"Готовься к войне" - читать интересную книгу автора (Рубанов Андрей)
Андрей Рубанов
ГОТОВЬСЯ К ВОЙНЕ!
1. Четверг, 14.30 - 17.00
Слишком медленно.
Очень медленно. Безбожно, непростительно, преступно медленно.
Знаев вдохнул горячий, почти лишенный кислорода воздух и ступил с тротуара на проезжую часть. Переулок, как обычно, был забит, машины едва катились. Их обладатели наивно полагали, что экономят время. Ошибаетесь, ребята. Собственные две ноги - вот на что сегодня нужно делать ставку.
Бледная чувиха за рулем аморально шикарного кабриолета поджала губы, однако притормозила и небрежно махнула рукой (на пальцах сверкнули камни): давай, проходи. Он кивнул, прибавил шаг. Благодарю, мадам. Мгновенная складочка на вашей загорелой щеке и секундное колебание идеально выщипанной брови определенно указывают на испытываемое вами легкое презрение ко мне, пешеходу. Однако не забудьте, синьора, что мы в центре Москвы; здесь всякий прохожий в лоснящихся на заду брючках может оказаться владельцем заводов, газет, пароходов; у нас с вами как раз такой случай.
На противоположной стороне обернулся. Никогда не следует упускать возможности оценить внешний вид собственной лавки. С расстояния в двадцать метров новая, только три дня как установленная, входная дверь смотрелась великолепно. Красное дерево, зеркальные стекла. Ручки сверкают чопорной медью. Рядом, сбоку - привинченная к стене бронзовая доска: Акционерный… Межотраслевой… Коммерческий банк… и так далее. Чем больше слов, тем солиднее и загадочнее. На самом деле банк никакой не акционерный. В том смысле, что акционер всего один.
Далее: никакой не межотраслевой. Что за отрасли такие, откуда отрастают? Пусть об этом думает всяк сюда входящий.
Обогнув нескольких медленных граждан - мужчины в расцвете лет, почему прогуливаются в разгар рабочего дня? почему никуда не спешат? - вошел в магазин, точным движением выхватил с полки две бутыли питьевой воды, встал в очередь к кассе. И тут же понял, что попал.
Впереди подрагивало телесами нечто рыхлое, пахнущее скверной пудрой: пластмассовый браслет, бретельки сарафана врезались в плечи, корзинка доверху набита булочками. Толстуха никуда не спешила. Разумеется, заранее приготовить деньги не удосужилась. Сто двенадцать рублей шестьдесят копеек. Обстоятельное извлечение кошелька. Щелкает замочком. Раздумывает над содержимым. Двенадцать шестьдесят не посмотрите? Ой, у меня только крупные. Ой, нет, вот мелочь. Повторно изучает содержимое кошелька. Медные монетки - разумеется, в особом отделении. Вот рубль. Ой, подождите, я попробую набрать без сдачи. Сейчас. Перекладывает кошелек из руки в руку. Пыхтит. Множество лишних движений. Все очень, очень медленно. Медленнее некуда.
Знаев не удержался, вздохнул. Рыхлая, колыхнув подбородками, бросила укоризненный взгляд. Продолжила. Неподдельная радость. Ой, нашла! Вот пятьдесят копеек! А вот и десять. Перекладывает покупки. Из корзиночки - в пакетик. Опять пыхтит, на этот раз удовлетворенно…
На улицу он выскочил в ужасе. Безусловно, эта, с булочками, - преступница. Нельзя спать, делая вид, что бодрствуешь. Чтоб сбросить раздражение, извлек из кармана любимую игрушку, толстое кольцо литой резины - эспандер стал; помогло, отпустило.
На обратном пути едва не попал под колеса. Не все нынче такие благожелательные, как синьора с камнями на пальчиках. Некие мордатые небритые юноши с тверскими номерами на облупленной тачанке а-ля «ревущие девяностые» не захотели проявить уважение - засигналили и даже выкрикнули молодецкими баритонами что-то оскорбительное. Но он решил им простить. Мальчишки, провинциалы, озверели от столичных пробок, спешат, опаздывают - отчего не простить?
Тем, кто отважился покинуть ряды сонных, вялых, медленных, можно многое простить.
Когда ты разменял пятый десяток, когда в кармане у тебя миллионы, когда тебя называют не иначе как «господин Знаев», в крайнем случае - «Сергей Витальевич», когда на тебя работают пятьдесят человек, а еще пятьсот доверяют тебе свои деньги - тогда тебе сам бог велел быть великодушным.
Обнаружив, что босс самолично бегал за водой, секретарша Люба едва заметно втянула голову в плечи, но он подмигнул ей. Расслабься, женщина. Твой хозяин хоть и миллионер, но не спешит отрываться от народа. Если надо, и в магазин сам сходит. Заодно проветрит мозги в жаркий день.
Если надо, он всю вашу работу один сделает.
