Как Сэм Спейд,[1] — кивнула она, и в глазах у нее заплясали веселые огоньки.

Он фыркнул, но беззлобно.

— Я так рада, — продолжала мать. — Ты уже так давно не…

— Не надо, — тихо попросил он.

Она посмотрела на него очень участливо.

— Расскажи, — попросила она, откидываясь на спинку стула. — Расскажи о завещании! — Язычки пламени танцевали в ее бокале с красным вином.

Хоуп Бенеке, не считая, зажгла тринадцать свечей в ванной. Свечи были разноцветные: зеленые, синие, белые, желтые, все короткие и толстые. Одна была ароматизированная. Она любила свечи; с ними ванная, выложенная белым кафелем, становилась более сносной.

Это временное жилище с двумя спальнями, небольшой кухней и белыми меламиновыми шкафчиками было ее временным вложением. До тех пор, пока фирма не начнет приносить доход. Тогда она купит себе дом с видом на океан, белый дом под зеленой крышей, с деревянной верандой, откуда можно любоваться закатами над Атлантикой. Дом с большой кухней, в которой можно принимать друзей. А в гостиной будет стоять мебель из дуба. И одну стену целиком займет стеллаж с книгами.

Хоуп Бенеке налила в воду масло для ванны и, наклонившись, энергично размешала его. В ее доме у океана будет огромная ванна, в которой можно плавать.

Она закрыла краны, медленно села в теплую воду и прислушалась. Когда с улицы доносится шум дождя, принимать ванну гораздо уютнее. Она вытерла руки о белое полотенце, взяла книгу, лежащую на крышке унитаза. «Лондон» Эдварда Резерфорда. Толстая, чудесная книга, заложенная закладкой, полученной в библиотеке.

«Женские группы. Клубы фитнеса или здоровья». Видно, не слишком-то он хороший сыщик, раз так легко — и так неправильно — навесил на нее ярлык.

Во всяком случае, она не любительница тренажерных залов и групповых занятий. Ей нравится бегать трусцой.

«Если мы не найдем завещания, она ничего не получит?» Как будто он не слышал всего у нее в кабинете, тогда, при первой встрече. Как будто Вилна ван Ас наконец достучалась до него только в тот вечер.

«Мы все плохие»…

Странный человек.

Хоуп Бенеке углубилась в книгу.

— Как вкусно! — воскликнула Джоан ван Герден, аккуратно складывая на тарелку нож и вилку.

Сын молча кивнул в ответ. На его вкус, мясо вышло не слишком нежным. Давно он не готовил, утратил квалификацию.

— Ты опять дрался? — Мама впервые упомянула его глаз.

— Да.

— Господи! — воскликнула она. — Из-за чего?

Он пожал плечами и разлил по бокалам остатки вина из бутылки.

— Сколько она тебе дала авансом?

— Две тысячи.

— Ты должен купить себе что-нибудь из одежды.

Он кивнул, отпил вина.

— И еще новые туфли.

Ван Герден посмотрел матери в глаза и увидел в них нежность, заботу, тревогу.

— Да, — ответил он.

— И еще: ты должен больше выходить в свет.

— Куда?

— Не «куда», а «с кем». Приглашать кого-нибудь на ужин. Есть столько красивых молодых…

— Нет, — сказал он.

— Как ее зовут?

— Кого?

— Адвоката.

— Хоуп Бенеке.

— Она хорошенькая?

— Господи, она-то здесь при чем?!

— Я просто так спросила. — Джоан ван Герден поставила на стол пустой бокал и медленно встала. — Мне пора домой.

Он задвинул свой стул, потянулся за ее плащом, подал ей его, поднял зонтик.

— Спасибо, Зет.

— На здоровье.

— Спокойной ночи.

Он открыл перед ней дверь.

— Спокойной ночи, мама.