- Вызови Алекса, - распорядился он. - Пусть зайдет ровно через тридцать пять минут. И дозвонись до Жарова, скажи, что я выезжаю к нему. Потом найди прораба. Напомни, что объявлена готовность номер один. Будет тормозить - расторгну договор. Потом свяжись с Фокиным и передай, что я заеду проверить, как идут дела…
- Когда? - спросила Люба.
- Что «когда»?
- Когда - заедете?
- Скоро, - сказал Знаев. - Проверка будет внезапная. Понимаешь?
- Нет.
Банкир испытал легкое раздражение, но потом вспомнил, что он платит своей секретарше именно за это: чтобы почти ничего не понимала.
Он взял Любу на работу за редкое сочетание фантастической исполнительности с фантастической невежественностью. Услышав слово «фьючерс», она хихикала; услышав слово «клиринг» - краснела, а потом тоже хихикала. Полезное качество для человека, в чьи обязанности входит как мытье кофейных чашек, так и отправка факсом конфиденциальных писем, из которых каждое второе просится быть подшитым в уголовное дело.
- Ни с кем не соединяй, - произнес он и прошел к себе в кабинет.
Тут его накрыло. Третий раз за два дня, подумал Знаев. Плохо. Пора опять ко врачу. Рванул дверь туалета, наклонился, однако тошнота не превратилась в рвоту. Выпрямился, подышал носом. Нет, нормально. Держусь. Возможно, я просто ипохондрик.
Вернулся в рабочее пространство. Возле шкафа с личными бумагами несколько мгновений помедлил, чтоб настроить мозги. Достал с полки рукопись - черную папку - файл с ярлыком на корешке: «Налог на имущество, 2003 г.». Когда-то внутри действительно хранились казенные декларации. Потом истек срок давности, и он все выбросил, - а надпись оставил. Из скрытности. И из стеснения. Не все знали, что он пишет книгу. Верней сказать, никто не знал. Только бывшая жена и Алекс Горохов.
Банкир сочинял монографию уже почти три года - по полторы, по две страницы в неделю - и конца не видел. Новый материал, требующий всестороннего осмысления, поступал в огромном количестве. Банковский бизнес мощно рванул вверх, когда в жизнь человека вошли машины, умеющие считать, компьютеры. Последние сорок лет истории планеты сопровождались бумом финансовых технологий; люди толком не успевали освоить старые инструменты, как появлялись новые, более совершенные. Создание фундаментального труда, описывающего процессы развития частного банкинга, пусть в отдельно взятой России, было делом почти немыслимым. Но Знаев верил, что сумеет добраться до финиша.
Польза от его книги будет несомненной. Книга, подобно «Алхимии финансов» Сороса, займет место на полке всякого неглупого амбициозного клерка. Теоретический, однако, живо написанный труд, посвященный основным принципам и приемам сбережения чужих денег. Нет, не «чужих» - всех, сколько их есть; деньги принадлежат человечеству в целом, что может быть очевиднее? Про это и книга. Капитал есть не что иное, как кот, гуляющий сам по себе, он меняет одного хозяина на другого по собственной воле, повинуясь зову природы; его невозможно приручить.
Сосредоточившись на такой парадоксальной, но неопровержимой предпосылке, Знаев на протяжении получаса медленно присоединял слова, одно к другому, - сначала в голове, затем в виде знаков на экране монитора, пока не составил очередной крепкий абзац и не ощутил слабость и головную боль. Устал. Нет занятия тяжелее, чем рожать мысли.
Распечатал, перечитал с листа - понравилось. Пробил дыроколом отверстия, раскрыл папку, перевалил увесистую стопу бумаги справа налево (испытав секундный прилив совершенно детской гордости), разъял зажим, подшил новый лист в конец. Перевалил обратно, слева направо. Бросил взгляд на первую, уже с загибающимися грязными углами, страницу: на эпиграф, найденный в Притчах Соломоновых.
«ВИДЕЛ ЛИ ТЫ ЧЕЛОВЕКА ПРОВОРНОГО В СВОЕМ ДЕЛЕ? ОН БУДЕТ СТОЯТЬ ПЕРЕД ЦАРЯМИ; ОН НЕ БУДЕТ СТОЯТЬ ПЕРЕД ПРОСТЫМИ».
Цитата, если честно, имела немного общего с содержанием опуса, зато точно определяла содержание жизни автора - а это, как считал автор, самое главное.
Спрятал рукопись, опять пошел в уборную - ополоснуть лицо. Когда, приглаживая волосы, вышел, Горохов уже стоял посреди зала: щуплый, бледный, насквозь пропахший табаком (курил сигары, трубку, ну и по пачке в день обычных сигарет), руки вдоль тела, на запястье дешевые пластмассовые часы.
От банкирова помощника упругими волнами исходило подобострастие. Алекс Горохов, умный и чрезвычайно осторожный малый, с годами, по мере роста собственного благосостояния, явно стал бояться за свое место. Первый заместитель председателя правления являл собой редкий тип мужчины, упорно не желающего верить в то, что дела идут блестяще. Разумеется, он делал вид, что доволен собой, но, на взгляд многоопытного Знаева, это не очень получалось. Штучные пиджаки и дорогие галстуки, резкие жесты и матовые плотные щеки правильно питающегося самца никак не сочетались со взглядом: настороженным, унылым и неярким.
Горохов был правой рукой босса. Отвечал за всю текущую работу. В банке его не любили.
- Неважно выглядишь, - сказал Знаев. - Когда ты уже отдыхать научишься?
- Я умею, - осторожно возразил первый зам. - Только мне некогда. В августе, если получится, махну в Шанхай. На неделю. Там и отдохну.
Знаев помолчал, посмотрел на щеки заместителя и спросил:
- Когда отдыхает сердце?
- В смысле?
- Сердце, - повторил банкир. - Оно сокращается семьдесят раз в минуту. Оно не останавливается никогда. Работает днем и ночью. Семь дней в неделю. Когда оно отдыхает?
Горохов пожал плечами.
- Не знаю.
- А я - знаю, - сказал Знаев. - Сердце, Алекс, отдыхает тогда же, когда работает. Моменты сокращения мышцы чередуются с моментами полного расслабления. Учись у собственного сердца.
Первый зам грустно улыбнулся.
- Это надо понимать так, что отпуск мне не грозит?
- Ты ж только в мае ездил.
- Я торчу в конторе по шестнадцать часов в день.
- Тогда, - с веселой издевкой сказал банкир, - повесь себе на грудь медаль. Кому ты жалуешься? Давай, рассказывай, что сегодня было.
- День как день, - пожал плечами Горохов. - Подняли около пятнадцати тысяч. Остаток на счету - почти сорок миллионов… Да, вот еще. С утра была потеха. Прибежал какой-то лох и положил на депозит двести тысяч евро.
- Двести тысяч? Наличными? - Да.
- Пришел человек с улицы, открыл счет и тут же внес двести тысяч евро?
- Именно так. Купюры - новье.
- Действительно, лох, - сказал Знаев. - Кстати, тут неподалеку Министерство транспорта. Может, какой-нибудь замминистра получил взятку? Потом его кто-то испугал, или он сам испугался держать при себе крупную сумму - вот и побежал в первый попавшийся банк… А вообще ты прав. Очень странно. Мы не даем рекламы. Неизвестный Вася не может принести к нам двести тыщ евро. Возможно, тут подстава. Или провокация. Проверь этого щедрого малого…
- Уже проверяют.
- …купюры - просвети ультрафиолетом. При малейшем подозрении - созвонись, расторгни договор и попроси забрать вклад. Сегодня же. Разговор - записывай. Или нет: пусть говорит кто-то другой, а ты слушай параллельно - и записывай…
- Понял. Только это, шеф… - Горохов улыбнулся. - Не нервничай. Подруга моей жены потратила двести тысяч евро за неделю. Не покидая пределов Милана. Сейчас это не деньги…
- Может, ты и прав. Но все равно - проверь. Что еще?
- Новенькая. Послезавтра кончается испытательный срок. Мы берем ее или не берем?
- Тебе виднее. Это ты ее нанимал.
- Ты велел найти человека - я нашел.
- Ладно, - Знаев подумал и спросил: - Как она вообще?
- Тормозит, конечно. Хотя - способная.
- Зови ее сюда. Я сам с ней поговорю. Заодно познакомлюсь. Как ее… Лариса?
- Алиса.
- Даже так. Алиса. Ладно, разберемся, что за Алиса. Иди. Не теряй времени.
Горохов замялся:
- Так что с отпуском? Я еду или нет?
- В августе? - Да.
- До августа еще надо дожить. Ступай.
Когда зам исчез, Знаев прилег на диван и закрыл глаза. Если бы все было так просто. Напрягся - расслабился… В течение секунды… Ах, где бы было сейчас человечество, если бы умело так жить! Оно бы победило голод, превратило соседние планеты в курорты и навсегда позабыло о войнах.
Впрочем, войны вечны.
Он постарался забыть обо всем, в том числе о войнах, и попробовал погрузиться в прострацию. Но не смог. Все-таки тотальный самоконтроль невозможен. Или возможен, но не в данном случае. Не исключено, что он, Сергей Знаев, просто слишком многого хочет от себя самого.
Горохов подбирал офисных сотрудниц по принципу «сами страшненькие - глазки умненькие». Но бывали исключения. Сейчас одно такое исключение стояло перед Знаевым и взирало на обстановку кабинета с любопытством, которое, возможно, оно и хотело бы скрыть, но не умело.
В свою очередь, с банкиром происходило почти то же самое. Он вдруг обнаружил, что не в состоянии оторвать взгляда от длинных рыжих волос и маленьких, неправдоподобно пухлых губ. Старею, подумал он. Теряю хватку. Она работает у меня почти месяц, а я только сейчас ее рассмотрел. Это плохо. Я, стало быть, опять погрузился в себя. Вместо того, чтобы жадно и внимательно отслеживать малейшие колебания окружающего пространства.
Возникла пауза, почти двусмысленная. Девушка едва заметно покачивалась - по-мужски, с пятки на носок.
- Здравствуйте, Алиса, - вежливо сказал Знаев и слегка отшагнул назад. - Как вам у нас работается?
Она опустила глаза. Испытательный срок окончился, и рыжая Алиса, по идее, должна была сейчас сильно нервничать. Вдруг ей объявят, что банк в ее услугах не нуждается? Однако ни взгляд, ни руки не выдавали ни малейших признаков мандража. Только ноздри раздувались. Судя по всему, не от волнения, а от желания вдохнуть побольше воздуха. В личной берлоге банкира воздух был охлажден, увлажнен, дважды очищен и обогащен кислородом. У многих визитеров через пятнадцать минут начинала болеть голова.
- Нравится? - переспросил он.
- Еще как.
Дерзкая, догадался банкир. Ничего. Сейчас мы ее обломаем. А по тому, как она себя поведет, и решим окончательно, нужна нам такая нимфа или не нужна.
Он взял с полки спичечный коробок. Раскрыл, высыпал на стол. Дорогостоящее полированное стекло и грубые кусочки дерева немедленно вступили меж собой в эстетический конфликт. Считай, в войну.
- Скажите, Алиса, сколько тут спичек?
Рыжая не удивилась или не подала виду - нахмурила брови и попыталась сосчитать взглядом.
- Не знаю.
- Хотя бы примерно?
- Наверное, сто.
- Подумайте.
- Меньше?
- Не гадайте, - жестче велел Знаев. - Просто внимательно посмотрите и скажите, сколько.
- Восемьдесят.
- Сорок пять, - объявил финансист. - Или около того. Ваше зрение вас обманывает, Алиса. Сорок пять спичек - а выглядит, как куча. Теперь слушайте: с временем происходит то же самое. Мы думаем, что у нас куча времени - а в сутках всего-навсего двадцать четыре часа. А в часе - шестьдесят минут. У вас, Алиса, очень простая работа. В банке около пятисот клиентов. Каждые два дня вы должны проверить пятьсот счетов. Взял человек наличные деньги со счета или нет, а если забрал - какую сумму и для каких целей. Одна операция - одна минута. Открыли, посмотрели, закрыли. Свою ежедневную работу вы можете выполнять примерно за четыре часа. А вы - не справляетесь за восемь… Почему?
Рыжая вздохнула.
- Наверное, я не успеваю.
- Это понятно. Но почему - не успеваете?
- Не знаю. Не получается.
- Давайте найдем причину, Алиса.
Хорошее, вкусное имя, подумал он. Его приятно произносить. В нем влага есть, и юмор, и это лукавое «с» в конце… Ей очень подходит. Рыжая лиса Алиса. Забавная девочка. Редкая. Нездешняя. Внешне - умница, а глаза блестят, зеленые, бедовые.
- Я не знаю, в чем причина, - удрученно сказала она.
- Зато я - знаю. У меня и фамилия такая - Знаев. Я все про всех знаю. Вы, Алиса, не справляетесь потому, что работаете слишком медленно.
Рыжая с покаянным видом надула щеки и шумно выпустила воздух. Согласна, мол. Ничего не поделаешь. Ровным тоном предположила:
- То есть я вам не подхожу.
Зря, подумал он. Зря я так. У нее вон синева под глазами. Не высыпается. Видимо, приезжает на работу издалека. Устает. Переутомлена…
А кто не устает? Кто не переутомлен? Тут банк, господа. Здесь имеют дело с самой важной, грязной и опасной субстанцией на свете. Об этом нельзя забывать. Кое-кого из тех, кто позабыл, уже закопали. А Сережа Знаев всегда помнил - и вот процветает. В меру, конечно, - но процветает. Учит жизни юных стройных девчонок
Алиса ждала. Смотрела в пол.
- Скажите, - банкир вздохнул, - а вы не хотели бы работать четыре часа в день? Или нет - два часа? Сорок минут? А? Как вам? Представьте, что за сорок минут вы успеваете сделать то, что другие люди не могут за восемь часов…
- Заманчиво. Но трудно.
Произнеся «трудно», она чуть сузила глаза и поджала губы - как человек, действительно понимающий цену этого слова.
Банкир вздохнул.
- Хотите остаться у нас в банке - учитесь действовать быстро. Здесь все работают не за страх, а за совесть… Я примерно знаю, что вы сейчас думаете. Вот, стоит передо мной самовлюбленный дурак и говорит красивые слова, совесть упоминает и все такое. А реально хочет, чтоб я пахала, как лошадь…
- Я ничего такого не думала, - без особой искренности сказала рыжая.
- Неважно. Можете думать обо мне все, что хотите. Но я считаю свою контору уникальной. Мои люди работают мало, но быстро. И очень хорошо зарабатывают. Банк - маленький. Такое… заведение для своих. Текучка кадров - минимальная. Мы предпочитаем тщательно подбирать людей. И не расстаемся с ними без серьезных причин…
- Я буду стараться, - тихо произнесла рыжая. Знаев уловил насмешку. Забавно. «Я буду стараться». Как школьница у доски. Или, скорее, как спортсменка перед тренером. Накануне решающего матча. Конечно, ты будешь стараться. Куда ты денешься? Обязана стараться. Иначе вылетишь отсюда. Пойдешь работать в сберкассу за семь тысяч рублей в месяц… А если повезет - попадешь в коммерческий банк. Только не ко мне, а к моим конкурентам. В обычный банк. Где люди с утра до ночи в экраны смотрят и еще и на дом работу прихватывают. Туда, где подсиживают друг друга, где на людей кричат и раздают заведомо невыполнимые приказы.
- Дело не в старании, - сказал он. - А в понимании принципов. Я тут хозяин. И свое дело организовал в соответствии с правилами, которым следую с детства. Каждый в этом банке работает столько, сколько хочет. У всех семичасовой рабочий день, но если кто-то управляется со своими обязанностями, например, за пять часов - пусть гуляет. Справа за углом фитнес-клуб, слева - ресторан…
Проговаривая фразы, Знаев вдруг почувствовал, что совершенно не задумывается над их смыслом, а думает только о том, что ему хочется подойти и дотронуться. До предплечья. Или до щеки. Убедиться, что рыжая Алиса - реальность.
Кое- как совладав с собой, он поднял вверх ладони. Типа: «добро пожаловать в семью».
- В общем, я надеюсь, у нас все получится… Это все… Спасибо… Я вас не задерживаю…
- Когда меня научат? - вдруг спросила девушка.
- Чему?
- Ну… За два часа делать работу целого дня?
Знаев развеселился. Я в банкиры бы пошел, пусть меня научат. Интересно, помнит ли это милое создание хоть одну строку из великого пролетарского поэта? Сколько ей - двадцать два? двадцать три? У них же, современных, все неинтересно было. Они не носили красных галстуков.
- Не беспокойтесь, Алиса, - заверил он и посмотрел на часы, - вас научат. - Не удержался и добавил: - Я лично прослежу.
Она хорошо ушла. Как будто поспешила вернуться к своим. К ангелам, нимфам, к жизнерадостным ведьмам. Сделала шаг вроде бы вперед, затем резко повернулась на мыске ноги и подыграла бедром. Попкой то есть покрутила. Но покрутила как-то так честно, по-доброму; не кокетливо, не с определенной целью покрутила, а явно просто от избытка дамского драйва. Распахнула перед собой дверь на всю ширину и удалилась, напоследок продемонстрировав узкую, балетной прямизны, спинку и великолепные ярко-розовые подколенные ямочки.
О том, чтобы уволить столь отвязную чувиху, не могло быть и речи. Но Знаев зачем-то пробормотал: «Выгоню» - и даже ругнулся сквозь зубы. Из вредности к самому себе. Он был не из тех банкиров, в чьих вотчинах подчиненные сотрудницы безнаказанно крутят попками. На своей работе он предпочитал работать и терпеть не мог отвлекаться. Всему свое время. Дело, однако, происходило не где-нибудь, а в финансово-кредитном учреждении; всем известно, что в банковской сфере трудятся в основном женщины; во-первых, потому что усидчивы, а во-вторых, потому что перекладывать бумажки и нажимать кнопки - не мужское дело, и в-третьих, потому что русские женщины работают гораздо лучше русских мужчин; короче говоря, во всяком банке атмосфера неизбежно пропитана эротизмом. Этим пользуется всякий хороший банкир. Труд может и должен иметь эротическую подоплеку; в умении вскрыть ее и заключается искусство эксплуатации.
Он сунул в карман телефон и поспешил по лестницам вниз. Завидев голенастого босса, скачущего через три ступеньки, сотруднички прижимались к стенам, однако без паники. Привыкли.
Рыжая, зеленоглазая, тоненькая, юная, интересная, - меж тем думал босс. - Ты, угрюмый бабуин, не о том думаешь.
Но, может, так и надо.
- Спешим? - сразу осведомился шофер Василий.
- Сколько раз повторять, - сказал Знаев, - мы никогда никуда не спешим. Но мы все делаем быстро. Поехали к Жарову.
Василий потыкал пальцами в кнопки навигатора.
- Пробки семь баллов, - доложил он. - Потратим сорок минут.
- Устраивает.
Когда два деловых человека договариваются о встрече, вопрос «кто к кому поедет» приобретает первейшую важность. Особенно если дело происходит в Москве. Как правило, в путь отправляется тот, кому встреча нужнее. Или тот, кто менее ленив. В случае банкира оба фактора совпадали.
Сверхсовременный электронный навигатор шофера Василия, как все сверхсовременное и электронное, слегка соврал. В текущем месяце июне граждане столицы особенно дружно выехали в отпуска, освободив дороги для самых бедных - тех, кто не имел денег для путешествия на курорты, а также для самых богатых - тех, кто мог себе позволить отдых в любой месяц года. Кроме того, всякий внимательный местный водитель в последние два года мог заметить некоторую смену атмосферы на столичных трассах. В моду входило спокойное катание, подчеркнутое соблюдение правил, взаимная вежливость. Морганием разнообразных ламп и фар люди подавали друг другу благожелательные сигналы. Уступаю. Благодарю. Правда, много оставалось и таких, кто ездил по старинке: грубо и быстро.
Знаев ездил очень быстро. Он понимал, что его огромная черная машина, летящая как пуля и совершающая опасные маневры, выглядит отвратительно, по-дикарски - подобно ливрейному выезду аристократа эпохи Просвещения, когда считалось правилом сажать на переднюю лошадь специального холопа, форейтора, ударами кнута разгоняющего с дороги простолюдинов, - но ничего не мог с собой поделать. Разумеется, должно быть наоборот: богатый, взрослый, образованный, объездивший полмира банкир, сын врача и инженера, коренной москвич, умник, выпускник музыкальной школы по классу гитары, обязан насаждать в родном городе культуру, в том числе и культуру вождения; в конце концов, именно этот город дал банкиру все, что у него есть; однако в каждой конкретной ситуации выбор сам собой делался совсем не в пользу культуры; от культурной, спокойной манеры езды, как вообще от культурного поведения, банкир быстро уставал, тогда как бесцеремонные поступки - он давно это заметил - давались легко, удовлетворяли самолюбие и возбуждали.
Шофер Василий хорошо знал свое дело. Доехали за полчаса.
Лучший (да и единственный, если всерьез) друг банкира Герман Жаров владел компанией, торгующей электрическими лампочками, то есть нес в мир свет; за деньги, конечно. Совсем недавно он в очередной раз расширился, перебрался на новое место; Знаев прибыл сюда впервые и на входе, возле поста охраны, пережил несколько мгновений унижения. «Куда?», «К кому?». И даже совершенно идиотское: «По какому вопросу?» Стражи ворот, простые ребята, встретили миллионера по одежке и обошлись без пиетета. Однако финансист давно свыкся с тем, что его внешний вид вызывает у окружающих недоумение. Он не обиделся. Быстрые не обижаются на медленных. У быстрых нет времени на обиды. Кому суждено стоять перед царями, тот и перед простыми может постоять, ничего страшного.
- Ага! - загрохотал Жаров, увидев гостя. - Наконец- то! Великий Знайка! Самый быстрый человек в мире! Слушай, вчера тебя опять видели одновременно в двух местах.
- Интересно, где.
- В Экспоцентре. И еще - возле посольства Андорры.
- Врут, - сказал банкир. - У меня нет интересов в Андорре.
- Мутный ты, вот что, - сказал Жаров. - Как тебе мой новый офис?
- Старый был лучше.
- Почему?
- Здесь потолки ниже.
- К черту тебя с твоими потолками! Посмотри! Это не офис, а песня! Сюда влезет не менее ста рабочих мест! Сто человек будут тут сидеть и непрерывно приносить прибыль!
Жаров плотоядно захохотал. Он никогда никого не стеснялся. Ему явно мешало слишком глубокое погружение в образ альфа-самца. С другой стороны, что еще делать двухметровому голубоглазому блондину, мастеру спорта по регби, отцу двоих сыновей, владельцу шестикомнатных апартаментов в элитном высотном доме, обладателю автопарка из трех автомобилей и двух мотоциклов? Если сама судьба возносит тебя на гребень успеха - успокойся и соответствуй.
Правда, Знаев - на правах друга и родственника - видел иногда совсем другого Германа Жарова. Депрессирующего пьяницу, обкокаиненного дебила, пожирателя виагры, скандалиста и маменькиного сыночка.
- Пошли в мою конуру, - сказал альфа-самец. - Эй, кто там есть! Принесите нам чаю зеленого. И сока апельсинового. И льда!
Жаров работал много, но работать не любил. Его «конура», отделанная и обставленная в минималистском стиле, почти не хранила следов пребывания хозяина. Тот культивировал особенный стиль руководства, коротко называемый «стоять над душой»: часами торчал то на складах, то в общем зале; подбадривал, подстегивал и контролировал. Подчиненные его трепетали.
Сейчас он обрушил в кресло сто килограммов своего тела, неодобрительно смерил гостя взглядом и прогудел:
- Давай я подарю тебе новый пиджак
- Чем тебя не устраивает старый?
- Он старый.
- Это хороший пиджак. Фартовый.
- Ты выглядишь, как страховой агент.
- Мне все равно, как я выгляжу, - сухо сказал банкир. - Мне все равно, как выглядят другие. Я смотрю на поступки людей, а не на их пиджаки.
- Быть можно дельным человеком, - с выражением процитировал Жаров, - и думать о красе ногтей… - и в качестве иллюстрации продемонстрировал кисти; красотой они не отличались, но размеры внушали трепет.
- Я не согласен, - желчно сказал Знаев. - Зачем думать о ногтях, если можно подумать о чем-нибудь более важном? Думать - тоже работа. Думать - значит расходовать энергию. И время…
Электроторговец состроил гримасу отвращения.
- Тебя не тошнит от собственной правильности?
- Тошнит, - спокойно ответил банкир. - Еще как. Почти каждый день. Бывает даже рвота. Доктора говорят - это такой особенный невроз.
- А ты работай поменьше. И вернись к жене.
- Я б вернулся. Но она - против. Она считает меня безумным.
- Она права.
- Конечно, - согласился Знаев. - Что ты решил насчет нашего дела?
Жаров сменил позу.
- Ты невыносим. Что за дурная привычка превращать дружескую беседу в разговор о делах?
- Я экономлю время. Кстати, и твое тоже…
- А я тебя не просил. В отличие от тебя, я всегда нахожу время для друзей. Чувствуешь разницу между нами? У меня время всегда есть. У тебя его всегда нет. Поэтому для меня жизнь - удовольствие, а для тебя - война.
Знаев не обиделся. Разговор с другом расслаблял его и заряжал. А для чего еще нужны друзья?
Они ходили в товарищах десять лет. Сошлись еще в конце девяностых. К тому времени оба считались состоятельными людьми, и в первые годы подоплекой отношений была выгода. Один продавал лампочки, другой - деньги, в обоих бурлили молодость и злость, оба знали, что иметь в друзьях богатого и энергичного ровесника удобно и престижно. Со временем обнаружилось, что взаимная тяга двух толстых кошельков может вырасти в симпатию между их хозяевами. Считается, что это редкий случай.
Дальше - больше: банкир женился на сестре Жарова. Сам торговец лампочками справедливо гордился тем, что палец о палец не ударил, чтоб устроить брак, - все произошло само собой; иными словами, по любви.
Через семь лет любовь иссякла.
- У тебя глаза блестят, - сказал электрический торговец. - Простыл, что ли? От кондиционеров?
- Вроде нет, - ответил банкир. - И сильно блестят?
- Сильно - не то слово. Сияешь, как именинник. Что случилось? Только не говори, что нашел инвестора для своей стройки.
- Я думал, мой инвестор - это ты.
Жаров помедлил, побарабанил пальцами по столу и сказал:
- Я еще ничего не решил.
- Когда решишь?
- Вот что, - решительно произнес Жаров. - Мы поговорим с тобой об этом. Но сначала ты позвонишь Камилле и скажешь, что сегодня вечером заедешь к ней.
- Зачем?
- Попробуешь помириться.
- Сегодня я не могу. Ужинаю с Лихорыловым. Как ты понимаешь, ради нашего дела.
- К черту дело. К черту твоего Лихорылова. Семья важнее.
- Это тебя она попросила? Камилла? Чтоб ты меня заставил к ней заехать?
- Камилла, - с нажимом сказал Жаров, - за все годы не сказала мне о тебе ни одного худого слова. Ты поедешь к ней, потому что я так решил. Хочешь делать дела - наведи порядок в тылу.
Не тебе меня учить, хотел сказать Знаев. Не тебе, ценителю тысячедолларовых шлюх, VIP-клиенту всех московских VIP-борделей, учить меня порядку.
Вслух банкир ничего не возразил - глядя в глаза другу, достал телефон, нажал кнопку и, услышав напряженный голос бывшей супруги, коротко объявил, что сегодня вечером нанесет визит.
Тут же отключился.
- Сволочь ты, - обиделся Жаров. - Я вам помочь хочу, а ты…
- Хочешь мне помочь - вложи деньги в мой магазин.
- Ты можешь думать о чем-нибудь, кроме своего магазина?
- Нет, - честно ответил Знаев.
- Зачем тебе магазин, если у тебя есть банк? Тебе что, не хватает денег? Мне, например, хватает. Скоро я тут все продам, куплю отель в Занзибаре - и привет. К черту Москву, к черту бизнес…
Знаев не сумел сдержать презрительной ухмылки.
- Такое нытье я слышу каждый день. Ото всех. «Надоело, брошу, все продам, уеду…» Только адреса разные. Половина народу желает на Ямайку, к растафарам, другая половина - на Соловки, в монахи… Пока никто не уехал. Ни туда, ни туда. Хватит сотрясать воздух, Герман. Тебе это не идет. Никуда ты не уедешь. Будешь вламывать, как папа Карло. Состаришься и передашь бизнес сыновьям.
- Сыновья? - с легкой горечью спросил Жаров. - Они не умеют думать ни о чем, кроме сноуборда. И этого, как его… маунтинбайка… Тьфу, язык сломать можно… Заметь: не то что «не хотят» - не умеют. Первое, что они сделают, заполучив папин бизнес, - продадут его. С потрохами. И купят себе опять же по отелю опять же в Занзибаре. Это другое поколение, Серега. Они все даром получили. Они не понимают, что такое вылезти из говна.
Герман Жаров очень любил повторять, что вылез из говна. Он изобрел сложную подробную легенду, повествующую о мучительном процессе вылезания из говна. И со временем полностью в нее уверовал. На самом деле его детство прошло никак не в говне, а наоборот: на паркетных полах просторной квартиры с окнами, выходящими на Тверскую улицу. Отец, ответственный работник Министерства легкой промышленности, грамотно срежиссировал судьбу сына, начиная с ясельного возраста. Маленький Герман еще в песочнице играл с детьми нужных людей.
- Кстати, о говне, - сказал Знаев. - Если ты не дашь ответ до вторника, я окажусь именно там.
Жаров вздохнул, подумал.
- Полтора миллиона я не соберу.
- Давай миллион, - тут же ответил финансист. - Я - два, ты - один. На три наших - возьмем около двух заемных. Этого хватит. В раскладе должны быть только свои люди. Пускать чужих в такую шоколадную затею - глупо и неправильно.
Жаров скрестил руки на груди и сказал:
- Миллион - это все мои свободные деньги. И я собирался купить лодку.
- Я сам тебе куплю лодку. Через три года. Когда магазин будет стоять.
Жаров помолчал и вдруг сказал:
- Смешно.
- Что смешного?
- Все мои деньги лежат в твоем банке. Сколько их - ты знаешь лучше меня. Ты можешь взять, сколько тебе надо, попользоваться, положить обратно и не сказать мне ни слова. Мы оба это понимаем, но продолжаем играть в игру. Может, мы до сих пор не повзрослели? Остались пацанами?
Электрический торговец встал, подошел к настежь раскрытому окну. На миг банкиру показалось, что его товарищ хочет наподобие птички вылететь в проем, но тот всего лишь туда плюнул. Грубо, как малолетний хулиган. Как пацан.
- Я никогда не запускаю руки в карманы своих клиентов, - строго сказал Знаев.
- А что будет, если я не дам тебе денег?
- Тогда я возьму у других. Но я не хочу иметь дело с другими. Ты свой, Герман. Я тебя знаю. Я вижу партнером только тебя, и никого другого.
- А я, - с нажимом сказал Жаров, - не вижу. Ты мой друг. Ты муж моей сестры. Зачем мне превращать такого хорошего парня в делового партнера?
- Ты лукавишь. Ты не поэтому медлишь. Ты просто не веришь в мою затею.
- Точняк! - сурово воскликнул альфа-самец. - Не верю. Ты собрался построить магазин на десять тысяч квадратных метров, назвать его «Готовься к войне» и продавать там соль, спички и валенки?
- Да.
- На полном серьезе? - Да.
- Это бред.
- Это не бред, - сказал Знаев, раздражаясь. - Это бренд. Это фишка. Это идея, которую можно продвигать с размахом. Вся страна будет покупать у меня соль и спички. Тушенку и телогрейки. Свечи и кирзовые сапоги. Заметь - все товары строго отечественного производителя. Да я в одиночку подниму российскую экономику! Логотип, разумеется, - красная пятиконечная звезда…
Жаров саркастически покивал.
- Допустим, идея красивая. Но вкладывать в красивую идею три лимона - это чересчур.
- Да? - Банкир криво усмехнулся. - Куда же надо вкладывать миллионы, если не в красивые идеи?
- В бензоколонки.
- Или, - ядовито сказал Знаев, - в покупку лодки.
- Или в покупку лодки, - кивнул Жаров. - Если я куплю лодку, меня все поймут. А если я обменяю миллион на красивую идею, меня не поймет никто…
- Ерунда. Тебе нужно решиться, и все.
- Мне нужно время, Серега, - после паузы произнес торговец лампочками. - Чтобы подумать. Дай мне время.
- Видишь, как получается, - улыбнулся банкир. - Пять минут назад ты сказал, что у тебя всегда есть время, а теперь говоришь, что оно тебе - нужно. Ты сказал, что у меня, Знайки, времени никогда нет - а теперь просишь, чтоб я тебе его - дал…
- Ты хороший человек, - грустно сказал Жаров. - Но ты - страшный человек.
- Крайний срок - вечер понедельника. - Банкир вздохнул. - А за Камиллу не переживай. Конечно, я сегодня заеду. Мы обязательно наладим отношения. И не забудь, завтра вечером - ВЕСЕЛЬЕ!
- Я буду, - ответил Жаров. - И Марк будет. Все будут. ВЕСЕЛЬЕ - это святое.
Знаев пожал товарищу руку и почувствовал печаль оттого, что ему пришлось соврать в глаза хорошему человеку.
Он не наладит отношения с бывшей женой. Не помирится. Не потому, что это невозможно. Просто он, банкир Знаев, час назад понял, что ему нужна совсем другая женщина.